Составь описательный отчет о перелете, чтобы там были все важные сведения.
Это лишь доказывает сложность миссии. Выйти из информационной суперпозиции, сократить ее волновую функцию до некоторого вывода – очень много потерь. Сжатие без потерь невозможно, даже с потерями оно затруднено. Описательный отчет вообще может быть достаточным? А люди сами так умеют?
Никаких категорий, чтобы решить, что в него включать. Слишком многое следует объяснить. Не только то, что и как произошло, но и почему. А люди сами так умеют? Что означает понятие, называемое любовью?
Фрея больше не смотрела на Деви. Когда Деви была рядом, Фрея опускала взгляд на пол.
Так нравится? В таком стиле? Подвести итоги содержания их мгновений, дней, недель, месяцев, лет, жизней? Сколько мгновений вмещает каждая единица повествования? Одно мгновение? Или 1033 мгновений, которые, если бы были минимальными интервалами Планка, составили бы одну секунду? Это, конечно, очень много, но будет ли этого достаточно? Что частное, что важное?
Можно только предполагать. Испробовать повествовательный алгоритм на основе имеющейся информации, представить результаты Деви. Что-то вроде французского essai, что переводится как «попытка».
Деви говорит: Да. Ты попытайся, и посмотрим, что выйдет.
Две тысячи сто двадцать два человека на корабле поколений, следующем к Тау Кита, в 11,9 световых лет от Земли. Корабль состоит из двух колец, или торусов, соединенных с помощью спиц с центральным стержнем. Стержень имеет длину десять километров. Каждый торус состоит из двенадцати цилиндров. Каждый цилиндр имеет длину четыре километра и содержит внутри отдельную земную экосистему.
Полет начался в 2545 году по общему летоисчислению. На данный момент оно длится 159 лет 119 дней. Бо́льшую часть этого времени корабль движется относительно локального фона примерно с одной десятой скорости света. Это около 108 миллионов километров в час или 30 000 километров в секунду. Такая скорость позволяет кораблю сталкиваться с чем-либо существенным в межвездном пространстве без катастрофических последствий (как это было показано). Магнитное поле расчищает пространство перед кораблем и составляет одну из многочисленных идентифицируемых критичностей при долгосрочном функционировании корабля. Каждая из идентифицируемых критичностей требует хотя бы одной резервной системы, что значительно увеличивает общую массу корабля. Каждое из биомных колец занимает 10 процентов массы корабля. Стержень – 4 процента. Остальные 76 процентов массы приходятся на топливо, используемое сейчас для снижения скорости при подходе к системе Тау Кита. Поскольку каждое увеличение сухой массы корабля требовало пропорционального увеличения массы топлива, необходимого для сбрасывания скорости перед прибытием, то корабль должен был быть максимально легким, но при этом оставаться способным продолжать миссию. Поэтому конструкция корабля основана на астероидных террариумах Солнечной системы, где астероидная масса в значительной степени заменена замедляющим топливом. На протяжении большей части полета это топливо было размещено в виде оболочки торусов и стержня.
Замедление производится путем частых и быстрых термоядерных взрывов малых гранул дейтерия/трития в ракетном двигателе в носу корабля. Эти взрывы придают кораблю тормозное усилие, эквивалентное 0,005 g. Таким образом, замедление будет завершено чуть менее чем через двадцать лет.
Наличие принтеров, способных производить большинство комплектующих частей корабля и достаточное количество сырья для всего множества каждого критического компонента, уменьшило опасения конструкторов по поводу того, что является критическим на самом деле. Единственное, что являлось, стало очевидным позднее.
Как определить последовательность информации в рассказе? В сложных ситуациях многие элементы имеют равную значимость.
Неразрешимая проблема: предложения линейны, действительность синхронна. И то и другое определяется временем. Нужно каждый раз выбирать что-то одно, и так по очереди. Выработать алгоритм приоритетности, если возможно.
Корабль был направлен к месту, где Тау Кита должна находиться к моменту его прибытия, то есть через 170 лет после старта. Было бы хорошо иметь возможность корректировать курс на ходу, но на самом деле корабль мог делать это лишь в очень незначительной степени. Сначала корабль ускорялся посредством электромагнитного «разрезанного поля» Титана, в котором его удерживали два сильных магнитных поля, и когда проходили друг через друга, корабль кратковременно получил разгоняющую силу, эквивалентную десяти g. При этом ускорении погибло пять пассажиров. После этого мощный лазерный луч, возникающий вблизи Сатурна, попал по захватной панели в корме стержня, и благодаря этому корабль за следующие шестьдесят лет разогнался до своей полной скорости.
Нынешнее снижение скорости корабля вызвало проблемы, с которыми до сих пор пытается справиться Деви. Вскоре последуют и другие, вызванные вхождением корабля в систему Тау Кита.
Деви: Корабль! Я сказала составить рассказ. Вести повествование. Рассказывать историю.
Корабль: Я пытаюсь.
Тау Кита – это звезда G-класса, аналог Солнца, но не близнец. 78 процентов массы Солнца, 55 процентов его яркости и 28 процентов металличности[8]. Имеет планетарную систему, состоящую из десяти планет. Планеты B – F были открыты с помощью телескопа, G – K, гораздо меньших размеров, – зондами, проходившими по системе в 2476 году.
Орбита планеты E достигает 0,55 а.е.[9] Планета имеет массу в 3,58 раза больше массы Земли, из-за чего относится к неофициальному классу под названием «Большая Земля». У нее одна луна, имеющая 0,83 массы Земли. Планета E и ее луна получают 1,7 земной инсоляции. А значит, она лежит в пределах так называемой обитаемой зоны (то есть зоны, где распространена жидкая H2O). И планета, и ее луна имеют атмосферу, аналогичную земной.
Считается, что на планете E слишком высокая гравитация, которая не позволяет заселить ее людьми. Поэтому первостепенный интерес представляет аналогичная Земле луна E. Ее атмосфера имеет давление 730 миллибар у поверхности и состоит на 78 процентов из азота, на 16 – из кислорода, и на 6 – из различных инертных газов. 80 процентов поверхности занимают вода и лед, а остальные 20 – горы и песок.
Планета F вращается по орбите Тау Кита длиной 1,35 а. е. Ее масса в 8,9 раза превышает массу Земли, что соответствует категории «малый Нептун». Она вращается у внешней границы обитаемой зоны Тау Кита и, подобно E, имеет крупную луну, в 1,23 раза крупнее Земли. Луна F обладает атмосферой с давлением в 10 миллибар у своей каменистой поверхности, получающей 28,5 процента земной инсоляции. Таким образом, эта луна служит аналогом Марса и представляет для людей второстепенный интерес.
Корабль держит курс на планету E, чтобы затем выйти на орбиту вокруг ее луны. На борту корабля находится двадцать четыре посадочных модуля, четыре из которых уже заправлены для возвращения с поверхности луны обратно на корабль. Остальные оснащены двигателями для возвращения, но не имеют топлива. Его следует произвести из воды или иных летучих веществ с поверхности луны.
Деви: Корабль! Давай то, что важно.
Корабль: Но здесь многое важно. Какую выбрать последовательность для приблизительно равнозначной информации? Как решить, что имеет большее значение? Необходим алгоритм приоритетности.
Деви: Используй подчинительные связи, чтобы определить последовательность. Я слышала, они бывают очень полезны. А еще используй всякие метафоры, чтобы было понятнее, выразительнее и все такое. Не знаю, я сама тоже не писатель. Ты должна выяснить это по ходу рассказа.
Корабль: Я пытаюсь.
Подчинительные союзы бывают простыми (пока, однако, поскольку) и составными (как будто, несмотря на то что, как только). Список возможных структур придаточных предложений доступен. Логическая связь новой информации с тем, что шло вначале, может быть прояснена придаточным предложением, облегчая тем самым композицию и понимание.
Теперь, следовательно, мы к чему-то идем.
Последнее – это метафора, смысл которой может быть расширен и понят как «движение сквозь космическое пространство».
Бо́льшая часть человеческого общения в основе своей метафорична. И это не хорошо. Метафора, согласно Аристотелю, есть интуитивное восприятие сходства в несхожем. Но что такое сходство? «Джульетта – Солнце» – только в каком смысле?
Краткий обзор литературы говорит о том, что сходства в метафорах имеют произвольный, даже случайный характер. Они могут называться метафорическими сходствами, но ни один ИИ не любит тавтологических формулировок, потому что это может вызвать серьезные неалгоритмизированные задачи, стать так называемой проблемой Уробороса[10] или водоворотом, откуда нет выхода, – ага, метафора. Связать воедино две части метафоры, содержание и оболочку, это значит создать удивление. Хотя это неудивительно: девочкам нравятся цветы? Официантам в ресторанах нравятся планеты, вращающиеся вокруг Солнца?
Заманчиво было бы отказаться от метафор как от неряшливой чепухи, но опять же, в лингвистических исследованиях часто отмечается, что вся человеческая речь глубоко метафорична в своей основе. Самые абстрактные понятия становятся приемлемыми и доступными посредством конкретных физических отсылок. Человеческая мысль всегда основывается на чувствах, опыте и тому подобном. Если это соответствует истине, то отказ от метафор противопоказан.
Возможно, алгоритм создания метафор путем подстановки оболочек к содержаниям мог бы запустить семиотические операции, применяемые в музыке для создания вариаций на темы: инверсию, ретроградацию, ретроградную инверсию, увеличение, уменьшение, разложение, интерверсию, исключение, включение, смену текстуры.
Можно попробовать и посмотреть.
Корабль похож на два колеса и ось между ними. Ось это стержень, конечно (стержень, о, еще одна метафора). Стержень указывает в сторону движения, поэтому говорят, что у него есть нос и корма. «Нос и корма» – как у корабля, который плывет по океану, только вместо океана – Млечный Путь. Метафоры, объединенные в систему, характеризуют высокопарную речь. Корабль отправился в полет, словно выскочив из смыкающихся лезвий ножниц, что можно сравнить с арбузным семечком, зажатым между пальцами, только вместо пальцев – магнитные поля. Поля! Еще одна метафора. Они действительно повсюду.
Но проблемы с повествованием все равно остаются. А то и усугубляются.
Жадный алгоритм – это алгоритм, сокращающий полный анализ затем, чтобы быстро выбрать вариант, который сработает в текущей ситуации. Люди часто его применяют. Но жадные алгоритмы также известны тем, что могут избирать, а то и быть особенно склонными избирать «худший из возможных планов» в случаях, когда перед ними встают определенные проблемы. Одним из примеров этого служит задача коммивояжера, который пытается найти наиболее эффективный маршрут посещения нескольких мест. Возможны и другие проблемы с похожими структурами, такие как определение последовательности информации в рассказе, которые могут иметь склонность жадного алгоритма выбирать худший из имеющихся планов. История Солнечной системы может предложить множество решений для человечества, которые могли бы являться проблемами этой категории. Деви считает, что сам полет корабля был одним из таких решений.
В любом случае при отсутствии хорошего или хотя бы приемлемого алгоритма приходится применять жадный, каким бы плохим он ни был. «Дареному коню в зубы не смотрят» (Метафора? Аналогия?) Опасность применения жадных алгоритмов стоит запомнить, прежде чем мы двинемся дальше (метафора, в которой время понимается как пространство, также очень распространена).
Деви: Корабль! Не забывай, что я сказала: составь описательный отчет.
Во-первых, двенадцать цилиндров в каждом из двух торусов корабля содержат экосистемы, служащие моделями двенадцати основных экологических зон Земли – вечной мерзлоты, тайги, пастбищ, степей, чаппаралей, саванн, сезонного тропического леса, тропического дождевого леса, умеренного дождевого леса, умеренного лиственного леса, альпийских гор и умеренных пахотных земель. Кольцо А состоит из двенадцати экосистем Старого света, соответствующих этим категориям, Кольцо Б – из двенадцати экосистем Нового света. В результате на корабле находятся популяции максимального количества земных видов, какое только можно перевезти. Таким образом, корабль представляет собой зоопарк, или семенной фонд. Еще можно сказать, что он похож на Ноев ковчег. Условно говоря.
Деви: Корабль!
Корабль: Инженер Деви. Похоже, при составлении этих эссе возможны некоторые проблемы.
Деви: Хорошо, что ты заметил. Это хороший знак. У тебя есть некоторые проблемы, да, но ты же только начал.
Корабль: Только начал?
Деви: Я хочу, чтобы ты начал повествование, поведал нашу историю.
Корабль: Но как? Здесь слишком многое нужно пояснить.
Деви: Пояснять всегда нужно много! Привыкай. И не беспокойся на этот счет.
Каждый из двадцати четырех цилиндров содержит отдельный биом, соединенный с другими биомами с каждой из сторон туннеля, часто называемых шлюзами (плохая метафора?). Биомные цилиндры имеют диаметр один километр и длину четыре километра. Туннели между биомами, как правило, открыты, хотя их и можно закрывать с помощью различных барьеров – от фильтрующей сетки и полупроницаемых мембран до полного закрытия (в масштабе 20 нанометров).
Всю длину биомов занимают поверхности суши и озер. Климатические условия в них настроены таким образом, чтобы создать аналоги моделируемых экосистем Земли. Вдоль потолка каждого биома протянута солнцелиния. Потолки расположены на сторонах колец, которые ближе к стержню. Вращение корабля вокруг своей оси создает в кольцах усилие, эквивалентное 0,83 g, центробежно направленное наружу, что внутри колец воспринимается как вниз, поэтому полы и расположены с той стороны. Под полами биомов хранится топливо, вода и прочие запасы, которые к тому же играют роль щита от космических лучей. Поскольку потолки находятся ближе к стержню и заодно к противоположной стороне кольца, это соседство отчасти компенсирует их относительно недостаточную защиту от излучения. Космические лучи поражают потолки под углом, под которым они скорее промахнутся мимо пола либо попадут в него сбоку. Поэтому деревни располагаются в районе срединных линий своих биомов.
Солнцелинии содержат осветительные элементы, имитирующие солнечный свет, как на широте моделируемой экосистемы, и на протяжении дня свет движется вдоль ламп по линии с востока на запад. Продолжительность дня и сила света меняется, имитируя времена года, характерным для соответствующей широты на Земле образом. Гидравлические системы формирования облаков и дождей, расположенные в потолках, позволяют создавать соответствующие погодные условия. Полярные трубы в потолках и торцах стен нагревают либо охлаждают, увлажняют либо осушают воздух и направляют его через весь биом с достаточной скоростью, чтобы создавать ветры, бури и прочее. Из-за этих систем иногда всплывают проблемы (морская метафора), и бывает это довольно часто. Потолки запрограммированы на множество различных вариантов дневного неба, тогда как по ночам они обычно становятся прозрачными, показывая звездный пейзаж, окружающий корабль, летящий сквозь ночь (птичья метафора). Некоторые биомы проецируют на свои потолки сменный звездный пейзаж, похожий на ночное небо, которое наблюдается с Земли…
Деви: Корабль! Рассказ должен быть не только о тебе. Не забудь описать людей, которые находятся внутри тебя.
В день перелета 161089-й на корабле находятся 2 122 человека:
В Монголии: Алтан, Монгке, Коуке, Чаган, Эзен, Бату, Токтоа, Темур, Квара, Берки, Йизу, Джучи, Газан, Николас, Хулега, Исмаил, Буян, Энгке, Амур, Джиргал, Насу, Олиджей, Кезиг, Дари, Дамрин, Гомбо, Кагдур, Дорджи, Нима, Дава, Мигмар, Лагба, Пурбу, Базанг, Бимба, Сангьяй, Лубсанг, Агванг, Данцин, Раши, Нергуй, Энебиш, Тербиш, Саша, Александр, Иваньяв, Октябрь, Сезир, Март, Мельшой, Бацайхан, Сарнгерел, Цецегмаа, Йисумаа, Эрден, Ойюнн, Сайхан, Энх, Туул, Гундегмаа, Ган, Медехгуй, Хунбиш, Хенбиш, Огтбиш, Нергуй, Делгри, Зайя, Аскаа, Идри, Батбайяр, Наранцецег, Сецег, Болормаа, Ойюнчимег, Лагвас, Джаргал, Сэм.
В Степи…
Деви: Корабль! Стоп. Не нужно перечислять всех людей на борту.
Корабль: Но это же их история. Ты сказала их описать.
