– Убрать парус! – распорядился Варнава.
Белоснежный парус с горделивым красным орлом быстро превратился в тугой сверток. Тем временем на скамьи, обитые кожей, уселись гребцы: по десять человек с правого и левого борта. Каждый взял по пихтовому веслу, продел в кожаную петлю и насадил на уключину. Под ритмичные всплески весел галера поплыла дальше.
Впереди виднелись берега Мегариды. Они почти достигли места своего назначения.
Устроившись на корабельном носу, Кассандра разглядывала лес афинских галер, плывших впереди: полосатые паруса, трепещущие на легком ветру, пихтовые мачты, просмоленные борта. И на каждом – полным-полно воинов. Гоплиты в сверкающих доспехах, лучники, пращники, пельтасты. Часть галер перевозила даже фессалинских коней с наброшенными на головы мешками, чтобы животные не испугались морского простора. Плавучая армия заграждала «Адрастее» путь к туманным мегаридским берегам и к гавани Паги.
– Я должна с ним сразиться, – шептала себе под нос Кассандра.
За два дня плавания эта фраза превратилась для нее в заклинание. Кассандра успела смириться с тем, что Волк – ее отец.
– Вот только как прорваться сквозь афинский частокол?
Галеры двигались плотными рядами, по четыре-пять судов в каждом. На палубах двух ближайших сгрудились пельтасты в белых туниках. Кто-то заметил, что их флотилию догоняет суденышко. Дерзкий мышонок, решивший наведаться в логово львов. Пельтасты что-то кричали, тыча пальцами в сторону «Адрастеи». Заметив незваного гостя, командир велел им забросать наглое суденышко копьями. Кассандра повернулась к Варнаве и матросам. Надо поворачивать! Она допустила ошибку. Может, они сумеют уклониться на север или юг и высадиться на другом берегу Коринфского залива? Оттуда за месяц она добралась бы до Пагов и…
– Кибернет! – загремел Варнава прежде, чем Кассандра успела открыть рот. – Поворачиваем… поворачиваем… поворачиваем!
На корме, изогнутой в виде скорпионьего хвоста, чернокожий рулевой по имени Реза взялся за парные рулевые весла. Его мускулистые плечи дрожали от напряжения. Чтобы развернуть галеру вправо, весла требовалось сдвинуть влево. Реза едва справлялся с задачей, пока двое матросов не прибежали ему на подмогу.
Вокруг галеры забурлила вода. Судно резко накренилось вправо, чиркая по волнам. Кассандру с головы до ног обдало водой. Она схватилась за перила. Часть палубы стала мокрой. Позади «Адрастеи» покачивались на воде копья пельтастов. Ни одно из них не задело даже борта. Галера выровняла крен, и тут Кассандра заметила впереди одинокую афинскую трирему. Она двигалась левым бортом, оказываясь на пути «Адрастеи». Варнава тоже заметил эту трирему в гуще других кораблей – слабое звено в афинской блокадной цепи.
– И-и-и… раз – налегай… раз – налегай… раз – налегай… – все быстрее и быстрее повторял келевст. Он ходил между гребцами, неистово ударяя кулаком одной руки в ладонь другой. Гребцы откликались на его призывы. Их весла заставляли «Адрастею» лететь с немыслимой скоростью… Бронзовая баранья голова была направлена прямо в борт одинокой афинской галеры.
– Держитесь! – закричал Варнава.
Окружающий мир взорвался, сотрясаемый грохотом ломающегося борта афинского судна. Кассандре казалось, что ей только чудом не вывихнуло плечи. «Адрастея» накренилась. Небо временно потемнело от облаков, состоявших из древесной пыли, щепок и обломков. Под крики афинян «Адрастея» разрезала их судно на две части, которые разошлись, будто створки дверей. Высокая мачта накренилась и упала. Находившиеся на афинской галере матросы хватались за все, что можно, только бы не упасть в воду. «Адрастея» же поплыла дальше, и звуки суматохи на тонущей афинской галере постепенно становились все тише, пока совсем не смолкли.
Кассандра оглянулась на взбаламученные воды, куда погружались остатки афинского корабля. У нее не было сомнений, что весь флот теперь устремится за ними в погоню.
– Афиняне не станут нас преследовать, – успокоил молодую наемницу Варнава. – Подходить слишком близко к берегу ради поимки одного кораблика? Они не рискнут.
«Берег», – подумала Кассандра, глядя на усеянную галькой полосу земли и отвесные скалы вокруг гавани Паги. Все оправдания остались позади. От этой мысли ей в сердце вонзились дюжины ледяных шипов. Волк был здесь. Глаза Кассандры прочесывали берег. Никого.
Под днищем «Адрастеи» заскрипела галька. Кассандра спрыгнула за борт, оглядывая пустынный берег. «Где же ты, Волк?»
Отчаянный вздох, раздавшийся поблизости, заставил ее вздрогнуть. Ступая по мелководью, на берег выбирался афинский воин с располовиненной галеры. Он тяжело дышал и постоянно отплевывался. Его сине-белый экзомис насквозь промок. Глянув в сторону, Кассандра увидела и других спасшихся. Их были сотни. Некоторые плыли на щитах, как на лодках. Почти все – с оружием. Издали, с афинских галер, доносились ободряющие крики. На мгновение Кассандре показалось, будто афиняне успешно высадились на берег и готовы его занять… пока из соснового леса им навстречу не устремились воины в малиново-красных одеждах.
Кассандра спряталась в зарослях утесника, наблюдая за спартанским лохосом – военным подразделением пехотинцев. Их было около пятисот. Чистокровные спартанцы, которых с каждым годом становилось все меньше, составляли лишь пятую часть войска. Малиново-красные плащи развевались на ветру. Волосы и бороды воинов, заплетенные в косы, раскачивались, словно веревки. Босые, пехотинцы строем двигались к берегу. В лучах предвечернего солнца сверкали их шлемы. На бронзовых щитах была начертана кроваво-красная буква «лямбда». Их копья, нацеленные на афинян, напоминали пальцы палача, выносящие своей жертве смертный приговор.
