Аз есмь царь. История самозванства в России - читать онлайн

В 1601 году занемогший Григорий Отрепьев, причащаясь Святых Таин, открыл исповеднику свое «настоящее» имя, назвавшись сыном Ивана Грозного Дмитрием Ивановичем, который, согласно официальной версии, умер еще в 1591 году. Столь же мнимая, как и новое имя, болезнь вскоре прошла без следа. Но она стала прологом к явлению самозванчества, которое Василий Ключевский определил как «хроническую болезнь Русского государства». Развертывая его метафору, самозванчество можно назвать характерным симптомом самодержавия и нормой русской политической истории.

РЕАЛЬНОЕ, СИМВОЛИЧЕСКОЕ И ВООБРАЖАЕМОЕ

Когда в 1601 году в доме князя Адама Вишневецкого в деревушке Брагин на Волыни в Речи Посполитой серьезно заболел один слуга, он сказал пришедшему к нему исповеднику слова, приведенные здесь в качестве эпиграфа; они задали тон всем последующим признаниям подобного рода, которые звучали вплоть до начала XX века. На этом чудеса не закончились: после исповеди Бог исцелил больного. Впрочем, бытовали и иные версии откровения самозванца.

Источники той эпохи не отделяют вымысел от реальности, религиозное от земного. Если бы историк попытался отбросить вымышленные детали, встречающиеся в источниках – задача в некотором роде невыполнимая, ибо в них фантастика и реальность сплетены воедино, – решив разграничить символическое и реальное, история Московии XVI–XVII веков в его изложении предстала бы неузнаваемой. В контексте культуры той эпохи, подчинявшейся собственной логике, основанной на вере, граница, которую мы проводим сегодня между ложным и истинным, была еще не очень четкой. Все, что с нашей точки зрения принадлежит к области чудесного, было тогда реальностью, рождающей надежды, вызывающей беспорядки и бунты. Это не означает, что на веру брали всё; но даже то, что признавалось ложным, влияло на реальное, становясь инструментом в борьбе интересов. Взять хотя бы фантастические слухи, предшествовавшие выходу на сцену как самого Лжедмитрия I, так и двух десятков других самозваных «царевичей», объявившихся во время Смуты. Без мистических знаков в виде врожденных отметин на теле, свидетельствовавших о царском происхождении претендента и часто демонстрируемых во время «явления» – этим словом народ будет еще несколько веков обозначать пришествие лжецарей и чудесный характер этого события, сопоставимого с Богоявлением, – некоторые мнимые «царевичи» не имели бы шанса быть признанными населением даже в XIX столетии. Без тайны, окружавшей их уход со сцены, не возникло бы феномена лжелжецарей, то есть самозванцев, претендующих на роль недавно убиенного (лже)Дмитрия. С появления слуха о спасшемся лжецаревиче и до его ухода со сцены реальное, символическое и воображаемое соединяются в одно нерасторжимое целое.

В июне 1605 года Лжедмитрий во главе своего войска вступил в мятежную Москву, принял власть – и 21 июля был венчан на царство. Около года спустя, 15 мая 1606 года, он был убит в ходе заговора, устроенного боярином Василием Шуйским, которого вскоре провозгласили царем.

ОТ СЛУХА ДО «ЯВЛЕНИЯ»

Структура слухов о спасении царя или царевича и об их последующем выходе на сцену оставалась на протяжении всей русской истории совершенно идентичной. Она была всесторонне изучена К. В. Чистовым. Слухи Смутного времени строятся по модели, которая сохранит свою актуальность для всех последующих случаев самозванства.

Вмешательство народа. Слухи о том, что царевич Дмитрий жив, создали условия для авантюры Отрепьева. В период между смертью Ивана IV (1584) и его сына Дмитрия (1591) ходили толки об опасности отравления, которой якобы подвергался царевич, сосланный в Углич вместе с матерью по приказу царя Федора. После кончины последнего (1598) пошли разговоры о том, что Дмитрий остался жив и где-то скрывался или что Годунову удалось в свое время умертвить царевича, и если теперь Годунов не сумеет избраться царем, то попытается возвести на престол Лжедмитрия, чтобы сохранить власть. Вероятно, у истоков этих слухов стояли враждебные Годунову кланы, ведь подобные мистификации стали одним из факторов внутренней борьбы элит. Но народ подхватил их, сыграв в распространении этих слухов свою роль и выразив в них свои собственные требования. Распускаемые слухи, будь они анти- или прогодуновскими, превращали мистификацию в эффективное и доступное всем оружие. Присвоив его себе, народ обратил это оружие против царя и его элит.

