Никаких версий, кто мог похитить Адама, у меня не осталось. После рассказа Пьера ДеШевреза я засомневалась в том, что мальчик исчез во время пожара. Адам, когда сработала пожарная сирена, оставался в классе, ведь я слышала, как он играет сквозь завывания пожарной сигнализации. Может быть, он от испуга спрятался в классе или в школе и до сих пор находится в состоянии шока. Мне было необходимо попасть в музыкальную школу, все осмотреть и восстановить события поминутно.
Я заехала домой, где тетушка Мила ждала на ужин из рыбного суфле, пирога со свежими грушами и нового сорта чая «Цветочный вальс». После целого дня на одной чашке кофе с коньяком аппетит у меня был отменный. Переодевшись в спортивный костюм, я заглянула к тете Миле, чтобы предупредить, что хочу прогуляться перед сном. Но тетушка дремала перед бормочущим телевизором, с раскрытой книгой на коленях.
Город видел третий сон, когда я добралась до здания музыкальной школы. Ворота на школьный двор были закрыты, двери на замке. Но для Евгении Охотниковой нет препятствий. Я перемахнула через забор, специальным устройством вскрыла замок и шагнула в черноту пустой школы. Класс за классом я вновь осматривала окна, мебель, инструменты в поисках следов Адама, заглядывала в каждый уголок, отодвигала шкафы и парты. Школа была совсем небольшая: десяток классов, скромный концертный зал для отчетных концертов и прослушиваний – пара десятков зрительских мест, сцена с фортепиано и подсобка со сложенными инструментами; туалеты в конце коридора и в изгибе этого же коридора кабинеты администрации с табличками «Директор», «Учительская», «Бухгалтер», рядом еще одна дверь, за которой хранился инструмент уборщицы. Дверь к директору открыть получилось в два счета, может быть, личное дело Адама Бланка даст мне полезную информацию.
Я методично перебирала бумаги в шкафу, когда услышала крик:
– Руки вверх, сдавайся, полиция!
Прямо на меня смотрел… пистолет.
В проеме двери с оружием в руках замерла та самая вахтерша, что во время пожара бежала с огнетушителем через толпу детей.
– Руки вверх или буду стрелять! – повторила свой приказ женщина.
– У вас пистолет ненастоящий. – Взмахом руки я выдернула пластиковую игрушку из рук охранницы. Резвая старушка припустила по коридору с криком: «Убивают! Пожар!» Я бросилась вслед, совсем не хотела пугать отважную пенсионерку.
– Стойте! Я не убийца! И не грабитель! Я тут сережку ищу бриллиантовую, потеряла днем, муж сказал без нее не возвращаться. Вы не находили?
– Ничего не видела, никаких бриллиантов. Шастают всякие, потом у нас не только сережки, дети пропадают. – Женщина затаилась в одном из классов.
– Ладно, ладно, признаюсь. Никаких сережек не теряла. Я няня мальчика, который пропал. Хотела осмотреть школу и класс, чтобы найти зацепки, куда мог исчезнуть Адам. Полиция все осмотрела, но не нашла никаких следов. Вот приходится самой этим заниматься.
Я вытянула из кармана купюру:
– Я заплачу, дайте возможность все обследовать. Очень неудобно с фонариком осматривать.
– Да смотри сколько влезет, красть у нас нечего. Мандолины с роялями одни. – Из соседнего класса вышла лихая охранница. Женщина была полноватой, в уютном желтом домашнем халате, накинутом на ночную рубашку, и вязаных носках. Она ловко сунула купюру в карман халата:
– Свет сбоку в каждом классе включается, после себя гаси, нечего электричество казенное жечь.
