На следующее утро граф по-прежнему вел себя холодно. Я же краснела, стоило мне только посмотреть на его бледное лицо.
Я и сама не понимала, что это вчера было со мной. Словно кто-то руководил моей волей, и я делала то, что делала. Словно кто-то ВНУШИЛ мне чувствовать именно это, получать удовольствие именно от ТАКОГО.
Но все это глупые оправдания. Никогда я даже не подозревала что во мне сокрыто столько греха. Что я распутная.
Я даже боялась, что утром граф выставит меня прочь. Ведь разве позволено благородной и чистой деве стонать так громко от таких бесстыдных ласк? Разве можно смотреть так прямо, не опуская глаз? Разве уместно быть настолько активной? Это соответствует совсем другой профессии.
Но граф не стал предъявлять мне за это, или задавать вопросов насчет моего опыта (хотя откуда взяться опыту, если простыни говорили сами за себя). Он просто вел себя так, будто ничего не случилось. Будто не было между нами этой ночи, а были только вежливые разговоры о погоде.
И хотя еще утром я мечтала только об этом, думая, что просто не переживу, если граф станет напоминать о нашей первой ночи разврата, то сейчас мне стало немного обидно. Все-таки это он раскрыл во мне то, о чем я и не подозревала. Это его ласки и вкрадчивый голос заставляли меня вчера просить того, чего я вовсе и не хотела никогда прежде.
Граф, что сидел в этот момент рядом за столом, повернулся ко мне, вспыхнув дьявольскими глазами.
– Грязная девка, – прошептал он тихо.
А когда я, покраснев, хотела что-то ответить, он уже снова сидел с холодной маской вместо лица, и мне даже показалось, что мне послышалось.
Впрочем, возможно мне действительно послышалось?
По крайней мере, ни один из тех рыцарей, что сидели рядом, не повел и бровью. Только светловолосый воин взглянул на меня с какой-то смесью жалости и тоски.
Так и потекла моя жизнь в замке.
Дни мои были наполнены холодом и страхом.
Нет, все сплетни о нем оказались абсолютной ложью. Граф не был жестоким, не поднимал на меня рук и был вежлив и обходителен. Но он делал все это так, словно я была для него чужой. Случайно заблудшая в замок леди, что совсем скоро уедет, оставив лишь платок на память.
И иногда этот лед выводил меня из себя. Я не понимала, почему граф так себя ведет. Конечно, я не рассчитывала на безграничную, сказочную любовь (пускай и мечтала именно о ней, но ведь мечты на то и мечты, за них не судят).
Однако кроме любви есть и другие отношения! Дружба, теплота, забота, нежность, уважение… да все, что угодно, лишь бы не эта острая вежливость, что режет, точно меч рыцаря.
Возможно, проявляй граф ко мне днем чуть больше участия, я бы перестала его так отчаянно (и совершенно безосновательно) бояться. Это было странное сочетание.
Ночью из меня словно вынимали душу, вселяя в тело другую, распутную.
Ночью из холода между нами были только прикосновения графа, зажигавшие во мне огонь.
Ночью отступало все, что тревожило и я, словно ведомая чужой волей, творила то, о чем днем постеснялась бы и помыслить.
Ночью его алые глаза затягивали меня в свой грешный водоворот, а холодный мрамор кожи обещал наслаждение.
Ночью граф уже не казался мне опасным. Зверем – да. Тем, кто наполнен животными страстями, кто подавляет мою волю, заражая своим желанием.
Но не опасным.
Днем же страхи возвращались. И вновь мне казалось, будто дьявольские глаза читают мои мысли, будто губы его временами искажает усмешка, похожая на звериный оскал.
Эти чувства были настолько противоречивы, что иногда мне казалось, будто у меня два супруга – один горячий, страстный, похотливый и второй холодный, опасный, словно лезвие мизерикордии.
Я не могла понять, почему граф не подпускает меня ближе, чем к своему телу, но при этом боялась, что однажды он сменит свой стылый лед на нечто другое.
И одновременно я хотела узнать его, но голодные глаза и жестокая усмешка заставляли меня трястись от ужаса. Я действительно разрывалась на части, не в силах осознать, чего больше в моих чувствах – желания, страха… любви?
