Скоро. Совсем скоро…
– Сонечка, ты так выглядишь…
– Извини. Но… Мне просто кое-что привиделось.
– И что же?
– Мне показалось, что Вильгельм станет королем Англии. Не сейчас, позднее, но станет.
– Та-ак…
Алексей и не подумал повертеть пальцем у виска. Если сестре что-то кажется, это не с бухты-барахты.
– Тогда надо подумать, что нам выгоднее. Поддержать его – или перебьется?
– Чего от нас хочет штатгальтер?
– Помощи. У него в стране тяжко.
– Я как-то про Нидерланды не думала, а что у него там?
– Они сейчас воюют. С Кельном, Францией, Мюнстером…
– М-да….
– Думаешь, отобьются?
– Вполне. Если Вильгельм потом станет королем Англии – однозначно! А какой помощи он просит? Солдат? Денег?
– Скромно намекает, что всего бы и поболее…
– Батюшка не одобрит. А у нас и так денег мало.
– Соня, а ежели ему помочь хоть чем?
Софья задумалась. Судя по всему, Вильгельм, который старше ее на семь лет, парень очень неглупый. Если сейчас, в двадцать три года, выдерживает войну…
– А что нам выгоднее? Если сейчас мы его поддержим, он станет королем Англии. Умный, серьезный….
– Англичане нам не враги…
– Но и не друзья. Они никому не друзья. А потому…
Софья прищурилась.
Кельн, говорите?
Мюнстер?
Франция?
А кто у нас голландский резидент? Ван Келлер? Хотя нет, его впутывать не надо. Любой человек желает блага своей стране. Соответственно при его помощи с Вильгельмом ничего не сделаешь. Наоборот. Ежели что узнает – тут же упредит. А узнает?
Может… А вот коли мы сейчас Франции поможем…
А Кельн с Мюнстером поддержать не надобно?
Таким образом мы решаем две проблемы. Устраняем будущего умного английского правителя – ни к чему островитянам такие пряники.
Получаем отток инженеров, архитекторов и прочих специалистов из Голландии. Кому ж охота оказаться в горниле гражданской войны.?
Потренируем своих ребят в охоте на человека. Да, обучали в школе и такому. Хотя и одного-двух из сотни. Но такие специалисты нужны любому государству, а если у человека талант именно к этому делу – грех не воспользоваться.
Она не знала, способна ли она изменить историю, но почему бы не попытаться? Кстати, надо бы найти в Англии Монмута – и помочь хорошему человеку. Да и ирландцам чего хорошего сделать? Денег подкинуть али оружия?
Пусть на островке своими делами занимаются, ни к чему им на континент лезть.
А Вильгельм….
Конечно, его жалко! Кто б спорил! Но… всех не пережалеешь.
На лице Софьи расплылась коварная улыбка:
– Алешенька, милый, не написать ли нам французскому королю? Ни к чему нам Вильгельму помогать, ой ни к чему…
Второй пункт плана она и Алексею не сообщила. О нем будут знать двое – она и исполнитель.
Михайло Корибут смотрел на сына, лежащего в вызолоченной колыбели.
– Какой же он крохотный!
– Ничего, вырастет – в папу будет.
– Скорее бы…
Марфа ответила улыбкой:
– А папа ему обязательно оставит сильную державу.
– Все для этого сделает!
– Турок уже прогнали, теперь добить их…
– И добьем! Скоро уже войско в поход двинется.
– Милый, а сколько мы посылаем с Собесским?
– Пятнадцать тысяч человек. И восемьдесят пушек.
Михайло вздохнул. Мало, конечно. Но ведь и поляки войнами ослаблены. А еще Леопольд пишет. И его понять можно. Коли Турция на русичей отвлечется, так для него самое сладкое время настанет. А все ж таки…
Русские Михайле на помощь пришли, а с Леопольда что? Предложение дружбы?
Маловато будет!
Пусть что-нибудь еще предложит, тогда и поговорим.
Марфа поняла состояние мужа. Чуть вздохнула, склонила головку к нему на плечо.
– Собесский – полководец от Бога.
– Вот и пусть в Крыму доказывает. Благо граница рядом, пусть геройствует. А вот жену его я на это время на Русь отошлю.
Марфа опустила ресницы, скрывая злой блеск глаз. К чему было отправлять Марию так далеко? А куда?
Отправлять ее в Европу, откуда эта гадюка переберется во Францию? Где так легко плести интриги?
Нет уж, увольте. С другой стороны, ежели сейчас с ней что случится в замке у Михайлы – кто окажется крайним?
Мария Собесская была для Вишневецких слишком драгоценным заложником. И в то же время… Если б кто-то захотел насмерть рассорить Яна и Михайлу – лучшего шанса век бы не представилось.
