Перед выходом на прямую видимость от посёлка я притормозил, оглядеться напоследок по сторонам. И чуть не помер, в самом что ни на есть прямом смысле слова! Дёрнувшись на неприятное жужжание я, если не спасся от смерти, то от неприятных ранений и травм точно. Мимо лица, на запредельной скорости, пролетела серая точка и со стуком врезалась в дерево на обочине. И продолжила там, воткнувшись, гудеть.
– Пчела, – озадаченно констатировал я под нос. – Здоровая какая, а главное – с каким лютым жалом!
У пчелы и вправду было лютое жало: не меньше трёх сантиметров! То есть, паразитка сантиметров семи длиной, врубилась этим жалом в древесную кору сантиметра на полтора! И ещё не померла, продолжая дергаться и грозно гудеть!!
– Пойду-ка я в Грязи, – заключил я вслух, поёжившись и проверив штаны, – А то её товарищи появятся, убьют же, сволочи. Или унесут к себе домой. А я туда не хочу.
И, кстати, кажется часть “физических параметров” я понял. Никогда не был увальнем, да и самбо. Но на звук я отдёрнулся, если подумать, быстрее себя “обычного”. Ну есть такое ощущение, хотя с ассистентом вопрос провентилировать всё равно надо.
И потопал я к Грязям, стараясь, чтоб мой поход к селу не выглядел как позорный для советского человека побег от пчёл. Хотя от таких пчёл не стыдно и с криками убегать.
Пока шёл к воротам – оглядывался. Впрочем, в сельском хозяйстве я разбирался не слишком хорошо. Даже помогал колхозникам, но как-то не очень вникал в детали. Общую картину, как нормальный советский человек знал. Но не сорта всяких агрокультур, кроме основных, да и как они выглядят вне тарелки – не слишком хорошо. Не агроном я, прямо скажем.
Так что, кроме синей репы, которая вызывала в голове назойливое “посадил дед репку” – никаких особо интересных моментов не заметил. Да и слоны были за углом села, так что и не разглядишь вблизи.
Дотопал до ворот. Метров с пятидесяти в проёме полуоткрытых ворот мелькнула чья-то физиономия, а ПСЗДцы над воротами чуть покачались. И всё.
Встал я у ворот, ну и крикнул:
– Здравствуйте!
– И тебе… привет, – раздался прокуренный бас из-за ворот. – Хто таков?! – посуровел голос.
– Человек, Георгий Верхазов. Комсомолец, – представился я, прикидывая, как из сектора огня ПСЗДцов выходить, если что.
– Аж комсомо-о-олец, – протянуло из-за ворот. – А что тебе в Грязях понадобилось?
И тут я задумался. Прямо выкладывать что как и чего я сейчас не хотел. И гостеприимства особого колхозник не проявлял. Но и враждебности особой тоже нет – вопросы задаёт, даже стволами не ведёт. Непонятно, в общем.
– Чего молчишь? Что соврать думаешь? – раздалось из-за ворот уже угрожающе-ехидно.
– А не видно? – нашёлся я. – Изгваздан весь. И есть охота, – признал я. – Я, в принципе, что-то починить могу, или просто вскопать…
– Технарь, что ли? И шутник, – ржанул голос. – Копать вздумал. С тягачом потягаться решил, ха-ха! Ну смешно, повеселил. А чем докажешь?
– Да не буду я ничего доказывать, – отрезал я.
Ну серьёзно – нашёл себе развлечение, надо мной ржать. Может, конечно, смешно. Но я не понимаю, и даже обидно немного. А доказывать… не знаю, дорога есть, можно по ней до какого-нибудь места погостеприимнее добраться.
– Если что-то починить надо – смотреть надо. А что ещё доказывать? Не пустите, так пойду по своим делам, – закончил я.
– Ну, представился ты. Ве-е-ежливый, – протянуло из-за ворот. – И с оружием, – дополнил он, задумчиво. – И здоровый ты какой! Сам-то откуда?
– Из Омска, – не стал скрывать я.
– А это где?
– В Омской области, – резонно ответил я, хотя из-за ворот опять ржануло.
– Шутник, хах. Ладно, Георгий-шутник, жди, сейчас старосту позовём, он решит.
Я чуть не ляпнул “Хомыча, что ли”, но вовремя удержался. Пока мне не говорить надо, а смотреть-слушать. И на “комсомольца” этот завратный странно отреагировал. Не враждебно, но как будто и вправду шутку услышал. Ждём и смотрим, подтвердил я свои первоначальные намерения.
