Если присмотреться к тому, как ведется хозяйство при господстве капитала, то мы увидим, прежде всего, что здесь производятся товары. Ну, что же тут замечательного? – спросит кто-нибудь. А замечательного тут то, что товар – это не просто любой продукт, а тот, который производится на рынок.
Продукт не есть товар, когда он производится для себя, для собственного употребления. Если крестьянин сеет рожь, собирает урожай, а потом молотит, смалывает зерно и печет хлеб для себя, этот хлеб вовсе не товар: он просто хлеб. Товаром он будет только тогда, когда его начнут покупать и продавать, когда, значит, он будет производиться на покупателя, на рынок: кто купит, того он и будет.
При капиталистическом строе все продукты производятся на рынок, все они становятся товарами. Каждая фабрика, завод или мастерская производит обыкновенно только один какой-нибудь продукт, и всякий поймет сразу, что здесь продукт производится не для себя. Когда владелец бюро похоронных процессий имел мастерские, где выделывались гроба, ясно было, что он эти гроба готовил не для себя и своего семейства, а на рынок. Когда фабрикант производил касторку, то, опять-таки, ясно, что даже если бы он ежедневно страдал расстройством желудка, и то он не мог бы потребить и самой маленькой доли того количества касторки, который выпускала его фабрика. Но точно так же обстоит дело при капитализме и со всеми производствами, какое ни возьми.
На пуговичной фабрике выделываются пуговицы, но эти миллионы пуговиц производятся не для того, чтобы их пришивали к жилетке пуговичного фабриканта, а для продажи. Все, что производится в капиталистическом обществе, производится на рынок; туда поступают и перчатки, и вареная колбаса, и книжки, и вакса, и машины, и водка, и хлеб, и сапоги, и ружья, – словом, все, что производится.
Товарное хозяйство обязательно предполагает частную собственность. Ремесленник и кустарь, который производит товары, владеет своей мастерской и своим инструментом; фабрикант и заводчик – своей фабрикой и заводом со всеми пристройками, машинами и прочим добром. А когда есть частная собственность и, товарное хозяйство, то всегда есть борьба за покупателя, или конкуренция между продавцами. Даже когда не было фабрикантов, заводчиков, крупных капиталистов, а были лишь одни трудовые ремесленники, то эти ремесленники вели между собой борьбу за покупателя. И кто был покрепче, покряжистее, кто имел лучшие инструменты и был ловчее, а особенно кто деньжонок поднакопил, тот всегда оказывался наверху, покупателя отбивал себе, других ремесленников разорял, сам лез в гору. Значит, мелкая трудовая собственность и основанное на ней товарное хозяйство таили в себе зародыш крупной собственности и разорение многих.
Итак, первым признаком капиталистического строя является товарное хозяйство, производящее на рынок.
Один признак товарного хозяйства еще недостаточен для капитализма. Может быть такое товарное хозяйство, когда нет никаких капиталистов: таково, например, хозяйство трудовых ремесленников. Они производят на рынок, свои продукты продают: эти их продукты являются, следовательно, товарами, а все производство – товарным производством. И тем не менее это еще не будет капиталистическое производство, а всего-навсего простое товарное производство. Чтобы простое товарное производство перешло в производство капиталистическое, нужно еще превращение средств производства (орудий, машин, зданий, земли и т. д.) в собственность немногочисленного класса богачей-капиталистов, с одной стороны, разорение большого числа самостоятельных ремесленников и крестьян и превращение их в рабочих – с другой.
Мы уже видели, что простое товарное хозяйство таит в себе зародыш разорения одних и обогащения других. Это и оправдалось на деле. Во всех странах трудовые ремесленники и мелкие хозяйчики в большей своей части разорялись. Кто был победнее, продавал в конце концов свой «инструмент», из хозяйчика превращался в человека, у которого ровно ничего нет, кроме пары рук. А те, кто был побогаче, стали еще богаче; они свои мастерские перестроили, расширили, поставили лучшие станки, а потом и машины, стали нанимать много рабочих, превратились в фабрикантов.
Мало-помалу в руках этих богачей очутилось все, что нужно для производства: фабричные здания, машины, сырье, товарные склады и магазины, дома, заводы, рудники, железные дороги, пароходы, земля, – словом, все, без чего нельзя производить. Все эти средства производства стали исключительной собственностью класса капиталистов (или, как говорят, «монополией» класса капиталистов). Кучка богатых владеет всем; громадное количество бедняков владеет только рабочими руками. Эта монополия класса капиталистов на средства производства есть второй признак капиталистического строя.
Многочисленный класс людей, которые остались без всякой собственности, превращался в наемных рабочих капитала. В самом деле, что оставалось делать разорившемуся крестьянину или ремесленнику? Либо наниматься в батраки к капиталисту-помещику, либо идти в город и там наниматься на фабрику или завод. Другого выхода не было. Так возник наемный труд, третий признак капиталистического строя.
Что же такое наемный труд? Когда раньше были крепостные или рабы, тогда каждого крепостного или раба можно было продать и купить. Люди, с кожей, волосами, ногами и руками, были частной собственностью господ. Господин запарывал на конюшне своего крепостного до смерти, точно так же, как, скажем, напившись, ломал стул или кресло. Крепостной или раб были простой вещью. У древних римлян господское добро, нужное для производства, так и делилось на «немые орудия» (вещи), «орудия полуговорящие» (рабочий скот, овцы, коровы, быки и т. д., – словом, те, кто мог мычать), и «орудия говорящие» (рабы, люди). И лопата, и бык, и раб были для господина в одинаковой степени орудием, которое он мог продать, купить, уничтожить и истребить.
При наемном труде сам человек не продается и не покупается. Продается и покупается только его рабочая сила, не сам человек, а его трудовая способность. Наемный рабочий лично свободен; фабрикант не может его выпороть на конюшне или продать своему соседу, или выменять на борзого щенка, что было возможно при крепостном праве. Рабочий сам только нанимается. По видимости выходит даже, что капиталист и рабочий как будто бы и равны: «не хочешь – не работай, никто тебя не неволит», так говорят господа фабриканты. Они даже утверждают, что кормят рабочих, дают им работу.