Спартанцы действовали молча. Злость перекашивала их лица. Пущенные ими копья косили афинян. Воздух над мелководьем и берегом подернулся красным туманом. Повсюду звучали предсмертные крики. Афинян, продолжающих подплывать и выползать на берег, встречали безжалостными ударами спартанских копий. Чтобы не тупить лезвия, врагов убивали древками, к концам которых были приделаны бронзовые шипы. Когда семеро афинян дерзнули вступить в сражение, один из спартанцев устроил им кошмар наяву. Кассандре не удавалось увидеть его лица, закрытого старинным коринфским шлемом. На нем был красный трибон – плащ, какой обычно носили философы. Солнце играло на острие его копья. Этот титан враз уложил всех семерых своих противников. За считаные минуты все, кто спасся с располовиненной афинской галеры, превратились в скопище трупов. Мелководье, где плавало большинство из них, окрасилось в красный. Над бухтой установилась скорбная тишина, нарушаемая лишь плеском волн.
Наконец-то Кассандра увидела его во весь рост, и тут же узнала его по перекрещенным перьям – символу военачальника, – таким же красным, как его мокрый от крови плащ. Кассандра попыталась рассмотреть лицо Волка, скрытое в тени шлема. Воспоминания о прошлом жгли нутро молодой наемницы, словно языки пламени. Сердце ее гулко колотилось, копье Леонида в руках дрожало – Кассандра была не в силах скрыть свое нетерпение.
Воины, окружавшие Волка, приветственно подняли копья.
– Ару! – громко и торжественно прокричали они. Этот вопль вернул Кассандру в холодную реальность: боевой дух воинов был как нельзя силен. К тому же противников было слишком много. Сейчас не время для удара. Молодая женщина разжала пальцы, накрыв полукопье плащом. Огонь внутри ее погас. Меж тем Волк подошел к молодому командиру своего отряда и опустил руку на его плечо:
– Ты хорошо сражался, Стентор.
С этими словами спартанский военачальник, ее отец… и ее цель, покинул бухту. Он направился к тропе, змеящейся между прибрежных скал. С ним ушло еще несколько воинов.
Кассандра оглянулась назад и различила в глазах Варнавы тревогу. «Жди здесь», – одними губами прошептала молодая женщина, затем выбралась из зарослей утесника и пошла к спартанским воинам. Стентор первым заметил приближение незнакомки и выступил вперед, преграждая путь.
Он был немногим старше ее. Лет тридцати, наверное, учитывая, что Волк уже сделал его командиром. Стентор бесстрастно взирал на незнакомку. Иссиня-черная борода и усы окаймляли его тонкие губы. Его нос по форме напоминал лезвие меча. Сильный. Худощавый. Даже слишком. От тягот сражений или от недоедания? Губы Стентора скривились, готовые произнести язвительные слова, но тут он заметил стоящую на якоре «Адрастею». Затем взгляд молодого командира переместился на трупы афинян и дальше – туда, где плавали обломки афинской галеры.
– Ты… ты разломила надвое их галеру? – спросил Стентор.
Ему вторило щелканье клюва. Невдалеке гриф опустился на голову убитого афинянина, выклевывая глаза.
– Она загораживала мне путь, – в той же лаконичной манере ответила Кассандра.
Во взгляде Стентора мелькнуло уважение. Затем он поднял голову вверх, где на вершине прибрежной скалы стоял Волк, опираясь на палку и разглядывая панораму бухты и залив. Плащ спартанского полководца переливался в лучах закатного солнца.
Кассандра сообразила, что подозрительно долго смотрит на Волка. Стентор тоже это почувствовал.
– Что тебе надо от Волка? – резко и с нескрываемым подозрением спросил молодой командир.
– Я хочу… ему служить, – с деланым бесстрастием ответила Кассандра.
– Стало быть, ты – мисфиос. Думаешь, мы нуждаемся в помощи? Не на твоих ли глазах мы расправились с этими афинскими дурнями? Или ты не знаешь, что Мегара по-прежнему в руках спартанцев?
– Пока что, – сказала она. – Однако я слышала о замыслах афинянина Перикла двинуть на Мегару большую сухопутную армию.
Стентор скривил верхнюю губу.
– Не сомневаюсь, твои воины одержат победы во многих сражениях, – сказала Кассандра, опережая готового разразиться проклятиями Стентора. – Но разве не найдется дел, которые можно поручить наемнице? Я прошу всего лишь место в твоем лагере и безопасную стоянку для моего корабля и матросов, пока я здесь.
Стентор фыркнул, выказывая легкое изумление:
– Ты хочешь служить нам. Неужели ты всерьез думаешь, что я позволил бы наемнице находиться рядом с моим отцом?
Сказав это, Стентор бросил взгляд на своего командира, все еще стоявшего наверху.
– Так ты… сын Волка? – дрогнувшим голосом спросила Кассандра.
– Он усыновил меня вскоре после смерти обоих его детей, – пояснил Стентор. – Он был моим учителем во всем. Благодаря Волку я теперь командир этого полка. Волк для меня – образец для подражания. Я охотно последую за ним к вратам подземного мира.
– Я лишь прошу дать мне шанс служить этому великому полководцу.
Стентор недоверчиво смерил Кассандру взглядом с головы до ног, будто торговец, оценивающий лошадь и готовящийся закрыть сделку.
– Нет. Ни один наемник никогда не войдет в наш лагерь и не окажется вблизи Волка, – возразил молодой командир. – Довольно того, что ваша порода и так рыщет в здешних краях, работая на Афины… – Стентор наморщил нос. – Гирканос и подкупленные им мерзавцы недавно напали на наши повозки с провизией. Мои воины остались без хлеба. Иные охотятся за головой моего отца, поскольку за нее назначена награда. В лапах Волка и так застряло немало колючек. Новых я не допущу. Ведь и ты могла появиться здесь, чтобы убить моего отца. – Молодой мужчина сурово посмотрел на свою собеседницу. – Так что отправляйся спать на свой корабль, чужестранка, и скажи спасибо, что позволяю тебе унести ноги.
