«Семена прогресса и свободы»
Пока оставим графа Игнатьева, заснеженные пики Балкан и мутный Дунай. Тем более что нашему герою не привыкать к дорожным приключениям. Как-то в молодости, по дороге из Пекина в Санкт-Петербург, где-то уже на сибирских просторах его застал буран. Игнатьев приказал запаниковавшим казакам поставить лошадей в круг, а сам расположился в центре с людьми, плотно накрывшись полушубками. Так и переждали непогоду, не потеряв ни одного человека в страшной ночной кутерьме.
А мы с тобой, читатель, окунемся в атмосферу зимы 1878 года. Чем тогда жила России, чем жили тогда люди, что вообще происходило в имперской столице, в златоглавой Москве и провинции? Без этих мелких, но важных штрихов наш рассказ будет неполным. Война совпала с пробуждением русского общества, с надеждами на грядущие перемены, с подъемом патриотических настроений. Кто видел восторг, с каким было встречено падение Плевны, тот невольно переносился в славную эпоху 1812 года, хотя враги России в эту войну не проникали в ее пределы нигде, за исключением Эриванской губернии, да и то на несколько верст от границы. Остро чувствующий течение времени и настроения публики, писатель Федор Достоевский вещал, что «через год наступит время, может быть, еще горячее, еще характернее, и тогда еще раз послужим доброму делу».
Прошедший 1877 год стал для России воистину годом самоорганизации общества. Это выразилось в сборе пожертвований и в создании многочисленных, по всей стране, комитетов по оказанию помощи страдающему славянскому населению Балкан. Деньги собирали все – от мала до велика. Впервые, как никогда, значительной стала роль женщин. Они занимались традиционной благотворительностью, бесплатно работали в мастерских общества Красного Креста, отправлялись на театр военных действий в качестве сестер милосердия или фельдшериц, где неутомимо ухаживали за ранеными. Хватало и крайностей в этом гражданском порыве. Нашлись, к примеру, экзальтированные дамы-«туркофилки», с «возбужденной фантазией и расстроенными нервами», которые устраивали пленным туркам овации, преподносили им букеты, угощали конфетами и шампанским и даже возили на пикники.
Пресса, доселе зажатая тисками цензуры, повела себя шумно и смело, критикуя правительство и выборные местные органы власти. Чего стоит только одна фраза из колонки популярного тогда журнала «Всемирная иллюстрация» о том, что «лень и кумовство, по-прежнему, господствовали в среде наших дум и управ», а «праздные словоизлияния задерживали разрешение самых насущных вопросов, и общественные деньги расходовались с удивительным легкомыслием». Ох, как тогда едко проезжались журналисты по поводу столичных властей, которые целую вечность не могли разобраться с элементарным вопросом о таксе на извозчиков и о типах экипажей! А в Москве? В Москве газетчики костерили на чем свет стоит Московскую думу, тормозившую рассмотрение проекта по прокладке мостовых. Еще более хлестко писали про одесских градоправителей, отмечая их природную бестолковость. Оценка таилась внутри журналистской интонации, читалась между строк, но уже на смену эзопову языку шла прямая речь. Одно то, как все тогда жадно читали газеты, как ждали сообщений с Балкан, как порицали бездарность гражданских и военных властей, показывало глубину и масштаб произошедших в обществе перемен.
Удивительным было другое явление. Россия стремительно прирастала наукой, несмотря на то, что война давалась стране традиционно тяжело. Не хватало пушек, снарядов, медикаментов. С каждым шагом вперед росли потери. В то же время образовательные учреждения (реальные училища, учительские семинарии, женские училища, земские школы, научные общества и кружки) росли как грибы после дождя, открываясь повсюду – в Риге, Казани, Брянске, Томске, Нижнем Новгороде, Новочеркасске, Ромнах и даже в станице Урюпинской. И это все только за военный 1877 год!
Однако в реальной жизни гораздо чаще наблюдалась и обратная картина: самопожертвование и подъем патриотического движения среди широких слоев русского общества не вызвал особого восторга у отечественных предпринимателей. «Мы – будущие хозяева жизни!» – хвалились они, разглагольствуя о неслыханном преуспеянии России. В то же время их пожертвования на военные нужды и благотворительность были весьма и весьма ограничены, если не сказать скудны. В русско-турецкой войне они видели только выгодное предприятие для вложения капитала. Коммерсантами и спекулянтами всех мастей наживались громадные состояния на поставках продовольствия и других товаров в действующую армию, а на робкие просьбы о помощи они откликались иронически-добродушными шуточками: «Посмотрим-посмотрим. А там уж как Бог даст». Поэтому внутренний заем не нашел в лице молодых русских капиталистов и банкиров поддержки. Показательно, что земельные банки только под сильнейшим давлением правительства согласились на отсрочку платежей должников – офицеров, медиков, железнодорожников, находившихся на войне.
