Кто-то громко стучал в массивную деревянную дверь. Сонная Татьяна зашагала к ней, чтобы открыть, Ягарья и баба Феня проснулись.
– Помогите! – закричала женщина с мальчиком лет пяти на руках, что буквально ввалилась в дверь, когда ту открыли. – Спасите, прошу вас!
– Что случилось? – спросила Таня.
– Немцы, – ответила за женщину с ребенком Павловна. – Пришли, нелюди. Ошиблась я, думала через недельку только будут… Ну что ж. Проходите, коль пришли к нам. Не выгонять же вас.
Молодая женщина с растрепанными волосами поставила сына на пол, сама не зная, куда деть себя – ей все еще хотелось бежать, спасаться.
– А вы правда ведьма? – безцеремонно спросил мальчик. Мама резко дернула его за рукав, но малыш не обратил на это никакого внимания.
– Правда, – загадочным голосом ответила Ягарья мальчишке, поглядывая на его мамашу, – ведьма. Страшно?
Мальчик отрицательно замахал головой.
– А вы можете человека в жабу превратить? – спросил он снова.
– В жабу? – ухмыльнулась Ягарья, глядя на мальчишку сверху вниз. – Нет, в жабу – это сложно. Вот в крысу, да! Чего уж там – проще простого! Татьяна! – крикнула она, отвлекшись от мальчика. – В погреб их. Пусть пока там схоронятся, пока не будем уверены, что не пришел по их следу враг. Да предупреди всех, что началось. Никто никуда не должен уходить из усадьбы. Не допускать, чтобы рядом находились только девицы с пассивным умением, как у тебя. И бегом все в кухню. Ждите меня там.
Не устояли Гобики под чумой войны – немцы легко заняли деревню. Те, кто не уехал раньше, бежать уже не мог, ибо было некуда. Немцам деревня пришлась по душе (если таковая у них имелась): хозяйство у всех, свинки жирненькие, молока да творога вдоволь, девок тоже. Однако и оборону им следовало расставить вокруг.
– Там еще одна деревня? – спросил у мальчишки немец, единственный из всех пришедших, что знал русский язык.
– Там Ведьмина усадьба, – ответил напуганный мальчик.
– Ведь… Что? – не смог выговорить раздраженный немец.
– Усадьба там. Но ненастоящая. Название такое просто. Поселок небольшой, – дрожащим голосом сказал мальчик, – там бабки живут. Мамка их ведьмами зовет.
– Ведьмами? – рассмеялся немец. – Er sagt, dass dort Hexen leben! (Он говорит, что там живут ведьмы!)
Взрослые, высокие и страшные солдаты, что стояли над мальчишкой, все, как один, принялись громко хохотать. Ребенок сжался от страха, сидя на траве.
– Так ты говоришь, что там живут одни женщины? – коверкая русские слова, спросил немец у мальчика. Тот закивал. – Wir haben Glück, meine Freunde! Dieser Geek sagt, dass nur Frauen dort leben. (Нам повезло, друзья мои! Этот выродок говорит, что там живут одни женщины.)
Новость о том, что в загадочном небольшом поселке, что расположился в пяти километрах от Гобиков, жили только бабы, немало обрадовала немецких солдат.
– Завтра проведешь нас туда, – сказал немец.
– Дяденька, пожалуйста, не надо! Я боюсь туда идти! Батя говорил, что ведьмы меня заколдуют или превратят в кого. Пожалуйста…
Немец рассмеялся, в лицо мальчишки брызнула его слюна.
– Батя? – сказал он, вытирая слезы, что проступили от смеха. – Это – «папа»? И где он сейчас, твоя «батя»? Слушай, не надо бояться, – он присел возле напуганного мальчишки, – самое страшное, что может быть, это – я, – шипящим голосом сказал он прямо в ухо мальчику и, вставая, толкнул его ногой в грудь.
Мальчишка упал и заплакал.
– Morgen werden wir den Hexen einen Besuch abstatten! Ich bin sicher, dass sie es mögen werden! (Завтра мы нанесем визит ведьмам! Уверен, им понравится!)
Рассвет Ягарья встречала на своем крыльце, вглядываясь в горизонт: она знала, что сегодня придут незваные гости.
Их было шестеро. Заприметив женщину, стоящую у дома, все они приготовили автоматы. Ягарья выпрямилась, поправила платок, накинутый на плечи, сделала шаг вперед. С другого крыльца за ней, никем не замеченная, наблюдала Настя. Татьяна, предчувствуя неладное, следила за происходящим из окна.
– Was willst du hier? – громко спросила Ягарья Павловна на чистом немецком языке, чему Настя была немало удивлена.