За спиной Стентора негромко лязгнули копья, показывая Кассандре, что разговор окончен. Молодая женщина слегка поклонилась и побрела к своему кораблю – не слишком надежному убежищу против такой армии.
Ужин Кассандры состоял из соленых сардин и хлеба, который она размочила в изрядно разбавленном вине. Поев, молодая женщина улеглась спать на носу галеры. Над бухтой стояла мертвая, пугающая тишина. Тело саднило от дневного напряжения, голова соображала плохо. Сон не шел. Тогда Кассандра уселась на перилах, подтянув колени к груди. Икар примостился рядом, чистя перышки. Серп луны освещал воды Коринфского залива. На афинских галерах горели факелы. Над скалой стояло оранжевое зарево костров спартанского лагеря. Берег и мелководье были ничейной землей. На палубе храпели матросы. В воздухе ощущалось трупное зловоние. Спартанцы сняли с убитых афинян доспехи, но хоронить павших не стали.
Плеск весел заставил сердце молодой женщины сжаться. Ночная атака? Но к берегу со стороны афинских галер двигалась маленькая лодка. В ней сидели двое – без доспехов и оружия. Достигнув берега, они направились к спартанскому лагерю. Смельчаки. Возможно, это плавание было последним в их жизни. Однако двое вскоре вернулись, сели в лодку и уплыли, а через некоторое время к берегу подошло несколько лодок с безоружными афинянами. Они принялись рыть могилы, хороня убитых. Свирепые противники Афин дали на то великодушное разрешение.
Кассандра подняла глаза к вершине скалы и вновь увидела там Волка, наблюдавшего за похоронами. Над ним чернело небо, усеянное серебристыми точками звезд. «Ты сейчас наверняка хвалишь себя за проявленное великодушие, – с ненавистью думала Кассандра. – Но где было твое милосердие тогда, на вершине горы?»
На протяжении всего следующего месяца «Адрастея» стояла на якоре близ Пагов, и Кассандра употребила это время на завоевание доверия спартанцев. Днем она тенью следовала за ними, в то время как эти бравые воины зорко следили за берегом, защищая немногочисленные удобные бухты на случай подхода афинских галер. Довелось Кассандре и отражать нападение афинской пехоты с севера. Дважды она помогала повернуть исход сражения в пользу спартанцев. В первый раз это произошло, когда спартанцы ожидали подхода афинских трирем. Кассандра, устроившись на камнях, обстреляла суда зажигательными стрелами. Вражеские корабли сгорели, так и не достигнув берега. Стентор тогда вел себя как стервятник, у которого из-под носа уволокли падаль. Через несколько дней Кассандра вновь присоединилась к сражению, выскочив из-за деревьев и убив искусного афинского воина. Стентор наградил ее гневной тирадой и даже вытащил из ножен меч на четверть длины лезвия.
– Держись подальше от моих солдат. А от моего отца – и того дальше! – гневно потребовал он.
Но под глазами молодого командира темнели круги. Да и шаги спартанских солдат потеряли былую силу и упругость. Несмотря на свою гордость и стойкость, с которой воины не поддавались голоду, украденные повозки с провиантом означали, что многие из них уже несколько недель не ели досыта.
Спартанское доверие было подобно тяжелому железному замку́. Кассандра вдруг поняла, что́ поможет ей отпереть этот замок. Зерно. И тогда молодая женщина встала, неслышно покинула корабль и отправилась вглубь материка.
Лагерь спартанцев занимал всю вершину скалы. Сейчас вокруг него горели факелы. По периметру стояли бдительные караульные с бесстрастными лицами. Шипы их копий были воткнуты в землю, отчего сами копья стояли ровно, словно колья. Скириты расположились на возвышении, среди деревьев. Они славились как меткие копьеметатели и превосходные ночные дозорные. Скириты не являлись чистокровными спартанцами, но их воинское искусство ценилось. А внутри лагеря у костров сидели спартанские воины, раскатисто смеясь и потягивая из кофонов жидкую «черную похлебку». Иные точили копья. Несколько человек стояли совсем голыми. Рабы-илоты намазывали их жилистые тела особым маслом, чтобы потом стригилями соскрести грязь и пот.
Стентор тоже сидел у костра, разведенного в самой середине лагеря: усталый, голодный и злой. Не в силах заснуть, он встал и для компании разыскал еще нескольких воинов, страдавших бессонницей. Их он привел к костру, чтобы вместе коротать ночные часы.
– А ну-ка, спойте мне что-нибудь из стихов Тиртея, – велел он. – Одну из его боевых песен.
Двое спартанских воинов, сидевших напротив, смущенно закашлялись, зашаркали ногами, затем весьма скверными голосами затянули песню, написанную около трехсот лет назад величайшим поэтом Спарты. Вскоре на лице Стентора появилась гримаса недовольства.
– Лучше прекратите, пока тень этого великого человека не явилась сюда и не вырвала вам языки!
Стентор посмотрел в сторону бухты, где на волнах покачивалась «Адрастея». Эта докучливая наемница торчала здесь почти два месяца. Все изнуряюще жаркое лето. Ее вмешательство в сражения спартанцев бросало тень на их победы. А уж что говорить про ее стрельбу из лука. У спартанцев это оружие никогда не было в почете.
Как-то Стентор спустился вниз, чтобы посмотреть на своих воинов, упражняющихся в боевых искусствах. Выстроившись двумя фалангами, спартанцы сошлись в потешном сражении. Стентор хрипло посмеивался и рукоплескал, глядя на сходящиеся шеренги, где воины сшибали противников, хвастаясь количеством «убитых». Под конец на ногах остался только один воин. Остальные сидели и лежали, протяжно стеная. Стентор ликовал. Он двинулся в сторону победителя… пока не увидел, что под красным спартанским плащом и бронзовым шлемом сражался вовсе не урожденный Лаконии. Это была она. Она!
