1. Будем знакомы. Давай лапу!
Привет, я кот. Полосатый и пятнистый, как вся моя жизнь.
Зовут Матроскин. Это теперешние хозяева так зовут, а прошлые уже не помню как звали.
Раньше я был вольный гуляка и сердцеед. Все кошечки в округе призывно мурчали, едва меня учуяв.
А сейчас…что сейчас? я весь, от усов до кончика хвоста, домашний питомец. У меня миска с едой каждый день, большие ласковые хозяйские руки.
Ни погонь, ни опасности. Ни кошечек, да.
Взгрустнулось что-то мне. Сел мемуары писать. У хозяина тут техники столько, под любые лапы и пальцы. Стащу один планшетик, он даже не заметит.
А я вам тут байки потравлю. Кошачьи. Полосатые и пятнистые.
Итак. Началось всё…
С того, что я родился. Как Лунтик, ага.
А что, вы думаете, раз у кошек лапки, мы кроме «мяу» и не знаем ничего? Ошибаетесь, господа и дамы, мы рядом с вами постоянно, всё видим, всё слышим, всё чуем.
И всё понимаем, между прочим. И нет, мы не называем людей кожаными мешками. И рабами не считаем. Вообще, конечно, уму непостижимо, какой бред иной раз слышат мои серые уши. Я ещё проведу с вами беседу на этот счёт.
Прошлые-то хозяева особо за моё благополучие не заморачивались. Миска частенько пустая была. Потому я на улицу-то и повадился. Там всегда можно что-то перехватить.
Да и красив я, как бог, чего уж там.
Иной раз валяюсь на солнышке, лапы вытяну, идёт какая-нибудь человеческая кошечка:«Ой, какой лапочка!» . Нагладит, нагладит, глядишь, из магазина обратно выходит – хоп, и рыбку невзначай рядом положит.
Так я тему эту просек, и, как проголодаюсь, бегу к магазину сразу, разлягусь на коробке, щурюсь довольно. Глядишь, и нащурю себе ужин.
Но не всегда, конечно. Бывало, и голодом ночь коротать приходилось. Часто бывало, если честно.
В магазин тот парень один частенько заходил. Как зайдет утром, так и сидит там до вечера. Вот когда он там был, мне всегда вкусного перепадало: то рыбки, то колбаски, то кусочков каких мясных. А потом пропал он куда-то.
2. Конкуренция и разборки.
Грустно стало. И холодно. Ох, как холодно, особенно ночами. Я домой-то дорогу уже вообще напрочь забыл, так в какие только углы не приходилось забиваться.
Солнце совсем греть разучилось, ещё и ветер этот ледяной. Мне казалось, он пальцы свои промозглые просовывает прямо сквозь моё пустое брюхо.
Те крохи, которые я находил, совсем не грели. Еще конкуренты откуда-то повылазили, стали тереться возле моего магазина, заняли мою коробку.
Лохматое грязное быдло в колтунах. Я огрызался, конечно, но где мне с моими изящными лапками против этой шпаны.
Единственное утешение – вякнуть из-за угла пообидней и дать дёру. Долго обычно не гнались.
До поры.
То утро было особенно гадким.
Солнце совсем обленилось и спряталось, с неба сыпалась какая-то крупа. Осев на шерсти, она самым омерзительным образом отнимала последнее тепло.
Пузо завело голодные песни, и мне пришлось вылезать из угла, в который я забился. Всё равно он отсырел.
Пошёл по привычке к своему магазину рыбачить. Авось, наклюнется что-нибудь.
Соседских котов не было видно, и я забрался на свою старую коробку. Вонючая, вся в чужой шерсти, фу.
Не растянуться, лапы под себя, сижу скрючившись, нос то и дело приходится отворачивать от противного ветра.
Это меня и подвело. Очередной порыв отнёс запах прежде, чем я успел его распознать, и я пропустил, как из-за угла вырулил собачий поезд.
Вообще, в округе каждый кот, которому дорога шкура, знает, что стоит держаться подальше от собачьих свадеб и свирепых кобелей, теряющих остатки мозгов от желания немедленно продолжиться.
В этот раз гуляла рыжая Боня. Собственно, как и в прошлые. Сердобольные бабульки частенько подкармливали эту хроническую мамашу и её пёструю ораву, вынося миски с кашей и колбасными обрезками и крича:«Боня-боня-боня!» . Куда колобки из всей этой толпы деваются потом, ума не приложу.
Но в тот момент, я, конечно, меньше всего об этом думал. Меня приморозило к коробке, когда от стаи отделился огромный грязно-белый пёс и повёл носом. А потом упёрся взглядом мне между глаз.
Ох, кошачьи боги, чем же вы думали, наделяя меня тонкими короткими лапками? Я нёсся пулей в спасительный закуток у соседнего дома, но какой в этом толк, если на три моих прыжка приходился один прыжок огромных белых лап?
Он схапал меня резко, беспощадно, как кусок колбасы, и взялся трясти. Я с рёвом попытался вцепиться ему в глаза, кажется, что-то задел чувствительное на страшной морде, потому что отлетел и шмякнулся. На асфальт, даже не на траву. Это был не мой день, определённо. Подскочил, ломая и стачивая когти, ринулся за угол. Никто за мной не гнался вроде, хотя, я не уверен. Не помню уже.
