Вдоль коридора тянулась анфилада просторных залов. Комнаты переходили одна в другую, их связывали полукруглые арки. Перекрещенные потолочные балки, вычурные подсвечники на стенах, напольное ковровое покрытие, прожженное в нескольких местах. Вдоль стен выстроились массивные лавки с изогнутыми ножками. Сквозь окна, выходившие во внутренний двор замка, проникал дневной свет.
«Хватит ли у Маркина сообразительности выставить там охрану?» – с тревогой подумал Вадим.
В зале царил кавардак, плавал дым. Туда-сюда перебегали люди, вели непрерывный огонь.
Злобин прижался к стене, подался за какую-то затейливую тумбу, увенчанную развесистым подсвечником, который долго не продержался, рассыпался от прямого попадания. Выжившие эсэсовцы – а их осталось трое – пятились, качали маятник, вели огонь из «вальтеров».
Мимо тумбы проскочил боец. Парню не повезло. Пуля попала ему в грудь, он распростерся на ковре, дрожал в предсмертных корчах. Это был тот самый молодой чубатый ефрейтор. На сей раз бедняге не хватило сноровки. Вадим перебежал, прижался к стене в метре от проема.
В соседнем помещении каркали немцы, но он не понимал этих визгливых искаженных слов. Возможно, они сами себя не разумели. Откуда это ослиное упрямство? Фюрер подарит им за верную службу вторую жизнь?
К проему подбежал боец, выдал в него несколько пуль и привалился к противоположному косяку. Эсэсовцы вели отчаянный огонь, едва успевали менять обоймы.
Откуда-то возник лейтенант Маркин. Как же без него? Парень осип от постоянных понуканий, которые все равно никто не слушал. Трудно в этом аду что-то разобрать и четко выполнить.
Следующим залом оказалась столовая. Бойцы выдавили немцев и из нее. Огромный дубовый стол длиной во всю комнату, вереницы стульев, приставленных к нему, полированные пилястры на всем протяжении стен. Еще недавно здесь все было чинно и строго, теперь царил форменный бедлам. Взрывы гранат разворотили часть стола, расшвыряли стулья. Врагов уже не было, они ушли дальше.
Майор Поляков привалился к стене, тяжело дышал, держался за сердце. Он явно переоценил свои возможности. Офицеров обгоняли рядовые, шли вперед. Пробежал, спотыкаясь, Маркин.
С боем был пройден еще один зал. Там стояли круглые столы, крытые чехлами. Ими явно давно никто не пользовался. Старинный буфет из черного дерева, какие-то массивные шкафы.
Немцы здесь пили. На полу валялись пустая бутылка и осколки разбитого бокала. Запах гари не мог заглушить аромат не самого изысканного пойла.
Слева часть пола была приподнята, словно подиум для эстрадных исполнителей. На этом возвышении стояли массивный диван и тяжелый стол с толстыми боковинами. Здесь было где спрятаться. Красноармейцы занялись поиском укрывшихся врагов.
Следующее помещение в анфиладе напоминало гостиную. Виднелись тусклые картины на стенах, кожаное кресло. Оттуда летели пули, и Злобин решил не рисковать, вперед не лезть. Гранаты у противника кончились, патроны тоже были на исходе.
Послышались сухие металлические щелчки. Обоймы у немцев опустели. Настала оглушительная тишина.
– Не стрелять! – приказал Злобин.
В помещение на цыпочках вошел Куделин, присел у стены и вопросительно уставился на командира. Появился и Поляков. Он держался за горло и кашлял: надышался дыма. Куделин схватил его за рукав, оттащил от проема.
Вадим осторожно выглянул из-за косяка.
Кресла были сдвинуты к стене, ковер скатан в рулон, стоявший в углу. Люстра почему-то была снята со своего законного места. Посреди потолка чернел крюк, весьма подходящий для устройства виселицы.
Посреди комнаты стояли двое мужчин в рваном обмундировании. Эти мрачные типы исподлобья смотрели на своих врагов. Один русоволосый, другой блондин – хоть сразу на плакат, восхваляющий арийскую расу: суровая физиономия, лучистые голубые глаза, плотно сжатые губы. Один носил форму гауптштурмфюрера. Звание второго было ниже – оберштурмфюрер. Они были без оружия, пистолеты выкинули. Эсэсовцы стояли, расставив ноги, и угрюмо таращились на автоматчиков, входящих в зал.
– Взять их, – процедил Злобин. – Не расстреливать.
Но приказа не распускать руки он, к сожалению, не отдал. Спаренные молнии в петлицах, череп со скрещенными костями. Для советских людей эти символы были как красная тряпка для быка! Красноармеец подлетел к блондину и с размаха двинул прикладом в челюсть. Тот мотнул головой, выплеснулась кровь изо рта. Оберштурмфюрер что-то злобно прошипел и ударил красноармейца кулаком в грудь. Тот отлетел в сторону, но к эсэсовцу тут же подбежали двое других и стали бить. Тот сперва пытался защищаться, потом закрылся руками, терпел побои.
