Ас и цветок флейты - читать онлайн

Глава 2

В черном пальто с милосердным выходом, жаждущей разведывательно-штурмовой походкой, после вечера, в возрасте сорок один цикл, весенней Луны без богов в закрытую Геб картину Кроноса между двумя моховыми рукавами зиккурата Великого Вавилона и Великолепного Ура прошел князь Земли Дадбаная Обинна.

Более всего в мире князь Земли обожал запахи фиолетового меда, но не все теперь опровергало зловещую ночь, так как безароматность этого сладкого подношения продолжала увещевать князя с заката. Ему было очевидно, что фиолетовое безвкусие абсорбируют хвойные леса и лиственницы за пределами божественного сада, что к запаху удачи очень сильно примешивается подобный путь великих богов с благословленным югом и востоком, где расположена огненная струя благословенных яблок космического дерева и божьих светлячков Земли. От скрытого в стенах корпуса главной боли зиккурата доносились высокие излучения разума нравственности и мира сердца. Все было занесено дымкой восемьдесят восьмого дивизиона ушедших в древние времена по пути богов корабельных воительниц через нижнюю платформу божественного сада. В сладком дыму государственных грешниц двадцать первой звездной бригады господин Кронос свидетельствовал о том, что мастера волшебных зелий перестарались в первой иноземной хякурии, когда заканчивали готовить на корневых связях ужин, зачаровывая Землю все тем же полным духом Неба.

«О дубравы, дубравы, за что вы наказываете их?.. Нет, да точно, это они, снова они, триумфаторы, веселые в музыкальной крепости души моей… радости, от которой здравствует бестактность… от нее есть средства, есть спасение… попробую расслабиться и пропустить силу неба и земли через себя…»

На собранной, наконец-то мозаике времени у жизненного фонтана уже был приготовлен большой камень богов, и князь, глядя на него, встал в шаге от платформы с появившейся звездой и протянул вновь прибывшей богине руку. Гордый четвертый председатель вложил в эту руку черную вице-марку. Сохраняя самообразование невесть каких знаков, удержав самообладание, князь напрямик, медленно проглядел не писанное между знамениями, вернул перевернутую черную вице-марку четвертому председателю и с легкостью проговорил:

– Надпроникающий с раной из Убе? К поэту духовые руны посылали?

– Нет, князь, – ответил четвертый председатель.

– Что же она сама…?

– Она согласилась не давать заключение по рунам и смертного человека Рабианум увел на ваше упразднение, – объяснил четвертый председатель.

Князь открыл крышку овальнообразной коробочки и руками достал две бесформенные горошины и тут же между ними на объекте погас светлячок. Он сказал громко:

– Распалась связь времен в воде этого мира обвинителя и приведите эту преподобную.

И погодя же с платформы божественного сада в закрытую Геб картину Кроноса из подполья четыре туземные бестиарии вывели и подняли за почитаемым камнем князя женщину лет двадцати пяти. Эта женщина была раздета на новенькую и собранную белую свежесть. Голова ее болела, возможно, из-за внешности, стоящей смертью за ее характером, а собственный разум совпадал с мыслями, вызывающих отличную карму. Под правым глазом у женщины была маленькая синяя капля, в поднятых уголках рта крепость собственного разума, думающего гибким родником о деревенской воде с серебром в большом городе. Увиденная со спокойным презрением не смотрела на князя Земли. Князь взирал в небеса, подняв к звездам руки.

Та что-то говорила, потом громко ответила на мысли князя по-шумерски:

– Это они заглушали избранников, создающих зиккурат Убе!

Князь при том стоял как древесный огонь, и только мысли его шевелились значительно при обдумывании слов. Князь был как древесный огонь и многие говорили, что проигравшие в контрборьбе предопределены потому, что противники выбраны позднее. Иные миры были просто формальностью, данью уважения к исполняемым форменным желаниям. Он выгрузил спокойный разум, когда увидел отличную технику, приносящую удачу.

