Багровый грех - читать онлайн

Ответ пришел быстро, голос полковника, огрубевший за годы службы, эхом разнесся из динамиков радио-передатчика, неся в себе безошибочный вид опытного командира, привыкшего справляться со сложными ситуациями, принимать решения о жизни и смерти, которые сопровождали командование полком Гвардия, и отдавать приказы, которые отправят бесчисленное множество мужчин и женщин на смерть, служа Империи. Он был человеком, который столкнулся с ужасами, которые сломили бы менее сильных людей, и который нес бремя своего долга со стоицизмом, которым Аларик мог только восхищаться. «Священник-следователь Аларик», – ответил Кузнецов, его голос был полон удивления и уважения. «Это неожиданное удовольствие. Чему я обязан этой честью? Я верю, что это не просто светский визит. Вы никогда не были любителем пустой болтовни, особенно когда вы были на какой-то миссии для Императора». Возможно, в его тоне был легкий намек на юмор, напоминание об их общем прошлом и признание целеустремленности Аларика на своем долге. Аларик чувствовал, что было хорошо знать, что, несмотря на годы, прошедшие с их последней встречи, некоторые вещи, по крайней мере, остались неизменными. Именно эта стойкость могла спасти Аларика и этот Мегаполис, если его инстинкты окажутся верными.

Аларик быстро обрисовал ситуацию в улье Сибелиус, осторожно подчеркивая потенциал широко распространенной коррупции, ереси и растущее свидетельство скрытой силы, представленной этим таинственным «Хором», действующим в городе, манипулирующим событиями из тени, контролирующим тех, кто находится внутри структуры власти Мегаполиса в своих собственных, неизвестных целях. Он говорил об убийстве Торна, о препятствовании Вейна и о шепоте непристойностей, который цеплялся за Шпиль, как саван, угрожая задушить любые попытки раскрыть правду. Однако он был осторожен, чтобы сказать как можно меньше об истинной природе их врага, о причастности Хаоса, пока не убедится, что Кузнецов действительно в безопасности, что его штаб-квартира и эта связь не могут быть скомпрометированы. Он знал, насколько коварными могут быть Губительные Силы, как они могут проникнуть даже в самые безопасные места и развратить даже самых преданных людей. Это потребует большой осторожности с его стороны.

«Мне нужна твоя помощь, Кузнецов», – заявил Аларик, его голос стал жестче, не оставляя места для сомнений в серьезности ситуации. Ему нужна была поддержка Кузнецова, его рабочая сила, само его присутствие в этом Улье, если они хотят добиться успеха. Однако это потребует деликатного подхода. В конце концов, он не мог просто обвинить Лорда-Генерала в ереси без неопровержимых доказательств. Сейчас он должен сделать вид, будто эта просьба была просто о расследовании убийства, чтобы защитить Священника-следователя от тех, кто хотел бы, чтобы его убрали, не выполнив свой долг по защите губернатора Торна. «Мне нужны войска, которым я могу доверять, солдаты, которые выступят вместе со мной против всего, что будет дальше, которые не колеблясь выполнят приказы, какими бы трудными или опасными они ни были. В этом городе гниль, мой друг, раковая опухоль, которую нужно вырезать, прежде чем она распространится на всю планету, прежде чем она поглотит все на своем пути. Я считаю, – добавил Аларик после минутного колебания, – что мы можем столкнуться с началом организованного восстания или чего-то похуже, и что может потребоваться крупномасштабное военное вмешательство, чтобы восстановить порядок и обеспечить безопасность тех, кто находится в этом Улье, кому нельзя позволить попасть в руки тех, кто хочет настроить их против Империи, кто хочет разрушить этот мир изнутри». Признать такое, показать то, что может быть воспринято как слабость, противоречило его природе, его многолетним тренировкам, его инстинктам. Он знал, однако, что Кузнецов , из всех людей, поймет, что он увидит правду в его словах, как один солдат другому, как один верный слуга Императора другому. В конце концов, они не раз спасали друг другу жизни. Он мог доверять Кузнецову , насколько он мог доверять кому-либо в этой ситуации.

На другом конце провода повисла долгая тишина, вес слов Аларика тяжело висел в воздухе, последствия того, что он предлагал, чего он просил, проникали в сознание. Аларик почти слышал, как крутятся шестеренки в голове Кузнецова, полковник взвешивал свои варианты, оценивал ситуацию, рассчитывал риски, как он делал это бесчисленное количество раз до этого на полях сражений по всей галактике, в ситуациях, когда одно решение могло означать разницу между победой и поражением, между жизнью и смертью для тех, кого он вел, для миров, которые ему было поручено защищать. Аларик терпеливо ждал, зная, что Кузнецов не примет такое решение легкомысленно, что ему понадобится время, чтобы обдумать последствия того, о чем его просили, и подготовить свой полк к тому, что может потребоваться от них.

Наконец, Кузнецов заговорил, его голос был мрачным, решительным, наполненным тихой уверенностью человека, который смотрел в бездну и вышел из нее непоколебимым, его вера в Императора и его преданность своему долгу были сильнее, чем когда-либо прежде. Аларик знал, что он был человеком, который не колеблясь сделает все необходимое, независимо от цены, чтобы защитить Империя, даже если это означало пожертвовать всем, что ему дорого. Именно это качество, эта абсолютная преданность долгу, эта непоколебимая вера сделали его идеальным союзником в этой ситуации. Аларик знал, что это может быть тем, что спасет их в конце. «Ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня, Аларик», – заявил Кузнецов, его голос не оставлял места для сомнений, для неуверенности. Он доверял Аларику, как Аларик доверял ему, безоговорочно. «187-й будет с тобой. Мы не позволим этому городу, этому миру попасть в руки еретиков, мятежников или любого другого врага, который угрожает Империи. Мы увидим, как воля Императора будет исполнена, неважно какой ценой». Он помолчал, затем добавил, его голос понизился до почти шепота, тон конфиденциальности, который красноречиво говорил о доверии между этими двумя мужчинами: «Но сейчас конфиденциальность имеет ключевое значение. Мне понадобится больше информации об этом «Хоре», прежде чем я смогу действовать. И, Аларик, – сказал Кузнецов, его голос стал жестче, – будь осторожен. Если то, что вы говорите, правда, то мы имеем дело с чем-то гораздо более опасным, чем просто восстание. Мы имеем дело с чем-то, что наносит удар в самое сердце Империи, что грозит подорвать все, за что мы боролись тысячи лет на бесчисленных мирах."

Позже, под покровом темноты, под бдительным оком тех, кто жил и работал на верхних уровнях Мегаполиса, Аларик в сопровождении Аурелии и Каста направился в штаб-квартиру 187-го Кузняградского стрелкового полка, расположенную в укрепленном комплексе на окраине Мегаполиса Сибелиус, недалеко от самого края города, вдали от любопытных глаз Вейн и ее шпионов. Путешествие было напряженным, чревато опасностями. Каждая тень, казалось, скрывала потенциальную угрозу, каждое проезжающее транспортное средство, каждый темный переулок, казалось, скрывал убийцу, еретика, одного из тех, кто пал жертвой хищничества Варпа, их разумы были извращены, их души испорчены. В конце концов, они могли чувствовать это в воздухе, растущую чувство беспокойства, ощущение, что за ними следят, за ними охотятся. Как будто сам город восстал против них, восстал, чтобы защитить свои секреты, не дать им раскрыть правду, чего бы это ни стоило. Аларик не мог избавиться от ощущения, что время уходит, что им нужно действовать быстро, пока не стало слишком поздно. Они должны преуспеть, Аларик знал, потому что от этого зависела судьба этого города, этого мира.

Штаб полка резко контрастировал с роскошью Шпиля, свидетельством разницы между этими двумя мирами, Шпилем, олицетворяющим упадок и роскошь, и Гвардия, олицетворяющим долг, жертвенность и честь. Это был обширный комплекс сборных зданий, укрепленных бункеров и тщательно охраняемых контрольно-пропускных пунктов, окруженный высокими стенами, увенчанными колючей проволокой и огневыми точками. Это было место войны, оплот Имперской мощи, зримое напоминание о постоянной борьбе с врагами Империи, напоминание всем тем, кто служил там, что они никогда не должны ослаблять бдительность, ни на мгновение. Воздух гудел от постоянного гудения деятельности: грохота тяжелой техники, ритмичного топота марширующих ног, лающих приказов сержантов-инструкторов и вездесущего, тихого гудения машин, ауспиков и других, более эзотерических технологий, сканирующих любые признаки вражеской активности, любые намеки на ересь или коррупцию. Это был мир, далекий от позолоченной клетки Шпиля, место, где вера и долг, а не богатство и статус, были истинными мерами ценности человека. Это было место, где воля Императора исполнялась без вопросов, без колебаний, независимо от личной цены.

Их встретил у входа сам полковник Кузнецов, высокая, внушительная фигура в поношенном, покрытом боевыми шрамами ионефрите, его коротко подстриженные волосы и аккуратно подстриженная борода, с проседью, свидетельствовали о его долгих годах службы. Его лицо, морщинистое и обветренное, носило следы бесчисленных кампаний, каждая черта была свидетельством перенесенных им трудностей, сражений, в которых он сражался, и жертв, которые он принес на службе Императору. Однако внимание Алариха привлекли его глаза. Они были хрустальными, стально-серыми, наполненными тихой интенсивностью, глубиной опыта, который говорил об ужасах, которые он видел, о выигранных сражениях и потерянный, и воля, которая была испытана до самых пределов, и никогда не была найдена слабой. Это были глаза человека, который смотрел в бездну и не дрогнул, который столкнулся с самым худшим, что могла предложить галактика, и вышел непоколебимым, его вера в Императора и его преданность своему долгу были сильнее, чем когда-либо. Это были глаза человека, которому Аларик знал, что он может доверить, свою жизнь, судьбу этого мира.

«Аларик», Кузнецов приветствовал его, протягивая руку в знак дружбы, его пожатие было крепким, успокаивающим. Это был жест уважения, товарищества, между двумя старыми солдатами, двумя ветеранами бесчисленных войн, которые вместе столкнулись со смертью и выжили. Это была связь, выкованная в огне битвы, связь, которая превосходила слова, молчаливое понимание между двумя людьми, которые знали истинное значение долга, жертвы, чести. «Рад снова видеть тебя, мой друг, хотя я хотел бы, чтобы это произошло при лучших обстоятельствах».

