Четверг, 1 мая 2014 года
Стол был накрыт к завтраку на троих. Роза уже сидела у окна с видом на море, устремив взгляд в беспредельную даль.
– Доброе утро, – рискнул поприветствовать ее Ассад. – Ух, какая ты сегодня бледная, Роза, прямо как простыня… Зато движемся вперед, как сказал бактриан дромадеру, когда тот принялся жаловаться на удары хлыста.
Роза покачала головой и отодвинула тарелку.
– Может, тебе надо что-то принести из аптеки? – предложил Ассад.
Та же реакция.
– Мы ведь знали, что глупо было разрешать тебе смотреть запись с Хаберсотом, правда, Карл? – проворчал Ассад.
«Лучше б он замолчал или хотя бы подождал до кофе. Неужели не видно, что ей ничуть не лучше, чем когда она ушла спать?» – подумал Карл и вяло кивнул.
– Запись тут вообще ни при чем, – наконец отреагировала Роза. – Я вполне выдержала, хотя зрелище и впрямь отвратное.
– А что тогда? – поинтересовался Ассад, складывая на тарелке горку из хлебцев.
Ее взгляд вновь устремился вдаль.
– Ассад, оставь Розу в покое и подвинь-ка ко мне, пожалуйста, масло. – Карл мрачно посмотрел на почти опустевшее блюдо. – Съем хоть то немногое, что ты не успел перегрузить на свою тарелку.
Ассад явно пропустил эти слова мимо ушей.
– Знаешь, что, Роза? Возможно, если б ты сказала, что тебя мучает, стало бы полегче, – произнес он с оглушительным хрустом; крошки разлетались во все стороны. Какое счастье, что они не каждый день завтракают вместе.
Ассад остановил взгляд на небольшом скопище демонстрантов с транспарантами, которые собрались отметить Первомай на площади перед «Бругсеном». «Вместе мы сильнее» – гласила надпись на одном из плакатов.
– Вы тоже считаете, что Хаберсот-младший был гомиком? – последовала очередная фраза, взгляд Ассада был по-прежнему прикован к демонстрантам.
Карл нахмурился.
– Почему ты так думаешь? У тебя есть какие-то свидетельства?
– Нет, прямых нету, но только его хозяйка явно боевитая и довольно симпатичная, так мне показалось.
Боевитая… боже мой, где он только откопал это слово? Вообще-то, Ассад и сам был довольно боевитый.
– И что же?
– Ему было всего тридцать пять лет, довольно молодой мужчина, и ее это явно не смущало. То есть она была настроена довольно решительно.
Ассад взглянул на Карла так, словно только что засунул свой римский нос в осиное гнездо и счастливо избежал плачевной участи. С высшей степенью самодовольства.
– Ассад, я ни шиша не понимаю. К чему ты клонишь?
– Если б между ней и Бьярке что-то было, его комната выглядела бы не так. Она бы взяла его под свое крылышко. Ну, ты сам видел, какая это баба. Возилась и носилась бы с ним, проветривала одеялки, чистила пепельницы, стирала бы ему постельное белье, чтобы привнести в собственную жизнь немного нежности и эротизма…
– Вот как? Ты считаешь? Интересное наблюдение… В таком случае, не понимаю, почему бы им не заниматься сексом где-нибудь в другом месте? Ассад, это ни о чем не говорит. У тебя богатая фантазия.
Тот склонил голову набок.
– Ну, может, и так. То есть ты хочешь сказать, что они могли заниматься сексом посреди семейных фотографий и кружевных скатерок с пинг-понгами?
– С помпонами, Ассад. Ну да, а почему бы и нет? Почему вообще этот вопрос настолько важен для тебя?
– А еще я думаю, что он был геем, потому что у него под кроватью лежали журналы, на обложках которых сплошные мужики в облегающих брюках и в кожаных кепках. А еще все эти постеры с Дэвидом Бекхэмом на стенах…
– Ну ладно, только тебе надо было сразу высказать свои предположения. Но что из этого? Разве это имеет какое-то значение?
– Наверное, нет, но мне кажется, его мамаше все это очень не нравилось, поэтому она и избегала заглядывать в его жилище. Он был не из тех изящных, утонченных геев, которые угощают мамочку печеньем из хрустальной вазочки, боготворят ее и обожают ходить с ней по магазинам. Он был гомиком более грубого толка.
Карл выпятил нижнюю губу и кивнул. Вполне возможный вариант, если вдруг понадобятся сведения об интимной стороне жизни самоубийцы-сына. Ему до этого не было никакого дела, пусть даже погибший предпочитал секс с дряхлыми однояйцевыми андалузскими близнецами. Его мало интересовали сексуальные предпочтения Бьярке Хаберсота, пока перед ним стояли теплые булочки, распространяющие соблазнительный аромат.