На самом деле, конечно, рабочие и капиталисты находятся вовсе не в одинаковых условиях. Рабочие привязаны цепью голода. Голод заставляет их наниматься, т. е. продавать свою рабочую силу. Для рабочего нет другого выхода, он выбрать ничего не может. Голыми руками «свое» производство вести нельзя; попробуй-ка без машин и инструментов лить сталь и ткать, или строить вагоны! Да даже и земля сама вся при капитализме в частных руках: остановиться негде, чтобы хозяйство вести. Свобода торговли рабочей силой, свобода для капиталиста покупать ее, «равенство» капиталиста и рабочего – все это на самом деле есть цепь голода, заставляющая трудиться на капиталиста.
Таким образом, сущность наемного труда состоит в продаже рабочей силы или в превращении рабочей силы в товар. В простом товарном хозяйстве, о котором шла речь раньше, на рынке можно было встретить молоко, хлеб, ткани, сапоги и т. д., но нельзя было встретить рабочей силы: Рабочая сила не продавалась. Ее собственник, ремесленник, имел, кроме нее, еще и домишко, и инструменты. Он сам работал, вел свое трудовое хозяйство, свою собственную рабочую силу пускал в ход в своем же хозяйстве.
Совсем иное при капитализме. Здесь тот, кто работает, не имеет средств производства; он не может употребить свою рабочую силу в своем же хозяйстве: он должен, чтобы не умереть с голоду, продать ее капиталисту. Образуется наряду с рынком, где продают хлопок, сыр или машины, также и рынок труда, где пролетарии, т. е. наемные рабочие, продают свою рабочую силу. Следовательно, от простого товарного хозяйства капиталистическое хозяйство отличается тем, что в капиталистическом хозяйстве товаром становится и сама рабочая сила. Итак, третьим признаком капиталистического строя является наемный труд.
Признаками капиталистического строя являются, следовательно, три признака: производство на рынок (товарное производство); монополизация средств производства классом капиталистов; наемный труд, т. е. труд, основанный на продаже рабочей силы.
Все эти признаки касаются вопроса, в каких отношениях друг к другу стоят люди, когда они производят продукты и распределяют их. Когда говорят «товарное хозяйство» или «производство на рынок», что это означает? Это означает, что люди трудятся друг на друга, но каждый производит в своем хозяйстве на рынок, заранее не зная, кто у него купит товар. Предположим, что у нас есть ремесленник Иванов и крестьянин Сидоров. Ремесленник Иванов несет на базар сапоги, которые он выделывает, и продает их Сидорову, а на вырученные деньги покупает у Сидорова хлеб. Иванов, когда шел на рынок, не знал, что он там встретит Сидорова, а Сидоров не знал, что он встретит там Иванова; и тот и другой просто шли на рынок. Когда Иванов купил хлеб, а Сидоров сапоги: вышло так, что Сидоров работал на Иванова, а Иванов на Сидорова, только это сразу не видно. Тут рыночная толчея скрывает от людей, что они, в сущности, работают друг на друга и друг без друга не могут жить. При товарном хозяйстве люди трудятся друг для друга, но неорганизованно и независимо друг от друга, сами не зная, насколько они друг другу нужны. При товарном производстве люди, следовательно, расставлены на особый манер, находятся в определенных отношениях друг к другу; здесь значит, идет речь об отношениях между людьми.
Когда говорят: «монополизация средств производства» или «наемный труд», тогда точно так же речь идет об отношениях между людьми. В самом деле, что означает эта «монополизация»? Она означает, что люди трудятся при таких условиях, что те, кто работает, работают на чужих средствах производства; что трудящиеся подчинены собственникам этих средств производства, т. е. капиталистам, и т. д. Словом, здесь тоже речь идет о том, в каких отношениях стоят люди друг к другу, когда они производят продукты. Эти отношения между людьми во время (в процессе) производства называются производственными отношениями.
Нетрудно видеть, что производственные отношения вовсе не всегда были одинаковы. Когда-то, очень давно, люди жили небольшими общинами, сообща, по-товарищески, работали (охотились, ловили рыбу, собирали плоды и коренья), а потом всё между собой делили. Это – одни производственные отношения. Когда было рабство, были другие производственные отношения. При капитализме – третьи, и так далее. Следовательно, бывают разные виды производственных отношений. Эти виды производственных отношений называются экономическим строением (структурой) общества или способом производства.
«Капиталистические производственные отношения», или, что то же самое, «капиталистическая структура общества», или «капиталистический способ производства»– это отношения между людьми при товарном хозяйстве, монопольном владении средствами производства со стороны кучки капиталистов и наемном труде рабочего класса.
Возникает вопрос, для чего и почему класс капиталистов нанимает рабочих. Всякий знает, что это происходит совсем не потому, что фабриканты хотят накормить голодных рабочих, а потому, что они хотят выжать из них прибыль. Из-за прибыли строит фабрикант свою фабрику, из-за прибыли нанимает рабочих, из-за прибыли нюхает повсюду, где дороже дают. Прибыль движет всеми его расчетами. В этом тоже очень любопытная черта капиталистического общества. Здесь ведь не само общество производит, что ему нужно и полезно, а класс капиталистов заставляет производить рабочих то, за что больше дают, за что можно выручить большую прибыль. Водка, напр., очень вредная вещь, и спирт можно было бы производить только для технических целей и на лекарства. Но во всем мире капиталисты производят его изо всех сил. Почему? Потому, что от спаивания народа получается большая прибыль.
Но нам нужно выяснить, как же получается эта прибыль. Для этого рассмотрим вопрос подробнее. Капиталист полу чает прибыль в виде денег тогда, когда он продал товар, производимый у него на фабрике. Сколько денег он выручит за свой товар? Это зависит от цены товара. Возникает теперь вопрос, чем эта цена определяется, почему на один товар она высокая, на другой низкая. Нетрудно заметить, что если в каком-нибудь производстве ввели новые машины и труд там стал успешнее, или, как говорят, он стал производительнее, то цена на товар падает. Наоборот, когда производство затруднено, товаров добывается мало, труд малоуспешен или малопроизводителен, тогда цена на товар повышается.
Много труда нужно обществу ухлопать в среднем на то, чтобы выделать штуку товара, – его цена стоит высоко: мало труда приходится затрачивать, – цена низкая. Количество общественного труда при средней технике (т. е. не при самых лучших и не при самых худших машинах и орудиях), затраченное на производство товара, называется ценностью (или стоимостью) этого товара. Теперь мы видим, что цена определяется ценностью. В действительности цена бывает то выше, то ниже ценности, но мы для простоты можем считать, что это одно и то же.