– Отставить! – выкрикнул Вадим. – Кому было сказано! К стене их и охранять!
Бойцы схватили блондина за шиворот и швырнули в угол. Он не упорствовал, только злобно смеялся. Этот смех отдавался болью в расшатанной нервной системе майора контрразведки Смерш. От немцев исходил алкогольный дурман, и это еще больше бесило Злобина. Второго эсэсовца красноармейцы швырнули туда же.
Это событие отвлекло Вадима от самого главного. Он опомнился, уставился на закрытую дверь в глубине помещения. Анфилада обрывалась. Эта комната, в отличие от прочих оснащенная дверью, была последней на этаже.
Майор подбежал к створке и припал к косяку, держа автомат стволом вверх. Звукоизоляция была приличной, но все же слышался женский плач. Мужской голос был настойчивым, но очень тихим.
У Злобина сухо стало в горле. А вдруг эта семейка вооружена и Кунце сейчас уговорит супругу совместно отбыть в лучший из миров?
Вадим ударил в дверь ногой, и она распахнулась. Женщина испуганно вскрикнула. К створке подбежал невысокий красноармеец с автоматом наперевес, оттер плечом майора и ввалился в комнату.
– Не стрелять! – приказал Злобин.
Возможно, боец и не собирался этого делать, но ситуация вышла из-под контроля. Это был полнейший абсурд!
Кунце бил из пистолета, защищал себя и жену, не знал о приказе брать его живым. Пуля попала красноармейцу в живот. Беднягу согнуло пополам, но автомат остался в его руках. Он падал и давил на спусковой крючок. Пули крошили людей, сидящих на полу.
Вадим ворвался в помещение, рыча от бешенства. Да за такие дела надо расстреливать на месте! Но боец сам подписал себе приговор. Он лежал на спине, давился кровью, виновато смотрел на майора. Глаза его затянула предсмертная муть.
У Злобина закружилась голова. Все жертвы, понесенные теми людьми, которыми он командовал, оказались напрасными.
Майор Поляков как-то крадучись вошел в помещение и тут же смертельно побледнел. В дверном проеме замер Кустовой. Он мялся там, как бедный проситель, не решался войти. Помещение напоминало кабинет: шкафы, стеллажи, внушительный канцелярский стол.
Другой двери здесь не было. Чета Кунце убегала и попала в тупик. Тут имелось окно без решетки, но внизу был двор, там красноармейцы, поставленные Маркиным. Какой смысл из него прыгать, если можно покончить с собой иначе?
Женщина привалилась спиной к книжному шкафу. Супруг сидел рядом с ней. Его пальба из пистолета не мешала взять их живыми! Они даже не пытались встать.
Женщина умерла мгновенно, свесила голову. Не сказать, что красавица. Слишком уж высокая, сухое лицо с посеревшей кожей, выцветшие волосы, какой-то хищный нос. Пули прошили ее грудь, не оставили ей шанса. Тонкий рот был приоткрыт.
Герр Кунце еще шевелился, кадык его подрагивал. Но этот случай тоже был безнадежен. Три пули в груди – явное тому подтверждение. Закрылись глаза, исторгся из горла последний вздох.
Да, это был именно Кунце, человек с фотографии. Майор пристроился на корточки, искал пульс, но уже понимал, что делает это совершенно зря.
Вадим безотрывно смотрел на мертвое тело. Перед ним лежал человек, которого он был обязан взять живым. Призрак крупных неприятностей уже обретал вполне реальные формы.
Рядом с телом Кунце лежал портфель, обтянутый темно-коричневой кожей. Эту штуку Вадим уже видел во дворе, в руках у теперешнего покойника.
В голове майора что-то щелкнуло. Он раскрыл портфель и убедился в том, что тот был абсолютно пуст. Растаяла последняя надежда. Личные вещи Кунце, видимо, бросил, когда спешил покинуть замок. Но вот зачем ему понадобилось таскать с собой пустой портфель?
– Есть что-нибудь? – осведомился Поляков, вытянув шею.
– Нет, пусто, – ответил Вадим и со злостью отбросил портфель.
– Почему? – спросил Поляков и сглотнул.
– Вы с кем сейчас говорите, Евгений Борисович?
– Простите. Обыщите тело, товарищ майор, если вам несложно.
Это было несложно, но противно. В карманах мертвеца лежали немецкий паспорт на имя Рудольфа Кунце, таблетки от желудочных болей, носовой платок, сигареты с зажигалкой, выцветшее фото молодого человека в форме пилота. Наверное, это был сын.
При женщине вообще ничего не было. Она бежала налегке, едва успев одеться. Все ее вещи остались в комнате для ночлега.
– Нет ничего, Евгений Борисович.
– На нет и суда нет, Вадим Алексеевич, – сказал Поляков, прислонился к стене, опустился на колени и сжал виски.