А потому…
Поедет гадюка на Русь, как миленькая. Вон, Иероним Лянцкоронский ее сопроводит.
А Ян…
Собесскому предстояло выкупать свою жену, рискуя сложить в Крыму голову. Русские собирались идти от Азова. Казаки – с Сечи. И через Сечь же пойдет Ян.
Михайло понимал, что ему там сейчас земель не достанется – неудобно расположено. Но…
И с татарами посчитаться стоило, и ежели сейчас этот кусок откусить… Допустим, эти земли получит Русь – все одно трофеев у татарвы на всех хватит. А что получит он?
А безопасность своей страны вдоль Днепра. Дружественную Сечь. А там – кто знает, что еще ухватить получится? Найдется им еще с кем повоевать… совместно с Алексеем Алексеевичем.
Сейчас Михайло – ему, потом молодой русский король поможет…
– Мария не сопротивляется?
– Пусть бы попробовала…
Михайло в очередной раз погладил жену по волосам и подумал, что ему сильно повезло. Красавица, умница…
Эх-х-х… как же Яна угораздило так вляпаться?
Его жена смотрела невинными глазами и думала о своем.
Как же Яна угораздило так вляпаться? Надобно помочь бедняге… Софье она уже отписала – и когда герои с победой вернутся на Русь, прославленного полководца обязательно будет поджидать подходящая дама…
Лишь бы вернулся живым.
Хотя тут – по-всякому неплохо.
Таня смотрела на небо.
Уже родное, любимое, православное! Домашнее темное и бархатное небушко с точками звездочек по черному фону. Кровать ее в приюте стояла около окна – и иногда Танюша просыпалась, смотрела на звезды…
Уже недолго здесь быть осталось. День или два…
Вот приедет Ефимушка…
Она и сама не думала, что судьбу свою найдет по дороге домой – ан нет! До Азова ее довезли честь по чести. И дети у нее на руках не умерли. Да и в Азове их разделять не стали. Попросили Таню приглядывать за малышами – и та согласилась. А потом, спустя дня четыре, погрузили их на корабль – и пошли вверх по Дону.
Таня на корабле за детьми ходила, ей качка нипочем была. А там Ока. И Белопесоцкий монастырь, где спешными темпами строились дома для тех, кто пожелает рядом поселиться. А что? Землицы дадут, к монастырю припишут – и живи себе спокойно.
Вот там она с Ефимом и познакомилась. Он лесом торговал, деревья поставлял на строительство… и приметил Таню.
Сначала словом перемолвились, потом Таня про судьбу свою рассказала, а там и Ефим пожалился.
У него о том году жена умерла, оставив трех детей малых. Конечно, его мать за ними смотрит, да все ж – не то. Вот и решил, что надо приглядеть новую супругу.
Не бедняк, не злой, прокормить супругу сможет, куском хлеба али платком новым не попрекнет… А что в плену была – так это не порок. От сумы да от тюрьмы…
К тому ж она себя сберегла, со всеми не ложилась, а один мужчина… Можно считать, что как замужем побывала. Да и не грешила она. По принуждению еще и не то сделаешь! Жить-то хотелось!
Вот и соединить бы два одиночества?
Таня подумала. Пригляделась…
И решила попросить царевну Ирину узнать подробнее о Ефиме. Даже не саму царевну, нет. Для таких дел при ней несколько девушек состояли. И предупреждали всех – не бросаться очертя голову. Люди-от – они разные бывают, дураков везде хватает. Вон, Настасью едва успели из петли вынуть.
Вспомнив, как царевна Ирина орала на священника, Таня аж поежилась. Ирину, свет Михайловну, тогда две девушки держали, а царевна надсаживалась – на версту слыхать было.
Тебя, недоумка, привезли, чтобы души людские утешать, а ты судить вздумал?! Праведным себя возомнил?! Христос блудницей не побрезговал, а ты, значит, выше всех себя поставил?! Да я патриарху отпишу! Ты свиньям на скотном дворе проповедовать будешь, скотина, пока из себя гордыню не выбьешь!!!»
И хоть бы кто слово сказал.
Другие попы – те молчали, возражать и не думали, куда там! Мелькало у них что-то такое в глазах… а и то ж! Молодой, ретивый, дурачок еще… пусть сейчас получит, чем потом грех на душу возьмет, противоапостольский подвиг совершит, живую душу от Бога отвернет.
– Танечка, как здоровье?
Рядом на скамеечку присела одна из царевниных помощниц. Ксения. Таня поглядела чуть ли не с завистью. И как это ей удается?
