После обеда зарядил густой дождь. Он лил как из ведра, превращая разрушенный город в болото. На улицах образовались лужи, машины буксовали в ямах, заполненных водой. Громыхал гром, в небе вспыхивали росчерки молний.
Градов задумчиво смотрел в окно, постукивая карандашом по столешнице.
В Красной армии довольно широко использовался гужевой транспорт. Лошади бензина не требовали, а сена и кормов на заброшенных немецких складах осталось с избытком.
Повозка сломалась на аллее, тянущейся вдоль здания. От нее отвалилось колесо. Возница сокрушался, бегал вокруг телеги. От груза он давно избавился, видимо, привез продукты в штаб. Лошадь стояла под дождем, понурив голову, помахивала хвостом. Сзади подъехала «эмка» с офицерами, водитель нетерпеливо гудел. Телега, пропади она пропадом, загородила весь проезд!
Влад задернул штору, оторвался от окна. В комнате для допросов было сухо и тепло. Сотрудники с отсутствующим видом сидели по углам. Олежка Романовский еле сдерживал зевоту.
Арестант ерзал по табурету, дрожащие руки лежали на коленях. Голова была опущена. Это верный признак покаяния. Из документов явствовало, что это действительно Максимилиан Краузе, пятьдесят один гол, место проживания – район Веддинг, улица Кальтштрассе, дом девятнадцать. Документы у господина Краузе были подлинные, и напрашивался вывод, что отчасти в своих показаниях он не врал.
– Я все расскажу, мне нечего скрывать, – пробормотал Краузе. – Это какая-то глупость, я раскаиваюсь, что допустил такое.
По глазам его было видно, что он сожалеет о содеянном. Чтобы изобразить такой страх, надо иметь талант. Клиент сам не понял, во что ввязался. Но преступление было совершено, и отвечать за него придется.
Капитан Нагорный извлек из пачки папиросу, закурил, выдохнул облако дыма.
Краузе закашлялся, схватился за горло.
– Господин майор, я вас умоляю, скажите своему человеку, чтобы он не курил. У меня астма, я не переношу табачный дым.
– Что он там бормочет? – хмуро осведомился Нагорный.
– Просит, чтобы ты не курил.
– Он что, издевается? – вспыхнул Нагорный. – Совсем охренел. Мало того что чуть мне голову не разбил!..
– Ладно, отойди к окну и открой форточку. Не хватало нам, чтобы этот астматик тут загнулся. Вспомни о сострадании, капитан.
– Точно! – Нагорный хлопнул себя по лбу. – Очень уместное слово. – Он со скрипом распахнул форточку, выдохнул в нее порцию дыма.
– Повествуйте, герр Краузе, не испытывайте наше терпение, – мягко проговорил Градов. – Все от начала до конца и только правду.
– Вы, наверное, не вполне понимаете. Я сугубо мирный человек, – пробормотал Краузе. – Никогда не состоял ни в каких партиях, не поддерживал бесчеловечный режим Адольфа Гитлера. Я скромный преподаватель, обучал студентов техническим дисциплинам. Сейчас колледж закрыт. У меня больная мать, у нее проблемы с сосудами.
– Вы женаты?
– Нет, я холостой. – Краузе замотал всклокоченной головой. – Так и не женился, детей нет. У меня есть сестра Марта, она работала в секретариате районного управления СС… Нет, не подумайте, – опомнился он. – Да, она состояла в Союзе немецких женщин, но это было исключительно формальное членство. Марта занималась только канцелярской работой, не участвовала в общественных мероприятиях или, боже упаси…
– Переверните эту страницу, герр Краузе, – сухо сказал Влад. – Дальше.
– Да, я понимаю. – К мужчине возвращалось самообладание.
Он уже не вздрагивал после каждого слова в свой адрес. Глаза его перестали слезиться, хотя всепоглощающая библейская грусть там все еще присутствовала.
– В нашем районе сейчас хозяйничают англичане и французы. Марту арестовали девятого мая, пришли к ней домой и увезли. Она виновата только в том, что работала в плохой организации. Потом ко мне пожаловали какие-то люди, показали документы, предложили поговорить.
– Облегчу вашу задачу. Представители английской спецслужбы – возможно, МИ-5, МИ-6 или Управления специальных операций – предложили вам поработать на них.