Майору разведки хватило выдержки. Он не собирался выть белугой.
«А ведь им тоже нужен Кунце в живом виде», – подумал Вадим и спросил:
– Знаете, кто он, Евгений Борисович?
– Это Рудольф Кунце, – ответил Поляков и вздохнул. – Что за странные вопросы?
– Не делайте вид, будто не понимаете, товарищ майор. Кто он? Врач, банкир, дипломат, видный деятель нацистской партии?
– Кунце – инженер, – проговорил Поляков. – Не спрашивайте, в какой области, это не моя тайна. Не знаю, состоял ли он в СС, но отношение к этому одиозному ордену мог иметь, иначе давно сдался бы. Какого черта? – Поляков досадливо щелкнул пальцами. – На что он надеялся? Ведь неглупый человек, знал, что талантливых специалистов советская власть не ликвидирует. Да, почетом и роскошью его у нас не стали бы окружать, но жил бы сносно, с супругой под боком.
– Он не знал, что эта комната тупиковая, на что-то надеялся до последней минуты.
Офицеры опергруппы удрученно молчали, когда Злобин вышел из кабинета. Их командир не отличался вспыльчивостью, но все же они решили не рисковать. Кустовой отвернулся и чиркал зажигалкой. Никита с Павлом усердно делали вид, что они тут случайно, на минутку. К ним подошел лейтенант Маркин, на глазок оценил ситуацию и поспешил ретироваться.
По гостиной плавал убийственный запах спиртного. Оно действовало с задержкой, и сейчас эсэсовцы были в стельку пьяны. Их основательно обработали красноармейцы, взбешенные гибелью товарищей, но вряд ли получили удовольствие. Устраивать разнос по этому поводу Злобину не хотелось. Главное, что не убили.
Эсэсовцы ползали по полу под дулами автоматов, их рвало. У гауптштурмфюрера заплыл глаз. Все лицо его товарища превратилось в первосортную сливу.
– Поднимите их, – распорядился Злобин.
Красноармейцы мигом поставили эсэсовцев на ноги, не скупясь на тумаки. Они качались, блаженно лыбились, выглядели так, словно только что выбрались из выгребной ямы. Смотреть на эту мерзость без рвотных спазмов было невозможно.
– Расстрелять их, и все дела, товарищ майор, – заявил безусый рядовой с пушком на щеках. – На кой ляд они нам нужны?
– Отставить ценные предложения! Обыскали их?
– Так точно, товарищ майор! – Боец кивнул на всякую мелочь, лежащую на столе. – Ничего ценного. Курево, документы, леденцы на палочке. У одного иконка завалялась. Этот ублюдок в Бога верует.
– Назовите себя, – приказал по-немецки Злобин.
Блондин икнул, уставился на него осоловевшим взором.
После возлияния и последующего избиения он вряд ли хорошо соображал, но вопрос понял и даже сумел ответить на него:
– Гауптштурмфюрер СС Зигфрид Хоффель. Отдел управления тайной полиции Бухареста.
– А вы? – Вадим повернулся ко второму эсэсовцу.
Тот пошамкал опухшим ртом, задумался, стоит ли разговаривать с представителем неполноценной расы, но все же выдавил из себя:
– Оберштурмфюрер Дитрих Крауземан. Мы больше ничего не скажем, можете нас расстрелять.
Допрашивать эту публику в текущих условиях было бессмысленно. Что-то подсказывало майору, что отправлять их в мир иной пока рановато.
– Фамилия? – Вадим повернулся к приземистому бойцу с рыжими усами.
Тот вытянулся и ответил:
– Ефрейтор Крыленко.
– Бери двух ребят и тащите эту славную парочку вниз. Поставить в известность лейтенанта Маркина. Связать им руки, чтобы не дергались. Надеюсь, подвалы уже осмотрели. Изыскать возможность поместить их под замок и тщательно охранять. Больше не бить. Скоро у них похмелье начнется, они и сами намучаются.
– На похмелье эти хлопцы не рассчитывали, – заявил Никита Баев. – Полагали, что выпьют и на небеса отправятся.
– Слушаюсь, товарищ майор! Разрешите выполнять?
Бойцы вышвырнули пленных в коридор и погнали по лестнице. Красноармейцы, находившиеся в холле, встретили их криками негодования.
– Послушайте, Вадим Алексеевич. – Майор Поляков как-то замороченно потирал лоб. – Что-то я никак не могу сориентироваться. Только у меня одного нелады с математикой? Мне все кажется, что во дворе их было больше.
Злобин похолодел, воззрился на майора. Это недопустимо! Налицо еще одна непростительная ошибка! Кого-то действительно не хватало.
Вадим даже знал, кого именно. В числе убитых и пленных не было коренастого субъекта, старшего в группе охраны. Он беседовал во дворе с Кунце, а потом все началось. Кто этот тип по званию? Штурмбаннфюрер, аналог майора в общевойсковой иерархии? Да какая разница?
