Какую самую глубокую тишину вы познали в своей жизни?
Доверьтесь первому воспоминанию, которое приходит в голову.
Не нужно слишком усердствовать.
Вспомните этот опыт и постарайтесь в него погрузиться. Припомните, где вы находились, что происходило вокруг вас, кто еще присутствовал рядом с вами. Попробуйте восстановить ту атмосферу – свет, общее настроение, ощущения в теле…
Эта тишина, которая звучит у вас в ушах?
Или это та тишина, которая возникает, когда ни один человек или предмет не претендует на ваше внимание?
Эта тишина у вас в душе?
Или это та тишина, что живет еще глубже, – там, где бурные воды внутреннего диалога внезапно расступаются, открывая ясный путь вперед?
Найдите минутку, чтобы задуматься над вопросом, который может прозвучать немного странно:
Тишина – это просто отсутствие шума или некое самостоятельное явление?
В течение последних нескольких лет мы говорили об этом с самыми разнымилюдьми: нейробиологами, общественными деятелями, поэтами, руководителями корпораций, политиками, преподавателями медицинских вузов, защитниками окружающей среды, дервишами, буддийскими учителями, христианскими проповедниками, лауреатом премии «Грэмми»… А также с человеком, приговоренным к смертной казни, с голливудским звукорежиссером, фронтменом метал-группы, ковбоем и подполковником ВВС. Кроме того, мы изучали эту тему самостоятельно. Наши исследования, как индивидуальные, так и коллективные, заводили нас во многие места.
Мы вдыхали целебный воздух, встречая рассвет над бескрайним океаном.
Слушали пронзительную тишину в окружении нетронутых высокогорных снегов.
Эти вопросы приводили нас к не самым спокойным явлениям: к Рождению, Смерти, Священному трепету… К моментам драматических и неожиданных изменений, – когда мы цепляемся за знакомые объяснения до тех пор, пока наконец не сдаемся, признав, что нам просто нечего сказать.
Мы, как и другие люди, зачастую переживали моменты глубокой тишины при невероятно высоком уровне шума, например:
При прохождении бурных речных порогов.
В сумерках посреди густого леса, содрогающегося от громогласного стрекотания цикад.
В гулком ритме переполненного танцпола.
Если и есть нечто общее у этих невероятно многообразных разновидностей глубокой тишины, то мы полагаем, что этот общий знаменатель связан с ответом на последний вопрос, который мы вам задали. Самая глубокая тишина – это не просто отсутствие, это и присутствие. Присутствие, способствующее нашему центрированию. (Центрирование – термин телесно-ориентированной психотерапии, означающий глубокий контакт человека с самим собой, ощущение собственной ценности. – Прим. пер.), исцелению и обучению.
В романе 1836 года Sartor Resartus. The Life and Opinions of Herr Teufelsdrоckh («Жизнь и мнения профессора Тейфельсдрека») шотландский философ и математик Томас Карлейль пишет о швейцарской надписи Sprechen ist silbern, Schweigen ist gold. («Слово – серебро, а молчание – золото».) (1).
«Или», пишет Карлейль, – «как я это охотнее определил бы: «Разговор принадлежит времени, молчание – вечности».
Известный афоризм подсказал нам название для этой книги. Его варианты на латыни, арабском, иврите и арамейском уходят в глубь веков (2). В раннем исламском иснаде – линии передачи сакрального знания от учителя к ученику – утверждается, что своим происхождением пословица «Если речь – серебро, а молчание – золото» обязана великому мудрецу – царю Соломону. И по сей день эти слова говорят о том, как важно понимать – когда следует говорить, а когда от слов лучше воздержаться.
Исследуя значение пословицы «Молчание – золото», мы вновь и вновь возвращались к мысли о том, что истинное безмолвие, глубокая тишина – нечто большее, чем отсутствие шума. Это и присутствие тоже.
В начале 2017 года мы были довольно сильно подавлены тем, в каком состоянии оказался наш мир. Вам, наверное, знакомо подобное чувство. Это было задолго до COVID‐19 и самых последних и ужасных сообщений об изменении климата. Еще до недавних экономических потрясений и убийств Бреонны Тейлор и Джорджа Флойда. (Об убийстве темнокожей медсестры Бреонны Тейлор, по ошибке расстрелянной полицейскими в ее собственной квартире, стали много говорить после случая с афроамериканцем Джорджем Флойдом, погибшем в результате жесткого задержания белым полицейским. – Прим. пер.) Но даже тогда мы не видели никакого выхода из тупика. Не могли представить правдоподобного сценария изменения политики, построения гуманной экономики или восстановления уважительного отношения к природе. Казалось, что-то блокирует нашу способность к серьезному разговору на сложные темы и, в конечном счете, находить творческие решения.
Лично мы, как активисты, правозащитники и родители маленьких детей, не знали, что делать.
Примерно в то же самое время нас обоих охватило странное чувство. И мы оба получили одну и ту же подсказку относительно того, где искать ответ: в тишине.
В тот конкретный момент мы могли бы назвать себя «заблудившимися в медитации». Но то, что мы тогда оба независимо друг от друга почувствовали, не совсем походило на призыв вернуться на подушку для медитаций или надолго удалиться в ретрит. Это не было импульсом к побегу. Скорее мы пришли к простому осознанию, что с самыми трудноразрешимыми проблемами не справиться, если просто больше думать или говорить о них. При всем уважении к голосу разума, интеллекту и гудящим механизмам материального прогресса мы начали ощущать, что решения самых животрепещущих личных, общественных и даже глобальных проблем могут быть найдены в другом месте: в свободном пространстве между продуктами интеллекта.
Присмотревшись к своему озарению, мы поняли, что оно касается качества изменений, необходимых миру. В диалектическом танце человеческой жизни – утверждение/отрицание, прогресс/сопротивление, бум/ крах – неужели мы все просто обречены сносить, как выразился Уинстон Черчилль, «одну свистопляску за другой?» Или существует вероятность некоего просвета, возможно, даже благодати примирения? Мы не знали. Но у нас возникла догадка относительно того, что может стать первым шагом на пути преодоления вечных сложностей и препятствий. Выход за пределы шума.
Мы подозревали, что эта наша интуитивная догадка может слегка попахивать эзотерикой. Поэтому решили попробовать написать об этом статью для издания, которое было труднее всего заподозрить в сочувствии к нью-эйджу – журнала Harvard Business Review. И были удивлены, что редакция приняла наше предложение, и еще больше поразились, когда в своем окончательном варианте наша статья оказалась одной из самых популярных и просматриваемых на веб-сайте журнала за последние годы. Наша статья «Чем больше вы загружены, тем больше тишины вам необходимо» (3) была о тишине как о пути к раскрытию творческих способностей, четкости мышления и лучшим отношениям. Мы старались проявлять осторожность, чтобы не написать очередной текст о том, «как стать более продуктивным с помощью осознанности». Так что написали о тишине как об опыте «отдыха ментальных рефлексов, обычно защищающих нашу репутацию или отстаивающих нашу точку зрения». Мы призывали читателей «временно отдохнуть от одной из основных жизненных обязанностей: необходимости думать, что сказать». Мы постарались предложить простой тезис, который нечасто встретишь в деловых или политических публикациях: тишина – не просто отсутствие чего-то. Это присутствие. Она способна вызвать настоящее озарение, помочь исцелиться и даже привести к социальной трансформации.
Через несколько дней после выхода этой статьи Джастин отправился в Питтсбург на конференцию по экономической политике. На обратном пути, направляясь в аэропорт, он разделил такси с новым знакомым по имени Джефф – руководителем производства, практикующим католиком и близким другом консервативных политиков. В темном костюме, с замашками управленца и демонстративной приверженностью к мясу, Джефф, возможно, был последним человеком, которого представляешь занимающимся йогой или размышляющим над буддийским философским текстом. Пока они стояли в пробке в час пик, Джастин упомянул о нашей статье, и Джефф принялся ее читать. Через некоторое время Джефф сказал Джастину, что теперь он понимает, почему ему нравится ходить на охоту в туманные предрассветные часы и почему в детстве он так любил посещать молодежные мероприятия иезуитов. Эта статья напомнила ему о том, как важно стремиться к тишине.
