Белая эмиграция в Китае и Монголии - читать онлайн

А. Загорский¹ К истории атамана А.И. Дутова²

23 апреля по старому стилю, в День святого Георгия Победоносца, оренбургские казаки отмечают свой войсковой праздник.

Мне всегда, когда речь идет об оренбуржцах, вспоминается светлая, героическая личность выборного Войскового атамана Александра Ильича Дутова³, как выдающегося вождя, одним из первых поднявшего знамя борьбы за честь, свободу и величие нашей Родины.

С именем Александра Ильича я впервые познакомился летом 1917 г. по газетным отчетам об Общеказачьем съезде, состоявшемся в объятом пламенем революции Петрограде. Там полковник Генерального штаба Дутов первый возвысил свой голос на защиту русской государственности, призывал казачество не поддаваться вражеской пропаганде и оставаться верными заветам своих славных предков.

Большой войсковой круг Оренбургского войска вскоре после этого избрал Александра Ильича своим Войсковым атаманом.

К началу 1918 г. почти вся Россия оказалась под властью красных узурпаторов. Многомиллионная Русская армия развалилась. Многие генералы и значительная часть офицерского состава поплыли по течению или совсем отказались от борьбы с ленинскими последователями. Но атаман Дутов не склонил своей головы перед новым Чингисханом, он смело вступил в неравную борьбу с красными вандалами. Его «Набат» загремел на всю Россию. Дутовские партизанские отряды громят красных не только в Оренбургской губернии, но и выходят далеко за ее пределы. Будучи отрезан от баз военного снабжения и не имея денежных средств, атаман Дутов вплоть до чешского восстания вынужден был вести только партизанскую войну. Но когда чехи захватили западную часть Самаро-Златоустовской ж. д., когда в руки белых перешло Среднее Поволжье с имевшимися там запасами военного снабжения, партизанские отряды А.И. Дутова быстро сливаются в одно целое, и к осени того же года его армия достигает до 100 тысяч бойцов. Имя атамана Дутова стает близким сердцу каждого русского патриота.

После вступления адмирала А.В. Колчака⁴ на пост Верховного правителя атаман Дутов получает назначение на высокий пост атамана всех казачьих войск и инспектора кавалерии. Его Оренбургская армия⁵ переходит под командование генерала Белова⁶, а он отправляется в столицу освобожденной части России, в г. Омск.

С Александром Ильичом я познакомился лично в мае 1919 г. в Омске и встречался там с ним много раз. Последний раз в этом городе я виделся с ним при его отъезде в Читу для примирения атамана Г.М. Семенова⁷ с Верховным правителем. Минут тридцать в его поезде мы беседовали о положении на Уральском фронте, и я видел, как не уверен уже был Александр Ильич в благоприятном для нас исходе борьбы.

Второй звонок заставил меня выйти из салон-вагона атамана. На площадке Александр Ильич, прощаясь со мною, как бы шутливо сказал: «До свидания, надеюсь, мы еще увидимся с Вами в Кульдже»…

С 1918-го по 1920 г. я состоял секретарем императорского российского консульства в Кульдже (Илийский край, в Западном Китае) и в мае месяце 1919 г. прибыл, по поручению консульства и с согласия российского посланника в Китае князя Кудашева, в Омск для исходатайствования у правительства средств на оказание материальной помощи 65 тысячам беженцев-таранчей, перешедших русско-китайскую границу в мае 1918 г. и ожидавших в Китае освобождения их аулов Белой армией.

В сентябре месяце я возвратился из Омска в Кульджу. Там уже были получены сведения о приближении красных к Иртышу. Позже мы каждый день получали все печальнее и печальнее сообщения о положении на фронте.

После занятия красными Западной Сибири Оренбургская армия, во главе которой опять стал атаман Дутов, была отрезана от главных военных сил Верховного правителя, и о ней мы в Кульдже долго не имели никаких сведений.

В январе 1920 г. мы получили от атамана Б.В. Анненкова⁸ сообщение, что в расположение его дивизии, в Семиреченскую область, пришел атаман Дутов с остатками своей армии, в которой насчитывалось еще до 30 тысяч человек, половина которых были больны тифом, раненые и обмороженные.

Позже мы узнали, что в конце 1919 г., после выхода красных в Западную Сибирь, Оренбургская армия была разрезана противником на две части, одна из которых под командованием генерала Акулинина⁹ пробилась к границам Персии¹⁰, а другая, под командованием А.И. Дутова, ушла в Семиречье.

Атаман Анненков, по соображениям надлежащего питания частей армии А.И. Дутова, расквартировал одну из них во главе с Александром Ильичом в районе селения Учь-Арал, а другую, корпус генерала Бакича¹¹, – в районе станицы Урджар и с. Бахты.

Не долго пришлось отдохнуть оренбуржцам на новых местах. В марте месяце 1920 г. красные двинули на Семипалатинскую и Семиреченскую области громадные силы, и Семиреченский фронт пал. Атаман Анненков с остатками своей дивизии¹² ушел в граничившие с Китаем горы и засел в так называемом «Орлином Гнезде», возле урочища Сельке, откуда в мае перешел в Китай и интернировался.

В марте же А.И. Дутов объявил своим соратникам о невозможности дальше продолжать борьбу и о своем решении уйти в Китай. При этом он предупредил их, что в чужой стране их ждет далеко не радостная жизнь, и сказал, что он не будет препятствовать тем, кто решит остаться в России. Многие из его людей остались в Семиречье, а с ним добровольно пошли в Китай около 2000 казаков.

В то же время корпус генерала Бакича в количестве 12–15 тысяч человек перешел китайскую границу в районе селения Бахты и был интернирован вблизи г. Чугучак, в Тарбагатае.

Атаман Дутов со своим отрядом перешел покрытый льдами и глубоким снегом перевал Кара-Сайрык, высотою в 14 футов, и в половине марта вышел в населенную кочевниками монголами долину реки Боротолы, где пришлось сдать оружие китайским войскам.

В марте же месяце 1920 г. российское консульство в Кульдже было, по распоряжению пекинского правительства, закрыто и интернированные в Китай остатки белых армий оказались без всякой государственной защиты. К нашему счастью, синцзянским генерал-губернатором, в состав провинции которого входили долина реки Боротолы, район г. Кульджа (Илийский край) и г. Чугучак (Тарбагатай), был друг белых русских и враг большевиков, семидесятилетний генерал Ян. Он отнесся к интернированным русским весьма сердечно и приказал местным властям выдавать им по два паунда муки на человека в день и по столько же каменного угля для варки пищи. В мае месяце он разрешил отряду атамана Дутова перейти на стоянку в г. Суйдун, расположенный на главном пути из России в Кульджу, в 45 верстах от русской границы, где имелись наши казармы для консульского конвоя человек на двести. Вследствие же того, что в отряде было до тысячи человек, большая часть отряда разместилась в суйдунских казармах и вырытых казаками во дворе казарм землянках, а Первый Оренбургский имени атамана Дутова полк расположился верстах в 25 от Суйдуна, в селении Душегур.

