Из Москвы для составления договоров о переводе налогов в Тюмень должны были прилететь двое или трое бухгалтеров и юристов, они и подгонят всё под ту цифру, которую сегодня записал губернатор.
Антонов, по сути дела, опять бежал, опять бросил всё в нерешённом и запутанном виде. Главной обузой казались вроде бы Кречмар и Сонкин: надо ведь их увольнять?
И это он взвалил на Зарудного, и налегке, вместе с Мишей – своим московским охранником – противным вообще-то парнем, но приходилось терпеть, – поездом отправился из Тюмени на север. Благо, железная дорога дотянута теперь до самого берега Обской губы – до Ямбург-порта, за Полярным кругом.
Этот охранник Миша был довольно высокий и худой молодой человек с преждевременно поредевшими светлыми волосами, с брезгливо отвешенной губой и с какой-то постоянной неприязнью и угрозой в хронически бледном лице. При этом он казался таким гибким во все стороны, словно был вообще бескостным.
Он был бестолков донельзя и служил скорее ФСБ чем своему формальному начальнику, Алексею Антонову.
…Почему я вообще именно его взял с собой? – задал себе вопрос Антонов, когда Миша напутал с билетами на поезд и пришлось самому улаживать насчёт отдельного купе. Мишу сунул ему его зам по безопасности Строгалев, а он вначале даже не осознал: кто такой этот Кравцов?
Лишь потом вспомнил: неприятный такой, костлявый блондин… Ну да какая разница.
Теперь однако им предстояло ехать вдвоём в поезде, пробыть вместе четыре дня, и он невольно задумался об этом Мише Кравцове.
Итак, допустим, что Миша служит в ФСБ… Но служить ФСБ значило: любому инициативному прохвосту, который принимает у него письменные отчёты об увиденном и услышанном вокруг Антонова и заодно – наверняка всегда намёками! – даёт ему подсказки: то хорошо, это плохо, а вот этого твоему боссу вообще не надо делать…
У этих инициативников из ФСБ (так казалось Антонову) всегда будет много идей, причём идей, по большей части, вредных. Вернее, они полезны для самой ФСБ, но отнюдь не для тех, кого служба якобы охраняет.
В том числе, в целом – считал Антонов – ФСБ как организация вредна России и работает не только даже на себя, но и на благо врагов России. Например, на Америку и другие стран НАТО… Не по злой воле, а потому, что ФСБ сейчас, фактически, не имела руководства, ибо сам президент страны Путин был лишь один из винтиков ФСБ.
«Бестолковый ты, Миша!» – когда-то давно, ещё в Москве, вырвалось у Антонова, и после этого Миша месяца два показывал ему своё недовольство. Потом вроде бы всё это забылось, но это на поверхности, а как на самом деле?
Миша решил загладить свою ошибку с билетами на поезд и притащил кучу тёплой одежды.
– Алексей Викторович, примерьте! Там ведь, говорят, ещё зима.
– Да я уже взял у Сонкина… – Антонов перебрал принесённое Мишей: тёплые бушлаты и современный, импортный какой-то, комбинезон на меху. Такой же ему дал Сонкин, только другого цвета.
– Ты сам-то, смотрю, уже оделся? Где взял? – Антонов указал на такой же, «полярный», но видно, что западного пошива, норвежский какой-нибудь, комбинезон, в который оделся Миша.
– Есть источники… – тот криво улыбнулся.
Пока об одежде беспокоиться было рано: в Тюмени температура прочно стояла выше нуля, ледоход на реке Туре уже прошёл. Но город Тюмень – на юге Тюменской области, в которую составными частями входят Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономный округа. Вот то – настоящие «севера», другой мир.
Алексей знал, что поезд туда – больше тысячи километров – идёт долго: около суток до Ямбурга, столько же обратно, так что кроме Ямбурга успеет ли он что-то увидеть? Ямбург – на правом, восточном берегу Обской губы, а хотелось бы перебраться на её левый берег, где находится Новый порт – удастся ли? До совсем нового порта – Сабетта – на севере полуострова Ямал они точно в этот раз не доберутся…
Купейный вагон тверского производства был такой же, как в советские времена. Все четыре места в купе были закуплены для него одного, и ещё в соседнем купе – место для Миши. Но Алексей его сразу не отпустил туда, усадил с собой пить чай.
– …Ты, может, не знаешь: я ведь геолог по образованию…
– Откуда мне знать? – с улыбкой ответил Миша.
– Да, геолог. Кандидат геологических наук. И что меня потянуло в бизнес – не пойму…
Михаил смотрел на него с некоторым удивлением.
– Потянуло потому, – объяснил Антонов скорее себе самому, чем собеседнику, – что в начале девяностых учёным жилось совсем плохо. Институты закрывали, зарплата кандидата наук была десять долларов в месяц, что ли… Ну я и плюнул, ушёл в бизнес. А если бы тогда кандидату наук платили как сейчас… Сейчас ведь они неплохо получают. И мысли бы не было в эту свистопляску лезть! Пиши себе статейки, езди на международные конференции: лафа! Докторскую бы защитил…
Алексею вспомнились его первые экспедиции на север в молодые годы. Незаметное поначалу действие мороза, но затем – давящее и безжалостное как сталь; через несколько дней уже само пребывание на морозе становится тяжёлой работой. Устаёшь так, будто глыбы ворочал, а всего-то снимал показания каких-нибудь приборов – но на морозе. Потому и работают на севере вахтовым методом: за полярный круг завозят людей дней на пятьдесят или немного больше, потом меняют новыми: всё равно от этого работника дальше будет мало толку.
Зато какое раздолье – север летом! Цветущая тундра, белые чайки, почему-то неизменно вызывавшие у него чувство тревоги. И не столько тревога, сколько неизбывная печаль белых ночей…
Антонов немного рассказал об этом, и бледное лицо Михаила и вовсе сделалось каким-то молочным или похожим на манную кашу, на молоко матери, которым она не только кормит, но и утешает неразумное дитя.
– Вам надо остаться в бизнесе! – мягко, но настойчиво произнёс Михаил тем тоном, которым ребёнку объясняют его же пользу.
И ещё какой-то мягкости добавил Миша уже не только в лицо своё, но даже и в тело, теперь уже как будто и не костлявое, а наоборот, кажущееся бесконечно гибким.
– Да уж конечно, Миша… Это всё – действительно, дела минувших дней. Куда я теперь уйду из бизнеса? Разве что вот так, съездить на экскурсию, совмещённую с командировкой… Скажи мне о себе: ты бывал на северах?
– Бывало… – не сразу ответил Миша.
– А где именно?
– Дальний Восток, – загадочно обронил тот. – Армейская служба…
И дальше его заколодило: как ни выспрашивал Антонов, никаких подробностей вытащить не смог!