И я не понимала, отчего так происходит, отчего граф действует на меня подобным образом.
Иногда мне казалось, что причина его холода кроется в жарких ночах. Что он действительно сомневается в выборе супруги, и поэтому так ведет себя. Но ведь он до сих пор не вернул меня отцу (что было бы неизгладимым позором) и продолжал приходить в мои покои, а значит, дело было в другом.
Невольно я стала присматриваться к другим рыцарям, с надеждой узнать, у одной ли меня граф вызывает столько противоречий.
И иногда мне чудилось, будто в их взгляде, обращенном на графа, проскальзывает какой-то безотчетный, а потому и трудноуловимый ужас. Как если бы у него был брат-близнец, что на глазах у всех совершил массу гнусностей. Вроде и понимаешь, что это был не он, а брат, но когда они так похожи…
Все это только путало меня еще больше, заставляя чувства смешиваться окончательно и размышлять, а не придумываю ли я? Не пытаюсь ли просто найти соответствия для своего страха и потому вижу то, что мне подходит, а вовсе не то, что есть на самом деле?
И только один суровый светловолосый воин смотрел на графа с абсолютно иным выражением, которое я не могла отличить, но зато точно знала – уж это мне не чудится.
На меня же воин кидал взгляды полные жалости. И в этом тоже я была абсолютно уверенна.
Иногда мне казалось, будто он вот-вот скажет мне что-то важное. Но он смотрел на графа, холодно-безразличного, и лишь опускал глаза.
И я так и не узнала, кто же он такой.
Граф обращался к нему просто по имени – Викторий – и, казалось, выделял его среди прочих своих вассалов. Спросить же, кем ему приходится этот рыцарь, я не решалась – слишком пугал меня холодный вид графа, а потому я просто кидала в сторону воина любопытные взгляды.
Однажды все же эта загадка прояснилась.
– Викторий – мой друг, – как-то странно усмехнувшись, сказал граф, когда я в очередной раз смотрела на этого сурового мужчину, так не похожего на остальных. – И, кстати, отличный солдат.
– Солдат? – переспросила я, подумав, что он имел в виду воина-рыцаря.
Сам же Викторий в это время стоял довольно далеко, чтобы услышать нас, но все же на секунду отвлекся и посмотрел в нашу сторону.
– Да, солдат, – охотно пояснил граф. – Сын серва, которому пришлось сражаться вместо того, чтобы сеять.
Серва? Крепостного крестьянина? Значит, и сам он…
Это было немыслимо, пускать на такое место обычного простолюдина!
Уже то, что он сидел со знатью должно было коробить рыцарей, так еще и рядом с графом… а ведь он даже не оруженосец!
Нет, я всегда вполне лояльно относилась к слугам, но все же, такое вопиющее нарушение этикета! Да еще не каким-нибудь странствующим шевалье, а пэром, сильным и могущественным! Тем, с кого, наоборот, остальные должны брать пример!
Кажется, мои мысли слишком четко отразились на моем лице, потому что в следующую секунду взгляд дьявольских глаз прожег меня насквозь.
– Это мое решение и осуждать его я никому не советую, – процедил граф и отошел к Викторию.
Больше я не поднимала эту тему, тем более что остальных рыцарей этот факт нисколько не смущал.
Впрочем, вскоре я поняла, что Викторий вполне даст фору любому лорду своим острым умом, манерами и идеальной памятью. А еще он умел и любил танцевать, и наблюдать за ним в такие минуты было настоящим удовольствием. Сам граф на пирах уделял мне только первый танец (и то, делал это холодно, словно отдавая дань ритуалу вежливости), а после чинно сидел во главе стола, а я рядом с ним.
Постепенно я свыклась с тем, что у графа свои причуды касательно Виктория, равно как и с тем, что сижу за столом рядом с сыном серва.
Но вот то, к чему я все же никак не могла привыкнуть, то, что не давало мне успокоиться – был сам граф.