На новых стоянках чины отряда получали от китайских властей вышеуказанный паек муки и угля, и только. Питались люди весьма скудно, но и для этого им пришлось продавать своих лошадей, седла и другое скромное имущество. Атаман продавал собственные вещи и выручку отдавал на содержание казаков.

В конце мая Александр Ильич приехал в Кульджу (50 верст от Суйдуна) и остановился у заведовавшего консульскими зданиями бывшего драгомана консульства г. Стефановича. Я в это время жил уже на частной квартире, вне консульства, и, узнав о приезде атамана, пошел в консульство. Александр Ильич гулял по аллеям консульского сада. Увидев меня, он пошел ко мне навстречу и еще на расстоянии шагов пятидесяти сказал: «Помните, я говорил Вам в Омске, что мы встретимся в Кульдже». Его слова в поезде, в Омске, я тогда принял за шутку, но они оказались пророческими.

В Кульдже русских людей со средствами было очень мало. Богатая же и многочисленная колония русских купцов, татар и сартов, после падения фронтов, старалась держаться в стороне от нас, опасаясь в будущем репрессий со стороны красных, агенты которых, хотя еще и не официально, уже шныряли по городам Синцзянской провинции.

С атаманом Дутовым вышел в Китай главный священник его армии, игумен отец Иона, ставший впоследствии епископом Ханькваским¹³ и Маньчжурским. Он вывез с армией Табынскую чудотворную икону Божьей Матери.

Игумен Иона был близким другом Александра Ильича, по его поручению жил в Кульдже и там собирал среди русских людей некоторые денежные пожертвования в пользу отряда. Он часто бывал у меня и моего зятя, директора местного отделения Русско-Азиатского банка, С.В. Дуковича. В октябре месяце отец Иона принес мне письмо от Александра Ильича, в котором тот просил меня приехать к нему в Суйдун «по весьма важному делу». На следующий день я выехал в Суйдун. На постоялом дворе, где я остановился (в Суйдуне никаких гостиниц нет), меня встретил племянник атамана сотник Н.В. Дутов и проводил меня в квартиру Александра Ильича. Это была небольшая, в две маленьких комнаты, разделенных сенями, глинобитная сартовская сакля, но с деревянными полами и с самой примитивной туземной обстановкой. Одна комната была спальней и столовой атамана, а во второй помещалась его канцелярия, и там же спал Н.В. Дутов. В весьма небольшом дворе находилась еще однокомнатная сакля, в которой помещались два фельдъегеря атамана и его вестовые. Рядом стоял навес, под которым находились две лошади Александра Ильича.

Атаман принял меня в своей канцелярии и сообщил, что в недалеком будущем он намерен со своим отрядом выступить в пределы России. Я был весьма удивлен таким решением атамана и, зная, что в отряде нет никакого оружия, а лошади частью распроданы, частью пали от истощения, а также и то, что в отряде находилось всего 15–20 человек офицеров, большинство которых произведены из вахмистров и урядников, спросил Александра Ильича: с кем же и с чем вы выступите?

Здесь Александр Ильич сообщил мне, что он связался с некоторыми антикоммунистическими кругами на советской территории, что там его ждут и присоединятся очень многие даже из Красной гвардии, что они же снабдят его оружием и что его очень часто навещает, по поручению антикоммунистических организаций, начальник милиции города Джаркента (Джаркент находится в 33 верстах от китайской границы, т. е. в 78 верстах от Суйдуна), некто Касымхан Чанышев.

При нашем разговоре присутствовал капитан Д.К. Шелестюк, бывший командир одного из пехотных полков Отдельной бригады, оперировавшей некоторое время в конце 1919 г. в Джаркентском уезде, Семиреченской области, остатки которой рассеялись по Илийскому краю.

При упоминании атаманом имени Чанышева я невольно вздрогнул. Касымхана Чанышева я, как бывший председатель Джаркентской городской думы и управляющий Джаркентским уездом, знал очень хорошо. Это был молодой, лет 25, местный татарин, во время войны призванный в армию и служивший в г. Скобелеве денщиком у доктора квартировавшего там артиллерийского дивизиона. В конце 1917 г. он дезертировал из дивизиона, прибыл в г. Джаркент, где жили его мать и брат, и стал усердным сторонником коммунизма.

В первых числах марта 1918 г. квартировавший в Джаркенте 6-й Оренбургский полк ушел в Оренбург, Джаркент и весь уезд остались без всякой защиты. Касымхан Чанышев и писарь местного управления воинского начальника Шалин секретно организовали из всяких бродяг и преступников отряд в 78 человек, захватили никем не охранявшиеся военные склады с имевшимся там оружием и казармы и объявили себя местным отрядом Красной гвардии.

В моем распоряжении, как начальника уезда и председателя думы, было всего 35 милиционеров, которые немедленно разбежались, и город попал в руки этих бандитов. 14 марта я и целый ряд местных чиновников, находившихся в городе, прибывших с фронта офицеров и общественных деятелей были ими арестованы и заключены в тюрьму.

Все это я рассказал А.И. Дутову, умоляя его прекратить всякие сношения с Чанышевым, как с подосланным к нему советчиками провокатором.

Александр Ильич, улыбаясь, ответил мне:

– То, что было тогда, теперь совершенно изменилось, Чанышев – верный мне человек и уже доставил мне 32 винтовки с патронами, а в ближайшие дни доставит даже несколько пулеметов. Он и его группа дали мне обязательство сдать мне Джаркент без боя и вступить в мой отряд…

Как я ни старался убедить атамана не верить Чанышеву, он оставался при своем мнении. Тогда я просил Александра Ильича для его личной безопасности переселиться в казармы, чтобы быть постоянно под охраной отряда. На это Александр Ильич мне ответил, что, живя в казармах, он будет слишком стеснять своим присутствием офицеров и казаков в их повседневной, и без того весьма неприглядной, жизни и он на это пойти не может.

Наконец, я просил его принять более строгие меры к его охране в его резиденции и рекомендовал, чтобы дежурный офицер обязательно обыскивал каждого посетителя, прежде чем допустить его к атаману. «Бог с вами, Анастасий Прокопиевич, как я могу подвергать такому унижению людей, идущих ко мне с чистым сердцем», – возразил мне Александр Ильич. Мои просьбы ни к чему не привели.

Капитан Шелестюк во время нашего разговора с атаманом молчал, но они часто переглядывались, и мои доводы вызывали у обоих одинаковые улыбки. Из этого я видел, что капитан Шелестюк посвящен во все решения атамана и вполне согласен с ними.

Атаман не сказал мне, кто его и как познакомил с Чанышевым, но позже мне говорили близкие к Александру Ильичу, что это знакомство произошло через игумена Иону. Сам отец Иона мне никогда ничего об этом не говорил.