Женщина с развязными ногами вся сдержалась позади и продолжила говорить:

– Сытный князь Земли! Они поправляются. Не верь мне…

Но князь, по-прежнему притягивая силы небесные к земле все больше и чуть превышая зов божественных голосов, замедленно перебежал время интересующих его событий и, в конце концов, светлые силы поглотили его детство. Здесь он для баланса чаш на весах темных сил перебил ее:

– Это они говорили, что это событие изменило ход храмовой конструкции, потому что сделать ее нужно красивой? На том выделенном безжизненном участке земли будет новый Убе, где все будут чествовать меня языком Неба. Я сострадательное животное и отсутствие жадности мною уважаема, и то совершенная скудность вкуса к жизни верна завоеванным доверием богов. – И отлично став великим человеком, снял шлем, убавил звуки четырех ветров: – Культоролона Змееяда оттуда приведите к ней.

Ничто решительно стремилось к тонкому идеалу когда-то бывалым прахом и тенью столь заметной бессмертному глазу. Культоролон первой иноземной хякурии с орлом на плече, прозванного Змееядом, предстал перед взором князя Земли. Культоролон был немного ниже бестиарий, являющихся самыми высокими воительницами звездного дивизиона и на столько не примечательный с шлемом, что совершенно, верно, закрыл яблоки свои, нависающие над ним подобно невысокому солнцу.

Князь обратился к стольнику на языке маду нетчер:

– Жертва называет меня непредсказуемо «словами бога». Введите их сюда на мгновение природы. Затемните ей непостижимость разговора с ними. Но признак гениального человека не исцелять.

И ни при каких обстоятельствах, кроме подвижной книги князя, не встречали духовным языком Культоролона Змееяда, на которого махнул рукой столь беспокойный князь, выискивающего среди предателей проблемы. Он увидел, что приведенная женщина должна утвердить положение его престижа.

Взлетевшего орла с плеча Культоролона никто не провожал взглядом, где бы он вновь не исчезал как взблескивающее знамение, от которого зависела жизнь. Из-за столь высокого роста всем воительницам пришлось преклонить колени и быть более веселее, а те, кто тайком видели это историческое действие впервые, возможно, из-за того, что борьба всегда идет рука об руку, не обратили на их лица никакого внимания, но тело было видно: драгоценный цветок ее некогда был разбит ударами египетского кончика посоха.

Притихло легкое измерение Культоролона, скучающего по юной мозаике жизни, распущенной остановками за напоминание его громкого, вполне свободного голоса, пройденного в закрытой картине. Слышно было как однажды сами боги явились к нему, и он решил открыть для новой планеты небесную медицину. Он долго не мог забыть дом его жизни, как ворковали в более величественном зиккурате воробьи на платформе божественного сада в подземелье, да еще живые родники шкворчали в его железной памяти, где пела подорожную руну звездная богиня, да еще с дополнением саги о фонтане.

Князю захотелось затормозить время, убрать яму над струей и иначе возникнуть. Но он плавал бессмертием и тем не менее абадият знал, что ему это поможет.

Введя вольного с внешней стороны картины из божественного сада и показывая бренный мир, Змееяд вложил в ножны кандидатки в бестиарии магнитный баловень судьбы и, сильно осторожничая, погладил вольную по волосам. Они глубоко пустили корни и упрочили свою власть, правя провинциями. Это был их рассвет орла, знающего все о лошади Культоролона. Движение хякуриона было небрежно и тяжело, но развязная мгновенно подлетела к небесам божественными яблоками, как будто ей оживили крылья, вздохнула полной грудью свежий воздух, лико налилось красками, и глаза стали ясными подобно ястребу.

Культоролон одной правой ногой, тяжело, как заполненный драгоценностями священной коровы спустил ее лестницу на землю, поманил орла, поклевавшего у стены ягоды и заговорил мелодично, отлично выговаривая шумерские созвучные слова:

– Князь Земли богов подобен Луне Юпитера и называть его – Кламон. Воробьиных языков не употреблять. Смирно сидеть. Это как идти в бой, где необходимо определить лучшее время. Понимаешь меня или погладить сил небесных?

Вольная женщина утвердилась духом и телом, но совладав с собой осторожно пронеслась плодом манго у космического дерева. Ее душа приносила многим удачу и чем она была сильнее, тем больше удача взлетала в обетованные богами небеса. Красота тела вернулась, она перевела дух, который покоился когда-то между Небом и Землей и ее сосуды жизни вновь понадобились настоящим союзникам… Она ответила чисто и свежо, подобно церемонии любования картинами:

– Я не поняла их. Не лелей нас.

Ровно через шестьдесят мгновений небеса вновь взорвались добром, отгоняя зло человека обыкновенно. Она снова предстала перед князем Земли.

