Падалкин сам подошел к ней.
Свалился с крыльца, когда Соня шла мимо.
– Физкульт! – распахнул ладонь в приветствии.
Неожиданно для себя Соня заметила, какие у Димки длинные тонкие пальцы. В свете дня они как будто светились.
– Фотку удалишь? – сразу перешла к делу Соня.
Она не знала: то ли идти, то ли стоять, то ли убить Падалкина, то ли пожалеть себя.
– Лучшие друзья женщины – фотошоп. Я туда кого-нибудь другого подставлю. Хочешь – Тырина?
– Идите вы со своим Тыриным…
Сентябрь какой-то дурацкий. Все сложно и запутанно.
– Осознал свои ошибки. Готов исправиться. Оппонентом на проекте берешь?
– Я уже защитилась.
– Новый напишем.
– Зачем?
– Чтобы не портить общую успеваемость класса.
И посмотрел жалостно. Носик опустил, губки поджал, глазки собрал в кучку.
– Дурак! – засмеялась Соня. – Я сегодня не могу. Курсы.
– У всех курсы, – почему-то вздохнул Димочка.
– У тебя как будто бы нет…
– У всех есть. – Димочка еще раз вздохнул. – Только у меня… того. Ты когда с курсов едешь?
– В девять.
Соня глянула на Димочку, вспоминая, куда он собирается поступать. Тощий, лохматый… Что-то такое виделось. Точно! Мечтает Димочка о журналистике, но папенька, бывший военный, требует летное училище. Отправят его в Ульяновск, и пропал Димочка для общества. Из всех занятий у него теперь главное – спортивная подготовка. Бегает, отжимается, крутит солнышко на трапеции. На его фигуре это сильно не сказывается.
– Ага! – кивнул своим мыслям Димочка и пошел, повесив сумку на плечо.
А в сумке фотоаппарат, в фотоаппарате снимки, которые скоро окажутся в компе… И не только ее карточки с новеньким, но и газетные… Ну почему всем этим не занимается Томка, зараза такая? Сама заварила кашу, сама бы и расхлебывала. Что ей мешало подыграть Димочке, чтобы получить фотки? А потом могла бы бросать его хоть двадцать раз. Следующий номер газеты выпускать только к Новому году.
– Падалкин! Давай завтра!
Зачем предложила?
– Завтра? Отлично! Тему сама выберешь?
А вдруг он передумает и завтра фотки будут у Фила? До выхода газеты еще четыре дня.
Все три часа занятий в университете Соня смотрела на народ в группе. Каждый здесь был сам по себе. Каждый претендовал на место. Как грустно. И как неуютно… Хотелось отсюда поскорее уйти. И прийти… нет, не домой. Что ей там делать? Хотелось в класс. Или просто кого-нибудь из своих вдруг увидеть.
То ли Соня громко думала, то ли исполнители желаний как раз пролетали над ее головой. Димочка появился из-за остановки и замер, сунув руки в карманы. Журавль. Или цапля? Но все равно приятно.
– Ты чего? – обрадовалась и почему-то немножко испугалась Соня так быстро выполненному желанию.
– Пришел проводить.
– Зачем?
– Поздно возвращаешься.
– Ну проводи.
Соня сбросила ему в руки свою сумку. Они шли молча. Было неловко. Зачем пришел? Только потому, что она захотела? Почему сейчас молчит? Она не заказывала разговорчивого провожающего?
– А новенький правда ничего, да? – вдруг произнес Падалкин.
– Чего – ничего? – остановилась Соня.
– Вообще… ничего.
Соня потянула свою сумку за ремень, но Димка не отдал.
– Пойдем. Чего застыла?
И Соня пошла, запутавшись окончательно. Кто кого куда ведет и зачем?
– Погода сегодня… ничего так, – попытался вести светскую беседу Димочка. Соня вяло кивала. Ей сейчас было не до погоды.
– А я новые фотки в сети выложил. Придешь домой – посмотри.
Соня продолжала кивать. Знаем мы, какие он фотки выложил. Опять перед Тыриным оправдываться.
– Чего там с докладом придумала?