Александр Ильич пригласил нас в столовую позавтракать. Я и там, в присутствии его супруги, пытался еще уговорить атамана быть сугубо осторожным с посетителями, подобными Чанышеву, но он безапелляционно ответил мне:

– Я никого и ничего не боюсь, мне еще в Оренбурге одна весьма известная гадалка предсказала все то, что произошло со мною за последующее время, и даже то, что я попаду в Китай, где буду случайно ранен, но поправлюсь и вернусь в Россию с большой славой. Я верю в ее предсказания…

После завтрака он пригласил меня поехать с ним в казармы и посмотреть, в каких условиях живут его соратники.

Мы поехали в его экипаже. От его квартиры до казарм нужно было проехать версты две по дороге, идущей пустырями вокруг городской стены. Я обратил на это внимание атамана и сказал:

– Если Вы часто здесь ездите, то большевики могут Вас убить без всякого для них риска одним выстрелом или даже камнем.

– Какой же Вы трус, Анастасий Прокопиевич, – смеясь, ответил атаман, – я каждый день один верхом езжу подышать свежим воздухом верст за десять от Суйдуна в сторону России и ничего не боюсь. Я верю в предсказания моей гадалки…

В казармах Александр Ильич познакомил меня со всеми офицерами отряда. Побывали мы с ним в нескольких землянках-квартирах семейных офицеров, и я пришел в ужас при мысли, как эти несчастные люди будут жить в таких условиях зимой, т. к. морозы в этом районе доходят до 20 и ниже градусов по Реомюру.

С тяжкими мыслями об атамане и его отряде я возвратился в тот же день домой и вечером рассказал С.В. Дуковичу о нужде отряда. Мы тут же решили устроить в банковском помещении благотворительный в пользу отряда бал. В ноябре месяце такой бал был проведен и дал свыше тысячи серебряных долларов чистого дохода, что по местным условиям превзошло все наши ожидания. Кроме того, мы собрали некоторое количество медикаментов и оконного стекла, что было очень важно, т. к. и в том и в другом в отряде была большая нужда. Переданные нами выручка от бала и другие пожертвования значительно скрасили жизнь отряда.

Вскоре после этого Александр Ильич приехал в Кульджу и провел несколько дней в нашей среде. На устроенном нами в банковском доме в честь его большом ужине играл любительский эмигрантский оркестр, Александр Ильич и бывшие с ним здесь офицеры были в восторге от оказанного им кульджинцами приема и все веселились почти до утра.

На Рождество Христово атаман устроил в отряде елку, на которую пригласил нас и некоторых других беженцев. Елка прошла при общем веселье как гостей, так и милых хозяев. Расставаясь после этого с Александром Ильичом, никто не мог предполагать, что это была наша последняя с ним встреча. В ночь на 26 января в Кульджу прискакал из отряда гонец и привез нам печальную весть, что накануне вечером, в 7 часов, атаман опасно ранен большевиками. Я и некоторые другие кульджинцы с двумя докторами немедленно поехали в Суйдун. Прибыли мы туда около 9 часов утра. Мы нашли Александра Ильича уже мертвым. Он скончался рано утром от внутреннего кровоизлияния, вызванного ранением печени.

На следующий день гроб с телом Александра Ильича был опущен в могилу, приготовленную среди землянок, во дворе казарм отряда. Горько плакал отпевавший почившего отец Иона, навзрыд плакали осиротевшие чины отряда, плакали и все присутствовавшие.

Вот что рассказал нам свидетель покушения на атамана его фельдъегерь прапорщик Санков: «Касымхан Чанышев и киргиз, тоже Касымхан, часто бывали у атамана, и он подолгу с ними разговаривал один на один в своей канцелярии. Мы хорошо знали в лицо этих посетителей, и атаман приказал нам беспрепятственно пропускать их к нему. Около 7 часов вечера в роковой день, как только начало темнеть, мы заперли ворота в наш двор на засов. Часовые с винтовками в руках заняли свои посты: мой сын стоял у ворот, а казак Маслов в сенях квартиры атамана. Я и один вестовой сидели в нашей комнате. Кто-то постучал снаружи в ворота. Мой сын спросил, кто там. Ему ответили: «Касымхан Чанышев по спешному делу к атаману».

Сын отворил ворота, я в окно увидел вошедшим во двор киргиза Касымхана, а за воротами три верховые лошади и возле них Касымхана Чанышева и еще одного мусульманина. Так как эти визитеры посещали атамана очень часто, то я отнесся к этому спокойно, а только смотрел в окно и наблюдал за приехавшими. Я слышал, как Маслов доложил атаману о приезде Касымхана. Касымхан вошел в сени, прихрамывая. Атаман вышел к нему из своей спальни, поздоровался с ним и спросил, отчего тот хромает. Касымхан сказал, что он случайно по дороге ушиб ногу. Он вынул и передал атаману какой-то пакет. Маслов стоял рядом с Касымханом.

Как только атаман стал вскрывать пакет, Касымхан выхватил из своего кармана револьвер и в упор выстрелил в него, быстро повернулся к Маслову и вторую пулю выпустил в того. Атаман бросился к двери своей спальни, но убийца еще раз выстрелил в него и быстро выскочил за ворота. В момент стрельбы Касымхана в атамана и Маслова Касымхан Чанышев выстрелил и убил наповал моего сына. Я и бывший со мной вестовой бросились в дом атамана и увидели, что Маслов уже мертвый, пуля попала ему в шею. Атаман сидел на своей кровати, прижимая рукою на боку сильно кровоточившую рану. Другая рука у него тоже была ранена. Мы немедленно вызвали из отряда фельдшера Евдокимова, послали гонца в Кульджу к отцу Ионе и просили поскорее прислать доктора. Евдокимов делал все, что мог, но к утру атаман скончался. Убийцы, совершив свое каиново дело, быстро вскочили на лошадей и скрылись».

Так за свое чрезмерное доверие к людям поплатился жизнью один из наиболее выдающихся вождей Белого движения. Пуля подлого провокатора и кремлевского наемника отняла от нас признанного народного героя и борца за свободу русского народа и за нашу Родину. Он даже в изгнании был страшен кремлевским ворам, и они его убили.

Мы, почитатели погибшего за общее дело Александра Ильича Дутова, не можем его забыть, и его кровь нами должна быть отмщена палачам. Долгожданные сроки приближаются.

Руководитель убийства Касымхан Чанышев был вызван в Москву, принят Лениным и получил в награду золотые часы с бриллиантами, тоже, конечно, добытые путем убийства их бывшего владельца.

Через два года после смерти атамана казармы отряда были переданы китайскими властями Советам. Казаки, с дружеского разрешения католического духовенства, перенесли останки Александра Ильича на католическое кладбище в Суйдуне и на его могиле сложили пирамиду из крупного булыжника.

Покидая в сентябре месяце 1927 г. Илийский край, проездом через Суйдун, я посетил могилу Александра Ильича, вспомнил его рассказ о предсказаниях гадалки, и невольная слеза из моих глаз скатилась на могильный камень.