Люди ведь все видят, в том числе и что девушки рядом с царевной иногда за весь день не присядут, то там крутятся, то здесь мелькают, то говорят, то записывают – а все ж Ксения свежа и бодра, словно жаворонок. Улыбается, глядит ласково.
– Бог милостив, все в порядке. Вот Настасью навестить хотела…
– А и сходи. Поговори с бедолажкой, глядишь, ей чуть полегче станет. – Темные глаза Ксении были безмятежными. – Пришла она в себя, плоха, конечно, но отойдет, Бог милостив. А мы приглядим, чтобы ее никто впредь не обидел.
– Ведь столько перенесла…
– В том-то и дело. – Ксения пожала плечами. – В плену многое можно было вынести – от врагов же! Там душа колючками ощетинивалась, ровно ежик. А здесь-то дома вы успокоились, расслабились – и вдруг сапогом, да в мягкое брюшко, да когда ждешь, что тебя погладят и утешат…
Таня поежилась. А и верно ведь… когда не ждешь предательства – оно больнее ранит.
– Ты не переживай за нее, царевна милостива. Не бросит девочку на произвол судьбы.
– Век Бога за царевну молить буду! – вырвалось у Тани. – Сколько уж она для нас сделала!
По лицу Ксении мелькнула тень, но так быстро, что ровно и не было ее.
– По просьбе твоей узнали мы про Ефима.
– Да?!
Таня встрепенулась, впилась в девушку глазами. А та смотрела дружелюбно.
– Таня, ты только не огорчайся… Знаешь, от чего у него жена умерла?
– Говорил он, что от родов…
– Верно. Только не сказал он иного. Что уже через пару недель после родов он супруге похотью своей дышать не давал.
– То есть?..
– Коли сдерживал бы он себя и не тешил беса – жива была б его жена. Сам он в могилу ее свел частыми родами. У детей разницы – девять-десять месяцев. Да и третьего… Его жена сестре говорила, что муж ей роздыху не дает, даже пока в тяжести она. Оттого и ребенок родился раньше срока, оттого и роды плохо пошли.
Таня и не подумала сомневаться:
– Это правда?
– К сожалению. Что делать – тебе решать, коли захочешь за него замуж – отговаривать тебя не будем, но лучше уж ты с открытыми глазами выбор делай.
– Я надеялась, что он меня любит.
Ксения пожала плечами:
– Любит ли – не знаю, но то, что ты век ему благодарна будешь, а пожаловаться и некому будет – так это точно.
Таня кивнула:
– Откажу я ему.
Не для того она столько пережила, чтобы из огня да в полымя угодить! Не для того!
Ксения ласково приобняла девушку за плечи.
– Не думай о плохом. Ты с детьми справляешься – лучше не надобно, место есть, никто тебя отсюда не погонит. Долго ли, коротко ли, но судьбу ты свою встретишь.
– Лишь бы мимо она не прошла.
– Поверь мне, судьба, она и в сточной канаве найдет.
Насчет канавы Таня не поняла, но поверила. Откажет она Ефиму – и пусть его. Придет еще ее суженый.
И невдомек ей было, что Ксения вспоминала о своей судьбе. Которая выдернула ее руками царевны Софьи из сточной канавы, где пряталась девчонка, чтобы не снасильничали. Отмыла, отчистила, всему научила – и вот она здесь. Помощница самой царевны Ирины.
Ой, не за ту Таня молиться будет. Коли б не царевна Софья, не государь Алексей Алексеевич… не жить бы им обеим! Как есть – не жить. Только вот народ о том не знает, для этих напуганных девчонок благодетель – царевна Ирина.
Ничего. Она сегодня за всех помолится.
Дай им Бог здоровья и удачи во всех делах!
Марфа смотрела с балкона, держала на руках ребенка.
Сегодня уходило войско. Уходило на Сечь, а потом и далее. Сражаться с турками, позднее, к осени, они на Русь вернутся, через нее домой пойдут… а как бы за ними полететь хотелось!
Русь увидеть, дом родной. Даже сестрицу Дуньку расцеловала бы.
Соскучилась.
И вроде бы все хорошо, и сын замечательный, и муж ее любит, на руках носить готов, а нет-нет да накатит тоска. И взвоешь волчьим голосом…
Скрипнула дверь.
– Государыня царица, отдала я письмецо ваше.
Марфа улыбнулась. Для этих девочек, приехавших с ней, она не совсем королева. Нет-нет, да оговорятся, назовут, как на Руси привыкли. Не со зла, не от неуважения – привыкли просто. Но поскольку это наедине, да и на русском – не столь страшно.