«И ты, Кузнецов», – ответил Аларик, возвращая жест, его собственное рукопожатие было столь же крепким. Он понял, что хорошо быть среди тех, кому он мог доверять, быть в компании человека, который понимал серьезность ситуации, опасности, с которыми они сталкивались, без необходимости, чтобы ему об этом говорили. Это было облегчением, после недель плавания по предательским водам Шпиля, когда он был окружен врагами, скрытыми и не скрытыми, наконец-то иметь возможность говорить свободно, не боясь быть услышанным, быть преданным. «Ваша поддержка будет бесценна в грядущие дни».

В личном командном центре полковника, тускло освещенной комнате, заполненной голографическими дисплеями, тактическими картами и постоянным, тихим гулом коммуникационного оборудования, Аларик изложил все свои выводы, поделившись с Кузнецовом собранными им доказательствами, услышанными им шепотом, опасностями, которые он подозревал. Он говорил о скрытой силе, действующей в городе, о «Хоре», о его коварном влиянии, о его возможной связи со Искусителя, об угрозе, которую он представлял не только для Мегаполиса Сибелиус, но и для всей планеты и, возможно, для сектора в целом. Он объяснил риски, потенциал для широкомасштабной коррупции, для открытого восстания, для погружения в полный и абсолютный хаос, если они не будут действовать, если они будут колебаться хотя бы мгновение. Он знал, что может быть честен с Кузнецовом, может поделиться своими опасениями, не боясь осуждения, репрессий. В конце концов, это был человек, с которым он сражался бок о бок, человек, который знал его лучше, чем кто-либо другой в галактике.

«Мне нужны твои люди, Кузнецов», – заявил Аларик, его голос был тихим, настойчивым, не оставляющим места для недопонимания. Ему нужна была помощь Кузнецова, его опыт, само его присутствие в этом Улье, если они хотели иметь хоть какую-то надежду на успех. Это было выше его возможностей справиться в одиночку, даже при поддержке его собственной свиты. Для этого требовалась сила намного больше, намного более мощная, чем все, что он мог собрать самостоятельно. Для этого требовалась вся мощь Гвардия. «Мне нужно, чтобы они обезопасили ключевые места в Улье, чтобы защитить тех, кто верен Императору, чтобы противостоять тем, кто пал от хищничества Варпа. Возможно, – добавил Аларик, его голос стал жестче, – нам нужно будет взять под контроль сам Шпиль, устранить Вейн и ее последователей, разрушить власть этого «Хора» над структурой власти города, помешать им осуществить свои планы, какими бы они ни были. Это уже не просто расследование убийства, мой друг, – сказал Аларик, встретившись взглядом с Кузнецовом. – Это война за саму душу Кузняграда. И мы, – добавил он, указывая на себя, Аурелия, Каст и Кузнецов, – единственные, кто может с ней бороться. Единственные, кто может спасти этот мир от проклятия». Кузнецов терпеливо слушал, выражение его лица было мрачным, его глаза не отрывались от лица Аларика. Он впитывал каждую деталь, каждый нюанс, каждый намёк, его разум уже работал, рассчитывал, планировал, как он делал бесчисленное количество раз до этого, на полях сражений по всей галактике. Он был солдатом, до мозга костей, человеком действия, а не слов, человеком, который понимал язык войны, стратегии, тактики лучше, чем кто-либо, кого знал Аларик. Он был человеком, который знал, как сражаться, как побеждать, несмотря ни на что, несмотря ни на что. И он был человеком, который знал, как и Аларик, что судьба целого мира теперь лежит на их плечах, что они были последней линией обороны против угрозы, которая могла поглотить всё, что им было дорого, всё, за что выступал Империя.

Когда Аларик закончил, Кузнецов долго молчал, его взгляд был прикован к голографической карте Мегаполиса Сибелиус, его мысли метались, обдумывая возможности, потенциальные опасности, наилучший курс действий. Аларик почти слышал, как вращаются шестеренки, производятся расчеты, формулируются планы, как и много лет назад, когда они сражались вместе, бок о бок, против врага, который угрожал сокрушить их, уничтожить все, что они боролись, чтобы защитить. Аларик терпеливо ждал зная, что Кузнецов не примет такое решение легкомысленно, что ему понадобится время, чтобы обдумать последствия того, что от него требуется, того, что требуется от его полка.

Наконец, Кузнецов заговорил, его голос был тихим, решительным, полным тихой уверенности человека, который принял свое решение, который выбрал свой путь и который не отступит от него, несмотря ни на какие последствия. Это было решение, знал Аларик, которое изменит все, которое направит их на путь, с которого не будет возврата. Это было решение, которое может спасти этот мир или навсегда его проклясть.

"Ты прав, Аларик", сказал Кузнецов, встретившись глазами с Алариком, молчаливое понимание прошло между ними, признание серьезности ситуации, бремени, которое они разделили. Они оба знали, что это значит, что они собирались выпустить на волю. Это был момент, понял Аларик, который навсегда останется в его памяти, поворотный момент не только в этом расследовании, но и в истории Кузняграда, возможно, даже в истории самого Империи. «187-й будет развернут. Мы поддержим ваше расследование. Мы искореним эту коррупцию, этот «Хор», чего бы это ни стоило. Мы обезопасим этот Мегаполис, этот мир для Императора». Он помолчал, затем добавил, его голос стал жестче: «Но знай, Аларик. Как только мы примем решение, пути назад не будет. Мы будем играть в опасную игру, в которой нет ни правил, ни границ. «И, если нас обнаружат слишком рано, – сказал Кузнецов, скользнув взглядом по лицам собравшихся, – это может означать открытую войну на улицах Сибелиуса». Это может означать смерть бесчисленного множества невинных, тех самых людей, которых мы поклялись защищать. Мы должны действовать осторожно, мой друг, – сказал он, положив руку на плечо Аларика, жест солидарности, общей ответственности, – но мы также должны действовать решительно. Мы не можем позволить этой угрозе нагноиться, стать сильнее. Мы должны ударить жестко, и ударить быстро, пока не стало слишком поздно. Пока этот «Хор» не успел сделать свой ход и уничтожить все, что нам дорого».

«Согласен», – ответил Аларик, его собственный голос был столь же решителен. Он знал риски, понимал опасности, возможно, лучше, чем кто-либо другой. Он видел своими глазами, что происходит, когда таким угрозам позволяют не обращать внимания, когда порче позволяют укореняться, когда ереси позволяют распространяться. Он видел, как горят миры, был свидетелем ужасов, которые ждут тех, кто пал от хищничества Варпа, кто отвернулся от света Императора. Он не допустит, чтобы это произошло здесь, не на Кузняграде, не пока он еще дышит. «Мы сделаем то, что должны, Кузнецов. Для Императора. Для Империи. Мы не подведем. Мы не можем подвести». Он помолчал, затем добавил, его голос был полон мрачной решимости: «И пусть Император помилует наши души за то, что мы собираемся сделать». Император защищает.

Глава 8: Запах предательства

Хранилище улик представляло собой холодную, стерильную комнату, глубоко в недрах Шпиля, вдали от любопытных глаз тех, кто ходил по его верхним уровням, тех, кто жил в позолоченной клетке власти и привилегий. Это было место, где хранились секреты, где остатки прошлых преступлений, инструменты торговли покойного Торна, хранились под усиленной охраной, каждый предмет был тщательно каталогизирован, каждый из них был потенциальным ключом к раскрытию какой-то скрытой истины, к пониманию мотивов, методов тех, кто действовал в тени власти, кто использовал свое положение в Империи для своих собственных, часто гнусных, целей. Аларик знал, что это было место, где часто скрывалась правда, погребенная под слоями лжи, сокрытая течением времени, ожидающая, когда ее обнаружат те, у кого есть воля, умение и полномочия, чтобы ее найти. Воздух в хранилище был затхлым, переработанным, несущим слабый металлический привкус озона, побочный продукт мощных стазисных полей, которые сохраняли некоторые из наиболее нестабильных или скоропортящихся предметов, не давая им деградировать, поддаваться разрушительному воздействию времени. Это был запах, который Аларик хорошо знал, тот, который он ассоциировал со смертью, с распадом, с постоянной борьбой с силами энтропии, которые стремились разрушить все, что построил Империя, превратить его в пыль и пепел.

После долгих переговоров и маневров, столкнувшись с многочисленными попытками воспрепятствовать Вейн и ее последователям, Аларик, сопровождаемый Аурелией и Кастусом, наконец-то получил доступ к доказательствам, собранным в покоях губернатора Торна, физическим остаткам его жизни, его тайным порокам, его скрытым сделкам. Каждый предмет, каждый документ, каждая, казалось бы, незначительная безделушка были частью головоломки, подсказкой, которая потенциально могла привести их ближе к истине, которая могла помочь им понять мотивы убийства Торна, личность его убийцы и природу заговора, который, казалось, разрастался вокруг них, угрожая поглотить весь город, если не саму планету. Каждый предмет, который они исследовали, мог содержать какую-то скрытую подсказку, жизненно важную часть информации, которая могла бы разоблачить гниение внутри этого Мегаполиса. Аларик знал, что они должны тщательно, дотошно осмотреть каждый предмет на предмет любого знака, который мог бы показать, где распространилась эта порча, насколько глубоко она проникла в этот Мегаполис, если не в этот мир, и, возможно, где она может скрываться.

Они работали молча, их движения были точными, методичными, каждый из них был сосредоточен на своей назначенной задаче, их чувства были настороже, они искали что-то необычное, что могло бы быть признаком предательства, которое они подозревали, намеком на порчу, за которой они охотились. Это была кропотливая работа, требующая терпения, внимания к деталям и глубокого понимания тонких признаков ереси, способов, которыми враги Империи часто оставляли свой след на предметах, которых они касались, на местах, где они обитали. Они, как верные слуги Императора, должны были всегда быть начеку в поисках таких знаков и подсказок.

