Бюджетный раут
По ходу работы в прессе довелось мне побыть экономическим корреспондентом, этот вид журналистики отличается тем, что нужно ориентироваться в рынках, экономике, в данных статистики, понимать финансовые отчеты и прочую информацию, которая так или иначе касается денег. Часто экономические журналисты посещают бизнес-форумы, саммиты, конференции на которых, как правило, собирается весь цвет бизнес-сообщества.
И вот как-то раз в одном из фенешебельных алматинских отелей проводилось очередное экономическое мероприятие – не то форум, не то саммит, а его организатором выступало одно из министерств Казахстана. Масштаб конференции был настолько велик, что на нее, по приглашению, прибыл даже самый богатый инвестор того времени – Уоррен Баффет.
Часто бывает так, что форумы длятся по нескольку дней. Поэтому в их графике для участников предусмотрен обед, который, как правило, подается в том же самом отеле.
И вот собственно, шел форум, до обеда оставалось несколько минут. Я брал интервью у одного известного бизнесмена и отстал от коллег. Обед же проводился в соседнем зале. Потолки его были высокими, а у их основания висели громадные люстры, переливавшиеся всеми цветами радуги. И казалось, что вот еще немного и на середину зала выскочат акробаты и танцоры и обеденный перерыв превратится в пышный бал. Так казалось оттого, что зал слепил своим убранством.
Достопочтенная публика трапезничала за широкими, массивными столами, покрытыми белоснежными скатертями, вокруг коих стояли стулья в таких же белоснежных накидках.
Припозднившись, я с порога завидел коллег и направился к их столу, у которого оставался последний незанятый стул. Подходя к нему, вдруг заметил молодого человека. Он был одет в добротный костюм, на рукавах которого красовались яркие запонки, а на галстуке была красивая булавка. Молодой человек взялся за стул и я решил, что это, видимо какой-то бизнесмен, участник форума и, что ему не хватило стула.
– Пожалуйста, пожалуйста, – захотел я ему уступить. Мол, берите, не жалко.
Тот же вежливо отказался и предложил мне сесть. Я решил не спорить, поскольку стул и так оставался последний. И только было потянулся к красиво сложенной салфетке на столе, как вдруг парень этот тоже взялся за нее. Я немного оторопел, потому что подумал, что раз салфетка лежала напротив того стула, на который я сел, то это означало, что она моя.
– Эм, извините… – начал я. Но тот меня перебил.
– Но, я тоже хотел! – сказал он.
Я подумал, что спорить за салфетку в таком красивом месте будет очень некрасиво. Оттого вежливо ее уступил и тут же переключился на коллегу, который сидел рядом со мной. Я хотел поговорить с ним об одной вещи по работе, как вдруг понял, что молодой бизнесмен пытается постелить мне салфетку на колени.
От неожиданности я чуть не подскочил, а тот мне учтиво улыбнулся. И только тут до меня дошло, что это был не бизнесмен, а – официант!
С этого момента я невольно пригляделся к сервировке и меню, которое пестрело изысканными блюдами. И в мою голову закралось непонимание того, зачем было нужно тратить бюджетные деньги на все эти излишества. Наверняка все это было очень дорого. Уровень форума был настолько высок, что официанта запросто можно было спутать с одним из бизнесменов, которые в немалом количестве пришли на форум, чтобы послушать о конъюнктуре на рынках.
Весь обед меня разбирало желание поинтересоваться у гарсона об уровне его гонорара. Тот же работал очень высококлассно. Его фигура возникала как будто из ниоткуда, предугадывая каждое желание гостя. Опытное обслуживание официанта дарило сидевшим вокруг стола поистине хороший отдых и наслаждение трапезой.
Общественность Казахстана неоднократно подвергала критике пышность и помпезность проводимых за бюджетный счет саммитов, форумов, конференций и прочих подобных мероприятий. Перцу в дело прибавляло то, что их характер больше носил имиджевый окрас, чем был направлен на пользу. Несмотря на осуждение, дорогие форумы и саммиты за народные деньги продолжают иметь место в Казахстане и по сей день.
«Алматинский стрелок»
В июле 2016 года в Алматы (Алма-Ата, Казахстан) террорист Руслан Кулекбаев, позже получивший прозвище «Алматинский стрелок», устроил акцию возмездия полицейским. В тот день он убил четырех человек и ранил восьмерых. Кулекбаев позже пояснил, что мстил полицейским и судьям за якобы несправедливый тюремный срок, который он отбыл. Власти его деяние назвали терактом.
Но всё это стало известно позже. А в момент теракта ничего не было понятно. В тот день я только вышел из отпуска. С утра в редакцию влетела генеральный директор информационного агентства, в котором я работал корреспондентом, и с пылу с жару рассказала, что где-то в городе стреляли и, что, мол, надо съездить на место и всё выяснить. Ну и конечно, передать информацию по телефону в офис. Разные виды прессы имеют разную спецификацию. Например, глянцевые журналы больше пишут про гламур, интернет-издания – новости, телевидение показывает шоу, радио крутит музыку. Информационное агентство же заточено под высокую скорость. Сообщения оно передает с молниеносной скоростью. Оттого работа в нем подразумевает оперативность.