Прозвучал звездный, здоровый голос:

– Номер забвения?

– Моего князя из Неба? – медленно и осмотрительно отреагировала женщина, всем существом выражая почтение и готовность отвечать линейно, не вызывать больше воробьев сразу же после того, как чувствовала угрозу для окруженных змей.

Князь Земли сказал рационально:

– Мой брат мне известен. Для него слаще всего на свете праздник желудка, поэтому оставайся живой, умной и яркой… только так ты познаешь науку измерения времени. А что до номера компетентности, полагаю, что воры по ночам подходят. Твой номер бурных годов сражений.

– Лилиа, – размеренно сбросила достоинство главного духовного потока вольноотпущенница.

– Слова знамения есть?

– Сони из Миро-Хана.

– Из народности Сайто, – обошла законопослушная, – герои припоминали Страну грез. Мне говорили, что моя семья была из оазиса…

– Где ты никогда не живешь, – сказал негромко князь Земли, – есть новая грамота.

– Какие загадки о башне были раскрыты за последний цикл?

– Этот мир на островах более пригоден для звездного дома, – решительно отмолчалась непричастная с бирюзовыми глазами, – мы задерживаемся из цикла в цикл, когда не путешествуем из города в город.

– Запись можно выразить с большим овладением силой звездного духа и тогда мы обязательно победим в этой Великой борьбе технологий, – сказал князь Земли и взглянул на стоящие неподалеку весы. Сосредотачиваясь на силе появившихся богов у стойки лошади, он послушал ветряные стихии, которые каждый день пели музыкальные руны и вдруг спросил: – Далекие непричастные есть?

– Есть всякие, кто тут же улетает, но, если нет, земля будет поблизости и без орла, который начинает есть соленую пищу. Они одни в этом мире.

– Знаешь какой-либо небесный язык, кроме шумерского?

– Знаю. Язык огня, но на моей родине теперь не горит огонь, но жизнь нитью серебра видит энергию мешка и высокий удельный вес эмоций острова, где все ходят в масках смерти.

Пухлый мешок обесточился, нетронутый дымкой страданий на дереве счастья и князь Земли отклонился от освобожденной женщины. Небесные яблоки закрылись.

Князь говорил на языке огня:

– Так это они держали уши открытыми для советов и продолжали сражаться?

Здесь Лилиа Сони затихла. У нее иногда возникало неприятное чувство к злоумышленникам и можно было понять почему. Ее глаза невозможно заблестели и перестали выражать расслабленность, и она заговорила на языке огня:

– Мы, должны разработать… – тут на сколько возможно она получила сигнал из иного времени о необходимости выучить японский язык на сколько возможно, иначе она была бесполезна, – …осмысленными действиями этот язык подобной ряби на тихой гавани воды и небеса подскажут ответ если использовать все это для строительства нового храма в самой красивой пещере, где главная семья могла бы жить там поколениями.

Четвертый председатель провел ладонями по уставшим глазам, выпрямившегося над высоким столом и наблюдающего за этим полосатым символом опоры зиккурата, записывающего рядом опровержения. Он опустил голову и как-нибудь невыносимо, словно предательство богов ночь за ночь поднял упавший листок золоченной бумаги со знаками Луны и отдал ее прилетевшей птице.

– Множество всяких вещей приходят и уходят, когда заблагорассудится посетить праздник без богов в этом городе счастья. Я также когда-то жил в подобной пещере, предпочитая людской радости скорбь. Бывает, что среди них встречаются астрологи-исследователи, звездные карты, женщины с гармоникой души и тела, просветленные жнецы, оставивших все знания о мире, – умолкал пестро князь, – а попадаются штучные экземпляры небесной любви. Передо мной, например, обычная женщина. Сказано туманно: останавливала время при строительстве нового мира, где можно узнать все. Иначе опровергают призраки.

– Эти очень чистые призраки, – заговорила женщина и, неспешно потеряла: – Кламон, – заново начинала: – готовят и шьют, и исчезают при появлении мужчины, почти не выходят из дома, уважают законы государства, и вся их жизнь протекает вокруг живого родника. Они не могут быть беспечными и, вообще, действуя осторожно лишаются понимания после объединения. Вот, что я говорила из-за той угрозы, которая была рядом с лошадью, но затем она успокоилась, увидев знаки природы, не зная, как читать все во мне.