В соседнем помещении, где стояли старинные буфеты, диван и стол на подиуме, что-то хлопнуло, покатилось. Раздался топот. Народ всполошился. В том зале своих не было!
Кустовой бросился к арочному проему, остальные рванули за ним. Вот еще одна ошибка. Надо было сразу выбегать в коридор, не терять несколько драгоценных секунд!
В коридоре загремели выстрелы, закричал часовой, кто-то еще. Конфуз вышел знатный.
Штурмбаннфюреру удалось спрятаться в шкафу, глубоком, пустом и вместительном. Видели ли это Хоффель с Крауземаном, значения не имело. Кто успел, тот и спасся.
Он сидел в укрытии, когда мимо пробежали красноармейцы, ждал, пока отгремят выстрелы, опустеет помещение, и лишь потом, когда стало сравнительно тихо, начал действовать. План у него был глупый, но сработал.
Эсэсовец покинул шкаф – без шума это сделать ему не удалось, – выбежал в коридор, кинулся к узкому окну. В дальнем конце коридора стоял караульный. Он увидел человека в немецкой форме, среагировал на это, произвел выстрел, но промахнулся. У беглеца имелся парабеллум с двумя патронами. Он выпустил обе пули в часового, ранил его, выбросил пистолет и вывалился в окно, предварительно выбив локтем стекло.
Задумка была безумная, но поди разбери, что творилось в голове у этого человека. Он не мог сидеть в шкафу вечно, рано или поздно попался бы. Размеры окна вполне позволяли протиснуться в него. Беглец действовал проворно. Его гнал страх, а может, и что-то еще.
Когда офицеры выбежали в коридор, в окне мелькнули только ноги. Прыгать с такой высоты – верное самоубийство, но штурмбаннфюрер и не собирался этого делать.
Под окном был выступ шириной сантиметров десять. Он тянулся вдоль внешней стены. Встать на него было нельзя, но можно зацепиться пальцами в падении. Так немец и сделал. Задержка была небольшой, пальцы разжались, сила тяжести тащила эсэсовца вниз. Но этого хватило, чтобы затормозить падение.
Беглец приземлился на ноги, отделался ушибами, ковылял в кусты, крича от боли. От трения о стену отлетели пуговицы от кителя, и немец бежал в расстегнутом мундире. Невероятная сила гнала этого человека! Он постоянно озирался, лицо его исказилось от страха. Когда офицеры подскочили к окну, штурмбаннфюрер уже одолел половину поляны.
Стрелять из высокого окна было неудобно, но не бежать же за табуреткой. Вадим вытянул руку, бил из пистолета. Но целиться было невозможно. Рядом чертыхался Кустовой, выпускал пули в молоко.
Штурмбаннфюрер добрался до кустов, когда из-за угла выбежал автоматчик, ахнул и кинулся за ним, стреляя на бегу. Лучше бы он стоял на месте! Боец запнулся о корягу и хлопнулся оземь! Когда вскочил и подобрал автомат, штурмбаннфюрера уже и след простыл. Красноармеец подбежал к лесу, полил опушку свинцом, потом полез в чащу, надеясь наткнуться на труп.
На выстрелы прибежал возбужденный лейтенант Маркин.
Злобин дымился от ярости.
– Собрать всех бездельников – и в погоню, найти его! Взять живым или мертвым! Да своего там в кустах не подстрелите! – выкрикнул он.
Побледневший Маркин умчался выполнять приказ.
Ноги у Вадима уже подкашивались. Он добрался до столовой, опустился на помпезный готический стул, сжал пылающую голову.
«Что не так с этим замком? Ошибки одна за другой. Так не бывает! Сперва пулемет заклинило на самом интересном месте, потом я чуть не подставился под пулю, благо Поляков подсуетился; упустил возможность взять живым Кунце, проворонил бегство штурмбаннфюрера. Плюс уверенность в том, что люди Маркина его не догонят».
Он долго выходил из ступора. За окном шумели люди, кто-то бегал по коридору. С подозрением поглядывал на Вадима майор Поляков. Мялся Кустовой, справлялся, все ли в порядке с командиром, способен ли он выполнять свои обязанности. Голова Злобина трещала, как сухие дрова в буржуйке.
«Да, с этим замком что-то не так. Или это со мной? Сперва я потерял осторожность, а теперь вот-вот утрачу и ощущение реальности? Ладно, будет время разобраться».
Когда он вышел через холл во двор, там уже находился лейтенант Маркин, с ним бойцы, вернувшиеся в замок из леса. У всех солдат были вытянутые лица, лейтенант тяжело дышал, волосы у него слиплись.
– Ушел, товарищ майор, как сквозь землю провалился, – доложил он. – Все обыскали, метров триста прошли. Но там ельник уплотняется, склон крутой, сплошные буераки. Где его искать? Я оставил трех бойцов, чтобы продолжали поиски. Если не найдут, то через полчаса вернутся.