Теперь вспомним, что мы говорили о найме рабочих. Наем рабочих – это, продажа особого товара, имя которому – рабочая сила. Но раз рабочая сила попала в товары, то что годится для всех товаров, годится и для нее: «назвался груздем, полезай в кузов». Когда капиталист нанимает рабочего, он выплачивает ему цену его рабочей силы (или ценность ее, для простоты). Чем эта ценность определяется? Мы видели, что она у всех товаров определяется количеством труда, затраченного на нее производством. Это же годится и для рабочей силы.
Но что значит производство рабочей силы? Ведь рабочая сила не производится на фабрике: она не холст, не вакса, не машина. Как же это понять? Достаточно поглядеть на настоящую жизнь при капитализме, чтобы сообразить, в чем дело. Предположим, что рабочие только что кончили работу. Они измотались, из них выжаты все соки, они работать больше не могут. Их рабочая сила почти израсходована. Что нужно, чтобы ее восстановить? Поесть, отдохнуть, поспать, поддержать свой организм, и тем «восстановить свои силы». После этого появляется и возможность работать, способность работать, или рабочая сила. Значит, пища, одежда, жилище и т. д., – словом, потребление рабочего и есть производство рабочей силы. Но сюда входят и такие вещи, как издержки на обучение, если оно нужно, если это – особо обученные рабочие и т. д.
Все, что потребляет рабочий класс, восстанавливая свою рабочую силу, имеет ценность. Следовательно, ценность предметов потребления, а также издержки на обучение и составляют ценность рабочей силы. Разные товары имеют и разную ценность. Точно так же и разного рода рабочая сила имеет разную ценность. Рабочая сила типографа одно, чернорабочего – другое.
Теперь вернемся на фабрику. Капиталист покупает сырье, топливо для фабрики, машины, масло для их смазки и другие необходимые вещи; потом он покупает рабочую силу, «нанимает рабочих». За все он выплачивает чистоганом. Начинается производство. Рабочие работают, машины вертятся, топливо сгорает, масло расходуется, фабричное здание снашивается, рабочая сила истощается. Зато из фабрики выползает новый товар. Этот товар, как и все товары, имеет ценность.
Какова эта ценность? Во-первых, он впитал в себя ценность затраченных средств производства, то, что пошло на него – сырой материал, израсходованное топливо, сношенные части машин и т. д. Все это вошло теперь в ценность товара. Во-вторых, сюда вошел труд рабочих. Если рабочие потратили на изготовление товара 30 часов и рабочих было 30 человек, то они потратили 900 рабочих часов; полная ценность выпущенного товара будет, значит, состоять из ценности затраченных материалов (пусть, к примеру, эта ценность равняется 600 часам) и из новой ценности, которую прибавили своим трудом рабочие (900 часов), то есть она будет равна (600 + 900) = 1500 рабочих часов.
Но сколько капиталисту самому стоил этот товар? За сырье он выплатил все, то есть заплатил сумму денег, соответствующую по своей ценности 600 рабочим часам. А за рабочую силу? Заплатил ли он все 900 часов? Вот тут и кроется разгадка всего. Он заплатил, по нашему предположению, полную ценность рабочей силы за дни работы. Если 30 рабочих работало 30 часов три дня по 10 часов в день, то фабрикант им заплатил сумму, необходимую на восстановление их рабочей силы за эти дни. Какова же эта сумма? Ответ ясен: она гораздо меньше 900. Почему? Потому, что одно дело то количество труда, которое нужно для поддержания моей рабочей силы, другое дело то количество труда, которое я могу доставить. В день я могу работать 10 часов. А проесть, проносить одежды и проч. мне нужно за день предметов, ценность которых всего-навсего равна 5 часам. Значит, я могу работать больше, чем идет труда на поддержание моей рабочей силы. В нашем примере, скажем, рабочие проедают, пронашивают и т. д. за три дня предметов ценностью в 450 рабочих часов, а дают труда 900 часов – 450 часов остаются капиталисту; они и составляют источник его прибыли. В самом деле, капиталисту стоил товар, как мы видели (600 + 450) = 1050 часов, а продает он его за ценность в (600 + 900) =1 500 часов; 450 часов есть прибавочная ценность, создаваемая рабочей силой. Выходит, что половину рабочего времени (при 10-ти часовом рабочем дне 5 часов) рабочие трудятся, восстанавливая то, что они потратят на себя, а другую половину они тратят целиком на капиталиста.
Посмотрим теперь на все общество. Ведь нам неинтересно, что делает отдельный фабрикант или отдельный рабочий. Нам интересно, как устроена эта гигантская машина, имя которой – капиталистическое общество. Класс капиталистов нанимает громадный по своей численности класс рабочих. В миллионах фабричных зданий, на шахтах, в рудниках, в лесах, на полях трудятся, как муравьи, сотни миллионов рабочих. Капитал выплачивает им их заработную плату, ценность их рабочей силы, постоянно восстанавливающей эту рабочую силу для услуг капиталу. Но рабочий класс своим трудом не только оплачивает сам себя, но и создает доходы высших классов, создает прибавочную ценность. Тысячью ручейков растекается эта прибавочная ценность по карманам господствующих: часть ее идет капиталисту самому – это предпринимательская прибыль; часть идет помещику землевладельцу, часть поступает в виде налогов капиталистическому государству, часть торговцам, купцам, лавочникам, церквам, публичным домам, артистам и клоунам, писакам буржуазии и т. д. За счет этот прибавочной ценности живут все паразиты, которых разводит капиталистический строй.
Но часть прибавочной ценности капиталисты снова пускают в дело. Они присоединяют ее к своему капиталу – капитал увеличивается. Они расширяют свои предприятия. Они нанимают больше рабочих. Они ставят лучшие машины. Большее количество рабочих создает им еще большую прибавочную ценность. Капиталистические предприятия снова растут и увеличиваются. Так с каждым поворотом времени, накапливая прибавочную ценность, движется капитал все вперед и вперед.
Выжимая прибавочную ценность из рабочего класса, эксплуатируя его, капитал возрастает непрестанно в своей величине.