Таков был фон, на котором происходили события русско-турецкой войны. Многим в России тогда искренне казалось, что это последнее напряжение сил, что дальше будет проще, что войн больше не будет вообще. А один мечтательный автор, видимо, предвкушая праздничное новогоднее застолье, провозгласил: «Пожелаем же, чтобы 1878 год довершил дела своего предшественника и позволил широко распуститься семенами прогресса и свободы, брошенными на окровавленную почву Балканского полуострова. Неудачи, лишения и жертвы не страшат нас, и России не в первый раз приходится выдерживать бури и выходить с торжеством из борьбы, казавшейся не знающим духа русского народа безнадежной». «Но в испытаньях долгой кары, перетерпев судеб удары, окрепла Русь – так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат», – вторил ему поэт, чье имя навсегда кануло в Лету…
Обычному человеку порой сложно понять мир девятнадцатого века – это совсем другое время, другой язык, другие нравы. Листаешь листки чьих-то дневников или пожелтевшие подшивки прессы, рассматриваешь картинки и дагерротипы, невольно удивляешься: неужели были такими и дела, и люди? Женщины и мужчины в старомодных, нигде не виданных нами одеждах, дети с лицами пасхальных ангелков, бравые солдаты в мундирах. Неизвестные, навсегда исчезнувшие люди. Как они жили? Что их волновало, о чем они думали? Что составляло смысл их существования? Этого мы уже никогда не прочувствуем, хотя и попытаемся приоткрыть завесу над самыми важными событиями далекой зимы 1878 года.
Пока Россия готовилась победоносно завершить очередную русско-турецкую войну и отыграться за горечь неудач в Крымской войне, для канцлера Германии Бисмарка уже ваяли памятник на литейном заводе Гладенбека. Главный мироустроитель был изображен в непринужденной форме в кирасирском мундире, по-наполеоновски заложивши руки между пуговицами мундира.
В это же время инженер, изобретатель и гуманист Альфред Нобель изобрел новое взрывчатое вещество. Называли его тогда «взрывчатой желатиной».
Французы собирались протянуть телеграфный канат от Франции через Нью-Йорк и Сан-Франциско к Японии. В Париже на площади Трокадеро, с широкой эспланады которой открывается панорама всего города, строили грандиозное здание к предстоящей в 1878 году всемирной выставке. Рихард Вагнер написал новую оперу «Парсифаль», в которой после «языческого» «Кольца нибелунга» возвращается к христианским символам и ценностям.
В России, в самый канун нового года, умер популярный поэт Некрасов, автор знаменитой поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Траурная процессия с его гробом растянулась на весь Петербург и вылилась в стихийный митинг. Газетчики ошиблись в некрологе, и, выправляя ситуацию, «Московские ведомости» сообщили подписчикам, что «Вчера в заметку о смерти Н. А. Некрасова вкралась опечатка: напечатано, что покойному было 65 лет от роду, следует читать: 56 лет».
Мир покидали не только творческие деятели. Практически одновременно с Некрасовым умер итальянский король Виктор-Эммануил, первый монарх объединенной Италии, напыщенный толстяк с завитыми усами. На пышном балдахине, укрывавшем тело усопшего монарха, топорщились его тараканьи усы.
Не стало старого интригана, римского папы Пия IX. Папа-иезуит открыто выражал сочувствие туркам, вырезавшим болгар, а своим землякам-итальянцам, мечтавшим освободиться от вековой австрийской оккупации, объяснял, что оккупанты также его «духовные дети», как и прочие католики. А посему, будьте благоразумны, молитесь и терпите! Именно при нем швейцарская гвардия – те самые потешные великанские солдатики в средневековом одеянии и шляпах – впервые расстреляли демонстрацию мирных римлян. Тело умершего папы выставили для прощания, предусмотрительно оградив решеткой – толпа с жадностью обцеловывала ступни церковного иерарха. Предварительно, следуя старой традиции, ватиканские служки трижды ударили по лбу усопшего серебряным молоточком, трижды называли его по имени, чтобы удостовериться в факте смерти.
Папа не откликнулся. Papa vere mortus est!
Самой старой женщиной на свете в то время считалась испанка Евлалия Перец, чей возраст исчислялся 140 годами, проживающая в Калифорнии. В 1771 году, когда в ее деревне построили первую церковь, у нее уже был муж и трое детей.
Человечество собиралось полететь. Некий англичанин изобрел новую воздухоплавательную машину, отдаленно напоминающую современный дельтаплан. Она состояла из рамки, прикрепленной к поясу воздухоплавателя, шара в виде подушки, наполненного газом, и пары полукрыльев, приводимых в движение пружинами, сделанными из легкой материи. Для управления этим снарядом был приделан руль или хвост из папье-маше. Считалось, что для успешного осуществления проекта летательной машины, необходимо «дать человеческому телу точку опоры в воздухе, чтобы оно поднималось, так сказать, само собою, и мускульная сила сберегалась для управления снарядом и движением вперед».