За воротами послышался топот, а через несколько минут раздался знакомый по радиопереговорам голос Хомыча:
– Кто такой? По какому делу в Грязи?
– Отвечал уже, – буркнул я. – Георгий Верхазов, техник, комсомолец. Что ещё-то?
– Из кооператива? – послышался голос.
– Нет, – не стал я врать.
– Это хорошо, – неожиданно подобрел голос. – Что врать не стал. Ладно, накормить накормим, не жалко. А хочешь переночевать – отработаешь. Если ты те-е-ехник. И комсомоле-е-ец, – так же глумливо протянул Хомыч, как и привратник. – Или десять жоп.
Я чуть не переспросил – но слышно было отчётливо. И в радиопереговорах про жопы говорилось, я думал – ругань. А теперь до меня дошло.
Буржуи то свои подлые агрессивные и империалистические намерения не скрывали: Союз и Советский Человек у этих мироедов костью в горле. Но и мы не идиоты – понятно, что воевать придётся, возможно. И уже… точнее – с 2001 года по всему Союзу вводилась подготовка к программе “чрезвычайного положения”. Если буржуи всё таки на нас нападут. Во всех населённых пунктах Союза ставились ЦРППН – центры хранения и распределения предметов первой необходимости, сразу обозванные “царапинами”. Для ситуации, если централизованная доставка будет невозможна.
И ставились не просто, а работали с момента установки. Нужна лопата, деталь для трактора, ещё что-то такое – можно получить у автоматизированного раздатчика. Но у нас, хоть советские, но всё же люди… в общем, понятно, что если бы содержимое складов, пусть даже пополняемое, раздавалось – ничего бы там вскоре и не было. Да и склады бы разобрали на нужды какие-нибудь. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля шутки.
Поэтому была запущена программа выдачи ЖП – жетонов подготовки. Этакая параллельная рублям система, работающая только с ЦРППН. Не зарплата, а довольствие, в зависимости от положения, общественной полезности. В общем, я толком не вникал – не до того было, но мне тоже жопы “капали”, хотя я к ЦРППН и не подходил-то никогда, кроме одного раза, на учебной тревоге. Но анекдоты распространились со скоростью лесного пожара, а жетоны, кроме как жопами, никто и не называл кроме как по телевизору.
И шутки, пусть чернушные, на тему того, что “будет жопа – перейдём на жопы”… были. В каждой шутке есть доля шутки, да уж. Дошутились.
– Техник. И да, отработаю, – ровно озвучил я.
– Ну заходи тогда, техник Георгий, – послышалось в ответ.
И я вошёл в ворота. с интересом оглядываясь. Первое, на что обратил внимание – это на ПСЗДецы. И странно: не стационарная, с ленточным боепитанием и проводным электропитанием, а полевая модификация. С аккумулятором и прямоугольным бронекоробом на две тысячи патронов. Ну ладно, полевая и полевая, хотя деревянные треноги, придерживающие пулемёты над уровнем стены смотрелись довольно комично.
Далее, встречающие: дядька средних лет, без бороды, но с шикарнейшими, завитыми чуть ли не до бровей усами. Держал в лапах… двустволку-переломку. Откуда он этот раритет вырыл – не знаю, вроде только в музеях уже лет пятьдесят… двести пятьдесят, мда. Ладно, с антиквариатом и антиквариатом. Любитель, может быть. Но это было… ЕДИНСТВЕННОЕ огнестрельное оружие, кроме ПСЗДецов. На виду, конечно. А пара ребят помладше, рядом с усатым дядькой, держали, слегка на отлёте, полунатянутые спортивно-игровые рогатки. Даже названия не помню, но популярная была в двухтысячных у пионеров вещь. И у стёкол домов, а особенно школ – тоже очень популярная.
И топоры на поясах, с ножами, чуть ли не мечами. Это… ну ладно, положим, с огнестрелом тут проблемы. Но ПСЗДцы же! Это ж не двустволки и даже не моя аварийная пукалка! Эти вещи на уровне моей лопаты! И индикаторы питания и готовности зелёные, видно! Ничего не понимаю.
Но ничего не понимать можно долго, так что стал я разглядывать Хомыча. Довольно молодой дядька, помоложе усача. С ухоженной бородкой, не лопатой, а эспаньолка этакая. И щурится на меня так ласково, и щурится благожелательно.