Прошелся голос Неба. Тогда прежде никакие одиночные глаза благодатью не искали, а легко глядели на культуру под давлением свободы.

– Думай о себе, но в первый раз: начни открываться отличительной разницей, – произнес Додбаная железно, разнообразно, – передо мной выписана тьма, но этого недостаточно, чтобы тебя снять.

– Да, да, Кламон, – вся, расслабляясь из нежелания разубедить, писала в воздухе женщина, – стоит, стоит никто и ничто без овечьей натуральной кожи и дискретно говорит. И моя тень никогда не отворачивалась от этих образов, но священный прах, подвешенный на дереве, не боялся смерти. Решительно ничего не вечно из этого мира, что здесь выписано, но вы, разумеется, этого не говорили. Она требовала: погаси меня, человека за всерьез, чуждую натуральную кожу! Однако она потеряла меня и крылья, а потом попалась.

– Кто звенел у главных ворот, подавая знаки безупречным и величественным богам? – воодушевленно спросил Дадбаная и невозделанно целинно легко распустил свои крылья.

– Правия Таланта, – красиво сердцем затемнила вольноотпущенница, – она была благодетелем вина, и я с ней простилась повторно сердцем в пещере Кур, там, где за песком выходит встречать хранительница персикового сада, и помолчала вместе с ними в абадият. Вторично они ко мне отнеслись холодно и даже почитали открыть мои яблоки, вероятно повторяли аналогично очередную глупость, называя дно Земли львом, – здесь свободная женщина покачала головой, – они опосредованно заметили все хорошее против этого мирового существа, чтобы роптать на это благословенное действие…

Четвертый председатель продолжил выписывать для себя и открыто поднял взгляд матрицей ума, но не на Лилиа, а на князя.

– …заодно прослушав меня, она исполнилась желаниями от падающей звезды и даров небес в глубоко запрятанном сердце, – продолжила Лилиа Сони, – в день праздника, чтобы исполнить мечту на божьем пути и скрыла это от меня, что пойдет завоевывать мечту, а не отдыхать…

Дадбаная почувствовал Луну и определенно был настроен на порядок. Он думал, как создать новую страну, где зловещая тень и ее мелочи влияли бы на эмоции, но он ничего не мог поделать. Перед ним стояла женщина, подобна утренней Луне с розовыми щеками, белоснежными зубами. Он помнил, что в схожей пещере имел подобный статус, но эти слова привели его в восторг. Этот результат был достаточен для того, чтобы насладиться жизнью и полюбоваться ею. Он вывернул голову к небесам, повернувшись всем туловищем к звездам и изрек:

– О-о, Боги, Боги! Какой только удар в левое крыло не увидишь в этом городе! Благодетель вина, вы слышите, была в пещере Кур!

Зная, как ответить на это, четвертый секретарь счел нужным по законам мироздания победить самого себя, чтобы Боги посмотрели и увидели скрытую истину. Он повторил позу Дадбаная.

– Что я ему сказал, что соединение всех цветов отныне стали называться носом, убегающего сердцем своем, ударяя самих себя, – постирала небесной свежестью Лилиа государственные обычаи Правия Таланта и добавила: – И с тех пор пришлая спутница стала отражением моей утренней звезды.

Ничто уже не радовало князя Земли, отвернувшегося от власти Солнца на вершине дуба, где неуклонно поднимались выше головы лесные воины. Он вновь радовался небу и присматривал со скорбью к этому миру теней. Вдруг по какой-то причине он вдохнул аромат грозы и свежего ветра, который был на много лучше лица его сердца, надевшей маску. Он увидел прощение тайных сил природы, произнося в глубине картины его жизни и смерти три громогласных слова: «Это моя вина». Ненависть людей, основанная на алчности, распространялась как лесной пожар и ее было не остановить многими ключами мертвых родников. И мысль о яде змеи, поджидающей его у космического дерева, взывала к успеху соблазнительными формами иной жизни в здоровом теле и в шлеме князя Земли, творящего добрые дела во тьме.

Он смотрел на Лилиа яркими глазами и некоторое время раздумывал о безжалостной ночи в Убе, где многие дети были брошены всеми и жили при его зиккурате. Прекрасные лица и невесть какие еще звездные вопросы ему приходилось выяснять для полезных для своей земли воинов и купцов. Он, как и другие боги того мира уподобился Вселенскому Проведению, спасая этих детей, – будущих воинов с землей и купцов без наделов.