Аларик тщательно осмотрел коллекцию личных вещей Торна, предметы, найденные в его личных покоях, вещи, к которым он прикасался, которыми пользовался, которые держал при себе, каждая из которых была потенциальным окном в его душу, в его скрытые желания, в секреты, которые он так отчаянно пытался скрыть. Именно эти личные вещи, возможно, имели наибольший потенциал для раскрытия истины. Ибо Торн, как знал Аларик, неизбежно чувствовал бы себя в наибольшей безопасности здесь, среди тех предметов, которые были ему знакомы. Он чувствовал бы себя достаточно защищенным, чтобы ослабить свою защиту, позволить своей истинной природе проявиться, хотя бы в какой-то небольшой степени. Было несколько информационных планшетов, их содержимое все еще анализировалось командой Аларика, каждый из них был потенциальным кладезем информации, записью действий Торна, его сообщений, его планов. Аларик надеялся, что они могли бы содержать какую-то зацепку относительно его отношений с этим таинственным «Хором», какое-то указание на их личности, их мотивы, их планы. Маленькая, богато украшенная музыкальная шкатулка, поверхность которой инкрустирована перламутром, ее механизм играет навязчивую, странно знакомую мелодию. Это была мелодия, понял Аларик, которую он уже слышал раньше, где-то в своем прошлом, хотя в тот момент он не мог вспомнить ее. Это была мелодия, которая, казалось, что-то пробудила в нем, что-то глубокое и первобытное, чувство беспокойства, тоски, которое он быстро подавил, распознав в ней коварное влияние, которым она была, попытку прорвать его защиту, ослабить его решимость. Коллекция старинных монет, их происхождение неизвестно, их поверхности стерты временем, их маркировки намекают на какую-то древнюю, возможно, запрещенную, историю. Это были монеты, подозревал Аларик, которые существовали до самого Империи, которые могли произойти от какого-то утерянного или запрещенного гражданскую цивилизацию, которую Империя, возможно, уничтожил в далеком прошлом. И, наконец, небольшая книга в кожаном переплете, страницы которой были заполнены странным, незнакомым текстом, ее содержание было тайной, ее цель неизвестна. Аларик был уверен, что это была книга, которая содержала опасные знания, секреты, которые лучше оставить похороненными, забытыми. Это была книга, которая могла бы, если бы они не были осторожны, повести их по пути, с которого не было бы возврата. Аларику нужно было действовать осторожно. Он подозревал, что где-то внутри одного из этих предметов спрятана подсказка, ключ, который он искал, что-то, что могло бы указать на то, во что был вовлечен Торн, с кем он работал, и, возможно, даже привести к тем, кто организовал его убийство.

Пока Аларик рассматривал книгу, перебирая ее в руках, его пальцы обводили странный, струящийся текст на обложке, его глаза искали какую-то зацепку, какую-то скрытую деталь, которая могла бы раскрыть ее истинную природу, Аурелия, чьи психические чувства были настроены на тонкие энергии, которые их окружали, внезапно напряглась, ее глаза расширились в тревоге, ее рука взлетела ко рту, словно пытаясь подавить вздох. Это была реакция, Аларик знал, что это была реакция, которая говорила о глубоком возмущении, о внезапном осознании чего-то опасного, чего-то злого. Это была реакция, которую он видел раньше, в присутствии действительно испорченных, тех, кто пал от хищничества Варпа, чьи души были испорчены прикосновением Хаоса. Он понял, что это была та реакция, которую можно было бы ожидать в присутствии объекта, содержащего великую силу, реликвии Темных Богов. Теперь он понимал, что такой объект представлял собой непостижимую опасность не только для них, но и для всего города, для самой ткани самого Империи. Им придется двигаться еще осторожнее, чем раньше. Один неверный шаг в этом месте, с этими предметами, может стать их гибелью, не только их собственной смертью, но и триумфом тех, кого они поклялись уничтожить, победой тех, кого они стремились предать правосудию Императора.

«Священник-следователь», – воскликнула она, ее голос слегка дрожал, выдавая ее обычное стоическое поведение, ее глаза были устремлены на, казалось бы, безобидную безделушку, небольшую, искусно вырезанную статуэтку крылатого гуманоида, ее черты были прекрасны, но странно тревожны, почти андрогинны, ее поза намекала, соблазняла. Это было произведение искусства, понял Аларик, которое было одновременно пленительным и отталкивающим, манящим и тревожным, идеальным представлением коварной природы угрозы, с которой они столкнулись. Он понимал, что это был тот тип объекта, который мог легко заманить в ловушку неосторожного, который мог соблазнить даже самого набожного, который мог увести их по пути разложения и разврата, с которого не было возврата. Это был объект, которому не было места в Империи, который представлял опасность для всех тех, кто служил Императору Человечества. «Этот символ…», – продолжала Аурелия, ее голос был едва слышен, ее палец обводил контур скрытой отметки на основании статуэтки, символ, который был почти невидим невооруженным глазом, который был намеренно скрыт, скрыт от глаз, «это… это знак…» Она колебалась, не желая, казалось, даже произносить имя, давать голос злу, которое оно представляло, ужасу, который оно воплощало. Она, казалось, не хотела каким-то образом предоставить этой грязной силе дальнейшую возможность приобрести в материальном мире посредством простого упоминания ее имени.

Аларик, чувствуя ее страдания, ее страх, подошел ближе, его собственный взгляд был устремлен на статуэтку, его глаза сузились, когда он изучал символ, его разум лихорадочно работал, пытаясь поместить его, вспомнить, где он видел его раньше. Он понял, что это был знак, с которым он сталкивался всего несколько раз за долгие годы своей службы Императору, символ, который был синонимом предательства, ереси, самой темной, коварной формы разложения. Это был символ, который представлял угрозу не только Империи, но и самой ткани реальности. Это был символ, который говорил ему об истинной цели его пребывания здесь, на Кузняграде, и подтверждал то, что ему сказало Таро Императора. «Кровоточащий Глаз», – предупредил он. О разложении и скрытом враге. В тот момент он понял, что их подозрения были верны, что они столкнулись с чем-то гораздо более опасным, чем простой заговор, чем простая борьба за власть внутри Шпиля. Они столкнулись с чем-то древним, чем-то могущественным, чем-то, чьи когти глубоко застряли в сердце этого города, этого мира. С чем-то, что стремилось опутать не только отдельных людей, но и целые миры своей паутиной лжи, удовольствия, коррупции и утащить их в пропасть. Это было доказательством, если еще что-то требовалось, что это уже не просто расследование убийства. Что они сейчас стоят на пороге чего-то гораздо большего, что их действия, их решения в ближайшие дни определят судьбу не только Мегаполиса Сибелиус, но и самого Кузняграда, возможно, даже всего этого сектора Империи. Этот символ, больше, чем что-либо еще, что они видели, показывал истинную природу их врага.

«Искусителя», – заявил Аларик, имя звучало как проклятие, проклятие, его голос был лишен эмоций, но наполнен холодным, праведным гневом, жгучей силой его веры, непоколебимой уверенностью в своем предназначении, как Священника-следователя Империи Человечества. Он, больше, чем кто-либо другой, понимал истинную опасность этого символа, этой растущей угрозы. Он и, возможно, Аурелия. Каст, несмотря на весь свой опыт в СПО, вероятно, мало что знал об истинных ужасах, которые их ожидали. Аларику придется убедиться, что он полностью проинформирован о том, насколько опасен их враг. Это имя редко произносилось вслух, даже среди высших эшелонов Бюро расследовании, имя, которое шептали в страхе, в ужасе, имя, которое представляло собой окончательное разложение, окончательное предательство доверия Императора. Это имя воплощало коварную природу Хаоса, его соблазнительную силу, его способность извращать даже самые благородные намерения, самые чистые сердца, в своих собственных грязных целях. Это имя, которое, однажды произнесенное, казалось, портило сам воздух, бросало тень на все, к чему прикасалось, леденящее напоминание о постоянной борьбе между Империей и силами Варпа, битве за саму душу человечества, войне, которая бушевала тысячелетиями и, вероятно, будет продолжаться еще тысячелетия, пока хоть один человек все еще дышал в галактике.

Символ, скрытый пока, теперь, казалось, горел неестественным светом, видимым проявлением зла, которое он представлял, маяком коррупции в стерильных пределах хранилища улик. Аларик знал, что это был знак, который часто можно было найти на предметах большой красоты, изысканного мастерства, предметах, которые были созданы, чтобы искушать, соблазнять, заманивать в ловушку неосторожных, вовлекать их в служение Темному Принцу, Богу Хаоса удовольствия, излишеств и совершенства. Это был знак, который часто ассоциировался с культами, с тайными обществами, которые действовали в тени, которые охотились на слабых, уязвимых, отчаявшихся, которые предлагали им запретные удовольствия, невыразимую власть в обмен на их преданность, на их души. Аларик знал, что они часто были из высших слоев общества, богатые, могущественные, те, кто пресытился ограничениями своей смертной жизни, кто искал чего-то большего, чего-то за пределами жестких ограничений имперского закона, имперской догмы. Это была угроза, которую, как он знал, они не могли игнорировать. Больше нет. Открытие этого символа изменило все. Ставки были повышены, истинная природа их врага раскрыта. Им придется действовать с крайней осторожностью, но также и с крайней предвзятостью. Если позволить этой угрозе нагноиться, стать сильнее, это может означать проклятие всего этого мира. Они должны уничтожить эту угрозу в ее источнике, если они хотят иметь хоть какую-то надежду на успех здесь.

Каст, чье лицо побледнело от зарождающегося понимания, с ужасающим осознанием того, с чем они столкнулись, мог только смотреть на символ, его рука инстинктивно двинулась к аквиле на груди, как будто ища успокоения, защиты от зла, которое он представлял, как будто ища силы в своей вере в Бога-Императора. Аларик знал, что этот жест красноречиво говорил о глубине страха Каста, о его понимании опасности, в которой они находились. Этот жест подсознательно повторяли и другие члены Священник-следовательской свиты, присутствовавшие там, молчаливое свидетельство силы символа, первобытного страха, который он внушал даже тем, кто посвятил свою жизнь борьбе с силами Хаоса, даже тем, кто столкнулся с некоторыми из самых ужасающих угроз, которые только можно себе представить для Империи Человечества, на бесчисленных мирах, в ходе бесконечной войны.

«Таро Императора было право», – пробормотал Аларик тихим голосом, почти шепотом, но полным стальной решимости, абсолютной уверенности в своих убеждениях, пылающего огня своей веры, веры, которая была выкована в горниле войны, которая была проверена много раз и никогда не была найдена недостаточной. Это была вера, которая, как он знал, будет испытана еще раз, в грядущие дни, вера, которая вполне могла быть единственным, что могло спасти их, что могло спасти этот мир от тьмы, которая смыкалась вокруг них. Он повернулся к Аурелии, его глаза были полны мрачного понимания, молчаливого признания задачи, которая лежала перед ними, бремени, которое они разделяли, как слуги Императора, как защитники Империи, как хранители веры, в галактике, которая, казалось, была полна решимости разорвать себя на части. Они стояли вместе, как тонкая грань, между порядком и хаосом, между выживанием человечества и его полным уничтожением. Это была задача, знал Аларик, от которой они не могли уклониться, долг, от которого они не могли уклониться, независимо от цены. «Это не просто убийство, не просто политический заговор», – продолжал Аларик, его голос становился жестче, его взгляд скользил по лицам его товарищей, его глаза задержались на символе Искусителя, молчаливом обещании грядущих ужасов, битв, в которых им придется сражаться, жертв, которые им придется принести. Он понимал, что они, скорее всего, потеряют храбрых, верных солдат в грядущем конфликте, но они не должны колебаться, какой бы ценой это ни было. Это было их предназначением как слуг Бога-Императора. «Это нечто гораздо большее. Это», – сказал он, указывая на статуэтку, на скрытый символ, – «дело Архврага. «Хор», который видел Кси'ф'елл, который почувствовала Аурелия, – заявил Аларик, на мгновение сосредоточив взгляд на какой-то далекой точке за стенами хранилища, увидев то, чего не могли видеть другие, вспомнив слова своего астротелепата, вспомнив толкования Таро Императора, увидев, возможно, путь, лежащий перед ними, путь, полный опасностей, окутанный тьмой, но который мог бы, просто мог бы привести их к спасению, к победе, если бы они были достаточно храбры, если бы они были достаточно сильны, если бы они были достаточно верны, чтобы следовать ему до конца, – это культ. Культ Искусителя. И он укоренился здесь, на Кузняграде, в этом самом Улье».