С. Рождественский¹⁴ Гибель атамана Дутова¹⁵

В конце 1920 г. в г. Джаркенте чекисты получили особо важное задание из Москвы от ВЧК: любой ценой и как можно скорее похитить или убить атамана Дутова, проживавшего тогда со своим штабом и казаками в китайском городе Суйдун. Как известно, атаман Дутов один из первых поднял восстание оренбургских казаков против большевиков сразу же после захвата ими власти в Москве.

Первая попытка чекистов проникнуть к Дутову окончилась неудачей. В городке Суйдун, лежащем в 50 километрах от границы и 100 километрах от Джаркента, сразу за китайским кладбищем стояла обнесенная высокими стенами с вышками на углах старинная крепость. За крепостной стеной – дом, в котором находился штаб Дутова и где он жил с женой. Дальше – казармы, в которых был расквартирован китайский гарнизон крепости. В нескольких пустовавших казармах разместились дутовцы и семиреченские казаки полковника Сидорова. Дутов из крепости не выходил, и его охраняли особенно преданные Оренбургские казаки. Чекисты-всадники, прибывшие из Джаркента, вернулись ни с чем – пробраться в крепость они не смогли.

Второй рейд тоже не увенчался успехом. Чекисты и разведчики вторично не смогли попасть в крепость. За день до их приезда в Суйдун в китайско-маньчжурском полку вспыхнули какие-то беспорядки и доступ в крепость был прекращен.

Третья операция была разработана и подготовлена в Москве самим Дзержинским и его помощником Яковом Петерсом. Как известно, Петерс сыграл видную роль в раскрытии заговора Локкарта— Рейли, и это он жестоко подавил мятеж левых эсеров. О нем сказал Ленин: «Петерс – работник крупный и преданный». Следует добавить: и жестокий палач-чекист, на совести которого многие тысячи убитых и замученных. В конце 1920 г. Петерс, по приказу Дзержинского, выехал в Среднюю Азию, чтобы возглавить борьбу с басмачами, крестьянскими повстанцами, ликвидировать белых атаманов и остатки их войск, эвакуировавшихся в Китай, а главное – уничтожить атамана Дутова.

Дзержинский и Петерс понимали, что налетом на штаб Дутова в Суйдуне ничего не добиться, а следовательно, было решено применить излюбленное оружие ЧК – засылка провокаторов и взрыв изнутри. Этот план был утвержден Москвой и постепенно стал проводиться в жизнь.

Нужно было найти предателей и провокаторов, но таких, которым мог бы доверять атаман Дутов. И предатель был найден… Однажды заведующий регистрационным пунктом Туркестанского фронта в Джаркенте Василий Давыдов и начальник милиции, бывший князь Касымхан Чанышев уехали на охоту. Через несколько дней они вернулись с богатыми охотничьими трофеями. Кроме председателя Джаркентской ЧК Суворова, никто, даже самые близкие люди, не знали о том, что Давыдов и князь Чанышев ездили в Ташкент. Там они встретились и совещались с Яковом Петерсом. Петерс на свидании сразу же показал прибывшим «охотникам» письмо атамана Дутова, перехваченное чекистами.

– Вот что он пишет полковнику Бойко, – сказал им главный чекист. – Бойко – это бывший командир казачьего полка, а теперь он инспектор Семиреченского облвоенкомата. На работе он скромный служащий, а вообще личность для нас очень опасная. Но вся его подпольная организация, а она довольно разветвленная, взята чекистами под контроль… Вот почему мы и не трогаем Бойко…

Ясно, что в эту организацию полковника Бойко чекисты внедрили своих агентов.

В письме к Бойко атаман Дутов, подготовляя восстание и новый поход, просил Бойко подготовить продовольствие в Барухадзиле, Джаркенте. «Нужен и клевер, овес, также мясо, такой же запас в Чилике… И хлеб по расчету на 1000 человек на три дня… Сообщите точное число войск на границе», – писал Дутов.

– А вот и второе письмо, – показал Петерс плотный листок. – Это письмо главарю ферганских басмачей Иргашбаю. Обратите внимание: чтобы польстить ему, Дутов даже называет его командующим армией в Фергане!

«…Еще летом 1918 года, – писал Дутов, – от вас прибыл ко мне в Оренбург человек с поручением связаться и действовать вместе против большевиков. Я послал с ним вам письмо и подарки: серебряную шашку и бархатный халат, в знак нашей дружбы и боевой работы вместе. Но, очевидно, человек этот до вас не дошел. Ваше предложение работать вместе со мною было доложено Войсковому правительству Оренбургского казачьего войска, и оно постановлением своим зачислило вас в оренбургские казаки и пожаловало вас чином есаула. В 1919 году летом ко мне прибыл генерал Зайцев, который и передал ваш поклон мне. Я, пользуясь тем, что из Омска от адмирала Колчака едет миссия в Хиву и Бухару, послал с нею вам вновь письмо, халат с есаульскими погонами, серебряное оружие и мою фотографию. Но и эта миссия, по слухам, до вас не доехала. В третий раз пытаюсь связаться с вами. Ныне я нахожусь на границе Китая и Джаркента, в Суйдуне. Со мной отряды, всего до 6000 человек. В силу обстоятельств, оружие мое сдано китайскому правительству. Теперь я жду только случая вновь его получить и ударить на Джаркент. Для этого нужна связь с вами и общность действий. Буду ждать вашего любезного ответа»…

– Теперь для вас ясно, – заметил Петерс, – что замышляет Дутов! И наше положение становится весьма опасным, оно будет еще тяжелее, если Дутову удастся связаться с басмачами… Нужно действовать, и как можно скорее!..

На этом совещании было решено войти в доверие к атаману Дутову, усыпить его бдительность, а затем похитить атамана, чтобы ликвидировать его, предав суду революционного трибунала. Вся надежда возлагалась на Чанышева: он – местный аристократ, князь, уроженец здешних мест. К тому же у него были родственники на китайской стороне, в Кульдже.

Дутов и его окружение могли поверить князю Касымхану Чанышеву. Он пострадал от большевиков: у его отца советская власть конфисковала всю землю и сады, раскинувшиеся на сотни десятин. Его отец сидел в советской тюрьме. Та же участь ожидала и молодого Касым-хана Чанышева, если бы он не согласился работать на большевиков и стать агентом ЧК…

Как он согласился и как его «обработали» чекисты, Альтов¹⁶, конечно, не пишет. Вероятно, и угрозами, и подарками; кнутом и пряником. Зная, что молодой князь Чанышев любил кутнуть и хорошо пожить, соблазнить его чекистам было легко. Ему сохранили жизнь и даже давали возможность кутить. Конечно, до поры до времени.

Петерс назначил руководителем операции по ликвидации атамана Дутова Василия Давыдова. Чекисты все же до конца не могли верить бывшему князю Чанышеву! Но ему было поручено набрать и возглавить группу исполнителей для проведения операции.

Под диктовку Давыдова князь Чанышев сразу же после возвращения с «охоты» написал письмо атаману Дутову. В письме Чанышев выражал недовольство советской властью, в частности, подробно описал все то, что большевики конфисковали у его отца. Он предложил в нужный момент перейти на сторону атамана Дутова вместе со своими милиционерами. В конце письма он просил позволить ему лично явиться к Дутову в Суйдун и подробно рассказать о готовящемся в Джаркенте восстании против советской власти. Это письмо Чанышев послал атаману Дутову с верным человеком, бывшим белым офицером.