Ассад обратился к Розе:
– Кто запер твой рот на замок? Обычно у тебя на все подряд есть свое мнение. Скажи, Роза, что стряслось, я же вижу – что-то не так. Если не запись самоубийства, то что тебя потрясло? Должна же быть какая-то причина.
Она медленно повернулась к коллегам с таким же истерзанным и искренним взглядом, какой накануне был у Юны Хаберсот. Но не плакала – напротив, казалась удивительно сдержанной и безмятежной. Ее взгляд говорил о том, что Роза предпочла бы побыть в одиночестве, но не имела такой возможности.
– Я не хочу говорить об этом, но признаюсь, в чем дело, хорошо? Я не смогла смотреть дальше запись, потому что Хаберсот очень похож на моего отца.
Затем она вышла из-за стола и покинула их.
Некоторое время Карл сидел, уставившись на стол.
– Ассад, мне кажется, не стоит ее больше расспрашивать.
– Хорошо. А что у нее с отцом?
– Его размололо в фарш на работе в Фредериксверке, где она и сама работала. А так – ничего особенного.
Дом собраний, как и предполагалось, находился в легкодоступном месте, посреди главной улицы Листеда, которая делила город на две части: по одну сторону рыбацкие домики с выходом к морю, по другую – более современное жилье с земельными наделами.
«Дом собраний г. Листеда» – гласила лаконичная надпись на желтом фасаде здания. Бо́льшая часть информации о помещении содержалась в этих трех словах.
Уродливая и неудачно расположенная витрина с доской для объявлений сообщала о том, что для пенсионеров Листеда организуются занятия по линейному танцу, сеансы скандинавской ходьбы, тренировки по петанку[6]; детям предлагалось принять участие в посиделках у костра с выпеканием хлеба, устраивались тренировки по софтболу и мастер-класс по вырезанию тыквы на Хэллоуин. Помимо этого, тут же висел краткий реферат последнего собрания горожан с перечислением текущих нужд и чаяний. Стоит ли ввести в городе постоянную прописку? Надо ли заменить скамейку на Мор-Маркерс-Гэнге? Предоставить ли разрешение на строительство понтонного моста у городского пляжа?
Исключительно мелкие внутренние дела, никакой информации о первомайской демонстрации ни здесь, ни в любой другой точке города по дороге от гостиницы до Дома собраний. Зато организация «Метал Борнхольм» приглашала детей на надувную горку в павильон «Цыплячья мамочка» (Боже мой, ну и название!) где-то в парке Альминдинген.
В этом укромном тесноватом помещении люди встречались в разгар летней жары в связи с мелкими и крупными событиями. И вот случилось так, что именно здесь один из самых уважаемых горожан менее суток назад расплатился за собственный неправильно сделанный выбор…
Карл узнал встретивших их женщин по видеозаписи.
– Болетта Эллебо, – представилась одна из них на борнхольмском говоре, но почти внятно. – Я заместитель администратора и живу в примыкающей постройке, так что ключи хранятся у меня.
Она бодрилась, но явно испытывала дискомфорт в связи с произошедшим.
Вторая назвалась Марен, она была председателем городского совета. Ее печальные глаза свидетельствовали о том, что в данный момент она с радостью избавилась бы от своей должности.
– Вы были знакомы с Хаберсотом лично? – спросил Карл, после того как женщины поприветствовали Розу с Ассадом.
– Да, очень близко, – ответила Болетта Эллебо. – Возможно, даже слишком близко.
– Как прикажете это понимать?
Пожав плечами, она повела их в зал, светлое помещение, белые стены которого были увешаны всевозможными дипломами и картинами, создававшими ощущение «упорядоченного хаоса». Через несколько панорамных окон можно было увидеть ее садик. Гостей усадили за ламинированный стол, на котором их уже поджидал кофе.
– Мы могли бы догадаться, что однажды это случится, – тихо заметила Марен. – Как же жутко сознавать, что вчера это все-таки произошло… Я все никак не отойду от происшедшего. К несчастью, Кристиан решил поступить именно так – видимо, потому, что собралось очень мало людей. Я думаю, это стало своего рода наказанием для всего нашего общества.
– Ерунда, Марен, – перебила ее Болетта Эллебо и обратилась к Карлу: – Марен в своем репертуаре, нежная и впечатлительная душа. Хаберсот сделал это потому, что устал от самого себя. Так оно и было, помяните мое слово!