– Вот и ладно. Самой бы на Русь съездить, да кто ж отпустит?…
Девушка по имени Глафира улыбнулась:
– Ваше величество, так время дайте! Десять лет назад никто бы с поляками родниться и не подумал. Год назад вы сюда приехали – так на нас шляхта волками глядела. А сейчас?
– Они и сейчас что твои волки, просто клыки попрятали, – буркнула Марфа, качая колыбель. Сына она никому не доверяла. Сама кормила – и муж не протестовал, радовался, что жена ребенка любит и сын здоровым вырастет, ставила колыбель в соседней спальне, чтобы услышать ночью, ежели малыш заплачет, лишний раз придворных не подпускала – смотри с расстояния в два метра, а руками и вовсе не тронь…
За ребенка Марфа кому угодно бы глаза выцарапала.
– Да ведь не только в шляхте дело. Простые люди куда как лучше к нам относиться стали, это важно! Вот увидите – и десяти лет не пройдет, как будем друг к другу в гости ездить!
– Твои слова да Богу в уши.
– Верьте, государыня. Да и сестра ваша так говорит!
– Да, Сонюшка…
Сестре-то Марфа письмо и отправляла. Ей не нужна была Марыся Собесская. Сейчас та ее отравить попробовала, а что далее? Детей изведет? Или – того хуже, мужа?
Нет уж.
Здесь Марфа с этой гадиной ничего сделать не могла. Но на Софью надеялась крепко.
– Ваше величество, вам письмо от рюсски тсаревиш….
Правильно произнести сложные слова Кольбер не мог по определению. Людовик Четырнадцатый вскинул брови.
– Но почему оно у вас?
– Прошу вас, ваше величество, прочитайте. Гонец, который доставил его, ожидает в моем доме. Точнее, тут целых два письма.
– Да?
– Прошу вас, сир…
Людовик хмыкнул и раскрыл сначала то письмо, которое предназначалось Кольберу.
Изящный почерк, чистейший французский, отличная бумага…
В элегантных выражениях русский царевич восхищался финансовым талантом господина Кольбера. Говорил о том, что без него Франция не достигла бы такого величия. Только незаурядный ум его величества мог распознать такой талант и поставить его на службу отечеству. Сожалел о том, что на Руси не нашлось покамест такого прекрасного человека. И – переходил к делу.
Франция ведет войну с Нидерландами. Точнее, поддерживает Кельн и Мюнстер. Русь тоже бы поддержала, но вот беда – возможности не имеет.
Может быть, Русь поддержит Францию, а уж те?..
Если господин Кольбер будет так любезен и передаст письмо… Например, можно снизить пошлины для французских купцов, или договориться о закупке французской продукции по взаимовыгодным ценам, или о продаже некоторых русских товаров именно французам, а не голландцам?
Одним словом – все останутся довольны.
Людовик хмыкнул – и перешел ко второму письму.
Вот тут неизвестный дипломат развернулся во всю ширь. Он превозносил Людовика так, что королю даже приятно стало. Восхищался мужеством его величества, его поведением во время Фронды, тем, как король сломал хребет аристократам, стремлением короля к прекрасному…
Хвалил Версаль, который недавно начали строить, и уверял, что гений короля останется в веках.
И – переходил к делу.
Очень вежливо, буквально между строк намекая, что Руси не нужен Вильгельм Оранский. Вообще.
Нужен ли он Франции? А то, может быть, обеспечим ему несчастный случай? Ваши специалисты, наше финансирование? Или наоборот. Наши специалисты, наше финансирование, ваша помощь.
Потому как Вильгельм умен и хитер. А еще если он женится на дочери английского короля, будет иметь права на английский трон. И нужно ли?..
Мы-то от Англии далеко, а вы? Нужен ли вам сильный и умный правитель на этом проклятом острове? Они ведь вам сколько уж лет враги, просто вы никак сладить с ними не можете…
Людовик читал и хмурился.
Вообще вопросы были поставлены серьезные. Он не знал, что Софья, Ибрагим, Алексей и Ваня изодрали не один десяток черновиков, прежде чем составили письмо должным образом.
Вильгельм уже почти додавил восстание. Он ведь и дальше пойдет и начнет делить с вами колонии… хотите?
Людовик не хотел.
А вот какая выгода от этого русским? Не то чтобы убрать штатгальтера было сложно – сейчас это не составило бы труда, да и подозрения на него не пали бы, но… Что это за бескорыстная помощь?
Ан нет.
Не бескорыстная.
Английские купцы резко не нравились царевичу. Да и голландцы тоже. Ему надо было торговать самому, а торговлю душили пиратством. А вот ежели на паях с блистательной Францией…
Лучше поделиться со львом, чем вырывать объедки из рук шакалов.
