Все началось в тот год, когда Берт остался в особняке один. Дом строился на века, в саду росли фруктовые деревья, призванные радовать разросшееся семейство весной цветами, а поздним летом плодами. Когда-нибудь это должно было случиться: они бы выросли и начали плодоносить, но пока они все были еще совсем невысокие и хрупкие. Как и их семья, как оказалось.
Берт плохо помнил те недели, когда все спешно разъезжались, будто их что-то гнало из дома. И все, что осталось в памяти, это косые взгляды и шепот. Он не слышал, о чем именно говорили, – при его приближении все замолкали, но при этом прекрасно знал. Ему прочили такую же незавидную участь, как у соседа из дома с той стороны улицы. Неспособный выкинуть ни единой вещи, жалкий и несчастный, он вынужден был день за днем проживать прошлое, в страхе перед днем настоящим. Берт не собирался таким становиться.
Стоило лишь убраться последней троюродной тетушке, с которой – что за жалость! – пропали три чашки из маминого сервиза и все серебряные ложки, как Берт принялся за уборку. Он был упрям и знал рецепт выживания: понять, чего от него ждут, и сделать наоборот.
От него ждали поклонения многочисленным шкафам с родительскими вещами, медленного угасания среди пирамид чужой и собственной памяти или – в самом лучшем случае, конечно, – бегства. Такого же панического и стремительного, какое было позади у каждого из них.
Вместо этого Берт взялся за ремонт. Нельзя делать ремонт в доме, полном пыльных сундуков и шкафов, и он несколько недель потратил, вынося все это во двор. По счастью, соседка у него оказалась энергичная и быстро помогла из этих гор памяти организовать дворовую распродажу. Так Берт познакомился с матерью Генриетты и смог сэкономить на моющий пылесос.
Тучная говорливая соседка при всей своей полезности невероятно раздражала своими навязчивыми попытками помочь, показать, как надо, и научить. Но годы шли, и они все реже виделись, а потом она и вовсе пропала. Возможно, переехала в центр, как писали в глянцевых журналах, которые Берт никогда не покупал из-за резкого запаха краски, а может, и умерла. Ему было все равно.
После уборки бывшая спальня родителей, гостиная и столовая стояли совершенно пустыми, бесстыдно сверкая голым паркетом и яично-желтыми свежими обоями. Наверное, Берт так бы их и оставил или долго ломал бы голову, чем их обставить, если бы не вмешался случай.
Он уже вычистил весь особняк и наконец перешел в сад, где у него словно открылось второе дыхание. Он подстригал, убирал, равнял и рыхлил. И вот за время этих работ он и наткнулся на муравейник. Сам муравейник не представлял собой ничего примечательного, и Берт прошел бы мимо, лишь отметив мысленно, что нужно купить средство от муравьев, но в этой довольно большой бурой неопрятной куче блеснуло что-то белое. Он не поверил своим глазам, обнаружив совершенно чистый и белоснежный остов какой-то твари. Чуть позже, воспользовавшись справочником из библиотеки, Берт определил это как скелет лягушки голиафа, Conraua goliath, довольно обычной в этих местах, повсеместно встречающейся у воды и обожаемой детворой. Этого он тоже не понимал. Одна только отвратительного вида неряшливая икра, гроздями повисающая на отмелях водоемов, чего стоила! А вот тщательно вычищенный остов ему приглянулся.
Берт раздобыл небольшую дощечку, где аккуратно вывел латинское название лягушки, и на нее закрепил скелет. Провозился он с этим целый вечер, но результатом остался доволен. Как и муравьями, жилище которых передумал срывать подчистую, а, напротив, аккуратно огородил крошечными указателями и лентой.
Позже он отправил туда же еще одну небольшую лягушку другого вида, имевшую неосторожность сдохнуть на его аккуратной клумбе, да серого птенца, запутавшегося в розовой ограде и погибшего на острых, как иглы, шипах. А вот следующую жертву коварного кустарника отправлять к муравьям Берт не захотел – уж больно красивое оперение было у мертвой птахи. Да и убирать мелкие перышки, разлетающиеся после трапезы насекомых, ему не нравилось.
Идея, промелькнувшая в голове, была столь невероятна, что просто не могла не захватить его полностью. Новое хобби не только было способно вытащить его из трясины бесконечной тоски, но и привлекло бы внимание старых знакомых. Ни один из известных Берту людей не был орнитологом, а вот он мог стать!