Стентор обрушился на спартанцев, словно коршун на беззащитную пташку, отчитав их за то, что позволили наемнице упражняться вместе с ними да еще дали ей спартанское копье и щит.
– Но она их заслужила, господин, – возразил кто-то из воинов. – У этой женщины крепкая спартанская выучка, хотя она и отказывается назвать имя своего наставника.
Кто-то из побежденных в потешном сражении решил было приударить за ней: схватил и попытался поцеловать. Бедняга до сих пор отсиживался в углу лагеря с разбитой челюстью и помятыми яйцами. Стентора настораживали сообщения скиритов. На протяжении последнего месяца, едва стемнеет, наемница постоянно уходила вглубь материка. «Кто же ты на самом деле?» – размышлял молодой командир.
Но вскоре думы о личности наемницы сменились иными, куда более тревожными. Ее слова, произнесенные в день их первой встречи, подтвердились. Афинянин Перикл двигался на юг с сильной армией гоплитов, чтобы лишить спартанцев власти над Ме-гаридой. Спартанскому командиру не оставалось ничего другого, кроме как отправиться наперехват. Союзников уже оповестили, призвав влиться в спартанские ряды. Стентор сердито теребил волосы. Все эти разговоры об афинских героях, о численности вражеских сил; гнусные перешептывания о неминуемом поражении спартанцев, которое войдет в историю… Они вгрызались в боевой дух Стентора наравне с голодом, терзавшим его пустой желудок.
Тишину нарушил звук быстрых шагов. Кто-то двигался между шатров в его сторону. Стентор вскинул голову, рявкнув:
– Караульные!
Невдалеке показалась тень, которая направилась прямо к костру, возле которого сидел молодой командир. Стентор вскочил, хватаясь за короткий меч. Тень остановилась и метнула в сторону огня какой-то тяжелый предмет. Тот упал рядом с костром и при падении задел острый камень. Из прорехи в мешке посыпалась драгоценная пшеница. Собравшиеся уставились на нее, словно то была россыпь золота, а не зерна. Тень вошла в круг света, отбрасываемого костром, и Стентор тут же понял, кто перед ним. Кассандра походила на охотницу, которая не сводит глаз с будущей жертвы.
– Мисфиос? – прорычал молодой командир.
– Гирканос мертв. На протяжении последнего месяца я выслеживала его и наконец настигла. Этим вечером я пробралась в его лагерь, убила его и сообщников. Там же я обнаружила более дюжины повозок с краденым зерном. Теперь ты и твои воины сможете есть досыта и еще до подхода наземной афинской армии восстановите силы.
Стентор встал, испытывая радость и гнев одновременно.
– Получается, ты снова нас спасла? – без тени благодарности спросил он. – Желаешь, чтобы мы склонили головы и славили тебя?
– Я прошу лишь о встрече с Волком, – спокойно ответила Кассандра.
Гнев Стентора улегся, а в мозгу появился замысел, показавшийся ему блестящим. В грядущем сражении ни одно копье не будет лишним.
– Похвальная настырность. Такая встреча может состояться, но при одном условии. – Стентор ткнул пальцем в молодую женщину. – Когда мы выступим навстречу афинским фалангам, ты, мисфиос, отправишься в составе моего воинского братства. Я поручусь за тебя. На берегу ты хорошо показала себя. Но потешное сражение на песке не может выявить истинных качеств воина. Ты должна доказать в настоящем бою, что достойна называться гоплитом, быть частью стальной стены.
Замысел Стентора вызвал громкий смех сидевших у костра спартанцев. Сам он хотел, чтобы Кассандра, услышав о грядущем сражении, съежилась от страха. «Беги, наемница, – мысленно понукал он. – Уноси ноги, пока не поздно!»
Кассандра выдержала направленный на нее взгляд:
– Дай мне копье и щит, и я буду сражаться, как надлежит спартанцу.
Усмешка тут же сползла с лица Стентора. Теперь его глаза сверкали холодной яростью.
Два громадных клубящихся облака пыли над Мегаридой были похожи на змеев-соперников. Они сопровождали две могущественные армии, направлявшиеся к месту сражения. С самого утра Варнава вел себя как старая наседка. Он норовил снабдить Кассандру дополнительными ломтями хлеба и проверял, достаточно ли у молодой женщины воды.
Фаланга, в которой шла Кассандра, половину утра двигалась от Пагского залива на север. Вспоминая заботливого капитана «Адрастеи», молодая женщина гадала, свидятся ли они снова. В ушах, сдавленных шлемом, гулко стучала кровь. Кассандра шумно дышала, морщась от зловонного пота, запахом которого был пропитан воздух. Плечо рослого спартанца, шедшего слева, постоянно терлось о ее руку. Щит, прикрепленный на спине, врезался в плечи, а древко гоплитского копья царапало руку. Оружие Леонида молодая женщина оставила на «Адрастее», иначе Волк мог увидеть полукопье и понять, кто перед ним. Кассандра окинула взглядом людей Стентора: тридцать один бородатый воин и у всех – каменные лица. Волк тоже шел с ними. Другие отряды составляли туловище и хвост длинной малиново-красной змеи. Помимо спартанцев, на бой с афинянами шли союзники пелопоннесцев: фиванцы, коринфяне, мегаридяне, локрианцы. С ними численность армии Волка возросла до семи тысяч. Впереди всех двигались скириты, наряду с беотийской конницей образуя авангард. Милю за милей армия шла по пересеченной местности с каменистыми холмами и перелесками.
А потом спартанцы и их союзники увидели второе пыльное облако, не уступавшее по размерам их собственному. И железную стену на его фоне.
Сталь, бронза, голубые с белым одежды и такие же знамена. Афинские войска растянулись по всему горизонту. Кассандра мысленно прикинула их численность: где-то около десяти тысяч. Завидев приближающихся противников, афиняне принялись выкрикивать насмешки и оскорбления, подкрепляя их язвительными песнями.