К тому же… а кто еще, если не Людовик?
Свою выгоду получат и французский правитель – и Русь. А то, что Алексей Алексеевич пока только дофин – ну… все мы смертны. Рано или поздно, так или иначе – Алексей Михайлович умрет и царевич сядет на трон. Почему бы не начать дружить заранее?
При этом впрямую ничего написано не было. Не упоминалось почти никаких имен, ничего не говорилось открытым текстом…
Попади такое письмо в руки даже штатгальтеру – он бы хоть и прогневался, но… это ж не наем ката?
Последнее предстояло сделать Людовику. И… почему бы нет?
Идеи были высказаны здравые. Так что спишемся, поторгуемся и… согласимся?
Людовик пока еще не принял однозначного решения, но склонялся к положительному ответу. Надо, надо соглашаться.
И верно – ни к чему ему талантливый соперник. Ни на континенте, ни через пролив. Да и русский дофин не глуп. Отправь он письмо обычным порядком, всем бы стало известно. Но он написал господину Кольберу.
Неглупый мальчик…
– Садись, сынок.
Алексей Михайлович с явным удовольствием глядел на здорового улыбающегося мальчишку.
А ведь отличный парень вырос! Всем бы таких! Умный, ловкий, серьезный, самостоятельный, не трусливый – что тоже для государя важно…
– Как здоровье, батюшка? Как дела?
– Неплохо. Не могу пожаловаться. Разве что тебя редко вижу…
– Так я постоянно то в Дьяково, то еще где. Зато младшие пока при тебе. Как Володька?
– Растет, улыбается…
– А хороший у меня братик получился?
– Очень. И Любава второго ждет.
– Батюшка, да ты что?! Радость-то какая!
Алексей обрадовался так искренне, что царь даже вздохнул. Вот ведь… злые языки, наветники, все бы им яд сцеживать. Нашептывают, наушничают… а мальчишка просто рад…
– Чем более Романовых, тем власть наша крепче, – словно прочитал мысли отца Алексей. – Опять же, мало ли что с кем случится…
– И думать о таком не смей!
Алексей Михайлович перекрестился. Сын пожал плечами.
– Тятенька, так ведь на войну идем, не на прогулку…
– Знаю, сынок. Эх, и оглянуться не успеваешь, а вы уже взрослые…
– Да вот… Батюшка, а что, ежели нам еще кого из сестренок замуж выдать?
– Уж не Сонюшку ли?
В ответ на отцовскую улыбку Алексей замотал головой не хуже норовистой лошади.
– Вот уж нет! В Швеции у нас сейчас Карл, в Курляндии – Фридрих, и оба холосты.
– Не согласятся шведы, враги мы с ними.
– А датчане? Там сейчас Христиан, у него только-только сын родился. Коли Любаша дочку нам подарит, так лучшего бы и пожелать нельзя?
Хм-м…
Алексей Михайлович серьезно задумался над этим вопросом. А почему бы нет?
Чай, король, не герцог, что и было высказано. Алексей только плечами пожал.
– Батюшка, король ли, герцог ли… был бы человек умный да надежный. А как его должность называется – то шелуха от семечек.
– Да и кого мы за Фридриха выдать можем? Ежели Софью ты не отдашь?
– Так Катюшку! Он ее на восемь лет старше, самое оно!
– А не Дуняшу?
– Тятенька, ты Дуняшу сам видел. Ее еще воспитывать и воспитывать, чтобы не позорила страну, да нужное нам проводила…
– Ишь ты, как размышляешь…
– Так что делать, тятенька? Глупый друг опаснее умного врага.
– Ладно. Скажи Афанасию, пусть письма пишет…
Алексей кивнул. Кому и поручить, как не Ордину-Нащокину. Умен, предан, обхождение знает – чего еще надобно?
– Сделаю, батюшка.
Алексей был доволен. Да, дома дочек замуж выдать не за кого. А вот за границу…
Ну и что, что иноверцы?
Муж да спасется женою своей – это раз.
В своем бардаке разгребитесь, прежде чем других учить – это два.
И вообще, одну уже выдали, остальных легче будет. Это – три.
– Пан Лянцкоронский! Проше пана…
– Ежи!!!
Возмущенный возглас Иеронима дал понять пану Володыевскому, что церемонии можно не разводить, и Ежи радушно улыбнулся.
– Как я рад тебя видеть!
– И я тебя, дружище!
Мужчины скрепили радость встречи крепким рукопожатием.
– Царевич вас позднее ждал…
– Но тебя ж выслал навстречу?