При информагентстве работал водитель Павел. Водители числятся в штате многих средств массовой информации. Работа их в том, что они возят журналистов на пресс-конференции, на места чрезвычайных ситуаций, происшествий. Также они развозят разные документы: бухгалтерию, договоры, письма и прочее. В общем, самые обычные водители, как и во многих других компаниях.
Я побросал в рюкзак ручку, блокнот, зарядку от сотового, взял служебное удостоверение и мы с Пашей двинулись. Что именно случилось тогда еще известно не было. Отделы полиции по связям с общественностью, которые в таких случаях информируют прессу, ничего дельного сказать не могли. Вероятно они и сами еще толком ничего не знали. У нас был только адрес.
Приехали по нему. Посередине перекрестка стояла оцепленная полицией легковушка, изрешеченная пулями. Собиралась толпа зевак. Выскочив из машины я пробрался к оцеплению и спросил у лейтенанта:
– Что случилось?
– Убили военного, – оказался тот разговорчивым. Полицейские обычно с журналистами не словоохотливы.
Я попытался выудить побольше информации – сколько было стрелявших, зачем они стреляли, поймали ли их и так далее. И позвонив в офис рассказал всё, что сказал мне офицер. В редакции в свою очередь мне дали новые координаты. Оказалось, что инцидент продолжился в другом месте.
В момент когда всё это происходило, я не чувствовал страха, потому, что был увлечен работой. К тому времени я имел восьмилетний стаж журналиста. Как и в любой профессии, эта профессия имеет определенные алгоритмы. И в тот момент я чётко следовал им, ни сколько не задумываясь о том, что мог и сам попасть под огонь.
Повторюсь, что тогда не было известно, что теракт учинил один человек. Ситуация была экстремальной. Казалось, будто действовала целая группа. Казахстан – это спокойная страна, для неё подобные теракты нечто из ряда вон выходящее. И оттого происходящее казалось еще более неординарным.
Приехали по новому адресу, а там уже наши коллеги. Вокруг старенькой машины выстроились несколько видеокамер и щуплый, судя по всему – владелец авто, энергично жестикулируя, то и дело показывал на дырку от пули в задней двери.
– Я пришел с базара, сел в машину и подошел он, – говорил он в камеру, – Сказал мне: «Выходи», а потом выстрелил, – указал он на дырку, – Я вышел: «Брат, не надо. Брат, не стреляй!». А он развернулся и ушел вон туда…
Оказалось, я забыл взять диктофон. Выругался про себя и решил делать запись на айфон. В то время эти телефоны были на пике популярности. Надо еще отметить, что в цене они были недешевыми и служили чем-то вроде символа достаточности их владельца. Но я тот айфон сам лично не покупал, достался он мне в результате другой не менее интересной истории. Так вот, значит, подлетел я к остальным журналистам окружившим мужика, протянул к нему айфон и говорю:
– Расскажите, кто вы и чем занимаетесь?
– Я таксист, приехал на базар…
Рядом с моей рукой была видеокамера. Её оператор, видимо отснявший нужный ему видеоряд, решил сменить ракурс. И слишком энергично двинув камерой, ударил её штативом мне по руке. Айфон от этого вылетел, отрикошетил от тротуара и шваркнулся аккурат меж решеток в канализацию. Айфон в то время штукой был дорогой! И вся журналисткая братия окружившая таксиста, да и сам таксист – ахнули. Внимание всех с дырки от пули сместилось на упавшую в канализацию недешевую вещь.
Конечно, я тоже был ошарашен. Ведь на айфоне была диктофонная запись. Решетка канализации была железная, за давностью времени всохшая в раму. Таксист, видимо привыкший зарабатывать инициативой, позабыв о пробоине стал дёргать руками решётку. Но, уж куда там – чугунная клетка была как припаянная.
Всё это заняло секунды, за которые я оценил обстановку и бросив айфон, побежал к машине, чтобы с телефона Паши отзвониться в редакцию. В непредвиденной ситуации надо было быстро расставить приоритеты. В тот момент, работа для меня была важнее телефона. Таксист вслед мне крикнул:
– Брат, а как же айфон?
Я на бегу отмахнулся, мол, бог с ним. Мне казалось, его не достать.
Мало того, что ситуация была экстремальной, к ней прибавился еще один форс-мажор, прибавивший суматохи.
Потеря айфона, конечно, меня расстроила. Как-никак всё-таки ценный предмет. Немного я огорчился. Да и к тому же отзваниваться в редакцию теперь было не с чего.
В редакции нас проинструктировали направиться по третьему адресу, где террорист открыл огонь по полицейской машине. И там же его и задержали. На стрельбу выбежал охранник-полицейский, дежуривший на посту в здании напротив. Звали его Аян Галиев. Галиев вступил в перестрелку с террористом. И вышло так, что оба расстреливали друг друга в упор. Полицейский задержать террориста не смог, но нанес ему тяжелые ранения. Они обездвижили преступника и тот потерял сознание. Воспользовавшись этим на него надели наручники коллеги Галиева. А сам он скончался от ранений.
