Йозеф Где-то в Атлантике. 1939 год

8 дней вдали от дома

Наконец настала суббота – день, в который Йозеф оставит детство позади и станет мужчиной. Он едва сдерживал волнение. Корабельная доска объявлений возвещала, что общий холл первого класса будет переоборудован в синагогу, еврейский дом молитвы, а это означало, что у Йозефа все-таки будет бар-мицва.

Однако он старался не выказывать свое волнение в присутствии отца. То, что могло стать счастливым событием в доме Ландау, теперь вызывало лишь тревогу, и все из-за отцовской паранойи.

– Синагога на борту корабля? – спросил отец и, покачав головой, продолжал мерить шагами маленькую каюту. В одежде не по размеру он выглядел смешно.

– Сам капитан распорядился, – ответила мама.

– Абсурд! Неужели никто не заметил нацистский флаг над головой, когда мы поднимались на борт?

– Так ты не пойдешь на бар-мицву собственного сына?

Мать и Рут уже надели красивые субботние платья. На Йозефе были лучшая рубашка и галстук.

– Бар-мицва? Но на корабле недостаточно мужчин для миньяна![8] – возразил отец.

По еврейским законам для публичной службы необходимо было присутствие определенного количества мужчин – десять человек или больше.

– Нет. Никто из живших в Германии последние шесть лет не пойдет на еврейскую молитву на борту нацистского судна.

Отец провел рукой по бритой голове.

– Нет. Это ловушка. Нас выманят, а потом схватят! Ловушка!

– Хорошо, – вздохнула мама, – мы пойдем без тебя.

Они оставили отца ходить кругами по комнате и что-то бормотать себе под нос. Йозефу казалось, словно кто-то вырвал сердце из его груди. Он так мечтал о том дне, когда отец будет рядом, чтобы прочитать молитву.

«Но, может, это и означает стать мужчиной? Может, мужчине больше не следует полагаться на отца?» – думал Йозеф.

Он, мама и Рут остановились перед холлом первого класса. Не потребовалось искать десять человек для молитвы. Здесь собралась сотня мужчин, возможно, даже больше. Все в кипах и белых с черным талесах, молитвенных покрывалах, наброшенных на плечи, как шарфы. Карточные столы были отодвинуты к стенам, и стюарды вносили дополнительные стулья, чтобы разместить всех посетителей. Впереди, на столе, лежал свиток Торы.

Йозеф стоял и смотрел. Он уже целую вечность не посещал синагогу. Это было до Хрустальной ночи, до Нюрнбергских законов, до бойкотов и сожжения книг. До того, как евреи стали бояться собираться вместе в публичных местах.

Родители Йозефа всегда брали его в синагогу по субботам. Даже когда другие родители оставляли детей с нянями.

Воспоминания нахлынули на него: как евреи раскачивались и напевали во время молитв, вытягивая шеи, чтобы видеть Тору, которую выносили из арки. Как надеялись дотронуться и поцеловать, когда ее проносили мимо. Йозеф почувствовал, что кожу начало покалывать. Нацисты отняли это у евреев, но теперь пассажиры судна вернули себе все.

Густав Шредер, низкорослый капитан судна, приветствовал их у дверей. На галерее над холлом собрались члены команды, которые не несли вахту.

– Капитан, – обратился к нему ребе, один из тех, кто вел службу, – не могли бы мы, учитывая обстоятельства, снять портрет фюрера? Не совсем… удобно праздновать столь священный момент в присутствии Гитлера.

Йозеф видел изображения нацистского лидера по всему кораблю, зал первого класса не был исключением. Большой портрет Гитлера висел в середине комнаты и наблюдал за ними.

Кровь оледенела в жилах Йозефа. Он ненавидел этого человека. Ненавидел за все, что он сделал с евреями, но больше всего – за то, что сделал с отцом.

– Конечно, – ответил капитан Шредер и быстро позвал двух стюардов. Скоро они сняли портрет и вынесли из помещения.

Йозеф увидел, как один из членов команды, стоявший на галерее, ударил кулаком по поручню и ринулся прочь.

Мать поцеловала Йозефа в щеку и вместе с Рут направилась к местам для женщин. Йозеф сел с мужчинами. Ребе стоял перед толпой и читал из Книги пророка Осии. Потом Йозеф должен был произнести молитву, которую учил неделями. Его трясло от волнения, стоило подняться и встать перед такой большой аудиторией. Иногда Йозеф запинался, вспоминая, как произносятся те или иные слова на иврите, но он смог дочитать до конца. Потом он нашел мать в толпе. Ее глаза наполнились слезами.

– Сегодня, – прошептал Йозеф, – я стал мужчиной.

После церемонии он пожал множество рук и выслушал множество поздравлений, но в глазах все сливалось, словно это был сон. Йозеф ждал бар-мицвы, сколько помнил себя. Чтобы больше не быть ребенком. Чтобы стать взрослым.

Мать и сестра Йозефа вернулись в каюту, к отцу. Йозеф в одиночестве прогуливался по палубе. Он чувствовал себя совсем другим человеком.

Рената и Эвелин выскочили из-за спасательной шлюпки и схватили его за руки. Поскольку родителей на борту не было, они не пошли в синагогу, а вместо этого играли на палубе.

– Йозеф! Постереги нас! – воскликнула Рената.

Прежде чем он успел запротестовать, девочки потащили его к женскому туалету. Йозеф боялся, что они втолкнут его внутрь, но его поставили У двери.

– Крикни, если увидишь, что кто-то идет, – выдохнула Рената. – Мы хотим запереть все кабинки изнутри и пролезть под дверями, чтобы никто не смог воспользоваться туалетом!

– Нет, не надо… – запротестовал Йозеф, но они уже исчезли. Он неловко переминался у туалета, не зная, уйти или остаться.

Скоро сестры выбежали в коридор, повиснув друг на друге и умирая от смеха. Мимо, держась за живот, проковыляла молодая женщина с позеленевшим лицом. Все замолчали, было слышно, как женщина дергает за ручки кабинок, пытаясь войти. Наконец она выскочила наружу и, отчаявшись, пошла прочь.

Рената и Эвелин снова разразились хохотом. Йозеф негодующе выпрямился:

– Ничего смешного. Идите туда и немедленно отоприте двери.

– Если сегодня у тебя бар-мицва, это еще не значит, что ты стал взрослым! – отрезала Рената, а Эвелин высунула язык. – Пойдем, Эви, давай запрем все туалеты на палубе А!

Сестры убежали, а Йозеф фыркнул. Они правы. Бар-мицва еще ничего не значит. Взрослые люди – это те, кто берет на себя ответственность.

Йозеф продолжал гулять по палубе, выглядывая стюардов, которым мог бы сказать о туалетных кабинках. И тут же увидел двоих, они остановились поглядеть на воду.

– Должно быть, делает шестнадцать узлов, не меньше, – заметил один. – Капитан велел поставить двигатели на максимальную скорость.

– А как иначе? – сказал второй. – Те два судна меньше и быстроходнее. Они доберутся до Кубы раньше и выгрузят пассажиров. Кто знает, вдруг на Кубе решат, что у них и без того полно евреев, и, когда мы пришвартуемся в тамошней пристани, отправят нас обратно.

Загрузка...