И странно: вся видимая четвёрка людей… маленькая. Не карлики, конечно, но самый высокий усач – метр восемьдесят где-то. Ну не всем высокими быть, все не я. Но они ещё и субтильными были. Не истощённые, у Хомыча и молодых даже щачла отъевшиеся, у Хомыча даже с перебором… хотя он Хомыч, ему положено. Но субтильные, по конституции. Я бы их даже за несоветских людей принял, если бы не вполне советские, наши, морды. И мутаций вроде нет. Ну, просто невысокие, хотя странно – центральный Союз. Разберёмся.
– И здоров же ты, – подкрутил ус Хомыч. – Я – Александр Хомяков, староста села Грязи. И председатель совхоза, – дополнил он. – Правда меня больше Хомычем называют, – под ухмылки пареньков помоложе выдал он.
Хотя и усач в ус усмехнулся. Ну, в общем, пока вроде нормально. И село как село, хотя кроме ПСЗДцов ничего особо техничного, даже уличного освещения, нет. Колодцы, коттеджи. В центре поселения, кстати, не площадь, а как раз бункер ЦРППН, о котором я и думал. Ну и барахло на рогульках-верёвках сушится, пристрои, видно амбары-коровники всяческие. И улицы, обе, не замощёные, а застеленные пластиковыми листами. Не худший вариант – пластик прочный, плотный, и грязищи в дождь не будет. А то в некоторых сёлах в Сибири приходилось чуть ли не плавать, припомнил я.
– Меня Жорой называют, – ответно представился я.
– Хорошо, Жора-техник. Ты пилу Союз-10 знаешь? Починить сможешь? – всё с тем же благожелательным прищуром уточнил Хомыч.
– Знаю, – кивнул я.
Самая распространённая пила – атомная батарейка, турбина замкнутого типа и вибролезвие. Их везде использовали, да и поломки там бывают только от хренового обращения – неубиваемая вещь, вроде СЛУшки.
– А смогу или нет – смотреть надо. Если там турбина прохудилась… Смогу, – решительно махнул рукой я. – Но повозиться придётся.
– Разбираешься, – непонятно чему хмыкнул Хомыч. – Ну ступай за мной, – поманил он меня рукой.
Я и потопал, всё так же с интересом оглядываясь. Народу на улицах, кстати, не было: то ли отдых, то ли меня боялись, хоть и странно. Но в окнах физиономии мелькали. Некоторые девчоночьи – очень ничего, кстати, отметил я и распрямил плечи.
Но низкорослы и субтильны все, это я точно установил. И тут я встал как вкопанный.
– Это – энергоконвертор? – слабым голосом уточнил я, тыча в ржавую покорёженную коробку, подпирающую дверь какого-то хлева.
– Это? – прищурился Хомыч на ржавчину. – Да не знаю, из универмага, – махнул он рукой в сторону бункера “царапины”, – достался, нам не нужен, кооперативщики не взяли. Но не выкидывать же?! – аж с возмущением выдал он.
– Я посмотрю? – не отводя взгляд от запчасти. уточнил я.
– Да смотри, за просмотр жоп не берём, – усмехнулся староста.
Подскочил я к конвертору… мдя, он тут не один год. Под открытым небом, в каком-то навозе-помёте. В общем – полуржавый покорёженный кусок металла, а не конвертор. Труп, полный, дохлее не бывает. Эх…
– А что, нужное что-то было? – уточнил Хомыч, смотря на моё расстроенное лицо, после чего развёл руками. – Кто знал, Жора. Ладно, нам сюда, – поманил он меня в один из коттеджей.
А я, заходя, обернулся. За нами, в отдалении, следовали парочка ребят с рогатками, делая вид, что прогуливаются. Опасаются, очевидно. И мне расслабляться не стоит.
Вошли мы и сразу, после небольших сеней-прихожей, оказались в этаком кабинете. Ну стол “для приёма посетителей”, застеленный этаким ковром, явно ручной вышивки, имелся. И стул за ним, причём для посетителей, но стандартный такой, во всех конторах был. Забавно, что на месте “руководителя” стоит, но из остальной посадочной мебели в комнате деревянная скамья и несколько табуретов.
При этом, освещение было, даже лампа, на малом атомном элементе питания. Походная вещь, но на столе вот, стоит. И, при этом, освещение общее тоже есть. Странно.
Хомыч подошел к здоровенному шкафу из жести, и, явно от меня пряча содержимое, зашебуршал там.
– Смотри, – протянул он мне знакомую пилу.