Справедливости ради стоит отметить, что даже тогда Берт понимал, что никто из знакомых ему не нужен, а страсть к коллекционированию вовсе не обязательно с кем-то разделять.
– Ты так переживаешь, словно это какие-то твои родственники, – рассеянно заметил Рэй, по-видимому, пытаясь сформулировать отчет по учебному делу. Джейн постукивала пальцами по столу так нервно, что постоянно отвлекала его от главной мысли. Она это видела, но поделать ничего не могла – проклятые пальцы чуть что снова начинали отбивать барабанную дробь.
– Я понимаю, что они мне не родственники, – немедленно взвилась она. – По уму они вовсе никому не родственники. Но они пропадают, ты знаешь? И нигде не находятся. А тайное всегда становится явным. Всегда, Рэй!
– Тут бы я поспорил, – начал тот, но взглянул на подругу и быстро сориентировался: – Но не буду, разумеется. Предположим, ты права, и что с того?
– А то! – Джейн забарабанила сильнее. – Рано или поздно это тайное тоже станет явным, и на нас вывалится огромная груда неучтенных потерянных тел!
Рэй вздрогнул. Он отличался особо живым воображением.
– Вот-вот! – продолжила Джейн, довольная его реакцией. – А время пройдет, что, кто и как – ничего найти нельзя будет!
– Все, что найдут неопознанное, спишут на необъяснимое. – Рэй зевнул. – На мафию и внутренние разборки. Пока не приходят унылые матери, жены и подруги, можно спать спокойно.
– А когда начнут приходить, будет поздно, – проворчала Джейн. – У нас же нет никаких возможностей для этого! Полиции нет, преступлений нет, и только люди пропадают. Нет, если что-то где-то пропадает, оно должно где-то появляться. Это закон!
– Его нужно будет сдавать на курсах? – встрепенулся Рэй, моментально просыпаясь.
– Нет. – Джейн сникла. Она перестала барабанить пальцами, вместо этого рисуя какие-то фигурки с крестиками вместо глаз. Иногда она подумывала бросить все и уехать из самого лучшего на свете города, поселиться в городе попроще. Не обязательно ведь возвращаться к родителям и тем самым расписываться в своей никчемности, правда? С ее оконченными здесь с отличием курсами ее запросто возьмут в полицию как минимум в половине цивилизованных стран. И там все будет просто. Преступников нужно искать и ловить, а потом судить и сажать в тюрьму. А здесь… она даже не была уверена, что в Городе есть тюрьма, а не очередной закрытый клуб по интересам. Или по смене интересов хотя бы.
– Ну и то замечательно, – сразу же успокоился Рэй, но, внимательно оглядев насупившуюся Джейн, продолжил: – Джейн, подумай хорошенько. Людей ведь совсем немало, даже переезд в этот город не изменил некоторых. Они живут так, словно находятся не в лучшем городе на земле, обещающем равные возможности, а у себя в глуши. Так и плодят нищету, не оставляя возможности себе и детям найти дело по душе. Только образовать новую ячейку общества и заполнять ее, пока она не лопнет, во все стороны брызгая новыми членами общества.
Он ненадолго замолчал, сам пораженный своим цветистым сравнением. Джейн ничуть не изменилась в лице, хотя это мог быть и камень в ее огород. Ну как Рэй понял про ее тайные мечты выйти замуж? А ее семья, ее полдюжины сестер, некоторые из которых уже обзавелись собственными отпрысками?..
Но нет, Джейн не собиралась напоминать об этом, и Рэй вдохновенно продолжил:
– Наверное, есть службы, которые занимаются неблагодарным делом поиска последнего пристанища тем, о ком некому позаботиться. Те же менеджеры – они, по-моему, дюжинами дохнут прямо на работе! Или это они так плохо выглядят на обеденном перерыве… Но я отвлекся! Может, есть какие-то могильщики, или в больнице отдел медленной помощи в противоположность скорой…
– Рэй! – чуть более торжественно, чем того стоил момент, произнесла Джейн. – Ты просто чудо!
– Есть немного, – польщено пробормотал он, но Джейн уже притянула его за воротничок, с чувством чмокнула в нос и выскочила за дверь.