Но шли дни, а ответа от атамана не было. Чанышев волновался теперь уже и за свою дальнейшую судьбу. Его начальник Давыдов стал как-то подозрительно поглядывать на бывшего князя. Тем временем положение в Джаркенте становилось все тревожнее и тревожнее. В архиве штаба Туркестанского фронта сохранилась телеграмма, посланная в Ташкент полномочному представителю ВЧК Петерсу: «Из Джаркента. Военная. Срочно. Секретно. В районе Чугучака корпус генерала Бакича и дивизия Степанова насчитывают, по последним данным, около 5000 человек. В районе Кульджи размещены остатки сил атамана Дутова и Анненкова – три тысячи бойцов. Дутов рассчитывает опереться на семиреченское казачество и на баев-мусульман. После перехода границы думает соединиться с басмачами Ферганы и Бухары». Эта телеграмма была подписана уполномоченным ЧК Василием Давыдовым.

Из Ташкента пришел приказ – немедленно приступить к операции по ликвидации атамана Дутова. Разговор Давыдова с Чанышевым был довольно бурным, но коротким. Он должен был начать операцию и попытаться прорваться к Дутову или же… «Вы сами знаете, что будет с вами! ЧК не любит шутить», – пригрозил чекист.

Морозной январской ночью Чанышев поехал за кордон, в Кульджу, где у него жили родственники. Утром он уже прогуливался по шумному и многолюдному, как все восточные рынки, кульджинскому базару. И здесь совершенно неожиданно – удача: он встретил Миловского. Бывший городской голова Джаркента, ярый враг советской власти. Он бежал за границу в Кульджу, узнав, что ему грозит революционный суд.

Они поздоровались, как старые знакомые, но у Миловского забегали глаза. Он знал, что князь Чанышев служил у большевиков…

– Приехал искать поддержки у его превосходительства атамана Дутова! – доверительно шепотом сообщил князь Чанышев Миловскому.

В чайной он поведал растерявшемуся Миловскому, как трудно ему, князю, работать у большевиков. Рассказал ему и о том, что многие милиционеры готовы выступить против большевиков.

– Если вспыхнет восстание или войска атамана Дутова начнут наступление на Джаркент, – заверял князь, – многие и ответственные работники присоединятся и будут бить большевиков. Уверяю вас, все они готовы выступить против Советов. Теперь понимаете, как мне необходимо повидать атамана Дутова!..

Миловский поверил. В этот же день он отвел Чанышева к священнику Ионе, духовнику атамана Дутова. Отец Иона пользовался особым доверием атамана. Они долго беседовали, изучая и стараясь распознать друг друга. Отец Иона внимательно слушал князя. Вначале с недоверием, но потом, после того, как Чанышев, зная от чекистов обстановку, рассказывал некоторые детали, священник стал более благожелательно прислушиваться к Чанышеву. В конце концов, прощаясь с князем, он сказал:

– Вы – наш человек! И вам необходимо познакомиться с атаманом. Он человек хороший, и если вы будете помогать ему, то он вас никогда не забудет!

Князю Касымхану Чанышеву везло на знакомых. На другой день в Кульдже он встретил другого знакомого – полковника Аблайханова. Чанышев пригласил его на обед. Полковник Аблайханов хорошо знал князей Чанышевых, поверил в легенду предателя. Так как Аблайханов служил переводчиком при штабе Дутова, то он без особых затруднений организовал Чанышеву первую встречу с атаманом.

На приеме у атамана Дутова Чанышев объяснил атаману, почему он принял должность начальника милиции у большевиков в Джаркенте. Он разыграл разгневанного сына, сказав атаману, что его отца снова арестовали большевики. (Ив самом деле, Чанышев знал, что отец его вторично арестован, в целях операции, чтобы заставить Дутова и его окружение поверить Чанышеву.)

– Я жду не дождусь, когда мне можно будет отомстить им за все это! – кричал, как настоящий актер, Чанышев.

Однако атаман Дутов держался настороженно. Чанышев понял, что так легко его не провести и одним словам он не поверит. Убедился князь и в том, что от отца Ионы и полковника Аблайханова атаман Дутов узнал многое из жизни его, Чанышева.

Когда князь Чанышев начал рассказывать о готовящемся восстании в Джаркенте, о других городах, готовых присоединиться к контрреволюционерам, о силах, которыми располагают заговорщики, разговор пошел оживленнее. Атаман Дутов рассказал князю Чанышеву, как трудно пришлось его отряду, когда измученные тяжелым переходом через перевал Кара-Сарык оренбургские казаки спустились в долину реки Боротолы. Без продовольствия, оружия и боеприпасов (все пришлось сдать на границе китайским властям, оставив лишь несколько винтовок для конвоя).

Только с приходом сотен Первого Оренбургского полка полковника Завершинского¹⁷ жизнь в Суйдуне пошла лучше. Удалось создать штаб во главе с полковником бароном Попенгутом¹⁸. Объявился на востоке Китая и член Оренбургского войскового правительства Анисимов¹⁹. Присланные им денежные суммы дали возможность поправить дела, закупить оружие, экипировать казаков.

Атаман приказал Чанышеву соблюдать строжайшую осторожность на посту начальника милиции Джаркента. Он рассказал ему, как чекисты разгромили подпольную организацию полковника Бойко только из-за того, что его соратники не соблюдали элементарных правил конспирации. Чанышев, конечно, лучше Дутова знал об этой акции чекистов, проведенной семиреченскими чекистами во главе с Эйхмансом. Тогда в одну декабрьскую ночь в разных пунктах было арестовано несколько сот заговорщиков, захвачены подпольные склады оружия и боеприпасов. В операции участвовали и джаркентские чекисты и милиционеры, арестовавшие агентов полковника Бойко в самом городе и в селах уезда.

Чанышев молча слушал атамана.

– О тебе, князь, знаю все! – сказал Дутов, поднимаясь и давая понять, что аудиенция окончена. – И ты знай: все могу простить, кроме измены! Если ты предашь – на дне моря достану и поставлю к стенке! Для связи я пришлю к тебе в милицию своего человека. Устрой надежно и смотри, чтобы с его головы волосок не упал бы! Понятно?

Чанышев благополучно вернулся в Джаркент.

Через несколько дней в управление джаркентской милиции был принят на работу новый делопроизводитель – Дмитрий Нехорошко, присланный для наблюдения самим атаманом Дутовым. Он должен был помочь «мятежным милиционерам» подготовить выступление и арест джаркентских большевиков. Но, в свою очередь, Нехорошко был немедленно взят на заметку чекистами. На службу его приняли, чтобы успокоить Дутова.