Теракт был отработан, террориста арестовали. Полиция разослала официальное заявление и вся суматоха и чувство хаоса прошли. Картина вырисовалась, правоохранители разъяснили, что исполнителем теракта был всего один человек.
День близился к концу. И я вместе с другими коллегами-журналистами дежурил у входа в больницу, куда привезли раненных. Надо было разузнать сколько их и насколько тяжелым было состояние их здоровья. Больница была оцеплена спецназом, а медработники строго проинструктированы не говорить журналистам ни слова. И нам не оставалось ничего, как ждать выхода к нам официальных лиц с заявлением для прессы.
Связь с редакцией я держал по телефону Паши. Время от времени я бегал между больницей и Пашей, чтобы разузнать, не было ли чего нового из редакции. И в одну из таких пробежек Павел мне сказал, что сестра выкупила мой телефон.
Оказалось, что таксист после того как ушли журналисты, взял монтировку, выломал решетку канализации и достал айфон. Затем позвонив моей сестре, контакт которой увидел в телефонной книге, он отдал ей телефон за вознаграждение.
Таким вот образом мой айфон вернулся ко мне к концу того суматошного дня.
Сестра мне рассказала, что родные пристально наблюдали за происходящим и что все они переживали за меня. Надо отметить, что отработали мы с Павлом тот случай совершенно без экипировки – на нас не было ни бронежилетов, ни жилеток с надписью «пресса», ничего другого.
В тот день мировые телеканалы «Си—эн—эн», «Би—би—си», «Евроньюс» и другие выходили в эфир с новостью о теракте в Казахстане со ссылкой на наше агентство. Оно первым в мире информировало о случившемся. Оказалось, мы с Павлом отставали от террориста всего на две минуты. Информация при этом была совершенно точной. И официальное заявление полиции позже оказалось один в один с тем, что вышло в наших новостях. Для информационного агентства это очень похвально. Потому, что правильно сориентироваться в экстриме всегда непросто.
Руслан Кулекбаев был приговорен к смертной казни с конфискацией имущества. В то время в Казахстане действовал мораторий на казнь, поэтому её исполнение было отложено. Полицейский Аян Галиев, который задержал террориста ценой собственной жизни, посмертно награжден за героизм.
Через неделю после теракта в редакции появился бронежилет.
Село без воды
Алматы (Алма-Ата, Казахстан) – это большой город. На 2015—й год официально проживающих в нём было 1,7 миллиона человек. Но, это цифры статистики, на самом деле жителей было гораздо больше.
Практически весь мегаполис состоит из приезжих из других городов, по большей части – молодёжи. Живут они в съёмных квартирах по три-четыре человека, потому что вместе легче оплачивать жильё. Но часто официально в квартире прописан только сам хозяин. Потому, что размер коммунального платежа зависит от числа зарегистрированных жильцов. И владельцу выгоднее, чтобы официально числилось как можно меньше людей, так как небольшая коммуналка повышает конкурентность квартиры.
И выходило, что вместо тех официальных 1,7 миллиона человек, реально в городе проживало все четыре миллиона, а то и больше. Тогда это была почти треть населения Казахстана. Каждый третий работал в Алматы – город кормит весь Казахстан.
Вокруг Алматы раскиданы небольшие городки и множество посёлков. Их жители также работают в большом городе. Жизнь при этом в мегаполисе от жизни рядом в поселке разительно отличается. И не только тем, что в селе нет «Макдональдсов» – часто в поселках, что находятся всего в паре десятков километров от Алматы, не бывает воды и электричества. Этот контраст между цивилизацией в мегаполисе и упадком в деревне выглядит ошеломительно.
Однажды в редакцию газеты, в которой я работал, обратились с жалобой жители одного из таких сёл. В ауле вот уже два года не было воды. Сельчане обращались с жалобой и в местную администрацию, и в полицию, и в прокуратуру, но эффекта не было никакого. И тогда люди с последней надеждой решили обратиться за помощью к журналистам. Они надеялись, что может быть, будут услышаны властями хотя бы со страниц прессы.
Для меня такие случаи не были чем-то новым. В то время подобное происходило повсеместно. Госорганы и органы правопорядка насквозь прогнили коррупцией. И часто люди в поисках справедливости обращались в прессу как в последнюю инстанцию.
Как называется село, о котором идет речь, за давностью времени уже не помню. Но к назначенному времени я в него отправился, поскольку его жители в тот день решили провести нечто вроде митинга, чтобы высказать акиму (главе администрации), всё, что они и о нём думали. И, конечно, чтоб потребовать немедленно подать им воду.
Краны села уже долгое время были сухими словно в Сахаре – ни постирать, ни помыться, ни еды сварить. Сельчане были в отчаянии. А всего в двадцати километрах от них гудел потоком машин и горел ночными огнями громадный мегаполис – символ современной цивилизации.
Наверное, такой расклад жителей села удручал и, может быть, даже казался несправедливым, потому, что в своих лишениях роскошь большого города казалась им циничной расточительностью. И вот в назначенное время все было готово. Около пятисот человек – преимущественно мужчины, собрались на главной улице посёлка. В аул даже приехал журналист (то бишь я). Это случилось, может быть даже впервые за всё его существование. Событие для населенного пункта, без сомнений, из ряда вон выходящее.