– Жилетку надень! – крикнул ей вслед Рэй и добавил вполголоса: – Собьет ведь кто-нибудь, не разглядев в сумерках…
Но Джейн было не до жилетки. Хотя вечером тех, кто все-таки рисковал высунуть нос на улицу, почти насильно обязали надевать светоотталкивающие жилеты. Это снижало риск аварий на две трети. По крайней мере, по графикам в администрации. Реальность была вне компетенции Джейн. Потому как Рэй был прав.
Пусть в Городе вместо полицейских и врачей были соцработники, это касалось не всех отраслей врачебной помощи. В конце концов, были пункты определения возможностей граждан Города, и вот в ней могли определить любое заболевание и вовремя прийти на помощь. Или не вовремя, тут уж как повезет. И тогда требовалась помощь совсем других работников. Куда более незаметных, чем те, к которым принадлежала Джейн. Она перепрыгивала через ступеньки, несясь к новой цели. А то, что пока цель была неопределенна, так это даже лучше. Все-таки, если так поглядеть, любая цепочка недостаточно длинная, чтобы она могла отказаться пройти ее от первого звена до самого последнего. До преступника.
И пусть никто, включая Рэя, не верил, что преступление имеет место, Джейн уже даже не сомневалась, что раскроет его.
Начать она собиралась с соседского цветочника. Кому, как не цветочнику, лучше прочих должны быть известны ритуальные службы Города? Сама Джейн, к своему стыду, темы смерти избегала и даже по поводу собственной бабушки могла сказать только туманное: «Она уехала в гости… далеко», то есть именно то, что говорили ей мать с отцом.
Так что ей позарез нужен был кто-то, разбирающийся в этом непростом деле, да еще таком деликатном, – в Городе она ни разу не видела похоронную процессию или что-то похожее.
– Так зачем ты все-таки едешь в Город? – После обеда Джей снова осмелел, и Робин обнаружила, что его колено под столиком касается ее ноги. Может, это было совершенно случайно, кто его знает, но Робин всю прошибало словно током от этого прикосновения. Надо же, а она была уверена, что Нэнси преувеличивала, используя это выражение!
Робин, хоть и не встречалась особо ни с кем, не была наивной дурочкой и сугубо ради общего развития с однокурсницами посещала пару стриптиз-баров да еще смотрела иногда эротические фильмы. А что такого? Она уже в том возрасте, когда все это можно и даже нужно, если не собираешься остаться белой вороной.
Но никогда даже во время приватного танца мускулистого красавца, а ей его вредные подружки дарили дважды, она не чувствовала себя так. Словно ноги касалось не колено, да еще и через два слоя ткани, а по меньшей мере она была в самом эпицентре горячей эротической сцены. У нее горели щеки, пульс участился, и она просто боялась смотреть на соседа. А когда его нога чуть отодвигалась, чтобы снова вернуться на место, – никакого трения, боже упаси, просто короткий толчок коленом – ее прошибал пот.
Так что не было ничего удивительного в том, что она напрочь забыла свое нежелание делиться планами – в таком состоянии имя бы свое не забыть. Или – и это пугало Робин куда больше потери имени – не начать откровенно флиртовать. Она и так держалась из последних сил. Проклятый самолет с этим проклятым красавцем!
– Я хотела бы попасть на спектакль Генриетты, а если повезет, то и познакомиться с ней. Она ведь проводит встречи с фан… с поклонниками? – Робин все-таки решила, что ничего особенно страшного не случится, если Джей будет знать о спектакле. Это довольно обычная причина приезда в Город, разве нет? Может, он скажет, что обожает театр и, чем черт не шутит, пригласит ее пойти вместе.
Робин еще не решила, готова ли она согласиться пойти с ним, но Джей все испортил. Он зевнул – какие у него ровные и блестящие зубы, нечестно же, что у человека даже зубы идеальные, как с рекламы зубной пасты! – и произнес:
– Я в этом ничего не понимаю. У нас в деревне такого не было, а в поездках до театров как-то время не доходило. Но я правильно понимаю, что ты едешь не по работе или по делам, а просто отдохнуть? И других планов, кроме театра, у тебя нет?
– Конкретных нет, – призналась Робин. Объяснять Джею, что она собиралась погулять по Городу, посетить музеи и что там еще есть, ей казалось неважным.