– Кажется, вы не слишком потрясены случившимся. Почему же? Должно быть, неприятно стать свидетелем настолько кошмарного поступка, разве нет? – поинтересовалась Роза.
– Послушайте, милочка, – принялась объяснять Болетта. – Я пять лет проработала социальным работником у черта на куличках, а именно в селах Гренландии, так что меня не так просто выбить из колеи. Вряд ли кто-то повидал в своей жизни больше нелегальных двустволок. Естественно, случившееся впечатлило меня, но жизнь на этом не кончается, не так ли?
Роза молча рассматривала женщину в течение пары минут, после чего поднялась со стула и направилась к окну, выходящему на улицу; повернулась лицом к присутствующим, поднесла указательный палец левой руки к виску, сымитировала выстрел из пистолета и упала на пол. Затем взглянула на Болетту Эллебо.
– Вот так все и произошло, на этом самом месте?
– Ну да, именно. Если внимательно посмотреть на пол, еще можно заметить остатки кровавого пятна. Только меня больше не заставишь оттирать все дочиста, лучше вызову людей из клининговой компании.
– Болетта, вы, кажется, раздражены. Причина вашего раздражения кроется в том, что он решил сделать это именно здесь? – спросил Ассад, растворяя сахар в чашке парой капель кофе.
– Раздражена? Вы знаете, все дело в дурной карме. Почему ему приспичило стреляться в нашем помещении? Мог бы сделать это у себя дома или отправиться на скалы… Я считаю, он оказал нашему маленькому залу медвежью услугу.
– Дурная карма? – Ассад в недоумении мотал кудрявой шевелюрой.
– А вы думаете, приятно проводить здесь собрание совета или, к примеру, банкет – и видеть перед глазами ту самую сцену?
– Ну, это касается только вас двоих. Кажется, из числа участников совета не так уж много народу посетило роковое мероприятие? – едко заметила Роза.
– Верно. Но вот дыру в картине теперь никак не спрячешь. Как и простреленную стену. – Болетту Эллебо не так просто было увести от любимой темы. – Ну, теперь-то мы наконец оштукатурим стенку, чтобы избавиться от гигантской дыры, которую оставили криминалисты, извлекая пулю. Вообще-то я настаивала на этом уже много лет, так что нет худа без добра. Сами посмотрите, какая уродливая тут стена. Из газобетона, ну и убожество! Итак, спасибо, Хаберсот, хоть какая-то от тебя вышла польза!
Судя по всему, здесь, на «Диком Востоке», процветал цинизм.
– Не обращайте внимания на Болетту, – почти шепотом произнесла Марен. – Она потрясена случившимся в той же степени, что и я. Просто у каждой из нас свои способы справиться с эмоциями.
– Роза, ну-ка встань туда, где ты только что стояла, – попросил Ассад и встал перед коллегой. – Я буду одним из гостей, а ты будешь Хаберсотом. Я бы хотел…
Но Роза не слушала его. Она просто стояла и таращилась на картину, сквозь которую прошла пуля. И отнюдь не потому, что это было выдающееся произведение искусства, которое войдет в историю, – солнце, ветви дерева и парящая птица.
– Да-да, он ранил птичку, меткий выстрел. Странно, что она не свалилась замертво, – рассмеялась Болетта. – Ничего, зато мы избавимся наконец от этой халтуры.
– Значит, вам не нравится эта картина? – спросил Ассад, подходя ближе. – Вообще-то она ничего, но, естественно, вот до этого пляжного пейзажа ей далеко, правда?
– Друг мой, протрите глаза, – возмутилась она. – Намалевано абсолютнейшим дилетантом, да он таких по десятку в день штамповал.
Роза наконец отвернулась от стены.
– Пойду-ка подышу свежим воздухом.
По окружности пулевого отверстия в птичьем крыле угадывались микроскопические осколки черепа и частицы мозга мужчины, очень похожего на отца Розы, так что ее можно было понять.
– Для такой тяжелой работы эта женщина слишком юна, – сочувственно произнесла председатель совета.
– Ну-у, – протянул Карл. – Либо вы ошибаетесь насчет ее возраста, либо не в курсе, что в ее жилах течет жидкая сталь. Итак, расскажите мне все, что вы знаете о Хаберсоте. Понимаете, мы только что приехали из Копенгагена и пока не слишком осведомлены об особенностях его личности.
– Вообще-то, мне кажется, Кристиан был неплохим человеком, – приступила к рассказу дама. – Просто он стремился сделать гораздо больше, чем было в его силах. Вот это и вылилось в итоге на его семью. Он служил в отделе общественной безопасности, а не в криминальном отделе, зачем ему вообще все это было надо? Вот что никак не укладывается у меня в голове. – Она задумчиво посмотрела перед собой. – И в итоге больше всего пострадал Бьярке, бедный мальчик… Я думаю, ему нелегко было жить с матерью.
