Наконец поступление завершено. Первое за месяц посещение бани (грязность и вонючесть – один из тестов на предмет определения потенциальной способности абитуриента всю оставшуюся жизнь терпеть тяжести и лишения). Недолгий праздник чистоты молодого тела и, наконец-то, курс молодого бойца.
Курс молодого бойца – исколотые швейной иглой руки (нет предела совершенству в пришивании к военной форме каких-либо украшений – погон, петлиц, шевронов и т. д.). Мгновенно чернеющие, только что подшитые белоснежные подворотнички. Портянки, сапоги, мозоли и нескончаемая шагистика: «Строевым шагом, от меня и до следующего столба, шагом марш!». А что? Некоторым военным это пока даже очень нравится. Строй ведь облагораживает военного. Облагораживает и каким-то образом даже дисциплинирует.
Но, вот досада-то! Облагораживающее хождение часто прерывается зубрежкой основных уставных положений. Хотя любой военный (если вы у него, конечно же, спросите), тут же вам, с готовностью пояснит, что даже если неглубоко, поверхностно так, вникнуть в содержание уставных дисциплинарных положений, можно всю богатую, разностороннюю суть их свести к двум коротким статьям:
Статья 1. Командир всегда прав.
Статья 2. Если командир не прав – смотри Статью 1.
Вообще-то, этот курс не имеет никакого отношения к молодым бойцам.
Молодой боец, должен по окончанию курсов иметь, хотя бы минимальные навыки участия в том самом бою. К примеру, решили враги приурочить нападение на нашу могучую Родину, ко дню окончания курсов каким-нибудь нашим молодым еще бойцом. Милости просим, господин супостат! На этот раз вы крупно просчитались. Надо было раньше нападать, когда молодой боец не мог в считанные минуты окопаться. Не мог, пусть не очень метко, но уверенно стрелять в сторону врага. Не мог уверенно метать в приближающихся врагов определенного типа гранаты, не впадая в ступор при снятии чеки. Не мог уверенно наступать. Наступать не бравурно развернув свою еще впалую грудь и четко чеканя шаг, зафиксировав на морде своего лица выражение идиотического восторга, как это часто показывается в героически-лживых кинофильмах, а наступать в некрасивом полуприсяде, втянув голову в плечи, часто и значительно меняя направление своего настырного и неотвратимого продвижения. Надо было совершать, господа нехорошие, свое вероломное нападение, когда молодой боец еще не мог споро преодолевать проволочные заграждения и форсировать (хотя бы небольшие) водные преграды. А сейчас он все это может, не говоря уже о художественном шитье. Поэтому, дудки, вам, господа захватчики – крысиное племя, веками охочее до земли русской. Теперя фокус не пройдет! Теперя нам с вами и воевать-то уже неинтересно.
Вот таков-то и должен быть образ настоящего молодого бойца, закончивший настоящие курсы. А у поступивших военных, вся подготовка сильно напоминает курсы молодого портного, по совместительству разнашивающего барину сапоги, наматывая километры своего строевого передвижения. А когда в монотонной шагистике вдруг образуется пауза, «молодые бойцы» с головой погружаются в чтение очень специфической литературы неизвестного автора пытаясь найти там что-нибудь для себя полезное Ну, например, то что «необходимо на войне». Никак. Статья 1, меняется Статьей 2. (Между прочим, на многих экземплярах бесчисленных томов этой литературы, есть такая пометочка: «Настоящее издание общевоинских уставов предназначается для вневойсковой подготовки…». Ну, конечно! Какая у начинающего военного портного может быть войсковая подготовка?)
И что в итоге получается? В конце этих отстойных курсов? Ну, к примеру, если какое вдруг очередное вероломное нападение неожиданно случится? Что предстанет, в конце-концов, пред кровожадным взором увешенного всевозможным оружием коварного «вероломца»?
А недоуменному взору этого супостата предстанет уныло бредущая куда-то колонна понурых и хромающих инвалидов, наспех наряженных в военную форму с аккуратно пришитыми на нее шевронами и ослепительно белыми подворотничками. Стертые ноги военных инвалидов облачены в резиновые советские кеды, за спинами бредущих болтаются непристрелянные АКМы с пустыми магазинами, а на боку каждого из них топорщится противогазная сумка с противогазной же маской без фильтра (фильтр сильно затрудняет дыхание в противогазе и, поэтому, является для военных не только лишним, но еще и очень вредным элементом). Завершающим штрихом этой удручающей картины является свернутая скаткой шинель, тяжелым лошадиным хомутом пригибающая каждого военного инвалида к земле.
