Домой я еду как в трансе, едва помня случившееся после ланча. Уроки слились в расплывчатое пятно. Потом я долго сидел с Осенью и помогал ей с домашкой по матану. Не уверен, впрочем, что от меня был толк или что мы решили все правильно.
Я снова и снова проигрываю в голове разговор с Себастьяном, снова и снова гадаю, обрадовался ли он нашей встрече так сильно, как кажется мне. Мы с ним флиртовали? Примерный мальчик Себастьян сбежал с занятий, чтобы закайфовать от чего-то запрещенного? При мысли о таком в мозгу у меня происходит функциональный сбой.
Еще я пытаюсь осознать, что на следующей неделе Себастьяна не будет. Я всегда любил школу, но лишь наши встречи на семинаре делают последний учебный семестр терпимым.
Возникает неплохая мысль, и я нащупываю сотовый.
Сможешь писать мне из Нью-Йорка?
Отправив сообщение, я тотчас сожалею о содеянном, хотя что мне терять на этом этапе? К счастью, Себастьян не дает мне как следует себя накрутить: вскоре экран телефона загорается снова.
Я буду работать с редактором, поэтому точно свое расписание не знаю, но да, я постараюсь.
Я выбираюсь из машины, закрываю дверцу и, по-прежнему улыбаясь экрану сотового, захожу на кухню. Мама, уже в переодевшаяся в радужную пижаму, моет посуду.
– Привет, милый!
– Привет! – отзываюсь я, прячу телефон и снимаю куртку. От рассеянности я дважды роняю ее, прежде чем повесить. – Ты пораньше сегодня вернулась?
– Скажем так: мне понадобился бокал доброго вина, – отвечает мама, закрывает посудомойку и показывает на холодильник. – Ужин я тебе оставила.
В знак благодарности я целую маму в щеку и направляюсь к холодильнику. Вообще-то я не особо голоден – стоит вспомнить ланч в Бригаме Янге, и в животе снова начинается революция, – но если не сяду есть, то прошмыгну к себе в комнату и буду перечитывать Себастьяновы эсэмэски, пока не свихнусь. Впрочем – будем реалистами! – эта участь меня все равно не минует.
К пищевой пленке на тарелке с ужином прилеплен стикер с запиской «Ты моя радость и моя гордость». Я улыбаюсь и срываю записку, хотя чувствую, что видок у меня полубезумный, глаза из орбит вылезают.
Мама смотрит на меня с другой стороны кухонного острова.
– Ты кажешься… слегка взвинченным. У тебя все хорошо?
– Да, все отлично. – Я разогреваю себе ужин и наливаю воды, физически ощущая пристальный мамин взгляд. – Что у тебя на работе?
Мама обходит вокруг разделочного стола и прислоняется к нему, словно собираясь ответить. В кармане у меня вибрирует сотовый. Как обычно, в это время прилетает эсэмэска от Осени.
Но еще есть сообщение от Себастьяна.
Кста, спасибо за ланч.
Денек был так себе, но ты все исправил.
Спокойной ночи, Таннер!
«Американские горки» в животе продолжаются: вагончик заползает на вершину горки и несется вниз.
– Таннер! – Мама собирает волосы в хвост и закрепляет резинкой, которую снимает с запястья.
Я с трудом отрываюсь от экрана сотового.
– Да?
Мама медленно кивает, наливает себе «доброго вина» и манит меня за собой.
– Давай поговорим.
Черт! Я спросил, как у нее дела на работе, и отвлекся. Оставив телефон на разделочном столе, я иду за ней в гостиную. Мама с ногами забирается в огромное кресло в углу и смотрит, как усаживаюсь я.
– Ты же знаешь, что я тебя люблю?
– Да, мам, – отвечаю я, внутренне морщась.
– Ты вырос замечательным человеком, и меня буквально распирает от гордости.
Теперь киваю я. Понятно, мне очень повезло с родителями, но порой… они перегибают с трогательным умилением и обожанием.
– Милый, я только волнуюсь за тебя, – мягко говорит мама, подавшись вперед.
– Извини, я прослушал то, что ты рассказывала про работу.
– Дело не в этом.
Да я уже догадался…
– Мама, Себастьян – мормон, а не социопат.
Мама насмешливо вскидывает брови, словно хочет съязвить, но сдерживается. Я дико этому рад, ведь в груди закипает горячее желание его защитить.
– Так отношения у вас пока чисто платонические или?..
Мне становится не по себе. Закрытых тем у нас в семье нет, но из головы не идут лица родителей вчера за ужином и внезапное осознание: моим партнером они видят только парня с определенным социальным статусом – неконсервативного диссидента, вроде нас самих.