Вот за что не любил он эфэсбешников: за эту их таинственность. «Где работаешь? (Или работал раньше)» – «В таможне». – И на этом точка, ни слова больше. Таможня ведь тоже бывает морская, сухопутная и авиационная, пассажирская и грузовая, центральная и линейная. Но если человек просто говорит «работаю в таможне», он даёт понять, что о его работе ты ничего не узнаешь.
– Ладно, Алексей Викторович, – Миша вдруг решительно встал. – Больше я не буду отнимать ваше время. Оно, действительно, драгоценно! – прижал руку к груди, – уж не с оттенком ли иронии? – Я знаю, что вам надо с документами работать. Но я всегда под рукой, здесь, за стенкой.
– Ну хорошо, иди… Как соскучишься – заглядывай. Кто там у тебя соседи?
– Пока один сосед. Спит, не знаю, кто он…
И Миша оставил Антонова одного. Тот, и правда, взял с собой пачку документов и рекламных технических проспектов. Дорога, надеялся, даст ему немного времени, того самого, которого всегда так отчаянно не хватает.
Вначале они ехали через вполне европейский смешанный лес, причём чувствовалось, что уже весенний. В снегу, а кое-где уже и в воде стояли берёзы, осины со светлозелёными стволами, темнела хвоя елей, сосен. Правда, и кедры мелькали – этим местный лес всё-таки отличался от европейского. Алексей долго смотрел в окно, потом заварил себе ещё чаю…
Он задумался о том выгодном проекте, который предлагали ему молодые бизнесмены. Это была новая технология сжижения газа. Поскольку сейчас именно с Ямала Россия начинала морской экспорт сжиженного газа, то предложение было как нельзя кстати.
Ребята оттолкнулись от того, что одно дело сжижать газ при жаре плюс тридцать-сорок в Саудовской Аравии или Катаре и другое дело на Ямале при минус тридцати. В морозное время газ, и правда, почти течёт и похож на жидкость, но установки и прочую технику по-прежнему закупали ту же самую, которую используют арабы. И вот молодая растущая фирма сделала экспериментальную аппаратуру для сжижения газа, сняла её работу на видео; всё, вроде бы, сходилось и получалось раз в десять дешевле чем в арабских странах.
…От установки по сжижению газа мысли Антонова перескочили на всю эту цепочку, от добычи здесь, в Тюменской области, до продажи на Западе.
Вся причина активности арабов – экспортёров газа заключалась в том, что Западная Европа не хотела платить деньги за газ из России. Уже есть готовая труба, и нужно только открыть кран, но этот газ – Газпромовский. И у немца достаточно силы воли и достаточно ненависти к России чтобы остановить свою руку и не открыть этот кран, который уже установлен и работает в его кухне. Вместо этого немец купит втридорога газ в баллонах и потащит их к себе домой на тележке, но это будет немецкий газ. Точнее, произведённый и доставленный арабами специально для Германии.
Хорошо это или плохо, когда такая вот ненависть к другому народу заставляет тебя идти буквально на подвиги? Мысли закрутились в каком-то болезненном вихре… Алексей вышел в пустой коридор вагона, потом опять закрылся в купе, заставил себя успокоиться.
Услышал слабый щелчок: это открылась дверь соседнего купе. Видимо, Миша проверял: ушёл ли куда-то босс или здесь, на месте?
По мере приближения к полуострову Ямал признаки весны уменьшались и потом совсем исчезли. Леса стояли заиндевелые, в инее, а главное, севернее Надыма это уже был не сплошной лес, а та самая, словно выбитая артиллерийским огнём, лесотундра, которая, и правда, представляет собой результат непримиримых боёв мороза с теплом.
Купы деревьев, вполне себе рослых, чередовались с покрытыми снегом проплешинами: видимо, болотами или заболоченными полянами. Заметно было даже сейчас, что некоторые деревья – мёртвые и без коры; тем более летом бросаются в глаза в лесотундре торчащие из листвы, белые как кости скелетов, стволы погибших деревьев: жертвы невидимой бойни.
Бойня, и правда, идёт, и всё в ней очень понятно: вблизи Полярного круга начинается зона вечной мерзлоты, где за лето земля успевает оттаять лишь примерно на метр сверху, а глубже – заледенелая. Сквозь эту ледяную корку не может всосаться вода от обильных дождей и разливается болотами и озерцами, которых в тундре огромное множество. Зимой болотца леденеют, и этот лёд разрывает корни деревьев. Оставшись без корней, дерево неизбежно засохнет…
Это понятно; непонятно другое: какая сила выгоняет на север эти ели и даже берёзы и заставляет их мощно вырастать и зеленеть, и вместо обрубленных льдом корней отращивать новые, и всё стоять, пока самая какая-нибудь свирепая зима, наконец, не убьёт и это дерево…
С неясным ему самому тайным удовольствием наблюдал Антонов в окно, как всё редеют эти группы деревьев, и уже видно, что это не деревья, а чахлые инвалиды. И вот, наконец, вообще их не стало, и открылось безбрежное снежное поле плоской тундры, и дунуло, сыпануло метелью; поезд, и правда, нёсся уже через настоящую зиму…
К концу длинной, суточной поездки прибыли на конечную станцию «Ямбург – порт».
Прибыли в зиму: температура стояла здесь минус пятнадцать, холодно даже для этих широт. Обская губа была ещё вся ярко-белая, подо льдом: лёд полностью тает здесь лишь в июле, зато потом чистая вода держится до октября.
Они вернулись в зиму, как будто заставив время идти вспять. И с этим чувством Антонов провёл тут всё время: чувством невероятным и всё же в точности соответствующим реальности.
Вернулись в зиму…
Он как-то невнимательно, едва осознавая происходящее, встретился с сотрудниками молодой растущей фирмы «Газоконденсат-инвест», осмотрел их установку; почти не глядя, подписал несколько договоров: суммы требовались пока небольшие, такие у него найдутся.
…Он берёг в себе это чувство возвращения в зиму, и оно не уходило весь обратный путь, и сохранялось в нём и в весенней, солнечной и тёплой Тюмени, и даже в буйно зеленеющей майской Москве.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сделать обыск в аэропорту Домодедово Вершинину посоветовал глава адвокатской конторы «Сезин и партнёры» Михаил Абрамович Сезин, который, как говорили, преподавал право нынешнему президенту страны, в годы учёбы того в Ленгосуниверситете. Престарелый юрист теперь не только возглавлял адвокатскую контору, но и входил в совет директоров «Газпрома», а также в высшую квалификационную судебную комиссию страны, то есть участвовал, например, в назначении судей арбитражных судов.
Но при разборе материалов, конфискованных при ночном обыске в фирме «Михеев и партнёры», Вершинин выяснил, что Михаил Абрамович Сезин их не то чтобы обманул… но, скажем так, использовал. А именно: расправился их руками с чем-то не угодившей ему конторой «Михеев и партнёры». В изъятых материалах не удалось найти никакого криминала ни в отношении Антонова, ни по делу о теракте в Домодедово. Нашлась информация, порочащая саму контору Сезина, но уж её-то Вершинину использовать было никак не с руки.
