Новенький по имени Чубчик
Пару часов спустя ламы спокойно паслись в загоне перед конюшней, как вдруг послышался глухой звук двигателя.
Эйнштейн вскинул голову.
– Должно быть, это везут новенького! – воскликнул он.
Петрушка даже ухом не повела.
– Мне совершенно наплевать, – ответила она, но, когда Эйнштейн отвернулся, подкралась к забору и вытянула шею.
И действительно: в этот самый момент из-за поворота показалась машина Зонненшайнов, которая тянула за собой большой прицеп. Спустя пару секунд машина остановилась прямо возле вольера с ламами. Двери автомобиля распахнулись, и из них выскочили Финни и Лилли.
– Это мы! – воскликнула Финни.
Следом из машины вышли и родители.
– Помогите-ка мне опустить рампу, – попросил остальных папа.
Из прицепа доносился то громкий топот, то глухое постукивание, как будто кто-то нетерпеливо перебирал копытцами.
– Тихо, малыш, тихо, – приятным низким голосом успокоил кого-то внутри Кнут.
Как опытный полицейский, он умел быстро всех умиротворить и быстро наводил порядок. Своими сильными руками Кнут отпер засов на задней двери прицепа-фургончика. Затем он встал слева от прицепа, а Лиза Зонненшайн – справа. Они вместе взялись за рампу и осторожно опустили её так, что она коснулась земли.
– Ну что, дружок, пора выходить.
С этими словами Кнут скрылся внутри фургончика.
Лилли и Финни прямо-таки подпрыгивали от нетерпения. Шея Петрушки тоже вытягивалась всё сильнее и маячила всё выше над ограждением.
– И всё-таки тебе не наплевать, – укоризненно заметил Эйнштейн.
– Ещё как наплевать! – крикнула его подруга-лама.
– А вот и нет!
– А вот и да!
– А вот и нет!
Но прежде чем они успели разругаться в пух и прах, из тесного фургончика высунулась чья-то пушистая попа. Друзья резко умолкли. Ещё несколько шагов, и на белый свет целиком показался совершенно чёрный – от кончиков ушей до копыт – лама. Теперь он стоял посреди двора и растерянно щурился от яркого дневного света.
– Ну и причёска, – прошептала Петрушка.
И действительно, их новый сосед по конюшне выглядел, мягко говоря, забавно. Волосы у него на макушке стояли торчком, образуя то ли шапочку, то ли чуб, а на затылке завивались в довольно длинные чёрные локоны.
Лилли подбежала к ограде загона.
– Это Чубчик, – крикнула она, показывая на новенького.
– Его так назвали из-за причёски, – добавила Финни, наматывая на палец прядь рыжих волос. – Вообще-то такая стрижка, когда спереди коротко, а сзади длинно, называется «малле́т», но кличка «Чубчик» этой ламе как-то больше подходит.
– Мы бы и сами догадались, мы же не глупые, – проворчал Эйнштейн, недоверчиво разглядывая новенького.
А тот вдруг одним скачком рванул навстречу им с Петрушкой и вмиг оказался рядом.
– Приветики-пистолетики! – радостно завопил Чубчик и от избытка тёплых чувств с разбега боднул головой озадаченного Эйнштейна. – Хозяева сказали, что тут я найду новых друзей. Целых двоих! Наверное, это вы?
От восторга он даже исполнил какой-то танец наподобие чечётки.
Глаза Петрушки округлились и стали огромными, как два блюдца. Обычно эта дерзкая лама за словом в шерсть не лезла, но тут даже она не нашлась что ответить. Эйнштейн же просто изумлённо разинул рот.
Впрочем, Чубчика молчание ничуть не смутило, и он продолжил бодро болтать дальше:
– Я так обрадовался, что встречу вас! Там, откуда я приехал, других лам, кроме меня, не водилось. Были, впрочем, собаки и осёл. Очень славные ребята, но теперь…
Тут он глубоко вздохнул и широко улыбнулся Эйнштейну с Петрушкой.
– Теперь я наконец-то среди своих. Это же супер-пупер, да ведь?
Не успела Петрушка опомниться, как Чубчик чмокнул её прямо в мягкую пушистую щёку.
«Ой-ой-ой, – подумал Эйнштейн, – вот это ты зря! Петрушка не на шутку разозлится!»
Он уже представил себе, как под ноги Чубчику сейчас плюхнется комок слюней.
Точно! Петрушка уже скривилась и вот-вот плюнет! Но, к удивлению Эйнштейна, белая дама-лама улыбнулась.
– Привет, Чубчик. Я – Петрушка. А это, – она махнула головой в сторону друга, – Эйнштейн. Порой кажется, что он немного не в духе. Но не обращай внимания, вообще-то он славный.
– Что-что? – задохнулся от возмущения Эйнштейн. – «Порой немного не в духе»? И это говорит главная вредина во всей усадьбе?
– Ты кого это назвал врединой, а? А ты… А ты… Занудный лама – всем ламам антирекЛАМА! – огрызнулась Петрушка. Она грозно нависла над Эйнштейном.
Тут раздался смех.
– Суперме-е-е-ега! Вы такие весёлые, – восхищённо воскликнул Чубчик.
Он прильнул щекой сначала к щеке Петрушки, а потом – к щеке Эйнштейна.
– Я так счастлив! У меня ещё никогда не было настоящих друзей.
У Петрушки перехватило дыхание. Они с Эйнштейном переглянулись над головой Чубчика. У них просто не оставалось выбора, кроме как полюбить этого тёмненького ламу всей душой.
– Значит, с этого момента мы будем твоими друзьями, – решительно заявила Петрушка, а Эйнштейн кивнул.
– Правда? – счастливо проблеял Чубчик. – Ух ты! Это просто класс, это… – Тут он на секунду умолк и собрался снова обслюнявить обеих лам.
– Стоп, – энергично запротестовал Эйнштейн. – В дружбе должны быть правила. Правило номер один: никаких поцелуев!
– Ясно, – откликнулся Чубчик. – А правило номер два какое?
– Ну-у-у… э-э-э… Вообще-то правило только одно, – решил Эйнштейн.
– Договорились! – обрадовался Чубчик.
Он молниеносно облизал своим длинным языком мордочки Петрушки и Эйнштейна, огляделся по сторонам и спросил:
– А где тут можно перекусить?
Эйнштейн незаметно вытер свой мокрый от поцелуя нос о деревянную ограду.
Петрушка покосилась на него с усмешкой:
– Правила дружбы, говоришь. Ну-ну!
– Он ещё очень юн. Потом всему научится, – оправдывался Эйнштейн. Он не хотел признавать, что его первая попытка воспитания с треском провалилась.
– Ну что, как дела? Вижу, вы трое нашли общий язык! – с облегчением воскликнул Кнут.
Он, Лиза и обе девочки всё это время наблюдали за их встречей, затаив дыхание.
Теперь они подошли поближе и нежно почесали Петрушку, Эйнштейна и Чубчика за ушками.
– Хм, нормально, – пробурчал Эйнштейн.
Петрушка молчала. Она закрыла глаза и с довольным видом наслаждалась поглаживаниями и почёсываниями, как и Чубчик. Рук и внимания четырёх человек с избытком хватило на трёх лам.
Разумеется, Лилли и Финни тоже ждали влажные поцелуи в нос. Но, в отличие от Эйнштейна, их такое проявление чувств только развеселило. Они хихикали, пищали и даже не особенно уворачивались.