– Spricht Frau Deutsch? – не менее удивленный солдат, шедший впереди остальных, спросил у Ягарьи.
– Фрау говорит не только на немецком, – ответила Павловна без какой-либо интонации в голосе. – Так что вы здесь делаете?
Она заметила мальчишку, что шел за немцами. Он явно был напуган и осматривался по сторонам, желая сбежать, но так и не рискнув этого сделать.
– Теперь это – наша земля, – сказал немец. От его произношения русской речи Ягарья скривила лицо.
– Ich möchte nicht, dass Sie Russisch sprechen (Я не хочу слушать, как ты говоришь по-русски), – с призрением сказала Ягарья, глядя немцу прямо в глаза.
– Wie du sagst, so sei es, Frau… (Как ты скажешь, так и будет, фрау…)
– Frau von Mayer, – представилась Ягарья.
Солдат, судя по лычкам, старший по званию среди присутствующих, пристально смотрел на женщину, стоявшую на крыльце. Остальные немцы удивленно глядели на него.
– Hier gibt es nichts für dich. Raus hier. Verlasse den Jungen (Здесь для вас ничего нет. Уходите отсюда. Мальчишку оставьте), – властным голосом сказала немцу Ягарья Павловна. – Мальчик, не бойся, иди сюда.
Ребенок начал медленно двигаться в сторону бревенчатого дома.
– Steh still! – закричал один из немцев, возводя автомат.
– Мальчик остается здесь, – властным голосом сказала Ягарья, глядя на старшего, – скажи ему.
– Wir brauchen es nicht mehr. Wir gehen (Он нам больше не нужен. Уходим), – сказал тот остальным.
Солдат, которого возмутила происходящая ситуация, удивленно посмотрел на своего командира, а потом на улыбающуюся Ягарью и тут же изменился в лице.
– Ja, wir müssen gehen (Да, нам пора), – сказал он.
Ягарья спокойно подошла к солдатам, прошлась рядом с ними, приковывая к себе зачарованные взгляды фрицев, и все шестеро, тут же развернувшись, пошли обратно в деревню.
Мальчишка какое-то время стоял на месте, не зная, что ему делать.
– Поди сюда, – ласково позвала его Ягарья. – Да не бойся ты, я помогу.
Мальчик нерешительно зашагал к дому, Таня вышла на крыльцо, а Настя, когда солдаты скрылись за деревьями, пошла к дому Павловны.
– Как тебя зовут? – спросила мальчика Ягарья.
– Володя, – ответил мальчишка.
– Володя, хочешь есть?
Мальчик утвердительно закивал.
– А где твоя мама? – спросила снова Павловна.
– Я не знаю. Я не видел ее три дня.
– А отец?
– Он ушел на фронт.
– Понятно, – ответила женщина. – Гляди, это – Таня. Она накормит тебя. Я гляжу, у тебя синяк большой под глазом. Это они тебя так?
Мальчик снова закивал.
– А еще здесь болит, – сказал он, указывая на грудь, куда вчера его пнул немец.
– Татьяна поможет тебе. И не волнуйся. Здесь тебе бояться нечего.
Таня обняла мальчишку, что-то шепнула ему на ушко, после чего он улыбнулся, и они пошли к кухне.
– Вы – ведьма? – спросил он по дороге. Таня хихикнула.
– Вот и поглядим, – ответила она.
На кухне Володю встретила женщина, которая несколько дней назад пришла просить помощи в усадьбе вместе со своим сыном.
– Вова! – воскликнула она и обняла мальчика. – А где мама?
Мальчишка съежился от боли, когда его обняли, вытер грязной рукой сопливый нос и пожал плечами.
– Сколько тебе лет? – спросила его Таня. Маруся уже накрывала на стол.
– Девять, – сказал мальчик.
– Уже большой, значит будешь нам помогать, – с улыбкой ответила девушка. – Поешь, а потом вымоешься, и мы тебя подлечим. Гляжу, больно тебе…
– Откуда такой чистый немецкий? – удивленно спросила Анастасия, войдя в дом к Ягарье.
– Было время, многое учила, – ответила та.
– Я тоже учила, но так свободно не могу разговаривать.
– А я не свободно, – улыбнулась Павловна, – я с нежеланием. Пойду проверю, как там мальчик. Уж больно страшно хлопцу было.
– Ты слышала, что она ответила немцу, когда он именем ее поинтересовался? – спросила Настю Вера Никитична, когда Ягарья вышла.
– Не расслышала, далеко стояла, – ответила Настя.