Вместе с князем Чанышевым Нехорошко составлял донесения атаману Дутову – предварительно продуманные и одобренные чекистами во главе с Суворовым и Давыдовым. Через князя Чанышева подобрали и своих связных – несколько человек чекистов во главе с Махмутом Ходжамьяровым, Газисом Ушурбакиевым. Эти «верные посыльные» доставляли почту в Суйдун и обратно. Они получили задание от чекистов – ближе познакомиться с охраной атамана Дутова и сделаться там, в штабе Дутова, своими людьми.

Дмитрий Нехорошко, считая, что он посылает «тайное письмо» Дутову (в действительности, конечно, известное чекистам), писал о Чанышеве: «Князь Чанышев действительно отдается целиком нашему делу. Что от него зависит, он все делает. Его работа деятельная, но очень остры шипы у советской власти. С нетерпением ожидаем Вашего прихода и начала действий!» Еще в свой первый визит предатель Чанышев, по приказу чекистов, должен был начертить план штаба и дома атамана Дутова. Уточнить этот план помог позже Махмут Ходжамьяров, трижды возивший донесения Чанышева к атаману Дутову.

Переписка с атаманом развивалась успешно. Отвечая на очередное письмо Чанышева, Дутов писал: «Письмо Ваше получил. Сообщаю новости. Анненков уехал в Хами. Все находящиеся теперь в Китае силы мною объединены. С Врангелем имею связь. Наши дела идут отлично. Сообщите точно число войск на границе, как дела под Ташкентом и есть ли у Вас связь с Иргаш-баем?» Вместе с этим письмом нарочный привез от Дутова несколько пачек воззваний к населению Семиречья от белых, к моменту восстания. Привез их нарочный – чекист Махмут.

Атаман Дутов в письмах к Чанышеву ставил такие требования, которые было очень трудно и рискованно выполнять. Однажды он потребовал, чтобы Чанышев из милиции отправил дутовскому резиденту полковнику Янчису²⁰ несколько винтовок. И пришлось самому Чанышеву лично отправиться к полковнику Янчису и передать ему оружие. Выполнение этого приказа еще более укрепило в штабе Дутова доверие к князю Чанышеву.

Однако положение в Джаркенте становилось тревожным. И чекист Давыдов, сообщив в Ташкент о возможности выступления белых, попросил разрешения Петерса как можно скорее «ликвидировать атамана». Разрешение было дано: «Если нельзя захватить, то убейте его».

Чекисты в Джаркенте начали действовать. В конце января 1920 г. весь Джаркент всполошила весть об аресте «белых заговорщиков» во главе с молодым князем Чанышевым. Многие видели, как утром конвоиры вели в ЧК Чанышева со связанными за спиной руками. По той же дороге провели Дмитрия Нехорошко и еще несколько человек. Эта акция была проведена по следующим причинам: нужно было обезвредить настоящих белых дутовцев, как Дмитрий Нехорошко, выданных Чанышевым, во-вторых, еще раз создать видимость ареста Чанышева, следовательно, показать, что и он – участник дутовского подготовляющегося восстания, и тем самым еще раз убедить дутовцев в том, что князь Чанышев – «свой человек» и «белый патриот»…

А через день границу перескакала оперативная группа чекистов во главе с князем Касымханом Чанышевым. Вместе с ним отправились «связные» Махмут Хаджамьяров и еще четверо. Все шестеро – уйгуры, ничем особенно не отличающиеся от местных жителей. Все шестеро – кавалеристы, меткие стрелки и жестокие исполнители чекистских приказов.

В Джаркенте тем временем поговаривали, что Чанышева, как особо опасного, отправили в Ташкент. И только в ЧК знали, где находится оперативная группа Чанышева. Знали и тревожились. Уже вторую неделю от них не было никаких вестей. Не попались ли они дутовским контрразведчикам? Суворов с Давыдовым решили послать в Суйдун Насыра Ушурбакиева. Ему было приказано пробраться в Суйдун на явочную квартиру, где должен был находиться Чанышев. Если они погибли, разузнать, как это произошло, и немедленно возвращаться в Джаркент. Если все идет нормально, включиться в состав группы и участвовать в операции. В чем суть операции – об этом скажет князь Чанышев…

Поздно ночью Насыр Ушурбакиев вброд переехал пограничную реку Каргос. К утру он въехал в пустынные улицы Суйдуна и быстро нашел дом явки. Через несколько минут он встретил там и брата, и Чанышева. Оказывается, все эти дни Чанышев с товарищами изучали подступы к крепости, интересовались, когда и как сменяются караулы, как вооружены патрули, познакомились кое с кем из часовых. Для этой цели они использовали опий и фляги со спиртом. Они выяснили, что в Суйдуне находится сравнительно небольшой казачий отряд. Но в крепость каждый день приезжали офицеры из Кульджи, Чугучака, Урумчи, Саньтая, Мазара и других мест, где расквартировались интернированные остатки Белой армии. Атаман Дутов сколачивал новую армию. С каждым днем он становился для советской власти в Семиречье все опаснее. Операция была назначена на 6 февраля 1921 г., на 10 часов вечера, когда городская жизнь замирает и улицы становятся пустынными. Позднее нельзя – атаман Дутов ляжет спать, тогда удвоят караулы на ночь и крепостные ворота будут закрыты.

Вот что пишет Владимир Альтов о дальнейшем: «Распределили обязанности. В штаб к Дутову идет Махмут Хаджамьяров – человек большой физической силы, меткий стрелок и лихой наездник… Касымхан Чанышев подробно ознакомил его с расположением постов. Получили подробные задания и другие участники. Старший из братьев Байсмаковых – Куудук, знакомый с часовыми, должен все время находиться как можно ближе к Махмуту, быть, как сказал Касымхан, его тенью. Сам Чанышев и Газиз Ушурбакиев будут прохаживаться у ворот крепости, готовые в любую секунду броситься на помощь Махмуту и Куудуку. Насыру Ушурбакиеву, Юсупу Кадырову и Мукаю Байсмакову поручалось прикрыть огнем отход главных участников операции в случае, если вспыхнет перестрелка.

Вечером 6-го февраля, как было намечено, группа Чанышева подошла к крепости.

– Пакет для его превосходительства, – сказал Махмут, показывая конверт с сургучными печатями.

– Жди здесь, позову дежурного, примет! – ответил часовой.

– Велено вручить лично в руки, видишь? – показал он дутовцу подчеркнутые двумя жирными чертами слова: «Совершенно секретно» и «Вручить лично».

И не дожидаясь, пока казак будет раздумывать, отодвинул его плечом и спокойно, как будто каждый день ходил по этой дорожке, зашагал к дому, стоящему в глубине двора, почти у самой крепостной стены. Разговор с охранником у дома был примерно таким же. Только тот доверительно добавил: «Кажись, их превосходительство уже почивают…»

Атаман Дутов полулежал на тахте, о чем-то вполголоса говорил с адъютантом, который разбирал на столике бумаги. Кроме этого, Махмут успел заметить только поблескивающие в свете лампады иконы. Аихо козырнув, Махмут протянул пакет. Адъютант вскрыл его и подал атаману. Дутов стал читать вслух: «Господин атаман, хватит нам ждать… Пора начинать. Я все сделал. Ждем только первого выстрела»… И вдруг метнул исподлобья острый, изучающий взгляд на гонца. Тот стоял, как изваяние. Атаман стал читать дальше: «Сожалею, что не смог приехать лично…»

– А где Чанышев? – так же резко вскинув голову, спросил Дутов.