– Марксизм, ревизионизм и социал-демократия, – прошептала Соня всплывшую вдруг в памяти строчку из учебника.
– Тогда – до завтра.
– Стой!
Они уже были около ее дома. Димочка протягивал ей сумку. Такой знакомый. Такой надежный. А там, на этих курсах, во всем остальном мире, – никогда не будет ни таких отношений, ни такой поддержки.
– Да! Я приду! Сразу после занятий.
Падалкин ухмыльнулся:
– Вместе придем.
Вот зачем он смотрит так, как будто знает точную дату конца света?
Димочка все еще держал сумку на весу. Соня решилась сказать про фотографии. Пускай сам отдаст, не хочет она их забирать. Но тут запищал домофон, дверь выпустила толстенькую черную собачку, рвущуюся с поводка, а следом за ней невысокую толстенькую женщину, и слова растаяли, говорить уже ни о чем не хотелось.
Сегодня был день предчувствий, желаний и расстройств. Димочка все-таки поставил ее фотки с новеньким. Под ними уже пролайкала половина класса, и Фил в первую очередь. В сердцах Соня написала злое письмо Кудре, чтобы не проявлял мужскую солидарность, и пошла спать. Что же, Димочка сам нарвался, она заберет у него фотки.
Весь день Фил загадочно сверкал в ее сторону глазами, довольно улыбался. Он единственный, кого вся эта история веселила. Сиял, как отполированное крыло «Мерседеса». Томка совсем перестала разговаривать с Падалкиным, проходила мимо него, как мимо стенки. Димочка выпячивал челюсть, сопел. Тырин косился на Соню. Она делала вид, что все это к ней не относится.
А Падалкин словно и ждал, чтобы у него стащили фотографии. Стоило Соне войти в его квартиру – помчался на кухню, а ее посадил за комп перекидывать текст доклада.
Ну вот и все, вот и все… Текст пошел в одну сторону, папка с фотографиями в другую, благо флешка тридцать два гига. На нее слона положить можно. А потом она сидела, пила жиденький чай, грызла сухую колбасу и в упор смотрела на Димочку, размышляя, жалко его или нет. По всему выходило, что не жалко. Человека, который делает такие ужасные бутерброды, жалеть нельзя. К тому же все это надо для общего дела.
…Первое октября, как на заказ, выдало солнце, прозрачный, с запахом первых заморозков воздух.
– Многообразие всего живого и его постоянное совершенствование были бы невозможны без изменчивости, – нараспев, громко говорила биологичка, пытаясь донести свою мысль не только до одиннадцатиклассников, но и до вороньих гнезд на верхушках берез. – Мы уже знаем, что связана эта изменчивость с тем, что генотип последовательно реализуется в фенотип в ходе индивидуального развития организма и в определенных условиях среды обитания…
С утра спортзал оказался закрыт. Макс стоял, подпирая плечом березу, на руке его висела безжизненная сумка, сейчас больше похожая на грязно-зеленого дохлого удава с длинным рисунком татуировок и россыпью значков. Ваня с Федей топтались рядом с видом не выспавшихся филинов: красные глаза, бледные лица, взгляды отсутствующие.
– Так, давайте посмотрим, какие примеры приспосабливаемости мы можем найти в нашем парке!
Учительница, внезапно уподобившись волшебнице, взмахнула руками и ринулась к ближайшей осине. Девчонки рванули следом. Ватикан держался на расстоянии. Черное пятно пиджаков заметно выделялось среди блеклой действительности. Тихон был в сером. Упрямый попался.
– Я понял, у вас что-то типа секты.
Соня осторожно подняла глаза. Интересно, кто его родители. Такое спокойное уверенное лицо.
– Где секта? – Хотелось сказать что-нибудь резкое, даже грубое.
– Эксперимент такой, да? По зомбированию? Фильм был немецкий, «Волна». Там учитель создал с детьми группу нацистского толка.
– Нет никакого эксперимента! – Соня отошла за березу. – Что привязался?
– Вы ходите вместе. Вместе все решаете. Точно – секта!
Тихон выглянул из-за шершавого ствола. И даже ладонью его погладил, словно дерево ему было родным.