С другой стороны, разве Вершинин ждал, что ему кто-то на блюдечке принесёт готовые улики против «СвязьИнвестБанка»? Нет, улики надо мастерить самому, если ты, конечно, мастер.
Примерно так (только, наверное, в более тонкой форме) ответил бы ему доктор юридических наук Сезин. А и впрямь: разве в конфискованных материалах не было упоминаний о мерах безопасности и даже о террористическом акте? Были. Упоминалась и фамилия Антонова, встречались и названия приборов, которыми занимались фирмы Антонова – так чего ещё надо? Бери и цитируй в обвинительном заключении! У рачительного хозяина и зёрнышко не пропадёт, а бесхозяйственный профукает горы полезного материала.
Не ругать Михаила Абрамовича он должен, но поблагодарить его за урок… Впрочем, Вершинин и сам уже был достаточно опытен чтобы давать такие уроки своей следственной группе. В очередной раз собрав её, пустился в рассуждения:
– Какова на сегодняшний день наша главная версия? Вообще-то я пока хотел бы воздержаться от определений: «главное», «побочное»… Пока наше расследование в самом начале, и ни одной подозрительной ниточки мы не должны оставлять без внимания, в том числе, нас не может не интересовать сотрудничество «СвязьИнвестБанка» с уволенным мэром Лужковым. Лужков обосновался пока в Калининградской области, но подал заявку на гражданство Латвии: как мы знаем, эта страна – член НАТО. И он продолжает тянуть руки к лакомым кускам московской собственности, не просто лакомым, а связанным с безопасностью, как, например, московские аэропорты. В аэропортовских компаниях Лужков владеет пакетами акций. Я не говорю, что он может воспользоваться таким положением дел чтобы организовать теракт… – Вершинин сделал многозначительную паузу. – Но этим могут воспользоваться силы на Западе, без его ведома. Именно эту версию мы и должны всесторонне проверить.
– Разрешите реплику? – спросил Мнацаканян.
– Подожди, Серёжа, дай мне закончить… В изъятых у «Михеева и партнёров» материалах имя Лужкова встречается более ста раз. Думаю, что я кого-то из вас переключу на отработку этой версии, но пока хочу посидеть на ней сам… И, Серёжа, прости, но аэропорты мы обсудим чуть позже, а пока я хочу услышать о нефтянке. Что удалось выяснить вам, Саша и Юра?
Александр Козлов и Юрий Трофимов, которым был поручен нефтяной бизнес Антонова, выглядели смущёнными. Юра – тот просто готов был повиниться: да, прошляпили, Антонов своим налоговым манёвром застал их врасплох. Но Саша Козлов ощетинился: мы недосмотрели, да, но нам ведь не было поставлено конкретно этой задачи…
Козлова вдруг поддержал другой Саша, капитан Быков:
– Павел Иванович, простите, может, и я не совсем по теме… Но следственные группы обычно создаются для раскрытия какого-то преступления. Так нас учили на юрфаке. А что конкретно расследуем мы? Вот меня вы присоединили к майору Елене Подзюбан для работы на румынском направлении. Но там ведь не совершено никакого преступления…
– Может, готовится преступление, – быстро повернулся к нему Козлов.
– Но против кого? – спросил Быков. – Преступление против румынских фирм или против отечественных? Или против отдельных граждан России, Румынии? Мы ведь должны знать…
– Ну вот, наконец, у нас появился правдоискатель, – заметил Вершинин.
– Я не правдоискатель!
– А вы не смущайтесь, капитан Быков. Правдоискатель – это очень нужная роль, такой персонаж должен быть в нашей следственной группе…
Вершинин встал и прошёлся позади своего стола.
– Помимо того, чему учат на юридических факультетах… Да там, кстати, и этому тоже учат. Так вот, есть такая вещь как чутьё. И ещё есть умение предвидеть преступление и предотвратить его. Мы – то есть ваши начальники – не идиоты и не формалисты, которые рассуждают так: «если есть труп, начинаем работать, пока нет трупа – ничего не делаем». Есть ведь оперативная информация, есть показания обвиняемых по другим делам, есть прослушка… Мы Бога благодарить должны, что имеем возможность работать вот так, на опережение! Не труп неизвестного в лесу, который невозможно опознать… А тут преступления государственного порядка! Мы уже не первое десятилетие живём в рыночной экономике и знаем, что бывает и что может быть. Мы знаем (начальство), а вы, капитан Быков, может быть, ещё не знаете…
– Так я же не против…
– Ситуация непростая, и вы правильно поставили ваш вопрос. И я объясняю не только вам, но всем. Этот человек – Антонов – преступник: по складу своего характера, по методам работы, по тем планам, которые у него есть… Если хотите, это второй Сергей Пугачёв! И «СвязьИнвестБанк» – второй «Межпромбанк». В кризис 2008 года государство наше, спасая банки, накачивало их деньгами, и Пугачёв, как вы знаете, эти деньги из «Межпромбанка» вывел за рубеж. Три миллиарда долларов только прямых хищений, а сколько запутанных дел тянется до сих пор… Такое невозможно было бы, не имей Пугачёв высоких покровителей; и я вас хочу сразу предупредить: у Антонова они тоже есть! Очень высокие… А что указывает на наличие высокого покровительства? Какой главный признак? Капитан Козлов что думает об этом?
– Признаков много, товарищ полковник…
– Ну например?.. Ладно, отвечаю сам за вас. Главный признак высокого покровительства – то, что никому и в голову не приходит подозревать в чём-либо этого человека. Никому это и в мысли не вступает! До поры, до времени, конечно… Но вам должно это подозрение прийти на ум. И остаться там. То есть нужно постоянно искать доказательства этой мысли. Доказательства его вины! Я ни в коем случаю не призываю вас к такой постыдной вещи как фабрикация улик… – Вершинин сел за свой стол и вспомнил, что сам ещё недавно мысленно почти допустил эту возможность. – Нет-нет, фабриковать ничего не надо! – повторил он, как бы убеждая и себя самого тоже. – Но внимательно всматриваться в имеющееся! Вот, для примера сейчас я разберу вопрос аэропортов. И сразу скажу: даже если мы ничего не найдём, и Антонов окажется невиновным – тоже не беда. Зарплата всей нашей с вами группы в сумме – это куда меньше чем то, что беглый Пугачёв тратит в день только на личные нужды – не считая того, что он тратит на своих помощников, на обслугу, и так далее. Вот сколько он увёл из страны! И это упустила, не доработала вот такая же группа, как наша; может быть, кто-то из «доброхотов» намеренно развалил её работу… Но у нас есть полная поддержка руководства, в том числе, Администрации Президента. И вот что я вам скажу по поводу аэропортов…
…Вершинин понимал, что, может быть, он работает слишком «по вдохновению», неровно. Такой инструктаж общего характера давным-давно нужно было провести. Другое дело, что раньше не было конкретики, без которой инструктаж они бы приняли за пустые слова. Теперь конкретика появилась…
Он рассказал, как исследовал изъятые в Домодедово компьютерные файлы и как ему вначале казалось, что там нет ничего нужного для дела, но потом…
– Ни крупицы не пропускать, настраивать и перенастраивать своё зрение до тех пор, пока не увидите нужного…
Ещё одну мысль он высказал, как ему казалось, небесполезную для молодых следователей. Необходимо понимать, что мы, на самом деле, всегда очень мало знаем о преступнике; наше всеведенье – блеф. Следователю тогда удаётся «расколоть» подозреваемого, когда он внушит ему, что знает очень много (а сам-то понимает, что не знает почти ничего). Следователь почти всегда блуждает в потёмках, и нужно привыкнуть к этому ощущению.