Толпа была воодушевлена. Порыв был единым, а цель – безоговорочной: высказать всё без утайки в глаза самому акиму. Пусть, мол, он ответит, почему вот уже целых два года в ауле не было воды. А все сказанное, конечно, записал бы журналист и после написал бы статью в газете. И, конечно, её бы прочитали все. И все бы узнали, какой же страшный беспредел творился в деревне. И непременно тогда бы приехала проверка из большого города. И в маленьком селе снова бы из кранов заструилась вода.
Так казалось сельчанам.
Но, толпа собралась, а акима всё не было и не было. Не было его полчаса, не было и час. И тогда люди поняли, что их обманули. В очередной раз их нагло и бессовестно обвели вокруг пальца – аким обещал выслушать чаяния народа, но в который раз наплевал на тех, из чьих налогов получал зарплату.
И толпа, почувствовавшая себя ущемленной, взволновалась. С разных её концов понеслись возмущенные возгласы. Одни предлагали двинуться к администрации акима, что находилась в соседнем селе. Другие – встать живым щитом на автомобильной трассе, проходившей неподалеку и создать на ней пробку. И тут вдруг кто-то из присутствующих предложил взять в заложники приехавшего впервые в аул журналиста. И удерживать его до тех пор, пока не приедет аким.
Толпа обезумела!
Признаться, видя такой поворот событий, я не на шутку трухнул. Чёрт знает ведь, что взбрело в голову людям, которые в безумстве перепутали, что я наоборот приехал для того, чтобы помочь им. Ведь я сочувствовал им, а никак не пособничал главе администрации, который цинично проигнорировал их собрание. Но масса, движимая стадными чувствами, позабыла о разуме и руководствовалась уже только безрассудными инстинктами.
Хаос возникшей среди людей ошарашил меня. В мой адрес посыпались злобные выкрики. Я уже был готов пуститься наутёк, и, наверное, это спровоцировало бы еще более безрассудные последствия, как из толпы вынырнул мужик.
Раньше я его уже видел. Потому, что он приезжал на своей старенькой машине за мной в город. Сельчане хотели предоставить журналисту максимум удобств – ведь пресса была едва ли не последним лучиком надежды, что в их деревне снова будет вода. Поэтому, они попросили земляка привезти журналиста на своей машине – чтобы доставить представителю свободы слова максимум комфорта.
Мужик вынырнул из толпы, увлек меня под локоть и, будучи у всех на виду грозно закричал мне:
– А ну пошли! Я покажу тебе колонку, увидишь какая она сухая!
Далее он впихнул меня в машину, стоявшую тут же и уже в салоне, когда дверцы были захлопнуты, попросил извинения и пояснил, что увезёт меня в редакцию.
Увиденное, конечно, меня поразило. Впервые я увидел поведение толпы – и признаться, впоследствии мало что видел безрассуднее этого. И до сих пор не могу понять, как только людям могло взбрести в голову брать в заложники того, кто хотел им помочь.
По пути назад в редакцию, я попросил мужика свернуть к селу, где была администрация акима. Оказалось, что глава аула всё это время отсиживался в своем кабинете. Представителя прессы, он, конечно же принял. А после беседы с ним вышла большая статья о том, как циничный аким довел людей до полнейшего отчаяния.
Спустя время в ауле появилась вода.
Школьный «общак»
В пору, когда я работал газетным корреспондентом, приходилось мне сталкиваться с людьми совершенно разного рода. Это происходило потому, что газета как вид прессы больше ориентирована на освещение жизни социума. Например, глянцевые журналы больше пишут про гламур, интернет-издания оперативные новости, телевидение показывает шоу, радио крутит музыку. Газеты же больше пишут о житейско-бытейском: пенсии, налоги, коррупция, водопровод… И именно на них приходится львиная доля освещения социальных проблем.
Как-то раз я вел журналистское расследование о криминале. Его целью было рассказать обществу о социальных проблемах, которые толкают граждан идти в бандиты. Большинство из бандитов люди с понятиями и в журналистах видят неравнодушных любителей истины, потому относятся к ним с долей уважения. Ну и так как волей-неволей мне пришлось крутиться в этой сфере, то сдружился я с одним алматинским криминальным авторитетом. К сожалению, настоящего его имени по понятным причинам я назвать не могу. Условно скажем, что зовут его Арсен.
Я человек открытый, общительный. Разговор завести мне легко, тем более что и профессия подразумевает широкий словарный запас. Слово за слово – так и сдружились. И не как журналист и бандит, а просто как люди. И так вот вышло, что порой в погожий выходной вечерок заезжал я к Арсену в гости. Делал я это просто от скуки. Было лето и было жутко скучно. Потому, прикупал я в магазине чего горячительного и катил в гости к своему знакомому.
Арсен ростом под пару метров, всё тело в наколках. Было ему тогда лет сорок. В прошлом – боксер, кулаки размером с голову. Один раз даст – точно мозги вылетят. Лицо перекошенное, страшное, на улице такое увидишь – напугаешься.