Общение Джастина с Джеффом было мимолетным и ни к чему не обязывающим. Но мы обнаружили в этой встрече ценное зерно. Джефф находился по другую сторону баррикад от нас: наши взгляды на многие вопросы отличались. На конференции Джефф и Джастин высказывали противоположные точки зрения. Однако Джефф тоже был глубоко обеспокоен. И хотя мы не питали иллюзий относительно того, что встреча с тишиной станет некой панацеей, которая позволит людям преодолеть все разногласия в этом мире, обмен мнениями с Джеффом вернул нас к тому безотчетному озарению, которое мы испытали. В пространстве тишины мы можем прийти к более глубокому пониманию и, возможно, даже сумеем выйти за пределы утомительной болтанки культуры контрапункта.
Тишина – не просто отсутствие чего-то. Это присутствие. Она способна вызвать настоящее озарение, помочь исцелиться и даже привести к социальной трансформации.
В мире шума трудно найти свободное пространство. Сегодня существуют могущественные силы, стремящиеся завладеть нашим вниманием и производить как можно больше шума. Самые влиятельные институты в сфере бизнеса, образования и государственного управления постоянно твердят, что наша задача заключается в том, чтобы становиться все более продуктивными и эффективными, создавая интеллектуальный продукт. Навязчивая реклама и продвижение идеи вечной занятости – тонкие инструменты социального контроля.
Но вот в чем особенность тишины: она всегда доступна.
Она в дыхании. В промежутках между вдохами, между мыслями и словами, которыми обмениваются в разговоре друзья. Она в том сладком уюте, когда мы лежим под одеялом и будильник еще не прозвонил. В трехминутном побеге с рабочего места, в отдыхе на скамейке под ласковыми солнечными лучами. Она в тех простых моментах, когда вы останавливаетесь и вспоминаете, что нужно слушать, – птиц, дождь или ничего конкретного, просто настраиваясь на немудреную сущность окружающего простанства. Мы можем начать ближе соприкасаться с этим свободным пространством, если станем замечать шум, и день за днем будем снижать его громкость.
В своем стремлении к глубокой тишине мы обнаружим, что на самом деле она не зависит от звуков и информации, которые присутствуют в нашей жизни. Это неизменное присутствие, оно всегда здесь и сейчас, глубоко внутри. Это пульс самой жизни.
Эта книга о том, почему тишина так важна, и о том, как лучше на нее настроиться.
За последние 50 лет медитация осознанности прошла поразительный путь от отдаленных монастырей Бирмы и Таиланда до вершин власти, оказавшись в таких местах, как Apple, Google, General Electric и Пентагон (4). Хотя отчасти этот крутой маршрут объясняется стремлением людей к открытости и новому мышлению после 1960-х годов, мы считаем, что самая главная причина популярности медитации очевидна: в мире, где все больше и больше шума, живет глубокая тоска по тишине. Осознаем мы это или нет, чувствуем, что первозданная осознанность встречается все реже. Нам нужно понять, как переломить эту тенденцию.
Не может не радовать, что осознанность стала мейнстримом. Хотя мы не всегда придерживались строгой практики, в решающие моменты нашей жизни она помогала нам обоим справиться с шумом, и мы знаем, что медитация и осознанность оказали огромную помощь миллионам людей. На самом деле и мы внесли свою скромную лепту в ее распространение. Ли включала медитацию в свою работу по развитию управленческих, лидерских и организационных навыков у сотрудников некоммерческих организаций, крупных университетов и федеральных агентств США. А Джастин, работая советником по вопросам экономической политики и политтехнологом в Конгрессе США, помог запустить программу обучения осознанности и проводил сеансы медитации для политиков по обе стороны прохода. (Имеются в виду республиканская и демократическая фракции Конгресса США. – Прим. пер.)
Но общедоступность подразумевает успешную адаптацию, а вовсе не обязательно ощутимые результаты. В 1992 году психолог-юнгианец Джеймс Хиллман и литературный критик Майкл Вентура опубликовали книгу под названием We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy – and the World’s Getting Worse (Хиллман Джеймс, Вентура Майкл: У нас было сто лет психотерапии – и мир становится все хуже. – Касталия, 2021). Нечто подобное можно сказать и сегодня. У нас было 40 лет осознанности, и мир стал рассеяннее, чем когдалибо прежде. Даже будучи сторонниками и практиками формальной сидячей медитации, мы не уверены, что это панацея. Чрезвычайно ценно. Просто это не для всех.
Джошуа Смит, профессор Пенсильванского государственного университета и ведущий исследователь в области биоповеденческого здоровья и медицины, объясняет: «Многие утверждения о пользе осознанности принадлежат людям, которые занимаются этим всерьез». Смит считает эти исследования очень ценными, но предостерегает от слишком широкой экстраполяции результатов. «70 % случайным образом отобранных (для изучения осознанности) людей не придерживаются рекомендуемых норм», – говорит он нам. Другими словами, они не следуют протоколу. И добавляет: «От трети до половины полностью прекращают практиковать даже во время испытания, не говоря уже о том, чтобы прилагать какие-то усилия после того, как им заплатили за участие в исследовании». Эти показатели столь же незначительны, что и результаты исследований по снижению веса, а то и хуже (5). Смит резюмирует проблему: «Если вы не принимаете лекарство, лечение не поможет».
Это не суждение об осознанности или людях, медитирующих нерегулярно. Мы просто хотим отметить, что «стричь всех под одну гребенку» – плохая идея. Так мы не решим сложные задачи, которые ставит перед нами жизнь.
Всем людям свойственны разные стили поведения, у всех нас разные предпочтения, всем подходят разные способы обучения, и, в конце концов, по-разному ищем и находим смысл жизни. Все мы обладаем различными степенями свободы и автономии, по-разному организуем наши дни, недели, месяцы и годы. Причем эти реалии со временем меняются. Более того, могут существовать культурные, религиозные, психологические или физические барьеры на пути к тому, что обычно называют медитацией осознанности – к буддийской практике бдительного присутствия во время сидения, ходьбы или наблюдения за дыханием, мыслями в течение определенного периода времени.
Итак, как же нам реагировать на повсеместный шум? Если медитация не для всех, то как же нам привести защитные механизмы психики в соответствие с потребностями современного мира?
В этой книге мы предлагаем ответ:
Замечайте шум. Настраивайтесь на тишину.
Этот процесс состоит из трех основных шагов:
1) Обратите внимание на разнообразные формы акустических, информационных и внутренних помех, возникающих в вашей жизни. Научитесь в них разбираться.
2) Примечайте островки покоя, которые встречаются среди всех этих звуков и раздражителей. Ищите эти пространства. Смакуйте их. Погружайтесь в тишину как можно глубже, даже если она входит в вашу жизнь всего на несколько секунд.
3) Взращивайте пространства глубокой, а временами и восторженной тишины.
Если речь заходит об обретении равновесия и ясности среди шума, мы можем выйти за рамки формальных правил и инструментов медитации. Мы можем забыть о вопросе: «Правильно ли я это делаю?» Каждый из нас по-своему знает, что такое тишина. Это нечто, изначально присущее человеческому роду. Дар обновления, доступный нам всегда, даже если иногда он и скрыт.
В следующих главах рассмотрим, как понимать шум и управлять им, чтобы мы могли сознательнее настраиваться на природу, друг на друга и на звуки самой жизни.