– Отстань, а? – Соня крепче обнялась с планшетом: доклад, надо читать, надо готовиться. – Мы живем как нам удобно. Тебе – неудобно, вот и не живи!
– Но ведь этот парень все за вас решает. Он говорит, а вы поддакиваете, как слоны.
– При чем здесь слоны?
Не хотела отвечать. Вообще говорить с ним не собиралась, но Гладкий как-то ухитрялся делать так, что отмолчаться не получалось.
– Я рад, что с первым утверждением ты согласна. Вы его рабы!
Соня всего на мгновение подняла на Тихона глаза, пытаясь понять, что он вообще говорит.
– Неокрепшие детские умы любят подчиняться.
– А не пошел бы…
– Тихон! Ты бы лучше вместо того, чтобы к девушке приставать, меня послушал, – напомнила о своем существовании биологичка. – Ты же ничего не запомнил.
– Ну почему же? – выступил из-за деревьев Гладкий. – Самый распространенный пример, который можно встретить в учебниках и научных докладах, – это примула, которая в обычных условиях имеет красные цветки. Но если ее перенести в оранжерею и содержать при высокой температуре, градусов тридцать – тридцать пять, и высокой влажности, то через некоторое время все цветки станут белыми. Если растение вернуть в обычные условия, то распустившиеся цветки снова приобретут красный цвет. Наши деревья темнеют из-за плохой экологии. Воздух грязнее – стволы темнее. И не только деревья…
Он развернулся к слушателям. Ага! На Ватикан намекает. А вот это он зря…
Ответом ему было гробовое молчание. Гладкий снова посмотрел на Соню. С плеча Макса свалилась сумка и чем-то там подозрительно звякнула. Учительница удовлетворенно кивнула и пошла в глубь парка.
– Фил! – остановила Кудрю Соня. – Я вчера была у Падалкина…
– Я знаю. – Лучший друг Димочки довольно улыбался.
– Ну, так он просил тебе передать. Для газеты. – Она достала из сумки флешку.
– Передумал? – В вопросе лукавство, во взгляде – ехидство.
– Да, – соврала Соня.
Фил глянул на бледную тень, бродящую за спиной Томочки.
– А ты теперь с ним?
Этого уже Соня не выдержала. Сунула планшет в сумку и отправилась в школу. Может быть, в столовой ей удастся спрятаться и от замечаний Гладкого, и от повышенной наблюдательности Кудри, и от заданий Тырина?
– Перезащиту можно? – Соня подняла руку сразу, как только историк вошел в класс.
– Но у вас сегодня еще как минимум один доклад и новая тема.
– Хотелось бы исправить оценку, – упрямилась Соня.
– Тогда бери в оппонента новенького. – Учитель сел за стол.
– У нас темы разные.
– Ничего, я попробую, – стал выбираться из-за парты Тихон.
– У меня есть оппонент, – чувствуя, что зря ввязалась в эту игру, бестолково гнула свое Соня.
– Два оппонента лучше, чем один. Что у тебя? – Историк сиял. Давно на уроках истории не было такой активности. В физматлицее нажимали на точные науки.
– Общественные движения.
– Чудесно, а у Гладкого… – глянул историк на свой стол, куда новенький успел положить доклад, – «Изменение системы ценностей и утверждение новых форм общественного устройства». Вы почти совпадаете. Падалкин, ты не против сотрудничества?
Димочка улыбался. Он был не против.
– Отлично! Тогда начинайте.
Соня взяла в руки планшетник, коснулась его пальцами, заставляя ожить.
– К началу двадцатого века в России сложились три политических группировки. Первые – консерваторы, как их в России называли, «охранители», которые стояли на страже устоев самодержавия; либералы, сторонники западного пути развития, и радикалы – те, кто считал, что к идеальному устройству в России, к социализму, можно прийти только через революцию. Социальной базой для либералов были люди умственного труда. Порой слово «либерал» употреблялось как синоним слова «интеллигент». В основном либералы выступали в земствах, где они обсуждали и принимали свои программы, составляли обращения к властям, настаивали на созыве Учредительного собрания и учреждении Конституции. Но в целом про них можно сказать: «Много слов, мало дела…»