– Ладно, – сказал Злобин и подумал:
«Сегодня все не так. Невелика потеря. Штурмбаннфюрер бежал без оружия, в неприбранном виде. Вряд ли он доберется до своих. Сдохнет в чаще».
– Ты нормально себя чувствуешь, лейтенант? – спросил он. – Возбужденный какой-то, смотри, температура подскочит.
– Подскочит, это ладно, товарищ майор, – мрачно проговорил взводный. – Жар костей не ломит. У иных вон температура падает и больше никогда не поднимается. У меня час назад в строю двадцать семь бойцов числилось, полностью укомплектованный взвод. Семерых потеряли безвозвратно, двое раненых. Восемнадцать осталось, не считая меня. Два отделенных командира, сержанты Пьяных и Голиков. Хорошо, что не пострадали. Трудновато контролировать этот замок, товарищ майор. Какие будут указания?
– Дождись своих следопытов. Не отыщут бегунка, ну и черт с ним. Мы не можем прочесать все горы. Назад он не вернется. Выстави людей по периметру. Немцев загони в подвал. Чего они у тебя на солнце греются? – Вадим покосился на пленных, сидящих у крыльца под охраной автоматчиков. – За сохранность этих упырей отвечаешь головой. Еще раз осмотреть чердак, подвалы, сторожевые башни. Потом доложишь о результатах.
Лейтенант взял под козырек и убежал.
Вадим проводил его печальным взглядом. Мысль о детском саде не покидала его.
«Зачем таких юнцов берут на фронт? Пока еще они повзрослеют, если сразу не погибнут, не останутся навсегда молодыми».
В это время Маркин разорялся за углом:
– Где моя фуражка? Кто ее видел? Да вот же она, валяется посреди двора! Кто на нее наступил? Вашу мать, вы это специально сделали? – Потом он набросился на пулеметчика, который подвел товарищей в самый ответственный момент: – Онищенко, под трибунал пойдешь! Из-за тебя контрразведка провалила операцию. Почему за пулеметом не следишь?
– Все работало, товарищ лейтенант, пулемет был смазан. Я перебирал его недавно, – оправдывался боец. – Это же случайность. Как ее предугадать, залезть в душу к этой железяке? Но я готов понести наказание, если вам, товарищ лейтенант, так хочется.
Тема наказания в это утро звучала актуально и касалась не только пулеметчика.
Через десять минут расторопный лейтенант доложил Злобину:
– Часть подвалов мои бойцы уже осмотрели. Пленные под замком. Там каменный бокс есть специально для них. В нем уже кого-то держали, все приспособлено. Даже ключ нашелся в шкафчике недалеко от входа.
День разгорался. На небе не было ни облачка, погода стояла почти летняя. Дул ветерок, качались макушки вековых елей.
Надрывно ревел двигатель «ГАЗ-64». Машина свернула с дороги, проложенной по дну ущелья, вскарабкалась на террасу, обогнула южную сторону замка и встала у входа.
Из машины вышел подтянутый сержант, козырнул.
– Сержант Зябликов, прибыл по поручению капитана Ненашева. Ваша машина, товарищ майор?
– Наша, сержант, спасибо, оставляй.
«Газик» числился за оперативным отделом. Значит, он пришел сюда только что, вместе с автоколонной, вступившей в освобожденную Пештеру.
– Пешком добежишь обратно, сержант?
– Есть другие предложения? – Сержант заулыбался. – Добегу, товарищ майор, ноги длинные. Машина в порядке, бензин есть. Под задним сиденьем находится рация, но вы, наверное, это и без меня знаете. Разрешите идти? – Парень козырнул и бодрой рысью побежал в часть.
Через пару минут во двор замка въехал еще один отечественный автомобиль, пыльный, изрешеченный пулями. Водитель ловко огибал препятствия. Машина еще не встала, а с нее уже спрыгнул молодой старший лейтенант с пластырем на лбу, вразвалку подошел, отдал честь. После боя он еще не мылся. Лицо его почернело от пороховой гари.
– От комбата, товарищ майор. Старший лейтенант Полынец. Прибыл узнать, все ли у вас в порядке.
– С переменным успехом, старший лейтенант, – уклончиво ответил Вадим. – Операция контрразведки продолжается. Есть потери.
– Так без них мы обходиться не умеем, – сказал Полынец, пожал плечами и спросил: – Помощь от нас требуется?
– Справимся, спасибо. Передай Ненашеву, чтобы следил за своими подчиненными, никого сюда не пускал. Нам гости не нужны. Тут не музей.
– Понял, товарищ майор. А красиво у вас, чем не музей? – Полынец посмотрел по сторонам, восхищенно поцокал языком. – Самый настоящий средневековый замок. Да и природа подходящая. Мрачно, тягостно, но где еще такое увидишь? С привидениями вы поладили? Говорят, они в Румынии в каждом замке живут. Был когда-то в Трансильвании такой персонаж, Дракулой его звали. Он считается самым знаменитым вампиром в мире. Знатный боярин или воевода, точно не помню, людей сотнями на колы сажал, кровь их пил. Вся Румыния тряслась от одного имени. Это не его замок, товарищ майор?