В первой части мы поймем значение шума как нежелательного отвлечения внимания на акустическом, информационном и внутреннем уровнях восприятия. Затем мы рассмотрим значение тишины как отсутствия шума, а также как самостоятельного присутствия. Далее мы обсудим, почему тишина имеет решающее значение не только для нашего личного спокойствия и ясности мышления, но и совместной работы по исцелению нашего мира: построению социально, экономически, политически и экологически устойчивого будущего.
Во второй части – «Наука тишины» – мы рассмотрим важность преодоления акустического, информационного и внутреннего шума для нашего физического здоровья и когнитивных способностей. Исследуем значение выражения «безмолвие разума», приоткрыв завесу современной нейронауки. В третьей части – «Дух тишины» – изучим потенциал тишины в качестве пути к осознанности, эмпатии, творчеству и нравственности. Затем мы выясним, почему практически все великие мировые религиозные и философские традиции настаивают на том, что безмолвие приводит к осознанию истины. В четвертой части – «Тишина внутри» – приступим к практической работе по поиску тишины в мире шума, рассматривая стратегии и идеи о том, как обрести тишину в обычной повседневной жизни. А также научимся приходить к тишине посредством уникальных, преобразующих переживаний. В пятой части – «Тишина вместе» – мы обратимся к социальной тишине, изучая методы выхода за пределы шума, рассматривая возможности обновить климат в коллективе, улучшить наше общение на работе, в кругу семьи и друзей. Наконец в части шестой – «Общество, уважающее тишину» – перейдем к вопросам изменения государственной политики и культуры, рисуя картину того, чем обернется для наших городов, наций и даже всего мира возвращение уважения к мудрости тишины.
Мы исследуем идеи и подходы, которые могут помочь вам стать терпеливее, сознательнее и даже эффективнее в работе и домашней жизни, решении больших и малых проблем. Тем не менее нужно сразу прояснить, что тишина – это не «ресурс», которым можно упорядоченно распоряжаться. Мы не можем определить ее ценность исходя из того, «что она может для нас сделать». Как следует из афоризма «молчание – золото», тишина обладает внутренней ценностью. И, как подразумевает высказывание Томаса Карлейля, «молчание принадлежит вечности», его невозможно измерить количественно и использовать для наших собственных целей. За последние пару десятилетий стало заметно, что практика осознанности зачастую продавалась как инструмент повышения производительности, усиления результативности чего угодно – она использовалась даже снайперами, работающими над меткостью стрельбы, или руководителями, которые стремятся завоевать мир. Мы видим, что тишина есть нечто большее, чем возможность для самосовершенствования. Ее нельзя задействовать для удовлетворения личных амбиций. Тишина по определению не имеет никаких скрытых мотивов.
В ходе написания этой книги первоначальное смутное ощущение, которое испытывали, все больше и больше превращалось в убежденность. Мы по-прежнему твердо верим в то, что очень важно уметь защищать и отстаивать правильный выбор. И поныне признаем, что Интернет, вездесущие средства связи и стремительно развивающиеся промышленные технологии тоже могут приносить нам пользу. Тем не менее, глядя на унылое состояние нашего мира, мы все время обращаемся к одному и тому же призыву:
Выйдите за пределы шума. Настройтесь на тишину.
Сайрус Хабиб никогда не думал, что перед ним откроются такие большие возможности.
Сын иранских иммигрантов, Сайрус пережил опасную болезнь и полностью ослеп в возрасте восьми лет. Он выучил шрифт Брайля, окончил среднюю школу, затем Колумбийский университет, Оксфордский университет в качестве стипендиата Родса и Йельскую юридическую школу. Вот что он нам рассказал: «Я провел большую часть жизни, убеждая себя и других, что обладаю силой, одаренностью, умственными способностями, самообладанием… Именно так я добился успеха. Для меня это было очень важной догмой». В 31 год он был избран в законодательный орган штата Вашингтон, а четыре года спустя – на должность вице-губернатора, – это вторая по значимости государственная должность в штате с населением 7,6 млн человек.
В начале 2020 года выбор Сайруса был очевиден: баллотироваться на пост губернатора или в Сенат США, а возможно, получить назначение на другой высокий государственный пост, сделать выдающуюся карьеру. Однако, когда позднее, в том же году мы беседовали с Сайрусом, он сообщил, что отказался от всех этих возможностей, выбрав вместо этого другой карьерный путь.
Он дал обет бедности, целомудрия и послушания в качестве начинающего священника-иезуита.
Франк Бруни, журналист газеты New York Times, описал решение Сайруса так: «Политик прибегает к крайним мерам, чтобы усмирить Эго» (1).
У такого неожиданного поворота карьерного пути Сайруса была далеко не одна причина. К этому привело сочетание факторов, которые разбили и одновременно открыли его сердце: внезапная потеря отца, личная угроза здоровью, встреча с Далай-ламой. Сайрус решил оставить политику и присоединиться к иезуитам, чтобы понизить градус сложности своей жизни. «Я не имею в виду «сложность» в плохом смысле этого слова», – говорит он. «Сложность» просто означает, что, например, деньги имеют право на существование, и их наличие приятно и необходимо, но они также могут быть причиной стресса и беспокойства. Отсутствие этих привязанностей… позволяет полностью посвятить свою жизнь служению».
В то время, как почти все думали, что Сайрус вот-вот покорит вершины общественной жизни, он на самом деле смотрел в духовную бездну. Занимаясь политикой он продолжал возвращаться мыслями к одному переживанию, которое испытал в Оксфорде. Там у него зародилось настолько страстное желание, что он даже не подозревал, что вообще на такое способен. Во время своего пребывания там он принял приглашение друга посетить мессу в одной из старинных часовен университета. «Опыт мессы… музыка, литургия, ее трансцендентная атмосфера пробили в моей обороне брешь, куда я смог погрузиться глубже. Это спровоцировало внутри меня некое замедление и тишину», – вспоминает он. Сайрус начал представлять, каково было бы жить в таком месте центрированности. Подобный образ жизни контрастировал бы с образом жизни современного политика, где не обойдешься без «денежных разговоров», щекотания раздутого самомнения и обязательной саморекламы в соцсетях.
Тем не менее совесть Сайруса чиста. Он не пытается сбежать.
«Люди думают: «Он присоединяется к иезуитам. Он был политиком. Должно быть, он ищет тишину». И, конечно же, они правы… Но я не стремлюсь удалиться от жизни, не рассматриваю тишину в качестве полумеры», – подчеркивает он.
«Я хочу углубить свое собственное понимание того, как я должен жить, а затем, сделав это, выйти на работу, для которой я был создан». Сайрус планирует продолжать участвовать в борьбе, которая в первую очередь и привела его в политику, – например, служа людям, живущим в бедности, или тем, кто находится в тюрьмах. Но теперь, когда он сам дает обет бедности, чувствует, что может служить им искреннее. Он говорит, что для того, чтобы «подготовить свое сердце» к получению высшего вдохновения, нужно «выйти за пределы беспорядка, заполняющего наши дни и сознание». Для этого требуется определенный «детокс», переход от рассеянного внимания к поиску истины.
Сайрус знал, что ему придется приспосабливаться. Когда он впервые посетил послушников-иезуитов, то предложил купить им робот-пылесос Roomba, чтобы часть того времени, что братья тратят на уборку, они могли посвящать другим делам. Это их явно позабавило. «Дело вовсе не в этом», – сказали они. «Это будет интересная трансформация для тебя».