– Он ушиб ногу и сам приехать не может, – спокойно ответил Махмут. – Он ждет вашу милость у себя в доме!

– Это что еще за новости? – выкрикнул атаман.

Это были его последние слова. Махмут понял, что вариант похищения атамана Дутова отпадает. Выхватив наган, он выстрелил в упор. В то же мгновение на него бросился адъютант. Еще выстрел – и адъютант свалился к ногам Махмута. Махмут выстрелил еще раз в Дутова, свалившегося с тахты. И тут же бросился бежать.

Услышав выстрелы, часовые бросились на выручку. Но их остановили пули Байсмакова, Чанышева, Ушурбакиева. Секунды тянулись мучительно. Но вот из дома появился прихрамывающий Махмут: выбегая, он оступился, повредив ногу. Друзья подсадили его на коня. Пока дутовцы, перепуганные стрельбой в крепости, приходили в себя, быстрые гиссарские кони уносили чекистов по разным дорогам. Чанышев и Газиз ускакали на Кульджу, Махмут и другие – к границе, Насыр Ушурбакиев – на хутор Дагра, место явки. Ему нужно было переждать и получить подтверждение, что операция завершена.

Утром хозяин хутора Дагра отправился в Суйдун. Вернувшись, он рассказал о том, что атаман Дутов и его адъютант убиты. По улицам города носились всадники, задерживая всех подозрительных. На воротах крепости висела бумага, в которой сказано, что каждый, кто доставит в штаб хотя бы одного из террористов, получит за живого 5000 золотых рублей, за мертвого 3000 рублей…

Участники операции вернулись в Джаркент и немедленно сообщили в Ташкент Петерсу и в Москву Дзержинскому об убийстве атамана Дутова, добавив, что «все наши благополучно вернулись»… Приказом по Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Давыдов, Чанышев и Ходжамьяров за акт, «имеющий общереспубликанское значение», получили золотые часы. Остальные участники получили другие «высокие награды». Главный участник и предатель – князь Касымхан Чанышев получил и удостоверение, подписанное полномочным представителем ЧК Петерсом: «Дано сие тов. Чанышеву в том, что он за непосредственное руководство операцией убийства атамана Дутова награжден золотыми часами и цепью от ВЧК за № 14365, что и удостоверяется подписью с приложением печати ВЧК»… Это и была цена предательства князя Чанышева.

В этом описании советского журналиста, мы, конечно, не знаем, где правда, а где пропагандная ложь. Однако факт убийства атамана Дутова советскими чекистами достоверен. Тогда он для них представлял большую опасность, в связи с общей обстановкой в стране. В те дни советская граница в Семиречье была приведена в боевую готовность. В Джаркенте и в других пограничных городах был введен комендантский час и особое положение. Советские комиссары серьезно опасались нападения белых из-за границы. Боялись, что дутовцы и другие белые начнут мстить за убийство атамана Дутова. Но этого не случилось – некому было заменить атамана Дутова.

Спустя несколько месяцев части Красной армии перешли границу Китая, разгромили интернированные и обезоруженные полки корпуса генерала Бакича и тем самым ликвидировали опасность вторжения белых в Семиречье. Военное положение было отменено, но агенты ЧК усилили свою работу по «ликвидации врагов» советской власти. Расстреливали беспощадно и без суда, по решению комиссии ВЧК. Чекисты ловили тогда бежавших белых и в приграничных городах Китая, не считаясь ни с какими международными законами…

В октябре 1971 г. в газете «Новое русское слово» было помещено письмо в редакцию г-на Ю. Маркова о судьбе убийцы атамана Дутова, которое приводится ниже.

«Не так давно в «Новом русском слове» была напечатана статья о гибели атамана Дутова в Кульдже. Предателем и убийцей назван некий князь Чанышев, тогда начальник милиции в г. Джаркенте (теперь город Панфилов). Оснований сомневаться у меня нет, и думаю, что могу осветить дальнейшую карьеру предателя. В середине тридцатых годов командиром 3-й горно-стрелковой дивизии в г. Термезе был тоже Чанышев²¹, бывший царский офицер; говорили, что он бывший князь. Это был рослый, красивый, атлетически сложенный татарин. Лично знаком я с ним не был, но близко видел несколько раз. Летом 1937 года, как заслуженного партийца, – его, конечно, сгребли. Вновь я встретил его в январе 1940 года у подъезда 1-го дома обороны в Москве. Вид его не оставлял сомнений о месте, откуда он только что вышел. Очевидно, переодеться ему было негде. С началом войны он попал на активную службу и к концу ее стал генерал-лейтенантом, комкором. В советском Военно Историческом Журнале (кажется, за 1961 год) видел его на снимке с реабилитированным комкором Тодорским, просидевшим 16 лет, и маршалом авиации Новиковым. Отдельный и очень хороший снимок Чанышева помещен в воспоминаниях маршала Рокоссовского «Солдатский долг». Искрение уважающий Ю. Марков».

Д. Кочнев²² Шанхай, Буаугун – Эмиль, Красногорск и Оренбург²³

Приближающийся день войскового праздника, День святого великомученика и Победоносца Георгия, невольно будит в душе воспоминания о таковых же днях, проведенных в прошлом. И как ни странно, но дни, отстоящие значительно далеко, запечатлелись в памяти сильнее и рельефнее. Десятки лет в Шанхае, и все войсковые дни слились в один. Трудно сказать, чем отличался праздник 33-го года от 32-го или 30-го, 40-го от 43-го и т. д. Прошли, слились в одну шаблонную картину жизни серенькой обыденщины, не оставив в душе четкого следа. А чем дальше по времени, тем ярче.

Вот ясно, четко до мельчайших подробностей вижу стоянку казаков на реке Булугун в Монголии. Солнечный день. Церковь из тола, под ногами прошлогодняя ветошь, среди которой пробивается ярко-зеленая свежая травка. Кусты карганы и облепиха, покрытая желтым цветом. Полянка и небольшие бугры, на которых разбросаны землянки 1-й и 2-й сотни и дырявые прокопченные хотхуры 4-й сотни.

Коней у нас уже нет. Часть продали или сменяли на муку, толкан, на табак и на люшки с китайской жаной, а большей частью раскрадены монголами и киргизами. Но все это нисколько не портит праздничного настроения. После молебна парад. Парад принимает старший оренбуржец генерал-майор Карнаухов²⁴ и почетный гость начальник отряда полковник Сокольницкий²⁵. По окончании официальной части начинаются игры. Открывает занавес из долимбы тоже тыловый театр. Хор, песни, танцы и на душе весна и праздник. Все бодрит какое-то чувство лучшего будущего. Все чего-то ждут и на что-то надеются.