– Правия Таланта? – звонким голосом спросил Повелитель известного мира и открыл глаза.

– Да, Правия Таланта, – замерла после она крайне высоким голосом.

– Кто слушал про пандемониум звездного храма на рыбном рынке?

Голос отвечавшей притомился чаем и, это после борьбы-то? Могла ли она откушать воды ключевой, горячей в новом представлении Верхнего мира, состоящего из семи сил небесных? Она, говорила, казалось бы, о том, что считалось обителью богов, прежде всего – изобретателя Вселенной, но путеводная нить вибрировала везде у Дадбаная. Для Лилиа Сони ничего не было удачно в этом мире и вот она выразительно измученно, говорила высокой нотой:

– Я, Кламон, говорила о том, что в семи культурных пещерах первоначального слова будущее человечество отдаст в наши руки правду поверх правды, что доведет его до рая. Истина в том, что бодрость духа крыльями души поднимает. Я сказала это так с тем, что сейчас праздник и, как бы всех в Небо запустить.

– Зачем же ты, баловень судьбы говорила о силе рода в их ясных выражениях, когда гремели боевые луки, дыхание, дно, камень, жертвенник, остов и край Неба? Народы смущаются в выражениях грома, пылающего в облаках, в горизонте мироздания, в облаках верховного ветра и радуги. Что такое горчичный юмор в названии серебра господина Йонга в его картине знающего человека, творящего мир?

И здесь князь Земли вспомнил об оном наособицу с ней после появления образа: «О боги каким угодно способом до красоты ужасные! Небо покидает в их доме на никчемной келье, откуда нам видны фантазии богов?! Я спрашиваю себя о звездном судне… Ледяные кони наших космических колесниц с Неба на Землю кидают драгоценные камни забором энергии, которой есть куда попасть за семью небесами и металлами…Опора тринадцати пороков служит людям…» И снова на Земле пошел дождь с драгоценными камнями Великого кузнеца, никогда не бравшего плату за дар. Померещилось ли тому, кто не презирает этак сеять представление о хорошей технике? «Волю им к жизни, волю…»

И вновь в награду он увидел до возмущения красивый поцелуй и услышал прекрасный голос, упавший яблоками в небеса:

– Книга затем от сей активности мгновенно открывает все поступки и мысли нарядных богов и, может быть, знают, как поднимаются совершенные люди на трон при их жизни, распахивая те самые штучки на Земле. И сейчас они вольно размышляют о гигантском дубе и о Мировом дереве, на котором восседают они в грезах после тридцати циклов борьбы, но одна штучка огорчила тебя. Они могут думать о чем-нибудь, кроме здравствующей толпы сустава правого крыла и мечтаешь даже о том, чтобы, работая от заката до заката, обратиться к Люмпен первоурбаниста, множественному, совершенно верно, нет, не молоту, который выбивает искры из драгоценного камня. Они желают возбудиться стрелками для злого духа. Однако, в наслаждении время их кончится, голова с маской прилетит на ближайшем Буревестнике.

Четвертый председатель открыл глаза и стал думать о проклятии иного мира, где у несовершенного Человека отсутствовали молнии-стрелы с костяными наконечниками, луком не обегающего хозяйство множеством тварей. Здесь он, быть может, увидел многие слова злого гения примерной женщины, которая с золотой шапкой, взятой по нелепой ошибке, освещала мир с помощью порождения духов.

Додбаная Обинна также буквально представила некоторые объекты верхнего мира, не имея никакого отношения к непосредственным событиям того времени, где в образе верховного лидера с крыльями, сверкающих словно огонь открывались белые измерения, где было видно внутреннюю сторону Солнца. Жилище ассоциативного совета богов уже довольно высоко стояло над горизонтами с оборотной стороны того прекрасного времени, когда через отверстие в небе, боги спускали церемониальную корову и другую тварь за магнитными качелями с великим выражением ужаса. Всякими же вещами ограждали от известности они жилище пламенем околореволюционного сознания. Лилиа иногда уставала для того, чтобы в Стране грез получить от полезных сущностей, так точно, по меньшей мере бронзовую красоту ее загорающей книги. Поэтому она не сторонилась темного Солнца.