– Ты лоб кому подставил, старлей? – Вадим неодобрительно покосился на собеседника.
– Так вражеской пуле, товарищ майор, – ответил офицер и невесело усмехнулся. – Только не подумайте, что у меня лоб чугунный. Рикошетом дала. Чуть сменила бы угол, и все. Но мы философски к этому относимся.
– Что в деревне, философ?
– В деревне все нормально, товарищ майор. При штурме мы потеряли несколько человек, вражеская рота полностью уничтожена. Подошла автоколонна, скоро будут остальные. Но долго в деревне не задержимся, пойдем дальше, командование торопит. Этим ущельем за пару дней до Венгрии доберемся. Говорят, там фрицы мощный оборонительный рубеж построили. Проверим, так ли это. Сорок пленных взяли, представляете? Комбат голову ломает, что с ними делать. Расстрелять вроде неловко. Несчастные они, много раненых, бабы у них работали в лазарете. Были бы из СС, никаких вопросов не возникло. А так придется нянчиться с ними, отправлять на восток, бойцов выделять для конвоирования.
– Скажи, старлей, в сорок первом бы нам такие трудности.
– Вот это вы точно подметили, товарищ майор, – сказал офицер и хохотнул. – Но что поделать, какие времена, такие и трудности. То есть помощь вам не нужна? Тогда до встречи. Выполняйте свое задание, а мы своим займемся. Оставайтесь со своими привидениями.
– Типун тебе на язык, – проворчал Злобин. – Ладно, двигай. Надеюсь, мы догоним вашу часть.
Старший лейтенант сел в машину. Водитель лихо развернулся, и побитое авто, постреливая гарью, покатило прочь.
Полынец приподнялся на сиденье, провожал глазами удаляющиеся сторожевые башни, непривычное зрелище для советского человека. В Европе, куда вступила Красная армия, было много причудливого и незнакомого.
Глыба замка Форгарош давила на сознание. Вадим старался не смотреть наверх.
К нему подбежал лейтенант Маркин, доложил, что осмотрены чердаки под крышами. Там нет ничего интересного, только старый хлам. Оба входа бойцы заперли, враг не пройдет.
«Зачем все это надо? – раздраженно подумал Злобин. – Все равно мы уйдем отсюда через пару часов».
Во двор въехали две разбитые полуторки с красными крестами. Красноармейцы вынесли во двор тела погибших товарищей, уложили в ряд, серые лица закрыли пилотками. У многих на глазах выступили слезы. Шмыгал носом безусый паренек с пушком на губах. Солдаты курили, пряча взгляды, крысились на водителя, имеющего наглость их торопить.
Неподалеку мялись офицеры опергруппы и примкнувший к ним Поляков, тоже изводили запасы курева. Как можно воевать без табака? Это лучший успокоитель. Рука тянется к нему всегда, даже если ты вроде бы уже накурился до отвала.
Красноармейцы погрузили тела в кузов одной полуторки, накрыли мешковиной. Туда же они посадили двух раненых с окровавленными повязками. Машина ушла.
Мертвых эсэсовцев бойцам тоже пришлось вытаскивать из замка.
– Почему мы? – проворчал какой-то солдат, отводя глаза от угрюмого майора контрразведки. – Два упыря в подвале сидят. Вот пусть они и таскают своих, заодно похмелье вылечат.
Но это предложение не прошло. Парни злились, трупы врагов бросали как попало.
Злобин подошел поближе. Герр Кунце уже покрылся трупными пятнами. Да и супруга от него не отставала. Первой красавицей она не была, а после смерти и подавно. Хищная ведьма с высушенным лицом и остро очерченными скулами.
Красноармейцы бросали в кузов тела, как мешки с картошкой. Женщина упала туда последней, сползла на пол с горки трупов. Крестик, висящий на ее шее, выскользнул из-под кофточки, поблескивал золотом. Штука, конечно же, дорогая, но мародеров во взводе не было, никто не присвоил ценную вещь.
«Добрая католичка», – подумал Вадим.
Второй грузовик тоже ушел.
Разошлись солдаты, свободные от несения службы.
Коренастый сержант Голиков ворчал себе под нос:
– Надо было сбросить их в ближайшую канаву и завалить дерном. Глядишь, елочки лет через двадцать станут пышнее и наряднее.
Оттягивать неизбежное уже было невозможно. Злобин выкурил папиросу для храбрости, забрался в «газик», где под задним сиденьем обреталась рация, почти новая, присланная из Америки по ленд-лизу. Она позволяла сочетать радиограммы и голосовую связь, действовала в радиусе пятнадцати километров, имела очень емкие аккумуляторы и усиленный стальной корпус. Благодаря ему станция весила очень даже немало и могла транспортироваться только на автомобиле.
Голос полковника Василевича звучал вполне отчетливо:
– Припозднился ты, майор. Докладывай.