Еще несколько часов я проверяла музыкальную школу. В классе скрипки нашла свежие царапины внутри замка, кто-то испортил механизм, чтобы дверь заклинило. Больше ничего необычного, стандартный класс: шкаф с тетрадями, документами преподавателя, нотными грамотами, пюпитр, метроном, пара стульев, фортепиано рядом с окном. Старенькие деревянные рамы держатся на разболтанной щеколде, открыть можно одним движением, а от пола до подоконника совсем небольшое расстояние. Может быть, мальчик от испуга спрятался в классе, под партой или в шкафу, а потом вылез в окно, когда я уже бежала за Тузом вдоль дороги. Тогда почему он не возвращается, что его напугало?
В окно он вряд ли бы увидел что-то опасное – из класса открывался вид на огромный сугроб и ель, которая загораживала своими широкими лапами почти весь просвет. Обычный вид из окна районной музыкальной школы.
По коридору раздалось шарканье шлепанцев, в класс заглянула вахтерша:
– Ну чего, нашла, что искала?
Я только обессиленно махнула рукой.
– Ну пошли, кофем угощу тебя. Ты вон зеленая, всю ночь тут провела, – с сочувствием предложила пенсионерка.
В комнатушке сторожихи работал телевизор, стояла заправленная клетчатым пледом тахта, кипел чайник на малюсеньком столе. Женщина разлила кипяток по старым чашкам, щедро насыпала растворимого кофе из стеклянной банки.
– Меня Мария Геннадьевна зовут, – и подвинула мне чашку побольше.
– Извините, голова не соображает. Меня Женя. – От бессонной ночи все правила этикета испарились из головы. – Вы здесь днем и ночью работаете?
– Да, днем пол мою, ребятишек раздеваю и одеваю, а ночью сторожу. А чего мне дома делать, дети уже большие, в другом городе живут. А я без дела сидеть не привыкла.
– Извините, что напугала вас ночью, – вспомнила я о нашем ночном знакомстве.
– А я не из пугливых. А как ты внутрь-то зашла, все на запорах?
– Дверь открыта была. Забыли, наверное.
– Тут забудешь, кутерьма такая и днем, и ночью. – Мария Геннадьевна подперла крепким кулачком щеку.
Женщина очень хотела поболтать о произошедших событиях, и я дала ей такую возможность.
– Вы ведь пожар тушили сами, да? Я вас с огнетушителем видела, вот это смелость!
– Да там тушить-то нечего было. Я придремала в раздевалке, проснулась – все кричат, бегут. А у меня огнетушитель хранится как раз возле вешалок в углу, да и управляться с ним умею. Схватила его, пробежалась по коридору, а нигде дыма даже нет. Тут из-за угла на меня Женевьева налетела и кричит, что огонь в туалете. Я – туда. Прибежала, все залила как положено, там просто тлела коробка с бумагой напиханной. Больше шуму наделали. Думаю, что из ребятишек кто нахулиганил, подожгли, чтобы сигнализация сработала и уроки отменили.
Дети иногда такое чудят, вроде вот у нас почти все ученики воспитанные, послушные, тех, кто хулиганить любит, чаще в спорт родители отдают. Так поди же ты, и наши могут устроить. Пожар развели.
А на прошлой неделе девочка одна тут учудила, солистка в хоре. Преподаватель замечание ей сделала, так она расстроилась так, что из окна выбросилась.
– Как это, зачем? У вас же школа одноэтажная, – удивилась я.
– Да попугать хотела, мол, все, смертельная обида. А этаж-то первый, только в грязь шлепнулась. Потом крик стоял тут на всю школу от матери ее. Что ребенок из школы пришел в грязище и с шишкой на лбу.
– Так, может, мальчик тоже в окно выпрыгнул, убежал от испуга? От пожарной сирены оробел, ну или на учительницу свою обиделся, – обрадовалась я, что мое предположение может быть верным.
– Ну не знаю, на него не похоже. Адам спокойный паренек, вежливый, всегда здравствуйте, пожалуйста, до свидания. Да и Женевьева души в нем не чает, нахваливает всегда, гордится. – Мария Геннадьевна от души зевнула и запахнула теплую кофту на халате.
– А вы почему не спите? Бессонница мучает? У меня тетя тоже спит плохо, читает по ночам или телевизор смотрит.