– Фон Майер, – сказала она, – фрау фон Майер. Так звали Ягарью раньше. Батька у нее – немец чистой крови, богатый и зажиточный был – Пауль фон Майер. Мать же – русская, из дворяней. То ли по расчету, то ли по любви, выдали ее девкой молодой за фон Майера. Он хоть и старше был намного, но любил ее сильно. И когда померла она, немец стал жить ради одной дочери. Любил он Ягарью не меньше, чем жену-покойницу. А вот бабка ее, мать евойная, немка, ох и злющая была! Точно ведьма. Истинная, не то, что мы…
– Павловна немного о ней говорила мне, – сказала Настя.
– Она поняла, что девица не такая, как остальные. Что глазки у нее чарами обладают. Совсем, как у тебя, только больше твоего Павловна умеет. На бабку чары не действовали, либо она избегала внучкиного взгляда. Но со свету сжить ее хотела. Говорила сыну, что русское отродье проклято, что не стоило ему кровь свою чистую с русскими мешать. Эх, бабку Ягарьину да немцам бы в отряд… Она бы предводителем у них была, – Никитична ухмыльнулась. – Как бы там ни было, но Ягарья терпеть не стала. Зла она немке не причиняла, чтобы отца не расстраивать, а сбежала по-тихому. Русская она, до косточек русская, фамилия только немецкая осталась, да любовь к отцу.
– Он жив еще? – спросила Настя.
– Помер. Годов пятнадцать назад. Но перед тем он прознал, где дочка его прячется, а когда помер, к Ягарье сюда стряпчий приезжал, наследство привез. Не знаем мы, что там, но, думаю, папенька единственную дочь без копейки не оставил. Оттого у нас и коровы завелись, и козочки, и свинки. И банька не сама по себе выстроилась. Не все гаданием да приворотом заработать можно, – Никитична рассмеялась.
– У меня тоже деньги есть, – сказала Настя.
– Вот пускай и будут, – строго приказала женщина. – Война только началась. Неизвестно, что с нами будет, да как жить потом. Если это «потом» настанет…
Таня мальчишку подлечила, треснувшее ребро срослось у парня, боль ушла.
– А ты добрая, – сказал он Тане.
– Вот видишь, я же говорила тебе: поглядим – ведьма я аль нет, – улыбнулась девушка.
– Если и ведьма, то хорошая.
– С нами пока поживешь, пока мамка твоя не вернется.
– А если она не вернется? – спросил мальчик.
Таня задумалась.
– Вернется, куда она денется, – печально ответила девушка. – А коли не вернется, будешь на службе у нас. А там и батька с войны придет.
– Не придет, – Володя понурил голову, – немцы сказали, что всех убьют. И папку моего уже, наверное, убили.
– Они брешут, – спокойно сказала Таня. – Брешут, ей-богу. Ты видал, как они нашу Ягарью Павловну испугались?
– Мне мамка про нее рассказывала, – сказал Вова, – называла ее злой бабой Ягой.
Татьяна рассмеялась.
– Ну, если Павловна – баба Яга, то я – кикимора болотная, – она скривила рожицу, отчего Володя захихикал. – Все у нас будет хорошо, – сказала она и обняла мальчишку. Но на душе ей было совсем не радостно. Возможно, она хотела, чтобы это ее сейчас также кто-то обнял, пообещав, что все будет хорошо. Непременно будет.
Доносились до Ведьминой усадьбы иногда звуки страшные да вспышки огненные.
– Это наши их так? – спросила Маруся.
– Боюсь, что нет, – ответила Павловна, – это немцы по земле нашей бьют… Вперед продвигаются, нелюди ненасытные.
– Хоть от нас отстали.
– Нет, Маша, не отстали, – повернулась к девице Ягарья, – они только воздуха нашего нюхнули, но им этого мало. Не думай, что одним разом отвадили врага. Лети, Маруся, только почуешь неладное – лети, Богом молю, ласточка ты моя.
Недолго ждать пришлось. Трое из тех шестерых, что приходили три дня назад, пришли снова к усадьбе. Без командира своего. Никак попутали что-то.
Шура мимо пробегала с ведром воды. Опрокинула она его, когда увидела наставленные на нее три автомата.
– Тихо, – шепнул один из немцев и приставил палец к своим губам. Больше по-русски он не говорил.
Испуганная Шура руки вверх подняла, а глаза отчаянно забегали: искала своих. Только не было никого рядом.
Немец махнул автоматом, указывая Шуре, куда ей идти. Девушка тихо зашагала в сторону леса, трое немцев шли за ней. Отойдя немного дальше от усадьбы, зайдя за первые деревья на границе с лесом, немцы остановились.
– Zieh deine Kleider aus, – сказал один из них.
Шура, по чьим слезам текли слезы, закрутила головой, давая понять, что не знает немецкого языка и не поняла, что ей сказали. Другой солдат подошел к ней и рванул ее платье вниз, разорвав его. Девушка задрожала.