Смелое предприятие Сайруса по разрушению собственного эго – переход от громких речей и подготовки законопроектов до подметания полов и сидения в тишине – дает некоторое представление о природе шума и о том, что значит обрести ясность. Мы беседовали с ним о том, что современная политика превратилась в схватку не на жизнь, а на смерть, в бесплодную конкуренцию за каждую крупицу внимания. И сошлись на том, что она является крайним проявлением интереса людей к скандалам и развлечениям. Но Сайрус ясно осознает, что это все – лишь определенный уровень шума. В то время как сам он с нетерпением ждет возможности избавиться от бесконечных новостей, которые передают по кабельному каналу, безжалостной межпартийной вражды и постоянных легкомысленных телефонных звонков. В конечном счетеон совершает этот радикальный шаг, чтобы преодолеть более глубокую форму шума – внутренний шум, который мешал ему услышать собственную интуицию и настроиться на высшую истину.
Да, шум – нежелательное нарушение звукового ландшафта. Да, высокие темпы и масштабы информационной перегрузки. Тем не менее в конечном итоге он больше, чем все это вместе взятое. Он включает в себя все эти нежелательные громкие звуки и стимулы, раздающиеся как внутри, так и снаружи нашей головы. И отвлекает наше внимание от того, к чему мы действительно всей душой стремимся.
Мы знаем, что все вокруг размышляют о громкости жизни. И полагаем, что людей всегда раздражал излишний шум.
В книге The Soundscape of Modernity («Звуковой ландшафт современности») Эмили Томпсон обратилась к ранним буддийским текстам, в которых описывается, насколько шумной могла быть жизнь в большом городе в Южной Азии около 500 года до н. э. Она рассказывает про «слонов, лошадей, колесницы, барабаны, тамбурины, лютни, песнопения, цимбалы, гонги и людей, кричащих: «Ешьте и пейте!» (2). В «Эпосе о Гильгамеше» божества так устали от человеческого шума, что наслали великий потоп, чтобы стереть людей с лица Земли. Чуть более века назад Дж. Х. Гирднер составил каталог The Plague of City Noises («Чума городских шумов»), включив туда шум гужевых повозок, коробейников, музыкантов, животных и колоколов. Если и существует такая вещь, которая вызывает постоянное недовольство, это шум.
И все же прямо сейчас возникло кое-что действительно новое. В наши дни не просто громко (3). Сейчас происходит беспрецедентная массовая ментальная стимуляция.
С одной стороны, это непосредственно акустический шум. Даже если карантин из-за COVID‐19 и принес временную передышку от этой какофонии, траектория современной жизни кажется неумолимой: все больше автомобилей на дорогах, самолетов в небе, гудящих приборов, жужжащих и пищащих гаджетов… В общественных местах и офисах с открытой планировкой устанавливаются все более громкие и вездесущие телевизоры и динамики. В Европе около 450 млн человек, примерно 65 % населения, живут на фоне постоянного шума, который Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) считает опасным для здоровья.
Это поддающийся измерению факт: мир становится громче. Поскольку машины экстренных служб должны быть достаточно громкими, чтобы пробиться сквозь окружающий шум, звук их сирен служит хорошим показателем громкости окружающей среды в целом. Композитор и эколог Р. Мюррей Шафер обнаружил, что в 1912 году звук сирены пожарной машины на расстоянии 11 футов достигал 96 децибел (дБ), а к 1974 году на том же расстоянии он уже приближался к 114 дБ. В 2019 году журналистка Бьянка Боскер отметила, что сирены современных пожарных машин еще громче – 123 дБ на расстоянии 10 футов (4). Это может показаться не таким уж большим увеличением, но учтите следующее: для измерения силы звука используется логарифмическая шкала, поэтому звуковое давление уровнем 90 дБ на самом деле в 10 раз больше звукового давления в 80 дБ, что нашими ушами воспринимается как в два раза более громкий звук. Неудивительно, что в больших городах, таких как Нью-Йорк и Рио-де-Жанейро, шум постоянно возглавляет списки жалоб жителей.
И мы не можем рассматривать эту проблему лишь с точки зрения уровня громкости. Большой вред здоровью наносят также высокочастотные и низкочастотные шумы центров хранения данных и аэропортов. Было обнаружено, что эти формы акустического шума оказывают непропорционально сильное воздействие на сообщества со средним и низким уровнем дохода.
В эпоху, когда, по крайней мере, треть естественных экосистем Земли затихла до точки «акустического вымирания», усилились всевозможные механические, цифровые, человеческие звуки.
Существует и второй тип шума – шум информационный. И его влияние стремительно растет. В 2010 году Эрик Шмидт, тогдашний генеральный директор Google, пришел к поразительному выводу: «Теперь каждые два дня мы производим столько же информации, сколько произвело человечество с момента зарождения цивилизации до 2003 года». В то время как технический магнат в основном размышлял об экспоненциальном росте онлайн-контента, он натолкнулся на фундаментальный факт о траектории развития человеческой истории: за ваше внимание борется все больше и больше интеллектуальных продуктов. По оценкам исследовательской компании Radicati Group, в 2019 году каждый день отправлялось 128 млр деловых электронных писем, при этом средний бизнес-пользователь имеет дело с 126 сообщениями в день (5). Согласно самым последним данным, люди в Соединенных Штатах получают в пять раз больше информации, чем в 1986 году (6).
Способны ли мы справиться с подобным объемом информации? Ведущие специалисты в области науки о человеческом внимании говорят: нет.
Михай Чиксентмихайи – психолог, создатель «теории потока». Рассуждая о нашей способности удерживать внимание (7), он отмечает, что, слушая человека, мы вынуждены обрабатывать около 60 бит информации в секунду, чтобы понять, о чем он говорит. Это включает в себя интерпретацию звуков и извлечение воспоминаний, связанных со словами, которые слышим. Конечно, мы часто сами увеличиваем информационную нагрузку, например, перепроверяя время нашей следующей деловой встречи или думая о списке покупок на ужин. Но ученые-когнитивисты подсчитали, что мы почти всегда достигаем верхнего предела около 126 бит информации в секунду. Нас окружают миллиарды людей на Земле, но, как отмечает Чиксентмихайи, «мы не можем понять больше одного из них за раз».
Нет никаких сомнений в том, что растущее количество информации, циркулирующей в мире, приносит реальную пользу. Мы благодарны за возможность быть на связи с близкими, которые находятся далеко от нас. А также за то, что можно работать и учиться удаленно, смотреть фильмы в потоковом режиме и за все другие щедроты, даруемые человечеству могущественной Всемирной паутиной. Но нам стоит помнить следующее: количество информации растет, а наша способность ее обрабатывать – нет. 50 лет назад ученый Герберт Саймон выразился на эту тему предельно ясно: «Ни для кого не секрет, что информация поглощает внимание тех, кто ее получает. Следовательно, обилие информации создает дефицит внимания» (8).
Это приводит нас к третьей категории шума: внутреннему шуму. С таким количеством стимулов, поглощающих наше внимание, все труднее становится установить внутреннюю тишину. Весь этот внешний шум может усилить интенсивность того, что происходит внутри нас. С увеличением количества входящих электронных писем, текстовых сообщений и уведомлений в социальных сетях растет ожидание того, что вы будете всегда на связи – готовые читать, реагировать и отвечать. Этот шум определенно имеет виды на наше сознание. Он колонизирует наше внимание. Мешает сосредоточиться на том, что находится перед нашими глазами, управлять импульсами нашего ума, замечать, ценить и сохранять пространство тишины.
Даже в эпоху современных технологий нейровизуализации сложно количественно измерить уровень внутреннего шума у населения Земли. Тем не менее можно видеть косвенные признаки проблемы: рассеянность, повышенный уровень стресса, беспокойство и жалобы на трудности с концентрацией внимания. В наших интервью с учеными-психологами, психиатрами и нейробиологами мы часто слышали, что они говорят о тревожности как о косвенном показателе уровня внутреннего шума. Хотя существуют различные определения тревожности, очевидно, что тревожность включает в себя элементы не только страха и неуверенности, но и внутреннего диалога. В 2018 году Американская психологическая ассоциация провела исследование, в котором приняли участие 1000 взрослых американцев. Было обнаружено, что 39 % американцев сообщили о том, что они беспокоятся больше, чем в прошлом году, а еще 39 % – о том же уровне беспокойства, что и годом ранее. Это означает: более трех четвертей населения сообщают о том или ином уровне тревожности (9). И это было до COVID‐19. Исследования эпохи пандемии, проведенные в Китае и Великобритании, показывают быстрое ухудшение психического здоровья граждан этих стран. Опрос, проведенный в США во время карантина в апреле 2020 года, показал, что 13,6 % взрослых респондентов сообщают о «серьезном психологическом дистрессе» – это на 250 % больше, чем в 2018 году.