– Ну, так то ж святое. Вы по чужой земле идете, мало ли какие здесь люди… вот, чтоб вас ненароком не обидели…
Подтекст был ясен обоим мужчинам. Обидишь две сотни поляков, как же! А вот чтобы они какой дури не учинили и не началась опять распря и был послан пан Володыевский с небольшим – тоже сотни две – отрядом. Встретить, сопроводить со всем почетом… а кому еще можно такое доверить?
Так что вскоре оба пана ехали рядом во главе войска, а Ежи рассказывал о своем житье-бытье:
– …приняли, как родного. Поселили нас с Басей пока в Дьяково, покои отвели в тереме, но рядом нам свой дом строится. Да и на Москве так же.
– Ты так и возвращаться не захочешь…
Ежи пожал плечами.
– Бушуют Езерковские?
– Не то слово!
Узнав о заточении Кристины в монастырь, Езерковские кинулись в Краков и упали королю в ноги. Умолять.
Еще бы, куда это годится?! Племянницу, красавицу, умницу, практически «черную вдову» вдруг от родного мужа отрывают. Да еще так цинично – чуть ли не по обвинению в государственной измене. А к тому ж…
Теряется все ее состояние. Раньше-то Кристина все тащила в семью, все для Езерковских, а сейчас она в монастыре, деньги и земли у ее мужа, а тот уж и вовсе на другой женился! Да на ком!
Пригрели змею на груди!!!
Конечно, паны взбесились. И сам дядюшка Кристины, и его многочисленная родня – племянники и племянницы. Как же, дохода лишили!
И будь Ежи в Кракове – не вылезать бы ему из дуэлей. Да и шляхта заволновалась. Ей-ей, останься Володыевские в Польше – затравили б и его, и Басеньку. Но это ж в Польше!
А ехать в Москву, на суровую русскую землю, ради того, чтобы вызвать Ежи на дуэль… Э, нет. Так далеко удаль Езерковских не простиралась. Да и король ответил весьма резко и жестко.
Сообщил, что все решения были приняты паном Володыевским с его высочайшего соизволения. И вообще пан Володыевский – народный герой. Он Каменец защищал от поганых захватчиков.
А вы в это время чем заниматься изволили?
Ах, хозяйством?
Ну вот вам мое повеление.
Отправляйтесь на хозяйство и без моего дозволения при дворе не показывайтесь, не то в темнице сгною! Наглость какая! Кстати, не вы ли, пан, дочку свою научили мужа бросать да в лицо ему каркать, смерть предсказывать?
Это и вовсе изменой родине попахивает…
Паны, конечно, отнекивались и пытались настаивать на своем, но уж больно неприглядно выглядел поступок Кристины, тем более в годину бедствий. Пришлось Езерковским отступиться, хотя любви к короне им это не прибавило. Кристина же, постриженная под именем Марии, несла служение в одном из монастырей покамест строго запертая, ибо была уже поймана при попытке побега.
Ежи только вздохнул, выслушав эти новости. Вернуться домой с Басенькой им в скором времени точно не грозило. Лет десять ждать придется. Ну и что бы на Москве не отстроиться за это время? Тем более, дети пойдут уже скоро…
Иероним искренне поздравил пана с ожидаемым прибавлением. Но на вопрос о Собесском, коего Ежи чрезвычайно уважал, горько вздохнул и выложил Володыевскому все без утайки.
Все равно ведь Марыся останется в Дьяково, а значит, нечего и таиться. Пусть лучше Володыевский правду от него услышит, чем потом ему где-то да солгут…
Ежи выслушал с непроницаемым лицом, но Лянцкоронский все равно заметил негодование. Видно ж все равно было, не с прямотой Володыевского такое прятать.
– Ты тоже считаешь, что она виновата…
– Дура она. И мужа под монастырь подвела, – со всей прямотой высказался маленький пан. – Дура. Уж прости, но будь она моей женой – запер бы я ее под замок, чтобы сидела и детей рожала. И не лезла никуда.
Лянцкоронскому подумалось, что так в итоге и выйдет:
– Как еще к ней в Дьяково отнесутся?
Ежи улыбнулся:
– Может, как родную и не примут, у русских род – это все, а она женщину их рода отравить пыталась. Но, поверь мне, ни обижать, ни ущерб какой нарочно причинять – тоже не будут. Царевны… знаешь, не будь я женат… – Ежи хитро разгладил ус.
– И кто ж тебе по нраву пришелся из царских дочек? – Иероним едва сдержал смех, глядя на попытки ротмистра изобразить из себя храброго покорителя женских сердец.
– Все. Что старшие царевны – мудры, добры, рассудительны, к ним, ровно как к матерям, тянутся, что младшие… знаешь, видел я женщин, но таких! Бася вмиг с ними подружилась, учится чему-то, сама царевичевых воспитанников да воспитанниц нашему языку учит…
– Женщина? Учит?!