Тяжелая тишина опустилась на комнату, тяжесть слов Аларика давила на них, последствия того, что он сказал, того, что они обнаружили, увязали. Аларик знал, что это был момент, который навсегда изменит их, который свяжет их вместе в общей цели, в общей борьбе с врагом, который был одновременно древним и коварным, врагом, который стремился развратить, поработить, уничтожить все, что им было дорого. Это был момент, который проверит их веру, их преданность, их мужество, как никогда прежде. Он знал, что им нужно будет действовать быстро, решительно, если они хотят иметь хоть какую-то надежду сдержать эту угрозу, не дать ей распространиться дальше, поглотить этот город, этот мир во всей его полноте. Аларик знал, с чем они столкнулись. Это была та угроза, которая часто требовала самых крайних мер, которые только можно себе представить, чтобы победить ее. Аларику, как Священник-следователь, придется предпринять все необходимые шаги, сделать все, что он должен, чтобы обеспечить выживание этого мира, его граждан. Он посмотрел на своих самых доверенных товарищей и знал, без тени сомнения, что он сделает все, чтобы обеспечить безопасность Империи. Он подозревал, что это потребует многого от него и тех, кто служил рядом с ним, но они не должны колебаться. Их вера поможет им пройти через это, Аларик был уверен в этом.

"Нам нужно сообщить полковнику Кузнецову", – заявил Аларик решительным голосом, не оставляя места для споров, для колебаний. Он знал, что они не могут откладывать, что они должны действовать сейчас, пока у них еще есть преимущество внезапности, прежде чем их враги смогут полностью мобилизоваться, смогут полностью понять угрозу, которую представляют Аларик и его свита. Он подозревал, что это потребует деликатного подхода. В конце концов, это все еще был мир Империи. Тот, который еще можно было спасти, если они будут достаточно быстры. «Нам нужно подготовиться к войне. Войне, непохожей ни на одну из тех, что мы когда-либо вели. Войне не только за тело Кузняграда, но и за его душу». Он замолчал, его взгляд скользнул по лицам его товарищей, его глаза задержались на символе Искусителя, молчаливом напоминании о враге, с которым они столкнулись, о ставках конфликта, в который они собирались вступить. Он знал, что это был конфликт, они должны победить любой ценой.

«И пусть Император помилует нас всех», – добавил Аларик, его голос был едва слышен, но наполнен пылающей силой его веры, непоколебимой уверенностью в своей цели, «за то, что мы собираемся сделать. За войну, которую мы собираемся развязать».

Император защищает.

Глава 9: Тени в Под-Мегаполиса

Под-Мегаполиса. Само название вызывало образы тьмы, упадка и отчаяния. Это было место, куда свет Императора с трудом проникал, где отбросы общества, изгои, преступники и забытые влачили жалкое существование в тенях, вдали от роскошных высот Шпиля, вдали от бдительных глаз тех, кто обеспечивал соблюдение Имперского закона на верхних уровнях Мегаполиса. Это было место скрытых опасностей, забытых ужасов, древнего, невыразимого зла. Место, куда даже самые закаленные из Военной полиции не решались ступить. Это было место, которое олицетворяло все, что пошло не так на Кузняграде. Место последнего прибежища для многих и место, которое неизбежно приведет Аларика ближе к тем, кто служил Губительным Силам и, возможно, к самому таинственному «Хору». Под-Мегаполис, больше чем где-либо еще, был местом, где Аларик чувствовал, что найдет тех, кто развратил Торна и, в конечном счете, стал причиной его гибели.

После обнаружения символа Искусителя среди вещей Торна, Аларик понял, что больше не может ограничивать свое расследование стерильными пределами Шпиля, хорошо охраняемыми залами власти, где элита, несмотря на все свои многочисленные недостатки, все еще на словах признавала Императора и законы Империи, где, по крайней мере, поддерживался фасад порядка. Он должен был отправиться в подполье города, в беззаконные глубины, где раскроется истинная природа коррупции, истинные масштабы гнили, укоренившейся на Кузняграде. Именно в этих глубинах, чувствовал Аларик, будут найдены те, кто действительно ответственен за смерть Торна, «Хор», и за это распространяющееся разложение. Именно там они прятались и проводили свои еретические ритуалы.

В сопровождении Кастуса, отряда Элитных штурмовикови горстки Полиции из местного участка, людей, отобранных Кастусом за их опыт навигации в коварных глубинах Под-Мегаполиса, их знание его обитателей и их непоколебимую преданность Империи, Аларик спустился в бездну. Он знал, что это путешествие уведет их далеко от привычных удобств верхнего города, далеко от хорошо освещенных коридоров и упорядоченной рутины Шпиля, в мир вечных сумерек, лабиринтных туннелей и разрушающихся сооружений, где единственным законом был закон выживания, где сильные охотились на слабых, и где шепот Варпа, казалось, отражался в каждой тени. Каждый шаг вглубь Под-Мегаполиса был для тех, кто сопровождал Аларика, шагом дальше от знакомого им мира, от безопасности и защищенности. Они знали, что чем дальше они продвигались, тем больше рисковали их жизни. Это путешествие могло, потенциально, также привести к их смерти. Тем не менее, они последовали за Алариком во тьму. Каждый был верен Империи и знал, что это расследование имело первостепенное значение для Кузняграда и для тех граждан Империи, которые жили здесь. Сам спуск был испытанием, резким переходом от упорядоченных высот Шпиля к хаотичным глубинам Под-Мегаполиса. Они ехали в полуразрушенном грузовом лифте, его древние механизмы стонали и содрогались под напряжением, его внутреннее пространство было наполнено смрадом разложения, немытых тел и чего-то еще, чего-то неуловимого, но глубоко тревожащего, намека на порчу, которая пронизывала нижние уровни города, которая просачивалась в каждую трещину и щель, которая цеплялась за сам воздух, которым они дышали. Это был запах, понял Аларик, который он уже встречал раньше, в других местах, затронутых заразой Хаоса, запах, который говорил о запретных удовольствиях, о невыразимых деяниях, о медленной, коварной эрозии души. Это был запах, который был, даже для его собственных чувств, странно притягательным, даже когда он боролся с его притяжением, против коварных шепотов, которые пытались соблазнить его. Это был знак того, что Хаос, этот Искусителя, действительно вцепился когтями в Кузняград и его жителей.

По мере того, как они спускались, знакомые звуки верхнего города, гул машин, шепот голосов, успокаивающее гудение имперских технологий затихали, сменяясь какофонией незнакомых шумов: кап, кап, кап воды, эхом разносящейся по невидимым туннелям, шуршание крыс в темноте, далекий лязг металла о металл, приглушенные крики и вопли жителей Под-Мегаполиса, вовлеченных в всевозможные незаконные действия, каждый из которых был потенциальной уликой, зацепкой для Аларика, по которой можно было следовать. Это была симфония хаоса, резкий контраст с упорядоченной гармонией Шпиля, напоминание о постоянной борьбе между порядком и энтропией, между Империей и силами, которые стремились разрушить его, превратить в щебень и пепел.

Чем глубже они спускались, тем более гнетущей становилась атмосфера. Воздух стал густым и тяжелым, наполненным пылью, грязью и т. д. запахи и запах разложения. Люмены пылали, бросая сюда лишь тусклый, болезненный свет, их свет следил за бесчисленными тенями, которые танцевали и мерцали в каждой лампе, каждый. Они как будто попали в другой мир, царство вечных сумерек, куда изо всех сил пытался проникнуть свет Императора, где властвовала тьма. Аларик знал, что это был мир, где все могло скрываться вне поля зрения, за мерцающими лужами освещения, ожидая возможности нанести удар. Они должны оставаться всегда бдительными. Именно их умения и вера позволят им сохраниться здесь или увидеть их поражение.

Они вышли в огромное, похожее на пещеру пространство, полуразрушенную площадь, которая когда-то могла быть оживленным рынком, центром деятельности в те дни, когда Нижний Мегаполис все еще был каким-то значимым образом связан с городом наверху, до того, как гниль распространилась в, до того как банды, мутанты и еретики объявили его своим. Теперь это была сцена нищеты и упадка, свидетельство разъедающего воздействия пренебрежения, изоляции, медленного, неумолимого упадка некогда процветающее сообщество, теперь оставленное гнить во тьме, вдали от благодати Императора. Это было место, Аларик был уверен, что оно не видело дневного света долгие годы. Это было место, забытое всеми теми, кто жил и работал в Шпиле наверху. Место, потерянное для света Императора.

Ветхие конструкции, сколоченные из спасенного металла, гниющих бревен и выброшенных материалов, выстроились по краям площади, их мерцающие люмены отбрасывали длинные танцующие тени, которые, казалось, извивались и извивались, живя собственной жизнью. Это были жилища, предприятия, убежища жителей Под-Мегаполиса, каждое из которых является свидетельством их стойкости, их способности к адаптации, их воли к выживанию в суровой, беспощадной среде, их изобретательности, даже в создании пространств, в которых они могли бы выкроить какой-то тип существования . Аларик знал, что они также были потенциальными укрытиями для тех самых людей, которых он искал, для тех, кто лишился милости Императора, для тех, кто обратился к поклонению Темным Богам, для тех, кто проводил свои грязные ритуалы в скрытые места этого города, вдали от любопытных глаз властей.