Людей интересовали не только облака, но и тайны морских морей. Английское адмиралтейство вознамерилось определить глубину Индийского океана, и для этих целей строила на верфи в Индии особый пароход.
Американский физик Дреперт громогласно заявлял, что открыл на солнце кислород методом сравнения фотографий солнечного спектра и накаленного кислорода. Негативы показали «совпадение светлых линий кислородного спектра с блестящими линиями на спектре солнце». Дреперт надеялся открыть на солнце и другие тела, присутствие которых до сих пор было неизвестным.
В Германии сравнивали крепость дерева и чугуна и опытным путем доказывали крепость первого, а в Америки отдельные чудаки пытались использовать бумажную прессованную массу для выделки паровозных колес и строительных материалов (прессованная бумага). Только в 1878 году американцы планировали открыть в Вашингтоне национальный университет и музей, а в России, ушедшей далеко вперед в сфере науки и образования, отмечали 125-летие со дня открытия одного из первых морских училищ.
В Москве зимой 1878 года стояли сильные морозы, поэтому во избежание обморожений рекомендовалось… «прикладывать к больному месту жеваный горох»; через полчаса от гороха оставалась одна шелуха, и тогда его заменяли новым.
В моде была аристократическая бледность и активные толки о спиритизме и загробном мире. Действие «Рафаэлевой воды» сулило дамам «сейчас же явить натуральную белизну лица, шеи и рук». Чудодейственный раствор, судя по рекламным объявлениям, всего за 1 руб. 25 коп. был способен избавить всех жаждущих от желтизны, морщин, прыщей, веснушек и загара, который был совсем не в моде. С «Рафаэлевой водой» конкурировало другое средство, также гарантирующее кожу с «белизной и прозрачностью» – вода «Лис де Нинон».
Для православных, протестантов, католиков, грузин, армяно-григориан, евреев-раввинистов, евреев-караимов и магометан поступил в продажу Всеобщий календарь на 1878 год в красной обложке с таблицей часов и 14 портретами главнейших русских деятелей и военачальников русско-турецкой войны с картой театра войны.
Аналогичным образом предприимчивые книготорговцы и издатели распространяли «Иллюстрированную хронику войны».
Художник Айвазовский представил свою персональную выставку, изображающую важнейшие подвиги русского флота, в том числе и во время последней русско-турецкой войны, а в Санкт-Петербурге устроили спектакль в пользу раненых гренадеров, отличившихся при натиске войск Осман-паши под Плевной, собрав более 1300 руб.
А эта новость, набранная петитом, шла в самом конце и как бы между прочим. Война на Балканах, в горах и на неровной местности кровью вносила коррективы в действующее оружие. Армейскую винтовку Бердана со скользящим затвором решили приноровить к стрельбе, впервые при этом используя прорезь на пятке поднятого прицела. Целясь на расстоянии на 500 шагов, опытные стрелки безошибочно попадали в головной убор, на 400 – в верхнюю часть туловища, на 300 – в живот, на 200 – в колена и на 100 – в ноги. Все пули ложились точно в цель. Прицел, применённый 20 сентября в боях под Большими Ягнами и при отражении кавалерийских атак и 6 ноября под Карсом, окончательно убедил русское армейское руководство в пользе и удобстве этого технического приспособления.
Русские войска шли на Константинополь. Они шли вперед, прокладывая дорогу среди заносов, вырубая лестницы во льду, спуская орудия от одного дерева к другому, победив главного врага – природу и считавшиеся непроходимыми в это время года Балканы.
И удивительное совпадение. С 8 января 1878 года солнце вступило в знак Водолея, считающийся у астрологов покровителем России.
Оставим за кадром все эти знаменательные и не очень события и вновь вернемся на Балканы.
С неба, обитого толстым войлоком облаков, медленно сыпались снежные хлопья. Глубокую тишину утра нарушало прерывистое дыхание всадников и ритмичный, дробный топот копыт по промерзшему грунту. Игнатьев, с сопровождающими его казаками, гнали лошадей верст пять, не останавливаясь, так, что мерзлый пар валил с усталых животных. Миновав мост через дымную морозно-мутную реку Тунджу, они взяли курс на Эски-Загору. Оттуда Игнатьев планировал добраться по железной дороге до Адрианополя, в окрестностях которого собралась вся русская армия.
Через некоторое время казаки перевели лошадей на шаг. От мерного покачивания Игнатьеву, плотно закутанному в башлык, казалось, что даже звенящий в его ушах снег стал вроде бы теплее…