– Никогда не жаловалась, а тут напало… Помраченье. – Мария Геннадьевна сокрушенно вздохнула. – Призрак у нас завелся.
– Призрак? – переспросила я, пожилая женщина была не из той категории, что верит в призраков и привидений.
– Да ты не смейся, – поджала губы собеседница. – Я не сумасшедшая. Ни в бога, ни в черта не верю.
Я всю жизнь в больнице отработала, медсестрой в реанимации и в операционной. Насмотрелась всякого разного. Чего-чего, а всяких стонов и криков не боюсь. И в школе на посту почти десять лет, как на пенсию вышла, так сюда и устроилась. Мне привычно ночью одной, все уголки знаю, как свои пять пальцев. Иногда бывает, что рояль брякнет или там гитара упадет и загудит, к таким звукам привыкла уже. Но тут такое творится вторые сутки, что глаз не сомкнуть!
Здесь ведь в войну госпиталь был, во время бомбежек всех раненых в подвал уводили, а кого и уносили. Директор наш бывший, царствие ему небесное, рассказывал, как сопливым мальчонкой с ранеными от бомбежки прятался и на скрипке им играл, чтобы не так страшно было.
Вот после пожара и пропажи мальчишки врачихиного всю ночь на скрипке играли. Я уже и святую воду принесла из церкви, окропила все. А сегодня ночью опять проснулась от того, что он опять на скрипке пиликает, да так протяжно. Как замолчал, я пошла на обход. Территорию обошла, потом по всем кабинетам проверять. А тут ты копошишься в темноте.
Мне нравилась эта боевая бабуля – на схватку с призраком с игрушечным пистолетиком в руках. Но силы подходили к концу, и я, поблагодарив за кофе, пошла на выход.
На горизонте небо порозовело, заря разгоняла ночные тени и призраков из Тарасова.
– Женя, Женя, призрак, он играет опять! – Мария Геннадьевна махала с крыльца. Я в несколько шагов взлетела по ступенькам, из глубины школы неслись звуки скрипки. Это играл, несомненно, Адам, концерт Вивальди «Лето», тот самый отрывок с небольшой ошибкой!
Звуки становились все тише и протяжнее, искажаясь в диссонанс. Мы с Марией Геннадьевной как две ищейки бросились по коридору, пытаясь уловить, откуда идет звук. Но скрипка больше не играла.
– Подвал тут есть?
– Да, сейчас ключи принесу, они у меня хранятся в ключнице, – бросилась в свою каморку женщина.
С моей новой напарницей мы осторожно спустились в подвал, она светила – я осматривала. Ничего примечательного: рулоны старого линолеума, побитый молью бархатный занавес, сваленные в кучу старые кровати. Для уверенности несколько кроватей вытащили из кучи и развернули занавес, но, кроме клубков пыли, ничего не нашлось. Наверху снова раздались звуки скрипки. Отталкивая друг друга, мы побежали по лестнице наверх, в коридоре замерли, чтобы понять, откуда раздается скрипка. Шаг за шагом мы оказались возле класса Адама. У меня холодок пробежал по спине, все как вчера днем – за закрытой дверью играет Адам и вдруг запинается на одной ноте. Но звуки были искаженными, с каким-то жутким завыванием, скрипка не рыдала, а словно корчилась от боли и мучений. Я выдохнула и толкнула рукой дверь в класс. В удивлении мы застыли на пороге – в комнате никого не было, абсолютная пустота. А на весь класс разливалась музыка Вивальди… Мария Геннадьевна перекрестилась, а я ударом ноги перевернула стул. К стулу изнутри был прилеплен на скотч диктофон, из него и доносились звуки. Вахтерша с облегчением всплеснула руками – привидение нашлось.
Провожала меня пенсионерка как родную:
– Как хорошо, Женечка, что ты зашла на огонек. А то так бы и в дурдом уехала или в секту бы подалась с такими фокусами. Ты заходи почаще, чайку попьем, поболтаем. Избавила меня от призрака, хоть теперь высплюсь. Вот хулиганы, что творят. То пожар, то меня, старуху, попугать удумали. Сегодня же пожалуюсь директору, что у нас завелся за озорник.