– Что у нас получилось с нефтянкой? – продолжал он. – Вот Михаил Кравцов, наш сотрудник, а я ещё добавлю: олух, каких мало. (Но это между нами.) Сопровождал Антонова из Тюмени в Ямбург-порт, сдал отчёт, в котором подробно описал, что Антонов делал по дороге туда и обратно и какие разговоры с ним вёл в поезде. Но о том, что он делал в Ямбурге – ноль информации! Кроме той, что он встречался с фирмой «Газоконденсат-инвест», а о чём говорили? – «По объективным причинам я не мог присутствовать на переговорах.» То есть полное затемнение, ноль информации! А ведь технологии сжижения газа – это вопрос глобальной важности!
Вершинин помолчал, формулируя в уме задание.
– Поэтому, товарищи Козлов и Трофимов. Пулей летите в Ямбург-порт, из-под земли найдите эту фирму «Газоконденсат-инвест» и выясните, о чём вёл переговоры Антонов, заключал ли какие-то договора. Узнайте, есть ли на эту фирму компромат. То же самое ты, Паша, – обратился Вершинин к Калинникову. – Выясни через Строгалева… Теперь о Румынии. Майор Подзюбан и капитан Быков! Вылетайте в Бухарест и там соберите информацию обо всех тех румынах, которые приезжали в Москву и с которыми встречался здесь Антонов. У вас есть их список?
– Так точно, – ответила Елена Подзюбан.
– Хорошо. Пугачёв вывел деньги «Межпромбанка» через Францию, а Антонов – не исключено – будет действовать через Румынию. Изучите схему, которую использовал Пугачёв, но не затягивайте. Вы должны быть в Бухаресте раньше него, а когда он вылетает и точно ли он туда собирается, узнайте, опять же, через Строгалева.
– Ему взяли билет на двадцать восьмое мая, – сказал Столяров.
– Хорошо, значит, уже известно. Вы должны быть там раньше этой даты… В общем, всем членам следственной группы я поставил очередные задачи. И на этом совещание закончено. А вас, капитан Мнацаканян, я попрошу остаться. Поговорим об аэропортах…
Вскоре Вершинин отпустил и Мнацаканяна. Он вновь был доволен тем, как провёл совещание и настроил ребят. Но сам от себя не мог скрыть сомнений: верно ли он действует? Следователь работает в темноте, это он хорошо сказал ребятам. Но бывает ведь ещё и тёмная комната, в которой ты ищешь то, чего в ней нет…
И он решил поехать к Михаилу Абрамовичу Сезину: поблагодарить его за помощь в аэропортовском деле, и ещё потолковать кое о чём…
Ветеран юридического цеха принял его не сразу. Вначале целый день пришлось перезванивать, так как юрист не мог пока ответить, что у него планируется на завтра. Наконец, он назначил точное время, в которое будет ждать Вершинина, но, когда Вершинин приехал в это время, оказалось, что у Михаила Абрамовича возникли срочные дела, и пришлось ждать ещё минут сорок.
Вершинин не обижался; он использовал это время для того, чтобы уяснить самому себе, как же дальше он должен вести дело Антонова. И вспомнил один из первых разговоров с Еголиным на эту тему: он должен, наконец, отличиться и получить генеральское звание; хватит ему ходить в полковниках. Он должен превратить процесс над Антоновым в резонансный и сделать себе на нём имя…
Об этом он размышлял, сидя в приёмной Михаила Абрамовича. Но одновременно мысль его работала в другом, едва ли не противоположном направлении. Нужно было уже сейчас искать формулировки будущего уголовного дела и обвинительного заключения. И под эти формулировки собирать доказательства. Например, что конкретно они могут вменить Антонову по аэропортам? Поставку заведомо некачественного оборудования? Злонамеренное нарушение режима безопасности полётов? А можно ли нащупать его связь с террористами (через Лужкова?) и доказать сознательное содействие им? Допустим, Антонов обижен на систему и решит менять власть в России, поддерживая террористов?
…Нет, не нужно так высоко залетать, лучше что-то более конкретное… В тот миг, когда он подумал об этом, открылась дверь, и его пригласили к главе адвокатской фирмы «Сезин и партнёры».
В обширном кабинете за обширным столом сидел маленький человечек, уколовший его острым взглядом поверх очков. Это был ещё вполне энергичный старичок, даром что его бывший ученик, президент, уже сам был в пожилых годах.
– Я вас внимательно слушаю, – такова была первая его фраза, на которую Вершинин ответил сумбурной речью, клонящейся к тому, что он «сам с усам», приехал отдать формальный долг вежливости, наставлений же не ищет, наоборот, сам их вполне способен давать.
– Наставлений не ищете… – задумчиво произнёс Сезин. – А всё-таки, как вы мыслите связи вашего Антонова с людьми наверху? – Сезин указал пальцем в потолок и добавил: – Есть ли у него высокие покровители?
Вершинин растерялся: настолько точно этот человек повторил его собственные недавние слова на совещании следственной группы. Михаил Абрамович прочёл его мысли.
– Вот так-то! – причмокнул Сезин. – Вы, конечно, как практик-следак, – он иронически выделил это слово, – предпочитаете найти крепкую улику, ухватиться за неё и дальше размотать весь клубок… Но не забывайте и о верхних соображениях, – он опять приподнял палец в направлении потолка. – Что у Антонова? Нефтяные компании? Но их в мире очень много. Банк? Банков ещё больше. А вот аэропорты в Москве всегда можно будет пересчитать по пальцам, здесь-то и лежит его главный интерес. Значит, и ваш интерес, так я понимаю?
– В принципе, да, но…
– «Но»? У вас есть возражения?
– Единственная высокопоставленная фигура, которая связана с аэродромной тематикой, это бывший мэр Лужков. Но он бывший…
В этот момент зазвонил телефон Вершинина, он мельком взглянул на экран: «Зоозащита» – хотел уже отключить, но зазвонил и телефон на столе Сезина, и тот снял трубку.
Поскольку хозяин кабинета начал говорить по телефону, гость тоже не счёл невежливым ответить на звонок.
– Алло.
