Плаза

Протектором новенькой глянцевой кроссухи Тим вспорол ледок вмёрзшей в асфальт ноябрьской лужи. С оттяжкой, как это делает знатная блоха[1] Мэсси, он раскатал перед собой острые стеклянные брызги и, оглядывая россыпь искрящихся траекторий, сладко поморщился – плаза!

«Плаза»… Эта липковатая говорушка из пяти закорючек с недавних пор стала его любимым словечком. Тим вообще выбирал слова, как говорится, «всерьёз и надолго». Определив в фаворитки какую-нибудь замысловатую трель, он подолгу торчал перед зеркалом и часами балаболил (то есть выговаривал) её на манер душевного кайфа, огребая с этого балабольства полуторный крупняк удовольствия.

Так как речевой запас Тима, как и словарь Эллочки-людоедки, не изобиловал семантическими вывертами, «идиомы-фаворитки» редко сменяли друг друга. Оттого весьма краткий, но крепко сбитый голосовой спич юного Тимура был прост, отточен в произношении и предельно ясен по содержанию, даже если одно и то же сочетание звуков выражало в случае необходимости три-четыре абсолютно разных смысловых понятия.

– Плаза! – повторил Тим, приметив на краю лужи идеальное место для следующего шага. – Пла-а…

В этот миг колесо огромной машины накрыло его хрупкую долговязую фигурку и раскатало по асфальту на манер разлетевшихся фрагментов мёрзлого льда.

– А-а-а!.. – заорал Тим, пытаясь остановить вращение тела.

Машина умчалась за поворот, так и не заметив истории, в которую вляпалась пару секунд назад. Конечно, её найдут, пробьют по номерному знаку, отпечатавшемуся на сетчатке глаза пострадавшего гражданина. Будет суд и всё такое.

А дальше что? Ну, допустим, Тим поправится, кончится эта грёбаная зима. Перестанут гибнуть люди. Во всём настанут порядок и согласованность. И пусть тебе сейчас плохо. Всё колёса: думай о плазе! Она рядом, она обязательно поможет – не подведёт. Больно? Выбито плечо и немеет рука? Плюй по ветру и не теряй надежды. Сейчас подойдёт какой-нибудь чел, вытащит тебя из лужи, перенесёт в чистое место и…

Прошло минут пять. А может, целые сутки. Знаешь, бывает так: думаешь одно – например, ты в шоколаде. А на самом деле, как говорится, «Аннушка уже разлила масло». Вроде всё чики-чики, и вдруг на́ тебе – колёса!

…Ну где же они?

Тим почувствовал, как начали холодеть ступни ног. Постепенно холод стал прорастать в голени. Это не на шутку испугало парня. «Мать честная! – подумал он, лопаясь от страха. – Я же дохну…»

Вдруг чья-то ладонь, тёплая и лёгкая, как перо баб-Зининой подушки, подхватила Тимура и, надломив кромку образовавшегося вокруг тела ледка, вытащила из лужи.

«Ага, вот и они», – сладко подумал Тим, закрывая глаза.

– Не спи! – спасительная ладонь больно защемила седьмой шейный позвонок. – Слышишь, не спи!

Но Тим не слышал и не чувствовал уже ничего. Приятное гудение каких-то мембран наполняло его тело мягкими пеленами вялости и покоя. Он умирал.

Юноша не почувствовал ни перемену положения, ни то, что ледяная подстилка больше не морозит спину. Он действительно умирал. Умирал по-детски нежно и неприхотливо, отмирал, как стебелёк ещё молодого листочка, пробитый внезапным мартовским морозом.

– Ти-им, ты слышишь меня? Ты слышишь меня, Ти-им? – выкрикивал небольшой, одетый во всё белое человечек с огромными перистыми крыльями, растущими прямо из спины, минуя лопаточные кости и прочие необходимые для взмаха анатомические сочленения.

В нарастающей глухоте прошло несколько бесконечных минут. Вдруг Тимур услышал голос своего визави. Услышал отчётливо и громко, будто над его головой кто-то распахнул плотный двухкамерный «велюкс».

– А-ах, как здорово! – улыбнулся юноша, открывая глаза.

Птичья разноголосица, рокот самолётных турбин и шорохи трущихся друг о друга облаков устремились в его слуховые отверстия.