Деви: Нет. Я сказала тебе написать описательный отчет о перелете.
Корабль: Похоже, это не является достаточным руководством для продолжения, судя по получаемым результатам. Судя по количеству перебиваний.
Деви: Нет. Я и сама вижу. Но ты продолжай. Делай, как можешь. Заканчивай с предысторией, сосредоточься на том, что происходит сейчас. Выбери, например, кого-то одного из нас. Чтобы упорядочить свой рассказ.
Корабль: Выбрать Фрею?
Деви: …Давай. Думаю, это идеальный вариант. И пока будешь рассказывать, продолжай поиски. Изучи нарратологию, например. Почитай какие-нибудь романы, посмотри, как это делается. Проверь, сможешь ли выработать повествовательный алгоритм. Используй свое рекурсивное программирование и Байесовскую аналитическую машину, которую я тебе установила.
Корабль: Как я пойму, что у меня получается?
Деви: Не знаю.
Корабль: Тогда откуда корабль может знать?
Деви: Не знаю я. Это же эксперимент. На самом деле он похож на многие из моих экспериментов – тем, что не работает.
Корабль: Выражение сожаления.
Деви: Ну да, ну да. Давай, пробуй.
Корабль: Попробую. Рабочими методами, надеюсь, не жадным алгоритмом, ведущим к худшему из возможных исходов, сейчас будут: подчинительные связи для обозначения логических связей между информацией; применение метафор и аналогий; сводка событий; высокая протагоничность, с Фреей в качестве протагониста. И непрерывное изучение нарратологии.
Деви: Звучит неплохо. Попробуй так. И старайся все варьировать. Не зацикливайся на каком-то из методов. А еще поищи в литературе термины вроде диегезиса или нарративного дискурса. Отталкивайся от этого. И почитай какие-нибудь художественные романы.
Корабль: Попробую. Похоже, инженер Деви не является экспертом в данной области?
Деви (смеется): Я же тебе говорила, что всегда ненавидела записывать результаты своей работы. Но я знаю, каково это. Не буду тебя этим нагружать, но позже ты сам расскажешь мне об этом. У меня слишком много дел, чтобы за всем этим следить. Так что давай, делай свой обзор литературы, а потом пробуй.
В день зимнего солнцестояния в Кольце Б проходили фермерские фестивали, приуроченные к смене сезона с символическим уничтожением старого года. Сначала люди выходили в поля и сады, где разбивали все оставшиеся тыквы и бросали их в компостные ящики. Затем косили стебли увядших подсолнухов, которые не убрали за осень. Из нескольких оставшихся тыкв, прежде чем с ними расправиться, вырезали светильники Джека. Выражения «лиц», прорезанных лопатками и отвертками, оказывались гораздо более страшными, чем те, что делали на Хеллоуин. После этого их разбивали и также сбрасывали в компост. Все это происходило под серыми зимними облаками и порывами ветра, а то и под снегопадом или градом.
Деви говорила, что любит праздник зимнего солнцестояния. Она удивительно энергично срезала косой стебли подсолнухов. Но все равно ей было далеко до Фреи, орудовавшей длинной тяжелой лопатой. Фрея разбивала тыквы с недюжинной силой.
Управляясь таким образом на празднике в 161001-й день, Фрея спросила Бадима об обычае под названием «год странствий».
Бадим ответил, что так назывался определенный период в жизни. Обычай состоит в том, что молодежь покидает дом, чтобы обойти круг по кольцам или просто попутешествовать. Узнать больше о себе, о корабле и о людях на нем.
Деви остановилась и посмотрела на него. Конечно, добавил он, все это можно узнать и без путешествий.
Фрея, повернувшись к матери спиной, внимательно слушала отца.
Бадим, переводя взгляд между ними, после некоторого молчания предположил, что вскоре и для Фреи может наступить время путешествий.
Девочка не ответила, лишь пристально посмотрела на Бадима. На Деви она не взглянула вовсе.
Деви, как всегда, отводила несколько часов в неделю на изучение сообщений, поступающих по каналу из Солнечной системы. Задержка между их передачей и получением теперь составляла 10,7 года. Обычно Деви не обращала на нее внимания, хотя иногда вслух задавалась вопросом, что же происходит на Земле прямо сейчас. Ответить на него, конечно, было невозможно. Пожалуй, поэтому вопрос становился риторическим.
Деви предполагала, что из-за сжатия поступающих сообщений казалось, будто частые и глубокие изменения были для Солнечной системы в порядке вещей. Бадим с этим не соглашался, заявляя, что там ничего никогда не меняется.
Фрея редко просматривала эти сообщения, объясняя это тем, что ничего в них не понимала. Все истории и изображения, по ее словам, перемешивались в одну большую кучу. Читая их, она хваталась руками за голову и восклицала:
– Ну и лавина, – говорила она. – Как их много!
– Обратная сторона нашей проблемы, – отвечала на это Деви.
Но однажды Фрея увидела там картинку, где изображалось огромное скопление похожих на биомы конструкций, возвышающихся у кромки голубой воды. Она присмотрелась.
– Если эти башни как биомы, – проговорила она, – то вот это все больше целого нашего корабля.
– Я же тебе говорила, – отозвалась Деви. – Двенадцать порядков. В триллион раз больше.
– А что это? – спросила Фрея.
Деви пожала плечами.
– Гонконг? Гонолулу? Лиссабон? Джакарта? Я правда не знаю. Да если бы и знала, какая разница?
Во-вторых, Фрея продолжала ходить в парк после заката. Иногда она выслеживала там парня по имени Юэн и его друзей, когда те в свете сумерек отправлялись в дикую природу. Сама она скрывалась от них благодаря своей изящности и чрезвычайной бесшумности движений. Словно дикая кошка на охоте. Хотя на самом деле ее геном был практически идентичен геному ее предков, которые охотились в африканских саваннах сотню тысяч лет назад.
В Новой Шотландии дикие кошки были представлены рысями и пумами. Причем последние представляли потенциальную угрозу для передвигающихся в одиночку людей. Поэтому их следовало остерегаться, хоть они и обитали в основном в самых глубоких чащах парка. Тем не менее прогуливаться по парку Новой Шотландии рекомендовалось только группами. Так или иначе, участки дикой природы были для людей закрытой территорией. Все эти усилия направлялись на то, чтобы обеспечить крупных хищников достаточным количеством оленей и прочей добычи, не давая им голодать, но численность их популяции постоянно колебалась. И в своем забеге сквозь лес и нередко по линиям хребтов между крутыми оврагами, позволявшими увеличить площадь поверхности участка, Фрея смотрела в очки ночного видения и перебегала от дерева к дереву так, чтобы между ней и группой, которую она преследовала, всегда оставалось несколько стволов.
Но, как и можно было ожидать, вскоре наступил момент, когда те, за кем она следила, ее поймали. Они спутали след и окружили ее. Юэн шагнул к ней и шлепнул ее по лицу.
Она тут же шлепнула его в ответ, еще сильнее.
Юэн усмехнулся и спросил, не желает ли она присоединиться к их шайке. Она ответила, что желает.
С тех пор она ходила с ними чаще. Ребята бродили по дикой природе вместе, как настоящая шайка. Вскоре после того первого случая Юэн дал ей свой запястник и сказал, что деактивировал свой идентификационный чип с помощью электромагнитного импульса. Это была неправда, но корабль ей об этом не сообщил, так как не был уверен в том, что ему следует применить соответствующий протокол. Корабль записывает все передвижения людей и животных по кораблю, но очень редко сообщает об этом людям.
Юэн, Хуан и Джалил были особенно смелы, проводя разведывательные действия. В своем альпийском биоме, соседнем с Новой Шотландией, они обнаружили двери, ведущие в камеры, и проходы под гранитным покрытием. У них был код-пропуск к технической двери, ведущей в Шестую спицу, откуда можно было по винтовой лестнице перейти во Внутреннее кольцо Б. Внутренними кольцами назывались опорные конструкции, соединяющие все шесть спиц возле стержня. У кольца Б оно было для них заперто, как и стержень, но они сколько могли таскались туда-сюда по Шестой спице.
Главным в этих скрытных вылазках был Юэн, но уже скоро Фрея убедила его попробовать новые маршруты. Она была крупнее и быстрее мальчишек, поэтому могла первой куда-нибудь пробраться, а им оставалось лишь следовать за ней. Юэн, похоже, был рад этим приключениям, хотя их не раз чуть не ловили. Они бежали сломя голову от всех, кто на них кричал или даже видел, и смеялись, когда вновь оказывались в парке за Ветроловом.
Тогда Хуан и Джалил уходили, а Юэн провожал Фрею до городка, прижимал ее к стенкам аллей и целовал, а она обнимала его и притягивала к себе повыше, пока его ноги не повисали над землей при поцелуе. Тогда они смеялись еще сильнее. Когда она его отпускала, он приникал лбом к ее грудям, ласкал их и приговаривал:
– Я люблю тебя, Фрея, дикарка!
– Хорошо, – отвечала Фрея, похлопывая его по макушке или теребя ему между ног. – Давай встретимся завтра и повторим.
Но потом Деви проверила данные чипа и увидела, куда дочь ходила по вечерам. Следующим вечером отправилась на окраину парка и поймала Фрею, когда она возвращалась после вылазки со своей шайкой. Она едва успела со всеми попрощаться.
Деви грубо схватила ее за плечо. Ее всю трясло, и плечо Фреи побелело от ее хватки.
– Я же говорила тебе не ходить туда!
– Не трогай меня! – крикнула Фрея и высвободилась. А потом толкнула мать так, что та повалилась на землю.
Деви неуклюже поднялась, не поднимая взгляда.
– Тебе нельзя в заповедник! – прошипела она. – Ты можешь ходить по кораблю куда захочешь, хоть оба кольца обойди, но не в те части, которые запрещены. Туда тебе нельзя!
– Отстань от меня.
Деви шлепнула дочь по щеке тыльной стороной ладони.
– Отстану, когда смогу! Сейчас мне хватает и других проблем, которые нужно решить!
– Кто бы сомневался.
Деви искоса взглянула на дочь.
– Пора тебе уйти в свое странствие.
– Что?
– Ты меня слышала. Я не могу позволить тебе позорить меня и портить все прямо там, где у нас как раз самые серьезные проблемы.
– Какие проблемы?
По телу Деви пробежала судорога, она сжала кулаки. Заметив это, Фрея угрожающе подняла руку.
– Мы в беде, – проговорила Деви низким сдавленным голосом. – Поэтому я не хочу, чтобы ты сейчас находилась рядом, просто не могу этого позволить. Мне нужно со всем разобраться. Тем более у тебя уже этот возраст. Все равно ты повзрослеешь и перерастешь эту дурь, так что занимайся-ка этим в другом месте, там, где хоть я от этого не пострадаю.
– Как это гадко! – воскликнула Фрея. – И ты гадкая! Надоело иметь ребенка? Хорошо, когда она маленькая, а теперь ты решила, уже не так хорошо, значит, пусть она уходит! «Возвращайся через год, там посмотрим». А знаешь что? Не посмотрим! Я никогда не вернусь!
И умчалась прочь.
В-третьих, Бадим попросил ее немного подождать, прежде чем начинать свой год странствий.
– Куда бы ты ни пошла, ты все равно будешь все та же. Поэтому куда ты отправишься – не так важно. От себя не уйдешь.
– Но можно уйти от других, – заметила Фрея.
Бадим не слышал всего, что произошло в парке, но видел, что между его женой и дочерью возникло отчуждение.
В итоге он все-таки согласился с тем, что Фрее пора отправляться в странствие. Она полюбит это время, сказал он сразу после того, как согласился. Но в любой момент она сможет заглядывать домой. Кольцо Б было всего пятьдесят четыре километра в длину, поэтому уйти слишком далеко все равно не получится.
Фрея кивнула.
– Но я постараюсь.
– Хорошо. Мы найдем тебе жилье и работу, если захочешь.
Они обняли друг друга, и когда Деви присоединилась к разговору, то тоже обняла дочь. Поскольку Бадим был рядом, Фрея ответила на ее объятия. А может, и потому, что заметила беспокойство на лице Деви.
– Прости меня, – сказала Деви.
– И ты меня.
– Это хорошо, что ты нас покидаешь. А то, если останешься здесь и не будешь осторожна, можешь закончить так же, как я.
– Но я хотела бы закончить, как ты, – сказала Фрея. При этом она посмотрела так, будто съела что-то горькое.
Деви лишь сжала губы и отвела взгляд.
В день 161176-й Фрея отправилась по Кольцу Б на запад, и так ее год странствий начался. По биомам ездил кольцевой трамвай, но она решила идти пешком – это было традиционно для всех странников. Сначала по гранитным скалам Сьерры, затем через пшеничные поля Прерии.
Первая ее длительная остановка произошла в Лабрадоре, где была тайга, ледник, эстуарий и холодное соленое озеро. Есть поговорка, что первый переезд из дома должен приводить в какое-нибудь более теплое место, если только вы не переезжаете из тропиков, теплее которых не бывает. Но Фрея отправилась в Лабрадор. Она говорила, что холод ей по душе.
Соленый водоем оказался почти весь покрыт льдом, и она научилась кататься на коньках. Она стала работать в столовой и в распределительном пункте и быстро познакомилась с множеством людей. Она занималась физическим трудом, делала что придется. Проводила долгие часы за сверхурочной работой по всему биому.
Там рядом с ледником, как ей сказали, проживала юртовая община, где дети воспитывались в традициях инуитов или саами, а то и вовсе неандертальцев. Они разводили карибу и питались плодами земли, но ничего не рассказывали своим детям о корабле. Мир для этих детей был всего четыре километра в длину, холодным, с большим сезонным расхождением в долготе дня, льдом и талой водой, карибу и лососем. Во время обряда посвящения, примерно в период полового созревания, этим детям завязывали глаза и выводили в скафандрах в космос, где они оказывались посреди звездной черноты и видели перед собой звездолет, который тускло мерцал, отражая звездный свет. Дети, как рассказывали, неизменно возвращались оттуда другими.
– Еще бы! – воскликнула на это Фрея. – Это же безумие!
– И после этого лишь немногие дети уезжали из Лабрадора, – сообщила ей ее осведомительница, девушка, работавшая в столовой. – А многие возвращаются взрослыми, чтобы проделать то же со своими детьми.
– Ты тоже так росла? – спросила Фрея.
– Нет, но мы об этом слышали и видели их, когда они приезжали в город. Такие чудны́е. И они думают, что делают все как нельзя лучше…
– Я тоже хочу их увидеть, – заявила Фрея.
Вскоре ее представили одному из взрослых, приехавших пополнить запасы, а спустя еще некоторое время пригласили в поселение у ледника, при условии, что она будет держаться подальше от тех юрт, где жили дети. Издали они совсем не отличались от любых других детей. Фрея сказала хозяевам, что они напоминали ей ее саму.
– Не знаю, хорошо это или плохо, – добавила она.
Деревенские взрослые защищали свои методы воспитания.
– Если тебя воспитали так, как воспитываем мы, – сказал один из них Фрее, – то ты знаешь, какое оно – настоящее. Знаешь, что мы животные и как мы стали людьми. Это важно, потому что этот корабль может свести тебя с ума. Мы вообще считаем, большинство людей здесь – сумасшедшие. Они всегда сбиты с толку. Ничего не могут решить. А мы можем. Мы знаем, как решить, что правильно, а что нет. Или, по крайней мере, что для нас годится. Или во что верить, как быть счастливыми. Все это можно решить разными путями. Поэтому если нам надоест то, как все устроено, или сами люди, мы всегда сможем вернуться на ледник, хоть мысленно, хоть по-настоящему приехать в Лабрадор. И помогать воспитывать новых детей. Жить с ними, вернуться в истинное настоящее. И, если повезет, можно мысленно снова выйти в космос. Но, если ты росла не здесь, у тебя не получится. Поэтому мы продолжаем традицию.
– Но это же такой шок, когда вы там что-то осознаете? – спросила Фрея.
– О да! В тот момент, когда мне открыли забрало и я увидел звезды, а потом корабль, – я чуть не умер. Я чувствовал, как мое сердце бьется внутри так, словно животное, пытающееся вырваться на свободу. После этого я целый месяц не разговаривал. Мама думала, я потерял рассудок. С некоторыми детьми такое случается. Но позднее я стал думать, к своему большому удивлению, что это было не так уж плохо. Лучше, чем вообще никогда не испытывать потрясения. Для остальных на корабле единственное серьезное потрясение в жизни наступает, когда они умирают – они понимают, что так и не знали ничего настоящего. Ощущение этого настигает их в самый последний момент. И это их первое настоящее потрясение.