Итан Кросс, профессор психологии Мичиганского университета и ведущий эксперт в области изучения внутреннего диалога, определяет эту «болтовню» как «циклические негативные мысли и эмоции, которые превращают нашу исключительную способность к самоанализу из благословения в проклятие». Негативные разговоры с самим собой, сожаление о прошлом и беспокойство о будущем порой изнуряют. Тем не менее это только один из аспектов внутреннего звукового ландшафта. Независимо от того, является ли его посыл негативным, позитивным или нейтральным, современный внутренний диалог отличается высокими скоростью и громкостью. По словам Кросса: «Голос в вашей голове говорит очень быстро». Основываясь на выводах о том, что «внутренняя речь» сжата до скорости около 4000 слов в минуту, что в 10 раз превышает скорость речи, Кросс подсчитал, что в наши дни большинству людей каждый день приходится выслушивать внутренний монолог, равный примерно 320 президентским посланиям «О положении в стране» (10).
Так как же найти покой в этом урагане внешнего и внутреннего шума, обрести ясность мышления и чувство благоговения? Как настроиться на поиск смысла и цели?
Первый шаг состоит в том, чтобы понять природу шума: чем он является? Как работает? Почему распространяется в нашем мире? Сегодняшний «дефицит внимания» – это не только побочный продукт развития Интернета или склонности к трудоголизму, или многословной культуры, или серьезных глобальных проблем… Это результат сложного взаимодействия акустических, информационных и внутренних помех.
Шум порождает шум.
Мы не используем слово «шум» необдуманно.
В трех видах «шума», присутствующих на наших звуковых ландшафтах, информационных просторах и в наших собственных головах, есть общий элемент, который отличает их от того, что в более общем смысле мы могли бы назвать звуком, информацией или мышлением. Если в двух словах, шум – это «нежелательный отвлекающий фактор». Нейробиолог Адам Газзали и психолог Ларри Розен нашли полезный способ определить, что происходит, когда мы сталкиваемся с шумом. Они называют это «целевым вмешательством»: вы обнаруживаете, что из-за непрекращающихся шутливых пикировок в вашем офисе с открытой планировкой становится невозможно сфокусировать внимание даже на простых задачах (11). Если звук уведомления в телефоне поглощает ваше внимание в тот момент, когда друг делится печальными личными новостями. Если мы вновь и вновь «прокручиваем» в голове конфликтную ситуацию в тот бесценный момент, когда ваша дочь играет роль Циклопа в ее первом школьном спектакле. Все это индивидуальные кратковременные переживания акустического, информационного или внутреннего шума. Но, взятые вместе, они представляют собой нечто большее, чем просто досадная неприятность.
Их совокупное воздействие способно определять качество нашего сознания – то, как мы думаем и чувствуем. Весь этот шум порой препятствует нашей, возможно, самой великой цели: сознательно выбирать, как проводим свое время на этой планете.
Мы вполне осознаем, что слово «цель» может подразумевать акцент на продуктивности. Но то, что имеем в виду, – это «цель» в широком смысле – не просто составить список дел и подготовить резюме, а достичь отдаленного пункта назначения, ориентируясь по Полярной звезде. Чего вы на самом деле хотите? Что значит жить в соответствии с тем, что цените и во что верите? Что мешает вашей способности на этом сосредоточиться?
Понимание наших целей и их реализация требуют подавления шума. Все начинается с обычной повседневной работы по управлению шумом. Мы можем думать об этом как об «уменьшении громкости» внутренних и внешних звуков, и стимулов. Но, как мы увидим далее, подобная ясность сознания предполагает наличие времени и пространства для взращивания всеохватывающей тишины.
Преодолеть помехи не просто возможно или желательно, это одно из самых важных обязательств, которые мы даем себе и окружающим. Выход за пределы шума, искажающего наше истинное восприятие и намерения, – это глубоко личное стремление, но оно также имеет социальные, экономические, этические и политические последствия.
Совершив кульбит с публичной арены на путь созерцательного самоотрицания, Сайрус Хабиб не просто снизил уровень сложности акустических и информационных стимулов в своей жизни. Он переосмыслил цели и всю свою парадигму успеха. В соответствии с этим он демонтировал некоторые источники своего внутреннего шума. Сайрус понимает, что невозможно попросить каждого вдумчивого человека, связанного с политической сферой или задействованного в других шумных областях современной жизни, стать послушником или уйти монастырь. Тем не менее если мы хотим, чтобы наши жизнь и общество были полны эмпатии, подлинности и внимательности, должны тщательно изучить источники шума. И тут речь может идти не только о буквальном уменьшении громкости, но и о переосмыслении наших взглядов на успех.
Найдите минутку, чтобы вновь обратиться к самой глубокой тишине, которую вы помните.
Вернитесь к своим ощущениям: сенсорному опыту тела, вниманию и глубине слушания.
С самых первых строк этой книги мы поясняли, что глубокая тишина – не просто отсутствие, это присутствие. И тем не менее стоит также изучить вопрос: если мы находимся в состоянии глубокой тишины, что отсутствует? Погружаясь в тишину, за пределы чего выходим?
В ходе множества бесед на эту тему с людьми мы пришли к пониманию, что ощущение тишины все больше подвергается опасности. Шум, присутствующий в нашей жизни, – не только тот, что измеряется с помощью шумомеров и статистики оказания психологической помощи. Это еще и субъективный опыт внешней и внутренней рассеянности. И он растет. Изучая более глубокие качественные характеристики шума, мы заметили нечто, что пронизывает сегодня целые страны и культуры.
Современное общество не просто допускает максимальное производство интеллектуального продукта, мы его буквально превозносим. Не будет преувеличением сказать, что пристрастились к производству шума.
Но почему?
Напрашивается единственный простой ответ: мы не задумываемся о затратах.
Рассмотрим, казалось бы, рядовой пример из офисного, корпоративного мира: групповые электронные письма. Ученый-компьютерщик Кэл Ньюпорт, автор книг Deep Work (Кэл Ньюпорт: В работу с головой. Паттерны успеха от IT-специалиста. – Питер, 2017) и Digital Minimalism (Кэл Ньюпорт: Цифровой минимализм. Фокус и осознанность в шумном мире. Манн, Иванов и Фербер, 2019) считает, что ежегодно они могут обходиться любой компании малого и среднего размера в десятки тысяч человеко-часов ценных размышлений и внимания. Тем не менее основополагающее допущение состоит в том, что если такие электронные письма иногда делают доступ к информации удобнее, оно того стоит. Ньюпорт называет это любовью современного общества к удобству. «Поскольку у нас нет четких показателей затрат на такие стереотипы поведения», – говорит он, мы не можем сопоставить их плюсы и минусы. То есть любых доказательств пользы достаточно, чтобы оправдать дальнейшее использование».
Этот же принцип применим и ко всему обществу в целом.
Мы редко останавливаемся, чтобы спросить: сколько же шума действительно необходимо?