– Павел Иваныч, это Катя, Ливерова, из благотворительной организации «Зоозащита – Москва». Вы можете помочь? У нас чрезвычайная ситуация…
– Я вам перезвоню позже. А в чём дело?
– Громят приют для животных «Добрый доктор». Распоряжение о сносе отдал лично тот самый зам мэра Бирюк.
– Хорошо, я перезвоню.
Вскоре встал из-за стола и Сезин.
– Простите, но меня вызывают в «Газпром», – объяснил он Вершинину. – Так вы сказали, единственная фигура – Лужков?
– Да.
– Я вас уверяю, что это не так. И могу дать подсказку: дни Домодедова как самостоятельного авиаузла сочтены. Этот аэропорт возьмут под себя те, кто сегодня управляют Внуковом. Наше адвокатское бюро представляет их интересы, поэтому вы можете счесть мои слова ангажированными. Но поверьте мне, такова реальность: будут зачищать всех, кто встанет на пути. Зачищать! – со смаком повторил он. – И если ваш Антонов окажется среди противников этого «объединения под Внуково»… Сами, пожалуйста, делайте выводы о том, какие дела будут иметь перспективы, а какие нет.
– Спасибо вам, – Вершинин склонил голову с ненаигранным уважением.
Обдумывая свой разговор с адвокатом, он почти машинально нажал кнопку вызова этой самой Кати из зоозащиты.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Приют для животных «Добрый доктор» располагался в одном из переулков, отходящих от Чистопрудного бульвара. Вершинин доехал туда довольно быстро. Во дворе большого старинного здания стоял одноэтажный каменный флигель.
Никаких признаков «разгрома» или «сноса» флигеля Вершинин не заметил, хотя перед большим зданием часть улицы была отделена бело-красными лентами, и красовалось объявление о том, что здание в аварийном состоянии. «Просьба соблюдать осторожность при проходе».
…Конечно, знакомство с этой Катей не могло быть для него ничем кроме позора и напрасной траты времени. Всех этих защитников животных, Химкинских лесов и прочего он наблюдал лишь издали и понимал, что в их деле много грязной и мелкой политики, в которой главное – умение выдать чёрное за белое или наоборот.
Позвонил Кате, не заходя во флигель. Как он и ожидал, она появилась не одна, а с приятной и спокойной женщиной средних лет, директором приюта «Добрый доктор». Та объяснила ситуацию: большое здание, в котором размещалась лаборатория одного из вузов, идёт на капремонт, лаборатория (при которой и функционировал приют) переехала в новое помещение, но там места для зоозащитников не нашлось. Флигель, действительно, хотят снести, причём в спешном порядке. Так якобы нужно по технологии капремонта.
– Как будто всё законно и логично, – заметил Вершинин.
– Да… Только некуда деваться.
– Не нашли запасной площадки?
– У нас не было времени найти. Объявили так внезапно, хамски.
– Мы надеялись наоборот, – вступила Катя с горячностью, – что большое здание будут перестраивать, но нас как раз не тронут…
– Разрешите мне взглянуть на ваше хозяйство… Какая площадь вам нужна?
Они вошли внутрь, где не очень сильно, но явственно пахло зоопарком; уже в первой комнате стояли в два этажа клетки с кошками, во второй их встретил собачий лай…
– Дело не столько в площади, – объясняла директор, – сколько в специфике содержания животных… В этот двор не выходят окна жилых домов, и нам тут очень удобно… было, – поправилась она.
– А я как раз живу в районе Ботанического сада… – задумчиво сказал Вершинин.
– Ой, это бы нам так подошло! – вскликнула директор…
Что ж, похоже было, что с Катей ему на этот раз повезёт; по крайней мере, в машине она с ним будет вдвоём. Он предложил отвезти именно Катю, показать ей якобы имеющееся помещение. Минут сорок пришлось ждать; он попил чаю с директором, пока Катя заканчивала свои обязанности по уходу за больными кошками.
Выходя из флигеля, Вершинин показался себе таким же насквозь пропахшим кашачьим духом, как и сама Катя.
Впрочем, она переоделась, вымыла руки и, сидя рядом с ним в машине, утверждала, что ничем от неё не пахнет.
– Понюхайте! – поднесла ему к лицу свою правую кисть.
Это был царственный жест…
Как и тогда, когда он первый раз привёз её к себе домой и она сняла свою грязноватую белую курточку, он почувствовал себя… «Резко помолодевшим»: быть может, так это описывается.
– Я забыл, у тебя есть образование, Катя? Кроме школы.
– Я биолог.
– А, да, ты говорила. Биолог… Но не ветеринар?
– Мы проходили ветеринарное дело. Иначе я бы тут работать не смогла…
– Ну, я думаю, здесь такая уж квалификация не требуется?
– Не скажите, Павел Иванович! – она ожидаемо начала хвалить своё зоозащитное дело, при этом личико её стало совсем детским, и он подумал, что в ней, конечно, уживаются два существа. Во-первых, та царственная особа, которая не может не сознавать силу своей красоты, и, во-вторых, этот продукт «Гринписа», толерантности и всего прочего в этом духе. Причём «во-вторых» у неё, конечно же, на первом месте, так что вряд ли ему что-то обломится…
Он припарковал машину возле своего дома, куда привозил её с её парнем, Игорем, полтора месяца назад. Кстати, с тех пор тот скандал с «БАНО ЭКО» совершенно заглох, пресса о нём позабыла.
– Я мог бы тебя привезти сразу в администрацию Ботанического сада, но предпочитаю всё-таки проделать подготовительную работу. Нужно созвониться, для этого полистать справочник, залезть в интернет…
Она кивнула и чуть-чуть, микроскопически, втянула ноздрями воздух…
Они вошли в квартиру, и дальше, как пишут в романах, «жизнь Вершинина разлетелась на куски».
Ничего особенного, конечно, не случилось: ну, переспал ещё с одной… Странным было то, что в смысле гормонально-физиологическом Катя особой встряски в нём не произвела, в отличие от Ирины, с которой он порой испытывал целую бурю чувств, причём, как правило, мрачного оттенка. Эти чувства усиливались, приобретая надрывность, как в мозгу безумца, потом сменялись лёгкостью, успокоенностью.
Катя, слава Богу, никаких бурь не заставляла испытать. Это в ней разыгрывались – он понимал – небольшие бури, скромненькие, как в стакане воды. Но вскоре он заметил, что её чувствами он способен управлять и что его молодая партнёрша легко поддаётся управлению…
Чёрт его знает, он ведь – не «герой-любовник», он – серьёзный человек, следователь! Но в том-то и дело, что работа следователя из-за этой девчонки начала отходить на второй план…
Вершинин, конечно, продолжал всё, что было намечено, более того, он тщательно обдумал те немногие слова, которые бросил ему на прощание Сезин. «Делать ставку на владельцев Внуково и помнить, что все, кто им противостоят, будут устранены». Он принял эти слова как руководство к действию и понял, что уже на этом основании можно возбуждать уголовное дело против Антонова.
