На выходе из Андаманского моря мы с ходу попали в сильный шторм. Принятый по радио прогноз не радовал – впереди завис циклон никак не меньше чем на трое суток. Танкер «Илим», поменяв курс, встал носом к волне, и началась нудная выматывающая килевая качка, до тошноты знакомая всем, кто бывал в Индийском океане. Иллюминаторы кают и кубриков были задраены «броняшками», все время горел свет, терялось чувство времени. Народ жил по штормовому расписанию от вахты до вахты, выйти на верхнюю палубу без риска быть моментально смытым было совершенно невозможно. Все, что могло быть смыто и погнуто, было смыто и погнуто, и мрачный старпом подсчитывал убытки в своем хозяйстве.
Судно было полностью загружено флотским мазутом и соляром, глубоко сидело в воде, и громадные волны свободно перекатывались через танкерную палубу, так что с мостика казалось, что ее уже и нет вовсе, а мачта просто торчит из воды. Однако экипаж состоял далеко не из новичков, и никто из моряков панике особо не поддавался.
Капитан Константин Бабушкин сидел в своем высоком кресле на мостике уже почти сутки и часто пил кофе, привычно внимательно всматриваясь покрасневшими глазами в пустынный бушующий океан. Штормовой пейзаж особой радости не вызывал – все время шел ливень, низкие, аспидно-черные тучи почти цеплялись за мачты, изломанная линия горизонта больше походила на горный хребет. Временами огромные волны, словно тараны, обрушивались на танкер то с одного борта, то с другого, и от каждого удара он содрогался и скрипел шпангоутами, то влезая на гребень одной волны, то скатываясь вниз по спине другой, словно игрушечный кораблик, то выбивая форштевнем тучи брызг, то завывая оголенным винтом.
На камбузе было особенно сложно, кокам вокруг плиты приходилось выполнять почти цирковые номера, чтобы приготовить обед для экипажа. Да и нормально поесть и поспать тоже стало проблемой. Даже просто передвигаться по коридорам и трапам надо было, выделывая замысловатые пируэты, крепко держась за поручни и временами повисая в воздухе.
На второй день ветер начал стихать, дождь прекратился, и яркое тропическое солнце осветило еще волнующийся океан, а следующим утром уже ничто не напоминало о прошедшем шторме. Мы приближались к экватору, направляясь далеко на юг, – для обеспечения судов космической разведки и соединения боевых кораблей восьмой оперативной эскадры, находившегося в автономном плавании.
До точки рандеву оставалось четверо суток хода. Стояла хорошая штилевая погода. Над зелено-голубой, словно покрытой морщинистым покрывалом, гладью океана лишь изредка низко пролетали стайки летучих рыб да величаво парили редкие альбатросы. Даже вездесущие чайки не залетали в эти широты.
На карте похода, вывешенной в кают-компании, картонный силуэт судна находился где-то на середине Индийского океана. Мы провели уже несколько заправок боевых кораблей и сейчас направлялись в район встречи с судном обеспечения космических полетов «Маршал Неделин».
Для судового врача при хорошо налаженной службе особой работы по прямой специальности на судне обычно нет (народ отличается бычьим здоровьем), вот и начинаешь себе ее искать – то штурманам поможешь карты корректировать, то с боцманом чего-нибудь покрасишь, а сегодня мы с помполитом Леонтьичем допоздна обновляли наглядную агитацию.
Леонтьич, полный лысоватый мужчина лет сорока восьми, в прошлом судовой механик, по воле родной партии ставший помполитом, был в общем-то человек добрый и неплохой и работа у него была нужная, но вот выступать публично он совершенно не умел и начитанностью отнюдь не блистал. Народ приклеил ему кличку «Гитлеровец» (с ударением на «О»), потому что однажды на политзанятиях по истории Второй мировой войны, читая подготовленный политотделом текст, в безобидной фразе «…полчища гитлеровцев захватили Брюссель» он умудрился полностью неправильно расставить ударения.
Хамоватая боцманская команда отреагировала дружным ржанием, мотористы заухмылялись, а второй механик, доселе безмятежно дремавший на задних рядах, проснувшись, от неожиданности начал что-то судорожно записывать в конспект, чем еще добавил веселья. В общем, политзанятие (на наш взгляд) вполне удалось, а ораторский дар Леонтьича получил широкую известность в бригаде. Водилась за Леонтьичем и еще одна особенность – после приема спиртного его курносый нос приобретал насыщенно-красный цвет и являлся самым главным «индикатором» произошедшей выпивки. Зная об этом даре природы, Леонтьич пить на судне избегал – по крайней мере днем.
…Этой ночью мне что-то не спалось, и я вышел подышать на шлюпочную палубу. После кондиционера сразу стало жарко. Стояла тихая лунная ночь, незнакомые созвездия южного полушария непривычно низко висели над океаном, а громадная полная луна с хорошо видными кратерами озаряла все вокруг каким-то неестественно-ярким светом. В такие ночи обычно хочется думать о смысле жизни и о глубинах мироздания. А так все почти по Гоголю – чуден Индийский океан при тихой погоде, редкая птица долетит до его середины… Ну и так далее.
Пароход шел по лунной дорожке, под ногами слегка вибрировала палуба, приглушенно и размеренно шумел внизу дизель, раскаленный воздух дрожал над трубой, в струе воздуха дрожали звезды, за кормой серебрился в лунном свете ровный, как натянутый шнур, кильватерный след – на «Илиме» традиционно служили хорошие рулевые.
Захотелось окунуться в прохладную воду. Я зашел на мостик, получил «добро» от вахтенного помощника и, прихватив полотенце, направился на полубак, где у нас был бассейн, в который накануне закачали чистейшую забортную воду.