Потёртую, в царапинах – но вроде целую внешне. Кроме одного момента.
– Рукоять я не выправлю, это только на замену, – постучал я по изуверски выкрученной рукоятке инструмента.
– Рукоять нормальная, – отмахнулся Хомыч. – Крепко сидит, не шевелится!
– Будем смотреть, – пожал плечами я.
Атомная батарея была на месте и не разрядилась, что и неудивительно – пятьдесят лет непрерывной работы, за пару сотен лет её пилой чёрта с два разрядишь, если только пусковую зажать – но тут механизм раньше сотрётся, чем батарея разрядится.
– Смазка нужна, – констатировал я.
– Подсолнечное подойдёт? – поинтересовался Хомыч.
– А минерального нет?
– Откуда у нас, – вздохнул грустно председатель.
– Тебе виднее, откуда, – не стал я пока углубляться в вопрос. – Подойдёт, но менять почаще нужно, и вонять будет. Сгорать.
– Это ерунда, – и от этого отмахнулся председатель. – А не работает почему?
– Смотрю, – через плечо буркнул я.
И турбина – герметична, хоть и заляпана. Протёр её краем коврика со стола – Хомыч крякнул, но возмущаться не стал.
– Нож есть? – уточнил я.
– А зачем тебе? – подозрительно сощурился Хомыч.
– Свой ломать не хочу, – ответил я. – А нужно плоское остриё.
– Ну… найду, – протянул председатель вновь зарываясь в шкаф и, через минуту, извлёк из шкафа тупейшее лезвие без рукоятки. Точно хомяк.
Но мне такое и было надо, так что отвернул я три винта, снял кожух и уставился на слетевшую шестерню привода. Прокладка, видимо от времени, рассыпалась, а гуляющая шестерня расшатала гайку-фиксатор. И теперь она вращалась вхолостую, а предохранитель, не фиксируя движения полотна – вырубал пилу. Чего тут чинить, недоумевал я, отрезав от палатки-свёртка полоску вместо прокладки и ставя всё на место. Собрал пилу, запустил – работала, как и ожидалось. Занятно, кстати – перекрученная рукоять превращала инструмент практически в меч. А после всучил пилу выпучившему на меня глаза Хомычу.
– Дааа, мастак, – протянул он, несколько раз запуская-отключая пилу. – Так, для начала – пожрать и выпить, – озвучил он.
– Это мы не против, – покивал я.
– Понятно, ты Жорик вон какой здоровый. И рукастый, – протянул Хомыч, махнув рукой в окно.
– Сторожили? – уточнил я.
– Само собой, ктож тебя знает, – не стал отнекиваться он.
А через десять минут на столе стояла груда аппетитно пахнущей еды. И яишница, точно из страусиных яиц – у кур таких огромных не бывает, даже у модифицированных. А так – салаты, банка огурцов, мясо всякое, хлеб. Из интересного – не было картохи, вот вообще. А синие куски в кастрюле явно указывали на то, что это репа. Как и огромная, литров на пять бутыль, с явным спиртным, была с жидкостью голубого отлива.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я, накидываясь на жратву со всей страстью двести лет не видевшего нормальное пожрать человека.
И сточил всё что было за пять минут. Вкуууусно, сытно, но…
– А ещё есть? – с ожиданием уставился я на Хомыча.
Тот почему-то уставился на меня выпученными глазами, побарабанил пальцами по пустой банке из- под солёных огурцов (ну выпил я рассол, не пропадать же добру) и выдал:
– Найдём.
И ещё полчаса я питался, наконец-то почувствовав сытость и довольство, впервые за время после холодного сна.
– Эх, хорошо, – довольно откинулся я на табуретке.
– Здоров же ты жрать… – потерянным взглядом осмотрел опустевшую тару председатель. – Ладно, шмотки скидывай, бабы очистят-постирают. В простыню завернись, – протянул он мне простыню.
Ну я завернулся, но момент отметил: “бабы”, не ругательство. Надо будет поточнее узнать.
– А теперь – выпьем, – прищурился Хомыч, потирая руки. – За знакомство и за дело твоё. А потом в баньку пойдёшь, как раз растопится.
– Выпить – это я за. И банька тоже хорошо! – потёр я руки.
И начали мы пить, причём Хомыч, явно рассчитывал габариты – подливал мне раза в два больше, чем себе. Да и пил реже, ну и фиг с ним. А мне было хорошо – сытый, опьянение лёгкое и не напрягающее, да и в тяжёлое не переходит теперь совершенно.