Мы говорили с Сайрусом о том, что политическая жизнь сегодня полна шума и ярости, потому что политикам приходится бороться за скудное внимание избирателей, упреждать атаки противников или реагировать на них, завоевывать электорат, добиваясь того, чтобы их идеи и взгляды были услышаны. Так что мы привыкли считать, что безжалостное похищение человеческого внимания с помощью автоматических звонков, текстовых уведомлений и «кричащей» рекламы – это просто необходимые условия успеха. Поскольку часто недооцениваем ущерб, который чрезмерные умственные стимулы наносят нашей индивидуальной и коллективной психике, мы склонны производить и потреблять их с безрассудной легкостью. Мы редко анализируем их экономическую целесообразность.
В то время как «экономика внимания» приносит прибыль глобальному сообществу и измеряется десятками триллионов долларов, мы только начинаем осознавать ее издержки. Научные исследования показывают, что простое присутствие смартфона в комнате, даже выключенного, лежащего экраном вниз, истощает рабочую память людей и снижает их способность решать проблемы. Другие исследования утверждают, что примерно треть людей в возрасте от 18 до 44 лет испытывает тревогу, если они в течение двух часов не заходят в соцсети. В одном из этих исследований использовались данные МРТ, чтобы сопоставить психологическую зависимость от проверки новостей в соцсетях с уменьшением ценного серого вещества в мозгу – сокращением, сравнимым с тем, что вызывает употребление кокаина. Как написала Джин Твенге, ведущий эксперт по психическому здоровью молодежи, в ежегодном докладе ООН о мировом счастье 2018 года: «95 % подростков в Соединенных Штатах имели доступ к смартфону, а 45 % сообщили, что они в сети «почти постоянно. Хотя, возможно, это и приносит пользу с точки зрения удобства или развлечения, Твенге обнаружила, что в период с 2005-го по 2017 год – за то время, когда смартфоны получили повсеместное распространение, – количество эпизодов глубокой депрессии среди подростков увеличилось на 52 %. Издержки реальные.
Научные исследования показывают, что простое присутствие смартфона в комнате, даже выключенного, лежащего экраном вниз, истощает рабочую память людей и снижает их способность решать проблемы.
Та же динамика «зависимости» применима и к индустриальному звуковому ландшафту. В статье 2019 года в журнале The Atlantic «Почему все становится громче» Бьянка Боскер пишет о проблемах Картика Талликары, жителя спального района Аризоны, который долгие годы страдал от головных болей и бессонницы из-за постоянного электрического гудения центра хранения данных, расположенного неподалеку (13). Полиция, городской совет и представители бизнеса посоветовали ему купить беруши и быть менее чувствительным. Сотрудник дата-центра сказал Талликару, выросшему в Бангалоре, что такие иммигранты, как он, «должны считать, что им крупно повезло оказаться в США». И нечего жаловаться на мелкие неудобства. Талликар со временем обнаружил: в своих мучениях он не одинок. Пострадали и десятки других местных жителей. Но даже когда они объединились в сплоченное движение, правительственные чиновники лишь развели руками. В конце концов, это вопрос экономического развития. Конечно, соглашались чиновники, шум беспокоит. Но такова цена прогресса.
Концепция Кэла Ньюпорта о «пристрастии к удобству» весьма поучительна (12). И все же основной побуждающий мотив здесь лежит глубже, чем просто своевременный и удобный доступ к информации. Он связан с идеей прогресса – набором ценностей, составляющих организующую цель современного общества. Когда бывший генеральный директор Google Эрик Шмидт выступил с утверждением о том, что мы производим столько же информации каждые два дня, сколько люди производили, начиная «с зари цивилизации до 2003 года», он говорил не просто о том, что мы добились этого благодаря увеличению коммуникационных возможностей и вычислительных мощностей.
Он говорил о том, куда мы вкладываем свои энергию и внимание.
Он говорил о том, как устроены наши социальная, политическая и экономическая системы.
В третьем квартале 2020 года экономика США выросла на рекордные 33,1 % в годовом исчислении. С учетом реалий вышедшей из-под контроля пандемии коронавируса, полного отсутствия продовольственной безопасности, бушующих лесных пожаров и массовых протестов против расовой несправедливости, это якобы чудесная и знаменательная цифра большинству людей показалась полнейшим фарсом.
Но несоответствие между этой конкретной экономической вехой и реальным жизненным опытом большинства людей нельзя было назвать искажением действительности. Это лишь явилось отражением того, как мы измеряем прогресс.
Иллюстрация того, почему мы производим так много шума.
Еще во времена Великой депрессии редкие страны проводили какой-либо национальный учет или измерение общей суммы всей экономической деятельности в пределах своих границ. А без этого правительства не могли эффективно мобилизовать свою экономику с помощью фискальных и монетарных мер стимулирования – действий, которые президент Франклин Рузвельт и другие лидеры стремились предпринять для того, чтобы вывести экономику своих стран из упадка. Для управляния экономикой нужно ее измерять. Поэтому правительство США наняло молодого экономиста, будущего лауреата Нобелевской премии Саймона Кузнеца для разработки первой системы учета национального дохода. Она стала предшественницей валового внутреннего продукта, или ВВП.
Этот подход прижился. Вскоре ВВП стал не только инструментом государственного планирования. Он превратился в барометр деловых циклов, деятельности правительства и даже уровня жизни людей. Государственные чиновники начали использовать ВВП в качестве важнейшего ориентира при разработке политики и нормативных актов. Предприятия прибегали к нему как к руководству по расходам и инвестициям. Журналисты и избиратели принялись рассматривать его в качестве показателя успеха или неудачи президента, или премьер-министра. Поскольку он стал очевидным выражением национального богатства, люди начали воспринимать ВВП как «основной показатель» прогресса общества.
ВВП не должен был использоваться для всех этих целей (14). Как указывал сам Кузнец, «благосостояние нации вряд ли можно вывести из измерения национального дохода».
Его предупреждение было пророческим.
Рост ВВП часто идет вразрез с тем, что для нас хорошо.
Во время катастрофического разлива нефти в результате аварии на нефтедобывающей платформе Deepwater Horizon в Мексиканском заливе аналитики банка J. P. Morgan отметили, что экономическая активность, вызванная всеми этими усилиями по ликвидации последствий и очистке, вероятно, перевесит экономические потери для туризма и рыболовства. Крупнейший разлив нефти в истории, вероятно, был зарегистрирован как «чистый прирост» экономического производства страны. Другими словами, крупномасштабное экологическое и человеческое бедствие, согласно нашему основному показателю социального «прогресса», стало однозначно положительным событием. Аналогичная динамика наблюдается и в других сферах жизни. Рост нашего ВВП сопровождается ростом преступности, с более долгой дорогой на работу и производством все большего количества автомобилей, потребляющих бензин. И он замедляется, если мы уделяем время отдыху или приготовлению ужина дома вместо того, чтобы питаться фастфудом.
Проблема в том, что ВВП – это всего лишь подсчет общей рыночной стоимости всех готовых товаров и услуг. Как выразился социальный теоретик Джереми Лент, ВВП «измеряет скорость, с которой общество преобразует природу и человеческую деятельность в денежную экономику, независимо от последующего качества жизни». Итак, если мы вырубаем девственный лес, чтобы изготовить пиломатериалы, которые продаются в магазине Home Depot, это воспринимается как чистый плюс. Стоимость этого девственного леса, существующего вне денежной экономики, имплицитно равна нулю. Такой подход к измерению лежит в основе многих язв нашего общества – от неуважения к природе до недостаточного внимания к проблемам населения. Это попытки все свести к вопросам денежной экономики.