Теперь мы видим ясно, что такое капитал. Прежде всего это – определенная ценность, в форме ли денег, или в форме машин, сырья, фабричных зданий, или же в форме готового товара. Но эта ценность такая, которая служит для производства новой ценности, для производства прибавочной ценности. Капитал есть ценность, производящая прибавочную ценность. Капиталистическое производство есть производство прибавочной ценности.
В капиталистическом обществе машины и фабричные здания являются капиталом. Но всегда ли машины и здания являются капиталом? Конечно, нет. Если бы было товарищеское хозяйство всего общества, которое производило бы все для себя, тогда ни машины, ни сырье не были бы капиталом, потому что они не были бы средством выкачивать прибыль для кучки богачей. Значит, машины, например, становятся капиталом только тогда, когда они находятся в частной собственности класса капиталистов, когда они служат условием для эксплуатации наемного труда, для производства прибавочной ценности. Неважна здесь форма ценности: эта ценность может быть в виде золотых кружочков-монет или бумажных денег, за которые капиталист покупает средства производства и рабочую силу; эта ценность может быть в форме машин, на которых работают рабочие, или сырья, из которого они выделывают товар, или готового товара, который потом будет продан. Но раз эта ценность служит делу производства прибавочной ценности, она есть капитал.
Обыкновенно капитал постоянно сбрасывает с себя одну кожу и влезает в другую. В самом деле. Посмотрим, как совершается это переодевание.
I. Капиталист еще не купил рабочей силы и средств производства. Но он горит желанием принанять себе работников, запастись машинами, достать сырье первый сорт, угля, чтобы хватило для работы и прочего. У него на руках нет пока ничего, кроме денег. Здесь капитал выступает в его денежной оболочке.
II. С этим денежным запасцем капиталист марширует (не сам, конечно; для этого есть телефон и телеграф, сотни слуг и т. д.) на рынок. Тут происходит закупка средств производства и рабочей силы. На фабрику капиталист возвращается без денег, но с рабочими, с машинами, сырьем, топливом. Теперь все эти вещи уже не товар. Они кончили быть товаром: дальше в продажу они не идут. Денежки превратились в средства производства и рабочую силу; денежная оболочка сброшена; теперь капитал перед нами – в форме промышленного капитала.
После этого начинается работа. Двигаются машины, вертятся колеса, бегают рычажки, обливаются потом рабочие и работницы, машины снашиваются, сырье расходуется, рабочая сила исчерпывается. Тогда
III. Все это сырье, сношенные части машин, рабочая сила, в действии своем дающая труд, превращаются мало-помалу в товарные кипы. Здесь вещественная оболочка фабричных принадлежностей снова слезает с капитала, и капитал выступает в виде товарной кучи. Это – капитал в его товарной форме. Но здесь, после производства, он не только переменил свою кожуру. Он еще увеличился в своей ценности, ибо за время производства наросла прибавочная ценность.
IV. Однако капиталист заставляет производить товар не для собственного потребления, а на рынок, для продажи. То, что накопилось на его фабричном складе, должно быть продано. В начале капиталист шел на рынок, как покупатель. Теперь он должен идти, как продавец. В начале у него на руках были деньги, и он хотел получить товар (средства производства). Теперь у него на руках товар, а он хочет получить деньги. Когда его товар продается, то капитал, из своей товарной формы вновь перепрыгивает в форму денежную. Но количество денег, которое получает капиталист, отличается от того количества, которое он вначале отдавал, тем, что оно больше на всю величину прибавочной ценности.
На этом движение капитала не заканчивается. Увеличенный капитал снова пускается в ход, получает еще большее количество прибавочной ценности. Эта прибавочная ценность в известной доле присоединяется к капиталу и начинает новый круг и т. д. Капитал, как снежный ком, катится дальше и дальше, и с каждым поворотом на него налипает все большее количество прибавочной ценности. Это значит, что растет и ширится капиталистическое производство.
Так высасывает капитал прибавочную ценность из рабочего класса и распространяется повсюду. Его быстрый рост объясняется его особенными свойствами. Ведь эксплоатация одних классов другими была и раньше. Но возьмем, например, помещика при крепостном праве или рабовладельца в древности. Они сидели верхом на своих крепостных и рабах. Но всё, что те производили, они проедали, пропивали, пронашивали либо сами, либо их дворня и многочисленные приживальщики. Товарное производство было развито слабо. Продать было некуда. Значит, если бы помещик или рабовладелец заставили своих крепостных и рабов напроизводить горы хлеба, мяса, рыбы и т. д., все это у них сгнило бы. Производство здесь ограничивалось потребностями желудка помещика и его челяди. Совсем другое – при капитализме. Здесь производство ведется не ради удовлетворения потребностей, а для прибыли. Здесь производится товар, чтобы его продать, чтобы выручить, чтобы накоплять прибыль. Чем ее больше, тем лучше. Отсюда у капиталистического класса безумная погоня за прибылью. Эта жажда не знает границ. Она есть стержень, главный двигатель капиталистического производства.
Капиталистическое общество основано, как мы видели на эксплуатации рабочего класса. Кучка владеет всем; большинство рабочих не владеет ничем. Капиталисты повелевают. Рабочие повинуются. Капиталисты эксплуатируют. Рабочие эксплуатируются. Вся суть капиталистического общества и состоит в этой беспощадной, все увеличивающейся эксплуатации.
Капиталистическое производство – это действующий насос для выкачивания прибавочной ценности.
Как же держится до поры, до времени этот насос? Каким образом терпят рабочие такое положение вещей?
На этот вопрос сразу ответить трудно. Но, в общем, дело сводится к двум причинам: во-первых, к организованности и силе в руках класса капиталистов; во-вторых, к тому, что буржуазия часто владеет мозгами рабочего класса.
Самым верным средством в этом деле служит для буржуазии ее государственная организация. Во всех капиталистических странах государство есть не что иное, как хозяйский союз. Возьмем любую страну: Англию или Соединенные Штаты, Францию или Японию. Министрами, высшими чиновниками, депутатами всюду состоят те же капиталисты, помещики, заводчики, банкиры или же их верные, хорошо оплачиваемые слуги, которые преданы им не за страх, а за совесть: адвокаты, директора банков, профессора, генералы, архиереи и епископы.