Вдоль спартанских рядов разнеслись отрывистые слова команд. Хвост армии стремительно двинулся вперед. Спартанцы оказались на правом фланге, союзники – посередине, а скириты – слева, образовав широкий фронт, который не уступал афинскому. Топот сапог сменился негромким лязгом металла и поскрипыванием дерева. Каждый воин надевал щит, и все вместе они создавали стену из бронзы и ярких эмблем. На щитах пелопоннесских союзников были изображены молнии, змеи и скорпионы. Кассандра тоже надела щит, просунув левую руку в бронзовый рукав и закрепив кожаную манжету.
Наступила тишина, которую нарушало лишь легкое дуновение ветра. Затем послышалось испуганное козье меканье. Седовласый спартанский жрец тащил на веревке упирающуюся козу. Он остановился перед Волком. Кассандра смотрела на изможденного старика с лавровым венком на голове и костлявыми нагими плечами. В мозг хлынули воспоминания о страшном вечере в горах. Перепуганная коза больше не дергалась. Жрец приставил нож к ее горлу, затем воззвал к небесам, умоляя богов явить свою милость. Окончив молитвы, старик полоснул ножом по шее несчастного животного. Коза дернулась и упала. Из широкой раны хлестала кровь.
Когда животное перестало дергаться, жрец провозгласил, что боги довольны. Волк поднял руку, и тут же все воины вознесли к небу свои копья. Их острия, словно железные пальцы, указывали в сторону афинян.
Спартанец за спиной Кассандры, на котором не было доспехов, поднес к губам авлос. Две трубы этого инструмента торчали в стороны наподобие слоновьих бивней. Набрав в грудь побольше воздуха, трубач дунул в свой инструмент, и низкий, леденящий душу стон поплыл над равниной. У Кассандры мурашки забегали по телу. Она узнала мелодию – «Гимн Кастору», который пробуждал в молодой женщине память об успехах детства и лучших временах. Кассандра смотрела на афинские шеренги. Во рту у нее совсем пересохло, зато мочевой пузырь распух до величины перезревшей дыни. Она знала, что способна сразиться и победить любого воина. Ведь сам Волк все детство неутомимо обучал ее искусству ведения боя в составе фаланги, показывая, как надо стоять, как сохранять силу, как двигаться и наносить удары. Совсем недавно спартанцы на берегу по достоинству оценили ее воинские навыки. Однако в настоящем сражении Кассандра участвовала впервые, и это действо вызывало в ней странные и тревожные ощущения.
– Боишься, мисфиос? – спросил Стентор, стоявший справа от нее. Кассандра даже не взглянула на собеседника. – Идти в бой – это как бежать с цепями на ногах. Повернуться и удрать нельзя из страха опозориться. Вильнуть в сторону или пригнуться, как в поединке, – тоже. Ты – часть стены, часть спартанского военного механизма. И этой частью стены ты и останешься. Здесь ты сразу понимаешь разницу между потешным и настоящим боем. На этом поле тебе предстоит сражаться и победить… или сражаться и умереть. – Стентор сделал глубокий вдох, потом усмехнулся. – Но ты должна радоваться, потому что только на грани смерти можно жить в полном смысле этого слова.
– Ты хочешь, чтобы я сбежала, – прошипела Кассандра. – Не дождешься.
– Возможно. Зато ты наверняка кое-чему научишься, наблюдая за мной, потому что сегодня я стяжаю славу для Волка. Я стану его защитником. И не с кем-нибудь, а со мной он захочет насладиться победой после трудного боя!
Кассандра искоса посмотрела на Стентора, решив не продолжать этот разговор. Но ей не удавалось остановить мысли. Если бы ее жизнь сложилась по-другому, если бы не было того вечера на горе, может, это она была бы сейчас на месте Стентора? Или Алексиос? Вопреки решению молчать, Кассандра ответила:
– Волк… Если сегодня меня убьют, я так и не встречусь с ним. Расскажи мне о нем.
Глаза Стентора вспыхнули, как раскаленное железо.
– Рассказать про его охрану и повседневные дела? Тебе ведь хочется выведать эти подробности? Думаешь, я забыл, что ты – мисфиос?
– Я не об этом, – вздохнула Кассандра, поворачиваясь к Стентору. – Какой он… отец?
Железная броня Стентора дала трещину. Впервые Кассандра увидела в его глазах что-то мальчишеское. Один этот взгляд говорил о многом. Стентор молчал. Через мгновение его лицо вновь стало холодным, исполненным ненависти. Трубы авлоса продолжали исторгать жуткие звуки. Кассандра решила, что время разговоров закончилось. Она едва не подскочила, когда Стентор все же ответил:
– Он сильный. Заботливый. Хороший отец. Но бывают моменты, когда он будто сам в это не верит. Его взгляд становится отрешенным. Грусть окутывает его холодным туманом. – Стентор коротко рассмеялся, и на мгновение в нем опять проглянул мальчишка. – Думаю, у каждого из нас есть, о чем сожалеть и в чем раскаиваться.
– Конечно есть, – ответила Кассандра, с очерствевшим сердцем посмотрев в сторону Волка.
«Но вскоре некоторые ошибки прошлого будут исправлены», – мысленно добавила молодая женщина.
Душераздирающий стон авлоса умолк. Оскорбительные и непристойные выкрики афинян тоже стихли.
Сотни младших командиров по обеим сторонам выкрикивали приказ наступать. Спартанцы и их союзники, словно громадная рука, лежащая на столе, сдвинулись с места. Их походка удивила Кассандру.
Фаланги двигались в ногу, причем быстро и в полном молчании. Союзники пели и кричали, однако спартанцы были немы, а их пристальные взгляды жгли ненавистью. Расстояние между армиями быстро сокращалось. Кассандра увидела, что на них движется афинская таксиархия – полк гоплитов в белых туниках с сапфировой полосой на правом плече. Голову их таксиарха венчал аттический шлем с перьями, грудь защищал старинный бронзовый торакс, а ноги были обуты в белые кожаные сапоги, отделанные золотом. На подходе таксиарх испустил устрашающий боевой клич:
– Элелелелеф! Элелелелеф!