– А что такого? Ты погоди, они еще и Марию к делу приставят. Она ж французский знает…
– Ну да…
– Уж поверь мне, ежели царевны что решат – им никто противостоять не сумеет.
Слов у Иеронима не нашлось. Одно изумление.
– Отче, здравствуйте.
Сильвестр широко улыбался любимому наставнику. Симеон встал ему навстречу:
– Сильвестр! Рад видеть тебя! Как дела? Как тебя приняли в Дьяково?
– Приняли настороженно, – честно отчитался Сильвестр. – Так что хожу с оглядкой, стараюсь, чтобы меня окончательно приняли.
– Как царевич к тебе отнесся? Не обижает?
– Нет, отче! Царевич…
– Что?
– Я для него как шкаф заморский. Да, пожалуй, вот так…
Сильвестр развел руками, не в силах сформулировать точнее. Хотя и это определение очень точно отражало суть отношений между ним и царевичем. Алексей Алексеевич просто не интересовался астрономией, но надо же было с чего-то начинать детям? Знать созвездия, ориентироваться по звездам, потом составлять звездные карты, следить за движением планет…
Да и сами планеты!
Не так давно открыли спутник Сатурна – Рея. Софья вообще планировала рано или поздно устроить в школе обсерваторию. На основании движений небесных тел многое можно и о земле сказать, разве нет? Где обсерватория, там и метеорология….
Одним словом – работать было интересно. А вот остальное…
– Это как же? – Полоцкий явно растерялся. Сильвестр задумался, потом постарался выразить точнее то, что сам чувствовал:
– Вроде бы и ходит он мимо меня, а вот интереса я в нем никакого не вызываю. Пару раз царевич меня и беседой удостаивал, но не просто так, а по делу какому-то. Записку ему составить, карту начертить… А вот близко к себе он не подпускает.
– А гороскоп? Он ведь на войну идет…
– Пытался я его заинтересовать. Куда там!
Сильвестр поморщился, вспомнив, как отнеслись к его труду. Шикарный гороскоп, обещавший, кстати, победу, хотя и со множеством трудностей, вычерченный на лучшем пергаменте, поданный со всем уважением, не вызвал у царевича ни малейшего интереса.
– Звезды? Идите, господин учитель, с ребятами занимайтесь, а то они Скорпиона от Кассиопеи не отличат.
Сильвестру было искренне обидно. Он ведь не лгал, он и сам верил в свои писульки и звездульки.
– А царевнам? Тоже неинтересно?
– Царевне Анне – так точно, Татьяна полистала, но тут к ней Софья пришла…
– И?
– Никогда я себя таким дураком не чувствовал.
Сильвестр поежился, вспоминая темные глаза юной девушки, которые впились в него двумя шильями.
– Предвещаем победу? Дело хорошее, дело важное. А почему тетушке? Что, братец уже велел к нему с глупостями не лезть? Оно и правильно.
– Сие не глупости, государыня, а точная наука…
Сильвестр пытался защищаться, но куда там. Мешало еще то, что царевна Софья не смущалась, не стеснялась, не терялась в присутствии пусть и монаха, но все ж таки мужчины! Невинная ж девушка, сие точно известно, а взгляд – словно наизнанку выворачивает.
– Точной наукой, господин учитель, вы в школе займитесь. А ежели я узнаю, что вы тут гороскопы составляете, попрошу протопопа Аввакума с вами разобраться. Это как раз по его части.
– Государыня царевна….
– Вон отсюда. Вместе с гороскопом.
Сильвестр и сам не понял, как оказался за дверью. Зато отлично ощутил, что подрясник промок от пота. И только потом, переодеваясь в своей комнате, он понял, почему так получилось. Софья смотрела на него так, словно прикидывала, что выгоднее – убить его или в живых оставить? Пока выбор был сделан в пользу жизни, но ведь все может и перемениться. И страшновато было видеть на красивом девичьем лице глаза много повидавшего убийцы.
О том он и рассказал наставнику. Симеон послушал, подумал…
– А кто из царевен к Алексею Алексеевичу ближе стоит?
– Царевна Софья. – Медведев и не колебался. – Самая она для царевича близкая, самая родная, да еще он с Иваном Морозовым, ровно с братом. А царевну они оба готовы на руках носить.
– Вот даже как…
Опять пауза. И молчание, которое разрывается нехорошим старческим смешком:
– Сильвестр, придется тебе кое-что царевичу намекнуть…
Сильвестр послушно кивает, выслушав план.