Союз всех этих людей, принадлежащих к буржуазии, который охватывает всю страну целиком и держит ее в своих лапах, и называется государством. Эта организация буржуазии имеет своею целью две вещи: главная цель – это подавлять беспорядки и восстания рабочих, обеспечивать спокойное выжимание из рабочего класса прибавочной ценности, способствовать укреплению капиталистического способа производства; вторая задача – это бороться с другими такими же организациями (т. е. с другими буржуазными государствами) за дележку выжимаемой прибавочной ценности. Итак, капиталистическое государство есть хозяйский союз, обеспечивающий эксплуатацию. Интересы капитала и только интересы капитала – вот чем руководится в своей деятельности этот разбойничий союз.
Против такого взгляда на буржуазное государство можно возразить так.
Вы говорите, что государство всецело исходит из интересов капитала. Но посмотрите: во всех капиталистических странах имеются фабричные законы, которыми запрещается или ограничивается труд детей, сокращается против прежнего рабочий день и т. д.; в Германцу, например, еще при Вильгельме Втором было сравнительно недурное государственное страхование рабочих; в Англии как раз боевой буржуазный министр Ллойд-Джордж ввел тоже страхование и пенсии старикам; во всех буржуазных государствах строят больницы, лечебницы и госпитали для рабочих; сооружаются железные дороги, по которым ездят все, и богатые, и бедные; строятся водопроводы, проводится канализация в городах и т. д. Этим пользуются, все. Значит – скажут другие – государство даже в тех странах, где господствует капитал, все-таки исходит не только из интересов капитала, а также и из интересов рабочих. Оно даже иногда штрафует фабрикантов, если они нарушат фабричные законы.
Такие возражения были бы неправильны. И вот почему. Правда то, что буржуазная власть может иногда издавать законы и распоряжения, полезные и для рабочего класса. Но это делается ради интересов самой буржуазии. В самом деле. Возьмем пример с железными дорогами. По ним ездят и рабочие, поэтому они полезны и рабочим. Но строят их не ради рабочих. Купцам, фабрикантам они нужны для перевозки их товаров, для передвижения грузов, для переброски войск, для привоза рабочих и т. д. Капиталу нужны дороги – он строит, исходя из своих интересов. Они полезны и рабочим, но строят-то их не из-за этого в капиталистическом государстве. Или возьмем очистку городов, так называемое «городское благоустройство» и больницы. Здесь буржуазия заботится и о рабочих кварталах. Правда, по сравнению с буржуазными кварталами в центре городов на рабочих окраинах грязь и мерзость запустения, болезни и т. д. Но все же кое что делает и буржуазия. Почему? Да потому, что болезни и эпидемии иначе разнеслись бы по всему городу, и сама буржуазия стала бы страдать от этого. Здесь, следовательно, буржуазное государство и его городские органы исходят из интересов самой буржуазии. Или еще пример.
Во Франции за последние десятилетия рабочие научились у буржуазии искусственно сокращать деторождение: или совсем не родят детей, или родят не больше двух. Нужда среди рабочих так велика, что содержать большую семью трудно или почти невозможно. В результате всего этого народонаселение Франции почти не возрастает. Французской буржуазии стало не хватать солдат. Она завопила: «нация гибнет! немцы размножаются быстрее нас! у них солдат будет больше!». К слову сказать, даже и те, которые являлись в армию, год от году были все хуже: низкорослые, слабогрудые, малосильные. И вот буржуазия «расщедрилась»: сама стала настаивать на кое-каких улучшениях для рабочего класса, чтобы он пришел в себя и больше рожал детей. Ведь если зарезать курицу, то она не будет нести яйца.
Во всех этих примерах буржуазия сама применяет меры, полезные для рабочих, но при этом исходит из своих интересов. А бывают и другие случаи, когда эти полезные меры издаются буржуазным государством под напором рабочего класса. Таких законов гораздо больше. Почти все «фабричные законы» были, добыты таким путем, – угрозами со стороны рабочих. В Англии первое сокращение рабочего дня – до 10 часов – было достигнуто под давлением рабочих; в России первые фабричные законы царское правительство дало, напуганное рабочими волнениями и стачками. Здесь государство врагов рабочего класса, эта хозяйская организация, рассчитывает, исходя из своих интересов: «лучше уступить сегодня, чем завтра уступать вдвое больше или рисковать собственной шкурой». Точно так же, как фабрикант, уступая забастовавшим и набавляя лишний пятачок, не перестает быть фабрикантом, точно так же и буржуазное государство ни капли не перестает быть буржуазным, когда оно, под угрозой рабочих волнений выбрасывает косточку.
Капиталистическое государство есть не только самая большая и самая могущественная организация буржуазии, она в то же время есть самая сложная организация, имеющая многочисленные отделы, от которых идут щупальца во все стороны. И все это своей главной целью имеет охрану, укрепление и расширение эксплуатации рабочего класса. Против рабочего класса имеются и средства грубого принуждения, и средства духовного порабощения; они и составляют важнейшие органы капиталистического государства.
Из средств грубого принуждения необходимо отметить прежде всего армию, полицию и жандармерию, тюрьму и суд, а также их подсобные органы: шпионов, провокаторов, организации штрейкбрехеров и наемных убийц и т. д.
Армия устроена в капиталистическом государстве на особый манер. Во главе стоит офицерский корпус, «золотопогонники». Они набираются из сыновей дворян-помещиков, крупной буржуазии и отчасти интеллигенции. Это – свирепые классовые враги пролетариата, которые еще с мальчишеского возраста обучались в специальных школах (у нас в кадетских корпусах и юнкерских училищах), как бить солдатам морду, беречь «честь мундира», т. е. держать в полном рабстве солдат и делать из них пешек. Самые матерые из дворян, помещиков и крупной буржуазии – в генералах, адмиралах, при чинах, орденах и лентах.
Офицеры тоже не из бедных. Они держат в своих руках всю массу солдат. А солдат обрабатывают так, чтобы они и не спрашивали, за что им сражаться, а только «ели глазами начальство». Такая армия предназначена для усмирения рабочих в первую голову.