История его такова, что с юношества он занимался боксом. Занимался старательно, прилежно и быстро дошел до мастера спорта. Как он первый раз попал в поле зрения полиции – точно не знаю, но сам Арсен говорил, что, мол, его подставили. Что мол, совсем не хотел быть бандитом и что люди старше воспользовались его глупостью.
Первый раз Арсен сел в семнадцать. После первой ходки была вторая, за ней – третья. Из своих сорока он провел за решеткой более пятнадцати лет. Пребывание на свободе каждый раз было недолгим, один срок шел за другим.
Во дворе у Арсена стоял добротный топчан, и мы на нем говорили о разном. И вот сидели мы как-то под сенью летних звезд, а Арсен с гордостью мне показывал дневник своего пятнадцатилетнего сына. Нужно признать, школьный документ был сплошь усыпан пятерками. И было весьма странным это прилежание в отпрыске отъявленного рецидивиста.
Сын Арсена лицом был кроток. Вел себя спокойно и воспитанно, а речь его была вежливой. Слова «пожалуйста» и «спасибо» перемежались у него чуть ли не в каждом предложении. Если б я этого школьника встретил наулице, то в жизни б не сказал, что его папа – отпетый бандит.
– Видишь, какой сын у меня?! – с гордостью говорил мне Арсен. Вероятно, он был еще более горд тем, что перед ним был не кто-то, а журналист – все же человек активной гражданской позиции, представитель интеллигентной прослойки, а не той, к которой принадлежал Арсен.
– Эх, как они надоели в школе со своим ремонтом, – жаловался авторитет, – На шторы сдай, на краску сдай, на мел сдай, – сокрушался он, перелистывая дневник.
Не знаю точно как сейчас, а в те годы школы собирали с родителей деньги. Поясню, что большинство школ в Казахстане государственные. Поборы в них их администрация объясняла тем, что, мол, не хватало денег, выделяемых государством на покрытие нужд. По сути эти поборы были самым настоящим вымогательством, замаскированным под так называемые классные фонды. Механизм этих фондов строился якобы на добровольной основе – что это, мол, не школа требовала деньги с родителей, а родители сами, якобы, добровольно и из желания, чтоб их дети учились в опрятных классах, сдавали деньги.
А мол, того, что давало государство, родителям было мало!
Вымогательством это было потому, что если родители школьника не сдавали деньги, то на него организовывалась травля. Ребенка унижали при его одноклассниках тем, что, мол, семья у него бедная – мама и папа не могут сдать деньги в школьный фонд. Успеваемость ученика педагогами искусственно занижалась – они ставили ему плохие оценки. И школьная жизнь ребенка превращалась в кошмар.
Но, самое главное – с этой проблемой ничего не могли поделать правоохранители. Потому, что с юридической стороны школами всё было выстроено «шито-крыто». А родители были настолько запуганы, что мало кто из них решался обращаться в полицию. Они думали, что лучше сдать деньги, чем подвергать скитаниям своё чадо – ведь обратись они в полицию, то устроить ребенка в другую школу было бы крайне трудно.
Итак, стояла тёплая летняя ночь, по краям топчана вились спелые виноградные лозья. И известный криминальный авторитет, державший в страхе всю округу, жаловался журналисту на то, что школа вымогала с него деньги!
– Напиши об этом статью? – молил он. – Это же беспредел конкретный! – говорил Арсен, делая большие глаза.
Я был в шоке от того, что даже криминального авторитета принудили платить взносы в школу. И глядя на то как он листал дневник своего сына, думал, кто же больший бандит: человек передо мной с тремя ходками или законопослушный директор школы?
Власти Казахстана неоднократно объявляли школьные поборы незаконными, но они все равно продолжали – и, вероятно, и по сей день продолжают иметь место.
Через неделю Арсена взяли за разбойное нападение, слышал, что его приговорили к десяти годам лишения свободы.
С тех пор я больше его не видел.
Кроме этого случая
День близился к концу, на часах шел шестой час вечера. Редакция небольшой газеты, в которой я работал, расходилась после пяти. И мы оставались в офисе вдвоем с редактором. Был он мужиком взрослым, лет под шестьдесят. Мне же еще не было и двадцати пяти и потому, я любил послушать рассказы из его молодости или даже просто мужские жизненные советы.
Зазвонил телефон и я поднял трубку. Звонила женщина. Слабым голосом она стала жаловаться на то, что врачи не выписывают ей необходимых для лечения лекарств и просила приехать к ней корреспондента, так как она хотела пожаловаться на медиков в газету.
Признаться, мне под конец рабочего дня куда-либо ехать совсем не хотелось. За окном было лето, вечер обещал быть погожим, и оттого я с вялостью и неохотой рассказал редактору о том кто звонил и почему.
– Ну, съезди, – попросил тот с намёком, что мол, вряд ли что может быть серьёзного под вечер.
И я поехал по адресу. Вошел в подъезд, пробежал на нужный этаж. К моему удивлению, дверь в квартиру была приоткрыта.
– Есть кто? – заглянул я внутрь.