Множество фигур, чьи лица были скрыты тенями, их тела были одеты в лохмотья, их намерения были неясны, двигались по площади, их глаза, когда их можно было увидеть, были полны смеси подозрения, враждебности и страха. Это были обитатели под-Мегаполиса, забытые, обездоленные, изгои, те, кого оставил позади неумолимый марш прогресса, постоянно расширяющиеся потребности Империи, те, кого сочли недостойными, нежелательными, расходными. Они были продуктом системы, которая пережевывала и выплевывала тех, кто не мог угнаться, кто не мог приспособиться, кто не мог соответствовать. Они были напоминанием, Аларик знал, о жестокости Империи, о суровых реалиях жизни в галактике где выживали только сильные, где сострадание было роскошью, которую могли себе позволить лишь немногие. Они представляли собой, более чем что-либо, население, готовое к эксплуатации, либо руками тех, кто находится внутри Шпиля, либо чем-то еще более опасным, более коварным, как представлено «Хором», и символом Искусителя, который они обнаружили. Эта огромная популяция представляла собой легкую добычу для тех, кто служил Губительным Силам.

Они были разнообразной толпой, хаотичной смесью людей и почти человеческих нелюдей, их тела были искажены и мутированы суровой средой, поколениями воздействия токсичных отходов, радиации, невидимым энергиям Варпа, которые пронизывали это место. Некоторые из них были явно членами банд, их тела были украшены грубыми татуировками, их одежда и оружие были лоскутным одеялом из спасенных предметов, их глаза были полны хищного блеска, с кипящее насилие, которое было постоянным скрытым течением в Под-Мегаполиса, грозило вырваться наружу в любой момент, перерастя в безумие кровопролития и разрушений. Они представляли собой, потенциально, либо источник конфликта, либо информации, в зависимости от того, как Аларик решил подойти к ним. Другие просто пытались выжить, свести концы с концами в этом неумолимом месте, их лица были изуродованы усталостью от постоянной борьбы, их Тела, несущие шрамы жизни, прожитой на грани, их глаза отражали суровую реальность мира, где каждый день был битвой за выживание, где надежда была редким и драгоценным товаром. Они могли бы, как знал Аларик, также представлять возможность собирать разведданные, чтобы услышать слухи о том, что сделал Торн, куда он пошел и с кем он общался на этих нижних уровнях. Некоторые, возможно, даже захотят поделиться этой информацией, за определенную цену, конечно. Были также, Аларик знал, что те из них, кто представлял собой гораздо более темную, гораздо более коварную угрозу, те, кто отвернулся от Императора, которые приняли шепот Варпа, которые предались поклонению Темным Богам. Аларик знал, что именно их он должен был больше всего опасаться, поскольку они были самыми опасными, самыми непредсказуемыми, наиболее склонными наброситься на любую предполагаемую угрозу их скрытому миру, их тайным практикам. Аларику нужно было убедиться, что они не имеют ни малейшего представления о его истинной цели пребывания здесь, или его охота закончится, даже не начавшись по-настоящему. Они должны были гарантировать, любыми необходимыми средствами, что Аларик и те, кто следовал за ним, не покинут это место живыми.

По мере того, как группа продвигалась глубже в Под-Мегаполис, Каст, не выпуская из руки оружия и не отрывая глаз от теней, указывал на различные ориентиры, места, которые Торн, как известно, часто посещал, заведения, удовлетворявшие темные желания тех, кто стремился избежать жестких ограничений имперского закона, кто искал запрещенных удовольствий, которые Церковь считала еретическими, которые могли привести к развращению души и вечному проклятию. Это были места, знал Аларик, где влияние ангелов-хранителей было слабым там, где раздавались шепоты, где в храмах совершались подношения.. Это были места, где сеялись семена ереси, где зараза Хаоса могла легко пустить корни, где неосторожный мог быть введен в заблуждение, мог соблазниться обещанием запретного знания, запретной силы, запретных удовольствий. Он также понял, что это были места, где он мог найти ключи к действиям Торна, к его тайной жизни, к личности его убийцы, к природе «Хора», который предвидел Кси'ф'елл. Именно эти места, подозревал Аларик, давали наибольшую возможность собрать доказательства, найти людей, которые могли или хотели бы предать своих хозяев и предоставить ему важную информацию, если, то есть, цена была правильной.

«Золотой кубок», – пробормотал Каст, указывая на особенно обветшалое сооружение, вход в которое был скрыт тенью, а его вывеска – потускневшее, едва различимое изображение золотой чаши, едва различимое в мерцающем свете близлежащего люмена. Само изображение, извращение того, что иногда использовала Церковь, казалось, насмехалось над верой тех, кто следовал за Императором, превращая ее во что-то грязное, во что-то еретическое. «Частный клуб, обслуживающий тех, кто любит… экзотику. Его часто посещали торговцы, мелкие дворяне и иногда инопланетяне. Торн был завсегдатаем, или так мне сказали. Проводил много времени и денег в задних комнатах. Ходят слухи, – добавил Каст, понизив голос почти до шепота, его глаза сканировали окружающие тени, как будто он ожидал, что кто-то или что-то подслушает, – что они занимаются не только пряным вином и экзотическими танцовщицами. Что они предлагают… впечатления… которые недоступны на верхних уровнях. То есть, – он колебался, как будто, не желая даже произносить эти слова, – противоречат имперскому закону».

Они двинулись дальше, проходя мимо других заведений с названиями, которые были одновременно двусмысленными и зловещими: «Поцелуй змеи», «Дом шепота», «Багровая вуаль». Аларик знал, что каждый из них был потенциальным врагом в сердце тьмы, местом, где неосторожный мог потерять себя, быть поглощенным своими желаниями, быть уведенным на путь, с которого не было возврата. Это были места, где коварный шепот Искусителя, возможно, был наиболее силен, где искушениям удовольствия, излишеств, совершенства было труднее всего противостоять. Это были места, где «Хор» мог вполне успешно действовать, где могли собираться его члены, где его влияние могло ощущаться наиболее остро. Они даже могли, как понимал Аларик, быть вынуждены вступить с некоторыми из них в открытый конфликт, если возникнет такая необходимость. Ему и его свите предстояло увидеть, как эта угроза будет уничтожена любыми необходимыми средствами.

Когда они углубились в тень, они столкнулись со сценой, которая заставила даже закаленных Отпрысков Императора беспокойно пошевелиться, которая заставила Полиция крепче сжать свое оружие, их лица стали мрачными и решительными. Это была сцена, которая говорила о разврате, излишествах, полном пренебрежении святостью человеческой жизни, об учении Императора, об основах Имперского общества. Это была сцена, которая, как понял Аларик, была прямым отражением развращающего влияния Искусителя, о коварной силе «Хора», о тьме, которая укоренилась в этом городе, в этом мире.

В тускло освещенном переулке, стены которого были покрыты непристойными граффити, а пол был завален отбросами бесчисленных недозволенных встреч, они обнаружили остатки того, что можно было описать только как ритуал, извращенную церемонию, которая явно включала акты невыразимого разврата, чрезмерного насилия, ритуальных пыток. Это была сцена, знал Аларик, которая шокировала бы даже самых пресыщенных жителей Под-Мегаполиса, сцена, которая говорила о падении в безумие, в самое сердце Хаоса. Это было сцена, которая ясно дала понять, вне всякого сомнения, что они имеют дело с чем-то гораздо более опасным, гораздо более коварным, чем просто культ, чем простая группа еретиков. Они имели дело с чем-то, что стремилось подорвать самые основы Империи, что стремилось развратить и поработить все человечество, что стремилось утащить всю галактику в пропасть. Это была сцена, которая, возможно, больше, чем что-либо другое, показала Аларику истинную опасность, с которой они столкнулись, и почему они не могли потерпеть неудачу, почему они должны преуспеть любой ценой.

Стены были покрыты тревожными символами, знаками, которые, казалось, извивались и двигались перед их глазами, которые, казалось, зарывались в их разум, которые нашептывали о запретных удовольствиях, невыразимых деяниях. Аларик знал, что это были символы, которые были связаны с поклонением Искусителя, с самыми темными, самыми извращенными ритуалами Бога Хаоса излишеств, удовольствий, совершенства. Они были символами, которым не было места в Империи, которые представляли угрозу всему, за что выступал Император, всему, что Аларик поклялся защищать. В центре переулка, освещенные мерцающим светом близлежащего люмена, лежали останки нескольких людей, их тела были изуродованы, их конечности были расположены в непристойных позах, их лица застыли в выражении экстаза и агонии, ужасающее свидетельство глубин распущенности, в которые они погрузились, ужасов, которые они испытали в свои последние минуты. Аларик знал, что эта сцена навсегда останется в памяти тех, кто станет ее свидетелем, сцена, которая будет преследовать их во сне, которая испытает их веру, которая подтолкнет их к самым пределам их выносливости, их здравомыслия. Это была та самая сцена, которая так часто в прошлом приводила к тому, что миры объявлялись потеряными, их население предавалось мечу, само их существование стиралось из записей Империи, чтобы предотвратить дальнейшее распространение этой порчи, заражение других миров, других народов. Аларик знал, что это было не то решение, которое он мог принять легкомысленно, но это было то, которое он мог бы принять, если бы они не смогли сдержать эту угрозу, если бы они не смогли уничтожить этот «Хор» у самого источника.

«Императором», – выдохнул Каст, его голос был полон смеси ужаса и отвращения, его рука инстинктивно двинулась к аквиле на груди, как будто ища успокоения, защиты от окружавшего их зла, от тьмы, которая, казалось, надвигалась на них со всех сторон. Аларик заметил, что этот жест был отражен другими Полиция, молчаливая молитва о силе, о руководстве, о защите в этом месте теней, в этом сердце тьмы.

«Это работа «Хора», – заявил Аларик, его голос был холодным, его глаза были твердыми, как пласталь, его взгляд был прикован к ужасной сцене перед ними, его разум уже работал, анализируя, собирая воедино доказательства, пытаясь понять мотивы, методы тех, кто мог совершить такие действия, кто мог служить такому хозяину, кто добровольно принял бы такую тьму. Он не мог позволить себе поддаться эмоциям, ужасу, отвращению. Он должен был оставаться сосредоточенным, оставаться объективным, видеть это таким, каким оно было на самом деле: место преступления, источник информации, улика, которая могла бы приблизить их к их конечной цели, уничтожению этого культа, спасению этого мира. «Вот как они действуют. Вот как они распространяют свое влияние. Через акты невыразимой развращенности. Через погоню за удовольствием, за излишествами, любой ценой». Он остановился, его взгляд скользнул по лицам его товарищей, его глаза задержались на символе Искусителя, украшенном на стене чем-то, что казалось кровью, ужасающее напоминание о враге, с которым они столкнулись, о ставках войны, которую они вели. «Они стремятся развратить, поработить, уничтожить. Они стремятся превратить этот город, этот мир, в игровую площадку для своих извращенных желаний, в памятник своему темному богу».