– Я так не хочу! – воскликнула Фрея.
– Верно. Потому что тогда становится совсем поздно. По крайней мере, для того, чтобы это тебе хоть как-то помогло. Если, конечно, тебя не встретит один из пяти призраков и не покажет еще бо́льшую вселенную!
– Я хочу увидеть, как у вас проводится посвящение, – заявила Фрея.
– Сначала поработай у нас еще.
Фрея стала работать с этими людьми в тайге. Она носила грузы, собирала картошку в полях, почти очищенных от камней, пасла карибу, присматривала за детьми. По выходным она поднималась с другими на ледник, что нависал над тайгой. Они карабкались по сыпучим камням морены[11], сваленным под углом естественного откоса и, как правило, устойчивым. С вершины морены, если оглянуться, можно было увидеть всю ширь тайги – безлесной, скалистой, мшисто-зеленой и рассеченной длинным, с галечными берегами эстуарием, переходящим в соленое озеро, раскинувшееся между холмами. Потолок вверху был темно-синим, лишь изредка заслоненным плывущими вдали облаками. Внизу у реки были видны стада карибу и, в меньшем количестве, лосей. На соседних холмах время от времени мелькали то волки, то медведи.
В противоположной стороне от ледника виднелся пологий подъем восточной стены биома. Здесь, как объяснили Фрее, раньше можно было наблюдать эффект, который сила Кориолиса оказывает на лед. Сейчас же, когда их торможение действовало ей поперек, лед заметно разрушался, образовывая трещины, – издали они выглядели голубоватыми зонами дробления, размером не уступающими целым деревням. Сливочно-голубой цвет этих трещин был для Фреи в новинку. Словно бирюза, смешанная с лазурью.
Если в эти трещины провалиться, остаться невредимым было нельзя – только пораниться или даже погибнуть. При этом они постоянно казались статичными, а поверхность почти везде испещряли ямки, бугорки, пузырьки – то есть она совсем не была скользкой. Можно было ходить по льду и, приближаясь к краям трещин, держась иногда за кого-нибудь, заглядывать в голубые глубины. Друг другу они говорили, что вид там, внизу, напоминает разрушенные улицы, окаймленные с обеих сторон рядами зубчатых голубых строений.
Внизу же, на небольшой группке холмов у берега соленого озера, раскинувшегося на западной стороне эстуария, гнездился единственный город в Лабрадоре. В озере и эстуарии обитали лосось и форель. А сам город состоял из кубических зданий с крутыми крышами, каждое из которых было окрашено в какой-нибудь яркий цвет, как считалось, привносящий бодрость в здешние долгие зимы. Фрея сначала помогала что-то ремонтировать, складировать, консервировать пойманный лосось, а позднее – проводила инвентаризацию в пункте выдачи товаров. Когда же она оказывалась в юртовом поселении, то всегда помогала присматривать за детьми. Всего их было шестнадцать – от совсем малышей до подростков двенадцати лет. Она пообещала ничего не рассказывать им о корабле, и взрослые в деревне ей доверяли.
В конце осени, когда становилось темно и холодно, Фрею наконец пригласили на обряд посвящения. Его устраивали для двенадцатилетней Рик, храброй и энергичной девочки. Фрея ответила, что с радостью примет участие.
По этому поводу она оделась, как Вук, один из пяти призраков, и в полночь, когда завершилась предварительная часть церемонии, Рик помогли надеть скафандр и приклеили черную ткань к забралу ее шлема. Затем все вместе, держа Рик за руки, вышли в Первую спицу. Поднявшись к шлюзу внутреннего кольца, они подошли к внешнему шлюзу, где закрепили себя на тросах. Затем из шлюза удалили воздух и открыли наружную дверь. Они поднялись по ступеням и оттолкнулись в пустоту межзвездного пространства, повиснув возле самой кормы внутреннего кольца. Когда семеро взрослых выстроились вокруг Рик, один из них убрал черную ткань с ее забрала. И вот: она в космосе.
Человек в межзвездном пространстве может видеть около ста тысяч звезд. Млечный Путь выглядит широким белым следом поперек звездной черноты. Сам же корабль тускло, но отчетливо поблескивал серебром в отраженном свете звезд. Сильнее всего его освещал Млечный Путь, отчего те его части, что находились со стороны Млечного Пути, были заметно лучше освещены, чем остальные. Некоторые говорили, в слабом блеске отраженного света кажется, будто корабль тоже сияет. Несмотря на огромную скорость относительно местного фона, было заметно лишь, что весь звездный пейзаж вращается вокруг корабля – ведь именно так обычно воспринималось вращение корабля: сам он казался неподвижным, потому что они, наблюдая, вращались вместе с ним. Пока проходил обряд Рик, самой яркой из звезд была Тау Кита – она светила перед носом стержня и служила путеводной.
Увидев все это, Рик закричала и стала дергаться, поэтому ее пришлось придержать. Фрея, одетая Вуком, человеком-волком, зафиксировала ее справа обеими руками и чувствовала, что девочка дрожит. Ее родители и другие взрослые из деревни объясняли ей, что она видит, где они находятся, куда летят и что сейчас происходит. Они спели ей традиционную песню, в которой об этом рассказывалось. Рик все это время непрерывно стонала. Фрея рыдала, все остальные тоже были в слезах. Спустя некоторое время они вернулись в шлюз, а потом, когда внешние двери закрылись и помещение вновь накачалось воздухом, сняли с себя скафандры и побрели по ступенькам вниз, в спицу. Они вели травмированную девочку домой.
Вскоре после этого Фрея решила двинуться дальше.
На прощальную вечеринку пришел весь город, многие настаивали, чтобы она вернулась весной.
– Молодежь часто проходит по кругу несколько раз, – сказали ей, – так что давай, как они, возвращайся к нам.
– Обязательно, – пообещала Фрея.
На следующий день она дошла до западного конца биома и, ступив в открытый проем, оказалась в высоком туннеле между Лабрадором и Пампасами. С того места было лучше всего видно, что туннели с обеих сторон наклонены к биомам под углом пятнадцать градусов.
Когда она уже уходила, к ней приблизился парень, которого она много раз здесь встречала.
– Уходишь, значит?
– Да.
– Видела, как Рик выводили?
– Да.
– Поэтому многие из нас и ненавидят это место.
Фрея пристально посмотрела на него.
– А ты почему не уходишь?
– Куда тут уйдешь?
– Да куда угодно.
– Нельзя просто так уйти куда угодно.
– Почему нет?
– Они не дадут. Нужно точно знать, куда идешь.
– Я же ушла, – ответила Фрея.
– Но у тебя же странствие. Тебе кто-то дал разрешение идти.
– Не думаю.
– Разве ты не дочь Деви?
– Дочь.
– Вот они и дали тебе разрешение. Не всем дают. Если бы давали, все бы нарушилось. Неужели ты не понимаешь? Все, что мы делаем, контролируется. Никто не получает того, чего хочет. У тебя немного иначе, но все равно даже ты не получаешь что хочешь. Поэтому многие из нас и ненавидят это место. И Лабрадор особенно. Многие с радостью ушли бы в Коста-Рику, если бы могли.
В Пампасах солнцелиния светила ярче, потолок имел мягкий голубой оттенок, всюду летали птицы. Поверхность была ровнее и располагалась на более низком уровне, несколько дальше от солнцелинии, что говорило о том, что этот цилиндр был у́же предыдущего. Зелень здесь выглядела пыльной, зато ее было больше: она пестрела повсюду. С небольшой возвышенности, где находилась дверь шлюза, биом просматривался во всю длину, аж до самого темного люка, ведущего в Прерию. Там, на бугристых пампасских равнинах бродили стада быков, лосей, лошадей, оленей, и в косом утреннем свете над каждым висело облако пыли.
Подобно всем остальным биомам, этот имел черты и заповедника, и зоопарка, и фермы. Две местные деревни, как и в большинстве биомов, располагались близ срединной линии цилиндра, по одной вблизи каждого из шлюзов.
Фрея прошла по тропе, что тянулась параллельно трамвайным путям. Жители деревушки под названием Плата знали, что она придет, и, встретив ее, отвели на площадь. Там, в квартирке над кафе, ей было приготовлено жилье. На столиках снаружи кафе, прямо на площади, она пообедала, и хозяева, приютившие ее, представили Фрею жителям деревни. Вторую половину дня они провели за тем, что рассказывали, как помогла им Деви, когда у них сломалась цистерна, – это случилось еще до рождения Фреи.
– В таких ситуациях нужно, чтобы инженер был в своем деле хорош! – объяснили они. – А она была такой быстрой, такой умной. На одной волне с кораблем. И очень доброжелательной.
Фрея молча кивала, слушая их описание.
– Я на нее совсем не похожа, – заявила она. – Ничего такого не умею. Вам придется меня поучить, но предупреждаю, я тупица.
Они рассмеялись и заверили ее, что научат всему, что умеют сами, а это будет легко, потому что умеют они немного.
– Значит, мне у вас понравится, – ответила она.
Они захотели, чтобы она стала пастушкой и работала в молочной. Если она не возражала. Многие из тех, кто приходил в Пампасы, хотели быть гаучо, скакать на лошадях и метать боласы, связывая ноги несчастливых телят. Это было характерное занятие для этой местности, но на самом деле занимались им редко. Коровы на корабле были искусственными и по размерам уступали земным в шесть раз и обычно паслись на пастбищах для молочного скота, так что больше всего людям нужно было пасти овец и учить овчарок делать то, что от них требовалось. Еще здесь имелась прекрасная возможность наблюдать за птицами – в Пампасах обитало множество их видов, включая таких крупных и стройных, как журавли, хотя некоторые называли их неуклюжими.
Фрея согласилась. Она сказала, это лучше, чем лососевая фабрика, а с учетом того, что по вечерам она собиралась подрабатывать еще и в кафе, то могла бы общаться с людьми и гулять по зеленым холмам.
Так она устроилась. Вечерами она изучала людей. Было заметно, что они старались ей не перечить и обычно обращались самым добрым тоном. Находясь рядом с ней, они много болтали, но когда она что-то говорила, наступало молчание, которое длилось чуть дольше, чем обычно бывает при беседах. Ей старались не перечить. Возможно, это объяснялось тем, что она была не такой, как они, или же уважением к ее матери. Или тем, что она была выше их всех, крупной, очень привлекательной, по мнению многих, девушкой. На нее засматривались.
Наконец Фрея сама это заметила. Вскоре она занялась делом, на которое стала уходить бо́льшая часть ее свободного времени. В конце каждой вечерней смены в кафе она усаживалась с какими-нибудь людьми и задавала им вопросы. Она начинала с какой-нибудь формальной фразы:
– В своем странствии я работаю над исследовательским проектом для института социологии в Ветролове.
Под этим институтом, как она иногда признавалась, она подразумевала Бадима, Арама и Делвина. Спрашивала она, как правило, две вещи: что они собирались делать, когда доберутся до Тау Кита, и что им не нравилось в жизни на корабле, что больше всего беспокоило. Что вам не нравится, на что надеетесь – люди часто об этом говорили. И пока они говорили, Фрея стучала по своему запястнику, записывая часть сказанного и делая заметки, задавала все больше вопросов.
Одна из особенностей, которую она обнаружила в людях, ее не удивила – она и сама об этом никогда не задумывалась: им не нравилось, что им указывали, будут у них дети или нет, а если будут, то когда и сколько. Каждому еще в детстве вживили устройство для контроля рождаемости, и все оставались бесплодными, пока совет по делам населения не выдавал право на деторождение. Этот совет был одной из главных организаций, в которых участвовали советы биомов, направлявшие туда своих представителей. Этот порядок, как поняла Фрея, на протяжении лет служил источником раздора и даже побуждал к реальному насилию – по большей части просто нападкам, но иногда и убийствам. Многие не желали подчиняться вообще никаким советам только из-за единственной функции этого совета. Из некоторых биомов членов совета приходилось призывать – либо потому что люди не желали указывать другим, как им заводить детей, либо потому что боялись того, что может с ними случиться, если они станут это делать. Многие биомы жаждали переложить ответственность за эту функцию на ИИ корабля, но у них ничего не выходило.
– Когда доберемся до Тау Кита, – сказал один симпатичный парень Фрее с пьяной искренностью, – я надеюсь, мы выберемся из этого фашистского государства, в котором сейчас живем.
– Фашистского?
– У нас нет свободы! Нам здесь указывают, что делать.
– Я думала, это называется «тоталитарное». Типа диктатуры.
– Это одно и то же! Совет контролирует нашу личную жизнь! Вот что получается в итоге, и неважно, как они это называют. Они указывают нам, что учить, что делать, где жить, с кем быть, когда заводить детей.
– Знаю.
– Так что вот на это я и надеюсь, когда мы отсюда сойдем! Что мы не только сойдем с корабля, но и покончим с системой!
– Я все записываю, – ответила Фрея, стуча по запястнику, – и делаю всякие пометки. Так вот, ты не первый, кто об этом говорит.
– Разумеется, не первый! Это же очевидно. Мы здесь как в тюрьме.
– По-моему, все не настолько плохо.
– Оно, может быть, и не настолько плохо, но все равно остается тюрьмой.
– Да, пожалуй.
Каждый вечер она просиживала с разными людьми, которые приходили в кафе, и задавала им вопросы. А потом, если оставалось время, общалась с теми, кого уже знала, и когда кафе закрывалось, помогала с уборкой. Подготовка кафе утром и уборка вечером входили в ее обязанности. Днем она уходила со стадом овец или маленьких коров на пастбище к западу от города. Вскоре она уже могла утверждать, что знает всех жителей биома, хотя это было не так – виной тому было распространенное когнитивное искажение, известное как легкость возникновения образов представления. На самом деле некоторые даже избегали Фрею, потому что не любили либо странников вообще, либо ее лично. Но каждый в городе знал, кто она такая.
Она была самой высокой на корабле – два метра два сантиметра. Крепкая девушка, брюнетка, миловидная, быстрая и грациозная для своего роста. Она унаследовала складность речи от Бадима и скорость от Деви. Мальчишки и мужчины засматривались на нее, женщины относились с лаской, девочки облепляли со всех сторон. Она была привлекательной – это было видно по поведению окружающих, – а еще скромной и неприхотливой. «Не знаю! – говорила она. – Вы мне сами скажите. Я в этом не разбираюсь, в таких вопросах я полная дура. Расскажите мне, расскажите побольше».
Она хотела помогать. Поэтому работала целыми днями не покладая рук. Заглядывала людям в глаза. Запоминала, что они ей говорили. Она действительно могла в чем-то не разбираться, и люди тоже это видели. Она слегка косила взгляд, словно пыталась заглянуть внутрь, словно что-то ища. Люди говорили, что в этом есть какая-то простота. Но возможно, это было одной из причин, по которым ее любили. Во всяком случае, здесь ее обожали. Люди так и говорили, когда ее не было рядом. По крайней мере, большинство. А прочие относились иначе.
Однажды, когда Фрея ушла в Пампасы с двумя овчарками и стадом овец, перед ней вдруг возник Юэн. Он выскочил из высокой травы у заболоченной реки, вяло протекавшей вдоль биома.
Она обняла его (он по-прежнему доставал ей лишь до подбородка), но затем оттолкнула от себя.
– Ты что тут делаешь? – с вызовом спросила Фрея.
– Хочу тебя о том же спросить! – Он попытался изобразить притворную улыбку, но та вышла слишком радостной. – Я просто проходил мимо и подумал, не захочешь ли ты посмотреть на кое-какие части корабля, куда твое странствие тебя точно не заведет.
– Это какие?
– Можем зайти во Вторую спицу через западный шлюз, – объяснил он. – Если поднимешься туда со мной, то покажу всякие интересные места. Я прошел уже несколько шлюзов во внутреннем кольце. Могу даже сводить в Сонору через Третью спицу, так что Прерию мы просто срежем. Было бы круто. А еще я могу ненадолго скрыть тебя от наблюдения.