Сердце Кассандры застучало, как копыта несущейся лошади. Ей вспомнился вопрос Стентора: «Боишься, наемница?» Сейчас бы молодая женщина, не кривя душой, ответила «да». Кассандра печатала шаг, стараясь не поддаваться страху. Меж тем острия афинских копий неумолимо приближались…
Раздался скребущий звук. Смертоносные острия царапали по ее щиту, и у Кассандры от каждого такого скрежета перехватывало дыхание. Иные копья со свистом проносились рядом с ее головой, а другие, падая, задевали лодыжки. Вдоль цепей стоял оглушающий звон и лязг железа и бронзы, словно орава великанов скрежетала металлическими зубами. Часть воинов ударяла по вражеским щитам, сдвигая те в сторону, а их товарищи, идущие рядом, били уже по ребрам и животам своих противников. Эта тактика в первые же минуты сражения унесла сотни жизней. Истошные крики, предсмертное бульканье в глотках, глухой стук выпадающих кишок сливались в оглушающую какофонию. Вражеское копье полоснуло Кассандре по щеке, отхватив прядь волос. Потекла кровь, обжигая молодой женщине кожу. Кассандра чувствовала ее запах, а вскоре ощутила во рту металлический привкус. Заметив в спартанских рядах женщину, таксиарх устремился к ней, посчитав слабым звеном. Навыки мисфиос в плотной стене спартанских гоплитов были бесполезны. Единственное, что оставалось Кассандре, – это закрываться щитом и нацеливать копье в противника.
– Глядите-ка, спартанцы притащили на поле боя какую-то суку! – похабно засмеялся таксиарх.
Воздух все гуще наполнялся удушающим зловонием самопроизвольно опорожняющихся кишечников и мочевых пузырей. От проливаемой крови над полем боя повис красный туман. Таксиарх переусердствовал и сломал копье. Число сломанных копий, как и число убитых, измерялось сотнями. Железные зубы значительно поредели. Фаланги продолжали наступать, пока щиты одной стороны не наталкивались с глухим стуком на щиты другой. Кассандра оказалась нос к носу с афинским таксиархом. Теперь не только ей, но и всем спартанцам пришлось схватиться врукопашную с врагом, имевшим численное превосходство.
– А тебе, спартанская сука, я отрежу соски, – прорычал таксиарх, брызгая слюной Кассандре в лицо. – Потом привяжу твой труп к лошади и проволоку по земле, пока не надоест.
Стентор, с черным от пролитой вражеской крови лицом, по-прежнему находился справа от нее.
– Вытаскивай меч, мисфиос, – прохрипел он и воткнул свой короткий меч в горло афинянина, с которым вел поединок.
Кассандра видела: таксиарх рассчитывал ударить первым, но ее молниеносное проворство позволило молодой женщине одержать верх. Выхватив кривой кинжал, полученный утром, она вогнала лезвие глубоко в глаз бахвалящегося таксиарха. Насмешки сменились пронзительным криком боли. Через мгновение таксиарх был мертв. Командование перешло к другому афинянину. Отчаянное сражение противоборствующих сторон продолжалось, отовсюду слышались крики и вопли умирающих… пока не настал переломный момент. Афиняне попятились назад. Шаг за шагом они отступали. Вместо лихих боевых песен слышались крики отчаяния. Численное превосходство не перевесило знаменитую спартанскую силу воли. Афинские фаланги дробились. Афинские воины целыми толпами торопились убраться с поля боя, на бегу швыряя щиты. Неимоверное напряжение, ощущаемое Кассандрой, постепенно ослабевало. Стентор посмеивался, глядя, как беотийские конники атаковали афинян с одного фланга, а пельстаты – с другого, забрасывая копьями немногочисленные афинские отряды, которые продолжали упорно сопротивляться.
– Танец войны почти окончен, – ликующе заявил Стентор. – Видела, как афиняне нас боятся? Перикл торопится скрыться в своем Парфеноне. Болтать с сочинителями комедий и софистами – это тебе не воевать со спартанцами! Он знает: дни Афин в Мегариде сочтены. Сами Афины станут нашей следующей целью!
Уши Кассандры слушали смелые заявления Стентора, но глаза продолжали следить за позициями спартанцев. Увиденное ее насторожило: Волка ранили. Рядом – никого из своих, а ему противостояли четверо крепких афинян. «Нет, он мой!» – крикнула про себя Кассандра. Не мешкая, она устремилась к Волку. Первого афинянина молодая женщина сбила с ног, ударив щитом по затылку. Второго пырнула кинжалом в бок. Тот упал как подкошенный. Третий подскочил к Волку, собираясь пронзить его копьем… но оружие так и осталось в руке нападавшего. Кинжал Кассандры разорвал на противнике экзомис, пропорол кожу, пробил жилы и кости, вонзившись в легкое. Корчась в судорогах, афинянин упал и уже не поднялся. С последним нападающим Волк расправился сам: умбоном щита сломал ему нос, затем ударил копьем в горло. Афинянин рухнул. Из запрокинутой мертвой головы высунулся язык.
Тяжело дыша, Кассандра опустилась на колени. Волк был совсем рядом, а у нее – никакого оружия. Предводитель спартанцев мельком взглянул на Кассандру. Вскоре его окружили соотечественники. Все подняли копья, и над пыльным, густо политым кровью местом сражения пронеслось громкое «Ару!».
Союзники шумно праздновали победу. Спартанцы молчали. Этот крик был единственным выражением торжества, которое они себе позволили. Уперев древки копий в землю, эти бравые воины неторопливо глотали воду из бурдюков. Лишь некоторые вполголоса перебрасывались короткими фразами.
«Наша работа – убивать во славу родины или умирать за нее, – сказал однажды Кассандре Николаос. – И делаем мы это тихо, без лицедейства».