Эту линию он с увлечением и даже с яростью разрабатывал, совсем загоняв и себя, и Серёжу Мнацаканяна. (Но ничего, пусть молодой следователь привыкает к настоящей работе…) Дал ему в помощники Пашу Калинникова, сорвав его с работы по «СвязьИнвестБанку».
Но при этом – опять-таки, в отличие от Ирины, от которой он, в основном, откупался деньгами – Катины дела отнимали у Вершинина всё больше времени, да и денег требовали – а денег было в обрез…
…В Ботаническом саду помещения для приюта не нашлось, но он отыскал для них бывшую конюшню на территории Академии художеств. Там держали двух-трёх лошадей, вроде бы, для того, чтобы студенты могли их рисовать, но это оказалось для Академии затратным, и конюшню ликвидировали. Однако, там привыкли к вони и потому разрешили вселиться приюту «Добрый доктор». И студенты (этим компенсировали пониженную аренду) могли теперь рисовать вместо лошадей – собак, кошек и других не очень крупных животных.
Но главное, его не устраивало, что Катя там продолжает работать… Жить она вскоре переехала к нему, Ирине же он сказал, что на работе сейчас аврал и что он на личной жизни своей пока ставит крест. Ирину эта ложь – скорее всего, временная – кажется, тоже устроила…
Подзюбан и Быков улетели в Бухарест, вскоре он ждал от них новостей; Козлов и Трофимов будто канули на просторах полуострова Ямал. И нефтяное, и румынское направление должны были что-то дать, но сам-то он совершенно запутался в аэропортовских хитросплетениях.
Роль Лужкова подтверждалась пока очень слабо, а как связан вице-мэр Бирюк с банком Антонова, установить пока не было времени. Основная линия обвинения увиделась такой: «Антонов препятствовал свободной конкуренции между аэропортами Московского авиационного авиаузла, то есть совершил преступление против рыночной экономики, нарушил антимонопольное законодательство. Препятствование конкуренции заключалось в том, что «СвязьИнвестБанк», внедрившись в руководство аэропорта Внуково, пытался также проникнуть в управляющий контур Домодедова». Звучало вроде бы неплохо? Эти фразы увиделись Вершинину в тексте обвинительного заключения; послышался голос судьи, скороговоркой зачитывающий их в судебном заседании…
Федеральная антимонопольная служба поддержит их; чтобы очиститься, Антонову придётся отдать… Цифра пока была неясна, но дело обещало быть громким. Антонову придётся откатить «Сезину и партнёрам» – но поделится ли с ним, Вершининым, Михаил Абрамович? Как же он не договорился об этом-то? Придётся съездить к уважаемому адвокату ещё раз?
…Основные деньги, пожалуй, пойдут конкурентам Антонова в нефтянке: банкиру придётся продать за бесценок свои нефтяные фирмы… Опять же, здесь нужно было предусмотреть механизм отката в его, Вершинина, пользу. Он ведь теперь – с молодой дамой (почти женой): на курорт её нужно отвезти; вообще, расходы возрастут… Механизм… А ведь он до сих пор этого не подготовил! Ни черта у него не было готово для возбуждения успешного уголовного дела…
По нефтянке, впрочем, увиделся один неплохой ход. Вершинин созвонился со своим давним знакомым, Трегубовым – владельцем как раз небольшой нефтяной фирмы, именно такой, какая и была ему нужна. Когда-то он им помог, а деньги ему зажилили, не оформили с ним даже договор – к примеру, на «юридическую консультацию». Это был, вообще-то, нехороший прецедент, но тогда он был сам виноват: не договорился заранее. Всё-таки фирму Трегубова тогда следовало как-то наказать, но, пока он об этом размышлял, он узнал, что ей внезапно отказали в аренде офиса и вынудили перебраться на новое место. Это было случайным совпадением, но Вершинин тогда подумал, что хозяин фирмы, Трегубов, примет это за его месть, и на том успокоился.
Теперь он договорился, что приедет по новому адресу фирмы, по которому он ещё не бывал; между прочим, ближе к метро чем прежний офис.
Он напросился к Трегубову на одиннадцать утра, чтобы навестить его, не заезжая на работу. Накануне договорился по своим каналам, что Трегубовскому «Нефтетрейду» с утра и до полудня отключат свет; если не очень хлопотно, то и телефоны, и интернет. В десять вышел из дома и обомлел от щекочущего аромата цветения, который ударил в ноздри.
Пахли, в основном, цветы рябины, которые белопенными пятнами здесь и там виднелись в нежной, ещё не огрубевшей листве. До конца мая оставался один день, но в Москве уже давно жарило лето.
Громадная черёмуха над его машиной уже отцветала и жухла, сыпала лепестки, яблони некоторые стояли в полном цвету, другие вовсю осыпались, сирень же только расцветала, и кусты её были покрыты кистями наполовину с тяжёленькими и тёмными нераскрытыми цветками, наполовину же – со светлыми, раскрывшимися…
…Эх, Катя, вот на что иду для тебя, – думал Вершинин, садясь в машину и заводя двигатель…
Улочку с фирмой Трегубова он нашёл быстро и даже вывеску разглядел на двухэтажном длинном доме. Вдоль газона с уже скошенной травой с одуванчиками, с отцветающими крохотными вишнёвыми деревцами места было много, и он легко запарковался. По пустой и тихой улочке прошёл назад метров пятьдесят до двери.
Трегубов был вовсе не похож на бизнесмена; когда-то, чуть ли не при первом же знакомстве, он сообщил Вершинину, что учился на кинематографиста, а потом, по его словам, «жена уговорила» заняться бизнесом. По-видимому, кто-то из родственников жены был профессиональным нефтяником и стал главным учредителем этого самого «Нефтетрейда», в котором Трегубов, по сути, был лишь управляющим.
– А! Вот и он! – воскликнул Трегубов, встречая Вершинина уже в вестибюле. – Это вы нам свет отключили?!
Трегубов шёл ему навстречу своей ныряющей походкой, как-то горбясь и ёрнически разводя руками. Волосы его сзади были довольно длинными, спереди обрезаны в скобку над бровями – в этом тоже было нечто артистическое.
– Ого! Какая непосредственность! – Вершинин крепко пожал ему руку, и тот увлёк его в свой кабинет.
– Ладно бы нам, а то всему зданию! – продолжал громко вещать Трегубов, засматривая в глаза Вершинину сбоку и снизу, как-то по-собачьи. И ещё Вершинин на себе поймал два-три взгляда сотрудников и сотрудниц фирмы, в чьих глазах почтительность смешивалась с отвращением. «Неприятно, но надо», – примерно такое говорили их взгляды, и это, чёрт возьми, грело душу: чем же ещё, кроме напоминания о собственной грубой силе, может эфэсбешник заслужить это, пусть заискивающее, но уважение?