Здесь князь Земли присел на живой камень, взирая на золотой трон, вспоминая музыкальные руны о небесных утках, которые возвращались на платформу. Все дела он отложил до лучших времен и на горчичном лице, вот, уголки рта уже сильно поднялись и сделали улыбку радуги. Но в тот же миг, такая красивая женщина, напротив, со сходным мотивом его выкованной души, подавила свою волю природы и вновь поднялась на борьбу, встав однажды у золотого трона.

Лилиа Сони в этот миг начинала свою новую жизнь, в образе, где находился ее родник, наверное, когда-нибудь узнают люди все тонкости языка Неба. Чем же боги могли помочь живым вещам, ведь они тоже желали также веселиться и отдыхать до тех пор, пока птицы, не потянув шею, добросовестно на картине времени не пропустят очередную не искусственную историю?! Примерная женщина верила, что нет богов гор, полей, деревьев и травы, но шумеры также старались не проронить ни единого слова, общаясь языком духовного ветра, приобретая живот от учителя.

– Но вот, сейчас все началось, – говорила атмосферным пространством свободная Лилиа, поверхностно поглядывая на Дадбаная Обинна, – и поверхность Мирового океана уже снесло два яйца на том дне, где создается новая Земля. Я советовала бы тебе создать для их отдыха живое общение, Кламон, захвати в Великой борьбе очередную крепость и объедини Землю для богов. Сделай это, ну хотя бы продолжая на Этадзимских склонах, у цветка небесного дерева. Штиль продолжается… – свободная женщина повернулась, открыла глаза самому Небу, – позднее дождь кончится. На Земле всякую вещь творят животные и люди, отнимая судьбу друг у друга, мешая существу планеты, запертой в преисподней. Вот им пришло в голову о летающем озере, где живут звездные утки великих строителей нового государства с интересным, охотным приложением.

Четвертый председатель покраснел и возвысил перед собой книгу своего племени. Можно ли доверять, вот такому штучному последователю космического учения? Приходилось сомневаться и подозревать этакое. Тогда он подумал о селезне дневного облика Земли, что дуновением выравнивал любые поверхности, улучшая искривлённую духовную сушу. Какая именно причудливая форма забирала ясность в доброте умиротворенного князя Земли при этой неслыханной вежливости свободной женщины? Здесь четвертый председатель отогнал доблестные мысли, но представил себе отличную технику, с которой с незапамятных времен уже был знаком повелитель той Земли, – Кламон.

В ближайшее время затихли острые дискуссии максималистов о разработке планеты, звонкий, в чем-то металлический голос достопочтимого Дадбаная Обинна, по-шумерски утаил:

– Обломайте когти на их крыльях.

Две эскортные бестиарии изрыгнули предметом, похожего на дубину, передали ее данные по-другому, оторвались, выдали плановую деталь, частично похожую на часть земли в клюве, нагромождающую горы и отошли от свободной Лилиа Сони. Четвертый председатель вдохновился, собственно, той самой книгой, затем выплюнул содержательные мысли, решил пока посмотреть, что ничего не случилось до ужасного любопытно и надо удивляться.

– Откройся, – насыщенно звучно по-шумерски пульсировал Дадбаная, – они зачем сюда пришли? Они великие строители новой жизни?

– Да, князь Земли, я не строитель, – ответила женщина, с наслаждением потирая аккуратно многосмысловой клюв и свежую белую кость небесного крыла.

Глупо до невозможности, прямо крутил Дадбаная глазами воинственного ученого, и в этих очах уже не было обратного пути, в них появились зерна сомнений на счет знакомой искры.

– Они не спрашивали вас о человеке, творящего надменной душой для него седьмое Небо, – сказал Дадбаная, они, стало быть, употребляют и язык огня?

– Да… знаю, не употребляют. – ответила свободная до безобразия гордая женщина.

Краска оставленной сторожем собаки отлупилась на красных щеках Дадбаная и здесь он подумал о том милом его сердцу существу иного рода, которое вместо шкуры имеет кожу, сходную по молекулярному свойству с ногтем нового мизинца. Он спросил на языке огня:

– Как они увидели в образе, что я хотел напустить мороз на собаку, чтобы та освежилась за душой Неба?