«Эти женщины не в курсе, что он мертв», – подумал Карл и послал Ассаду предупреждающий взгляд: не проговорись, чтобы не сбить их с мысли об отце. Мёрк еще рассчитывал успеть на вечерний паром. Смерть Бьярке должна расследовать полиция Борнхольма, а копаться во всем остальном представлялось безнадежным занятием. Они сделали свое дело, прислушались к Розе, теперь она вышла из игры. Так что – домой на вечернем пароме!
– Так, может быть, мать виновата в том, что Бьярке совершил самоубийство? – все-таки выпалил Ассад.
Не прошло и секунды, как обе дамы выпучили глаза.
– Господи, не может быть! – в ужасе воскликнула Марен.
Женщины сидели не шелохнувшись, пока Карл вводил их в курс дела. Будь проклята болтливость Ассада!
– Они не особо ладили, насколько я слышала. Бьярке был гомосексуалистом, а его матушке это жуть как не нравилось. Уф! Можно подумать, сама она прям Христова невеста, – заворчала Болетта Эллебо.
– Ну, а я что говорил? – просиял Ассад.
– Вы говорите, она не без греха. Но она одинока, а значит, ничего предосудительного в ее похождениях нет, верно? – уточнил Карл.
Дамы переглянулись. Судя по всему, для горожан сочные истории о несчастной супруге Хаберсота давно стали притчей во языцех.
– Она тут летала пчелкой, еще когда они жили с Хаберсотом, – ядовито заметила Марен. Наконец-то расправились крылышки ее ангельской сущности.
– Откуда это известно? Она была настолько неосторожна?
– Сомнений быть не может, – подключилась Болетта Эллебо. – Вообще-то ни с кем конкретно ее никогда не видели, только внезапно она стала чересчур нежной. И все поняли, почему.
– Вам казалось, она была влюблена?
Болетта издала звук, похожий на хрюканье; вопрос Карла, видимо, развеселил ее.
– Влюблена? Не-е-ет, все гораздо более приземленно. Она была удовлетворена. То есть в сексуальном плане. И если вам интересно мое мнение, источником ее удовлетворения была отнюдь не семейная жизнь. Во всяком случае, люди, с которыми она вместе работала, не сомневались, что ее затянувшееся отсутствие во время обеденных перерывов неспроста. Кое-кто видел также ее машину припаркованной у дома сестры в Окиркебю, когда самой сестры дома не было. Один из соседей утверждает, что у входа ее поджидал какой-то мужчина, но точно не Хаберсот, слишком уж молодой. – Болетта Эллебо тихонько усмехнулась, но вдруг выражение ее лица изменилось кардинально. – Она никогда палец о палец не ударила, чтобы помочь мужу вернуться домой. Вот в итоге так все и вышло. Альберта или не Альберта, но жена от него в любом случае улизнула.
– Как же печально узнать о том, что стряслось с Бьярке, – сказала Марен; она никак не могла прийти в себя.
– Это точно, приятного тут мало. А Альберта, которую задавила машина, с ней что? – спросил Ассад. – Как вы думаете, сможете ли вы добавить о ней сведения, которые не содержатся в наших бумагах?
Обе дамы пожали плечами.
– Мы понятия не имеем, что у вас там в бумагах, но кое-что знаем. Островок-то у нас небольшой, и слухи быстро разносятся, когда случается что-то из ряда вон выходящее.
– Итак? – Ассад сгрузил в кофейную чашку очередной совок сахара. Как только туда все влезло?
– Судя по всему, это была приятная девушка, которой чересчур ослабили узду. Ничего особенного, но в народных школах, когда за молодежью не присматривают, зачастую процветают слишком свободные нравы, таковы уж молодые люди, – поделилась Болетта своими размышлениями. – Говорят, за довольно короткое время девушка успела связаться сразу с несколькими парнями.
– Говорят? – раздалось из недр ассадовой чашки.
– Мой племянник, работающий завхозом в школе, рассказывал, что она флиртовала с несколькими ребятами, так теперь ведут себя влюбленные девушки. Потом прогулки за ручку по долине за школой, и все такое прочее…
– На мой взгляд, все это звучит довольно невинно. Ассад, на эту тему есть что-нибудь в рапорте? – спросил Карл.
Ассад кивнул.
– Да, кое-что есть. Один из парней был учеником школы… ну, не слишком серьезное увлечение. А вот со вторым она встречалась вне школы и чуть дольше.