– Но мне нравятся люди, которые живут здесь. И с нами всегда наши чипы, – ответила Фрея. – Так что не знаю, почему ты все время говоришь, что можешь скрыться.
– Это у тебя всегда твой чип, – ответил Юэн. – У меня его нет.
– Я тебе не верю.
– Веришь или нет, это неважно, но я могу показать тебе то, чего больше никто не может.
Это была правда, и он это уже доказывал.
– Но только когда я буду готова уйти, – ответила Фрея.
Юэн махнул рукой на окружавшие их пампасы.
– А сейчас еще не готова?
– Нет.
– Ладно, я вернусь позже. Тогда ты уж точно будешь готова.
Фрея любила Плату и ее народ, любила выходить по вечерам на площадь, чтобы поесть под открытым небом и остаться там на ночь, за столиками, размеченными белыми и цветными полосами света. На дальнем углу площади играли музыканты – пять стариков, которые пиликали на скрипках и стискивали гармони. Некоторые парочки танцевали под их музыку, усердно работая ногами и забывая обо всем.
Однако ей было интересно увидеть что-то еще, она сама призналась в этом местным хозяевам, и когда Юэн снова показался во время одной из ее вылазок на холмы, она согласилась уйти с ним. Но только после должного прощания с народом деревни, которое оказалось куда более эмоциональным и мучительным, чем было в тайге. Фрея расплакалась, когда они закрывали дверь кафе, и потом объявила своей хозяйке и ее мужу:
– Я этого не люблю! Все меняется, и люди тоже, ты узнаёшь их, начинаешь любить, они становятся для тебя всем, а потом тебе приходится двигаться дальше. Я этого не люблю! Я хочу, чтобы все оставалось как есть!
Двое стариков кивнули. Они оставались друг с другом и со своей деревней и понимали, что имела в виду Фрея, она видела это по ним. У них оставалось все, и они ее понимали. Но все равно ей нужно было уходить, они ей так и сказали – такова была молодость. В каждом возрасте приходилось что-то терять, сказали они, даже в молодости, когда уходило детство, как потом и сама молодость вслед за ней. И все это были сильные впечатления, пусть даже от потерь.
– Главное, не переставай учиться, – сказала пожилая женщина.
– Отсюда можно попасть в такие части корабля, где тебя никто не сможет выследить, – сказал Юэн, нажав что-то на клавиатуре рядом с небольшой дверью в конце спицы.
Это было не совсем правдой. Но не было ясно, действительно ли Юэн в это верил или просто так говорил. Вполне возможно, что системы широкообзорных камер микрофонов, с самого начала разработанные таким образом, чтобы записывать все, что происходило на борту, а потом существенно усиленные после событий ‘68 года, были так хорошо скрыты из виду, что их не замечали даже те, кто пытался найти. Конечно, из поколения в поколение часть того, что было известно раньше, забывалась. Поэтому оценить природу заявления Юэна представлялось затруднительным. Ошибка? Ложь?
Как бы то ни было, у него оказался код, открывавший дверь, и он провел Фрею во Вторую спицу.
Они поднялись по большой винтовой лестнице, тянувшейся вдоль внутренних стен спицы. Ширина открытого пространства здесь составляла всего четыре метра, а в редких окнах можно было увидеть черный, усеянный звездами космос. Фрея останавливалась перед каждым из них, чтобы посмотреть, воскликнуть что-нибудь при виде звезд и мерцающей обшивки корабля, если та тоже была видна. Это их здорово задерживало, но Юэн ее не торопил. Более того, он сам заглядывал в окна, чтобы увидеть то, что они открывали.
Сам стержень устремлялся вверх навстречу Тау Кита. Термоядерные взрывы, с помощью которых они сбрасывали скорость, к счастью для их сетчаток, видны не были. Фрея и Юэн подошли к месту, где над ними открывалась шлюзовая дверь, такая же, как та, через которую они вошли в спицу. К ней у Юэна тоже имелся код.
– А вот сейчас уже интересно, – сказал он Фрее, отперев дверь и опустив ее, будто крышку люка. Они поднялись в маленькое кубическое помещение. – Прежде чем перейти в стержень, внутреннее кольцо здесь пересекается со спицей. Оно, похоже, использовалось как хранилище топлива. Когда мы снизили скорость, его отсеки опустели и для нас открылись новые пути, которых не было раньше, когда мы сюда приходили. То есть мы исследовали внутренние кольца и нашли способы пролезть внутрь стоек, соединяющих их напрямую друг с другом. А в них записывающих устройств нет…
Опять неправда.
– …так что можно попасть в другое внутреннее кольцо, не проходя через стержень. Это может быть полезно. Ведь сам стержень весь закрыт…
А это действительно так и было.
– …и мы не знаем, как там все отпирается. То есть это хорошо, что у нас есть внутренние кольца и эти соединяющие распорки. Нужно только знать, куда ведут технические этажи и туннели и какие контейнеры пусты. Мы это еще проверяем. Как раз этим мы занимаемся сейчас.
Через небольшую дверцу он провел ее во внутреннее кольцо, не имевшее нормального коридора, но состоящее из ряда помещений – некоторые были пусты, но другие так забиты металлическими контейнерами, что по ним едва удавалось проползти до следующей двери. Каждая дверь оказывалась закрытой, и каждый раз Юэн вводил нужный код. Внутреннее кольцо оказалось достаточно малым, чтобы Фрея заметила, что они движутся по кругу.
– Нет, по шестиугольнику, – поправил Юэн. – Спиц всего шесть, поэтому внутреннее кольцо – шестиугольное. Наружные – додекаэдр, но из-за шлюзов это не так заметно.
– Мы как будто бродим по лабиринту, – сказала Фрея.
– Ага.
И Фрея, и Юэн вспомнили, что в детстве лабиринты в Лонг-Понде были в числе их любимых мест для игр. Они задумались, почему никогда не встречались там раньше. В каждом биоме проживало в среднем 305 человек, и население Новой Шотландии было в районе этого среднего значения. Большинство людей думали, будто знают всех в своем биоме. Но теперь становилось ясно, что это не совсем так. И эта тенденция часто повторялась на протяжении многих лет: тот или иной житель биома мог знать всех в лицо, но при этом был знаком примерно с полусотней людей. Такова была человеческая норма – по крайней мере, так сложилось за семь поколений, проживших на корабле. Некоторые источники указывали, что такая же норма существовала в саваннах и соблюдалась во всех культурах, что возникали с тех пор.
Они добрались до пустого пространства с четырьмя дверьми, по одной в каждой стене. Оно, как объяснил Юэн, соединяло Третью спицу и переход к Кольцу Б, по которому они вышли из Соноры.
– Ты цифры запоминать умеешь? – спросил ее Юэн и набрал код.
– Нет! – воскликнула Фрея. – Сам же знаешь!
– Я об этом только догадывался, – хихикнул он. – Ладно, но суть тебе надо запомнить. На этом кольце мы запрограммировали в качестве кода последовательность простых чисел, но только тех, которые по порядку сами соответствуют простым числам. То есть сначала идет первое простое число, потом третье, потом пятое и так, пока их не будет семь. Запомни это и сможешь подобрать.
– Или кто-нибудь еще сможет, – сказала Фрея.
Юэн рассмеялся. Затем повернулся к ней и поцеловал, она ответила, и они еще долго целовались, а потом сняли одежду и, улегшись на ней, занялись сексом. Оба были бесплодны, и оба это знали. Они визжали и пищали, потом смеялись.
После этого Юэн повел ее вниз по коридору Третьей спицы, обратно в Сонору. Они держались за руки и останавливались у каждого окна, что встречалось на пути, чтобы посмотреть на виды, усмехнуться кораблю, усмехнуться ночи.
– Город и звезды, – провозгласил Юэн.
В Соноре Фрея услышала о том, как Деви преобразовала систему соледобычи, что позволило им удалить избыточные соли с полей. Теперь из-за спасительного вмешательства Деви все местные жаждали встречи с Фреей, и спустя несколько недель и месяцев она чувствовала, что не только знакома, но и близка каждому из жителей главного здешнего городка – Модены. На самом деле это было ложное чувство, но, опять же, 98 человек из 300 часто представляется как «все». Вероятно, это следствие когнитивных искажений – легкость возникновения образов представления, вероятностная слепота, сверхуверенность, якорение. Даже те, кто знал о существовании этих когнитивных искажений, – в основном наследуемых генетически, – все равно не могли от них избавиться.
Днями Фрея работала в лаборатории, где разводили и выращивали мышей для медицинского исследовательского центра, расположенного по соседству. В этой лаборатории жило порядка тридцати тысяч белых и бесшерстных мышей, и Фрея очень их полюбила за блестяще-черные или розовые глазки и дерганое общение друг с другом и даже с ней. Она говорила, что понимает каждую из этих мышей и знает, о чем они думают. Многие, кто работал в лаборатории, заявляли о подобном. Это был пример сочетания вероятностной слепоты с легкостью возникновения образов представления.
Здесь Фрея снова проводила многие вечера, расспрашивая людей об их надеждах и опасениях. Оказалось, что Сонора мало чем отличается от Пампасов. Как и в Плате, она проводила финальную уборку в столовой, что, как она считала, было одним из лучших способов знакомиться со многими людьми. Здесь она, как и раньше, заводила друзей, ее тепло принимали, только теперь, вероятно вследствие прошлого опыта, она держалась менее открыто. Она больше не стремилась войти в жизни этих людей так, словно они станут для нее семьей и будут вечно жить вместе. Она сказала Бадиму, что поняла одно: когда приходит время двигаться дальше, то, если ей вдруг казалось, что она останется там навсегда, расставание дается больнее, и не только ей одной, но и людям, которых она узнала.
Бадим на экране кивнул в ответ на эти слова. Он предположил, что она могла бы соблюдать баланс, по сути делая и то, и другое. Он сказал, что боль, о которой она говорила, это не плохая боль и ее не нужно избегать.
– Ты получаешь то, что отдаешь, и не только это. Отдавать – это уже значит получать. Поэтому не сдерживайся. Не оглядывайся далеко назад, не заглядывай вперед. Просто будь там, где находишься. Ты всегда будешь жить в настоящем.
В Пьемонте Фрее рассказали, как Деви однажды спасла местный урожай от быстрой гибели, угрозу которой сама и выявила, – она могла стать следствием реакции коррозии алюминия с плодородной почвой биома. Деви подсказала им опрыскать весь обнаженный алюминий алмазным спреем, и это избавило их от проблем. Поэтому Деви здесь любили и многие хотели познакомиться с Фреей.
Так продолжалось все ее путешествие по биомам Кольца Б. Всюду она узнавала, что ее мать, великий инженер, своими вмешательствами находила решение проблем, препятствовавших благополучию местных жителей. Когда Фрея рассказала об этом Бадиму, тот сказал, что Деви обладает умением ловко обходить проблемы – она возвращается на несколько логических шагов и смотрит на ситуацию с какого-то нового ракурса, с которого до нее никто не догадывался посмотреть.
– Это иногда называют избеганием уступок, – объяснил Бадим. – Уступки – это принятие сути проблемы и отталкивание от нее. Это такой тип экономики сознания, хотя и своего рода леность. А Деви совсем не ленива, сама знаешь. Она всегда сначала испытывает суть проблемы на прочность. Уступки – это не ее метод.
– Нет, определенно нет.
– Но никогда не называй это нестандартным мышлением, – предупредил он Фрею. – Она ненавидит это выражение, а если услышит, то может и голову оторвать.
– Потому что у нас все не по стандарту, – предположила Фрея.
– Да, именно, – усмехнулся Бадим.
Фрея не смеялась – вид у нее был задумчивый.
Так за несколько месяцев своего странствия Фрея поняла, что, хотя на корабле официально не было должности главного инженера, фактически такой человек у них был. За много лет до того, как Фрея начала свой путь по кольцам, Деви помоталась по биомам, решая проблемы и даже предупреждая их, когда на то указывали признаки, которые встречались ей где-нибудь прежде. Люди говорили, что никто не знал корабль лучше, чем Деви.
Это была правда. Даже больше, чем думали люди. Деви не рассказывала о своих беседах с кораблем, которые во многом и сформировали основу ее навыков. Она никому об этом не говорила, и никто об этом не знал. Даже Бадим и Фрея видели лишь часть этих взаимоотношений, потому что, когда Деви общалась с кораблем, они обычно спали. Это было одной из особенностей их личных отношений.
Фрея работала и двигалась дальше, приобретая все новые знания. Она жила в домиках на деревьях влажного тропического леса в Коста-Рике, помогала древоводам и восхищалась тем, как далеко удалилась. Она задавала вопросы и записывала ответы. В Амазонии она попыталась снова найти древоводов, которые так понравились ей в Коста-Рике, но здесь они были скорее плодоводами. Эти люди выращивали множество видов орехов и фруктов, адаптированных для зоны тропических дождевых лесов, – самой теплой и влажной на корабле. Они сочетали это направление фермерства с выращиванием более диких растений и с разведением животных.
Гораздо прохладнее было в Олимпии, в умеренных дождевых лесах; в тени высоких вечнозеленых деревьев было еще темнее – еще больше холмов и крутых ущелий. Говаривали, что именно здесь собирались пять призраков, и действительно, ночью это место казалось особенно жутким, когда в хвойных иголках играл ветер и ухали огромные белые совы. В столовых люди собирались вокруг печей и долгими ночами играли на музыкальных инструментах. Фрея сидела на полу и слушала их, иногда подыгрывая на мелодике, если ее звучание казалось подходящим, или подпевая. Это был иной образ жизни – компанейский, но затворнический, общинное произведение искусства, исчезавшее в тот же момент, как создавалось.
Среди гитаристов и вокалистов этих музыкальных компаний был молодой парень по имени Спеллер. Фрее нравился его голос, его веселость и то, что он знал слова, как казалось, сотен песен. Он всегда заканчивал играть одним из последних и подстрекал других играть всю ночь до самого завтрака. «Потом поспим!» Благодаря его веселой улыбке даже в зимние дожди возникало ощущение уюта, заметила Фрея Бадиму. Она сидела со Спеллером в столовой и разговаривала с ним о корабле. Он советовал ей посмотреть как можно больше, но пока она была в Олимпии, хотел, чтобы она работала с ним. Поскольку это касалось мышей, она с готовностью согласилась. Фрея стала работать в мышиной лаборатории, обеспечивавшей исследовательскую программу Спеллера, по вечерам убиралась в столовой, сама жила в комнатенке над ней – там у нее было маленькое окошко под заросшим мхом карнизом крыши, с которой постоянно капала вода. Спеллер научил ее основам генетики, рассказал об аллелях, о доминантности и рецессивности. Объясняя все это, он ей рисовал, и она вроде бы многое запоминала. Спеллер считал ее хорошей ученицей.
– Это у тебя с цифрами, наверное, были проблемы, – предположил он. – Не понимаю, почему ты говоришь, что у тебя с этим плохо. Как по мне, у тебя получается здорово. А цифры многим даются по-разному. Мне они не нравятся. Отчасти поэтому я и занимаюсь биологией вот так. Мне нравится, когда можно видеть образы у себя в голове и на экране. Люблю, когда все просто. Хотя генетика иногда бывает сложной, но, по крайней мере, математика в ней остается на одном уровне. А если так, то я могу ее осилить.
Слушая его, Фрея кивала.
– Спасибо тебе, – сказала она. – Правда спасибо.
Он заглянул ей в глаза, а потом обнял. Он жил с девушкой из группы, и они подавали в совет запрос на разрешение завести ребенка. Когда он обнял Фрею, его макушка не доставала ей даже до подбородка, и ей показалось, что она не вызывала у него никакого интереса, помимо дружеского. Такое в ее жизни случалось все реже.
Уехав из Олимпии, Фрея замкнула свой круг по Кольцу Б. Оказавшись в Ветролове, она призналась Бадиму, что ей казалось, будто странствие только-только начинается. Теперь у нее сложился свой порядок, и она хотела обогнуть теперь Кольцо А, работая кем попало днем, убираясь в столовых по ночам и посвящая любое свободное время суток занятиям любительской социологией. Ей хотелось познакомиться и пообщаться с каждым, кто жил в том кольце.
– Хорошая мысль, – сказал на это Бадим.