Кучка спартанцев снимала с убитых афинян доспехи. Тихо, не превращая это в зрелище. Вражеские копья они втыкали в землю крест-накрест, чтобы затем украсить вражескими же доспехами, шлемами и щитами. Под конец сооружение приобрело вид четырехглавого афинского гоплита. Простой, неброский памятник победе над Афинами. Над валяющимися трупами жужжали полчища мух, а выше кружили орлы-стервятники.
К Кассандре подошел один из подручных Волка: – Ты и есть знаменитая мисфиос?
Подняв глаза на спартанца, молодая женщина молча кивнула.
– Волк восхищен твоими умелыми действиями в минувшем сражении. Когда вернемся в лагерь близ Пагов, он приглашает тебя к себе, – сообщил воин.
Краешком глаза Кассандра увидела потемневшее от ярости лицо Стентора.
К вечеру воздух наполнился зловонными сернистыми испарениями – первый признак надвигающегося шторма. Небеса стонали и трещали, готовые взорваться бурей. Вернувшись на борт «Адрастеи», Кассандра была немногословна. Отметая все попытки Варнавы осмотреть ее раны, она прикрепила к поясу полукопье, потом запрокинула голову, оглядела спартанский лагерь и прилегающий выступ, куда была приглашена.
– Я скоро вернусь, – угрюмо сказала молодая женщина капитану. – Готовься к спешному отплытию… От твоей скорости будут зависеть наши жизни.
Кассандра выбралась на берег и стала подниматься по крутой тропе. Ее черный плащ развевался на ветру, коса хлестала по плечам. Достигнув вершины скалы, молодая женщина направилась к выступу… и застыла на месте.
Вот он, Волк. Стоит к ней спиной и задумчиво смотрит на беснующиеся воды залива, словно они – его давний враг. Кассандра шагнула к нему. Сердце у нее бешено колотилось. Кроваво-красный плащ Волка, раздуваемый ветром, пробудил воспоминания о подъеме на Тайгет.
В черных кудрях, выбивавшихся из-под шлема, молодая женщина заметила седые прядки. Полы плаща Волка приоткрывали узловатые икры ног, не один десяток лет топчущих землю. Сильных, но усталых.
Кассандра беззвучно приближалась, однако Волк почуял ее и слегка наклонил голову вбок.
«Конечно, он меня услышал, – мысленно отчитала себя Кассандра. – Он же спартанец, с рождения обученный искусству бесшумно подкрадываться».
Она остановилась.
Волк медленно повернулся к ней.
Небо над ними раскололось от грома.
Волк смотрел на нее сквозь Т-образное забрало шлема. Цепким, спартанским взглядом, который перенял от него Стентор. Плащ был надет на голое тело, усеянное шрамами былых ран. Сегодня к ним добавилась еще одна, полученная в битве с афинянами. Лекари успели ее перевязать. Прожитые годы не были к нему милосердны. «И я тоже не буду», – пообещала себе Кассандра.
– Так ты и есть тень, что месяцами следует за моей армией, – начал Волк. – Подойди. Расскажешь, почему все это время ты так храбро сражалась, не требуя никакой платы.
Голос у него был таким же глубоким, как она помнила, но время чуть смягчило его резкие интонации.
Кассандра смотрела в отцовские глаза, сверкнувшие в свете молнии, зигзаг которой раскроил небо над заливом. «Неужели ты меня не помнишь? После того, что ты сделал?»
– Мое доверие заслужить нелегко. Но тебе это удалось, и в будущем тебя ожидает достойное вознаграждение за твой ратный труд и…
Налетевший ветер распахнул плащ Кассандры, словно боевое знамя, и из-под него показалось… полукопье Леонида.
Волк замолчал. Другая молния, сверкнув за спиной молодой женщины, осветила глаза ее собеседника: широко распахнутые, пристально глядящие, ошеломленные.
– Ты… – прохрипел Волк.
Рука Кассандры потянулась к старинному копью. Стоило ей коснуться древка, как молодая женщина снова оказалась в когтях прошлого.
Я смотрела в черную пропасть и тщетно надеялась, что она… не настоящая. Холодный дождь, падающий туда вперемешку со снегом, утверждал обратное. Алексиос мертв.
– Убийца! – завопил жрец, и его пронзительный крик словно косой полоснул по зимней буре. – Она убила эфора!
– Она навлекла проклятие на Спарту, обрекла всех нас на погибель, предсказанную оракулом! – подхватил другой жрец.
Голоса смолкли и тут же зазвучали снова:
– Ее нужно покарать смертью. Николаос, сбрось в пропасть и ее. Пусть заплатит за бесчестье.
Ледяные пальцы коснулись моей спины. Отвернувшись от пропасти, я увидела дрожащую мать. Какой-то старик по-прежнему удерживал ее. Рядом стоял отец. Его могучие плечи ссутулились. Ужас перекосил ему лицо.
– Она должна умереть, – завывал лысый жрец. – Если ее оставят в живых, ты, Николаос, отправишься в изгнание. Позор будет следовать за тобой по пятам. Жена тебя возненавидит.
– Нет! – закричала Миррин. – Николаос, не слушай их!
– Даже илоты будут плеваться, слыша твое имя, – продолжал жрец. – Поступи как истинный спартанец.
– Ради Спарты! – взвыло большинство собравшихся.
– Нет! – прохрипела мать, у которой сел голос. В тот момент мне больше всего хотелось снова оказаться дома, у очага, поскольку происходящее могло быть только ночным кошмаром и ничем иным. Отец шагнул ко мне. На него дождем продолжали сыпаться проклятия и жесткие требования жрецов. Мольбы матери их отгоняли. Я раскинула руки, чтобы отец принял меня в свои объятия. Он меня защитит, убережет от злобных старцев. Это было мне столь же очевидно, как ежеутреннее восхождение на востоке бога солнца Аполлона. Отец остановился передо мной и глубоко вздохнул. Он смотрел не на меня, а сквозь меня, в вечность. Клянусь, в тот момент я увидела, как потускнели и погасли его глаза.