Порадовать начальство было нечем. Злобин не юлил, говорил всю правду, неудобную, чреватую серьезными последствиями.
Закончил он на траурной ноте:
– Готов нести ответственность, товарищ полковник. Рудольф Кунце мертв. Это непреложный факт. Присылайте нового начальника отдела, а я отправлюсь под арест. Но должен заметить, что это была трагическая случайность. Все знали, что в Кунце нельзя стрелять.
– Твою-то мать, Злобин! Кто прикончил Кунце?
– Кунце открыл огонь, смертельно ранил нашего бойца, а тот успел произвести несколько неконтролируемых выстрелов. Все плохо, товарищ полковник, да?
В эфире недолгое время царило молчание, потом Василевич проговорил:
– Плохо, майор. Но в утешение могу сказать, что немцам еще хуже.
– Позвольте мне кое-что предположить, товарищ полковник. Я ведь вижу, что меня и моих людей командование использует втемную, не объясняя сути вещей. Майор Поляков тоже не отличается болтливостью. Полагаю, что важен не столько сам Кунце, сколько то, что он перевозил, с чем бежал из Бухареста. Рискну предположить, в портфеле, с которым не расставался. Но в момент его смерти тот был пуст. Здесь возможны варианты. У Кунце это выкрали, он сам потерял или где-то спрятал, пока мы носились за ним по замку. Первые два варианта мне рассматривать не хочется.
– Сообразительный ты, как я погляжу. Есть еще один вариант, майор, – ворчливо отозвался полковник. – Тот самый штурмбаннфюрер, который сбежал у вас из-под носа.
– Я думал об этом. Не сходится. Штурмбаннфюрер бежал налегке, на нем был только китель, да и тот расстегнут. Речь идет о неких бумагах? Не важно, что это: банковские документы, ценные облигации, списки немецких шпионов на территории СССР, чертежи новейшей подводной лодки. Это не один лист и не два, верно? Их нельзя сложить вчетверо и сунуть в карман. Или же это небольшой предмет, с легкостью помещающийся в том же кармане. Вы молчите, значит, согласны. Может быть, не все потеряно, товарищ полковник? Осмелюсь предположить, что эта вещь находится в замке.
– Хорошо, если так, майор. Ладно, – решился полковник. – Успеешь еще понести свою ответственность. Заменить тебя некем. Но обо всем случившемся я немедленно доложу в армейское управление. Пусть там ломают головы и думают, что с этим делать. Ты остаешься в замке со своими людьми до особого распоряжения. Как складываются отношения с майором Поляковым?
– Нормально. Лишнего слова из него не вытянешь, но жизнь мою он уже спас.
– Вот черт. – Василевич закашлялся. – Какие беспомощные у меня оперативники. Шучу, спас, вот и ладно. Ты как-нибудь верни ему должок, чтобы не висел над душой. Твоя задача – контролировать замок. Никого к нему не подпускай. Вас больше двух десятков на одно здание. Оружия хватает, сухой паек есть. Убедись в том, что замок необитаем. Лично я в этом сильно сомневаюсь. Проведите тотальный обыск, особенно в тех местах, где мог находиться Кунце.
– Что ищем, товарищ полковник? – не сдержался Вадим.
– Хотел бы я знать.
Возможно, Василевич лукавил, но не очень. У Вадима складывалось впечатление, что руководство дивизионной контрразведки плавало в том же тумане.
– Пленных не уничтожай, хорошенько допроси, – продолжал полковник. – Они могли что-то видеть. Будут упорствовать, не бей, вспомни про пряник. Переступи через себя ради дела. Все, майор, будь на связи.
Вадим отключил питание, перевел дыхание. Потом он поманил пальцем красноармейца, приказал ему отнести рацию в холл и обращаться с ней, как с родной мамой.
Настало время познакомиться с замком.
Вход в подвал находился в юго-восточном углу холла. Вместо двери там имелся широкий проем, за ним тянулся покатый пандус, охраняемый красноармейцем. За ним располагалась ровная площадка, чуть левее начиналась каменная лестница, ведущая в подземелье.
В стены через равные промежутки были вмурованы кронштейны. Люди Маркина нашли свечи, поставили на них, и подвал худо-бедно освещался. Огоньки дрожали от сквозняков. По стенам ползали причудливые, будто живые, тени.
За лестницей стены расступились. Коридор, рассекающий подвал, был удивительно широк, по нему прошел бы даже танк. Свечи освещали пространство на глубину пятнадцать метров, дальше густела тьма. В ней мелькали огоньки фонарей. Люди Маркина продолжали обследовать подвалы.
Недалеко от входа находился зарешеченный бокс, прохаживался часовой, ефрейтор Крыленко, уже знакомый майору. На двери висел замок. Рядом стоял колченогий столик, на нем горела керосиновая лампа и лежал ключ от камеры, удлиненный, с затейливыми бороздками.