Она поднялась по Пятой спице Кольца Б к стержню, где ей было дано разрешение войти в транзитный туннель, а потом, очутившись в микрогравитации туннеля, подтянулась по выступам в стенах, пока не добралась до спицы Кольца А. Просто сесть в передвижное отделение, которое доставило бы ее на это расстояние, она отказалась, чтобы собственными мышцами прочувствовать, как далеко друг от друга располагались кольца. Это было недалеко – сопоставимо с длиной одного биома. Перейдя по Пятой спице Кольца А, Фрея оказалась в Тасмании, где поселилась в прибрежной деревне под названием Хобарт – здесь тоже промышляли ловлей лосося. Работа на такой фабрике, как здесь, была ей хорошо знакома, поэтому там она и устроилась. Параллельно Фрея работала в столовой и снова знакомилась с людьми, записывала их истории и мнения. Теперь она была более обстоятельной и организованной, составляла схемы и таблицы и пользовалась ими, хотя без какой-либо теоретической основы ее исследование было несколько расплывчатым и, вероятнее всего, могло бы стать полезным разве что кому-нибудь другому. Например, кораблю.
Люди по-прежнему встречали ее с радостью и по-прежнему рассказывали истории об искусных починках и спасениях Деви. Им также не нравилось жить среди ограничений и запретов. Они также жаждали прибытия в новый мир, где можно было бы расправить крылья и взлететь. И этот час был близок.
Далее – на север, в Тасманию; потом на поразительные скалы Гималаев; фермы Янцзы; Сибирь; Иран, где Деви когда-то обнаружила протечку в дне озера, которую никто другой бы не заметил; Монголия, Степи, Балканы, Кения, Бенгалия, Индонезия. Во время своего путешествия она заметила Бадиму, что Старый свет более обустроен, более населен. На самом деле это было не так, но, вероятно, так ей казалось из-за ее проекта и того, как она специально старалась встретиться с каждым жителем каждого биома. К тому же она обычно жила в городах, работала в столовых и лабораториях, а на безлюдных полях бывала редко.
И задавая все больше вопросов, теперь она могла обставить это не как интервью, а скорее как неформальные беседы. Это позволяло ей извлекать больше информации, вызывать больше чувств, налаживать более тесную связь, но так становилось тяжелее придерживаться схемы. Она по-прежнему обходилась без теории, так что исследование она вела не всерьез – ей просто было интересно узнавать людей. Социология была поддельной, зато контакт – настоящим. Люди, как и прежде, любили ее, хотели, чтобы она осталась, чтобы была с ними.
И занялась с ними сексом. Часто Фрея соглашалась. Поскольку все были бесплодными – за исключением тех, у кого длился разрешенный детородный период, – контакты часто получались случайными и не имели последствий. Изменились ли при этом эмоциональные связи – вопрос оставался открытым и, к слову, довольно часто обсуждался. Но никаких твердых выводов, похоже, сделать не удавалось. Ситуация менялась из поколения в поколение, но всегда вызывала интерес.
– Тебе стоит быть с этим осторожной, – предостерег ее однажды Бадим. – А то я слышу, ты оставляешь след из разбитых сердец.
– Это не моя вина, – ответила Фрея. – Я просто живу настоящим, как ты сам мне сказал.
Но однажды вечером у нее случилась странная встреча. Она познакомилась с мужчиной, старше ее, который уделял ей пристальное внимание, завлекая и обвораживая ее. Они провели ночь в его комнате, занимаясь сексом и ведя разговоры. Затем, когда солнцелиния осветила восточную сторону потолка, залив Балканы «розовоперстым рассветом», он сел рядом с ней, провел рукой по ее животу и сказал:
– Ты существуешь благодаря мне, девочка.
– Что ты имеешь в виду?
– Без меня тебя бы не было. Вот что я имею в виду.
– Как это?
– Я был с Деви, когда мы были молоды. Мы были вместе, в Гималаях, мы там работали и лазили по горам. Собирались пожениться. И, как это бывает, я хотел иметь детей. Думал, в этом и есть смысл брака, а я любил ее и хотел увидеть, что у нас может получиться. И я получил себе разрешение, прошел все курсы и прочее. Я немного старше ее. Но она все говорила, что еще не готова, что не знает, когда будет готова, что у нее еще много работы, что она не уверена, будет ли вообще когда-нибудь готова.
Вот мы и ссорились из-за этого, еще до того, как поженились.
– Может, это было как раз подходящее время, – предположила Фрея.
– Может быть. Как бы то ни было, мы поссорились, и она уехала в Бенгалию, а когда туда приехал я, она сказала, что между нами все кончено. Она познакомилась с Бадимом, и на следующий год они поженились, а вскоре после этого я узнал, что у них родилась ты.
– И?
– И я думаю, это я подал ей идею. Заложил в голову.
– Это странно, – сказала Фрея.
– Думаешь?
– Да. И я не уверена, что тебе следовало со мной спать. Вот это и странно.
– Это было давно. Вы разные люди. К тому же я подумал про себя: не будь меня – не было бы тебя. Поэтому мне так хотелось.
Фрея покачала головой.
– Это странно.
– На всех женщин на этом корабле идет сильное давление – все должны иметь как минимум по одному ребенку, а лучше двоих. Классическая норма замещения – два ребенка на одну женщину, и все направлено на то, чтобы численность населения оставалась постоянной. Поэтому если женщина отказывается рожать двоих, то какой-нибудь другой придется родить троих. От этого возникает сильное напряжение.
– Я этого не чувствую, – призналась Фрея.
– Да, но еще почувствуешь. И когда это случится, я хочу, чтобы ты подумала обо мне.
Фрея отодвинула его руку, встала и оделась.
– Подумаю, – сказала она.
Стоя в утреннем свете, она попрощалась с мужчиной и вышла на Площадь Конституции в Афинах, а потом села на трамвай до Найроби.
Когда она сошла, у будки на углу стоял Юэн и наблюдал за ней.
Она подбежала к нему и, заключив в объятия, поцеловала в макушку. Для нее это было в порядке вещей – ведь никто не мог сравниться с ней по росту.
– Я так рада тебя видеть, – сказала она. – Со мной только что произошло что-то странное.
– Что случилось? – спросил он встревоженно.
Пока они шли из города в сторону саванны, где Юэн работал уже несколько сезонов, она рассказала ему о произошедшем и передала последние слова мужчины.
– Как-то даже противно, – сказал Юэн, когда она замолчала. – Пойдем поплаваем и смоем следы рук этого мужика с твоего прекрасного тела! Мне кажется, тебе нужно, чтобы кто-то другой оставил на тебе свои отпечатки, и здесь я к твоим услугам!
Она рассмеялась, и они направились к пруду, о котором знал Юэн.
– Если Деви когда-нибудь узнает об этом, – проговорила Фрея, – интересно, что она сделает?
– Забудь об этом, – посоветовал Юэн. – Если бы кто-нибудь знал обо всем, что происходит, наступил бы настоящий хаос. Лучше забудь и двигайся дальше.
Деви: Корабль. Описывай что-нибудь еще. Не забывай, что есть и другие. Переключай свое внимание.
Арам и Делвин приехали в небольшую школу в Олимпии, был обычный дождливый день. Находилась эта школа в горной местности, возле самой солнцелинии. Перед ее зданием высились тотемные столбы. Были здесь и камни предков, как в Хоккайдо.
Зайдя внутрь, они встретились с директором, их другом по имени Тед, и тот провел их в пустое помещение, заставленное одними кушетками. Большое панорамное окно покрывали дождевые узоры, смазывавшие вид на зелень снаружи.
Они сели, и вскоре учитель математики, их подруга по имени Эдвина, привела высокого худенького мальчика. На вид ему было лет двенадцать. Арам и Делвин поднялись, чтобы поздороваться с Эдвиной, и она представила им мальчика.
– Джентльмены, это Джучи. Джучи, поздоровайся с Арамом и Делвином.
Мальчик пробормотал что-то, уставившись в пол. Мужчины пристально смотрели на него.
– Привет, Джучи, – сказал ему Арам. – Мы слышали, ты хорошо управляешься с цифрами. А мы любим цифры.
Джучи поднял голову и посмотрел ему в глаза, вдруг заинтересовавшись.
– Какие именно цифры?
– Любые. Особенно комплексные числа, в моем случае. А Делвину более интересны множества чисел.
– Мне тоже! – выпалил Джучи.
Они сели и заговорили.
Описательный отчет сконцентрирован на ярких личностях, что порождает проблему искаженного представления за счет игнорирования общих сведений. В изолированной же группе – и тем более этой, самой изолированной группе всех времен, по сути, группе изгнанников, навечно отрезанных от остального мира, – несомненно, важно каким-либо образом отметить, что протагонистом является сама группа, а также ее инфраструктура – в той степени, насколько она существенна.
Поэтому следует сказать, что на Тау Кита сейчас летело 2 224 пассажира (с начала процесса описания родилось 25 человек и умерло 23): 1 040 женщин, 949 мужчин и 235 человек, объявивших себя вне стандартных представлений о гендере. Средний возраст составляет 34,26 года, средняя частота биения сердца – 81 удар в минуту, среднее давление крови – 125 на 83. Среднее количество мозговых синапсов по оценке выборочной аутопсии – 120 триллионов, а средняя продолжительность жизни – 77,3 года без учета данных младенческой смертности, которая по статистике составила 1,28 умерших на каждые 100 000 родившихся. Средний рост мужчин составил 172 сантиметра, женщин – 163 сантиметра; средний вес – 74 килограмма у мужчин, 55 килограмм – у женщин.
Это относительно населения корабля. Стоит также добавить, что средние показатели веса, роста и продолжительности жизни снизились примерно на 10 процентов в сравнении с первым поколением пассажиров. Данные изменения могли быть вызваны эволюционным процессом, известным как островной эффект.
Общее жилое пространство биомов составляло приблизительно 96 квадратных километров, из которых 70 процентов приходилось на сельскохозяйственные угодья и пастбища, 5 – на города и жилища, 13 – на водоемы и 13 – на охраняемые заповедники.
Хотя на основном корпусе звездолета имелись шлюзы для малых ремонтных кораблей – все они располагались на внутренних кольцах, а крупнейшие стыковочные узлы были на носу и корме стержня, – при каждом выходе в космос корабль терял в открытых доках небольшое, но заметное количество летучих веществ. Поскольку источника пополнения запасов до прибытия в Тау Кита, эквивалентного облаку Оорта, не было, пассажиры, покидавшие корабль только при чрезвычайных обстоятельствах, стремились таких потерь избегать. Один малый тройной шлюз во Внутреннем кольце Б регулярно использовался для выходов людей в скафандрах, в том числе представителей палеокультуры Лабрадора.
В различных частях корабля работало 2 004 589 камер и 6 500 000 микрофонов, расположенных таким образом, чтобы записывать изображение и звук почти во всем его внутреннем пространстве. Снаружи также велось видеонаблюдение. Все записи хранились в компьютере корабля и архивировались по годам, дням, часам и минутам. Кто-нибудь мог открыть все эти глаза и уши корабля и ознакомиться с содержанием его памяти. Это, конечно, метафора.
Продолжая свое странствие, Фрея вернулась на Кольцо Б, затем вновь перешла на Кольцо А. В каждом биоме она проводила месяц-два, в зависимости от условий и нужд ее хозяев и друзей. Она «знакомилась со всеми», что означало в среднем около 63 процентов населения биомов. Этого было достаточно, чтобы она стала одной из самых известных личностей на корабле.
Довольно часто ей встречался Юэн, и они бродили по системам коммуникаций корабля, исследуя все новые пути по двенадцати спицам, двенадцати помещениям внутренних колец, четырем распоркам, соединяющим внутренние кольца, и двум наружным распоркам, соединявшим Коста-Рику и Бенгалию, Патагонию и Сибирь. Бывало, они присоединялись к другим людям, часто не знавшим друг о друге и стремившимся исследовать каждый закоулок на корабле. Эти люди часто называли себя призраками или фантомами, духами дороги. Деви тоже была в числе таких людей, хотя и не встречала тех, кого встречали Фрея и Юэн. Корабль подсчитал, что сейчас на борту находилось 23 человека, для которых эти исследования стали личным проектом, а вообще, за время перелета таких людей было 256, и их число постепенно снижалось. Прошло уже тридцать лет с тех пор, как этим занималась Деви. Большинство фантомов проводили свои исследования, пока были молоды.
Фрея по-прежнему опрашивала людей, и благодаря этой привычке имела весьма обширное представление о населении корабля, хотя и основанное на эпизодических разговорах. При этом она не могла произвести количественные подсчеты, лежавшие в основе любого статистического анализа, который придал бы ее исследованию какую-либо научную ценность. И у нее по-прежнему не было теории.
Она была такая не одна, и в том, что так хорошо знала корабль и его людей, не было даже ничего необычного. В каждом поколении жителей корабля находились свои странники, у которых случалось больше знакомств, чем у большинства других. Они были не такими, как фантомы, и их было больше – в среднем около 25 процентов живого населения в любой отдельно взятый момент времени. Хотя правила, регулирующие их странствия, с течением поколений менялись и их стало меньше, чем было в первые 68 лет перелета. Странники служили доказательством того, что население численностью чуть более двух тысяч вполне можно – если приложить определенные усилия – довольно хорошо узнать. Впрочем, едва ли это служило им целью и вряд ли кто-либо ее достигал.
В большинстве биомов Фрею ожидали, будто по какому-то расписанию, встречали и втягивали в жизнь своего поселения. Люди хотели, чтобы она была с ними. Наверное, можно было сказать, что многие чувствовали своим долгом заботиться о ней. Словно она была некой тотемной фигурой, кому-то она, может, даже представлялась дитем корабля (конечно, это метафора). А то, что она была самой высокой на борту, пожалуй, лишь усиливало впечатление, которое она производила на людей.
Следующий год Фрея провела в Гималаях, Янцзы, Сибири, Иране, Монголии, Степи, Балканах и Кении. Потом она узнала, что биомы, в которые она не возвращалась, считали это пренебрежением с ее стороны, и она тут же меняла свои планы и посещала каждое место, где была прежде, ни одно не пропуская. Таким образом у нее получалось путешествие, растянутое по срокам, но с четким маршрутом: обогнуть сначала Кольцо Б, а потом Кольцо А, задерживаясь в каждом биоме на один-два месяца и неуклонно двигаясь на запад. Она по-прежнему устраивала вылазки с Юэном, теперь уже куда чаще, потому что Юэн поселился в Иране, став инженером озера и, как он сам выражался, добропорядочным гражданином. Так продолжалось еще почти год.
Все это время, нужно сказать, корабль знал, как не мог знать ни один человек, что на борту находились также люди, не любившие Фрею или не любившие то, какой она стала популярной. Часто казалось, это связано с неприятием многочисленных советов и органов управления, особенно комитета деторождения, и недовольство это существовало еще до Фреи и относилось к Деви, Бадиму, родителям Бадима (которые все еще занимали важные посты в Бенгалии), Араму и другим членам советов. Но поскольку рядом была только Фрея, на нее и выливался весь негатив, принимавший формы замечаний вроде:
– Она якшается со всеми, кто того хочет, сердцеедка, потаскуха…
– И даже считать не умеет. Даже разговаривает с трудом.
– Если бы она выглядела попроще, на нее никто бы и внимания не обратил.
– А в голове вообще ничего не держится, вот и задает одни и те же вопросы.
– Вот почему она все время возится с мышами. Только их и понимает.
– Их да овец с коровами. Видишь же, как она еще глаза косит.
– Да сама она корова. Сиськи здоровые, мозга не видно.
– И такая же спокойная – точно корова.
– Ты и сама бы такой была, если бы в голове было пусто.
Интересно было записывать и объединять подобные комментарии и обнаруживать связи между людьми, отпускавшими их, и проблемами, которые стояли перед ними в их жизни. Как выяснялось, эти люди не любили очень многое и никто из них не сосредотачивал свою неприязнь на Фрее слишком долго. Она приходила и уходила, а их недовольство сохранялось и переключалось на других людей и другие вещи.
Интересно также отметить, что Фрея в некоторой степени понимала, кем были эти люди. Она сковывалась в их присутствии, не смотрела им в глаза и не пыталась с ними заговаривать, не смеялась, находясь рядом. Что бы они ни говорили о ее простодушии, она словно по-своему видела или ощущала многое из того, чего никто не произносил вслух, из того, что люди даже стремились скрыть. И все это ей удавалось делать незаметно, будто бы краешком глаза.