Попытка устранения подлинного царевича и ее провал. По одним слухам, вместо царевича убили иного ребенка. По другим, он был спасен верными сторонниками. После убийства Лжедмитрия в его смерти тоже стали сомневаться. Якобы бояре обознались и убили другого мальчика. Этот слух предварял выход на сцену Лжедмитрия II.

От ожиданий к «явлению»: мытарства царевича. В слухах о жизни царевича с того момента, как он избежал смерти, и до того, как открыл свое имя публике, зафиксированы три момента. После бегства ребенок воспитывался своим спасителем или какой-нибудь высокородной семьей. Далее он скрывался в монастырях; в большинстве рассказов он служил там монахом. И наконец, он ждал зрелости и только тогда открывал свое «настоящее имя». Юный царевич якобы был воспитан врачом, который увез его из Углича; впоследствии он принял постриг и какое-то время находился в свите патриарха, а затем отправился в Польшу. Согласно одному источнику, он был вынужден бежать на Украину. В манифестах, распространявшихся Лжедмитрием во время похода на Москву, он объявлял, что после бегства из Углича его приютили Бельские и Щелкаловы; эти же два рода молва вскоре свяжет с лжецаревичем Петром.

Отметины на теле. В 1639 году Михаил Романов приказал схватить одного из самозваных сыновей Василия Шуйского, допросить, умертвить, отрубить ему голову, содрать с него кожу в тех местах, где находились «отметины», и отвезти все это в Москву. «Сын» Шуйского демонстрировал родимые пятна в виде крестов и звезд – «доказательства» его принадлежности к царскому роду. Издавна считалось, что родимые пятна на теле человека свидетельствуют о его особой связи со сверхъестественными силами. Демонстрация подобных знаков, свидетельствующих об отмеченности Богом, вплоть до XX века становилась одним из обязательных этапов признания претендента «истинным царем». Подобный мотив присутствует в античной истории, в Германии времен Гогенштауфенов и Габсбургов, равно как и в средневековой Франции и Англии начала XVII века. Так было и в случае с Лжедмитрием и его мнимым «сыном», казаком Иваном Вергунёнком, который между 1644 и 1646 годом, по-видимому, заплатил какой-то женщине, чтобы та каленым железом выжгла у него на теле звезду и полумесяц, призванные доказать его царское происхождение.

Роль слуг и родственников. Чтобы публично подтвердить свою легитимность, Отрепьеву нужно было получить признание Марии Федоровны Нагой, матери царевича Дмитрия. В 1591 году Борис Годунов вынудил ее постричься в монахини, а затем заточил в монастырь. Признать в Отрепьеве сына значило для нее взять верх над врагами и вернуться ко двору. Трудно представить себе более волнующее и торжественное зрелище, чем эта встреча вдовы первого русского царя, четырнадцать лет проведшей в заточении, и ее мнимого сына. Во время коронации Дмитрия присягали на верность не только ему, но и царице.

Необходимость признания поставила Лжедмитрия II в очень сложное положение, ибо множество людей своими глазами видели его предшественника. В таких условиях решающую роль в подтверждении его личности должна была сыграть Марина Мнишек, вдова Лжедмитрия I. Польские паны были заинтересованы в продолжении войны, а сопровождавшие их иезуиты не забывали о своем миссионерском долге – Рим продолжал лелеять мечту об объединении церквей. В конце концов Марина согласилась публично признать «мужа», но запросила за это высокую цену: в случае успеха ее отец должен был получить среди прочего земли на юго-западе России с четырнадцатью городами плюс триста тысяч рублей. По версии Н. И. Костомарова, иезуиты для очистки совести тайно их обвенчали. Марина, пойдя на это, обеспечила признание нового претендента, но в то же время, как будет видно ниже, предрешила свою печальную участь.