В России царская армия неоднократно служила средством усмирения рабочих и крестьян. При Александре II перед освобождением крестьян было много крестьянских бунтов – их усмиряла армия. В 1905 г. армия расстреливала рабочих во время восстания в Москве; она производила карательные экспедиции в Прибалтийском крае, на Кавказе, в Сибири; в 1906 – 1908 г.г. усмиряла бунты крестьян против помещиков, защищая помещичье добро, и т. д. Во время войны расстреливала рабочих в Иваново-Вознесенске и Костроме и т. д. Особенно вредными являлись везде офицеры и генералы. За границей такая же история. В Германии армия капиталистического государства тоже выступала душителем рабочих. Первое восстание матросов было подавлено армией. Восстания рабочих в Берлине, Гамбурге, Мюнхене, по всей Германии подавляются армией. Во Франции армия неоднократно расстреливала стачечников, теперь расстреливает рабочих, русских революционных солдат. В Англии только за последнее время армия несколько раз топила в крови восстания ирландских рабочих, египетских полурабов, индусов, а также громила рабочие собрания в самой Англии. В Швейцарии при каждой стачке мобилизуются пулеметчики и так называемая милиция (швейцарская армия); не раз эта милиция расстреливала пролетариев. В Соединенных Штатах Америки армия часто сжигала и сравнивала с землей целые рабочие поселки (например, во время стачки в Колорадо). Армии капиталистических государств теперь совместно душат революцию рабочих в России, Венгрии, на Балканах, в Германии, подавляют восстания по всему миру.
Капиталистическое государство, кроме обычной армии, имеет еще армию отборных мошенников и особо вышколенные войска, специально приспособленные для борьбы с рабочими. Правда, эти учреждения (например, полиция) имеют своей целью также и борьбу с воровством и защиту так называемой «личной и имущественной безопасности граждан»; но в то же время государство капиталистов держит их и для вылавливания, преследования и наказания недовольных рабочих. В России городовые были самыми надежными защитниками помещиков и царя. Особенно зверски действует во всех капиталистических государствах тайная полиция («политическая полиция», у нас звалась «охранкой») и корпус жандармов. С ними вместе работает и целый штат сыщиков, провокаторов, тайных шпионов, штрейкбрехеров и т. д.
Интересны в этом отношении приемы американской тайной полиции. Она состоит в связи с бесчисленным количеством частных или полугосударственных «бюро сыщиков». Знаменитые похождения Ната Пинкертона в действительности были походом против рабочих. Сыщики подкладывали рабочим вождям бомбы, подговаривали совершать убийства капиталистов и т. д. Эти же сыщики вербуют целые толпы штрейкбрехеров (в Америке они называются скэбами), а также отряды вооруженных громил, которые при случае убивают рабочих-забастовщиков. Нет такой гнусности, которой не совершали бы эти головорезы, состоящие на службе «демократического» государства американских капиталистов!
Суд в буржуазном государстве есть средство классовой самозащиты буржуазии; в первую голову он расправляется с теми, кто посягает на капиталистическую собственность или на капиталистический строй. Либкнехта этот суд присуждал к каторге, убийц Либкнехта оправдывал. Тюремное государственное ведомство осуществляет эту расправу, равно как и палачи буржуазного государства. Не против богатых, а против бедных направлено их острие.
Таковы отделы капиталистического государства, которые заведуют прямым грубым подавлением рабочего класса.
Из средств духовного порабощения рабочего класса, находящихся в распоряжении государства капиталистов, нужно упомянуть три главные: государственную школу, государственную церковь и государственную или поддерживаемую буржуазным государством печать.
Буржуазия отлично понимает, что одним голым насилием ей с рабочими массами не совладать. Нужно, чтобы и мозги рабочей массы были опутаны со всех сторон тонкой паутиной. Буржуазное государство смотрит на рабочих, как на рабочий скот: нужно, чтоб он, этот скот, работал, но не кусался. А потому нужно его не только стегать и стрелять, когда он кусается, но и дрессировать его, укрощать, как делают это в зверинцах специальные люди. Точно так же и государство капиталистов воспитывает таких специалистов по одурачиванию, одурманиванию и укрощению пролетариата: буржуазных учителей и профессоров, попов и епископов, буржуазных писак и газетчиков. В школе эти специалисты учат с малых лет детей повиноваться капиталу, презирать и ненавидеть «бунтовщиков», детям преподносят разные сказки про революцию и революционное движение, хвалят царей, королей и промышленников и т. д.; попы в церквах, получающие оклады от государства, приучают к заповеди «несть бо власть аще не от бога», буржуазные газеты день изо дня трубят в оба уха буржуазную ложь (рабочие газеты капиталистическое государство обыкновенно закрывает). Разве легко при таких условиях рабочему вылезти из этой трясины?.. Один немецкий империалист-разбойник писал: «нам нужны не только ноги солдат, но их ум и сердце». Буржуазное государство и стремится воспитать из рабочего класса ручное животное, которое бы работало как лошадь, приносило прибавочную ценность и вело бы себя тише воды, ниже травы.
Таким образом капиталистический строй обеспечивает себе свой ход. Движется машина эксплуатации. Из рабочего класса выжимается беспрестанно прибавочная ценность. А на страже стоит капиталистическое государство и надзирает, чтобы не было возмущения наемных рабов.
Необходимо теперь посмотреть, насколько хорошо или плохо сколочено капиталистическое, буржуазное общество. Всякая вещь тогда прочна и хороша, когда все ее части плотно пригнаны одна к другой. Возьмем часовой механизм. Он правильно и без задержек работает тогда, когда одно колесо пригнано к другому, зубчик в. зубчик.
Взглянем теперь на капиталистическое общество. Здесь мы без труда заметим, что это капиталистическое общество сколочено далеко не так прочно, как кажется. Наоборот, оно таит в себе огромные противоречия, в нем есть громадные трещины. Прежде всего, при капитализме нет организованного производства и распределения продукта, а есть «анархия производства». Что это значит? Это значит то, что каждый предприниматель капиталист (или союз капиталистов) производит товар независимо один от другого. Не то, чтобы все общество высчитывало, сколько ему чего нужно, а просто-напросто фабриканты заставляют производить с таким расчетом, чтобы получить больше прибыли и побить своих соперников на рынке. Поэтому происходит иногда то, что товара производится слишком много (речь идет, конечно, о довоенном времени), сбыть его некуда (рабочие купить не могут: у них нет достаточно денег). Тогда наступает кризис: фабрики закрываются, рабочие выбрасываются на улицу. Еще анархия производства влечет за собой борьбу на рынке: каждому хочется отбить у другого всех покупателей, переманить их, завладеть рынком. Эта борьба принимает разные формы, разный вид, начиная от борьбы двух фабрикантов и кончая мировой войной между капиталистическими государствами за раздел рынков по; всему миру. Здесь несколько составных частей капиталистического, общества не только цепляются друг за друга, но прямо сталкиваются друг с другом.