В бассейне, немного покувыркавшись, я лег на спину и, раскинув руки, просто лежал, полностью расслабившись, уставясь в близкое звездное небо, благо соленая вода спокойно держала тело на плаву. Сюда не доносился шум машины, было очень тихо, темно и только еле слышное монотонное шипение воды, рассекаемой форштевнем, свидетельствовало о том, что мы куда-то движемся. Сознание полностью отключилось от действительности.
Внезапно звезды стали пугающе близкими, тело совершенно легким, невесомым, и я буквально воспарил над миром, как в детских снах. И ошалел – подо мной по серебряной лунной дорожке плыл маленький черный силуэт корабля…
«Но так же не может быть», – запротестовал мозг, страх охватил разум, и… я очнулся в бассейне. Вылез из воды и, вконец озадаченный, пошлепал к себе в каюту. Что же это было?
На шкафуте наткнулся на Леонтьича, тот стоял в одних шортах, солидных размеров брюшко, перевешиваясь через ремень, напоминало кранец, а «индикатор» ярко светился в полутьме, – видать, наш помполит успел-таки заглянуть в шифровальную каюту, где хранился судовой запас спирта, и там слегка причаститься.
– Что-то не спится мне сегодня, док. Да и душно в каюте, со старпомом в шахматишки вот сыграли, так всю каюту задымил своей трубкой, – пожаловался Леонтьич.
– А вы в бассейн сходите, освежитесь, – предложил ему я не без задней мысли. А что, нехай тоже полетает, мне не жалко!
Помполит позвонил на мостик и, шаркая тапочками по палубе, пошел к бассейну. Я быстро пробежал в ходовую рубку. Там было темно и тихо, только квадраты лунного света лежали на линолеуме да уютно светились в темноте картушка компаса и репитеры приборов. Пароход шел на «авторулевом», матрос что-то красил на правом крыле мостика, вахтенный второй помощник Саня Хлюпкин сидел в своем левом высоком кресле и меланхолично смотрел вперед, в пустынный океан. На экране локатора не было ни одной цели на двадцать миль вперед, так что можно было и немного расслабиться.
Из рубки был виден край бассейна, в котором в туче брызг плескался Леонтьич. Потом минут десять не было видно ничего, затем он выскочил из бассейна и шустро побежал обратно в надстройку, периодически теряя тапочки.
– Чего это с ним? – позевывая в кулак, спросил Саня.
– Конспекты забыл, наверное, – сказал я ему, и мы оба тихонько посмеялись.
На завтраке Леонтьич, обычно весьма оживленный, сидел непривычно тихо и выглядел задумчивым, невпопад отвечая на вопросы капитана. В его глазах явственно читалось недоумение.
На следующий день в положенной точке мы встретились с «Маршалом Неделиным». Громадный корабль, весь в решетчатых круглых антеннах космической связи, величественно лежал в дрейфе, слегка покачиваясь на океанской зыби. С кормы танкера подали шланги, началась заправка.
Мы со стармехом и начальником радиостанции отпросились у капитана сходить на «Неделин» каждый по своим делам. Увязался с нами и Леонтьич.
На рабочем катере мы подошли к борту и по штормтрапу поднялись на палубу. Встретили нас очень радушно. Начальник медслужбы показал мне весь медицинский блок, который больше смахивал на научную клинику, напичканную самой современной аппаратурой, тренажеры и барокамеры для космонавтов.
Все это здорово впечатляло, особенно по сравнению с нашими скромными возможностями. Улучив момент, я рассказал начмеду о своем «полете в космос», и тот, немного подумав, дал примерно такую трактовку: «Потеря тактильной чувствительности в воде привела к возникновению ложных ощущений. Ну, а судно на лунной дорожке – это, брат, классический глюк. Фантастики надо поменьше читать. И вообще, больше никому ни слова. Разбираться-то никто не будет – спишут с флота «по шизе». Тебе оно надо? А вообще-то нам ребята-космонавты и не про такие вещи рассказывали. Мало сказать, что странные… Но тоже – молчок!». Приняв внутрь по сто граммов неразведенного медицинского спирта, мы расстались почти друзьями. На прощание начмед нагрузил мне бумажный мешок всякими дефицитными медикаментами, с коим я чуть не загремел со штормтрапа в качающийся на волнах катер. Потом в катер буквально свалился Леонтьич с пылающим «индикатором» и приличным свежим выхлопом, заботливо сжимая в руках сверток с какими-то плакатами. Сверток издавал булькающие звуки и выглядел весьма подозрительно. Не иначе Леонтьич разжился казенным «шилом». «Визит вежливости» явно удался, поскольку и стармех, и начальник радиостанции тоже выглядели ну очень довольными, со всякими мешочками и свертками в руках.
К вечеру к «точке» подошли еще корабли, и началась работа. Было уже не до бассейна и не до экспериментов с астральными полетами. Да и погода заметно испортилась – угасающий диск луны то и дело закрывался облаками, и только Южный Крест приветливо сиял своими звездами сквозь рваную кисею облаков. Теплый ветер развел волны с белыми «барашками», и наполовину разгруженный танкер заметно, хотя и плавно, качало на тягучей океанской волне. Заправившиеся корабли ушли, просигналив «счастливого плавания», и океан снова опустел. Танкер получил приказ следовать в Коломбо, и мы тронулись в обратный путь, сделав небольшой крюк к зеленым островам архипелага Диего-Г арсия.
…Мне еще много раз приходилось бывать в южных широтах, но больше никогда и нигде я не испытывал такого чувства раскрепощенности и блаженства полета. До сих пор не нахожу этому разумного объяснения.
Но иногда во сне я снова вижу под собой безбрежный простор Индийского океана и черный силуэт танкера на лунной дорожке и снова куда-то лечу… А Южный Крест снова сияет прямо над головой…