Прошло более трех недель. Раз мистер Клиффорд приказал зяпрячь в фуру волов, которые паслись, поедая сухую траву. Зулусский мальчик, бросивший животных, чтобы допить кофе с Гансом, с ворчанием поднялся и побежал за волами. Минуты через две Ганс упаковал вещи и сказал тихо:
– Кек баас (смотри, господин)!
Взглянув в указанную сторону, Бенита и Клиффорд увидели в сотне ярдов от себя стадо гну.
Животные шли по каменной гряде, время от времени останавливаясь, и принимались проделывать те удивительные прыжки, которые дают основание бурам уверять, что в их мозгу водятся черви.
– Дайте мне мое ружье, Ганс, – сказал Клиффорд. – Нам нужно мясо.
Когда превосходный «Вестли Ричард» был вынут из ящика и заряжен, на гряде остался один гну. Он увидел фуру, остановился, подозрительно осматривая ее. Клиффорд прицелился и выстрелил. Животное упало, но, вскочив, исчезло за каменной грядой. Клиффорд печально покачал головой.
– Я не часто делаю такие промахи, дорогая, но еще темно. Однако, он ранен. Как ты думаешь, не сесть ли нам на лошадей и не догнать ли его? Хороший галоп согреет тебя.
Добросердечная Бенита решила, что было бы милосерднее добить бедное животное и утвердительно кивнула головой. Через пять минут они уже ехали. Перед отъездом мистер Клиффорд приказал фуре ждать их и положил пакет патронов себе в карман. За каменной грядой простиралась широкая полоса болотистой равнины, дальше поднималась другая. Теперь воздух очистился, и все предметы вокруг виделись ясно. Клиффорд с дочерью поскакали за гну, но раньше, чем они очутились на расстоянии выстрела, он снова помчался вперед, так как был легко ранен в бок и угадал, откуда ему грозила опасность.
Как только они приближались, гну отбегал; наконец, когда мистер Клиффорд решил сойти с лошади и попробовать выстрелить, гну поскакал гораздо быстрее.
– Едем, едем, – сказал Клиффорд. – Не позволим ему уйти. – В нем заговорил охотник.
Они поскакали галопом, то поднимаясь на возвышенности, то спускаясь с откосов. Миль пять, по крайней мере, продолжалась эта скачка: гну был худ и мог быстро мчаться; несмотря на свою рану он скакал быстрее, чем их лошади. Наконец, поднявшись на одну гряду, они поняли, куда он направлялся, потому что внезапно очутились в громадном стаде; тысячи животных виднелись вокруг, насколько хватало глаз. Это была удивительная картина, которой теперь уже не увидишь, по крайней мере, на трансваальском вельде. Тут были гну, антилопы, дикие козлы в огромных количествах, а между ними квагти и дикие ослы. Замелькали мириады копыт, поднимая клубы пыли с почерневшего вельда; исполинское стадо рассеялось при появлении своего врага – человека. Длинными вереницами мчались животные в разные стороны.
В этой громадной впадине, похожей на кубок, остался только один раненый, измученный гну.
К нему двигались охотники; наконец Клиффорд, который скакал немного впереди дочери, почти догнал его. Тогда бедное, обезумевшее животное попробовало защититься. Гну внезапно остановился, повернулся на одном месте, опустил голову и кинулся на своего преследователя. Клиффорд, державший ружье в правой руке, выстрелил. Пуля пронзила животное, но не могла остановить его нападения: низко наклоненные рога ударили передние ноги лошади, и в следующую секунду конь, человек и гну упали.
Бенита, находившаяся в пятидесяти ярдах от Клиффорда, вскрикнула, но не успела она подскакать к отцу, как он со смехом поднялся, потому что не получил раны. Лошадь тоже вскочила, но гну не двигался, он не мог встать, попытался было подняться на передние ноги – из его горла вырвался какой-то рыдающий стон; он дико огляделся и упал мертвый.
– Я никогда не думал, чтобы гну мог напасть таким образом, – сказал Клиффорд. – Несчастье! Кажется, у моей лошади испорчены ноги.
Действительно, гну ушиб ей передние ноги, впрочем, не особенно сильно. Клиффорд привязал к одному рогу убитого животного носовой платок, чтобы отогнать коршунов, бросил несколько охапок сухок травы на его тело, собираясь прислать за своей добычей позже, сел на хромую лошадь и двинулся обратно к фуре.
Заблудившиеся, голодные, промокшие насквозь, сидя на утомленных лошадях, из которых одна страшно хромала, они беспомощно блуждали по безлюдному вельду. Проблеск удачи мелькнул лишь однажды. Перед закатом лучи солнца на несколько коротких мгновений пронизали туман и указали заблудившимся, в какую сторону им следовало направиться. Они повернули лошадей к западу и ехали в этом направлении, пока не спустилась тьма. Путники на время остановились, но, чувствуя, что они погибнут без движения в этом ужасном холоде, снова пустились вперед. Теперь лошадь Клиффорда еле передвигала ноги; поэтому он сошел с нее и повел на поводу, горько упрекая себя за безумие, из-за которого они теперь подвергались такой опасности.
– Все равно, отец, – медленно сказала усталая девушка, – можно так же хорошо умереть на вельде, как в море или в другом месте.