– Да, но это было необязательно и не так, как вы подумали. Я в некотором роде состоял у них в резерве, меня могли задействовать для какой-то задачи или же оставить в покое.
Офицеры переглянулись. Существует такое понятие, как «план Б». Он реализуется, когда провален или невыполним основной.
Этот план был введен в действие именно на Потсдамерплац, после неудачи миссии на Беренштрассе. Данные от «крота» в обязательном порядке должны были дойти до адресата, предположительно берлинского филиала Управления специальных операций. В первом случае действовали профессионалы, во втором – дилетант. В этом, невзирая на кажущуюся глупость, имелись свои резоны.
– Вы впервые выполняете подобное поручение?
– Впервые. – Мужчина сглотнул. – Поймите меня правильно, я простой преподаватель.
Возможно, он преувеличивал свой страх, давил на жалость, но в любом случае не был мастером по психологическим штучкам.
– То есть вы, простой преподаватель, безропотно согласились работать на британскую разведку?
– Они сказали, что так я могу спасти из заключения Марту. Ее до сих пор держат в тюрьме на Людвигштрассе. За две недели Марта сильно сдала. С ней плохо обращаются, дознаватель угрожает, что передаст ее русским. Уж простите. Помимо прочего люди, предложившие мне эту работу, обещали щедрую оплату за нее в любой валюте на мой выбор, включая американские доллары. Нам нечего есть, господин майор, а цены на рынке ужасающие. Я уже полтора месяца сижу без работы, скудные сбережения давно кончились. Я знаю, что в советском секторе жителям Берлина власти безвозмездно дают еду, в каждом квартале работают полевые кухни, людей кормят и ничего не требуют взамен. Я сам это видел. В западной части Берлина такое не практикуется. Там все устроено иначе. Людям приходится выживать самостоятельно.
– Кто вас вербовал?
– Их было двое. Бенджамин и Дженни.
– Дженни – женское имя, не так ли?
– Да, конечно, господин майор. Это была женщина. Они не называли свои фамилии, только показали документы. А может, называли, но я не помню. Мужчина высокий, худой, у него овальное лицо и невыразительные глаза. Женщина невысокая, худощавая, у нее темные, волнистые, довольно короткие волосы, а еще глаза с иронией. Они оба хорошо говорят по-немецки. Чувствуется акцент, но речь правильная.
– Где вы общались?
– Меня привезли в какое-то здание на Ройхерплац, завели с заднего двора. Над крыльцом висели британские флаги. Там стояли джипы, сновали люди в военной и гражданской одежде. Но мы разговаривали в дальнем крыле, где почти никого не было. Я дал свое согласие, что-то подписал, и меня отпустили.
– Вы даже не знаете, что подписали?
– Я пытался прочитать, но очень волновался, стекла очков запотели.
Резон в действиях британских коллег, по-видимому, имелся. Дилетанта не заподозрят. Задача не самая сложная: получить нечто – скорее всего, записку – и вернуться в английский сектор. Тем более под присмотром двух сотрудников берлинского магистрата.
Краузе был не просто дилетантом, а рекордсменом по этой части. Но британские коллеги майора Градова снова оказались правы. Подобные персонажи никогда ничего не знают.
Но почему тогда его пытались убить? Он мог описать приметы людей, завербовавших его?
История выходила запутанная. Прав был полковник Троицкий. Что-то зрело.
– Рассказывайте дальше, герр Краузе, не томите.
– За мной заехали сегодня в полдень, привезли в то же здание. В машине были капрал и двое рядовых британской армии. Со мной опять разговаривали Бенджамин и Дженнифер. Сначала они говорили пафосные слова. Возрожденная Германия при участии своих западных друзей будет строить демократическое общество и должна всячески противодействовать агрессивным устремлениям с востока. Мне выпала большая честь, я должен забрать какие-то сведения на Потсдамской площади. Ко мне подойдут, передадут записку. Потом я должен буду немедленно покинуть площадь, вернуться в британский сектор. Они уверяли, что это безопасно, меня будут страховать, советская контрразведка ни о чем не узнает.
– Кто должен был прийти на встречу?