МАССОВАЯ ПОДДЕРЖКА ЛЖЕДМИТРИЯ I

Первая реакция Годунова на самозванца, настроения воевод и населения тех регионов, через которые пролегал путь Лжедмитрия, способствовали успеху последнего, превратив личную инициативу в подлинно народное движение. Получив известие о появившемся в Польше претенденте, Годунов строжайше запретил говорить о нем, и его имя шепотом передавалось из уст в уста. Произнести его вслух значило навлечь на себя кару в виде вырывания языка, сожжения на костре или насаживания на кол. Запреты и репрессии только укрепляли народ в мысли, что речь идет о настоящем царевиче.

Вместо того чтобы двигаться к Москве кратчайшей дорогой, через Смоленск, Отрепьев вторгся в Россию с юго-запада. XVI век отмечен массовой миграцией населения на юг, к еще не освоенным территориям, с перспективой обретения земель и свободы. Депопуляция центра и запада страны приняла такие масштабы, что власти встревожились и усилили политику закрепощения крестьян: последним ограничили свободу передвижения и запретили уходить от помещиков. Крестьян превращали в рабов, хотя формально подобная практика была запрещена. Однако Московии, которая постоянно прирастала новыми территориями, требовалось оседлое население на юге для защиты границ. Поэтому часть казаков, бывших крестьян, бежавших от крепостного гнета и обосновавшихся на юге, снова попала в зависимость от мелкопоместных дворян и царя. Поддержка самозванца со стороны этих слоев населения была огромной.

Его успеху способствовала и удачная мистификация со спасшимся царевичем, в которую поверили даже в окружении царя. Сам Басманов, командовавший войсками Годунова, был убежден, что они имели дело с настоящим царевичем. Борис возвел Басманова в чин думного боярина как за незаурядные военные способности, так и за скромное происхождение, не в пример боярам и князьям, окружавшим царя. Но когда в награду за победу над претендентом царь пообещал ему руку дочери, да еще Казань с Астраханью и Сибирью в придачу, Басманов нашел столь щедрым посулам единственное объяснение: раз царь так напуган, значит, его соперник действительно царевич Дмитрий. Накануне решающей битвы он вместе со всей армией и обозом перешел в лагерь Дмитрия. Он останется верен ему до конца и умрет ради него 17 мая 1606 года, когда того низвергнут.

Рядом с несколькими другими самозванцами также можно заметить бояр и князей. Династический кризис, начавшийся со смерти Федора, развязал боярам руки, и избрания царем Годунова оказалось недостаточным, чтобы их приструнить. Оставались недовольны роды, принадлежавшие к древней династии Рюриковичей: Мстиславские, Пушкины, Шуйские, Воротынские и другие, и потуги Годунова добиться неограниченной власти окончились тем, что он настроил против себя большинство боярского сословия.

На сторону лжецаревичей переходили и многочисленные мелкие дворяне, нередко разорявшиеся из‐за крупных собственников, которые забирали у них крестьян. Несколько военачальников из армии Бориса, плененных мятежниками, были помилованы в обмен на службу Дмитрию. Царские войска, расквартированные в Рыльске, были значительно сильнее войск самозванца, но люди царя не знали, что им придется противостоять мятежникам. Им сообщили, что нужно отразить вылазки польского короля. Лжедмитрию оставалось лишь подтвердить эту версию, отправив к ним поляка, который нарочно сдался в плен и «признался»: да, к Рыльску движутся польские войска численностью 40 тысяч человек. В последовавшем беспорядочном бегстве царская армия оставила врагу оружие, продовольствие, пленных и обширную территорию. Часть командного состава и многие простые солдаты влились в армию Дмитрия. В июне московское население восстало против Федора Годунова, унаследовавшего царский престол от отца. Столица сдалась «сыну Ивана IV».

ЦАРЬ УМЕР. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛЖЕЦАРЬ!