– А где остановишься, уже решила? – Его колено снова столкнулось с ее, и Робин бросило в жар. Это уже были не шутки. Он хотел знать слишком много, не так ли начинаются все действительно нехорошие истории?
– В капсульном отеле, – схитрила Робин. – Их ведь много в Городе, я правильно помню? И места есть всегда, на улице не останусь. Мало ли какой район мне приглянется.
Она привирала. Она не просто помнила, а внимательно изучила систему отелей, которые и впрямь стояли полупустые, но из-за минимальных затрат на их поддержание убытка не приносили. И они действительно были в каждом районе Города. Очень удобно. Особенно это удобство Робин оценила сейчас, когда нужно было тактично отделаться от слишком навязчивого, пускай при этом и слишком симпатичного, попутчика.
– Капсульный отель. – Лицо Джея вытянулось. – Сестренка жила в таком, пока не нашла квартиру. Это же просто шкаф или гроб, а не комната. Только спать в нем и можно.
– А я и собираюсь в нем только спать, – отчеканила она самым холодным голосом, какой только могла изобразить. Надо же, какой наглец!
Наглец немного смутился, но ненадолго.
– Я просто думал пригласить тебя к нам, – улыбнулся он своей невозможной улыбкой. – Мы, конечно, живем не в Городе, но на скоростном поезде ехать едва ли минут двадцать. А там красиво, свежий воздух, вкусная еда моей матушки…
«Навоз, вопли животных и наверняка удобства на улице», – мысленно продолжила за него Робин, отчаянно борясь с желанием согласиться.
– Опять же комната сестренки свободна после ее отъезда, – продолжал Джей, оставаясь в счастливом неведении по поводу ее мыслей.
Робин едва не застонала. Эта неизвестная сестренка за время полета достала ее до печенок! Лишь бы в Городе ее не встретить, даже случайно, а то Робин бы точно умерла на месте от отвращения. Сестренка то, сестренка это! Тьфу!
Это помогло ей избавиться от наваждения и вернуть холодную голову. А кто вообще может поручиться за то, что в жизни этого Джея все именно так, как он описал? Если его, конечно, зовут Джей. Может, нет никаких братиков и сестричек, фермы и кулинарки-мамы тоже там нет. Она приедет, а там одни пустыри и заброшенные гаражи, и вот там…
Она не смогла придумать, что «вот там» – ограбят ее или что похуже, но природная осторожность и благоразумие наконец очнулись, и она даже чуть отодвинулась от Джея. Не сильно, просто достаточно, чтобы не касаться коленями.
– Можем встретиться в Городе и погулять, – наконец произнесла она, чувствуя, что молчание становится уж совсем невыносимым. – Дай мне свой номер телефона, я позвоню.
Она так боялась, что он попросит ее номер и ей придется его дать, что только по его ошеломленному лицу поняла, что ляпнула. Она просто взяла и попросила номерок у красавчика! Вот так, без малейшей задней мысли!
Краска залила ее лицо, но, пока она боролась с желанием провалиться под сиденье, а может, и куда ниже – интересно, каковы у нее вероятности на срочное крушение самолета? Пожалуй, сейчас она была готова и на такой риск! – как Джей очнулся, вытащил клочок бумаги и нацарапал на нем номер.
– Только ты позвони обязательно, – попросил он, умильно сложив руки перед собой. – Иначе мое сердце будет разбито.
«Мое тоже, – подумала Робин, а вслед за этим: – Похоже, тебе никто никогда не разбивал сердце, да, ловелас? Ну, держись!»
Вслух же она соврала:
– Обязательно позвоню! – и поспешила отвести глаза, благо наконец объявили о том, что самолет идет на посадку и пассажирам следует пристегнуться. Наконец-то! Право слово, это был самый длинный ее полет и, пожалуй, самые серьезные отношения.
Но на деле она раздумывала о другом. Не знак ли это того, что в своих самых смелых мечтах она права и за пределами родного города под крылышком родителей ее ждет совсем другой мир, где такая, как она есть, она будет нравиться парням? Так, может, ей не стоит бросаться в объятия первого встречного, к тому же столь подозрительно привлекательного?
Придя к такому выводу, Робин не без некоторой грусти прямо из аэропорта взяла такси и даже не оглянулась на Джея. Он же дал ей свой номер, вот пусть и ждет. А она… что же, может и позвонит. Если ей наскучит гулять одной.