Карл обратился к женщинам:
– Вы его знаете?
Те замотали головами.
– Ассад, что там про него в рапорте?
– Только то, что пытались выяснить его личность, но тщетно. Две ученицы народной школы рассказали, что этот молодой человек не учился с ними, но, думая о нем, Альберта могла часами сидеть, уставившись в пустое пространство перед собой, словно происходящее вокруг ее ничуть не волновало.
– А расследование Хаберсота случайно не прояснило личность этого парня, вы не в курсе?
Дамы и Ассад покачали головами.
– Хм… ладно, отложим на время этот вопрос. Как я понял, Хаберсот был поглощен тупиковым делом, которое даже не входило в его компетенцию. Жена ушла от него, забрав с собой сына, горожане не поддержали его. Водитель, скрывшийся с места происшествия, и гибель сбитой девушки изменили всю его жизнь. Все это мне, как полицейскому, трудно понять. Мы попытались поговорить с Юной Хаберсот, но она отказывается общаться на данную тему и весьма жестко отзывается о бывшем муже. Болетта, у меня создалось впечатление, что вы довольно хорошо с ней знакомы; вы поддерживаете с ней контакт?
– Боже упаси, конечно, нет. Когда-то мы были близкими подругами, она жила всего в двух сотнях метров от меня; потом там жил Хаберсот, вплоть до вчерашнего дня. Но она съехала и исчезла из поля зрения. Естественно, я встречала ее в Брэндесгордсхэвен, где она продавала билеты, мороженое и выполняла кое-какую работу, но уже много лет не общалась с ней. После развода и эпопеи с делом об Альберте она стала какой-то странной. Может быть, ее сестра Карин расскажет вам какие-то подробности, ведь они с Юной и Бьярке одно время жили вместе на Йернбанегэде в Окиркебю. Изначально дом принадлежал родителям, затем перешел к сестре. Сейчас Карин живет в Рённе. Попробуйте спросить у Дяди Сэма, он живет на этой же улице в доме двадцать один. Наверное, с ним Хаберсот общался больше всего на протяжении последних лет.
Карл посмотрел на Ассада, который строчил в блокноте как ненормальный. Дай-то бог, скоро эти записи будут преданы забвению…
– Еще одна вещь, – не унимался он. – На записи, сделанной на вчерашнем мероприятии, мы заметили человека, который исчез сразу после того, как Хаберсот совершил самоубийство. Вы не знаете, кто он такой?
– А, это Ханс, – ответила Болетта. – Местный дурачок, он выполняет всякие поручения горожан. И является всегда, когда можно бесплатно выпить и закусить. От него вы вряд ли добьетесь толку.
– Вы не подскажете, где его можно найти?
– В это время суток?.. Посмотрите на скамейке за коптильней. Прямо через дорогу, а затем направо по Страндстиэн. Там увидите плоское серое здание с парой коптильных камер. Скамейка стоит в саду за зданием. Наверняка он сейчас там сидит и вырезает по дереву или пьет пиво, как обычно.
Петляя по Страндстиэн, в какой-то момент они заметили вдалеке силуэт Розы. Она стояла на самом высоком камне, верхушка которого едва вылезала из воды, и казалась какой-то потерянной, словно мир вдруг оказался для нее чересчур огромным.
Они на мгновение остановились, не спуская с нее глаз. Это была не та отчаянная и строптивая Роза, к которой они привыкли.
– Когда же погиб ее отец? – спросил Ассад.
– Несколько лет назад. Видимо, для нее недостаточно давно.
– Давай отправим ее обратно в Копенгаген?
– Зачем? До сего момента я подразумевал, что вечером мы поплывем туда все втроем. С сестрой и школьным персоналом можно поговорить и по телефону.
– Вечером? То есть ты думаешь, нам не стоит продолжать расследование на острове?
– Ассад, какой смысл? Криминалисты прочесали дом Хаберсота вдоль и поперек, так что с их стороны не ожидается никаких грандиозных открытий. На сегодня не существует ни единого конкретного факта, за который мы могли бы уцепиться. Кроме того, не стоит забывать, что Хаберсот превратил работу над этим делом в смысл всей своей жизни – и, тем не менее, так и не смог раскрыть его. Как же мы сможем сделать это всего за несколько дней? Ассад, мы говорим об эпизоде, который произошел почти двадцать лет назад!
– Ой, вон чувак, про которого они говорили.
Ассад указал в направлении скрюченной фигуры, пристроившейся на белой садовой скамейке позади дымохода; рядом громоздились пивные банки. В таком маленьком социуме сложно было спрятаться.