Часовой услышал шаги, насторожился, как-то оробел, но тут же узнал Злобина и расслабился.
– Как служба, ефрейтор? – осведомился Вадим.
– Все в порядке, товарищ майор. Хотя если честно, то не совсем. – Боец виновато улыбнулся, по его лицу блуждали дрожащие тени. – Как-то не по себе здесь, то спина начинает чесаться, то ноги немеют. В бою лучше, там все понятно, вопросов нет.
– Так ты вроде тут не один, – сказал Вадим и подошел к зарешеченному боксу.
– Нет уж, избавь меня бог от такой компании, товарищ майор. – У Вадима возникло такое ощущение, что боец не прочь был перекреститься. – Сидят эти черти, волками смотрят, молчат. О чем мне с ними разговаривать? Да и как? Я по-немецки четыре слова знаю.
– Ладно, иди погуляй немного.
«Да, неприятных ощущений тут хватает. Надо чаще посты менять, а то парни с ума сойдут», – подумал Вадим, забрал керосиновую лампу, подошел к решетке.
Меньше всего ему хотелось гадать, откуда она здесь взялась и чем славен был замок Форгарош за свою долгую историю. Вадим поднял лампу, осветил узкое пространство. Камера была абсолютно голой. Каменные стены, пол, потолок. Здесь, мягко говоря, царила прохлада, градусов десять-двенадцать, плюс высокая влажность.
Пленные сидели на полу в разных углах, дрожали от холода. Краше они нисколько не стали, опухли до полной неузнаваемости. У гауптштурмфюрера Хоффеля заплыл глаз, спрятался под кожистым мешком. Крауземан все больше походил на гниющую сливу, но смог соорудить презрительную гримасу.
– Вас снова приветствует советская контрразведка, господа. Хочу задать вам несколько вопросов. Вы охраняли герра Кунце с супругой, причем делали это не день и не два, практически месяц находились рядом с ним. Вы должны знать, чем занимался Кунце, что он хранил в своем портфеле. Возможно, ваши сведения не полные, но они есть.
– Что с Рудольфом? – выдавил из себя Хоффель. – Он мертв?
– Он мертв. Равно как и его супруга Генриетта. Нам не удалось взять их живыми. Ваш господин зачем-то начал отстреливаться. Что было в портфеле? Чем занимался Кунце?
Арестанты презрительно молчали.
– Не буду кривить душой, господа, портфель Рудольфа Кунце оказался пуст. Подозреваю, что это были документы, возможно, какие-то чертежи, схемы, но точно не уверен. Вы могли видеть, как он это прятал, и знаете, где это происходило. Не желаете что-нибудь сообщить мне?
Господа по-прежнему молчали. Их изувеченные лица выражали презрение.
– Еще один вопрос, – невозмутимо продолжал Злобин. – Вы будете смеяться, но одному из ваших удалось сбежать. Он прятался в шкафу, потом воспользовался случаем, вылез в окно и пустился в бега с пустыми руками, без оружия. Это ваш командир в звании штурмбаннфюрера. Возможно, вы видели, как он спрятался в шкафу, когда отступали по анфиладе, но не выразили ему заслуженного порицания. Мне хотелось бы узнать его фамилию. Не скажете ли вы, куда он мог податься? Меня интересует, сможет ли беглец в сжатые сроки добраться до вашего расположения и сообщить о том, что здесь случилось. Где находится ближайшая часть вермахта? Не хотите сказать?
Ответом было надменное молчание.
– Очень жаль, – заявил Вадим. – В таком случае наши отношения переходят в иную плоскость. Смерти вы не боитесь. Это похвально. Насчет физического насилия сложнее, но вы готовы терпеть. Засим оставляю вас, думайте. Не уверен, что ваши организмы справятся с холодом, отсутствием питья и пищи. Без сигарет тоже тоскливо, верно? Но несколько часов вы протянете. Захотите поговорить со мной, позовите через часового. Согласитесь на сотрудничество без лжи и уверток, получите теплую одежду, матрасы, воду, еду и сигареты. Даю слово советского офицера. До новых встреч, господа.
Пленные молчали, когда он отдалялся от решетки.
– Вы так гладко чешете по-немецки, товарищ майор, – заявил часовой, вырастая из-за угла. – Словно сами немец.
– В школе хорошо учился, ефрейтор. А появишься еще раз вот так внезапно, клянусь, кулака не пожалею.
– Виноват, товарищ майор. – Боец смутился. – Теперь вы понимаете, каково здесь.
Из глубин подвала донесся шум. Бежали люди, тряслись огоньки фонарей. Крыленко резко повернулся, вскинул автомат. Вадим на всякий случай отступил к стене.
Из мрака в освещенную зону выбежали два бойца с возбужденными лицами.
– Товарищ майор, хорошо, что вы здесь! – воскликнул осанистый, спортивно сложенный сержант Пьяных. – Вы только посмотрите, что мы нашли! В дальнем закутке прятались, думали, что не заметим!