– Шура! – вскрикнула Никитична и выбежала на улицу из дома. – Ягарья! Шура у них в руках. Я знаю. Скорее!
Павловна, что была на огороде с другими женщинами, побежала к Вере Никитичне.
– Где она? – спросила Ягарья.
– В лесу. Я чувствую.
– Идем. Спички есть?
– У меня нет, – сказала Никитична, – у Шурки всегда при себе.
– Скорее.
Две женщины поспешили за усадьбу, к лесу. Настя заметила их.
– Таня, – сказала она, – кажется, беда приключилась. Надо помочь.
– Мне нельзя, – ответила Татьяна. – Павловна приказала. Я же ничего сделать не смогу…
– А я смогу, сказала Настя и побежала вслед за Ягарьей и Верой Никтичной.
Шура всхлипывала, тело ее содрогалось, а сердце отчаянно хотело выпрыгнуть. Пока двое лапали девушку, третий держал наведенный на нее автомат и довольно ухмылялся.
– Schau mich an! (Посмотри на меня!) – закричала Ягарья, стоявшая в десяти-пятнадцати метрах от немца. – Schau mich an, Hurensohn!
Немец обернулся и уже приготовился стрелять, когда поймал пристальный взгляд приближающейся женщины.
– Wagen Sie es nicht, sich abzuwenden. Schau mir direkt in die Augen (Не смей отворачиваться. Смотри мне прямо в глаза), – строго и зло приказала ему Ягарья.
Другие двое, оттолкнув от себя Шуру, принялись кричать на солдата, зачарованного взглядом русской ведьмы. Не больше пяти секунд он смотрел на нее, зрачки его расширились, не смотря на яркое полуденное солнце, лучи которого прорезали лес. Немец стал медленно поворачиваться к своим, дуло его автомата было по-прежнему направлено от него.
– Was machst du? – закричал один из немцев, после чего тот расстрелял их обоих. Тряхнув головой, словно проснувшись от дурмана, солдат свободной рукой прикрыл от ужаса свой рот.
– Habe ich das gemacht? Es kann nicht sein! (Это сделал я? Не может этого быть!) – пробормотал он.
Шура, которая доползла до своего рваного платья, вытащила из кармана коробок со спичками, чиркнула одной из них.
– Гори, сволочь, – сказала она и дунула на спичку. Огонь тут же перенесся на немца, и тот вспыхнул, как фитиль.
– Шура, не надо! – закричала Никитична и побежала к дочке. Глаза у девушки налились кровью, черные зрачки злобно наблюдали за тем, как ее враг горел заживо. Он направил на нее автомат горящими руками, но Никитична успела толкнуть его, и пули достались старым стволам деревьев. Немец, который был ненамного старше самой Шуры, полыхая, как та спичка, кричал и катался по земле, пока не остановился и не замер. Голая девушка с растрепанными волосами, довольно улыбаясь, наблюдала за корчами врага.
– Они ничего с тобой не сделали? – закричала, наспех надевая на дочку порванное платье, Никитична.
– Не успели, – продолжая злобно улыбаться, ответила Шура.
– Ох, зря мы так, – сказала Ягарья, стоя над уже догорающим трупом, – зря. Огонь могли увидеть. Надо скорее закопать их, да подальше от нас, в лесу.
– Они заслужили этого, – спокойно сказала Шура. Ее дрожь унялась, сердце замедляло ритм до нормального состояния.
– Да, возможно, – ответила Павловна, – но тем самым мы навлечем на себя беду. Пойми, девка, – она тряхнула Шуру, отчего даже глаза у той цвет поменяли, зрачки стали маленькими, а сумасшедшая и даже злобная улыбка сошла с губ, – ты убила человека. Нет, не человека – ты убила немца. И остальные этого так не оставят. Они придут искать их.
– Значит мы убьем и их, – ответила Никитична. – Павловна, пойми, у нас нет выбора.
– Я знаю. Знаю. Я останусь здесь, а вы идите в дом. Пришлите тех, кто покрепче. Надо могилу выкопать глубокую. Природа благоволит нам – ветер дует от деревни, звук от стрельбы унесло в лес. Иначе нас сегодня всех бы и перебили.
Тело догорало. Неприятный запах горелого мяса и человеческого жира разнесся по лесу – ветер и правда не дул в сторону деревни. Ягарья подошла к двоим расстрелянным солдатам: им обоим не было и двадцати пяти лет, как решила она. Молодые и глупые, получившие власть и оружие. Один еще дышал, что-то в груди у него булькало, кровь тонкой струйкой вытекала изо рта.