– Да откуда же я знаю? – истерично выкрикнул Краузе. – Выходит, что этот человек знал меня в лицо, мог видеть мой снимок, сделанный в здании на Ройхерплац. Он должен был сказать: «Не желаете приобрести собрание сочинений Фридриха Энгельса?» Ответ следующий: «Да, с радостью, но только не „Манифест Коммунистической партии“, который я уже читал». Боже правый, я понятия не имею, кто такой Фридрих Энгельс и зачем мне нужны его сочинения. – Краузе закатил глаза к потолку. – Но я все прилежно выучил. Человек должен был подойти, сказать условную фразу, дождаться отзыва, а потом мне что-то передать. Желательно так, чтобы не видели окружающие. Я, наверное, полчаса ходил по этой чертовой площади, делал вид, что прицениваюсь к одежде. Пошел дождь, я весь промок. Потом меня застали врасплох. Кто-то подошел справа, велел не поворачиваться, произнес условную фразу. Я сделал все так, как он говорил, произнес отзыв.
– Это был мужчина?
– Да, конечно.
– На каком языке вы говорили?
– Как на каком? – удивился Краузе. – На немецком. Я не знаю других языков.
– Его речь была чистой?
– Нет, чувствовался сильный акцент. Еще мне показалось, что он хочет изменить голос.
– Не сочиняйте, герр Краузе, что вы его совсем не видели.
– Он был в глубоко надвинутом капюшоне. Темно-коричневый макинтош. Рост примерно средний, ниже меня. Голос с легкой хрипотцой. Извините, но боковое зрение у меня не очень хорошо развито.
– Узнаете его по голосу?
– Возможно. Не уверен. Но он должен говорить по-немецки.
– Что было дальше?
– Он достал из кармана плаща сложенную записку. Я уже протянул руку. И вдруг все пошло не так. Он, видимо, что-то почувствовал или увидел людей, которых боялся. Я не знаю, не могу сказать. Мне кажется, он сильно испугался, не стал отдавать мне записку, скомкал ее, выбросил в грязь и прошептал: «Не поднимайте, уходите немедленно». Или что-то в этом духе. За дословность не ручаюсь. Я тоже испугался. Рука онемела. – Краузе закашлялся.
Влад досадливо поморщился.
«Значит, мы чем-то выдали себя на рынке. На эту парочку не смотрели, и все же „крот“ засек наблюдение, предпочел не рисковать, избавился от компрометирующих его материалов.
Кого он заметил? Капитана Нагорного, вдумчиво читающего книгу? Олежку и Егорку, которые вертели головами? Лично меня, майора Градова, чей образ также плохо гармонировал с завсегдатаями рынка?»
– Этот человек очень быстро ушел, – прокашлявшись, продолжал Краузе. – Он просто нырнул в толпу. Я видел лишь спину. Данный тип сутулился, его голову закрывал капюшон. Мне было безразлично, в какую сторону идти. Я плохо соображал в ту минуту, двинулся к выходу с рынка, сильно нервничал.
«И в этот момент попался на глаза Грамарю, – удрученно подумал Градов. – А „крот“ тем временем уже покинул опасную зону и скрылся в неизвестном направлении».
– Дальше все понятно, герр Краузе. Вы засекли наших людей, попытались скрыться.
– Да, я признаю. – Краузе заметно побледнел. – Это выглядело глупо, но я сильно испугался.
– То, что вы живы, – исключительно заслуга советской контрразведки. Вы же не станете спорить с этим? Вас хотели убрать люди, давшие вам работу. Вы стали опасны для них. Хотя не понимаю, почему так вышло. Согласно вашим показаниям, вы практически ничего не знаете, кроме имен и примет людей, вас завербовавших, а также здания под британским флагом, где это происходило.
– Этого мало? – Краузе опустил голову и уперся глазами в пол.
Он не был дураком, невзирая на склад характера и полную непригодность для агентурной работы. Британцы решили соригинальничать, а получилось это у них совсем плохо.
– Да, я понимаю, что обязан вам жизнью. Готов сотрудничать, но ума не приложу, что могу для вас сделать.
Судя по всему, ничего. Герр Краузе превратился в отработанный материал. Выжать из него было нечего. Использовать против прежних хозяев – глупо. Обладатели документов на имена Швабе и Рихтерманн мертвы, их руководство скоро об этом узнает. Если это уже не произошло.