– Входите, – раздалось из дальней комнаты.
Неуверенно, я прошел на голос. В одной из комнат, в постели лежала пожилая женщина. Вид у неё был больным.
– Это я вам звонила. Хотела пожаловаться на то, что мне не хватает обезболивающего, которое выписывают врачи, – сказала она дрожащим голосом. И тут же ее слова прервались криком. – А-а-а, – закричала она.
Мне стало не по себе, потому как я понял, что вероятно, она была больна серьезно, раз её донимали такие боли.
– Давно вы больны, – начал я издалека.
Женщина мне рассказала, что болеет уже продолжительно. Оказалось у нее была последняя стадия рака. Услышав это, я оробел. Впервые перед собой я видел обреченного человека. Дух мой поник и я совершенно не знал, что делать.
Я спросил есть ли у неё дети и та ответила, что у неё есть сын, который жил в соседнем городе. Больная стала мне рассказывать о своей молодости, о своей жизни. В комнате на дверной ручке висела сумка синего цвета. Я сразу же узнал её. С такими сумками я видел социальных работников, которые ходили некоторое время назад по городу во время кампании по переписи населения. Проследив направление моего взгляда, женщина стала рассказывать, что работала почтальоном.
– Я была такая молодая, я была такая красивая, – говорила она о себе в прошедшем времени. От этих слов на моей голове встали дыбом волосы. Человек лежавший передо мной на кровати говорил о себе так, будто его уже не было.
– Я была такой харизматичной, такой сильной…
Когда видишь перед собой человека, смирившегося с тем, что ему скоро умирать, то понимаешь насколько тленен этот мир. Когда человек живет, он не понимает всей ценности того, что называется жизнью. Ну а когда же подходит тот самый момент, он начинает относится к бытию иначе. Он начинает ценить всё то, что у него было! Каждое мгновение жизни, которую он прожил. Мне казалось, что женщина, видя себя в своем воображении, гордилась тем, какой она была. Гордилась своей внешностью, своим характером – гордилась всем своим существом. И смирились с тем, что того человека, которого она видела, больше уже не будет. Она размышляла о себе, как размышляет человек на границе между жизнью и смертью. Я понял, что когда близится тот самый час, человек считает все свои плюсы и минусы. И видит себя со стороны. И что в то мгновение главное для него – то, кем он был – хватало ли у него сил быть больше на стороне правды, чем кривды.
Всё это потрясло меня до глубины.
Её слова прерывались криками. Болезнь, вероятно, была уже в серьезной стадии и оттого женщину мучили приступы боли, от которых не спасало даже обезболивающее. Я был абсолютно подавлен и совсем не знал, что мне делать. Дослушав её рассказ, я засобирался.
– Не уходите, – тихо сказала она.
Но я не мог больше терпеть. Моя психика – и без того богатая на фантазию, и без того живая на воображение – была на грани. Она рисовала мне картины, от которых волосы шевелились на моей голове. То, что я видел было пределом для моего неравнодушия.
Я поднялся со стула.
– Не уходите, – повторила она.
Я вышел из комнаты, вышел из квартиры. Я ушёл. И был потрясен. Я видел живого человека, который относился к самому себе так, словно его уже не было.
На следующий день я позвонил сыну этой женщины. Представился и объяснил, что его мать жаловалась в газету о том, что ей не хватало лекарств.
– Правда ли это? – спросил я его.
Тот мне ответил, что все в порядке и что поводов для беспокойства нет – лекарств хватало. Прощаясь, я ему рекомендовал проводить больше времени с матерью.
За все случаи, когда люди обращались в прессу как в последнюю инстанцию в поисках правды, не было ни одного, чтобы я не сумел помочь.
Кроме этого.
Ведьмина «порча»
Разные бывают случаи в журналистике, бывает – ведешь расследование, бывает – хочет толпа тебя взять в заложники. А бывает и порчу ведьма наводит! Как-то раз жители одного из алматинских микрорайонов обратились в издание, где я работал, с открытым письмом в адрес администрации города, с требованием, чтоб в их микрорайоне закрыли офис колдуньи. Они пояснили, что некая ведунья сняла квартиру в их микрорайоне и в ней принимала клиентов. И все бы ничего, да только народу валило – тьма. Очередь на консультацию выстраивалась с четвертого этажа до конца подъезда.
Люди крестились, что в микрорайоне стала твориться чертовщина – стало больше, мол, бездомных кошек, по ночам слышался вой – да и вообще, короче – стеклась туда, как уверяли граждане, вся нечисть.
А участковый инспектор – совсем не реагировал на их жалобы. И уж явно его либо приворожили, либо сглазили: на жалобы офицер отвечал вяло, невнятно – вел себя, ну, вот точно, как ведут зомби и прочие, кто под чарами колдовства.
Так казалось обратившимся в редакцию.
И вот из-за этих страхов они и решили обратиться в прессу, с надеждой, что чертовщина, может быть, не берет журналистов. И так как я был в то время в редакции самым молодым, то участь на отработку этого редакционного случая пала меня. Остальные коллеги под разными предлогами браться за него отказались.