Жутко болела правая лапа, что-то тёплое лилось по животу, мне казалось, я разорван на тысячу кусочков, подвывающих и корчащихся от страха.
Постепенно дыхание начало выравниваться, хотя трясло по-прежнему так, будто я всё ещё в этой смрадной пасти. Холод и боль не унимались. На улице кто-то пробежал мимо подвала, в который я забился, прошелестел велосипед. Что, после такого ещё жизнь не остановилась?
Очень хочется пить. Нет, не поплетусь уже на улицу. Надо полежать.
3. Навстречу новой жизни.
Пролежал я в подвале дотемна. Вытащила жажда.
Глотка ссохлась так, будто туда песка насыпали, пришлось выбираться..
Лапа болела нещадно, шкура на груди была порвана, мое несчастное маленькое туловко двигаться не хотело вовсе. Поминутно принюхиваясь и прислушиваясь, я дотащился до колонки. Только бы там была лужица в твёрдом желобке, только бы была. Искать чистую не вонючую воду совсем нет сил.
Слава усам кошачьих богов, видимо, в колонке совсем недавно набирали воду, свежих лужиц было несколько. Полакал из одной, фух, полегче. Теперь в обратный путь.
Как же холодно, ну почему так холодно? А, да, брюхо пустое со вчерашнего дня.
Но сейчас есть не хочется вовсе, прижаться бы к чему-нибудь мягкому, дышащему теплом, закрыть глаза.
Шаг, другой. Вдалеке залаяли псы. Надо бы ускориться, второй встречи я не переживу.
Странно, что других котов не видно и не слышно. По домам все разбрелись, наверное, лежат там на хозяйских диванах.
Сколько помню свою жизнь в доме, меня на диван не особо пускали. Я запрыгивал, конечно, пока никого нет рядом, растягивался на бархатистой упругой поверхности. Но ушки приходилось держать на макушке. Если ловили на диване, смахивали безо всякой пощады. Тут уж помогайте лапы и хвост, в наших интересах удачно приземлиться.
Но сейчас что-то прям прижало. Эй, есть кто-нибудь на наших кошачьих небесах? Восемь оставшихся жизней за ночь на диване в тепле, как вам предложение? А? Слышите, мать ваша блудная кошка?!
Никто не отзывается. Видать, жизнь одна осталась, нечего продавать. Ладно, поплетусь уж. Найду угол посуше, полежу еще.
Посветлеет, надо идти к магазину и просить у людей жрать. Иначе загнусь.
Ну вот, значит.
Только рассвело, приполз я к большому магазину. Не знаю, чего искал, может, хозяев бывших, а может, просто поесть.
Дотянув до утра понял, что дело моë труба. На груди шкура продырявлена до мяса, на правую переднюю лапу встать невозможно.
Если сегодня/завтра хорошо, сытно не поем, не выжить мне. Холод прекращаться не собирается, прочно обосновался между пролëтами подъездов, под кустами и лавочками.
И у меня между рëбер. Мне уже казалось, что трясусь я постоянно, дрожь не унималась даже на те короткие мгновения, в которые я проваливался в мутный, неспокойный сон.
У магазина, поджав лапу, я просидел весь день. От плитки, на которой я сидел, холодом тянуло так, что зад я перестал чувствовать уже после обеда.
Заходящие люди сердобольно почëсывали меня между ушами и бежали мимо. Никто, ни один не остановился, не подкинул еды. В отчаянии я двигался всë ближе и ближе к двери.. Честное слово, если бы не ноющая лапа, я бы проскочил между людских ног в тепло. Хоть ненадолго отогреть бока и спину.
Ни кошек посторонних, ни собак не было видно и слышно. А может быть, я отупел настолько, что звуки и запахи проходили мимо меня.
Поэтому ту машину я тоже пропустил.
Очередной парень остановился возле меня, протянул руку погладить. Какой странный, на носу на уровне глаз какие-то стекляшки. Голова закрыта чем-то – холодно, понимаю. Дай поесть, а? Забежал в магазин.
Эх, странный парень со стекляшками на носу. Помру я тут, похоже.
О, вышел! Смотрит на меня, машет чем-то. «Кс-кс-кс» – это он мне, что ль? Вывалил в каменный желобок какую-то кашицу, смотрит на меня. Ну погоди уж, доковыляю. Нда, ну и запах у твоего угощения, чувак. Хотя, сейчас не время дëргать усами. Спасибо и на том.
Обнюхал еду, потихоньку взялся есть и проглядел ещë одного человека, поменьше. И пахнет странно. Узкая рука протянулась, осторожно коснулась моего лба.
А, это женщина! Какая тëплая, надо же… Возьми на руки ненадолго, поделись теплом, чего тебе стоит? И тут она реально меня подняла, прижала к себе, завернула в свою – как еë? одежду, вот! – и понесла.
Эй, куда! – мякнул я. Вышло слабо, ночи на холоде и драка с псом дали о себе знать.
Села со мной в урчащую машину, рядом оказался этот парень, что принëс поесть. Начали гладить, приговаривать что-то ласково.
Потом машина заворчала и тронулась с места, увозя меня от магазина, моей коробки и привычных запахов.