Враг будет обескуражен. Он не станет стрелять в инвалидов. Враг очень расчетлив: зачем ему бестолку тратить патроны? Затаив корыстную надежду на извлечение хоть какой-то для себя выгоды, враг, наверное, все же возьмет инвалидов в плен с целью выпытать у них хоть какую-нибудь военную тайну: «Как боэвой порядк наступлэн мотстрелок батален? Отвэчат, русиш швайн!» «Май нихт ферштейн, – будет, наверное, лепетать очередной допрашиваемый инвалид, – этого я вообще не знаю, могу вам доложить только обязанности военного в строю!» «Тьфу-тьфу, майн гот!» – в отчаянии тогда схватятся за голову захватчики и спешно покинут территорию страны. Эту страну ведь невозможно победить. Потому как некого. Не с кем тут пока сражаться. Но это – пока. У военных, ставших теперь обучаемыми военными, все еще впереди.
Тем временем, небольшая часть созревающих, в непрерывно куда-то топающем строю, прагматиков начинает осознавать свои перспективы на ближайшие пять лет. Большая часть из осознавших без видимого сожаления о напрасно потраченном времени, но с явными признаками возрастающей любви к приобретаемой свободе, пишут рапорта и в спешном порядке покидает территорию лагеря (до принятия Присяги этот разумно-трусливый жест не возбранялся – крышка мышеловки захлопывалась после произнесения священных слов при большом стечении народа). Ну что же, как было написано на дверях одного строгого учреждения: «Каждому – свое».
Оставшиеся в скором времени тоже покидают лагерь и переселяются на, так называемые, «зимние квартиры», служившие когда-то казармами солдатам Преображенского полка гвардии его Императорского Величества.
Близится принятие присяги.
– Вы должны знать текст присяги наизусть.
– Разве при принятии присяги тексты нам не будут выдаваться?
– Тексты обязательно будут выдаваться, кроме того, чтение присяги по памяти во время проведения официальной церемонии строго запрещено.
– Так зачем же…
– Не рас-суж-дать…
– «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик,…».
Наконец слова присяги произнесены официально при большом стечении народа, подписи поставлены, знамя поцеловано, гимн выслушан, командирское «добро» на поход в первое увольнение получено. Здесь необходимо пояснить, что армейское понимание слова «увольнение» опять же очень сильно отличается по своему смысловому содержанию от общепринятого. Если в общепринятом смысле в слове «увольнение» изначально содержится какой-то негатив, даже если это «увольнение по собственному желанию», в армейском смысле это слово всегда настраивает военнослужащего на получение целого комплекса удовольствий. От различных вспомогательных слов, употребляемых вместе со словом «увольнение», зависит лишь длительность процесса получения удовольствий. Например, сочетание «увольнение в запас», сулит военному долговременный комплекс удовольствий, изредка прерываемый какими-нибудь сборами, а сочетание слов «увольнение в отставку» переводит военного в разряд неприкасаемых. Жаль, что длиться это состояние, как правило, не так долго, как хотелось бы, и протекает на фоне приобретенных за время службы многочисленных заболеваний. В рассматриваемом случае под увольнением понимается четырех-пятичасовое счастье отсутствия на тщательно огороженной и кое-как охраняемой территории, на которой властвуют никому не нужные строгости.
Невский проспект наводнен новоспечеными военными и патрулями. Патрули сегодня не зверствуют, а в весьма неприсущих им, интеллигентных выражениях корректируют диковатое поведение легко узнаваемых первокурсников. А узнавались новоявленные обучаемые военные действительно легко: были они какие-то поразительно новые, суетливые в выполнении обряда воинского приветствия (в быту этот обряд двусмысленно именуется отданием чести), с сиротливой прямой нашивкой-первокурсницей на рукаве, из-за которой в народе эту категорию военных нарекли «минусами».
Далее, как в песне: «… попьет кваску, купит эскимо, никуда не торопясь, выйдет из кино». Но это только первые увольнения. Дальнейшая жизнь внесла дополнительное понимание относительности утверждения – «никуда не торопясь». Здесь авторы этого часто исполняемого в те приснопамятные годы военно-строевого хита сильно погорячились. В отличии от «гражданской сволочи»-студента, время у обучаемого военного отмасштабировано совершенно иным способом. Возьмем, к примеру, любовь. Если, студент может себе позволить затратить целый месяц на период вегетативного развития глубокого чувства с последующим его переходом к реализации основного инстинкта, то обучаемому военному (особенно в начале обучения), на все эти мероприятия часто отводится не более четырех часов. И он успевает! Успевает еще и батонов со сгущенным молоком закупить для восстановления подорванного диким темпом здоровья. И вот так, с батонами наперевес и торчащими из карманов банками, с выражением лица неподдельно счастливым, успевает предстать с докладом о своем благополучном возвращении за считанные секунды до окончания срока дарованной ему свободы.