Выступая всего за несколько месяцев до своего убийства в 1968 году, Роберт Ф. Кеннеди сказал о нашем основном показателе общественного прогресса следующее:
«В этот ВВП входят расходы, связанные с загрязнением воздуха, и расходы на рекламу сигарет, а также расходы на скорую помощь жертвам аварий на автострадах (15). ВВП включает расходы на особые замки, которые мы устанавливаем на дверях домов, и траты на тюрьмы, куда сажают людей, взламывающих эти замки. В ВВП учтены расходы, связанные с уничтожением лесов секвойи и утратой природных чудес Америки в результате хаотичной эксплуатации. В ВВП также входят расходы на производство напалма, ядерных боеголовок и бронеавтомобилей для полиции, борющейся с беспорядками в наших городах. ВВП учитывает расходы на производство винтовки Уитмена (1 августа 1966 в Остине, штат Техас, 25-летний студент Техасского университета Чарльз Уитмен убил жену и мать, а затем, забаррикадировавшись на 27-м этаже смотровой башни университета, полтора часа вел прицельный огонь по людям внизу. – Прим. пер.) и ножа Спека (Ричард Спек – американский массовый убийца, изнасиловавший и убивший восьмерых медсестер в чикагском общежитии. – Прим. пер.). А также расходы на производство телевизионных программ, которые прославляют насилие для того, чтобы продавать нашим детям соответствующие игрушки. И все же валовой внутренний продукт не обеспечивает ни здоровья наших детей, ни качества их образования, ни той радости, которую они испытывают, играя в свои игры. ВВП не учитывает красоту поэзии или прочность браков, не учитывает интеллектуальный уровень наших политических споров или порядочность наших должностных лиц. ВВП не служит мерой нашего ума или отваги, нашей мудрости или нашей учености, нашего сострадания или нашей преданности Америке. Короче говоря, ВВП измеряет все, кроме того, что делает жизнь достойной».
К этому перечню всех лучших человеческих достоинств и ценностей, игнорируемых нашими экономическими индикаторами, мы бы добавили еще одну: покой и ясность чистого внимания.
Точно так же, как стоимость девственного секвойного леса в нашей системе измерения ВВП имплицитно равна нулю, ему же равна и ценность тишины.
То, как в современном обществе мы измеряем прогресс и производительность, объясняет, почему наши системы оптимизированы для создания максимального шума. ВВП растет вместе с гудением и ревом промышленного оборудования. Но он также повышается, когда встроенный алгоритм приложения определяет, что вы находитесь в тихом моменте своего дня, и вламывается с отвлекающим ваше внимание уведомлением, повышая статистику использования приложения и увеличивая доходы компании. ВВП растет, когда руководство находит новую возможность заставить сотрудника отвечать на электронные письма в 23:00, превращая «непродуктивную» деятельность, связанную с отдыхом, в поддающийся проверке вклад в денежную экономику. Вероятно, не случайно в соцсетях есть кнопка «Нравится». Это одно из самых хитроумных в истории средств захвата дофаминовых рецепторов, а вместе с ним и человеческого сознания, хотя изначально компания стремилась продемонстрировать инвесторам свою потенциальную прибыльность для того, чтобы выйти на открытый рынок.
«Внимание, – говорит французский философ Симона Вейль, – в высшем своем проявлении есть то же самое, что и молитва. Оно предполагает веру и любовь. Абсолютно незамутненное внимание есть молитва». Во всепоглошающем осознанном внимании есть нечто священное.
И все же трудно оценить в денежном выражении нечто священное – будь то полный жизни девственный тропический лес или переживание благодарности. Тишина имплицитно оценивается равной нулю.
Пустое пространство под, между или за пределами интеллектуального продукта негласно именуется «бесполезным». Вот почему нам не удается защитить подростковую психику от экономической динамомашины iPhone или почему у протеста Картика Талликара против шума соседнего дата-центра не было ни единого шанса.
Вот почему мир становится все шумнее.
В ноябре 2020 года Сайрус Хабиб прямо из кабинета вице-губернатора отправился в 30-дневное безмолвное затворничество, где он молился и анализировал свои мысли, одновременно учась строго выполнять духовные упражнения святого Игнатия Лойолы. Это было время президентских выборов, но Сайрус, непревзойденный политик, даже не успел узнать результаты. У него не было ни телефона, ни Интернета, ни связи с семьей или друзьями.
Что касается акустической и информационной стимуляции, то он сидел на полной элиминационной диете. (Элиминационная диета – это программа питания, рассчитанная на 30 дней. Ее придерживаются для того, чтобы понять, какие продукты не подходят организму. Суть диеты заключается в том, что из рациона исключается определенные группы продуктов, например, зерновые, бобовые, молочные продукты, алкоголь. – Прим. пер.)
И все же Сайрус заметил, что ему все еще приходится бороться с наваристыми, обильными порциями внутреннего шума.
«Меня терзали сомнения, когда я начинал спрашивать себя: «Боже мой, что же я делаю? Неужели совершил ужасную ошибку?»
Несмотря на то что, по словам Сайруса, он стал иезуитом, чтобы «настроить свою жизнь на высокую частоту Божественного», в его сознании царила внутренняя болтовня, которая приводила его в волнение и выбивала из колеи.
Но после нескольких недель тишины он понял, почему столкнулся с таким количеством внутреннего шума. «Я не спрашивал себя: «Счастлив ли я?» Я задавался вопросом: «Как люди относятся к тому, что я делаю?»
Сайрус понял, что продолжает ставить в зависимость свою удовлетворенность жизнью от того, как его воспринимают окружающие. Это было особенно проблематично, потому что к этому моменту он понял, что люди считают его «полным придурком». Ведь он только что превратился из видного государственного деятеля в начинающего члена строгого религиозного ордена.
«Я хочу сказать, это же надо было так учудить!»
Пока Сайрус сидел в тишине с пониманием того, с чем он связывает свое психологическое благополучие, что-то изменилось. «Я достиг точки, когда понял, чего на самом деле желает мое сердце. Если бы я просто спросил себя: «Чего ты хочешь?» Ответ был бы: «Быть именно там, где я нахожусь».
Чтобы добраться до этого места радостного присутствия, потребовалось «уменьшить акустический шум и объем информации, которые я получал», – говорит он нам. Но, по его словам, в конечном итоге речь шла еще и о другом. Ему пришлось принять решение, что он «больше не выступает».
Постоянная необходимость думать о том, что сказать, чтобы оправдать ожидания людей, по словам Сайруса, может создать «помехи, которые вытесняют сигнал. А сигнал – это то, что действительно находится в сердце», – говорит он..
За последнее десятилетие ряд авторов, в том числе Алекс Сучжон-Ким Пан, Крис Бейли и Арианна Хаффингтон, описывали, что деловитость, загруженность работой в настоящее время являются основными символами высокого статуса в нашем обществе. Как и Сайрусу, нам знакомо то чувство, когда тихие размышления уступают место неуверенности в себе, и даже чувству вины. Разве я не должен что-то делать? Разве мне не следует зарабатывать на жизнь? Разве мне не обязательно высказывать свое мнение, оставаться на связи или развивать свой бренд?
Писатель и исследователь Линда Стоун предполагает, что за этим может стоять нечто большее, чем просто наше преклонение перед продуктивностью. Почти 30 лет назад она ввела термин «непрерывное частичное внимание», что, по ее мнению, отличается от многозадачности. В то время как многозадачность вызвана желанием быть эффективным, непрерывное частичное внимание вроде как гарантирует, чтобы мы ничего не упустили в своей жизни (16). Постоянно сканируем ландшафт – в наши дни, как правило, цифровой – в поисках связей, самоутверждения и перспектив. Это непрекращающаяся бурная деятельность, синдром упущенной выгоды во всех его проявлениях. Стоун говорит, что непрерывное частичное внимание имитирует «почти постоянный кризис» в нашей нервной системе. Лежащий в его основе страх остаться вне игры или не соответствовать социальным ожиданиям, объясняет, по крайней мере, частично, почему 69 % миллениалов испытывают тревогу, оставаясь даже на котроткое время без смартфона (17).