– Здорово! – смело поприветствовал фигуру Ассад, просачиваясь сквозь садовую калитку. – Ага, сидишь, значит, Ханс… Болетта нам так и сказала.
Прекрасная попытка, Ассад, браво. Но мужчина не удостоил его даже взглядом.
– Сидишь, стало быть, отдыхаешь… Вид отсюда и впрямь прекрасный открывается.
По-прежнему никакой реакции.
– Ну и ладно, не хочешь со мной разговаривать, тогда пеняй на себя. Мне-то только лучше.
Он кивнул Карлу, открывая садовый кран с водой, и принялся мыть руки. Мёрк взглянул на часы. Время молитвы.
– Сходи за Розой. Я освобожусь через десять минут, – улыбнулся Ассад.
Карл покачал головой.
– Думаю, ей сейчас лучше побыть наедине с собой. Я пока поброжу вокруг и поразмышляю. Ассад, а если честно – думаешь, здесь подходящее место для молитвы? Ведь ты тут у всех на виду. Ты даже не в курсе, может, там в доме кто-то сейчас находится?
– Карл, если они никогда не видели мусульманина в момент молитвы, возможно, пришло время увидеть. Травка такая мягкая, а этот человек все равно не желает со мной разговаривать… Какие проблемы?
– О’кей, Ассад, дело твое. Принести коврик?
– Спасибо, я воспользуюсь курткой. На природе и так сойдет. – С этими словами Ассад стянул носки.
Карл не успел преодолеть и двадцати метров, а Ассад уже совершал киям[7]. Его силуэт очень гармонично и благородно смотрелся на фоне голубого неба. К сожалению, сам Мёрк никогда настолько не приблизится к Богу.
Он повернул голову в сторону фигуры, застывшей на камнях, подобно сфинксу, в небе танцевали облака. «Почему она там стоит? – подумал он. – Что за мысли теснятся в эту минуту в ее голове? Она печалится? Или мозг ее разрывается от переполняющих его тайн и загадок? А может, все дело в Альберте и Хаберсоте?»
Карл остановился, зафиксировав какое-то странное ощущение в теле.
Всего пару дней назад он находился дома и знать не знал ни о каком Хаберсоте, ни о какой Альберте. Сказать по правде, ему плевать было на все эти Сванеке, Листеды и Рённе, а вот теперь он стоит на этом самом месте и чувствует себя удивительно одиноким и потерянным. Именно тут, на самом краю Датского Королевства, его внезапно пронзило осознание того, что человек не способен убежать от себя, где бы он ни находился. У Карла возникло ощущение, что проклятый гном из преисподней всегда следует за ним по пятам и что только он сам, Карл, и отвечает за то, кем является на самом деле.
Мёрк покачал головой. Какая бессмыслица… Неужели он и вправду раньше предполагал, что сможет уйти от себя и предать забвению все, что сформировало его таким, какой он есть?
Но разве у остальных людей не так же? Время, в которое им довелось жить, так настойчиво предлагает всем отведать коктейля из самоотречения и самовосхваления… И если кому-то не по душе то положение, в котором он пребывает, всегда сохраняется возможность убежать от себя. Убежать от отношений, от семейной жизни, от родины, от прежних ценностей, от моды, которая еще вчера так очаровывала тебя… Проблема заключается лишь в том, что, оказавшись в новых условиях, ты не находишь ничего из того, к чему были устремлены глубинные поиски, ибо завтра тебе вновь все покажется безразличным. Вечная и бессмысленная погоня за собственной тенью, какая нелепость! Полнейшая бессмыслица. Неужели он и впрямь ничем не отличается от остальных?
«Какой же ты идиот, Карл, просто слов нет», – думал Мёрк, втягивая носом запах гниющих водорослей и морской соли; мысли продолжали роиться в голове.
Почему он такой? Почему он не способен на серьезные отношения с кем бы то ни было? К примеру, вот Лисбет, встретившаяся ему после разрыва с Моной, – разве не проявила она к нему нежность и понимание? Вообще говоря, прекрасная женщина, верно? А он сам разве ответил ей тем же? Говоря начистоту, он просто-напросто предал ее и повернулся к ней спиной ровно в ту секунду, когда они повстречались. И Лисбет вполне могла бы вывести его на чистую воду и справедливо упрекнуть его в этом, но она промолчала. Так все-таки, спрашивается, кто кого тут предал?
А что теперь? Таких, как Лисбет, потом встречалось еще несколько. Но было ли в его жизни место для нормальных отношений? Существовал ли во всем мире человек, который захотел бы быть с ним рядом?