Майору было жалко этого человека. От безысходности тот подписался на авантюру. Дело не выгорело, вреда Советскому Союзу он не причинил. Но преступление имело место, а закон суров.
– Опишите место, где вы встретились с этим человеком.
– Это восточная часть рынка, там берлинцы продают ненужные вещи или обменивают их на продукты. Пожилой мужчина со шрамом под глазом сбывает старые люстры, электрические провода, трансформаторы. У него палатка, я еще подумал, что он живет на этом рынке. Слева сгоревший киоск. От него осталась кучка обугленных досок. Их никто не убирает, и в этой части рынка чувствуется запах.
Немец поскромничал. Ароматами гнили, разложения был окутан весь Берлин.
Хорошо, герр Краузе, мы вас поняли.
– Скажите… – Мужчина задрожал. – Что со мной будет? Я ведь не сделал ничего дурного. Вернее сказать, не успел.
– Признайтесь, герр Краузе, вы состояли в фольксштурме?
Мужчина понимал, что врать бессмысленно. Любая даже невинная ложь цвела пунцовыми пятнами на его физиономии.
– Да, нацисты забирали всех – рабочих, служащих, пенсионеров. Нам дали карабины с тремя обоймами и нарукавные повязки. Клянусь, я не участвовал в боях, не стрелял в ваших солдат. Нас было пятнадцать человек, мирные жители из нашего района. Нам было приказано оборонять баррикаду на Химмерштрассе. За нами присматривал фельдфебель… не помню его фамилии. Он был убит сразу, а мы разбежались, как только появились советские танки. Поймите, мы не собирались воевать, нас силой заставили. Скажите, что со мной будет?
– Из всех новостей, герр Краузе, я имею только одну хорошую, – заявил Градов. – Мы вас не расстреляем, поскольку не воюем с гражданским населением. Остальные новости только плохие. Обозримое будущее вы проведете в заключении. Далее посмотрим.
Грамарь и Романовский, посланные на Потсдамскую площадь, вернулись через час. Оба цвели, как клумба с георгинами.
– Держите, товарищ майор. – Олежка выложил на стол скомканный лист бумаги, грязный, отсыревший. – Особо разворачивать не стали, текст расплылся бы у нас в руках. Так, немного отогнули. Это точно оно, товарищ майор. Мирные граждане города Берлина немного охренели, когда мы всех разогнали и стали в грязи копаться. Каждый метр осмотрели возле того мужика со шрамом. Краузе не соврал, все было именно так. Записку под прилавком нашли, ее туда ногой кто-то отбросил, возможно, случайно. Перед этим по ней народ качественно потоптался.
Влад работал пинцетом и ножом, затаив дыхание разворачивал бумагу, как древнюю карту с пиратскими сокровищами. Промокший, порванный в нескольких местах листок лежал перед ним на столе. Он был вырван из офицерского блокнота, выдаваемого штабным работникам. У самого Градова имелся точно такой.
Размытые строчки плясали перед глазами. Половину текста невозможно было прочесть, все размылось. «Крот» использовал химический карандаш, писал печатными буквами.
Градов всматривался в каракули, видимо, выведенные левой рукой, чтобы нельзя было идентифицировать почерк.
В записке были указаны номера частей, стоящих в Берлине, их примерный состав, вооружение, районы расположения: Трептов, Панков, Вайсензе, Фридрихсхайн. Упоминалась охрана мостов через Шпрее, местонахождение казарм, столовых, адреса материальных складов в Лихтенберге и Копенике, арсеналов в округе Пренцлауэр-Берг, между улицами Бергхайн и Райнекштрассе. В конце послания была сделана приписка, сообщающая об отправке в Союз Двести пятьдесят четвертого стрелкового полка, о готовящемся возвращении на родину стрелковой бригады и зенитно-артиллерийского полка.
– Ничего себе, командир, – пробурчал капитан Нагорный и озадаченно почесал затылок. – Серьезный тип, хорошо информирован, значит, не последний человек при штабе. Вот сволочь какая. Не найдем мы его по этим каракулям. Посмотри, он каждую буковку выписывал, почерк менял. Эх, жалко, что нет у нас возможности снять отпечатки пальцев. Враз бы лазутчика вычислили.