Итак, первой основной неслаженностью капитализма является, анархия производства, что проявляется в кризисах, конкуренции, войнах.
Второй основной неслаженностью капиталистического общества является его классовое строение. Ведь, по сути дела, капиталистическое общество, – это не одно, а два общества: капиталисты – раз, рабочие и беднота – два. Они находятся в постоянной, непримиримой, непрекращающейся вражде, имя которой – классовая борьба. Опять здесь мы видим, что разные части капиталистического общества не только не пригнаны одна к другой, а, наоборот, находятся между собой в непрерывном столкновении.
Сломается или не сломается капитализм? Ответ на этот вопрос зависит вот от чего. Если мы рассмотрим развитие капитализма, как он изменялся с течением времени, и найдем, что его неслаженность становится все меньше, тогда можно будет петь ему многолетие; если же, наоборот, мы обнаружим, что с течением времени отдельные части капиталистического общества должны неизбежно все сильнее и сильнее напирать одна на другую, и трещины в этом обществе будут так же неизбежно превращаться в пропасти, тогда мы можем петь ему: «со святыми упокой».
Значит, необходимо рассмотреть вопрос о развитии капитализма.
а) Борьба мелкого и крупного производства в промышленности. Крупные фабрики, которые насчитывают иногда свыше десятка тысяч рабочих, с гигантскими, чудовищными машинами, существовали не всегда. Они появлялись постепенно и выросли на костях почти совершенно погибшего ремесла и мелкой промышленности. Чтобы понять, почему это так произошло, нужно прежде всего обратить внимание на то обстоятельство, что при частной собственности и товарном хозяйстве неизбежна борьба за покупателя, конкуренция. Кто побеждает в этой борьбе? Тот, кто сумеет привлечь этого покупателя к себе и оторвать его от своего конкурента (соперника). Но привлечь покупателя к себе можно, главным образом, более дешевой ценой своих товаров). Кто же может продавать по более дешевой цене? Вот на этот-то вопрос и нужно сначала ответить. Ясно, что по более дешевой цене может продавать более крупный фабрикант, чем фабрикант мелкий или ремесленник, потому что ему самому товар стоит дешевле. Крупное производство имеет здесь массу преимуществ. Прежде всего крупное производство имеет то преимущество, что предприниматель-капиталист может поставить лучшие машины и употреблять лучшие инструменты и всякие аппараты. Ремесленник, мелкий хозяйчик едва-едва перебивается; работает он обыкновенно на ручных станках; он и думать не смеет о хороших, больших машинах; у него нет на это средств. Мелкий капиталист тоже не в состоянии ввести новейших машин. Следовательно, чем крупнее предприятие, тем совершеннее техника, тем успешнее труд, тем дешевле обходится штука товара хозяину.
При крупных заводах в Америке и Германии есть даже свои научные лаборатории, которые постоянно изобретают все новые и новые улучшения и соединяют науку с производством; эти изобретения служат секретом данного предприятия и идут на пользу только ему; при мелком производстве и ручном способе один и тот же рабочий делает почти весь продукт целиком; при машинном труде и многих рабочих один делает только одну часть, другой – другую, третий – третью и т. д. Тогда работа идет гораздо быстрее (это называется разделением труда)… Кроме того, мелким предпринимателям и ремесленникам совсем недоступен ряд отраслей производства, где можно орудовать только при помощи высокой техники: напр., постройка паровозов, броненосцев, горное дело и т. д.
Крупное производство на всем сберегает: на постройках, на машинах, на сырье, на освещении и отоплении, на рабочих руках, утилизации отбросов и т. д. В самом деле, представим себе тысячу маленьких мастерских и одну крупную фабрику, которая вырабатывает столько товара, поскольку тысяча этих мастерских; построить одно большое хорошее здание легче, чем тысячу мелких; сырья в тысяче мелких будет уходить больше (теряться, пропадать даром и т. д.); осветить и отопить одну большую фабрику легче, чем тысячу мелких домишек; убирать, подметать, сторожить, чинить и т. д. тоже легче. Словом, решительно на все в крупном производстве будет экономия, сбережение.
При покупке сырого материала и всего нужного для производства, крупное хозяйство опять в выигрыше. Оптом покупать дешевле, да и товар будет доброкачественнее; к тому же крупный фабрикант лучше знает рынок, где и как дешевле купить. Точно так же при продаже своего товара мелкое предприятие всегда в накладе. Крупный хозяин не только лучше знает, где дороже продать (он имеет для этой цели своих разъездных агентов, он ведет дела с биржей, где собираются сведения о спросе на разные товары, у него связи чуть ли не по всему свету); кроме того, он может выжидать. Если, например, цены на его товар стоят низкие, он может этот товар держать на складах, дожидаясь того времени, когда цены повысятся. Этого не может делать мелкий хозяйчик. Он живет на то, что продал. Продаст товар – и тотчас же начинает проживать полученные деньги: лишних у него нет. Поэтому он должен продавать во что бы то ни стало, иначе ему смерть. Ясно, что он от этого страшно страдает.
Наконец, крупное производство обладает еще одним преимуществом в области кредита. Крупный предприниматель, если ему экстренно нужны деньги, всегда может занять. «Солидной» фирме всегда даст взаймы любой банк и за сравнительно небольшой процент. А мелкой сошке никто почти не поверит. Если же поверит, то заломит безбожный, ростовщический процент. Так мелкий производитель легко попадает в лапы ростовщику.
Все эти преимущества крупного хозяйства объясняют нам, почему мелкое производство в капиталистическом обществе неизбежно гибнет. Крупный капитал его забивает, отбивает покупателя, разоряет, его владельца превращает в пролетария, либо босяка. Конечно, во многих случаях мелкий хозяйчик продолжает цепляться за жизнь. Он борется напряжением всех своих сил, работает сам и заставляет работать своих рабочих и семью сверх сил, но в конце концов вынужден уступить свое место капиталу. Часто можно видеть, что по внешности перед нами как будто самостоятельный хозяин, а в действительности он целиком зависит от крупного капиталиста, работает на него, шагу без него ступить не может.