– Исполню, отче. Единственное что – не сейчас. Царевич в поход отправляется, не до того ему, все забудется. А вот опосля победы или поражения – тут и будет возможность…
– И то верно….
Мужчины проговорили еще долго. Потом Сильвестр ушел, а Симеон остался смотреть в окно и размышлять.
О чем?
Ну, хотя бы о том, что ему написали. Ведь иезуит всегда останется иезуитом, где бы он ни жил, кем бы ни прикидывался…
И, почти как в армии, он обязан был выполнять приказы вышестоящего начальства. Даже самые… жестокие.
Но ведь им виднее?
Горит на столе свеча. Но кажется, чудится на миг, что дымок над ней скручивается черными петлями злых намерений, готовых сомкнуться на горле противника.
Убить, уничтожить тех, кто посмел жить по своим законам, иметь свое мнение, верить своему сердцу…
Свободные и сильные люди не нужны паукам в банке. А то ведь и стекло разобьют, и пауков передавят.
– Сколько людей у нас будет?
Иван Дмитриевич Сирко[1], один из самых уважаемых казаков, посмотрел на Степана Разина.
– Более пяти тысяч человек у нас набралось, восемьдесят две чайки пойдет.
– Изрядно.
– Да и русские пойдут, разве не так?
– И русские. Мы до Азова спустимся, а там – вдоль берега. А за нами русские корабли.
– Все на кораблях пойдут?
– Так по берегу опасно. Вот ежели Керчь захватить да Перекоп – тогда можно будет и татар гонять. Хотя, может, кто и пойдет. Я сам покамест многого не знаю.
– Хорошо ли это? Русские всегда нашей кровью за свое добро платили…
Степан сдвинул брови:
– Мне ли не знать? Сам я брата потерял, а все ж таки… сволочь – она всякой бывает. И русской, и казацкой. И у нас Дорошенко чего стоил? Всех хотел под султана прогнуть…
– И то верно. Степан, я тебя с титешного возраста знаю, еще в люльке помню… Уверен ты в царевиче? Не подведет он? Ведь ежели что – твоя голова первой полетит, не простят казаки…
Степан вздохнул:
– Верю я ему, дядько. Другому кому не поверил бы, а царевича еще сопляком помню. Воля в нем железная была – и осталась. Он своих разменивать не станет. А ежели пошлет куда – я первым пойду. Потому что верю – то не просто так будет. Хватит уже поганым топтать нашу землю! Живем ведь от набега до набега! От стычки до схватки! Все разрознены, все землю, что одеяло, на себя тянут… Хватит! Что смогу – то делать буду.
Иван медленно кивнул.
Да уж, когда Дорошенко под султана пошел, разругался с ним атаман смертно – и пошел громить негодяя, так что не понаслышке о междоусобице знал.
– Что ж, веришь ты – и я тебе поверю. Но учти, коли что – пощады и тебе не будет.
Степан кивнул. А что делать? Сейчас он все поставил на кон, либо пан – либо пропал. И пропадать не хотелось.
– Ты ж не просто так зашел, Иван Дмитрич?
– Куда как непросто. Ты погляди, что за цидулька до меня пришла.
«Цидулька» выглядела очень солидно. Лист пергамента с большой печатью, шелковым шнуром… видел Степан такие.
– Дядько, никак тебя османы уважили?
– Оне… гниды! Да ты почитай, что пишут!
Степан кивнул и развернул свиток.
– Красота!
Я, султан и владыка Блистательной Порты, сын Ибрагима, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властелинами, несравненный рыцарь, никем не победимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться.
– Сдаться ему, черту! Не много ль чести?
Иван кивнул.
– Ишь ты, никем не победимый. Не воевал, вот и не побеждали его, чего тут думать!
– И то верно. Отписать ответ да в поход собираться.
Иван хищно усмехнулся:
– Сам отписывать будешь?
Степан покачал головой:
– На такое и ответа-то достойного нет.
– Тогда отдай сюда. Мы ему отпишем!
Ответ писался при участии нескольких бочек горилки, писался настолько душевно, что некоторые выражения пришлось вымарать – боялись, как бы бумага не воспламенилась. Но и оставшихся хватило. И утром письмо полетело обратно, к султану, с заманчивыми предложениями. Казаки, грубый народ, сильно сомневались в происхождении султана и его видовой принадлежности, хотя и не знали таких определений. Зато были уверены, что он не убьет ежа голым задом, а потому не является рыцарем, тем паче – непобедимым. И предлагали ему совершить акт мужеложства со всем Запорожским войском, будучи при этом в пассивной позиции.
Одним словом, попытка наладить дипломатические отношения вторично – вдруг да отыщется еще один Дорошенко? – провалилась глубоко и с громким треском[3].