– Чувствую, дело у вас важное! – продолжал свои мысли вслух Трегубов, и тут Вершинин заметил в коридоре зама Трегубова, тоже знакомого ему по прошлым встречам. – Вадик, зайди-ка, – пригласил его Трегубов, и Вершинин пожал руку и этому заму.
…Наконец, удалось выпроводить этого Вадика, и Вершинин остался один на один с Трегубовым.
– Сергей Васильевич, вот какое у меня к тебе дело, – начал Вершинин напрямик. – Мне нужно, чтобы твоя фирма получила деньги по контракту, очень похожему на реальный, и передала их мне, оставив себе определённый процент. Какой – давай поторгуемся. Сумма будет от одного до десяти миллионов долларов; платёж, видимо, одноразовый.
– Ого, вы занялись серьёзным бизнесом?
– Давай всё-таки на «ты», – в очередной раз предложил Вершинин, но тот в очередной раз воспротивился, тогда и Вершинин перешёл на «вы».
– …Вообще-то говоря, вопросов нет, – ответил Трегубов коротко, и молча, ничего не выражающим взглядом смотрел на него.
– Насчёт одноразового платежа я, возможно, поторопился, – сказал Вершинин.
– Да уж, наверное.
– Сделаем за три раза. Но какой процент?
– Какой вы скажете.
– Я думаю, не больше десяти. При сумме десять миллионов долларов вы получите до одного миллиона, фактически, просто так. Но я готов на это.
– Ну почему же «просто так»? – возразил Трегубов. – Куртаж за содействие… Доходить может и до сорока процентов в отдельных случаях… – он хохотнул как-то явно не в деловом, а в своём обычном, киношном, что ли, стиле.
Собственно, главное было сделано: Трегубова и его людей Павел напугал, обо всём, в принципе, договорился, можно было и уезжать… Но он заставил себя просидеть ещё полчаса и разговорить-таки Сергея о его бизнесе.
Павлу важно было услышать эти словечки, эти интонации профессионала от нефтянки, когда одно движение руки больше скажет тебе о сути какой-нибудь сделки, чем целый учебник.
– Чаю-кофе вам не предлагаю, ибо электричество вы нам отрубили…
– Сейчас включим… – Вершинин набрал номер на мобильнике и сказал условную фразу: – Документы привезли?
– Так точно.
– Хорошо. Я выезжаю… – И добавил уже для Трегубова: – Скоро включат.
– Вот оно как, а? Посмотрите… А мы тут, понимаешь, чёрная кость – сидим, доллары жалкие зарабатываем…
Трегубов прошёлся по кабинету, заложив руки за спину, с видом кинорежиссёра, обдумывающего творческий замысел. Он даже подчёркивал, что он не профессионал ни в бизнесе, ни в нефтянке – а ведь успешно вёл фирму! В основном, продавал очередь на прокачку через трубу, имел и парочку своих, очень небольших месторождений.
– Фирмы у меня пока нет, – сказал Вершинин, – на днях зарегистрирую и скину вам контакты, приложу договор на юридическую консультацию со стороны моей фирмы. Подпишете, вернёте.
– Когда будет сама сделка?
– Думаю, что не в ближайшие месяц-два, но до конца года. Так или иначе, но из органов я когда-то уйду, нужно будет иметь свою фирмочку. Сейчас-то нам это запрещено.
– Я вам помогу! – заверил его Трегубов, честно, по-мужски глядя ему в глаза, и вот эта – явно по-актёрски сыгранная! – фраза, и этот взгляд больше всего не понравились Вершинину.
Но дело было сделано. Вскоре после того, как включили свет, он уехал, вёл машину, чувствуя себя этаким сверхчеловеком, не меньше. Он понимал, что чувство это даёт ему Катя-Катерина, оно внушено со стороны, да кем! Девчонкой… Но это ему было всё равно…
…Фирма Трегубова ему, в сущности, не нужна, – рассуждал Вершинин. – Зайцу лишняя петля не помешает – но он-то ведь не заяц. Если сорвать с Антонова большой куш, то всё равно, как ни петляй, здесь, в стране, тебя найдут твои же товарищи-эфэсбешники, менее удачливые, но более голодные, чем ты, и деньги отберут. Значит, деньги нужно выводить за границу, и туда же линять с Катериной. Фирму-то он откроет офшорную: эта услуга доступна, не выезжая из Москвы… Но жить, в любом случае, удобнее за границей. Почему бы, кстати, не в Румынии, куда он тоже вскоре полетит, следом за двумя своими сотрудниками?
Но прежде надо было всё-таки сделать какое-то невероятное усилие и соорудить для Антонова клетку из им же оставленных улик в «деле аэропортов».
Вершинин уже давно замечал что-то неладное в Серёже Мнацаканяне. Тот отчитывался с унылым, даже убитым видом, а, может быть, это было сочувствие и жалость?! Жалость к нему, Вершинину, за то, что он идёт неправильным путём?!
Серёжа клал на его стол очередные бумаги и садился, сгорбившись, сунув руки между колен и чуть покачиваясь. На его бритой голове Вершинину видны были хрящи и складки кожи там, где его шея переходила в затылок. Ведь на Вершинина Серёжа теперь не смотрел, поворачиваясь к нему всегда вполоборота…
– Серёжа, что означает вся эта мимика и жесты? – не выдержал, наконец, Вершинин. – Признаюсь, я не читал ни одной из тех бумаг, которыми ты меня завалил. – Вершинин вытащил толстую их пачку из ящика стола. – Прости, времени не было… О чём тут вообще говорится?
– Так вы почитайте, Павел Иванович…
– Когда мне читать?! Ну давай вместе разбираться… Значит, это – исследование об аэропортах Москвы, заказанное Госдумой. Сто двадцать страниц. Прогноз до 2030 года. Авиационный комитет, Минтранс, Минфин, солидные печати и подписи… О чём они пишут?
– Тут полный анализ состояния и перспектив Московского авиационного узла. В частности, приведена главная техническая характеристика аэропортов: количество и длина взлётных полос.
– Так, количество я знаю. У всех одинаковое: по две взлётные полосы имеют Внуково, Домодедово и Шереметьево. Домодедово собирается строить третью и четвёртую, а те?
– А те не могут.
– Почему?
– А вот посмотрите… – капитан Мнацаканян быстро нашёл нужную страницу. – Вокруг Внукова везде жилая застройка, жители и так протестуют против шума. Назрела необходимость реконструкции второй взлётной полосы, но её можно удлинить только до 3000 метров, а нужно 3600, ещё лучше 3900. Даже при удлинении до трёх километров придётся пересекать речку, которую можно было бы убрать в трубу под взлётной полосой, но таких прецедентов в мире нет. И вот вывод, читаем: «аэропорт Внуково не имеет перспектив для расширения». Тот же вывод сделан относительно Шереметьева. Вот, пожалуйста, следующая страница. Там ещё хуже: посадка аэробусов и широкофюзеляжных «Боингов» на обеих полосах невозможна, и невозможно реконструировать для этого.
– Так. А Домодедово?