Иногда, стоило ему куда-то уехать, пускай даже ненадолго, как я начинала метаться в стенах замка. Оставаясь в одиночестве, я никак не могла успокоиться, не могла найти себе место. Словно мне НУЖНО было его присутствие рядом, его холодные прикосновения по ночам и даже тот жуткий, сверхъестественный страх, что он внушал мне днем одним лишь своим присутствием.
Словно я стала ЗАВИСИМА от него за эти несколько месяцев брака.
Конечно, жена всегда зависит от мужа, но я никогда не думала, что это следует воспринимать настолько буквально.
Или же, мои чувства все же стоит называть любовью? Но как же не проходящий страх? Разве можно бояться любимого? Разве можно любить того, о ком ничего не знаешь?
Прежде я испытывала такие чувства только к отцу, матери и брату. Но то было что-то нежное и совершенно без страха.
Чувства к графу были какие-то не такие. Какие-то БОЛЬНЫЕ. Особенные, не похожие ни на что. Неправильные, неуместные.
Единственное, что утешало меня, так это надежда на ребенка. Возможно, наследник заставит графа сменить дневной холод на тепло? Возможно, и меня он заставит сменить страх и зависимость на нежность? Возможно ИСПРАВИТ то, что я даже не могу назвать любовью?
Впрочем, кроме моих странных чувств к графу, куда больше меня пугала та вторая «Я», что просыпалась от прикосновений его холодных пальцев каждую ночь.
По утрам я сожалела, я стыдилась своего поведения, но наступал вечер, и я уже не могла себя контролировать. Я молилась, я просила вынуть из меня ЭТО, но все было бесполезно и стоило только графу отдернуть тяжелый полог балдахина, как я переставала существовать сама по себе, растворяясь в нем. В его грубых объятиях и жестоких прикосновениях.
Все это съедало меня, заставляя чувствовать себя неправильной, грешной, грязной. Ведь мать моя никогда не рассказывала, что от ЭТОГО можно получить такое удовольствие. Наоборот, ЭТО было вроде долга. Супружеского долга, необходимого для того, чтобы получить наследника.
И женщина должна была отдавать этот долг, а не наслаждаться, как портовая шлюха. Мужчина может получать удовольствие, женщина – нет.
Выходит, я портовая шлюха?
Я ненавидела себя, пыталась бороться, но все было бесполезно – по ночам граф становился хозяином моей воли, и тело мое начинало жить собственной жизнью, не обращая никакого внимания на благочестивость мыслей.
Я бы хотела рассказать об этом кому-нибудь, но это не представлялось возможным. Рози, что помогала мне во всем, была надежной, но делиться таким со служанкой… нет, как бы стыд меня не мучил, это было бы слишком.
Священника же у графа не наблюдалось из-за его сложных отношений с церковью, и я даже не могла исповедаться. Хотя, не представляю, как смогла бы рассказать об этом на исповеди и не сгореть от смущения.
Поэтому я в одиночку несла груз своих грехов, что рос с каждой ночью, и уже распрощалась с раем, приготовившись гореть в аду за то время, что проводил со мной обладатель дьявольских глаз.
Наверно, если бы я своими глазами не видела, как он входит в церковь, я бы всерьез решила, что граф – сам Сатана, что поднялся на землю для совращения моей прежде невинной души.
Лишь многим позже я поняла, что, по сути, так оно и было.
***
Чем дольше я жила в замке, тем сильнее становились противоречия, раздиравшие меня.
Как это было и с чувствами к графу, когда я сначала боялась его, но после привязалась духовно и физически, так это стало и с моими грехами.
Раскаяние начинало все больше уступать наслаждению. Я словно ХОТЕЛА, но не могла жалеть о ночах, проведенных под белым каменным телом.
И это тоже меня пугало. Как низко я смогу опуститься в погоне за этим наслаждением? И есть ли еще куда ниже?
А потом начались провалы в памяти.
Хотя, может они начались и раньше, но поглощенная внутренней борьбой с распутством и странными чувствами к графу, я их просто не замечала?
На самом деле, это были не совсем провалы. Возможно, если бы не Рози, я бы никогда и не узнала о них.
– Госпожа, вы так изменились после замужества, – заметила она, заплетая мне косу.