«По крайней мере, у меня есть Мортен и Харди, разве нет? – успокоил он сам себя. – А Йеспер? Возможно, еще Ассад и даже вон та девушка, что стоит на камне…» Но останутся ли они с ним и завтра? Достоин ли он того, чтобы люди тратили на него свое время?
Бросив взгляд на рокочущие волны, Карл наконец решился. Он извлек мобильный телефон из кармана и принялся пролистывать номера.
Телефон Моны еще хранился в записной книжке. Вот уже три года прошли без нее, но она по-прежнему была доступна мгновенным нажатием кнопки.
На секунду палец нерешительно замер над экраном, но все-таки опустился на кнопку вызова.
Не прошло и десяти секунд, как ее голос произнес его имя. Значит, и она еще не удалила его контакты из памяти своего телефона. Но стоило ли трактовать это как хороший знак?
– Это ты? Привет, Карл. Ну скажи что-нибудь, – сказала она как ни в чем не бывало, почти парализовав его. – Ну давай же, я вижу, что это ты. Ты случайно набрал неправильный номер?
Он ответил совсем тихо:
– Нет-нет, все правильно. Я просто хотел услышать твой голос.
– Хорошо.
– Да, наверное, это покажется тебе очень странным, но я сейчас стою посреди Листеда неподалеку от Сванеке, смотрю на море… и очень хочу, чтобы ты оказалась рядом.
– Сванеке! Забавно. Потому что я в данный момент нахожусь в противоположном конце Дании, а именно в Эсбьерге, и хотя бы по этой причине мне будет сложно оказаться рядом с тобой.
«Хотя бы по этой причине», – сказала она. Не слишком приветливо.
– Ясное дело. Я просто хотел тебе сказать об этом. Может быть, встретимся, когда я приеду…
– Ну да, звони, о’кей? Всего хорошего, Карл. Только не падай в Балтийское море. Там, должно быть, холодно.
Вот и весь разговор. Нельзя сказать, что он вышел приятным.
Когда Карл вернулся, Ассад уже сидел на скамейке и вовсю трепался с мужиком.
– Да он чокнутый, – кудахтал тот как-то по-детски. – Валяться на земле кверху задницей и болтать какую-то тарабарщину…
Ассад рассмеялся.
– Ханс, оказывается, решил, что я клянчу у него пиво. Зато теперь он точно знает, что таким, как я, это неинтересно.
– Ну да, потому что он вообще не пьет, даже на первое мая. Вы собираетесь на демонстрацию в Рённе? Я, помню, как-то побирался там, но теперь голосую за Датскую народную партию со знанием дела. Мы все-таки в Дании живем, как ни крути. И этот, который не пьет, тоже. Верно я говорю? – Ханс захохотал.
– Ханс рассказал мне, что знает всех в городе. Ему не понравился вчерашний поступок Хаберсота, вот он и сбежал. Но, вообще говоря, он и самого Хаберсота не очень жаловал.
– О да, Хаберсот! Он совсем рехнулся. Я и то в два раза умнее его. Как минимум в два раза.
– Почему вы так говорите? – поинтересовался Карл.
– Какая ж у него была жена красотка, да-да, настоящая красотка… Я никогда не видал никого красивее, клянусь. А он ее упустил, вот тупица. Да уж, я видел, как она гуляла по городу с рыбаками, а однажды в Кнархое наткнулся на нее с каким-то чужаком. Хаберсот был полным придурком. Все ее целовали… – Он вдруг вытянул шею. – О! Вы ее ждали, и она пришла. Аккуратнее, она уже тут.
Ханс от души хлебнул из банки и указал на Розу, которая кивнула ему в ответ. Щеки ее разрумянились, волосы растрепались на ветру. Она явно собиралась прервать завязавшуюся беседу.
– Минутку, Роза, Ассад кое за что уцепился, – с этими словами Карл вновь повернулся к парню на скамейке: – Добрый день, Ханс, я приятель Ассада. Я вообще-то неплохой малый. Правда, довольно-таки дотошный. Скажите, а из рыбаков, с которыми, по вашим словам, она целовалась, вы с кем-нибудь знакомы? Можно ли мне с ними поговорить?
– Тех рыбаков уже давно в городе не осталось.
– А еще вы упомянули, что Юна Хаберсот встречалась с парнем на… как там, Кнархой, кажется? Так вот, если б вы вдруг поделились его именем, я бы и с ним с удовольствием поговорил.
Ханс расхохотался, так что из уголков рта во все стороны полетели пивные брызги.
– Ха-ха, боюсь, не придется вам с ним разговаривать, ибо я понятия не имею, как его звали. Он же был не из города. Но вы могли бы спросить у Бьярке, мальчика, которого я выучил резьбе по дереву. Там, на Кнархой, он выглядел совершенно по-дурацки в скаутской куртенке и коротких штанишках, когда они с этим парнем что-то выкапывали или закапывали…
– По-дурацки? Почему же?