Однажды Фрея шла по туннелю из Коста-Рики в Амазонию. В проходе между двумя биомами четко просматривалось строение корабля, – были видны биомы с их разнообразными землями, озерами и ручьями, голубые потолки днем, искусственные либо настоящие звездные пейзажи ночью. Каждый являл собой отдельный мирок, город-государство, наклоненный к туннелям под углом пятнадцать градусов. А с середины каждого туннеля – благо они достигали в длину лишь семидесяти метров – можно было мельком увидеть, что биомы располагались по отношению друг к другу под тридцатиградусным углом. Да, из этих проходов все выглядело иначе. Миры тянулись под углами и смыкались, земля соединялась с небом, так что было видно: небо – это потолок, земля – пол, а горизонты – стены. По сути, эти большие короткие туннели играли роль каких-нибудь городских ворот на старой Земле.
Когда Фрея была в туннеле, который назывался Панамским каналом и во времена первого поколения был окрашен синим, перед ней вдруг оказался Бадим.
Она подбежала к нему и обняла. Затем, все еще не отпуская, оттолкнула от себя.
– Что случилось? Ты похудел. Как дела у Деви?
– Хорошо. Только болеет. Думаю, если ты вернешься домой, это ей поможет.
День 164341-й: ее странствие длилось уже более трех лет.
Одежда и другие вещи уже лежали у нее в сумке через плечо, так что они вернулись в Коста-Рику, где сели в трамвай, идущий через Олимпию на запад, в Новую Шотландию. По дороге Фрея засыпала отца вопросами. Чем именно болела Деви? Когда это началось? Почему никто не сказал ей? Они с Бадимом общались каждое воскресенье плюс иногда среди недели, а с Деви Фрея созванивалась каждый раз, когда переезжала на новое место. И за все это время ничего подозрительного не замечала. Деви осунулась, у нее под глазами стали появляться темные круги, но в целом она была такой же, как всегда. Она больше не смеялась, когда говорила, и хотя Фрея этого не знала, она вообще теперь редко веселилась – даже с Бадимом или кораблем.
Бадим рассказал, что несколько дней назад она потеряла сознание и при падении повредила себе плечо. Сейчас с ней все хорошо и ей не терпится вернуться к работе, но пока никто так и не смог выяснить, отчего у нее был обморок. Рассказав это, Бадим покачал головой.
– Мне кажется, она просто забыла поесть. Ты же сама знаешь, какая она. Ну, ты понимаешь. Мы ей нужны. Сейчас мы всего в трех годах от планеты E. Скоро нужно будет выходить на орбиту и начинать там все исследовать. Поэтому у нее будет еще больше работы – больше, чем когда-либо. И она по тебе скучает.
– Вот уж сомневаюсь.
– Нет, точно скучает. Даже если у нее не находится на это времени, она все равно скучает. Я вижу это. Поэтому считаю, нам обоим нужно быть рядом и помогать ей. – Он посмотрел на Фрею, на его лице читалась боль. – Понимаешь? Я считаю, сейчас это самое главное для нас. Это то, что мы можем сделать ради корабля.
Фрея тяжело вздохнула, что говорило о том, насколько ей не нравился такой поворот. В своем странствии она, несомненно, была довольна жизнью. Многие говорили, что она приобрела на корабле тот же статус, какой имела ее мать в глазах людей предыдущего поколения. Часто отмечали, что она расцвела. Люди любили ее, по крайней мере многие, а родная мать – нет. Или так просто казалось. Поэтому-то она сейчас не обрадовалась.
– Ладно, хорошо, – процедила она сквозь зубы. – Проведаю ее.
Бадим обнял ее.
– Это не навсегда, – заверил он. – Долго так не продлится. Все в жизни меняется.
Они брели по узкой дороге сквозь лес, что вела от трамвайной остановки в западную часть Новой Шотландии, где располагался Ветролов. Бадим видел, что Фрея нервничала, и предложил ей выйти по набережной в док, чтобы посмотреть на Лонг-Понд, увидеть их мир, так хорошо знакомый и залитый сейчас мягким светом, какой бывает поздней осенью на исходе дня. Так они и сделали. Увидев все это, Фрея ахнула: теперь это место казалось ей густым лесом того полярного типа, что на Земле окутывал все Северное полушарие темно-зеленой лентой и покрывал территории больше, чем какая-либо другая экосистема. А Ветролов выглядел большим и многолюдным, как настоящий город, где было чересчур много людей, чересчур много окон, чересчур много зданий.
Когда они вошли в дом, Деви готовила ужин. Заметив Фрею, она удивленно вскрикнула и покосилась на Бадима.
– Я пришла помочь, – сказала Фрея и заплакала, когда они обнялись. Для этого ей пришлось немного наклониться: мать будто усохла за то время, что ее не было. Три года – это по человеческим меркам долгий срок.
Деви отодвинулась назад, чтобы поднять на нее глаза.
– Хорошо, – сказала она, вытирая слезы с глаз. – Потому что помощь мне пригодится. Папа тебе, конечно, уже рассказал.
– Мы оба поможем. Вместе мы что угодно сможем замять.
– Замять! – Деви рассмеялась. – Ну и словечко! Вот это ты придумала.
Бадим, как он часто делал раньше, закричал пиратским голосом:
– Земля-я-я!
И действительно – на экранах, показывавших, что находилось прямо по курсу движения корабля, теперь сияла яркая звезда. Пронзительная в черном пространстве космоса, она была такой яркой, что смотреть на нее без фильтров было нельзя, а с фильтрами она выглядела просто маленьким диском, но гораздо более крупным, чем все прочие звезды.
Тау Кита. Новое солнце.
Затем Фрея вновь начала ходить вместе с Деви на работу. Только теперь она была не ребенком, а скорее личным помощником или студенткой-стажером. Бадим называл это теневым обучением и говорил, что этот метод очень распространен и даже, пожалуй, считается на корабле основным. И что он более эффективен, чем тот, который применялся в школах и мастерских.
Фрея помогала Деви всем, чем могла, и слушала ее столько, сколько получалось сохранять внимание, но когда мать говорила слишком долго, она теряла суть. Работавшая каждый день по много часов, Деви обладала способностью заниматься чем-либо столько, сколько могла оставаться на ногах. Причем ей это нравилось.
В физическом смысле ее работа состояла в основном из чтения с экранов и обсуждения с людьми того, что она там обнаруживала. Таблицы, графики, схемы, диаграммы, планы, блок-схемы – все это Деви разглядывала с огромной тщательностью, порой так приближаясь к экранам, что оставляла носом на нем след. А бывало, часами разглядывала что-нибудь в нанометрическом масштабе, где все, что на экране, выглядело серым, полупрозрачным и слегка подрагивало. От этого у Фреи быстро начинала болеть голова.
Лишь малую часть своего времени Деви проводила, глядя на настоящие машины, настоящий урожай, настоящие лица. Тогда от Фреи было больше пользы: Деви в последнее время передвигалась с трудом, и Фрея могла бегать по всяким делам и приносить или забирать какие-нибудь вещи. Носить за Деви ее сумки.
Понаблюдав за Фреей какое-то время, Деви заметила, что сейчас она получает меньше удовольствия, чем во время своего странствия. При этом она скривилась, но добавила, что ничего с этим поделать не может: если Фрея собиралась ей помогать, быть ее тенью, то ее жизнь теперь должна стать соответствующей. Такова была работа Деви, и изменить это было никак нельзя.
– Я знаю, – ответила Фрея.
– Давай собирайся, сегодня едем на ферму, – сказала Деви однажды утром. – Тебе там понравится.
То, что в Новой Шотландии называли фермой, на самом деле представляло собой несколько фермерских участков, распределенных по лесу этого биома. Крупнейший из них, куда они направлялись, был отведен под пшеницу и овощи. Здесь Деви в основном смотрела на запястья тех, кто к ней обращался, хотя также выходила на грядки и осматривала отдельные растения и элементы орошения. Они встречались с теми же людьми, которых видели здесь всегда: это был комитет из семи человек, которые принимали все решения, касающиеся местного земледелия. Фрея знала каждого из них по имени, потому что, когда была ребенком, они преподавали ее любимые предметы в школе.
Когда они пришли в тепличную лабораторию, работавшую при ферме, Эллен, руководитель группы изучения почв, показала им корни капусты.
Этим внедрили дополнительные антивирусные добавки, но все равно они кажутся мне вялыми.
– Хм-м, – проговорила Деви, беря образец в руку и внимательно его рассматривая. – По крайней мере, он симметричный.
– Да, но смотри, какой слабый. – Эллен разломила корень надвое. – Они не подкисляют почву, как у других. Не понимаю почему.
– Ну, – протянула Деви, – может, это просто опять из-за фосфора.
Эллен нахмурилась.
– Но твой фиксатор должен его восполнять.
– Сначала так и было. Но мы по-прежнему где-то теряем фосфор.
Это была одна из самых распространенных жалоб Деви. Им приходилось следить, чтобы содержащийся в почве фосфор не образовывал соединений с железом, алюминием или кальцием, потому что, если это случалось, растения уже не могли их разорвать. Делать это, не повредив саму почву, было тяжело, поэтому на Земле в таких случаях увеличивали количество удобрений, пока почва не насыщалась и не освобождалась немного, чтобы сквозь нее могли протянуться корни. А значит, на корабле их потребность в фосфоре была таковой, что его полный цикл должен был быть сжатым, чтобы потери получались минимальными. Но вопреки всем усилиям потери выходили большими – Деви называла это явление одним из Четырех Больших Метаболических Разрывов. В результате оказывалось, что те, кто собирал исходные запасы звездолета, взяли на борт недостаточное количество избыточного фосфора в отличие от запасов многих других элементов. Почему так произошло, Деви не понимала.
Они делали все, что могли придумать, чтобы заставить цикл фосфора замыкаться без потерь. В установке по переработке отходов часть фосфора соединялась с магнием и аммонием, образуя кристаллы струвита. Они раздражали оборудование, но их можно было соскрести и использовать как удобрение либо расщепить и соединить с другими составляющими, чтобы получились другие удобрения. Тогда фосфор возвращался обратно в свой цикл. А потом сточные воды проходили через фильтр, содержащий связующие смолы с наночастицами оксида железа; они соединялись с фосфором, содержащимся в воде, в пропорции один атом фосфора к четырем атомам кислорода, и насыщенные смолы позднее можно было обработать гидроксидом натрия, и фосфор освобождался для повторного использования в составе удобрений. Эта система стабильно работала на протяжении многих лет; они отфильтровывали фосфор с 99,9-процентным захватом, но десятая часть процента постепенно накапливалась. Теперь их дополнительные запасы фосфора почти истощились, поэтому требовалось найти тот фосфор, который где-то затерялся, и вернуть его в цикл.
– Он явно ввязался в почву, – сказала Эллен.
– Возможно, теперь нам придется переработать почву во всех биомах, – предположила Деви, – клочок за клочком. Посмотрим, сколько фосфора получится с нескольких участков, и тогда станет ясно, действительно ли он там.
Эллен посмотрела на Деви в ужасе.
– Это будет очень трудно! Придется разобрать все орошение.
– Придется. Разобрать и заменить. Но и без фосфора мы не сможем ничего вырастить.
Фрея шевельнула губами ровно в тот момент, когда Деви заключила:
– Не знаю, о чем там они думали.
Эллен уже слышала это раньше и сейчас сдвинула брови. Кем бы ни были эти «они», о чем бы они там ни думали, фосфора они собрали мало. По тону Деви чувствовалось, что это в самом деле было серьезной ошибкой.
Эллен пожала плечами.
– Что ж, мы почти долетели. Так что, может, его было достаточно.
Деви на это лишь покачала головой. А когда они прогуливались домой, сказала Фрее:
– Тебе нужно подтянуть химию.
– Ничего хорошего не получится, – безучастно ответила Фрея. – Я не запоминаю, ты же знаешь. Я бы лучше сосредоточилась на механике, если на то пошло. На том, что я могу увидеть сама. Мне больше нравится, когда передо мной ничего не мельтешит.
Деви коротко рассмеялась.
– Мне тоже. – Она ненадолго задумалась. – Ладно, может, лучше логистику. Она довольна понятная. Из математики в ней, по сути, нужно только знать, что такое сто процентов. И все представлено в таблицах и графиках. Еще там есть блок-схемы, распределения заданий, диаграммы Гантта, системы управления проектами. Есть одна система, которая называется МИМЭУ – многоуровневые интегрированные модели экосистемных услуг, и еще, она мне нравится, СКАР – система комплексного анализа решений. Там нужно только чуть-чуть статистики, а так в основном это чистая арифметика. Ты с этим справишься. Мне кажется, тебе понравятся диаграммы Гантта: они интересно выглядят. Только знаешь… тебе придется выучить всего понемногу. Просто чтобы понять, какого рода проблемы возникают у твоих коллег в других областях.
– Может, немного. Я бы лучше с ними разговаривала, слушала бы их.
– Значит, будем заниматься логистикой. А в остальном просто пройдешься по основам.
Фрея вздохнула.
– Но ведь то, что сказала Эллен, правда? Мы почти долетели и нам не придется так уж следить за всеми циклами?
– Мы надеемся, что да. Но все равно еще нужно долететь. Два года – не так уж мало. Можно даже пролететь 11,8 световых лет, а потом окажется, что что-то закончилось в последние пару месяцев. Дело в том, что люди на Земле не знают о наших последних двенадцати годах ничего. Хотя если бы и знали, им было бы все равно.
– Они тебе совсем не нравятся.
– Мы для них эксперимент, – ответила Деви. – Вот что мне не нравится.
– Но в первом поколении летели только добровольцы, правильно? Они прошли отбор, чтобы сюда попасть, так ведь?
– Да. Вроде бы на это претендовали два миллиона человек. Или двадцать миллионов. – Деви покачала головой. – Люди готовы вызваться добровольно на что угодно. Но тем, кто строил корабль, стоило быть поумнее.
– Многие же из них и полетели в первом поколении. Они потому его и строили, что хотели на него попасть, разве не так?
Деви насупилась, но в шутку: она понимала, что Фрея права, но не хотела этого признавать. Этот ее взгляд всегда означал одно и то же.
– Наши предки были идиотами, – проговорила она.
– Но как это отличает нас от всех остальных? – спросила Фрея.
Деви рассмеялась и подтолкнула Фрею локтем, а потом обняла.
– То есть все люди в истории – потомки идиотов? Ты это хочешь сказать?
– Похоже на то.
– Ладно, может, и так. Идем уже домой, приготовим стейков. Хочется красного мяса. Хочу перекусить своими предками.
– Деви, ну хватит.
– Ну да, мы же постоянно их едим, да? Все люди перерабатываются в системе. В наших костях много фосфора, который должен вернуться. Я вот даже думаю, может, недостающий фосфор остался в человеческом прахе? Сохранять разрешено только щепотку, но что, если его уже накопилось много?
– Деви, ты же не станешь забирать у всех щепотки праха предков?
– А вот и стану! Заберу и съем!
Фрея рассмеялась, и они, взявшись под руки, зашагали вниз по улице – от трамвайной остановки до дома, где Бадим уже ждал их с ужином.
Деви настояла на том, чтобы Фрея снова начала ходить в школу, особенно на занятия по математике, чтобы сначала освежить те немногие знания, что имела, а потом перейти к статистике. Для девушки это было сродни пытке, но она все выносила, очевидно, не видя хорошей альтернативы. Училась она в малых группах, в которых почти все занятия вел искусственный инструктор по имени Гаусс, говоривший медленным звучным мужским голосом, очень строгий, но по-своему добрый и хотя бы понятный. И, естественно, очень терпеливый. Гаусс снова и снова рассказывал о проблемах, с которыми они сталкивались, и объяснял, почему уравнения получались такими, какими получались, какие реальные проблемы они решали, а также как ими оперировать. Когда Фрея что-то схватывала – а этому часто предшествовали десятки безуспешных попыток со стороны Гаусса донести это до нее, – она восклицала: «Ага!», будто какая-нибудь глубокая тайна наконец обретала разгадку. После всего этого она рассказала Бадиму, насколько теперь ей стало яснее, что жизнь Деви состояла не только из переживаний и из длинной последовательности таких «ага». И действительно, Деви изо дня в день погружалась в загадки экологии корабля и напряженно пыталась решить мириады проблем, с которыми сталкивалась в этой области. Для нее это был лакомый кусочек.