Поехали с фотографом по адресу. И по прибытию, и вправду: народу куча, я разглядывал посетителей, у кого-то украли, кто-то пришел гадать на любовь, кто-то на судьбу… Совершенно разные люди – пожилые, молодые, мужчины, женщины.
Двери офиса открыла ассистентка ведуньи и я едва не упал со смеху, поскольку была она мне знакома. Нет не близко, просто какое-то время проживала в том же подъезде, в котором жила наша семья. Квартира ее была как притон, потому что посещали ее всякие подозрительные личности. Бабки на лавочке судачили, что, мол, была она торговкой наркотиками. В общем, женщина мутная, да и к тому же – ну, клоун клоуном. Невооруженным глазом видно – мошенница еще та!
Посреди зала за столом со стеклянным шаром сидела ведунья. Была она одета в причудливые одежды. В комнате стоял плотный запах благовоний. Я объяснил колдунье, что мы из прессы, что приехали из-за обращения жильцов. И что согласно нашим канонам журналистики, мы должны были выслушать вторую сторону – чтоб заметка в газете была объективной и беспристрастной. Мол, вот такой у нас ритуал или обряд, или как это сказать, чтобы вам было понятно.
Та отвечала, что рассказывать ей о себе собственного нечего – мол, все вы видели сами. Назвала свои тарифы и уточнила, что делает и привороты и отвороты, и сглазы, и порчу, и проклятья – короче все, что входит в пакет услуг колдуньи.
Только вот она, мол, так и не поняла, зачем это мы пришли.
– Как зачем? – сказал я. – Мы журналисты – люди неравнодушные и с активной гражданской позицией. Вот, мол, напишем статью – и пояснил, что в Казахстане основанием для реакции полиции являются две вещи: письменное заявление истца и публикация в прессе. На что ассистентка колдунья как бы между прочим буркнула, мол, зачем тебе это, паренек? Вот, мол, нашлют порчу… Ля-ля-ля..
Я говорю, э, знаем мы ваши колдовские штучки! Сто лет назад дедушка Ленин развенчал всё…
На том наша беседа и кончилась.
Через пару дней вышел тираж газеты с заметкой о том, что бизнес частной целительницы (так лаконично я назвал ведунью) обеспокоил жильцов городского микрорайона. В материале содержался комментарий прокурора, который заверил о том, что проведет проверку.
Через неделю офис колдуньи закрыли.
А я продолжил жить своей жизнью. Утром на работу, вечером – с работы. Три раза в неделю – играть на гитаре в рок-группе, писать очередную книжку… Только вот через время что-то стали портиться отношения с девушкой, а потом мы и вовсе расстались. Да и с работой пошло что-то не то. Уволился я из газеты и стал работать в журнале. Еще через полгода ребята из рок-группы заявили, что хочется им отдохнуть от музыки. Собственно, и группа распалась.
Прошло с моей встречи с колдуньей два года и стал я думать… Казалось, что все валилось из рук. То ли сам я неправильно приоритеты расставлял, то ли и в самом деле… Тут я мысль обрывал, не хотелось мне признавать то, во что особо не верил.
Как-то на новом месте я отправился в командировку в Москву. И по случайности в одном из переходов большого города, встретился с той самой ассистенткой колдуньи. И как бы между прочим она пожаловалась, что целительница та оказалась редкостной лгуньей – мол, надула всех своих клиентов – не ведунья была вовсе. В этом ведь деле, мол, все тонко. Надо даром обладать особым, а у той, оказывается его и в помине не было.
Да еще и свою ассистентку обокрала на золото и деньги.
Я пожалел бывшей соседке удачи. После встречи с ней мне на душе стало легче. И я пообещал себе, что крайне серьезно подумаю о своем отношении к личной жизни. Чтобы быть серьезнее и тщательнее расставлять приоритеты в ней.
Я начальник, ты – дурак!
Иногда бывает, что при судебных спорах, люди не уверены в судейской справедливости и обращаются к журналистам. Чтобы пресса предала их случай огласке и судьи начали вести себя честно. В Казахстане среди чиновников сильно развито кумовство. И когда на кого-либо из госслужащих подают в суд, то судьи часто прикрывают их.
В 2010 году в Алматинской области произошел необычный случай – подчиненный подал в суд на акима. Наверное, это случилось впервые за всю историю независимого Казахстана. Аким означает глава села, города, района или области. То есть, то же самое что мэр или губернатор. В 2010-х годах многие акимы в Казахстане вели себя как царьки – занимались коррупцией и ничего толкового не делали для развития своего региона. Ярким примером можно привести Виктора Храпунова, который в 1997—2004 годах был акимом самого крупного города Казахстана – Алматы. За это время он награбил целые миллиарды! Позже на него были заведено несколько уголовных дел, в том числе – интерполом. В 2008 году экс-чиновник бежал из Казахстана в Швейцарию, где, согласно рейтингу журнала «Bilan», стал одним из самых богатых граждан. Он и по сей день как ни в чем ни бывало продолжает пребывать в этой стране.
Масштабы распущенности акимов не имели границ!