«Торн был вовлечен в это», пробормотала Аурелия, ее голос был едва слышен, но наполнен глубокой печалью, с глубоким, неизменным чувством потери, ее глаза были устремлены на изуродованные тела, ее психические чувства, несомненно, были подавлены отголосками боли, ужаса, экстаза, которые задержались в этом месте, которые цеплялись за сам воздух, которым они дышали. Аларик знал, что она всегда несла с собой бремя – способность чувствовать эмоции, мысли, воспоминания других, дар, который был также проклятием, силой, которая могла как просветлять, так и разрушать. «Я чувствую это», – продолжила она, ее голос слегка дрожал, выдавая ее обычное стоическое поведение, ее рука двигалась к виску, как будто чтобы отразить внезапную боль, как будто чтобы заблокировать психические эманации, которые нападали на нее со всех сторон. «Его присутствие здесь, среди жертв, среди преступников. Он был частью этого. Он наслаждался этим».

Открытие вызвало холодок по спине Аларика, подтверждая его худшие опасения, обоснованные ожидая предупреждений Императорского Таро. Это было не просто расследование убийства. Это была не просто охота на еретиков. Это была война за саму душу Кузняграда, война против врага, который был и коварен, и могущественен, врага, который уже проник в высшие эшелоны власти, который развратил Планетарного Губернатора, который распространял свое влияние по всему городу, как болезнь. Это была война, он знал, они не могли позволить себе проиграть, война за само выживание, не только для тех, кто жил в этом мире, но, потенциально, для бесчисленного множества других, по всему этому сектору и, возможно, даже дальше. Они были щитом Империи, мечом Императора, и они не должны были потерпеть неудачу. Они не могли потерпеть неудачу.

«Нам нужно найти места, где Торн потворствовал своим… аппетитам», – заявил Аларик, его голос был решительным, не оставляя места для сомнений, колебаний, страха. Он знал, что им нужно было сделать. Он знал о рисках, опасностях, с которыми они столкнулись. Он знал, что они могут не все пережить это, что им, возможно, придется принести ужасные жертвы в грядущие дни. Но он также знал, что у них есть долг, ответственность перед Императором, Империей, народом Кузняграда, остановить это безумие, уничтожить этот культ, прежде чем он сможет распространиться дальше, прежде чем он сможет унести еще больше невинных жизней. «Нам нужно идентифицировать тех, кто участвовал в этих… ритуалах. Нам нужно найти «Хор» и уничтожить его, корень и ствол». Он замолчал, его взгляд скользнул по лицам его товарищей, его глаза были полны мрачной решимости, абсолютной уверенности в своих убеждениях, горящего огня его веры, веры, которая, как он знал, будет испытана до самых пределов в грядущие дни. «Мы очистим этот город», поклялся Аларик, его голос эхом разнесся во тьме, обещание, угроза, молитва, «даже если нам придется сжечь его дотла, чтобы сделать это». Император защищает. Но иногда, Аларик знал, Императору нужна была небольшая помощь.

Глава 10: Знамение госпитальеров

Безопасный дом был небольшим, невзрачным жилищем, типичным для Под-Мегаполиса. Это была единственная тесная комната, сколоченная из спасенного металла и выброшенных жилых блоков. Ее стены были тонкими, пол неровным, а потолок низким, едва достаточным, чтобы даже Аларик мог стоять прямо, не наклоняясь. Единственный мерцающий люмен обеспечивал единственное освещение, отбрасывая длинные, искаженные тени, которые танцевали и покачивались при каждом сквозняке, при каждой тонкой вибрации окружающей конструкции. Это было, во всех отношениях, далеко от роскоши Шпиля, от относительного комфорта казарм Элитных штурмовиков даже от любой лачуги, занимаемой большинством старших членов Правительство. Тем не менее, это было, по крайней мере, на данный момент, убежищем, местом, где они могли перегруппироваться, где они могли спланировать свой следующий шаг, где они могли, с надеждой, избежать бдительных глаз своих врагов, как тех, кого они знали, так и тех, кто все еще оставался скрытым, таясь во тьме, ожидая возможности нанести удар.

Открытие ритуальной сцены в переулке, неоспоримое доказательство влияния Искусителя, потрясло их всех. Это было суровое напоминание об истинной природе врага, с которым они столкнулись, о коварной силе Хаоса, о его способности развращать даже самых набожных, извращать даже самые благородные намерения в своих собственных грязных целях. Это также подтвердило подозрения Аларика, подтвердило предупреждения Таро Императора и укрепило его решимость уничтожить этот культ, очистить этот город любой ценой. Это, больше, чем что-либо другое, открыло ему, насколько велика опасность, с которой они столкнулись, не только со стороны их физических врагов, но и со стороны коварных шепотов Варпа, со стороны искушений Искусителя, со стороны тьмы, которая медленно, неумолимо просачивалась в каждый уголок этого города, этого мира. Теперь он знал, что они сражались не просто за раскрытие убийства или даже за свержение заговора еретиков. Они сражались за саму душу Кузняграда. И он понял, что это была битва, которую они вполне могли проиграть, если не будут осторожны, если не сохранят бдительность, если позволят соблазниться шепотом Темного Принца, обещаниями удовольствия, власти, совершенства, которые эхом раздавались в тенях этого темного места. Они создали убежище ранее, используя сеть контактов, которые Каст наладил во время своего пребывания в СПО, людей, которые по разным причинам решили помочь Священник-следователь, которые остались верны Империи, несмотря на риски, несмотря на опасности. Это были люди, как знал Аларик, которые понимали истинную природу угрозы, с которой они столкнулись, которые видели воочию ужасы Хаоса, цену коррупции. Это были люди, которые были готовы рискнуть своими жизнями, своими средствами к существованию, чтобы помочь ему, предоставить ему убежище, информацию, любую поддержку, которую они могли предложить, в надежде, что он сможет преуспеть там, где другие потерпели неудачу, что он сможет спасти этот город, этот мир от тьмы, которая смыкалась вокруг него, угрожая поглотить его целиком. Они представляли собой проблеск надежды в сердце постоянно растущей тьмы. Они представляли, по крайней мере для Аларика, самое лучшее, что могло предложить Человечество.

Когда они расположились в тесном пространстве, тишину нарушали только далекие звуки Под-Мегаполиса, постоянный гул разлагающейся инфраструктуры города, капание воды из невидимых протечек, рысканье крыс в стенах, Аурелия, с бледным и измученным лицом, встревоженными глазами, двинулась в центр комнаты, ее взгляд скользил по лицам собравшихся, ее психические чувства были настороже. События последних нескольких дней, обнаружение символа Искусителя, ужасы, свидетелями которых они стали в переулке, явно нанесли ей урон. Возможно, это поколебало ее веру или, по крайней мере, проверило ее на прочность. Она чувствовала, как знал Аларик, коварное влияние Варпа вокруг них, постоянное, гнетущее присутствие, которое грозило поглотить ее, утащить в бездну. Она слышала шепот Темных Богов, соблазнительные обещания власти, удовольствия, совершенства, которые эхом раздавались в тенях, которые пытались соблазнить ее, развратить ее, отвратить ее от света Императора. Потребовались все ее силы, все ее обучение, вся ее вера, чтобы сопротивляться, держаться за свет Бога-Императора, в этом месте тьмы, в этом сердце разложения.

«Мы должны быть уверены», – заявила она, ее голос был тихим, почти шепотом, но полным настойчивости, тяжести, которая заставила замолчать комнату, которая привлекла их внимание. Ее глаза, обычно такие спокойные, такие безмятежные, теперь мерцали с интенсивностью, едва сдерживаемый страх, красноречиво говоривший об опасностях, с которыми они столкнулись, о коварной природе врага, с которым они сражались. Аларик понял, что этот страх выходит за рамки физического, касается чего-то гораздо более глубокого, чего-то гораздо более фундаментального, страха потерять себя, поддаться тьме, стать тем, что они поклялись уничтожить. «Мы должны быть уверены, что никто из нас не был… скомпрометирован. Что никто из нас не был… тронут… заразой Искусителя». Она замолчала, ее взгляд задержался на каждом из них по очереди, ее глаза искали, прощупывали, искали любой признак слабости, любой намек на порчу, любой признак того, что враг уже проник в их ряды, что они уже были прорваны изнутри. Аларик знал, что это была необходимая предосторожность, жизненно важный шаг в обеспечении их выживания, их успеха в этой войне против коварной силы Хаоса. Он также понял, что это было испытанием их веры, их преданности, их приверженности делу, испытанием, которое они все должны были пройти, если у них была хоть какая-то надежда на успех, на спасение этого мира от тьмы, которая грозила поглотить его.

«Я проведу психическую чистку», – продолжила Аурелия, ее голос был едва слышен на фоне постоянного гула Под-Мегаполиса, ее руки двигались в серии сложных, отработанных жестов, как будто она плела заклинание, как будто она призывала силу Самого Императора, чтобы защитить их, оградить от тлетворного влияния Варпа, от коварного шепота Темных Богов. Аларик знал, что это был ритуал, который она уже проводила бесчисленное количество раз, психическая техника, разработанная Сестринством, Церковью, чтобы обнаружить заразу Хаоса, идентифицировать тех, кто был испорчен, кто отпал от благодати Императора, кто отдал себя на службу Губительным Силам. Это была техника, которая была одновременно мощной и опасной, которая требовала огромного мастерства, огромного контроля и непоколебимой веры в Бога-Императора, чтобы сами неолуркы не были поглощены теми самыми энергиями, которыми они стремились владеть, той самой тьмой, которую они стремились развеять. «Это будет кратко, но это будет тщательно. Я почувствую любые… остаточные следы… любой психический остаток… который может указывать на то, что кто-то из нас был… подвержен… влиянию… врага».

Аурелия изучала их одного за другим, ее глаза были закрыты в сосредоточении, ее психические чувства вытянуты наружу, как щупальца света, исследуя умы, души присутствующих, ища любые признаки порчи, любые намеки на коварный эффект Искусителя. Это был мучительный процесс, как для нее, так и для тех, кого она исследовала, психическое вторжение, которое было необходимо, но глубоко тревожило. Это было нарушением, в некотором роде, их сокровенных «я», их мыслей, их чувств, их воспоминаний, их страхов, их надежд, их мечтаний. Аларик знал, что это было напоминанием о силе, которой обладала Аурелия, о доверии, которое они ей оказали, о бремени, которое она несла, как санкционированный неолурк, как воин Сестринства, как слуга Императора, в галактике, где силы Хаоса всегда таились, всегда ждали возможности нанести удар, развратить, уничтожить. Они, как слуги Империи, должны всегда быть бдительными против таких угроз.

