Стас прав: Москва – город чудес. Вот – проспект. Мощен не асфальтом, а плиткой. Это вам не Борзя, где осталась моя меланхолия.
Это – Арбат.
А вот и Генштаб.
Можно произнести: «русский генштаб» – царственное кладбище тайн. Для преступающего впервые порог – место деморализующее. До дрожи в коленках.
Пятачок для шабаша ведьм.
Уверен, что когда тут росли сосны с дубами, так все и было.
А вот и бронированная дверь.
Пристальнее, чем кто-либо в зале, посмотрел на меня дежурный генерал, сидевший на возвышении, точно царь на троне, – жрец, посвященный в самые страшные тайны, одного слова которого было достаточно, чтобы взлетели из шахт все ракеты, унося на континент супостата свои мегатонны.
– Это кто? – спросил он, приподнимая очки.
– Юное пополнение, Юрий Тигранович, – ответил Толстых. – Так сказать, на экскурсию: показать зал боевого управления.
– В другой раз, Боря. У меня через семь секунд доклад министру по сбитому под Сахалином «корейцу» – с ночи стоим на ушах!
Бронированная дверь бесшумно выдавила нас вместе с воздухом в коридор, оставив в памяти бледные офицерские лики на фоне пультов и табло во всю стену с четырьмя подводными крейсерами в районах боевого дежурства.
– Что за «кореец»? – осторожно поинтересовался я.
– Так… «Боинг» и двести пятьдесят пассажиров в салоне.
– И куда он упал?
– В море.
Немногословность – особая черта Бори. Наружность крестьянская. Плечи молотобойца. Не ладонь, а лапа. Предупредили заранее: здороваясь, никогда не подавай Боре ладонь. Однажды попробовал – тут же хрустнули все костяшки. С тех пор протягиваю только указательный палец. Не терпит болтовни, знает инструкции, как я первые пять страниц из «Онегина» – цитирует ямбом. На аппаратуре работает, как пианист. Тем не менее накануне приезда на экзамен генерала Назарова волнуется, потеет, бубнит – так семинарист читает молитву. На лице усердие, в глазах тоска: двенадцать лет ходит уже подполковником; заполучить третью звезду – мечта. Мечта, уверяют, неосуществимая. Даже если Боря заговорит на языке исчезнувшего африканского племени. Причина банальна. О ней знает на Центральном командном пункте любой прапор, рассказывая в курилке, как Боря, забывшись, поздоровался с генералом. От боли у того перекосило армянское личико, подломились коленки. Всем стало понятно: пока генерал не покинет сей мир, не видать Боре полковничьих эполет, как своих ушей. С тех пор начальства боится панически. И если бы оно дало месяц сроку, чтобы обучить не меня, а мартышку играть на пианино, он занудливостью ухайдокал бы и ее.
Но – научил.
– А где она стояла? – распираемый любопытством, нежно поинтересовался я, возвращая Борю мысленно в зал Центрального командного пункта.
– Кто?
– Ну аппаратура… «Вьюга», на которой я буду дежурить.
– В самом дальнем углу – под табло «Крокуса».
– А «Крокус» – это что?
Боря, поморщился:
– Система предупреждения о ракетном нападении.
– А-а…
– Кадет, тормози… Ты будешь дежурить не здесь, а в «яме»!
– Это где?
– Там, где и я – не на Арбате, а под землей, на глубине семьдесят метров. Я, Полетаев, потому здесь с тобой и торчу: жду, когда тебе оформят спецпропуск.
В учебном классе с причудливыми аппаратами, расставленными вдоль стены, вспомнив, что моя «система» дублирующая, выбрал среди них самый серенький, самый скромный – там, где кнопочек было поменьше:
– А это – не «Вьюга»?..
Боря посмотрел на меня глазами ясельной няньки.