Одно расстройство – Хомыч трындел пулемётом. И на мои попытки что-то узнать уточнить – отмахивался стаканом, огурцом, просто рукой. И продолжал трындеть и наливать. Ну и фиг с ним, пока. После жратвы и вполне приятного на вкус самогона – пусть трындит, а я пока буду на отсутствующий ус мотать.
А трындел Хомыч какие-то совершенно бытовые, никому кроме деревенских неинтересные вещи. Но и в них были незнакомые и любопытные моменты, которые я запоминал: выяснится со временем.
А так выходило что совхоз производит еду, которая доставляется своими силами до некоего “рынка”. Место где этот рынок Хомыч не говорил, но понятно, что по дороге, в городе каком-то. И подтвердилось использование жоп в качестве расчетных средств. Как и скудность нормального оборудования, хоть и его наличие. Плиты нагревательные, маслобойки и прочее подобное – Хомыч жаловался на дороговизну, поминая жадность кооперативщиков. Но не материл, а так… Ну, вроде как дорого, но всё равно “спасибо”.
И вот, на определённый момент, уже с заплетающимся от выпивки языком, он выдал:
– Ж-ж-жорик, ик! Хороший ты па-а-арень! Ру-у-укастый! Жрёшь только, ик, много, но ладно… А в Грязи не хочешь поселится? У нас и дело найдётся, а какие у нас девки… – аж причмокнул он губами.
– Да у меня дела, Хомыч. Не могу, – постарался я не обижать хорошего человека.
– Делааа…ик. Жаль. И жрёшь много… Ладно, иди в баньку, за домом. А я что-то спать хочу.
И шмякнулся мордой в коврик на столе. Ну и ладно, пусть спит. А я прихватил скрутку, запахнулся в простынь как грек, да и потопал за дом. Банька обнаружилась без проблем, хорошая, бревенчатая, натопленная. Правда мыла не было, какие-то бутылки. И мочалки… из лыка. Но, полезно, говорят.
Пристроид я свою скрутку-рюкзачок в уголок. И тут открывается дверь на улицу, в которую проскакивает девчонка. И улыбается так, странно-неуверенно.
– А тебе помыться помочь? И не только? – странно, как будто с испугом спросила она.
– Так я не против, – оценил я очень такую, привлекательную мордашку, да и стройную фигурку в сарафане. – Только зовут тебя как, банщица? – подмигнул я.
– Ирина, – ответила она.
Ну и пошли мы в мойную. Девчонка и вправду помогала помыться, но заметил я странность: очень она пристально меня рассматривала, причём во всех местах. А после расслабилась, улыбаться стала не так тревожно, даже погладила по плечу. И сама была такая… хорошая, ладная. В общем, после парилки, у нас всё получилось очень даже интересно. Ирка правда первое время пыталась соревноваться с брёвнами баньки темпераментом. Но с комсомольцами такие ходы не пойдут, разошлась, раскричалась… В общем – хорошо провели время, обоим понравилось.
Но две вещи было занятные. Ну я какбы детей заводить не собирался, рано мне. И в нужное время отодвинутся думал. Так Ирка ноги за мной сплела и шепнула на ухо: не надо.
Ну и заездил я девчонку – это второй момент. На широко расставленных ногах из баньки вышла, но довольна была и искренне улыбалась.
А мне, балбесу, надо было аккуратнее быть. Она всё же, хоть и ладненькая и всё что надо где надо – но субтильная, тонкокостная и вообще. Хотя, довольна – значит всё хорошо. А вот с детьми… Есть у меня подозрение, что тут как в древности сейчас. Село небольшое, люди толком не выбираются, раз уж бандиты. И к детям “со стороны” отношение положительное, вроде как “свежая кровь”. Ну, похоже на то, прикинул я, вздохнув. Всё же не совсем то, как надо всё. Но это всё-таки село, да и бандиты кругом. Может, в городах получше.
Так что накинул я простыню, да и совсем довольный потопал в дом. Хомыч толком не проспался, был тёплым, косящим, но уже не дрых мордой в салате. И на моё: переночевать – кивнул, и на заплетающихся ногах проводил к здоровой койке в закутке.
Ну а я даже разбирать не стал. Скрутку с барахлом поставил рядом, простынёй накрылся, ну и довольный стал засыпать. Конечно, многое теперь не так. Но всё лучше, чем могло быть, довольно констатировал я.