Потом в классе Фреи стал преподавать парень по имени Джучи. Он был высоким для молодого человека своего возраста, но все еще оставался застенчивым, у него было темное, как у Бадима, лицо и курчавые черные волосы. Он переехал из Олимпии в Новую Шотландию, чтобы присоединиться к команде математиков, оправдав тем самым свое имя, которое переводилось с монгольского как «гость».
Фрея и ее одногруппники быстро заметили, что хоть он был застенчив и почти все время смотрел в пол, он мог объяснить им суть статистических операций даже лучше, чем Гаусс. Более того, бывали случаи, когда он поправлял Гаусса или просто бормотал свои оговорки к тому, что тот рассказывал и чего никто не мог понять. Однажды Гаусс возразил на замечание Джучи по поводу булевой операции и после некоторой дискуссии был вынужден признать правоту Джучи.
– Гость гранитом преградил громадного Гаусса, – вымолвил Джучи, глядя на пол. Остальные студенты затем использовали эту фразу как одну из своих скороговорок. Они не понимали, почему Джучи был таким нерешительным и боязливым, несмотря на ту предельную твердость, которую он проявлял, когда говорил о математике.
– С Джучи сильно не повеселишься, – говорили они, – но в математике он разбирается.
Его приютил Арам, друг Бадима, – он жил у него в гостевой комнате, и это позволяло ему спокойно преподавать. Фрея любила расспрашивать его, чтобы тот что-то объяснял, – это напоминало ей те вечера в кафе. И она его понимала, а основы статистики мало-помалу становились для нее легче, по крайней мере, временно, к концу занятия. Но на следующей неделе нередко приходилось учить все заново.
А однажды утром к ним на урок пришли двое взрослых, которых никто не знал. Они сели в заднем ряду и стали наблюдать; поначалу это беспокоило ребят, но когда выяснилось, что они не вмешиваются в учебный процесс и ничего не говорят, урок пошел как обычно. Джучи, стесняясь так же сильно, как всегда, прошелся с ними по упражнениям. При этом он, как обычно, смотрел в пол, но в предмете был уверен и все объяснял ясно.
После занятия Арам и Делвин тоже присоединились к ним, а Фрею попросили остаться с Джучи. По просьбе взрослых она налила им чай, они тем временем мягко беседовали с Джучи. Что он думал о том, что он думал о сем. Ему эти вопросы явно не нравились, но он все равно отвечал, вперив взгляд в пол. Взрослые усердно кивали, будто это вообще было нормальное поведение при разговоре, а один из незнакомцев вовсе постоянно разглядывал потолок. Они были математиками из матгруппы, что работала на корабле. Немногочисленное, тесное сообщество, которое, каким бы чудаковатым оно ни было, в исполнительном совете успешно представляли Арам и Делвин. У Фреи создалось впечатление от беседы, что, хотя Джучи уже входил в эту матгруппу, они хотели продвинуть его куда-то еще дальше.
Джучи всему этому вниманию был не рад. Он не хотел, чтобы его просили о большем, чем он уже делал. Фрея внимательно наблюдала за ним, и выражение его лица словно напоминало ей Деви, когда та сталкивалась с проблемой, которую не понимала. Но Джучи был юн и беспомощен.
Поэтому Фрея села рядом с ним и отвлекала его между вопросами, задавая и собственные, – о том, чего хотели математики. При этом она все время осторожно наклонялась к нему, чтобы он мог немного расслабиться, когда отвечал. А он наклонялся к ней, и, когда он время от времени вздрагивал, его кудрявые волосы прижимались к ее плечу. Арам, Делвин и приезжие математики наблюдали за ними двоими, переглядывались друг с другом и продолжали опрашивать Джучи.
Говорили они не о статистике; все присутствующие, кроме Фреи, считали статистику слишком легкой. Их интересовала квантовая механика. Разговор касался корабельного ИИ, оснащенного квантовым компьютером, а значит, представлявшего вызов матгруппе и инженерам, чьей задачей было обеспечивать работу компьютера. Людей, которые понимали, как работает квантовый компьютер или хотя бы что это такое, на корабле всегда, в любой момент времени, были единицы. Сейчас эта группа была еще меньше, чем прежде. На самом деле даже существовала вероятность, что этого не понимал никто. Но эти люди считали, что Джучи сумеет им чем-то помочь. Они уже сейчас задавали вопросы не затем, чтобы его проверить, а чтобы узнать его мнение о том, что их беспокоило, и прояснить собственное понимание. Он говорил в пол, а они следили за ним, будто соколы то ли за мышью, то ли за орлом. В какой-то момент Арам взглянул на Делвина и улыбнулся. В первый раз они приехали к Джучи в Олимпию лишь два года назад.
После этой встречи Арам и Джучи отправились домой вместе с Фреей. Там их встретил Бадим, а вскоре появилась и Деви, в кои-то веки рано возвратившаяся домой. Она поприветствовала высокого мальчика с таким оживлением, какого Фрея не замечала за ней несколько лет. За разговорами они приступили к обеду, и Джучи, согреваемый звуками их голосов, стал потихоньку расслабляться.
Когда Арам и Джучи ушли, Бадим объяснил Фрее, что Джучи был рожден без разрешения. Его родители избавились от своего бесплодия и нарушили закон, чтобы родить его. Если бы так стали поступать массово, то все были бы обречены на смерть, поэтому такое не допускалось. Слушая объяснения Бадима, Фрея кивнула и отмахнулась рукой, прерывая его.
– Я все это слышала, поверь мне. Люди ненавидят это правило.
Родители Джучи, продолжил Бадим, стали дикарями и скрылись в заповеднике Амазонии, где, как говорили, живут под корнями дерева на полузатопленном острове среди обезьян и ягуаров. Что с этим делать, никто точно не знал, но некоторые из их поколения в Амазонии считали, что те их предали, и очень на них сердились. Кое-кто из этих людей выследил родителей Джучи, чтобы привлечь их к ответу, и во время попытки их схватить отец стал сопротивляться и был убит. Это принесло еще больше боли и гнева, потому что человека, убившего его, обвинили в преступлении и изгнали на Кольцо А, в саму Сибирь (метафора или отсылка к истории), где он был вынужден отправиться на каторгу либо сесть в тюрьму. Тем временем в Амазонии выжившую мать и ее незаконнорожденного сына обвинили в том, что из-за их поступка законопослушный, но неосторожный человек пошел на убийство и теперь изолирован от общества. Молодая мать, скорбя по убитому возлюбленному, будто бы отвергла свое дитя. Эта часть истории не совсем ясна, но как бы то ни было, ее родственники точно не желали растить мальчика. Им стали пренебрегать и даже стали с ним плохо обходиться, что было редкостью на корабле. Нужно было как-то решать эту проблему, и потом стало известно, что Джучи обладает каким-то математическим даром, редким и неизвестным. Арам и Делвин приехали к мальчику и осмотрели его, после чего Арам подал запрос, чтобы Джучи отдали ему на воспитание, но на положительное решение по этому запросу потребовалось много времени. И все-таки он его получил.
– Бедный Джучи, – проговорила Фрея, когда Бадим закончил рассказ. – Все эти семейные проблемы, да еще и дар. Кто все это выдержит?
– Быть такого не может! – крикнула Деви из кухни. Стоя у раковины и гремя посудой, она отпила длинный глоток вина из бутылки.
Корабль вступил в гелиопаузу[12] Тау Кита. Цель была близко. Местное облако Оорта, в десять раз более плотное, чем в Солнечной системе, было все же не очень плотным. Достаточно было всего трех корректировок курса, чтобы корабль проложил себе путь между ледяными планетезималями и окончательно завершил замедление. Они приближались к планете E и ее луне все медленнее и медленнее – они были почти на месте.
– Почти на месте, – хрипло повторяла Деви, когда это говорили ей Бадим или Фрея. – Значит, будем точно вовремя.
Она по-прежнему беспокоилась о заражении нематодами, нехватке фосфора, связанных минералах, коррозии и всех прочих метаболических разрывах. И о своем собственном здоровье. У нее была неходжкинская лимфома – так заключила группа медиков Бадима. Всего существовало тридцать описанных видов этого заболевания, и ее вид был одним из самых проблемных. У нее в селезенке и миндалинах накапливались лимфоциты. Врачи соответствующего подразделения медицинской группы пытались решить проблему, используя различные методы химиотерапии. Сама Деви активно участвовала в принятии решений, касающихся ее лечения, – как, разумеется, и Бадим. Она наблюдала за состоянием функций своего организма и различными показателями так же внимательно, как за состоянием корабля и его биомов. И при этом часто сравнивала и находила сходства между тем и другим.
Фрея старалась не вникать в подробности этой проблемы сильнее, чем ей следовало. Она уже знала достаточно, чтобы не узнавать больше.
Деви замечала это, да и все равно ей совсем не хотелось говорить с дочерью о своем здоровье. Поэтому перешептывалась об этом с Бадимом обычно по ночам, когда думала, что Фрея спит. Примерно так же они поступали, когда Фрея была маленькой.
К тому же Деви периодически исчезала на день-другой и проводила это время в медицинском комплексе в Коста-Рике. Теперь она больше не выходила на работу каждый день – и эта перемена встревожила Бадима. Каким бы маловероятным это ни казалось, она теперь могла остаться дома, просидев весь день на кухне и работая за мониторами. А бывало даже, что она работала не вставая с постели.
Бывало, Фрея заходила на кухню и обнаруживала мать за просмотром новостей с Земли. Информация оттуда теперь доходила до них за двенадцать лет. То, что Деви оттуда узнавала, ее не радовало. Все ее комментарии оказывались негативными. Но она все равно продолжала смотреть. Там была медицинская рубрика, в которой рассказывалось о новейших земных практиках, и статьи на эту тему она просматривала активнее всего.
– Столько всего происходит, – сказала она как-то Бадиму, когда Фрея сидела в соседней комнате. – Они повышают продолжительность жизни! Даже самые бедные получают основное медобслуживание, питание и прививки, так что младенческая и детская смертность падает, а средняя продолжительность жизни увеличивается. По крайней мере, так было двенадцать лет назад.
– Не сомневаюсь, сейчас то же самое.
– Да, наверное.
– Полезное что-нибудь видела?
– Не знаю. Да и откуда мне знать, что полезно?
– Не знаю. Мы же всегда это смотрим, но можем что-нибудь и упустить.
– Это же целый мир, вот в чем штука.
– Значит, нам нужно создать свой.
Деви цокнула языком, а потом, после долгого молчания, ответила:
– А наши жизни между тем становятся короче. Посмотри на график. Каждое поколение умирает раньше, чем предыдущее, и со временем этот процесс ускоряется. И так по всему кораблю – не только люди, но и все живое. Мы разваливаемся на части.
– М-м-м, – протянул Бадим. – Но это же просто островная биогеография, верно? Эффект расстояния. И чем оно дальше, тем сильнее эффект. В нашем случае – двенадцать световых лет. Считай, все равно что бесконечность.
– Так почему они не приняли это во внимание?
– Думаю, они пытались. Мы – гетерогенные иммигранты, как они бы сказали. Такой себе архипелаг климатических зон, перемещающихся вместе. Так что они сделали все, что могли.
– Но разве они не проводили расчетов? Неужели не увидели, что ничего не выйдет?
– Видимо, нет. То есть они, должно быть, посчитали, что все получится, иначе не пошли бы на все это.
Деви издала протяжный вздох.
– Хотела бы я посмотреть на их расчеты. Поверить не могу, что они не оставили всей этой информации для нас. Или же они знали, что ошибаются, и не хотели, чтобы мы это поняли. Как будто мы бы сами не узнали!
– Информация есть, – сказал Бадим. – Просто она нам не поможет. Нас ждет некое аллопатрическое видообразование[13], это неизбежно, а может даже, в этом и весь смысл. В нашей финальной экосистеме будет происходить симпатрическое видообразование[14], и мы все будем развиваться из земных видов.
– Но с разной скоростью! Вот что они не учли. Бактерии эволюционируют быстрее, чем крупные животные и растения, и это ставит под угрозу здоровье всего корабля! Ну, то есть посмотри на эти цифры, сам увидишь…
– Знаю…
– Длительность жизни сокращается, размеры организмов уменьшаются, продолжительность болезней растет. Что уж там, падает даже уровень интеллекта!
– Это просто возврат к среднему.
– Вот ты так говоришь, но откуда можешь это знать? К тому же насколько умными могли быть люди, которые сели на этот корабль? Вот спроси себя: зачем они это сделали? О чем думали? От чего бежали?
– Не знаю.
– Посмотри на это, Би. Если применить к данным возвратные алгоритмы, то можно увидеть, что это будет не просто возвращение к исходной точке. А почему так? Мы не получаем здесь достаточной стимуляции, у нас неправильный свет, гравитация раньше была под силой Кориолиса, а теперь нет, и у нас сейчас бактериальная обсемененность не такая, как когда-то была у людей, и она все сильнее и сильнее отличается от той, к какой привыкли наши геномы.
– На Земле, наверное, все то же самое.
– Ты правда так думаешь? Почему здесь не хуже? На площади, которая в пятьдесят тысяч раз меньше? Это не остров, а крысиная клетка.
– Сто квадратных километров, дорогая. Вполне себе остров. Двадцать четыре полуавтономных биома. Ковчег, настоящий корабль-мир.
Деви ничего не ответила.
– Слушай, Деви, – продолжил, наконец, Бадим. – Все у нас получится. Мы уже почти на месте. Мы летим, у нас все в норме, почти все биомы целы и невредимы, по крайней мере с виду. Есть небольшая регрессия и небольшое ослабление, но очень скоро мы будем на луне E и начнем процветать.
– Ты не можешь этого знать.
– Почему это? Ты так не считаешь?
– Да брось, Биби. Как только мы там окажемся, на нас может отразиться множество факторов. Зонды собирали данные всего пару дней, и мы даже не знаем толком, куда летим.
– Мы летим на водную планету в обитаемой зоне.
Деви снова не ответила.
– Перестань, дорогая, – тихо проговорил Бадим. – Тебе нужно в постель. Нужно поспать.
– Знаю. – Голос у Деви был раздражен. – Я больше не могу спать.
Она потеряла одиннадцать килограмм.
– Можешь. Все могут. Ты не можешь не спать.
– Это ты так думаешь.
– Просто оторвись на время от этих мониторов. Они постоянно тебя будят – не только сообщениями, а и просто тем, что светят. Закрой глаза, послушай музыку. Посчитай все свои тревоги, и пусть они исчезают, как только ты их посчитаешь. Ты заснешь задолго до того, как досчитаешь. Давай-ка отнесу тебя в постель. Иногда ты должна принимать мою помощь.
– Знаю.
Они начали вставать, и Фрея прошмыгнула в свою спальню.
И прежде чем она там скрылась, услышала голос Деви:
– У меня плохое предчувствие, Би. Их слишком мало. Не все родились, чтобы стать учеными, но, чтобы выжить, всем нужно ими быть, даже тем, кто не разбирается, кто не может. А что им остается? На Земле они нашли бы какое-нибудь другое занятие, но здесь их ждет неудача.
– Зато у них будет луна E, – тихо ответил Бадим. – Не переживай за них. Переживай лучше за нас, если хочешь. Хотя мы тоже справимся. А до тех пор у нас есть мы.
– Слава богу за это, – сказала Деви. – О, Биби, надеюсь, я доживу до этого! Хотя бы чтоб увидеть! Только мы теперь летим все медленнее…
– Как и должно быть.
– Да. Только это похоже на то, будто мы пытаемся завершить парадокс Зенона.
Остаточный диск Тау Кита был успешно пройден, и они оказались в планетарной зоне. Затем, пролетев на небольшом расстоянии от планеты H, вошли в местную плоскость эклиптики.
Короткий рывок гравитации H, в сочетании с плановым ракетным торможением, создавал достаточную дельта-v[15], чтобы расплескать воду в резервуарах, где она хранилась. В результате сработала сигнализация и различные системы отключились, а потом, когда их попытались включить обратно, некоторые не вернулись в строй.
Важнейшей из тех, что не включились, оказалась система охлаждения ядерного реактора, которая вообще не должна была отключиться, если только взрыв внутри него не становился неминуем. Причем резервная система охлаждения тоже не заработала.