– Ну, он же был уже почти взрослым.
– Так он, может, являлся членом какого-то отряда?
Ханс просиял, словно кто-то подлил ему в мозг топлива.
– Именно, точно так!
– Хорошо, Ханс. То есть вы утверждаете, что Бьярке общался с мужчиной, с которым встречалась его мать?
– Да. Однажды она забралась туда, когда там уже были ее сын с любовником. Там сейчас лабиринт. Наверное, тот самый лабиринт, про который в нескольких книгах написали. Я так понимаю, что вы не в курсе.
Они оставили ему двадцать крон. Как раз хватит до конца дня, обрадовался Ханс. Больше, чем на три пива. Можно сказать, гораздо больше. Он не относился к людям, которые требуют от жизни невозможного.
– Эй, вы двое, слушайте, – выпалила Роза по пути к машине. В глазах у нее сверкали огоньки, мозг пронизывали электрические разряды; она явно пришла к какому-то выводу. – Я стояла там и все думала, думала… Кто же все-таки такой этот самый Хаберсот и почему он делал то, что делал? С чего ему быть настолько одержимым именно этим делом?
– Возможно, своего рода противовес неладам на семейном фронте. Ты же слышала обеих дамочек и бравого полицейского. Ну, и профессиональную честь Хаберсота тоже не стоит сбрасывать со счетов, – предположил Карл.
– Может быть, и так. Он, несомненно, был прекрасным полицейским, тут без вопросов, – согласилась Роза. – Он преследовал свою цель, а когда понял, что зашел в тупик, застрелился. И все же – он поступил так, потому что был больше не в состоянии продолжать? Вы как думаете?
Карл пожал плечами:
– Вероятно.
– Роза, скажи лучше, к какому выводу ты сама пришла, – улыбнулся Ассад.
– Ну, я вот, например, так не думаю. Уже не думаю. Мне кажется, он застрелился, чтобы продемонстрировать, насколько важным было для него это дело. И знаете, что еще я думаю по поводу важности? Ассад?..
– Наверняка дело было достаточно важным, раз из-за него человек пробил себе башку.
– Очень смешно, Ассад. Но только Хаберсот пустил пулю себе в лоб, так как изо всех сил хотел, чтобы мы продолжили дело. Я убеждена в этом. Он хотел передать дело нам, потому что сам окончательно зашел в тупик.
– Может, наоборот?
– Нет. Конечно, такое предположение кажется наиболее логичным, и все же я думаю, что в конце концов он понял, кто сбил Альберту, только никак не мог доказать это. – Она скептически покачала головой. – Либо не мог найти его. А может, и то, и другое. Да уж, мне кажется, есть от чего рехнуться… И еще, сдается мне, – если мы как следуем поищем в его доме, наверняка сможем найти те или иные подсказки.
– Роза, прекрати. Я вижу, что ты уже погрузилась в дело с головой, и все же – не проще и логичнее было бы поведать о своих подозрениях в письменной форме, чтобы облегчить нам работу? Если его самоубийство действительно было хорошо просчитано и спланировано, тогда почему у нас на руках не оказалось ни единой зацепки? Ответ напрашивается сам собой: потому что никаких зацепок не существует. Я не прав?
– Нет, в моем представлении все не так. Быть может, он и сделал какие-то записи, просто мы их еще не успели прочитать… не знаю. Может, и нет. – Роза вновь покачала головой; очевидно, она находилась на перепутье и никак не могла выбрать один из вариантов пути. – Или, возможно, он и сам не знал ответа, а знал только, что решение маячит у него перед носом, а он никак не может его разглядеть. И тогда ему понадобилось прибегнуть к помощи нового, незамыленного взгляда на проблему. – Роза решительно кивнула. – Да, пожалуй, так оно и было.
Она посмотрела на Карла сияющими глазами. Поразительно, насколько проникновенным и обольстительным может быть ее взгляд.
– Карл, знаешь, что? Он выбрал именно нас, чтобы прояснить ситуацию окончательно, и мы должны гордиться его выбором. Я уверена – прежде чем решиться на последний шаг, Хаберсот убедился, что мы приедем сюда. Он знал, что должен принести себя в жертву, чтобы дело вновь оказалось на поверхности. Я нисколько не сомневаюсь в этом.
Карл кивнул, покосившись на своего курчавого напарника, взгляд которого недвусмысленно выражал: «Вот теперь она точно тронулась умом».
И с этим трудно было не согласиться.