И они двигались, сами не зная куда. Бенита заснула в седле, но спала тревожно. Один раз она проснулась от воя гиены, в другой – от того, что ее лошадь упала на колени.
– Который час? – спросила она наконец.
Ее отец зажег спичку и взглянул на часы. Они показывали десять. Пятнадцать часов тому назад они уехали от фуры и с тех пор ничего не ели. Совершенно истомленные путники еле двигались вперед. Вдруг Бенита почувствовала, что ее лошадь внезапно остановилась, точно сильная рука схватила ее под уздцы; в то же мгновение мужской голос, говоривший с иностранным акцентом, произнес:
– Mein Gott, куда вы едете?
– Сама не знаю, – ответила она, как во сне.
Лунный свет рассеял туман, и Бенита в первый раз в жизни увидела Джекоба Мейера.
При лунном свете его наружность не казалась неприятной: это был человек лет сорока, не слишком высокий, стройный, с черной, остроконечной бородкой, с бледным, как слоновая кость, лицом, не загоревшим даже под африканским солнцем, и с черными блестящими глазами, которые то, казалось, засыпали, то загорались какой-то тайной мыслью.
– Хорошо, что успел навстречу вам. И, знаете, мной руководила не мысль, в как бы это сказать? Инстинкт. Посмотрите, Клиффорд, мой друг, куда вы привезли вашу дочь, посмотрите же, посмотрите!..
И он указал вниз.
Клиффорд и Бенита наклонились, вглядываясь. Как раз под ними виднелась пропасть, и лунные лучи не достигали ее дна.
– Нехороший вы путешественник по вельду, Клиффорд, мой друг. Сделай животные еще один шаг, и там внизу лежали бы два окровавленных трупа с торчащими из них обломками костей… Да, там на глубине в пятьсот футов. О, вы оба крепко спали бы сегодня ночью!..
– Где же мы? – с удивлением спросил Клиффорд. – Неужели это обрыв Леопарда?
– Да, именно. Вы двигались по гребню горы. Конечно, хорошо я сделал, что приехал сюда… Я думаю, ваша дочь бессознательно внушила мне эту мысль, так как я чувствую, что она принадлежит к числу тех, кто способен на это. Намерение приехать сюда возникло у меня внезапно; меня точно ударили. Я разыскивал вас повсюду, узнав, что вы потеряли вашу фуру, и вдруг что-то мне сказало:
«Поезжай к Обрыву Леопарда, скорей». И я скакал, по камням, в темноте, в тумане, под дождем, и не пробыл здесь и минуты, как мне пришлось придержать лошадь мисс Клиффорд.
– Мы очень благодарны вам, – прошептала Бенита.
– Тогда, значит, я вполне вознагражден. Нет, я вам благодарен, я спас вам жизнь благодаря мысли, внушенной вами.
– Была ли эта мысль или не была – все хорошо, что хорошо кончается, – нетерпеливо прервал его Клиффорд.
– И, слава Богу, мы всего в каких-нибудь трех милях от дома. Вы покажете нам дорогу, Джекоб?
Они двинулись с холма. Мейер молчал, казалось, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы найти удобный спуск, на котором лошади не спотыкались бы. Молчала и Бенита – она была слишком утомлена, так утомлена, что не могла больше управлять своим умом и воображением. Ей показалось, что она вдруг заняла какое-то особое, странное место в жизни этого человека.
Вообще, она была очень рада, когда они спустились на равнину, пересекли ложе ручья и, наконец, остановились подле дома с освещенными окнами.
– Вот и ваш дом, мисс Клиффорд, – прозвучал голос Джекоба Мейера. – И я благодарен судьбе, управляющей нами, что она помогла мне благополучно доставить вас до «пристани».
Ничего не отвечая, Бенита соскользнула с седла, почувствовала, что не может удержаться на ногах, и упала на землю. С легким восклицанием Мейер ее поднял, велел двум кафрам взять лошадей и отнес молодую девушку в дом.
– Вам нужно сейчас же лечь в постель, – сказал он подле двери, выходившей из гостиной. – Я велел затопить камин в вашей комнате на случай вашего приезда, и старая тетка Салли принесет вам бульон с водкой и горячей воды, чтобы согреть ноги. Ах, вот и ты, старая фру. Иди, помоги этой леди, твоей госпоже. Все готово?
– Все, баас, – ответила толстая поселянка с добрым лицом. – Пойдемте, малютка, я раздену вас.
Через полчаса Бенита, которая выпила водки больше, чем когда-либо в жизни, была закутана и крепко спала.
Когда она проснулась, солнечный свет лился сквозь занавешенное окно, и при свете она увидела, что часы, стояшие на камине, показывали половину двенадцатого. Она проспала почти двенадцать часов и почувствовала, что вполне здорова и даже голодна. Только небольшая усталость и какое-то неприятное тупое чувство в голове, может быть, следствие непривычного для нее алкоголя – остались у девушки.
С веранды донесся голос Джекоба Мейера; он приказывал туземцам перестать петь, так как они разбудят «госпожу», которая спит. Говоря о ней, он употребил зулусское слово «никози-кааз», которое, как Бенита помнила, означало «повелительница» или «предводительница». Она нашла, что он очень заботлив и почувствовала к нему благодарность, и не сразу вспомнила, до чего он не понравился ей сначала.