Точно так же, как наша экономика построена на идее, что успех определяется ростом ВВП – максимально возможным производством звука, стимулов и товаров, – наш личный успех слишком часто обусловлен аналогичным «ростом»: непрерывным накоплением социального, информационного и финансового капитала. В масштабах общества на макроуровне это звучит так: производство – процветание. На микроуровне индивидуального человеческого сознания посыл следующий: отдохнешь на том свете.
Но что, если наслаждение тишиной – это именно то, что мы должны делать на благо себе и нашего мира?
Что, если существует нравственный императив выхода за пределы шума?
Сайрус отвечает на эти вопросы метафорой. «Если хотите научиться готовить, – говорит он, – вы должны научиться готовить вегетарианские блюда. Потому что научиться готовить мясо – дело нехитрое. Если же вы научитесь вкусно готовить блюда из овощей, узнаете, как правильно использовать специи, приправы и соусы. Ощутите новые вкусы и текстуры».
«Точно так же, – продолжает Сайрус, – после того, как я ушел в безмолвное затворничество, преодолел шум и перестал использовать в качестве костыля отвлекающие факторы и развлечения, обнаружил, что моя жизнь заиграла яркими красками. Я лучше чувствую вкус еды. Во время мытья посуды действительно физически ощущаю тарелку в одной руке и губку в другой».
«У каждого из нас есть возможность – приглашение – стать ценителем всего сущего».
В то время как мы пытаемся представить, что значит выйти за пределы шумного мира, нас поражает фраза Сайруса о «ценителях всего сущего». Для нас это означает взращивание способности находить удовольствие в собственных ощущениях. Восстановление ясности мышления.
По словам Сайруса, найдя способ «детоксикации» от шума, мы «делаем выбор по велению сердца, движимого любовью». Это позволяет нам развивать «благодарность за то, что нас любят, признательность за все красивое вокруг нас – за то, что иначе мы могли бы не заметить».
Еще в XVII веке философ и энциклопедист Блез Паскаль сказал: «Все проблемы человечества проистекают из неспособности спокойно посидеть в одиночестве». Мы должны быть в состоянии преодолеть
шум – выдержать и даже научиться ценить ничем не приукрашенную реальность – без всяких толкований, увеселений и убранств – если хотим понять, что для нас важно. Нам необходимо это сделать, если мы хотим восстановить наши отношения с природой и друг с другом.
За десятилетия до того, как выражение «экономика внимания» вошло в популярный лексикон, швейцарский писатель Макс Пикар задумался над вопросом: почему бы нам всерьез не сопоставить издержки и выгоды от всего того шума, который мы производим? «Тишина, – пишет Пикар, – это единственное на сегодняшний день явление, которое «бесполезно». Она не вписывается в мир прибыли и общественной пользы, она просто есть. Складывается впечатление, что у нее нет никакого иного назначения, на ней невозможно зарабатывать». По словам Пикара, в тишине на самом деле больше «помощи и исцеления», чем во всех «полезных вещах» в мире. «Она вновь делает вещи целыми, возвращая их из рассеянного мира в мир целостности». Он заключает: «Она придает вещам нечто от своей собственной святой бесполезности, ибо это и есть суть самой тишины: святая бесполезность».
Примерно через шесть месяцев после того, как Сайрус покинул свой пост и начал обучение у иезуитов, он занялся служением. Работал в общежитии в Такоме, штат Вашингтон, где люди с ограниченными интеллектуальными возможностями живут с обычными людьми и служат друг другу по-братски. Мы связались с ним по телефону во время получасового перерыва в его обязанностях. Сайрус явно старался быть полезным. И все же он, казалось, воплощал в себе этот дух «святой бесполезности», поскольку добровольно занимался уборкой и мытьем посуды, что, согласно ВВП, не относится к деятельности, приносящей доход. Вышел из логики производительности и необходимости постоянно оставаться на связи, логики соответствия ожиданиям других людей, логики мира шума. Находясь в этом общежитии, Сайрус отнюдь не пребывал в монашеском безмолвии.
Но его разум был, на удивление, тих.
«Все вещи в нашей Вселенной постоянно находятся в движении и вибрируют» (1).
В статье 2018 года в журнале Scientific American Тэм Хант из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре обобщил ряд результатов недавних научных исследований в области физики, астрономии и биологии и пришел к такому выводу: «Даже объекты, которые кажутся неподвижными, на самом деле вибрируют, колеблются, резонируют на разных частотах». Автор заключает: «В конечном счете, вся материя – это просто вибрации различных лежащих в ее основе полей».
«Все в жизни – вибрация». Так звучит содержательная и выразительная, хотя, возможно, и апокрифическая цитата Альберта Эйнштейна. Говорил это великий ученый или нет, не так важно, современные физические науки показывают, что утверждение верно.
В связи с чем возникает вопрос: если такова природа реальности, может ли хотя бы что-то быть совершенно неподвижным?
Существует ли вообще такая вещь, как тишина?
Композитор-модернист ХХ века Джон Кейдж посвятил этому вопросу большую часть жизни. Он написал известное музыкальное произведение «4:33», которое состоит из четырех минут и 33 секунд тишины. Смысл был не в том, чтобы дать пианисту передышку. Оно было написано для концертного зала под открытым небом в Вудстоке, штат Нью-Йорк, с целью привлечь внимание публики к гомону цикад и шелесту листвы. Позже, когда пьеса исполнялась в закрытых помещениях, зрители слышали другие окружающие звуки: шарканье ног, покашливание, отвратительное шуршание при разворачивании ирисок. Но идея всегда заключалась в том, чтобы использовать музыку как средство привлечь внимание людей к тому, что происходит вокруг. Возможность заставить их сознательно настроиться на то, что их окружает.
Кейдж был вдохновлен на создание этого произведения несколькими годами ранее, когда посетил безэховую камеру в кампусе Гарварда. Комната была спроектирована как беззвучная и построена из материала, полностью поглощающего все отраженные вибрации. Ее создавали при финансовой поддержке Национального комитета оборонных исследований во время Второй мировой войны для изучения крайней усталости, которую испытывали пилоты бомбардировщиков от шумных поршневых двигателей. Войдя в камеру, Кейдж обнаружил нечто странное. Там не было тихо. Он услышал «два звука, один высокий, а другой низкий» (2). Он описал их ответственному инженеру и спросил, почему комната не является полностью беззвучной, как это следует из рекламы. Инженер объяснил ему значение этих двух звуков, сказав: «Высокий – это работа вашей нервной системы. Низкий – ваше кровообращение».
Опыт и идеи Джона Кейджа указывают на то, что сегодня подтверждают различные научные исследования: вероятно, мы никогда не слышим тишины в чисто объективном смысле «полного отсутствия звука».
В этой пульсирующей, колеблющейся, жужжащей реальности, в которой мы живем, где издают звук даже мельчайшие волоски в наших собственных ушах, от вибраций не убежать.
И это нормально.
Наша концепция тишины – не полное отсутствие звука. Не полное отсутствие мысли. Это отсутствие шума. Пространство между и за пределами акустических, информационных и внутренних стимулов, мешающих нашему ясному восприятию и помыслам.
Недавно мы попросили Джошуа Смита, ученого и исследователя в области биоповеденческого здоровья, десятилетиями изучавшего все эти вопросы, дать свое определение «внутренней тишины». Он напряженно думал, сканируя свой разум в поисках того, что говорится на эту тему в огромном количестве соответствующей научной литературы. Почти с ожесточением он прямо сказал: «Тишина – это то, что кто-то считает тишиной».
Возможно, прозвучало как уклончивый ответ. Но чем больше мы исследовали значение молчания – в течение многих лет беря интервью, беседуя, изучая научную литературу и погружаясь в глубины собственного сознания – тем более убедительным нам казался нам ответ Смита. Мы не знаем, откроют ли когда-нибудь физики или астрономы где-то во Вселенной очаг абсолютной неподвижности. Но действительно уверены, что люди способны ощущать тишину – как личное явление – на Земле, здесь и сейчас.