Отец схватил меня за руку – будто железный коготь сжал мое запястье. Я ойкнула, когда он поднял меня и шагнул к пропасти. Мои ноги оторвались от земли – я повисла в воздухе.
– Нет… нет! Посмотри на меня, Николаос, – взывала мать. – Еще не поздно. Посмотри на меня!
– Отец, – всхлипнула я.
– Прости меня, – глухо произнес он и разжал пальцы.
Мой отец, мой герой сделал свой выбор и швырнул меня в пропасть.
Мои руки хватались за воздух. Я летела вниз, а в ушах у меня звенел душераздирающий крик матери. На несколько мгновений мое тело стало невесомым. Я падала вместе со снежинками. А потом все кончилось.
Я очнулась, вернувшись из небытия. Меня разбудило тонкое попискивание. Кто-то тыкался мне в лицо. Я открыла глаза. В вышине мелькали молнии. Редкие ледяные крупинки долетали оттуда и падали мне на лоб. А здесь, на дне пропасти, царила жуткая тишина. Может, я уже превратилась в тень, и это – первые мгновения моей вечной жизни?
Надо мной склонилась птичья головка. Белая, с серыми ободками вокруг глаз. Жалкое создание. Птица снова меня клюнула. Я пригнула голову, уворачиваясь от клюва. Подо мной что-то хрустнуло и сдвинулось. Плечи и ногу пронзила жуткая боль. Тени не знают боли. Значит, падая в пропасть, я каким-то образом уцелела. Я села. Птенец неуклюже карабкался по моему бедру. Пятнистый орленок. Я подняла малыша и, качая на ладонях, заплакала, страстно желая проснуться от этого кошмара. Глаза свыклись с темнотой, и я увидела, на чем лежу. Все вокруг было усеяно человеческими костями. Мне зловеще улыбались пробитые и сломанные черепа. На каменных выступах застыли ребра с кусками лохмотьев. Я похолодела от ужаса, сообразив, что почти все черепа и скелеты принадлежали младенцам. Сюда сбрасывали ущербное потомство Спарты: тех, кто родился слишком слабым или больным и, по мнению старейшин, не имел права на жизнь.
– Алексиос, – всхлипывала я, зная, что и его тельце должно находиться где-то поблизости. Мне хотелось убаюкать мертвого брата. – Алексиос, где ты?
Опустив птенца на пол, я перевернулась на живот и, стараясь не нагружать пострадавшую ногу, на ощупь выползла из этого склепа. И вдруг мои руки натолкнулись на что-то мягкое и теплое.
– Алексиос, – с новой силой зарыдала я.
Вспышка молнии, достигнув дна, осветила искалеченный труп эфора. Судя по гримасе на лице, он умер с криком на губах. Ему снесло затылок, отчего его лысый череп напоминал теперь скорлупу выеденного яйца. Я в ужасе отпрыгнула, схватив чью-то кость, словно нуждалась в оружии для защиты от мертвого негодяя. Но кость оказалась… полукопьем Леонида.
Я смотрела на острие копья: выброшенная из привычной жизни, растерянная, полная ненависти. Как в тумане, я ковыляла среди костей, ища тело Алексиоса… пока не услышала хруст, донесшийся откуда-то поблизости, и не увидела высокую тень. Сюда кто-то шел. Если меня найдут и узнают, что я чудом уцелела, эти люди «исправят ошибку». И потому я схватила орленка и бежала… Из Спарты. От прошлого и всех его ужасов.
Волк Спарты удивленно вскинул руки, чтобы остановить метнувшуюся к нему дочь.
– Как такое может быть? – недоумевал он.
Кассандра ответила молниеносной атакой, нацелив полукопье в горло своего противника. Волка спасла лишь спартанская выучка. Выхватив из нарукавника короткий меч, он отразил удар полукопья. Волк покачивался, стоя на краю отвесной скалы. Спартанский лагерь находился за спиной Кассандры. За спиной ее противника был обрыв. А над головой – непрекращающиеся раскаты грома.
– Зевс мне помогает, – прорычала молодая женщина. – Вздумаешь позвать на помощь, все равно никто не услышит.
Волк размахивал руками, пытаясь удержать равновесие. Подлетевший Икар вырвал меч из его рук.
Волк шумно вздохнул, накренившись в сторону обрыва. У подножия скалы бурлила вода.
Кассандра схватила отца за горло. Лезвие копья было нацелено ему в бок.
– А теперь, Волк, я восстановлю справедливость, – бросила Кассандра, еще немного подталкивая своего противника к обрыву.
– Что ж, убей меня, – надтреснутым голосом произнес Волк. – Но прежде ты должна кое о чем узнать. Я любил тебя и твоего брата, как своих детей, хотя и не был вашим настоящим отцом.
К буре, бушевавшей вокруг, добавилась буря в душе Кассандры.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, и из-под наконечника копья, приставленного к боку Волка, показалась кровь.
– Об этом тебе надлежит спросить у своей матери.
– Мать… жива? – едва смогла выдавить из себя ошарашенная Кассандра.
Николаос едва заметно кивнул:
– Мы потеряны друг для друга, но она жива. Тем же вечером она бежала из Спарты. Куда – не знаю. Разыщи ее, Кассандра. Она наверняка тебе расскажет, что я до сих пор не простил себе случившееся. Но будь осторожна на каждом шагу, – прохрипел он, и его глаза заблестели. – Берегись змей в траве.
Волк схватил Кассандру за правую руку и еще глубже вонзил копье себе в бок.
– Теперь… заканчивай начатое.
Молния полыхнула во все небо, на бронзовой поверхности коринфского шлема Кассандра увидела собственное отражение. Лед сковал ей сердце. Молодая женщина разжала пальцы левой руки, остававшейся на горле Волка, напрягла правую, и насквозь пронзила копьем тело своего «отца». Ключ к свободе от двадцатилетнего заточения на проклятом острове наконец был почти у нее в руках.