Ходили упорные слухи, что Дмитрий жив: характернейшее явление для русской истории, где почти ни один правитель (включая Ленина) не избежал «посмертной» жизни. Чем плотнее атмосфера насилия и тайны окружала кончину царя или царевича, тем упорнее были слухи о его чудесном спасении. Дмитрий погиб насильственной смертью: тело изуродовали так, что лицо было невозможно узнать; труп поволокли на Красную площадь, где над ним еще три дня продолжалось надругательство. На голову лжецаревича надели маску, тело вымазали дегтем. Публичная демонстрация мертвого тела, призванная убедить москвичей, что «царь» убит, произвела обратный эффект. Труп был обезображен до неузнаваемости: никаких доказательств, что он принадлежал свергнутому царю, не существовало. Народ чутко прислушивался к толкам о его спасении. Стали поговаривать о таинственных «явлениях», свидетельствующих о его связи с потусторонними силами, и погребение тела не смогло рассеять сомнения. Пошли слухи о том, что «мать сыра земля» отказалась принимать тело, зная, что это не Лжедмитрий. Отчаявшись, Шуйский приказал сжечь труп самозванца. Тут же распространился слух, что его тело в огне не горит. Смешав пепел с порохом, люди Шуйского зарядили ими пушку и выстрелили в сторону западной границы, откуда явился Дмитрий. Но все без толку. Народ тут же придумал свою версию событий: дегтем тело вымазали якобы для того, чтобы оно лучше сохранилось, а сжечь решили, поскольку бояре поняли, что снова ошиблись.

ФУНКЦИЯ ЛЖЕЦАРЕВИЧЕЙ В НАЧАЛЕ XVII ВЕКА

Отчасти путь Отрепьева, начиная с нищей юности и заканчивая московским престолом, нам известен. Домашний прислужник у Романовых, а затем у князя Черкасского, он принял постриг под именем Григория, а впоследствии сумел войти в окружение патриарха Иова. Позднее он отрекся от духовного сана и поступил на службу к Константину Острожскому, городскому воеводе и непримиримому врагу католиков, чей дом служил пристанищем всем антипапистам, будь то реформаты или кальвинисты, тринитарии или арианцы. Современники рисуют Лжедмитрия человеком пытливого ума и страстным любителем книг. Вероятно, сначала он примкнул к анабаптистам, потом решил отправиться в Гощу, оплот арианства. Там он обучился латинскому и польскому языкам, военному искусству и той веротерпимости, которая будет вызывать такое изумление у московитов. На момент смерти ему было всего двадцать пять лет. Он был человеком сильной воли и до конца сумел сохранять самостоятельность.

В 1607–1610 годах против Василия Шуйского выступил Лжедмитрий II. По некоторым сведениям, до указанных событий он служил учителем у православного священника, который застал его в объятиях своей жены и в наказание велел высечь плетьми. Живя в Стародубе, он первое время выдавал себя за племянника Дмитрия, утверждал, что последний не погиб и что его появление не за горами. Устав от долгих ожиданий, народ возмутился, и чтобы избежать гнева толпы, новый самозванец сам назвался Дмитрием. К Стародубу подтянулись польские, украинские и казачьи войска. Амбиции этого Лжедмитрия не соответствовали его возможностям: он оставался лишь орудием в руках разных группировок, состоявших из казаков, дворян, поляков.

Чуть больше мы знаем о жизни «царевича Петра», признавшегося под пытками, что он Илья Коровин из Мурома. Ребенком потеряв отца и мать, он рано познал нужду, покинул родной город, скитался по берегам Волги и, сделавшись казаком, сумел добиться повышения своего социального статуса. Терские казаки провозгласили его царем, рассудив, что, поднимаясь по Волге под предводительством новоиспеченного наследника, они смогут получить куда больше, чем грабя турецкие суда. Илья бывал в Москве, его городское происхождение, равно как и знание северных городов, снискали ему некоторую популярность и вне казачьей среды. И вот он оказался в роли «царевича Петра» во главе четырехтысячного казачьего войска. Представившись «сыном» царя Федора, он написал своему «дяде» Лжедмитрию, который, в свою очередь, пригласил его в Москву. Но «семье» не суждено было воссоединиться: узнав в пути о падении «дяди», «племянник» остановился в Самаре.