– Послушай, пехота, ты лучше подобных вопросов в генштабе не задавай: фильтруй. Глядишь, до поры сойдешь за умного… А то, во что ты ткнул своим прокуренным пальцем, это – широкоформатный ксерокс! – И бросил на стол фолиант толщиной одного из романов яснополянского гения. «Автоматизированная система “Вьюга”. Техническое описание» было написано на обложке:
– Читай – утром проверю!
Пока я читал, в соседних кабинетах хлопали двери. Там офицеры Главного оперативного управления, елозя животами по чертежным столам, спешно готовили для пресс-конференции карту, на которой значилось: «Южнокорейский “Боинг”. Рейс KAL 007, прибытие в Сеул – 6.05». В аэропорту собралась толпа. В телевизоре, ейджики на лацканах пиджаков так и мелькали: там и засветились рожи американских разведчиков. Значит, что-то нечисто, не так! Ни в 6.06, ни в девять часов о пропавшем самолете не было никакой информации. Наконец, в десять утра министр иностранных дел Южной Кореи со ссылкой, как обычно, на Центральное разведывательное управление сообщил: «Наш “Боинг” приземлился на Сахалине. Экипаж с пассажирами находятся в безопасности!». Однако советский МИД неожиданно заявил, что корейский лайнер на Сахалине не приземлялся и советской стороне о его местонахождении ничего неизвестно. Из подслушанной болтовни генштабовских офицеров можно было понять, что где-то под Сахалином американцы совершили масштабную разведывательную вылазку, закончившуюся настоящим воздушным боем, в котором русские умудрились завалить не только пассажирский лайнер, но и несколько других самолетов. Начавшаяся «спасательная кампания», как ее окрестили, больше походила на Цусимское сражение. Количество кораблей, расположившихся на синеватой акватории Японского моря, было не сосчитать: вместе с японцами – целая флотилия США, не забывая советской. Самая грандиозная операция из когда-либо предпринятых с использованием субмарин и аппаратов, исследовавших, наверное, Марианскую впадину. «Всего лишь гуманитарная акция по спасению жертв катастрофы», – уверяли наутро газеты.
Если б вдруг не скрипнула дверь и я не услышал голос седого полковника:
– Тридцать лет в Генштабе, но не помню такого! Даже в карибский кризис было пожиже… Сколько ты, Игорек, нарисовал самолетиков?
– Америкосов?
– Ну-да!
– Четыре, – ответил майор, чертежник. – На подходе к Курилам, как докладывают пэвэошники, их догнал РС-135, разведчик, но в зону он не входил.
– Нарисуй-ка, браток, еще один «Боинг», «двухсотый». Скорее всего – «двойник» южнокорейского, и тоже разведчик. Они всегда парой летают. Там аппаратура, там весь компромат – его-то и ищут!
– А-а?..
– Рисуй, рисуй! Кто сможет проверить – он все равно на дне, а маршалу легче будет отбрехиваться. Особенно от этой корреспондентки – из «Times».
– А бабонька, согласитесь, Сан Саныч, хоть стерва, но в самом соку. Если б говорил по-английски, я б ее трахнул!
– Для этого дела, братец, английский не нужен.
Пресс-конференция Огаркова мало что прояснила. Маршал уныло водил по карте длиннющей указкой, похожей на удочку – круги концентрические. Посыпались вопросы. Рука задрожала. Пошли овальчики, похожие на яички синички. Конечно же, произнес про спланированную американцами провокацию, про «странное барражирование корейского лайнера», – все, что Сан Саныч написал для него крупными буквами на листочках. А тяжелые, как приговор, слова, что самолет был действительно сбит, лишь подлили масла в огонь, дав повод заголосить об очередном варварстве русских, о хладнокровном убийстве невинных, которое никогда не будет забыто!
– Забудете, сукины дети! – собирая в папку бумаги, многозначительно заметил Сан Саныч. – Забудете тут же, как только узнаете, что «черные ящики» с самолетов уже в Генштабе!