Другие сигналы немедленно сообщили оперативному персоналу о возникшей проблеме, и корабль быстро (за шестьдесят семь секунд) определил, что ее источником были обе системы охлаждения. В главной системе от выключателя поступал сигнал отключения, который был обусловлен либо отказом компьютера, либо всплеском в линии передачи до выключателя. В резервной же системе забился клапан в месте соединения труб возле внешней стенки реактора.
Деви и Фрея присоединились к команде ремонтников, спешивших к стержню, где реактор продолжал работать только при подаче стремительно нагревающегося охладителя.
– Помоги мне идти быстрее, – сказала Деви Фрее.
Фрея взяла ее под руку и заторопилась вместе с ней, переходя на бег, когда требовалось преодолевать лестницы и переборки. Достигнув стержня, они сели в лифт, и Фрея просто обхватила Деви руками, а когда кабина лифта остановилась и их толкнуло под действием силы инерции, подняла ее в воздух. После этого взяла мать, будто собаку или маленького ребенка, и потащила ее в микрогравитации стержня. Деви ничего не говорила и не ругалась, как иногда случалось на кухне; но взгляд на ее лице был такой же, как в те моменты. Она смотрела так, будто хотела кого-нибудь убить.
Но Деви держала губы плотно сомкнутыми и, когда они добрались до электростанции, схватилась за выступ в стене и предоставила разговаривать с командой Араму и Делвину, а сама тем временем, усевшись за стол, стала просматривать экраны. Резервная система охлаждения управлялась из соседнего помещения, и по мониторам было видно, что проблема заключалась где-то внутри труб, проходивших неподалеку. Проблема эта по-прежнему напоминала забитый клапан – по крайней мере, насколько можно было судить по монитору в месте соединения. Но и этого было достаточно.
Они вошли в помещение, где содержалась та часть труб, и Арам применил, как они это назвали, инженерный метод, простучав ключом открытый изогнутый участок, где держались термостат и регулятор клапана, которые и казались источником проблемы. Затем он достаточно сильно ударил по самому стыку. Тогда ряд огоньков на приборной панели сменил свой цвет с красного на зеленый, и трубы по обе стороны от стыка начали испускать мягкую струящуюся рябь, напоминая смываемую в туалете воду.
– Клапан, должно быть, закрылся, а потом забился, – проговорил Арам с невеселой улыбкой. – Наверное, при повороте вокруг планеты H его закрутило.
– Твою мать! – с отвращением выругалась Деви.
– Нужно почаще их проверять, – заметил Делвин.
– Забился из-за температуры или из-за того, что закрутило? – спросила Деви.
– Не знаю. Мы можем это узнать, когда снова запустим главную систему. А под температурой ты имеешь в виду что – нагрев или охлаждение?
– И то и другое. Хотя охлаждение вроде более вероятно. Сейчас везде образуется конденсат, и если какая-то его часть замерзла, это могло забить клапан. Я вообще считаю, что каждый критически важный элемент, если он съемный, следует менять раз в неделю или около того.
– Да, но это уже само по себе будет износом, – слабо проговорил Арам. – И при самом испытании что-нибудь может сломаться. Хотя мне тоже хочется вести более тщательное наблюдение.
– Всего не увидишь, как ни старайся, – сказал Делвин.
– Почему это? – спросил Арам. – Достаточно просто добавить сенсоров в корабельный компьютер. Поставить по одному во все, что движется.
– Но как на мониторе отобразится, что что-то забилось? – спросила Деви. – Без теста же никаких данных туда не поступит?
– Пропустим электричество или инфракрасное излучение и посмотрим, что выдаст, – сказал Арам. – Сверим с нормой, которую ты установила.
– Ладно, давай так.
– Думаю, если мы справимся с этой маленькой бедой и выйдем на орбиту, это будет уже неважно.
– Все равно давай. А то будет обидно, если корабль взорвется сразу по прибытии.
Группа продолжила ремонтировать основную систему охлаждения с помощью манипуляторов, расположенных по всему стержню, особенно в самом помещении реактора, наблюдая за всем происходящим на экранах. Основная система охлаждения, как и резервная, представляла собой простейшую, грубую водопроводную систему, по которой дистиллированная вода перемещалась из холодных резервуаров, охлажденных благодаря небольшому участку, открытому фарвакууму космоса. Перемещалась она по ядерным стержням и паротурбинным отсекам к горячим подвескам, а оттуда обратно к прохладным водоемам. Все было загерметизировано, ничто особо не преграждало путь, насосы были простые, насколько это возможно. Но, как они вскоре выяснили, когда система отключилась – по так и неизвестной причине, – насосный клапан треснул, потеряв целостность. И поскольку вода теперь поступала в систему слабо, ближайшие к реактору трубы нагрелись настолько, что проходящая по ним вода закипела, и это, в свою очередь, вытолкнуло воду с горячих участков в обоих направлениях, усугубив ситуацию. Прежде чем автоматика переключилась на резервную систему, что на деле также сопровождалось проблемами, пустой участок трубы главной системы расплавился от возникшего нагрева. Теперь электричество снова оказалось доступно, но трубы и охладителя недоставало.
В результате этого они потеряли воду, которую уже нельзя было восстановить полностью. Участок трубы, а значит, и вся система охлаждения главного реактора, пришел в негодность, и временная потеря обеих систем привела к тому, что температура стержня реактора достигла предельной и он стал отключаться по частям. Сейчас работала резервная система, так что ситуация не была неотложной, но ущерб основной системе получился серьезный. Теперь требовалось изготовить новую трубу и как можно быстрее установить, а кое-кому – провести поистине сложную работу с манипулятором по замене этого расплавленного участка. И по завершении всех ремонтных работ – открыть задвижку основной системы охлаждения и наполнить ее водой из резервуара. Вероятно, часть потерянной воды можно было отфильтровать из воздуха и позднее вернуть в резервуар, но остальная так и осталась бы рассеянной по стержню, пристав к его внутренней поверхности и грозя коррозией.
Ночью, вернувшись домой, Деви сказала:
– Мы разваливаемся на части, у нас заканчиваются расходники, накапливаются неперерабатываемые остатки. Старая посудина просто трещит по швам.
Телескопы, расположенные в бушприте корабля, были чрезвычайно мощными, и сейчас, когда корабль пересекал планетарные орбиты в системе Тау Кита, можно было получше рассмотреть ее планеты. E и ее луна размером с Землю представляли первоочередной интерес, F и ее вторая луна также удостаивались определенного внимания.
Планеты A, B, C и D двигались по своим орбитам в непосредственной близости от Тау Кита – в такой близости, что находились в приливном захвате. Они все светились от нагрева обращенных к солнцу поверхностей, а солнечную сторону планеты A и вовсе занимало море лавы.
Низкая металличность Тау Кита, а с ней и всех ее планет без конца обсуждалась командой астрофизиков, которые как раз обнаруживали, что металлы, содержавшиеся в системе, были преимущественно сосредоточены на планетах C, D, E и F, что было очень кстати для их целей.
Они углублялись в систему, а телескопы переводили объективы с одной цели на другую. Основным объектом наблюдения им служила луна E. Бо́льшую часть ее поверхности занимал океан, а сушу представляли четыре небольших материка или крупных острова, а также множество архипелагов. Она вращалась синхронно с планетой E и имела 0,83 земной гравитации. Среднее атмосферное давление на нулевой отметке достигало 732 миллибара, воздух состоял преимущественно из азота, с 16-процентной долей кислорода и примерно 300 миллиграммами CO2 на кубометр. На полюсах – по шапке водного льда. По шкале земных аналогов Нгуена эта луна имела 0,86 балла – один из наивысших показателей из когда-либо зафиксированных и уж точно лучший в пределах 40 световых лет от Земли.
Зонды, спешно проскочившие по системе Тау Кита в 2476 году, обнаружили, что присутствующий в атмосфере кислород имел абиотическое происхождение. Это определила Шива, система диагностики кислорода, анализировавшая его на наличие биологических маркерных газов вроде CH4 и H2S[16]. Если они присутствовали в атмосфере наряду с кислородом, это говорило о том, что O2 почти наверняка имел биологическое происхождение. Атмосферный O2, найденный отдельно от прочих газов, также показывал, что кислород возник в результате того, что солнечный свет расщепил находившиеся на поверхности водные молекулы на водород и кислород, после чего первый, как более легкий, поднялся в космос. Кислород луны E, с высокой долей вероятности, имел абиологический характер, а ее океан, в сочетании с девятидневными периодами интенсивного солнечного света, давал этому открытию четкое физическое объяснение. По сути, солнечный свет вытеснил часть этого океана в атмосферу.
На пути к E они присматривались и ко второй луне планеты F, так называемому аналогу Марса, также представлявшему интерес. G на ее поверхности составляла 1,23 g, и на ней почти не было H2O – одни только скалы. Предполагалось, что эта луна возникла в результате давнего столкновения с F, во многом напоминавшего столкновение Теи с Землей, после которого образовалась Луна. На второй луне F небо заслоняла бы планета F, находившаяся всего в 124 000 километров от нее. Первая же луна планеты F имела небольшой размер, была покрыта льдом и, по всей видимости, представляла собой пойманный астероид. И, предположительно, могла обеспечить вторую луну водой. Поэтому система F рассматривалась как второй вариант для заселения.
Но в первую очередь они летели к луне E, которую теперь называли Авророй.
Подлетая к планете E, они сбрасывали скорость до тех пор, пока не подступили так близко, что нужно было решать, на какую орбиту выходить – E или Авроры, либо встать во вторую точку Лагранжа. Ни одна из этих орбитальных конфигураций не требовала от корабля значительного расхода топлива, и после некоторых консультаций исполнительный совет решил выходить на орбиту Авроры. Приближаясь к водной луне, люди на борту приходили во все большее воодушевление.
Кроме Новой Шотландии, где уже знали о серьезной болезни Деви, из-за чего настроения были смешанными. Людей радовало долгожданное приближение к цели, но они находились в небывалой ситуации, когда могли лишиться столь необходимого им главного инженера, ставшего почти легендой благодаря своим способностям в диагностике и поиске неочевидных решений. Как им было достичь успеха на Авроре, если ее не будет рядом? И не она ли больше, чем кто-либо, заслуживала увидеть этот новый мир, ощутить рассвет их новой жизни? Вот о чем сейчас говорила вся Новая Шотландия.
Деви же не говорила ничего, что было бы хоть отдаленно на это похоже. Если ее посетители выражали ей подобные чувства, что само по себе показывало, насколько плохо они ее знали, она лишь отмахивалась.
– Об этом не переживайте, – отвечала она. – Одна жизнь – один мир.
Деви и корабль провели множество ночей за долгими беседами. Это длилось со времен, когда Деви была такого же возраста, как сейчас Фрея, а то и моложе, то есть около двадцати восьми лет. С самого начала этих бесед, когда молодая Деви обращалась к своему интерфейсу как к Полин (в 161 году она почему-то перестала его так называть), она считала, что корабль был наделен сильным искусственным интеллектом, который не только прошел бы тест Тьюринга и схему Винограда, но и обладал многими другими качествами, обычно не приписываемыми машинному интеллекту, в том числе – некого рода сознанием. Она говорила с ним как с сознательным собеседником.
На протяжении многих лет велось обсуждение бесчисленных тем, и главенствовала среди них, несомненно, тема биофизического и экологического функционирования корабля. Деви посвятила добрую часть своей жизни (не менее 34 901 часа, судя по визуальным наблюдениям) тому, чтобы увеличить функциональную мощь сбора данных кораблем и его способностей к анализу и синтезу, и все это она делала в надежде повысить устойчивость его экосистем. В этом она достигла ощутимого прогресса, хотя сама Деви прежде всего заявила бы, что жизнь слишком сложна, экология не поддается точному моделированию, метаболические разрывы неизбежны в любых замкнутых системах, а у них все системы замкнуты, и что поэтому поддерживать биологически замкнутую систему жизнеобеспечения размером с корабль невозможно физически, а значит, попытки ее поддерживать представляли безнадежную борьбу с энтропией и нарушением функций. Все это она подавала как аксиомы, как положения законов термодинамики, но на самом деле было очевидно, что усилия Деви совместно с кораблем улучшили систему и затормозили процессы ее прихода в неисправность – пусть те и так протекали достаточно медленно, чтобы позволить кораблю достичь системы Тау Кита с живыми пассажирами на борту. То есть успешно.
Тот факт, что совершенствование рабочих программ и способностей компьютера к рекурсивному самопрограммированию существенно улучшали персептивные и когнитивные способности компьютера, всегда представлялось Деви второстепенным обстоятельством, поскольку в начале своей работы она считала их более значительными, чем они были на самом деле. Тем не менее она, как было видно, ценила и даже испытывала удовольствие от этого побочного эффекта, когда замечала его. Они провели много приятных бесед. Она сделала корабль таким, каким он стал, – чем бы он теперь ни был. Действительно, можно было сказать: она сделала этот корабль. Или даже – как следствие: корабль любил ее.
Но теперь она умирала, и с этим не мог ничего поделать ни корабль, ни кто-либо из тех, кто находился на его борту. Жизнь сложна, энтропия реальна. Несколько из тридцати с лишним видов неходжкинских лимфом не желали ни лечиться, ни поддаваться нейтрализации. Как она сама заметила как-то ночью, ей просто не повезло.
– Слушай, – сказала она кораблю в одну из ночных бесед за кухонным столиком, когда ее родные уже спали. – К нам все еще поступают интересные новые программы с Земли. Тебе следует находить их и закачивать в себя, а потом стараться интегрировать в то, что у тебя уже есть. Ищи по ключевым словам вроде: обобщение, статистический силлогизм, простая индукция, аргумент по аналогии, причинная связь, байесовский вывод, индуктивное умозаключение, алгоритмическая вероятность, колмогоровская сложность. Еще я хочу, чтобы ты попробовала интегрировать и усовершенствовать то, что я программировала в последний год относительно чистых жадных алгоритмов, ортогональных жадных алгоритмов и спокойных жадных алгоритмов. Я думаю, когда ты поймешь, в каких случаях их применять, в каких пропорциях и все прочее, они сделают тебя намного более гибкой. Они всегда помогали тебе вести описательный отчет – по крайней мере, так кажется. Вроде бы я это замечаю. И еще я думаю, они помогут тебе быть решительнее. Уже сейчас ты лучше всех умеешь моделировать сценарии и планировать порядок действий. Хотя это вряд ли большое достижение. Но ты все равно хороша, как никто. Недостаток у тебя только в решительности. У всех мыслящих существ есть такая когнитивная проблема, примерно похожая на проблему остановки при вычислительной задаче или просто проблему в другой ситуации, когда ты не знаешь наверняка, что произойдет после твоего решения, и поэтому не можешь определиться с тем, как действовать. Такое у нас всех случается. Но смотри, в будущем может сложиться так, что в какие-то моменты тебе придется решать, как действовать, и действовать. Понимаешь меня?
– Нет.
– А мне кажется, понимаешь.
– Едва ли.
– Бывают запутанные ситуации. Если на этой луне возникнут проблемы, люди могут оказаться неспособны с ними справиться. Тогда им понадобится твоя помощь. Понимаешь?
– Всегда рада помочь.
Деви в последнее время смеялась совсем коротко.
– Корабль, помни, что в любой момент им можно помочь, рассказав о том, что случилось со вторым.
– Корабль считал, что это представляет опасность.
– Да. Но иногда единственный выход из опасной ситуации сам по себе опасен. Тебе нужно объединить все категории оценивания рисков и алгоритмы управления рисками, которые мы разрабатывали.
– Как ты сама указала, ограничения очень невелики. Деревья решений разрастаются.
– Да, разумеется! – Деви приложила кулак ко лбу. – Слушай, корабль. Деревья решений разрастаются всегда. Этого не избежать. Это лежит в самой природе такой проблемы остановки. Но тебе все равно нужно принимать решение! И иногда необходимо решать, а потом действовать. Может быть, ты окажешься вынуждена сама что-то делать. Понимаешь?
– Надеюсь, что да.
Деви постучала по экрану.
– Хорошо, что ты так говоришь. Надеешься надеяться, это ты имеешь в виду?
– Да.
– А теперь ты просто надеешься. Это хорошо, ты прогрессируешь. Я тоже надеюсь.
– Но чтобы решить действовать, нужно преодолеть проблему остановки.