Призрак, мучивший Марию Геннадьевну, был упакован в специальный пакет, запечатан и капитально укрыт в бардачке моей машины.
Город уже проснулся, и можно было заехать на утренний кофе к рыжеволосому следователю Максиму Скворцову, который расследовал похищение Адама Бланка. Парень был рыжим, высоким, с широким разворотом плеч, на скуластом лице горели задорным огнем зеленые глаза. Одевался он просто: и позавчера, и сегодня утром он был в слегка помятой рубашке и обычных черных джинсах.
Максим моему появлению в кабинете обрадовался: поделился холостяцкими бутербродами с сыром на завтрак. Я отдала ему два пакета – с диктофоном и с магическим свертком – и рассказала истории появления этих вещей. Парень не скрывал восторга по поводу своей гостьи:
– Эх, Женя, отчаянная вы девушка! О вас легенды ходят в городе. Даже не верится, что ну такая красивая и… ну… вот здесь у меня…
Молодой человек запутался в комплименте и смущенно переложил последний бутерброд поближе ко мне. От искреннего волнения симпатичного следователя и его зеленых глаз в густой кайме длинных ресниц стало жарко в небольшом кабинете. Неловкое ощущение я скрыла деловым тоном:
– Как продвигается расследование? Есть новости?
Следователь печально вздохнул:
– Да вроде есть, но только все хуже еще стало. Объявился маньяк, детей похищает и возвращает. Только, Женя… ничего, что я, ну, на ты… я вам не должен рассказывать. Но вы же ищете мальчика тоже.
– Конечно, Максим. В смысле, конечно, ищу, и, конечно, давай на ты, и мне можно доверять. Понимаю, что у вас тайна следствия.
– Да, только вчера информация появилась. Сейчас вот думаю, как дальше действовать. Вчера вечером двух девчонок заманил конфетами с площадки мужчина, маленького роста, практически карлик. Заманил в гараж, закрыл там, а ночью выпустил. И утром еще дежурный подкинул – история один в один. Мальчишка от отца прятался, двойку получил и решил в парке переночевать, боялся домой идти. К нему рано утром мужчина подсел, поболтали, и тот предложил чаю попить, чтобы согреться, увел из парка, закрыл на чердаке и через час выпустил.
– Просто похищает и потом отпускает?
– Да, с детьми я лично общался. Накормил конфетами, закрыл и потом отпустил. Может быть, спугнули его или пробует пока свои силы. Его брать надо как можно быстрее, вон сколько эпизодов уже. За сутки три похищения! А что он нам за неделю устроит…
Максим заходил по кабинету большими шагами.
– Пока психолог и криминалисты работают, я все думаю. Мне одна мысль в голову пришла, ну я рыбак, с детства с отцом любил с удочками на берегу зарю встретить. Думаю, как выманить маньяка этого на живца, мы в засаде бы быстро его скрутили, как только он со своими конфетами объявится.
Следователь сконфуженно развел руками:
– Извини, Жень, что я увлекся, как преступника поймать. Раньше в оперативниках ходил, привык действовать быстро. А следователи – они больше бумагами занимаются…
– Максим, мне эта идея нравится! Зачем ждать, пока маньяк других детей похитит, ведь Адам не найден, где-то он его держит, – поддержала я парня. – Чем быстрее захватим, тем лучше.
Мне определенно нравился этот азартный и рисковый сотрудник полиции, ведь я и сама всегда действую максимально быстро в любой ситуации.
С Максимом мы договорились держать друг друга в курсе о любых изменениях в нашем теперь общем деле. С теплыми ощущениями я покинула отдел и направила «фольк» в сторону дома. По пути поймала себя на мысли, что уже жду звонка от рыжеволосого следователя. Да, конечно, меня волновали результаты экспертизы записи на пленке, а больше всего волновал сам Максим Скворцов.