К тому Баху, чья биография нам известна и чей образ мы составили себе по его музыке, мы непроизвольно прилагаем и его посмертную судьбу: в нашем воображении он как бы еще при жизни знал и молча улыбался тому, что сразу после смерти его творения будут забыты, его рукописи погибнут как макулатура, что после своего возрождения его музыка окажется объектом варварских искажений.