Мелкий производитель часто зависит от ростовщика: только по видимости он самостоятелен, а в действительности он работает на этого паука; или от скупщика, который скупает у него товар; или от магазина, на который он работает (и здесь он самостоятелен только по видимости, а в действительности он уже превратился в наемного рабочего того капиталиста, в руках которого крупный магазин); бывает, что капиталист дает сырье, а иногда и сырье и орудия (так бывало часто с нашими кустарями); тут уж совсем ясно видно, что кустарь превратился в простой придаток к капиталу; встречаются и другие виды подчинения капиталу: около крупных предприятий иногда ютятся мелкие починочные мастерские, в таком случае они – простой винтик при фабрике – ничего больше. И тут они самостоятельны только по видимости. Иногда можно видеть, что разорившиеся мелкие хозяйчики, мелкие ремесленники, кустари, торговцы, мелкие капиталисты выбиты из одной отрасли производства и торговли, – тогда они переходят в другую, где еще крупный капитал не так силен. В особенности часто разорившиеся хозяйчики становятся мелочными торговцами, разносчиками и т. д. Так крупный капитал вытесняет шаг за шагом мелкое производство отовсюду. Растут громадные предприятия, насчитывающие тысячи, а иногда даже десятки тысяч рабочих. Крупный капитал оказывается властелином мира. Личная трудовая собственность исчезает. На ее место становится крупная капиталистическая собственность.
Примерами падения мелкого производства в России могут служить кустари. Некоторые кустари работали на своем сырье (скорняки, плетельщики корзин и т. д.) и продавали кому угодно. Затем уже кустарь начинает работать на определенного (только на одного) капиталиста (московские шляпники, игрушечники, щетинщики и т. д.). Потом он получает у своего заказчика сырье и попадает в форменную кабалу (павловские замочники, бурмакинские слесаря). Наконец, он получает от заказчика поштучно (напр., тверские гвоздари, кимрские сапожники, рогожники в Макарьеве, ножовщики в Павлове). В такую же кабалу попадали и ручные ткачи. В Англии умирающее мелкое производство получило кличку «потогонной системы», – так тяжко ему приходится. В Германии за время с 1882 г. по 1895 год число мелких предприятий уменьшилось на 8,6%, средних (от 6 до 50 рабочих) – увеличилось на 64,1%, а крупных – на 90%. С тех пор было вытеснено и значительное количество средних. В России в 1866 г. на каждую сотню работающих в хлопчатобумажной промышленности на фабриках приходилось 70 человек, работающих на дому; в 1894 – 1895 годах их приходилось уже не 70, а всего-навсего 8. В России рост крупного производства усиливался благодаря тому, что иностранный капитал организовывал сразу крупные предприятия. Уже в 1902 г. очень крупные предприятия занимали почти половину (40%) всех промышленных рабочих.
В 1903 г. фабрики, имеющие свыше 100 рабочих, составляли в Европейской России 17% всего числа фабрик и заводов и на них работало 76,6% всего числа фабрично-заводских рабочих.
Победа крупного производства во всех странах сопровождалось муками мелких производителей. Иногда целые округа и профессии почти вымирали (напр., силезские ткачи в Германии, ткачи в Индии и т. д.).
б) Борьба мелкого и крупного производства в сельском хозяйстве. Такая же борьба мелкого и крупного производства, как в – промышленности, идет при капитализме и в сельском хозяйстве. Помещик, ведущий свое хозяйство так, как капиталист свою фабрику, крупный крестьянин-кулак, средний крестьянин, деревенская беднота, сама часто подрабатывающая на стороне или у помещика либо кулака, и батраки – это все равно, что в промышленности – крупный капиталист, средний заводчик, ремесленник, кустарь, наемный рабочий. И в деревне, как в городе, крупное именье лучше поставлено, чем мелкое.
Крупный хозяин может завести хорошую технику. Сельскохозяйственные машины (электрические плуги, паровые плуги, жнейки, косилки, жнейки-сноповязалки, сеялки, молотилки, паровые молотилки и т. д.) часто совсем почти недоступны мелкому сельскому хозяину и крестьянину. Как в маленькой мастерской ремесленника нет смысла ставить дорогую машину (и купить ее не на что, да и окупаться она не будет), точно так же и крестьянин не может купить себе парового плуга, да если бы он и купил его, то он был бы ни к чему: для того, чтобы такая солидная машина окупилась, нужно много земли, а не такой клочок, где только курицу пасти можно.
Полное использование машин и орудий зависит от количества земли. Конный плуг как следует используется при куске земли в 30 гектаров (гектар 9/10 десятины); рядовая сеялка, жнейка, молотилка – при 70; паровая молотилка – при 250; паровой плуг – при 1000 гектаров. В новейшее время для. обработки земли применяют электрические машины для тех нужно тоже крупное хозяйство.
Орошение, осушение болот, дренаж (проведение глиняных труб для стока лишней воды), проведение полевых железных дорог и проч. может, большею частью, применять только крупный хозяин. Крупное хозяйство, как и в промышленности, сберегает на орудиях, материалах, рабочей силе, отоплении, освещении и т. д.
В крупном хозяйстве будет также на десятину приходиться меньше меж, меньше заборов и изгородей, меньше будет пропадать семян, которые попадают за межу.
Кроме того, крупный хозяин может нанимать агрономов и вести свое хозяйство по всем правилам.
В области торговли и кредита происходит то же, что и в промышленности: крупный хозяин знает лучше рынок, может выжидать, дешевле покупает все необходимое, умеет дороже продать. Мелкому остается одно: бороться при помощи напряжения всех сил. Этим усиленным трудом, а также уменьшением своих потребностей, недоеданием и живет, мелкое сельское хозяйство. Только так оно себя и может отстоять при господстве капитализма. Что его еще более подрывает, так это громадные налоги. Капиталистическое государство взваливает на него огромную тяжесть: стоит только вспомнить, что значили царские налоги для крестьян, – все продай, а налог заплати.