По мере того, как она переходила от человека к человеку, тишина в комнате становилась все тяжелее, более гнетущей, напряжение почти невыносимым. Единственным звуком был слабый, ритмичный пульс психической силы Аурелии, тонкая вибрация в воздухе, которая, казалось, отражала биение их собственных сердец, которая, казалось, отражала постоянный, коварный гул Варпа, который пульсировал под поверхностью реальности, всегда угрожая прорваться, поглотить их всех. Каждый из них, как знал Аларик, в этот момент остро осознавал свою собственную уязвимость, хрупкость своих собственных душ, постоянную опасность разложения, легкость, с которой даже самые набожные, самые преданные могли быть сбиты с пути, могли быть искушены шепотом Темных Богов, могли быть вынуждены предать все, что им было дорого. В этот момент каждый из них стоял обнаженным перед светом Императора и взглядом того, кто мог по-настоящему видеть их души, того, кто сразу бы узнал, если бы они таили в себе немного тьмы.

Аларик, несмотря на свой многолетний опыт, несмотря на свою непоколебимую веру, не мог не почувствовать проблеск беспокойства, когда психический взгляд Аурелии упал на него. Он знал, что ему нечего скрывать, что его преданность Императору абсолютна, что его ненависть к Хаосу чиста, неподдельна. Но он также знал, что сила Искусителя коварна, что она может проникнуть в умы даже самых праведных, что она может извратить их желания, их страсти, их мысли ради своих собственных грязных целей. Он знал, что подвергся воздействию заразы Хаоса, что он ходил в тенях, что он видел то, чего не должен видеть ни один смертный человек. Он стар тем не менее, он сам себя избрал. Он знал, что, как Священник-следователь, его воля была сильна. Он должен был, в конце концов, оставаться всегда сильным перед лицом такой коварной, всепроникающей коррупции. Он знал, что никогда не сможет и никогда не поддастся такому искушению.

Он открыл ей свой разум, не оказывая никакого сопротивления, позволяя ей исследовать глубины его существа, исследовать каждый уголок его души, уверенный, что она не найдет ничего, кроме пылающего огня его веры, непоколебимой уверенности в его цели, абсолютной, непреклонной убежденности в его преданности Императору Человечества, Империи Человека. Это был момент уязвимости, доверия, молчаливого свидетельства связи, которая существовала между ними, связи, которая была выкована в огне бесчисленных битв, перед лицом невообразимых ужасов, связи, которая, как он знал, будет проверена до самых пределов в грядущие дни. В конце концов, они должны, как слуги Империи, работать вместе, если они хотят победить этого врага и спасти Кузняград от его зловещего влияния.

Когда психические чувства Аурелии нахлынули на него, Аларик почувствовал внезапный холод, чувство глубокого беспокойства, как будто холодная рука протянулась и коснулась его души. Он мог чувствовать ее присутствие в своем разуме, нежную, но мощную силу, просеивающую его мысли, его воспоминания, его эмоции, ища любой признак порчи, любой намек на коварное влияние Варпа. Он знал, что это было ощущение, которое мало кто за пределами рядов неолурков мог когда-либо по-настоящему понять, чувство полного разоблачения, обнажения перед силой, которая была одновременно ужасающей и внушающей благоговение, одновременно благожелательной и опасной. Однако Аларику было нечего бояться. Он сосредоточил свой разум, его мысли были чисты, позволяя психическому осмотру продолжаться, пока, наконец, он не закончился.

Наконец, после того, что казалось вечностью, Аурелия отступила, ее глаза резко открылись, ее лицо было изнурено, с напряжением психических усилий, но также и с проблеском облегчения. Она ничего не нашла. Они были чисты. Пока. Однако они все еще были в опасности. Эта угроза не была устранена, просто сдерживалась на время. Этот «Хор» мог, даже сейчас, планировать какое-то новое злодеяние, какой-то новый ритуал, с помощью которого распространить свое грязное влияние и отвратить больше населения от света Императора.

«Вы все чисты», объявила она хриплым голосом, ее взгляд скользнул по их лицам, ее глаза задержались на каждом из них по очереди, как будто чтобы уверить себя, как будто чтобы подтвердить собственными глазами то, что она уже видела своими психическими чувствами. «Но», добавила она, ее голос упал почти до шепота, выражение ее лица потемнело, глаза наполнились растущим страхом, «зараза распространяется. Это как… психические миазмы… растущая тьма… которая нависает над городом, которая просачивается во все, к чему прикасается. Я чувствую это, вокруг нас, как… шепот в глубине моего сознания, постоянное, коварное давление, которое стремится развратить, извратить, поработить. Это влияние Искусителя, которое становится сильнее с каждым днем. Оно стремится найти слабость в каждом из нас. Мы должны быть всегда бдительны». Ее слова тяжело повисли в воздухе, суровое предупреждение, леденящее напоминание об опасностях, с которыми они столкнулись, о коварной природе врага, с которым они сражались, о постоянной угрозе разложения, о легкости, с которой даже самые набожные могут быть сбиты с пути, могут быть вынуждены предать все, что им дорого. Аларик знал, что это была угроза, которую они не могли игнорировать, от которой они не могли убежать, угроза, которая будет преследовать их, которая будет преследовать их, пока они не уничтожат ее, или она не уничтожит их. Они не могли, не должны были позволить себе поддаться ей.

"Что ты имеешь в виду, шепот?" – спросил Аларик, его голос был тихим, напряженным, его глаза были устремлены на Аурелию, его разум лихорадочно работал, пытаясь понять истинную природу угрозы, с которой они столкнулись, пытаясь предугадать следующий шаг врага. Ему нужна была информация, ему нужно было понять, как действует этот "Хор", как он распространяет свое влияние, как он удерживает свой контроль над городом, над его населением. Ему нужно было знать, с чем они столкнулись, если они хотели иметь хоть какую-то надежду победить его, спасти этот мир от тьмы, которая смыкалась вокруг него, угрожая поглотить его целиком. Они должны были знать своего врага, если они действительно хотели иметь хоть какую-то надежду победить его.

«Это… трудно объяснить», – ответила Аурелия, ее голос был напряжен, ее лоб был нахмурен в сосредоточении, как будто она пыталась уловить мимолетную мысль, полузабытый сон, как будто она пыталась выразить словами что-то, что находится за пределами человеческого понимания, что-то, что бросает вызов ограничениям языка, логики, разума. «Это как… песня, мелодия, которую вы не можете услышать, которую вы не можете точно определить, но которая, как вы знаете, где-то глубоко внутри, там, играет за пределами вашего слуха, прямо под поверхностью вашего сознания. Это песня удовольствия, желания, совершенства, песня, которая про все, чего ты когда-либо хотел, все, о чем ты когда-либо мечтал, в обмен на одну маленькую уступку, на один момент слабости, на один шаг во тьму». Она замолчала, ее глаза расфокусировались, как будто она слушала что-то, что никто другой не мог услышать, как будто она боролась, чтобы противостоять соблазнительной силе песни, которая играла, даже сейчас, в глубине ее сознания, в тишине Под-Мегаполиса, в самом сердце безопасного дома. С их стороны потребовалась бы большая сила духа, чтобы противостоять такому искушению, такому шепоту.

«И это становится сильнее», – продолжила она, ее голос был едва слышен, но полон чувства срочности, страха, ее глаза снова сфокусировались, встретившись с Алариком, молчаливая мольба о понимании, о помощи, в этой битве против коварной силы Варпа, битве, которая была не только физической, но и духовной, битве за их души. ««Хор» становится смелее, его влияние распространяется далее, его песня становится громче, настойчивее, сопротивляться ей становится все труднее. Они готовят что-то, Священник-следователь, – заявила Аурелия, устремив на него взгляд, – что-то… большое. Что-то… ужасное. Я чувствую это. Они планируют что-то, что высвободит их силу в этом городе таким образом, каким мы еще не видели, что-то, что может испортить весь этот мир и не спасти его. Что-то, что могло бы навсегда потерять этот город, возможно, весь этот мир для Империи".

Аларик кивнул, выражение его лица было мрачным, его мысли метались, пытаясь предугадать следующий шаг врага, пытаясь разработать план, стратегию, которая позволила бы им противостоять этой угрозе, уничтожить этот культ, прежде чем он сможет высвободить все ужасы, которые он планировал. Он знал, что у них мало времени, что им нужно действовать быстро, решительно, если они хотят иметь хоть какую-то надежду на успех. Они не могли позволить себе колебаться, сомневаться, позволить себе быть парализованными страхом, сомнениями. Они должны были двигаться вперед, наносить сильный и быстрый удар, дать бой врагу, прежде чем враг сможет дать бой им.

"Нам нужно найти их", – заявил Аларик, его голос был решительным, непреклонным, не оставляя места для споров, для инакомыслия. Он знал, что им нужно было сделать, даже если он еще не знал точно, как они это сделают. Он знал, что они не могли позволить себе ждать, позволить этому культ не должен был стать сильнее, распространить свое влияние дальше. Им нужно было нанести удар сейчас, пока у них еще был шанс, пока не стало слишком поздно. «Нам нужно найти этот «Хор», и нам нужно уничтожить его, прежде чем он сможет выпустить на волю то, что он задумал. Нам нужно вырезать эту гниль, это разложение в самом начале». Он замолчал, его взгляд скользнул по лицам его товарищей, его глаза были полны яростной решимости, абсолютной уверенности в своих убеждениях, горящего огня его веры, веры, которая была выкована в горниле войны, которая была проверена снова и снова, и которая никогда не была найдена недостаточной. Он знал, что эта вера будет проверена еще раз, в грядущие дни, вера, которая вполне могла быть единственным, что могло спасти их, что могло спасти этот мир от тьмы, которая смыкалась вокруг них. В конце концов, это был их долг, как слуг Императора, противостоять таким угрозам, обеспечивать безопасность Империи любой ценой.

«И пусть Император направит наши шаги», – добавил Аларик, его голос эхом разнесся в маленьком, тесном пространстве, молитва, песнопение, объявление войны, «ибо мы идем в сердце тьмы, в логово зверя. И мы можем не все вернуться». Он знал, о чем просил их. Он знал, с какими опасностями они столкнулись. Но он также знал, что они не могли, не должны были потерпеть неудачу. На карту было поставлено слишком многое. Судьба целого мира, возможно, даже большего, висела на волоске.