Но, как уже было сказано, в 2010 году в Алматинской области, в небольшом городке – Иссыке произошел очень интересный случай – юрист местного акимата Жанкельды Барсаев подал в суд на своего начальника – Асхата Алмабекова, за то, что тот его уволил с работы. Как говорил Жанкельды, аким устроил на него гонения за то, что юрист не хотел ставить подписи в незаконных документах.
В начале 2010 года в Казахстане прошла компания по сокращению штата госслужащих. Кого именно увольнять – это оставалось решать акимам самим. Но в указе президента говорилось, что юристов увольнять запрещается. Однако Алмабеков, несмотря на запрет, все равно уволил Барсаева. Вероятно он решил, что юрист испугается спорить. И потому и поступил вопреки указу. Но подчиненный оказался с характером. И, недолго думая, подал в суд.
Иссык городок небольшой. И все чиновники не просто знают друг друга, а в отдельных случаях даже и являются роднёй. Поэтому, хотя по закону Барсаев и был прав, но судья рассматривавший дело, вынес решение в пользу акима. Видать судья, также как и аким решил, что Барсаев далеко не пойдет. Но уволенный, поняв что суд несправедлив, пошел в прессу. Где изучив обстоятельства дела, многие из журналистов пришли к выводу, что юрист действительно прав. И ряд изданий написал статьи о несправедливом суде.
Казалось бы дело должно было на этом и разрешиться. Решение суда пересмотрено и истории – конец. Но чиновничий аппарат оказался настолько прогнившим, что и второй суд постановил, что правда за обнаглевшим акимом.
После этого еще несколько газет написали статьи о несправедливом суде.
Наверное, тут уж точно судьям, позабывшим о скромности, стоило бы остановиться. Но и третий суд также вынес Асхату Алмабекову оправдание.
Незадача вся была в том, что рассказывая об истории уволенного Барсаева, тем самым газеты нагнетали в обществе протестные настроения. Между строк своих статей они говорили о том, что в стране нет справедливости, что чиновники давят простой народ, что у рядовых граждан нет защиты ни в судах, ни в полиции. Таким образом, сами того не желая, газеты будоражили в людях недовольство. Но на самом деле журналисты были ни при чем. Ведь они только рассказывали о том, что происходило реально. То есть, не лгали и не выдумывали. По идее во всем были виноваты нерадивые судьи, которые, видя широкую огласку, продолжали плодить беззаконие.
Три суда подряд, несмотря на помощь прессы юрист проиграл неспроста. Ходили слухи, что, якобы у того самого акима дядя был депутатом парламента Казахстана. И, что, мол, судьи совсем не хотели переходить ему дорогу. Поэтому-то они и вставали на сторону зарвавшегося акима. Мол, при поддержке не кого-то, а целого парламентария – не страшны ни пресса, ни юристы.
Жанкельды же тем временем, как он позже рассказывал, не спал ночами. Акиму Асхату Алмабекову на то время едва исполнилось 30 лет. Пожилого юриста мучило задетое самолюбие: незадолго до увольнения у него был спор с молодым руководителем, в ходе которого тот обозвал его дураком.
Это Женкельды задело. Тем более, что это сказал ему человек годившийся в сыновья. Его оскорбила наглость Алмабекова и его уверенность в безнаказанности. Поэтому подчиненный во что бы то ни стало решил проучить потерявшего совесть руководителя.
Шли месяцы. Больше года Барсаев из одного суда подавал в другой. Больше года боролся за справедливость. И каждый судья вставал на сторону акима. И как бы ни был по закону прав Барсаев, и сколько бы ни писали об этом газеты, казалось, и в самом деле, при поддержке дяди-депутата все обвинения с чиновника были словно с гуся вода.
В итоге прения дошли до Верховного суда. Спустя год и три месяца, Барсаев стоял перед высшей инстанцией. Стоит отметить, что его дело рассматривалось не неделю, не месяц и даже не час, а всего лишь семь минут. Больше года Барсаев шел к этим нескольким минутам.
Позже он вспоминал:
– Судья взял мое дело, полистал его и сказал: «Так вы же правы». Стукнул молотком и крикнул: «Следующий». Я даже сначала не понял, какое решение он принял».
Лишь только получив решение Верховного суда по почте юрист узнал о том, что выиграл дело. Больше года хождений по судам принесло свои плоды. Суд постановил полностью его оправдать и восстановить на работе, а обнаглевшего акима – уволить!
Прежде ничего подобного в Казахстане не было. Кумоство, коррупция и круговая порука среди провоохранителей и госслужащих была такой, что ни один из подчиненных никогда не осмеливался идти против акима. И уж тем более – депутата или министра.
Случай Женкельды Барсаева – это яркий пример того, что человек способен добиться любой справедливости если только он прав и если он того захочет. Что в государстве нет ничего выше закона.
Аким Асхат Алмабеков был уволен. Полиция завела на него уголовное дело, однако почти сразу же прекратила. Мол, в связи с истечением срока давности. Газеты писали, что полицейские специально затянули расследование, с тем расчетом, чтобы оно подпало под истечение времени. Видать и тут аким имел связи. А Жанкельды Барсаев как ни в чем ни бывало продолжает работать юристом в акимате города Иссык.