Других служанок я старалась задействовать как можно меньше. Отчего-то челядь этого замка не внушала мне доверия. Странно, не правда ли? Но все же, не страннее того, что творилось внутри меня, что происходило со мной. Не страннее дьявольских глаз графа, пожирающих меня изнутри. Не страннее его голодной усмешки, от которой по коже бегут мурашки.
– Разве? – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно нейтральнее, отгоняя эти мысли о странностях, что влезли так некстати.
– Да, – Рози серьезно кивнула. – Я так давно не видела вашей улыбки. А иногда вы настолько отвлечены, что я даже пугаюсь. Как вчера, например.
– Вчера?
– Да. Вы шли к себе в покои, и я уж решила идти за вами – вдруг понадоблюсь? Но граф появился из ниоткуда и отослал меня на кухню. А у вас тогда было такое лицо, словно это и не вы вовсе, – несколько путано объяснила Рози и в испуге замолчала.
Все же, я теперь графиня, а она – лишь служанка и не ей судить о моем лице.
Но я пропустила это, потому что сейчас меня волновало совсем другое – я не помнила ничего, о чем говорила Рози.
Наоборот, я была совершенно уверенна, что весь вчерашний вечер провела за вышивкой и уж точно не разгуливала по замку.
Я попыталась вспомнить детали. Может, действительно, просто задумалась?
Но нет. Вот я обедаю с графом, а после он провожает меня до покоев, и я не покидаю их до самого вечера, занимаясь рукоделием. И никакой Рози в коридорах. Служанки пришли уже гораздо позже, чтобы переодеть меня ко сну, и то, Рози среди них не было.
Однако если сам обед я помнила в самых мельчайших деталях, то последующее было странно размыто. Например, я не смогла припомнить, что же именно я вышивала и куда после положила неоконченную работу.
Рози стояла молча, ожидая пока я заговорю с ней. А я все пыталась понять, почему же тема рукоделия выскальзывает из памяти?
– Наверно, я просто устала, – наконец проговорила я и Рози вздохнула с облегчением, услышав, что в голосе моем нет гнева, лишь растерянность.
– Вам надо больше спать, госпожа.
Это замечание заставило меня покраснеть.
Не думаю, что Рози имела в виду что-то ТАКОЕ – в ее голосе звучала искренняя забота. Но все же, фраза попала в самую грешную часть моей души, что до ночи пряталась в дальнем углу. Действительно, я стала спать куда меньше прежнего – граф не давал мне этого.
– Ты уверена, что это было вчера? – наконец спросила я, вернув лицу нормальный цвет кожи и справившись со смущением.
– Абсолютно.
– Ладно. Ты можешь идти, – я махнула рукой, отсылая Рози из покоев.
Сейчас мне хотелось остаться одной. Раз за разом я прокручивала вчерашний день от самого утра и до того момента, как пришел граф. И раз за разом пыталась вспомнить, куда же положила свое шитье. Но все было бесполезно. Я даже попыталась его найти, но в привычном месте оказались лишь мои старые работы, оставшиеся такими, как я их помнила.
«Может, Рози все же ошиблась? Она же служанка, что с нее взять?» – с надеждой подумала я.
Однако случай запомнился и теперь каждый раз, во время подготовки ко сну, я стала вспоминать, как прошел день.
Лучше бы я этого не делала! Лучше бы я жила ни о чем не подозревая!
Но после разговора с Рози выяснилось, что провалы в памяти у меня бывают довольно часто – раз в два-три дня. И так же, как и с рукоделием, я будто знаю, чем занималась в это время, но не могу припомнить никаких деталей.
Почему?
Что действует на меня таким образом? Раньше я никогда не жаловалась на проблемы с памятью! Тем более, такие выборочные. Разве не странно, что я могу показать каждое место, которого касались холодные пальцы графа ночью, но не могу найти свое шитье, что оставила несколько минут назад?
Это пугало меня и заставляло задуматься о причинах таких явлений. Однажды, когда я в очередной раз размышляла над этим, сидя за столом рядом с графом, он посмотрел на меня, а после усмехнулся.
Я убеждала себя, что усмешка его относилась к другим вещам, но внутренний голос твердил, что именно мои провалы в памяти его рассмешили, хотя я и не говорила о них вслух.