Император защищает. Но иногда даже защиты Императора может быть недостаточно. Иногда, Аларик знал, одной веры недостаточно. Иногда требовались действия, жертвы и готовность сделать все необходимое, неважно какой ценой, чтобы защитить Империя, защитить человечество от ужасов Варпа, от коварных шепотов Темных Богов. А иногда требовалась небольшая помощь от таких людей, как те, кто сражался рядом с ним сейчас. Он знал, что они добьются успеха. Он должен был в это верить. Ибо верить во что-либо иное означало бы поддаться отчаянию. И в этой войне, против этого врага, просто не было места для таких мыслей. Они должны были действовать как один, в этом начинании, если они хотели спасти Кузняград от тех, кто стремился захватить его в своих собственных, еретических, целях.

Глава 11: Лабиринт Лжи

Шпиль, некогда символ имперской власти и порядка, теперь ощущался как лабиринт лжи, место, где каждая тень скрывала потенциальную угрозу, где каждый шепоток, казалось, нес в себе скрытый смысл, где каждая встреча была чревата опасностью. Это было место, понял Аларик, которое было не тем, чем казалось, место, где налет цивилизации был тонким, где гниль коррупции была глубокой, где враги Империи действовали открыто, защищенные своим положением власти, самой структурой общества, которое они поклялись защищать. Аларик знал, что это было опасное место для Священника-следователя, место, где его авторитет, само его присутствие вызывали возмущение, где за каждым его шагом следили, где его враги пытались подорвать его, устранить его любыми необходимыми средствами с этого места власти, чтобы сохранить свой собственный статус, свои собственные секреты, чтобы продолжить любые грязные дела, которые они запланировали. Это было, больше всего, место, которое нуждалось в очищающем огне Императора. Тем не менее, Аларик должен был быть осторожен, должен был быть уверен в своей земле. Двигаться слишком рано могло быть опасной ошибкой.

Расследование Аларика привело его в этот конкретный коридор, узкий, тускло освещенный проход глубоко в административной части Шпиля. Он узнал, что это было место, которое Вейн часто использовала для тайных встреч, место, где она могла говорить со своими доверенными лицами, своими информаторами, своими сообщниками, не опасаясь, что ее подслушают, что за ней будут наблюдать те, кому она не доверяла. Это было место, подозревал Аларик, где она могла встретиться с убийцей Торна, где она могла вступить в сговор с теми, кто стремился свергнуть существующий порядок, кто стремился распространить влияние Хаоса по всему городу, кто стремился превратить Кузняград в убежище для своей распущенности, для своих еретических практик. Это было место, которое Аларик инстинктивно чувствовал важным, место, которое содержало часть головоломки, подсказку, которая могла бы привести его ближе к истине, ближе к сердцу заговора, пустившего корни в этом городе, в этом мире. Это было место, которое, чувствовал Аларик, Вейн не хотела, чтобы он был, место, которое она предпочла бы, чтобы он не расследовал. Он знал, что это был риск, приехать сюда, в это место, где Вейн имела власть, где ее влияние было сильнее всего. Но он верил, что это был риск, на который стоило пойти.

Он двигался тихо, осторожно, сквозь тени, сопровождаемый Кастусом и горсткой Отпрысков Императора, их ботинки не издавали ни звука на изношенном металлическом полу, их руки никогда не отрывались от оружия, их глаза постоянно сканировали окружающую темноту, выискивая любой признак опасности, любой намек на засаду, любой признак того, что их обнаружили, что их присутствие здесь ожидалось. Это была напряженная, опасная игра, в которую они играли, игра в кошки-мышки, где ставки были выше, чем любой из них мог по-настоящему понять, где один неверный шаг мог означать разницу между успехом и неудачей, между жизнью и смертью. Именно в такие моменты Аларик чувствовал себя наиболее живым, наиболее настроенным на опасности вокруг него, наиболее осознающим свою собственную смертность и наиболее решительным на успех, неважно какой ценой. Его вера, его подготовка, его инстинкты – все было сосредоточено на текущей задаче, на том, чтобы увидеть исполнение воли Императора, неважно, кто может встать у него на пути.

Внезапно по коридору раздался резкий и властный голос, пронзая тишину, словно бритва, разрушая напряженную неподвижность, посылая всплеск адреналина в организм Аларика. Это был голос, который он узнал, голос, который он ассоциировал с обманом, с препятствием, с тонко завуалированной враждебностью, которая становилась все более выраженной с каждым днем. Это был голос лорда-Генерала Вейн. Она каким-то образом, несмотря на все их предосторожности, обнаружила их присутствие здесь. Или, возможно, понял Аларик, она предвидела их прибытие, расставила для них ловушку, заманила их сюда, в это место по своему выбору, где у нее было преимущество, где она могла контролировать ситуацию, где она могла, возможно, устранить угрозу, которую представлял Аларик, раз и навсегда. В любом случае, она была недовольна.

«Священник-следователь Аларик», – окликнула Вейн, ее голос эхом разнесся по узкому проходу, ее слова были наполнены смесью гнева, власти, едва скрываемого презрения, что говорило многое о ее истинных чувствах к нему, к его расследованию, к самому присутствию Бюро расследовании в ее мире, в ее городе. «Что это значит? Почему вы здесь, в этой запретной зоне, без моего разрешения, без моего ведома? Что вы надеетесь найти, крадучись в тенях, как обычный вор, как преступник, как те, на кого вы поклялись охотиться? Вы забыли, Священник-следователь, – добавила она, повысив голос, в ее словах звучал намек на угрозу, на предупреждение, – что вы здесь гость, что вы подчиняетесь моей власти, законам этого города, законам Кузняграда? Или вы считаете себя выше таких вещей? Выше всех нас? Вы верите, что власть Императора действительно безгранична?"

Аларик остановился, медленно повернувшись лицом к своему обвинителю, выражение его лица было спокойным, бесстрастным, не выдавая ничего из расчетов, которые мчались в его голове, из оценки ситуации, которую он делал, из потенциальных опасностей, из возможных вариантов действий. Теперь он мог видеть ее, стоящую в конце коридора, купающуюся в тусклом свете ближнего люмена, ее высокую и внушительную фигуру, ее черты лица были кадор, ее глаза сверкали смесью ярости и чего-то еще, чего-то, что Аларик не мог полностью расшифровать, чего-то, что могло быть страхом или, возможно, отчаянием. Она была не одна. Несколько фигур, чьи лица были скрыты тенями, стояли позади нее, их руки лежали на рукоятях оружия, их позы были напряжены, готовые броситься в бой по ее команде. Они были, как предположил Аларик, некоторыми из ее самых доверенных силовиков, ее личной гвардией, людьми, которые были преданы ее, возможно, даже соучастника ее планов, того, что она пыталась скрыть. Это была опасная ситуация, Аларик знал, ситуация, которая легко могла перерасти в насилие, в конфронтацию, которую он надеялся избежать, по крайней мере сейчас. Но он не отступал. Он не мог. Не сейчас. Не тогда, когда он был так близок к раскрытию правды.

"Лорд-Генерал", ответил Аларик, его голос был спокойным, размеренным, его тон был уважительным, но твердым, не выдавая ни напряжения, которое он чувствовал, ни осознания опасности, в которой он находился. В конце концов, он сталкивался с гораздо худшим. Он не будет запуган ею или ее последователями. В конце концов, он был Священником-следователем Империи Человека. «Мое расследование требует, чтобы я следовал каждой зацепке, чтобы я исследовал каждый путь, куда бы он меня ни привел, кого бы он ни оскорбил. Я здесь не для того, чтобы оспаривать вашу власть, а чтобы раскрыть правду о смерти губернатора Торна, чтобы искоренить коррупцию, охватившую этот город, коррупцию, которая, как я считаю, берет свое начало в этом самом Шпиле». Он замолчал, устремив взгляд на Вейн, его глаза искали на ее лице любой признак слабости, любой намек на обман, любой признак того, что она была вовлечена в заговор, что она, как он подозревал, что-то скрывает, кого-то защищает. «И я не отступлю от своей задачи», – продолжил Аларик, его голос стал жестче, его слова несли на себе тяжесть его власти, власти Бюро расследовании, власти Самого Императора, «ни бюрократические препоны, ни завуалированные угрозы, ни физическое запугивание. Мой мандат исходит от высшей силы, Лорд Генерал», – сказал Аларик, его рука почти незаметно двинулась к Священник-следовательской розетке, висевшей у него на груди, символу его власти, напоминанию о власти, которой он обладал, власти, которая заменяла любую местную юрисдикцию, любого планетарного губернатора, любого Лорда Генерала, «и я прослежу, чтобы она была выполнена». Глаза Вейн сузились, ее губы скривились в усмешке, ее рука двинулась к богато украшенному пистолету, висевшему у нее на бедре, оружию, которое, как знал Аларик, было больше, чем просто символом ее статуса, больше, чем просто декоративным аксессуаром. Это было оружие, которым она умела пользоваться, оружие, которым она, вероятно, пользовалась много раз прежде, чтобы навязывать свою волю, устранять врагов, удерживать власть. Это было оружие, которое она, возможно, сейчас подумывала применить к нему. «Ты переступаешь границы, Священник-следователь», – прошипела она, ее голос был тихим, опасным, полным едва сдерживаемой ярости, с оттенком отчаяния, выдававшим ее спокойный фасад. Она теряла контроль, понял Аларик, и это делало ее еще более опасной, более непредсказуемой. Это означало, что она чувствовала давление, что она начинала понимать, что ее секреты, ее ложь вот-вот будут раскрыты, что ее тщательно выстроенный мир вот-вот рухнет вокруг нее. «Вы обвиняете меня в препятствовании, однако именно вы вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются, сеете раздор среди людей, подрываете стабильность этого города своими беспочвенными обвинениями, своей неустанной погоней за тенями, за призраками, которые существуют только в вашем сознании. Вы представляете опасность для этого города, Священник-следователь», – заявила Вейн, ее слова были острыми, как осколки стекла, «опасность для самого порядка, который вы, как вы утверждаете, поддерживаете. И я не потерплю этого. Я не позволю вам разрушить все, что мы здесь построили, все, ради чего мы работали, в вашем слепом стремлении к какому-то воображаемому заговору. Вы ограничите свое расследование дворцом губернатора», – приказала она, ее голос становился громче, ее слова эхом разносились по коридору. , приказ, угроза, отчаянная попытка вернуть себе контроль над ситуацией, подтвердить свою власть, поставить его на место. Это был, как знал Аларик, приказ, которому он не мог, не хотел подчиняться. Это также, как понял Аларик, было еще одним доказательством того, что она была вовлечена в этот заговор, что она пыталась что-то скрыть, что ей было чего бояться от его расследования. Ее попытки ограничить его передвижения еще больше убедили Аларика, что он на правильном пути. Вейн, в конце концов, не хотела, чтобы он слишком глубоко копался в деятельности тех, кто находится за Шпилем.