Сергей перелистнул несколько страниц.
– В Домодедово зарезервированы достаточные площади для строительства полос третьей, четвёртой, и так далее.
– А это не заказуха? Со стороны самого Домоедова?
– Нет, Комитету по транспорту Госдумы как раз надоело большое количество заказухи со стороны всех противоборствующих сил, и они решили разобраться во всём, как есть. Просто чтобы понять.
Вершинин читал и удивлялся: всё было изложено очень коротко, просто и понятно. И недвусмысленно.
– Так почему же Михаил Абрамович Сезин ратует за Внуково? Он что, всех нас обманывает?
Мнацаканян, пожав плечами, ответил:
– Может, он надеется, что все сами разберутся? Это ведь несложно…
– Мы строим всё наше дело против Антонова, – продолжал Вершинин, – на той предпосылке, что Внуково – более перспективный проект, чем Домодедово и что команда Внукова окажется сильнее. А выходит, уже доказано, что это невозможно?
– Павел Иванович, на какой странице это напечатано? – спросил Серёжа.
– На пятьдесят второй.
– Ну вот: а многие дальше первых десяти-двадцати страниц не читают…
– Так ёшкин кот! Ты бы сказал мне!
– Я говорил, товарищ полковник, но вы заняты были, не слушали.
Мнацаканян сел и зажал руки в коленях, смотрел на боковую стену кабинета.
Вершинин, наоборот, встал из-за стола и боролся с желанием взять всю эту пачку документов, этот тяжёленький отчёт на глянцевой бумаге с цветными графиками и таблицами, – взять, и то ли жахнуть им по бритой голове капитана Мнацаканяна, то ли швырнуть всё это в угол кабинета…
Он, конечно, укротил свои нервы.
– Значит так, капитан Мнацаканян. Считаю «дело аэропортов» закрытым и приказываю вам прекратить им заниматься. Дело бесперспективно! По крайней мере, до 2030 года. Займитесь сельскохозяйственными активами «СвязьИнвестБанка» и через три дня представьте мне отчёт на трёх страницах. Все нарушения – экологии, земельного кодекса, импортно-экспортного законодательства. Но на трёх страницах, не более, самую суть!
– Будет сделано, товарищ полковник! – Мнацаканян воспрянул духом. – Разрешите идти?
– Идите.
Мнацаканян вышел, а Вершинин почувствовал себя так, словно у него то ли зуб удалили, то ли вырезали какой-то важный орган. Чувство пустоты и одновременно запертости в клетке. Чёрт возьми, почти месяц потратили на эту аэропортовскую версию, оказавшуюся тупиком! И кто виноват? Михаил Абрамович Сезин? Да нет, виноват он сам, его невнимательность! Превратился во влюблённого идиота, утратил чутьё…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Из Тюмени в Москву Антонов прилетел в четверг днём и на работу решил в этот день не ездить, но в пятницу в банке появиться нужно было обязательно.
В пятницу, первый из его замов, кто встретил его в банке, был Строгалев, но Антонов недолго радовался его преданности делу: главных вопросов у Петра Алексеевича оказалось два: график отпусков и невыплаты отпускных сотрудникам служб безопасности, которыми он руководил. Сам график отпусков, как и положено, утверждён был ещё в декабре прошлого года, но в соответствии с приказом Антонова о мерах экономии, бухгалтерия не всем выплатила отпускные, и теперь некоторые работники служб безопасности отказались уйти в отпуска без денег и написали заявления с просьбой о переносе отпуска.
– А в бессрочный отпуск без содержания они не хотят? – вспылил Антонов, но Строгалев, хорошо приготовившийся к разговору, тут же сбил его своей массой доводов:
– Ладно бы отпускные, Алексей Викторович, но заявление написали те, которым не платили зарплату за прошедшие два, а некоторым и за три месяца. Вот, посмотрите список…
Антонов понял, что это шантаж. В сложные времена он всегда опирался на службу безопасности, которой для этого платили регулярно и аккуратно. И кому-то пришлось потрудиться чтобы довести дело до открытого бунта.
Антонов дрогнул, и Строгалев это почувствовал и надавил сильнее:
– Уж я не знаю, кто это так подгадал, хотя у меня есть свои подозрения… Но наибольшие невыплаты оказались у тех, кто у нас отвечает за работу с наличностью и за охрану кассы. А если эти люди перестанут выходить на работу или пройдёт слух, что у нас деньги не охраняются…
– Так это саботаж, Пётр Алексеич! Ты что? Мы такого в худшие девяностые не допускали!
– А в худшие девяностые всегда платили охране, Алексей Викторович! А сейчас…
И Антонов сдался: подписал подготовленные Строгалевым бумаги. Это была ошибка: в тот же день, а ещё больше в понедельник такие требования хлынули валом, и не какие-то заявления с просьбой перенести отпуск, но заявления об уходе, начиная с главбуха. Когда Антонов выяснил, сколько его работников и в каких фирмах уже подали иски в суд из-за задержки зарплаты, он понял, почему он в последнее время так нервничал и почему ему было так невыносимо плохо. И в запой он ушёл, и в Тюмень бежал чтобы скрыться от этих проблем – но куда от них скроешься? А ведь Строгалев об этих судебных исках ни словечком в пятницу не напомнил…
Об исках против него Антонов знал ещё до запоя и до отъезда в Тюмень. Но, когда ему говорили об этих исках против него со стороны его сотрудников, он отмахивался: деньги будут – иски отзовут, ещё и за прощением приползут к нему…
Деньги будут – иски отзовут, но где эти деньги? До отъезда в Тюмень вроде бы нашлись покупатели и на акции, и на торговый комплекс, принадлежащий «СвязьИнвестБанку», и на одну из гостиниц, но дело затягивалось, а деньги нужны были срочно…
Кризис в развитии финансово-промышленной группы привёл к внутреннему бунту. Но можно ли было погасить этот внутренний бунт, не исправив что-то в большой стратегии? Нельзя! Так что же, опять отворачиваться от неповиновения людей у тебя под носом и все силы бросать на какой-то стратегический прорыв? И кому поручить борьбу с этим внутренним пожаром? Зарудного теперь в Москве не было: его оставил в Тюмени, и он ещё долго будет там нужен, чтобы вновь не вскрылась застарелая рана эти исков по экологии и прочих бед сибирских компаний.
Не Зарудный, тогда кто?
Главный бухгалтер написала заявление об уходе отнюдь не для того чтобы получить повод для личной встречи с шефом и потом заявление забрать. Нет, она, действительно, решила уходить, и разговор с этой женщиной, которой до пенсионного возраста остался год, привёл Антонова в состояние полного бессилия и безнадёжности. Он, конечно, и сам понимал, чем рискует, приказывая задержать зарплаты, но он как бы ещё жил в девяностых и двухтысячных, когда эти вещи практиковались. Но теперь напринимали драконовских законов, бухгалтер пришла с новой редакцией Уголовного кодекса в руках.