За исключением Лжедмитрия I всех самозванцев в Смутное время ждал быстрый крах. Илейко Муромец сдался Шуйскому, который, не сдержав слова, подверг его жестоким пыткам. Похоже, такой же участи удостоился Лжедмитрий III (некто Исидор из Пскова), попав в руки московской знати. Несколько других претендентов на престол были убиты сподвижниками или соперниками. В 1607–1608 годах ряд царевичей по собственной инициативе или по наущению толпы пытались связать себя с Лжедмитрием II. Последнего они называли своим «дядей», выдавая себя за «сыновей» царя Федора, единокровного брата царевича Дмитрия. Дядя поспешил избавиться от конкурентов, приказав повесить нескольких таких царевичей, от которых до нас дошли лишь имена – Федька, Август и др. Часть кандидатов, в их числе и Лжедмитрий II, были убиты теми же казаками, которые совсем недавно провозглашали их царевичами.

Шаткость положения самозванцев в Смутное время наводит на мысль, что они были не более чем символом, призванным легитимировать массовые движения, участники которых преследовали собственные цели. Если во время похода Отрепьева проявилась индивидуальность характера этого лженаследника, возглавившего крайне социально неоднородную коалицию, то при Лжедмитрии II роль претендента на престол значительно ослабла – и напротив, возросло значение различных сил, вовлеченных в его авантюру. В случае же «царевича Петра» эти силы уже сами диктовали ему свою волю. Быстрый переход от примата роли личности к первичности коллективных действий показывает, что разные слои населения были восприимчивы к чужим мистификациям, но в то же время способны были брать инициативу в свои руки.

КАЗАЧЬЯ ВОЛЬНИЦА

Казаки сыграли решающую роль в трех крупных восстаниях: Лжедмитрия, Разина и Пугачева. Они не были единственной силой, представляющей эти движения, но обеспечили их военной поддержкой, без которой восстания не охватили бы значительную часть территории.

Действия Лжедмитрия I вписались в давнюю традицию участия казаков в династических распрях: уже не один век узурпаторы и самозванцы из их среды оспаривали друг у друга права на молдавский престол. Находясь в зависимости от Османской империи, Молдавское княжество стало ареной столкновений между поляками, турками и казаками. С конца XV и до начала XVII века около двух десятков авантюристов с «легендарными» родословными отметились в борьбе за молдавский престол. Они пользовались поддержкой иностранных дворов и нередко вставали во главе войск, где не последнее место занимали казаки и поляки. В ответ на просьбы Порты оказывать претендентам всяческую поддержку польский двор сообщал великому визирю, что казаки – этот «неуправляемый сброд», по выражению короля Стефана Батория, который никому не хочет подчиняться. Некоторым претендентам удалось-таки взойти на молдавский престол. Местная система престолонаследия благоприятствовала появлению узурпаторов, поскольку не предусматривала права первородства и незаконнорожденные дети тоже могли притязать на трон.

В конце XVI века на южных и западных рубежах и окраинах России бушевали битвы претендентов на местные престолы, а в самой Москве постепенно складывались условия для появления первых лжецаревичей. Когда распространился слух о том, что царевич Дмитрий жив, никого не должно было удивлять, что этот Дмитрий – настоящий или подложный – «объявился» на Украине. Историк Н. И. Костомаров писал, что любой, кто назвался бы на Украине царевичем Дмитрием, мог рассчитывать на поддержку казаков. Лжедмитрий I знал, что делает, избрав Польшу и Украину местом для откровений о своем царском происхождении и сбора армии.

Феномен лжецарей зародился на территории, находящейся на пересечении путей между Османской империей, вассальными ей балканскими княжествами, Польшей и Москвой. На этом перепутье жили казаки – свободные люди, отличавшиеся крайней воинственностью, настоящий «рассадник претендентов на престол», по выражению Николае Йорга.

Смутное время закончилось в 1613 году избранием на царство первого Романова и укреплением трона. Однако это не помешало выходу на сцену новых лжецарей и лжецаревичей, история которых растянулась на века. Не будучи прямым следствием династического кризиса, вызванного смертью царя Федора, и не исчерпав себя с началом новой династии, это явление стало зеркалом самодержавия.

Так что же в системе самодержавного управления сделало принципиально возможными мистификации самозванцев? Что обусловило многократное появление двойников самодержцев? Особенность данного феномена коренится в девиациях царствования Ивана IV. С этих девиаций и нужно начать, ведь если подложный царь – противоположность и оборотная сторона царя настоящего, это не может не быть связано с той инверсией норм, которой ознаменовалось установление самодержавия и которое предшествовало появлению самозванчества.