Не успела еще ночная тень покинуть душные городские улочки, когда Пилар, уставшая и сонная после рабочей смены, спрыгнула с ножки заводского автобуса.
Забежала в круглосуточный супермаркет, зевая в пустых проходах овощного отдела минут пятнадцать вспоминала вчерашний обед.
– Что же ты вчера кушал, маленький мерзавец? – рассуждала она вслух. – Сосиски с макаронами?.. Хм, и время не придется тратить на готовку, Пабло сам все сварит… Нет, у него уже изжога скоро будет от этих сосисок… ночью надо было думать, что покупать, а ты все книжки свои читала…
Суп в банке, две баночки йогурта и бутылка молока. На кассе увидела шоколадку, задумалась, прикусив губу.
– Покупаете? – спросила кассирша.
– Ага.
Ценник вышел неожиданно большим, но не отменять же. Вышла из магазина в легком притуплении, считая деньги в голове, беззвучно шевеля губами, прикидывая варианты до зарплаты.
– Ладно, это шоколадка для Пабло, надо же ему вкусности покупать, – успокоила себя Пилар.
На часах было уже семь, когда она зашуршала ключами у дверей квартиры, а в мыслях: "первая пара в девять, последняя в два, как ты собираешься не отключаться?"
Очутившись в квартире, словно зомби потянулась на кухню, быстро скинув кеды.
– Кофе, – говорила с собой Пилар чтоб не уснуть, раскладывая купленное в холодильник. – Две ложки, и кружку побольше…
Глаза слипаются, похлопала себя по щекам, поставила чайник в раковину, набрать воду.
– Что за запах?
Едва не провалилась в сон, ставя чайник на плиту, зажмурилась, открыла глаза, и только сейчас посмотрела на пол, под ногами у плиты кусочки слипшейся рыжей шерсти.
– Идиот, – хлопнула себя ладошкой по лбу Пилар и побежала в соседнюю комнату.
Пабло клубочком, в одних трусах лежал на раскладушке, пятки черные, на щиколотках капли застывшей грязи. Простыня валялась на полу вместе с подушкой, весь пол в шерсти и комках земли, одежда в коробке у дверей грязная и сырая.
Ему было четырнадцать, но выглядел он не по годам взрослым, намного крупнее и сильнее сестры, но сейчас, увидев его, спящего, сжавшегося, обхватившего во сне свои колени, ведь как обычно на ночь оставил окно нараспашку, позабыла Пилар весь свой гнев и лишь задрожала, хотелось ей ругаться и плакать, но сил никаких уже не было.
– Дурак, – прошептала она.
Пощупала его лоб. Теплый, все в порядке. Потрясла за плечо.
– Просыпайся, – шепотом, голос куда-то пропал, повторяла она.
– А? – Пабло повернулся к ней, зевая, пытаясь разлепить глаза. – куда так рано будишь?
– Ты чего вчера делал? – Пилар почувствовала, как подступают к глазам слезы, а в горле комок мешает говорить.
– А что такого? – Пабло сел, почесал свою кудрявую шевелюру. – Еще рань такая, я бы спал, а теперь вот разбудила.
– Шерсть, – сказала Пилар. – Весь пол в ней.
– А…
Он встал, поискал взглядом одежду.
– И грязь, – сказала Пилар.
Голос теперь вернулся к ней.
– Иди, немедленно прими душ.
Она схватила брата за руку и повела за собой, включила воду в душе, затолкнула его в ванную комнату и вышла, заперев дверь, оперлась на нее спиной и прижимаясь, медленно опустилась, сев на пол.
– Ну и что такого? – сквозь шум воды донесся голос брата. – Ты ведь знаешь, что это часть меня? Я не могу не превращаться.
– Можешь… – она сжала зубы, в горле пересохло от желания ругаться матом. – Знаешь, что с тобой сделают, если поймают?.. А твои дружки? Один из них проболтается, решит разбогатеть и все!
– Никто из братства не проболтается даже под страхом смерти.
– Братства… – повторила она и заметила, что на тумбочке для обуви у входной двери чего-то не хватает, – где у тебя второй кроссовок?..
Шум воды стал сильнее.
– Я спросила, где второй кроссовок?
Пилар встала и осмотрела все вокруг тумбочки, сходила в комнату брата и вернулась, сжимая кулаки.
– Где кроссовок?! – ударила она кулаком по двери и услышала, как со скрипом закрылся кран и шум льющихся струй воды прекратился.
– Где? – повторила она, но ответа не было.
На кухне засвистел кипящий чайник, вздохнув, Пилар отправилась к нему. Она уже помешивала ложкой кофе, когда на кухню, осторожно ступая, зашел Пабло.
– Ты вот чего такой злой ко мне? – рассматривая кофейную пенку, спросила Пилар.
– Это случайно… – опустив глаза, ответил Пабло.
Он все ждал, что Пилар будет ругаться, но она молчала. Оставив кофе, смотрела, как солнце рисует на металлических крышах соседних домов огненную черту.
– За нами кто-то гнался, – начал Пабло, – …мы торопились, кроссовок куда то пропал и у меня не было времени искать его… я схожу днем и поищу…
– Нет, – ответила Пилар. – Пусть лучше сгниет в этом проклятом лесу.
– Просто… как же мне жить без своей лисьей стороны?.. Ну… я не могу бросить ее, как ты… это… это часть меня, это вся моя жизнь…
– Жизнь, это список дел, – холодно ответила Пилар. – И не больше.
Помолчав, Пабло спросил чуть слышно:
– Что теперь будет?
– После универа пойду тебе за новой обувью… пей чай, пока горячий, в холодильнике есть для тебя шоколадка, – ответила она.
Пабло постоял еще и ушел к себе. Маленькими глоточками Пилар допила кофе и пошла в душ.
Джинсы и рубашка слишком пропахли работой, чтоб носить в приличное место, Пилар посмотрела в шкафу и поняла, что чистой одежды у нее нет. Ничего, зато есть у Пабло. Постучалась и приоткрыла дверь. Пабло плотно закутавшись в простыни, лежал, отвернувшись к стене.
– Что еще ты хочешь? – спросил он. – мне и так стыдно.
– Ничего, переживешь, – ответила Пилар.
Пабло изнашивал одежду куда быстрее ее, поэтому Пилар часто покупала ему что-то новое. Вот совсем не надевал еще светло-коричневые брюки и белую сорочку, покупала ему для школы, чтоб выглядел прилично, а он так и не носил ни разу.
Унесла к себе в комнату одежду и примерила. Сорочка была длинной и просторной, почти до колен, одела под нее майку, из тех, что пахли посвежее, а сорочку не стала застегивать, закатав рукава до локтей. Брюки тоже пришлось немного закатать. Ремней у нее не было, затянула пояс витой веревкой. Купила как-то такую, чтобы оборачивать ими в холщовую ткань или жесткую бумагу разные вещи.
– Кажется, не так все и плохо, – подмигнула себе Пилар, стоя у зеркала.
Перевязала такой же веревкой стопку тетрадей. Так интересней, чем просто положить в пакет, а этим утром Пилар как никогда нуждалась в таких мелочах, способных ненадолго отвлечь ее от насущных дел.