– Жалко у пчелки, – заявил Градов. – А процедура дактилоскопии нашему ведомству недоступна. Непонятно, как с этой жеваной мочалки снимать отпечатки. Давайте по существу, товарищи офицеры. В нашем штабе обосновался «крот». Теперь мы это знаем наверняка. Это офицер. Совсем не обязательно, что он занимает высокое положение, просто имеет доступ к сведениям, составляющим военную тайну. Будем искать. Не смотрите на меня так жалобно. Я тоже не понимаю, какую цель преследуют союзники, собирая эти сведения.
– То есть наша разведка не подкачала, – удовлетворенно констатировал полковник Троицкий. – Что ты хочешь, Градов? Мы были союзниками, когда требовалось разбить Германию. Данная задача выполнена. Формально мы друзья, но теперь уже каждый решает свои задачи. Их цель – воспрепятствовать Советскому Союзу, наша – распространить свое влияние на Восточную и Центральную Европу. Ты план действий разработал, Градов? В курсе, что штаб стрелкового корпуса – весьма раздутая структура, и найти в ней «крота» задача та еще? Сведениями о дислокации и передвижении войск могут обладать порядка ста человек. Военная бюрократия, сам понимаешь. Потери мы понесли ужасные, но штаб уже укомплектован полностью, не прошло и трех недель. В войска бы такие пополнения! Давай рассуждать логически. Человек может использоваться втемную? Скажем, подложили империалисты ему бабу, влюбился, все такое. Вот она и тянет из него секреты.
– Думаю, нет, товарищ полковник. Этот человек действует осознанно, он сделал свой выбор. Не знаю, как на Беренштрассе, где мы не дождались лазутчика, но на Потсдамерплац явился лично «крот». Надо действовать методом исключения. Кто из штабных в этот день и час находился вне расположения части, и место его пребывания никто не может подтвердить? Этот вопрос надо прояснить со всей возможной тщательностью. «Крот» – мужчина. Он осторожен, не дурак, на рожон не лезет. Можем исключить всех высоких и низких. «Крот» общался с Краузе на немецком языке, во всяком случае, произнес без запинки, пусть и с акцентом, одну фразу. Он не мог ее подготовить заранее, поскольку не знал, что возникнет столь щекотливая ситуация.
– Ты доверяешь показаниям Краузе, майор? Он может оказаться талантливым актером.
– Не настолько, чтобы это не бросалось в глаза. Я не почувствовал подвоха. Краузе испуган, искренне жалеет, что повелся на авантюру. Ему нет смысла прикидываться, поскольку мы его в любом случае не отпустим.
– Хорошо, допустим. Ты представляешь, какой объем работы предстоит проделать в сжатые сроки?
– Да, я представляю, товарищ полковник. Но дополнительных людей мне не надо. Будем копать своими силами. Так есть шанс, что «крот» не насторожится. В противном случае он пустится в бега. Это не линию фронта перейти, а всего лишь пару кварталов.
– Копай, майор, – проворчал Троицкий. – Задета честь мундира. Война окончена, а «кроты» как ни в чем не бывало роются в нашем хозяйстве. Черт меня побери, если не происходит что-то странное. Сколько дней тебе нужно, чтобы выполнить работу?
Вопрос был крайне интересный.
На выявление подозрительных лиц ушли сутки. В Берлине за это время ничего не произошло. Ароматно воняла тлеющая свалка на Крюгеплац. Пожарные извели на нее десятки машин с водой, но смрад лишь усилился, окутал окружающие кварталы. В Берлин возвращались мирные жители, пешком, на машинах и гужевых повозках. Пленные солдаты разбирали завалы вблизи Александерплац.
Сопротивление противника в городе было полностью сломлено. Организованных групп практически не осталось, только по окраинам в ночное время хлопали выстрелы.
В районе Берлинского зоопарка была выявлена и отстегана ремнями группа юнцов из гитлерюгенда. Пацаны визжали, ругались как взрослые. Плакала горючими слезами девчонка с косичками, безуспешно пытавшаяся выстрелить из «фауста». Пристрелить эту банду у красноармейцев рука не поднялась, но лупцевали они подрастающее поколение душевно. Иного воспитательного способа не было. Затем вся компания была отправлена за решетку в тех же воспитательных целях.