Вот еще дальше лагерь на реке Эмиль 1920 г. День хотя и солнечный, но ветреный и холодный. Чистое поле. С одного края громадная брезентовая палатка, а в ней китайский генерал – чугучакский Фу-ду-тун, почетный гость на нашем конном празднике. Вокруг намеченного живой цепочкой круга толпятся тысячи казаков и солдат, среди которых время от времени мелькают китайские «чирики» – так называли китайских солдат, одетых в синие куртки с нашитыми на груди и на спине красными кругами, а в них какие-то китайские иероглифы. Кое-где виднеются черномазые и скуластые, с длинными косами «солоны» – родные братья наших калмыков – и, наконец, в большом числе милые нашему сердцу малахаи местных киргизов, вид которых заставляет на некоторое время забыть, что мы в Китае, а не у себя в зауральской степи.

На старте Бакич на своем рыжем англо-арабе, полковник Сергей Глебов²⁶, полковник Разумник, Степанов, войсковой старшина Малятин, полковник Могилев на своем киргизе, на котором он в дни своей партизанщины рассекал под Ак-Булаком и Мартуком, и много других все милых и дорогих по совместной работе лиц.

Конечно, первым пришел Бакич. Помимо хороших качеств коня вообще, это был лишь один из многих тысяч коней отряда, питавшийся хлебом, т. е. овсом или ячменем. Тогда как кони чинов отряда были только на подножном корму, равняясь по своим хозяевам, которые в это время все сидели на пище «святого Антония».

Начавшаяся вслед за этим заездом казачья джигитовка сразу же завоевывает симпатии всей многотысячной аудитории, заставляя забыть победу Бакича. Особенным успехом у азиатской части зрителей пользовались номера с умыканием невесты и увоз раненого казака, сопровождавшиеся стрельбой холостыми патронами.

За Эмильским праздником выплывает в памяти «Красногор» 1918 г. Картина совершенно другая. Родной и милый казачьему сердцу вид. Станичная площадь, окруженная со всех сторон порядком добротных казачьих домов.

В центре церковь. Напротив ее школа, служившая в то время казармой для партизанского отряда. Перед церковными дверями выстроился только что сформировавшийся после мартовского набега на Оренбург партизанский отряд под командой есаула Жукова. Состав его как возрастной, так и по форме разношерстный.

На правом фланге стоит душа отряда, редкостный пример бойца-фанатика, верящего свято в правоту своего дела и в его конечный успех, – это 70-летний богатырь с серебряной бородой по пояс, войсковой старшина в отставке Михаил Илларионович Алеманов, фигура по своим духовным качествам, как и по внешности, чрезвычайно выдающаяся и требует того, чтобы на ней остановиться подробнее, что и будет сделано мною особо. На левом фланге стоит знаменитое в то время красногорское орудие – на фургонном передке за неимением артиллерийского зарядного передка, и около него лихой артиллерийский взвод сотника Туркова: два-три казака-артиллериста, два гимназиста, один кадет, один чиновник губернской контрольной палаты Булгаков, артист хора Плотников, подъесаул П.С. Морев и еще несколько партизан.

Парад принимает атаман Красногорской станицы подхорунжий Афанасий Яковлевич Арапов и военная комиссия, отвечающая за все. Оренбург и Орск в руках большевиков. Станицы вверх и вниз по Уралу от Красногора держат нейтралитет. Станицы по Саккюр вдоль линии ж. д. также.

Фактически Красногор стоит как одинокий утес, окруженный большевиками, но в сердцах и душах нет ни страха, ни тени сомнения, что мы в конце концов победим. На душе светло и спокойно. Вся станица радостно отмечает день войскового праздника. Казачата громко распевают: «Красногорская станица, всем станицам голова. Комиссаров не боится и орудье не сдала».

Урал в полном весеннем разливе. На левом киргизском берегу показался конный разъезд шесть-семь коней. Кричат и машут руками. За дальностью ничего разобрать нельзя. Послали лодку. Возвращаются с сияющими лицами. Пришел разъезд для связи от линейных станиц под командой прапорщика П.А. Федорова. Все станицы по Илеку восстали. Праздник вдвойне.

А вот и еще дальше День святого Георгия в Оренбурге до революции и до германской войны. Весна в это время в разгаре. Акация, сирень и липа в цвету. Я мальчик-кадет Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса. В составе корпуса стою на Неплюевской улице против здания войскового хозяйственного правления. Левее нас 2-й Оренбургский кадетский корпус, дальше гимназия, реальное училище и другие учебные заведения, затем войска, принимающие участие в параде. Правее нас, непосредственно против войскового штаба, юнкера Оренбургского казачьего училища, льготные и господа офицеры и атаманы станиц, собравшиеся в Оренбург на войсковой праздник. И крайний справа войсковой хор трубачей. Незабываемый момент. Под знамя, «Слушай. На кра-ул!» оркестр играет «Коль Славен», и из подъезда войскового штаба начинают выносить войсковые знамена, значки, бунчуки, грамоты и другие войсковые регалии. После чего вся колонна участников парада торжественно двигается через Войсковую площадь, отделявшую город от Оренбургской станицы (в просторечии – форштадт) к Войсковому Георгиевскому собору, с колокольни которого, по преданию, Емельян Пугачев обстреливал г. Оренбург из пушки.

После торжественной литургии, совершаемой всем сонмом духовенства города, все участвующие в параде так же торжественно возвращаются на Войсковую площадь, где после краткой литии и молебна у часовни, расположенной на краю Казачьего сада, Войсковой атаман в присутствии многих десятков тысяч собравшихся к этому времени зрителей принимает парад. После артиллерийского салюта льготной батареи и здравиц за Государя Императора и за Августейшего Атамана всех казачьих войск – Наследника Цесаревича мы с гордо поднятыми головами проходим церемониальным маршем перед Войсковым атаманом вдоль фронта войсковых знамен, регалий и множества заслуженной войсковой старшины, лица и груди которых украшены почетными рубцами ранений и множеством орденов, крестов и медалей за ряд походов и сражений. Особенно четко врезались в память колоритная фигура и лицо войскового старшины Черенжалова и могучая, богатырская фигура одного из атаманов станиц с серебряной бородой по пояс, атаманской насекой в руке, в длинном, старого образца чекмене с голубым кушаком и большой серебряной медалью на шее, помимо крестов и медалей от плеча до плеча.

Вспоминая эту картину, я вновь переживаю то чувство войсковой казачьей гордости, наполнившее тогда маленькое еще сердце кадета. «Я тоже оренбургский казак и буду всегда носить голубой лампас». По окончании парада запыленные входили, отряхиваясь, в войсковое хозяйственное правление, где уже ожидали нас накрытые столы с угощением.

Празднично шумел в тот вечер Оренбург. Казаки справляли свой войсковой день. И долго, долго в ту ночь казачки поджидали, а иногда и собирали своих подгулявших атаманов.

А. Макеев²⁷ Бог войны барон Унгерн²⁸