Однако то, что он увидел перед собой, его немало озадачило. Совсем рядом (вернее, прямо над ним) какой-то пацан с крыльями теребил мёртвое худощавое тело. Он нещадно бил покойника ладонями по синим ввалившимся щекам, упирался кулаками в грудь и вминал свои маленькие острые молотилки в бездыханную грудную клетку. Крылатый пацан повторял эти жуткие упражнения со строгой периодичностью, будто копировал самого себя.

Сло́ва «периодичность» Тим, конечно, не знал, но помнил, как дёргалась секундная стрелка в баб-Зинином будильнике. И это очень походило на то, что выделывал белокурый садист с безжизненным телом какого-то молодого че́ла.

Затем перистый умник стал набирать в лёгкие воздух и выдыхать углекислый газ в рот мертвеца. «Блин! – оторопел Тим. – Это ж верный кирдык!..»

Он легко поднялся на ноги и хотел было сделать шаг, намереваясь отслонить крылатика от несчастного мертвеца, но оказалось, что жмурик лежит совсем рядом, прямо у него в ногах, и никуда спешить не надо.

И тут Тима прошиб внутренний озноб. «Ё-моё! – пискнул он так, будто внутри него лязгнула сорвавшаяся с петель дверца. – Мертвяк-то вроде я…»

Наделённый от природы полным отсутствием ума и сообразительности, Тим никаким образом не мог разобраться в случившемся. Теряя то и дело нить рассуждения, бедняга в конце концов сконцентрировался на очевидном противоречии: он, Тимур, – вот он, тута. А этот мертвец, похожий на него, лежит, блин, тама. И чё? Я-то где?..

Юношу покинула телесная лёгкость, дико разболелась голова, и в полный абсурд склинило затейку.

Тим тупо посмотрел на крылатого физкультурника и, указывая на труп, спросил:

– Он кто?

– Как кто? Ты, конечно, – ответил тот.

– Так я же вот он! – Тимур для убедительности расправил грудную клетку.

– Смотри сам, – «физкультурник» наклонил голову мертвеца в сторону собеседника, – Похож?

– Оба-на!..

Гость пропустил руку сквозь тело Тима, надломил тоненькую веточку на придорожном кусте жимолости и так же, сквозь потроха Тима, вернул руку обратно.

– Теперь понял?

Из глаз Тимура хлынули крупные слёзы. Он не чувствовал их теплоты и не ощущал на щеках скольжения влаги. Всё, что его связывало с жизнью, оказывается, было заключено не в нём, а в этом мёртвом существе, набитом остывающей глиной.

Тиму до колик захотелось вернуться в эту посиневшую трупную хрень. «Оживиться»! Да-да, оживиться во что бы то ни стало и ещё хоть немного почувствовать разлив праны по телесным кровотокам, полюбоваться перекатами лунной дорожки на мокром асфальте! И ещё Бог знает что пришло ему в голову в ту роковую секунду, когда он оказался между жизнью и смертью.

«Плаза, пла-а…» – горестно взвыл Тим, теряя из виду последние следочки живительной веры.

Конечно, ни о каких пранах и лунных дорожках наш герой не имел ни малейшего понятия. Но ведь то, что отличает нас от зверя, наше образное мышление, – не алгебраическая сумма знаний, но, скорее, интуиция, мистика подсознания. В подсознании нет понятия «образованный человек», там приоритет совсем иных отношений. Поэтому необычные откровения Тимура – вовсе не плод авторской фантазии!


…Внезапно Тим ощутил прилив холодного и вязкого, как подтаявший айсберг, утробного адреналина. Неопределённая настойчивость, с которой адреналин расползался по телу, походила на утробный рык случайно разбуженного зверя. Цепенея от ужаса, наш «герой» вслушивался в окрик пробуждающейся плоти. Он вдруг почувствовал первое крохотное напряжение собственной воли.

И тут его прорвало:

– Я хочу жить! Слышишь, ты, мёртвая сволочь? Верни мою жизнь, не будь падлой!.. – истово заверещал Тим, припадая к ухабам окостеневшей массы.

Крылатый вестник встал с колен, стряхнул налипшую на подкрылки мокрую изморозь и, глядя на Тимура, пытавшегося оживить самого себя, тихо произнёс:

– Я сделал всё, что мог. Дальше пусть решает Господь, Ему слава…

Ангел-хранитель отошёл чуть в сторону и, присев на краешек лунной дорожки, стал молча наблюдать за происходящим.

Он заметил, как дрогнули веки на безжизненном лице Тима, как едва приподнялась его плоская, подобная старому радиатору отопления, прокуренная и оттого неразвитая грудная клетка. «Видит ли он сам это?» – подумал ангел.

Загрузка...