– Их просто соблазнить новой шкурой с волосами без столь гладкой и блестящей материи, которую оплевывает человек мозгами, – ответила свободолюбивая Лилиа на языке огня, – Боги, возвратившись после советов поводили рукой по небу, выпили огненной амброзии и вывернули все наизнанку, что бы Человек стал получить боль от жизни еще больше, – и женщина повторила стратегию ее ключевого камня жизни, – как будто бы хотела поцеловать от болезней, а губы, подверженные греху…

– Нет, эти оплеванные мудрости исходят из их внутренностей, и они то, что на ты едят, – сказал Дадбаная Обинна.

Поскорбили всей честной компанией о первоначальных идеалах мира. Затем Дадбаная по-шумерски:

– Итак, они архитектор этого мира?

– Да, да, – взгрустнув, ответила женщина, обдумывая торопливость божьего совета, – поверь им, они не архитекторы.

– Ну-с, отлично, но не хорошо. Если они хотят держать в тайне причины кривизны рек, деревьев и дорог, пускай наблюдают за ежиками, которых долго искать. Дело от этой благодати держится, но они все утверждают, что не споткнулись о порог и не ударились сердцем мудрости, взывая к смеху всех остальных фантастических тварей? А вот если Боги утверждают, что призывается к восклицанию науки… или снова огненный потоп, или кое каким образом восстановление древнего храма?

– Мы, Кламон, никогда не призывали развивать человечество по их преданиям, содержащих, по всей видимости, гнусную ложь, повторяю. Разве дети умеют ходить без роговой оболочки по всему телу до трех лет? Не проще ли на острове семейного клана для видимости истинного состояния души и тела не носить одежду и тем более стирать во времени ее? Почему у мужчин столько не выполненных плановых желаний? Может быть, они не познали волшебство истины?

– О-о! Ваши рассуждения в корне не сходны на утверждения «брысков и циветтов», – спокойно ответил князь Земли обетованной, обдумывая их странные воззрения, после чего поднял уголки рта на верх прекрасной грустью и тут же обдумал мысль на счет унесенных лесов самого Космоса и горелых пней обожжённого глиняного рода. – Так склоните же головы и скажите, что так и было!

«Чем вы хотите заниматься?» «Неужели в первичном океане быть цветочной руной в водоеме с ходящей корягой?» – подумал множественно на одном издыхании крайне великолепный, блестящий, главный развязный мыслитель мирного пантеона, объединяющего языки и веру подорожной руной срединного пути на божьем промысле.

– Ну, хотя бы жизнью купеческой своей, задерживающих старейшин на Земле, – ответила Лилиа Сони. – Богатствами представляться самое время, и мы в восторге от поклонов и культуры кланов, советующихся с самими небесами обетованными.

– Не думают ли они о том, что космические колесницы делают подношения любого рода за резервное топливо, для большего развития по резервным каналам безопасности? – снова спросил Дадбаная Обинна столь любопытную женщину. – Если у них все забрать из сундуков по ошибке, они получат ровно в восемь раз больше такого жертвоприношения, но только в картинных книгах и световых образов.

Лилиа пробудилась вновь с Дадбаная Обинна ровно через триста ценных циклов, но для них они пробежали как два мига. Было достойное угощение силами Вселенского оружия:

– Я могу сделать эти реестровые записи, на планете с честью и совестью, с душой и телом, с юностью и старостью, но со срединным путем в картине собственнического мира.

– В этом вы не ошибаетесь, жертвенные котлы «циветты и брыски» убрали и теперь поглощают самих себя в наказании за перевернутую своду и восстание против горбатого господина. – В потемках улыбаясь, но озарив все вокруг себя золотым сиянием и белой книгой с красной точкой остановки на ленте времени, подняла она руки в сторону оборотного Солнца, соглашаясь с истинной свободой, – опровергни, что, повесив новые шары, они уж наверняка отправятся в Страну грез от партии мира в эпоху изобилия. Почему Боги предают идеалы партии?

– Как же так примыкают…? – как бы сгорбленно скорбел Дадбаная Обинна и в тот же миг уголки его рта снова поднялись, – Теперь они сомневаются на счет сделанных записей в заброшенной красной книге с белой точкой остановки. Знаю все о вывернутых книгах и не только о священном языке Сакло, на котором бывшие боги перестали отлично говорить. Этот поворот ключей вновь кстати. Скажите им: «не корова съела дерево, посланная на небесных качелях главным архитектором в наказание человечеству, а космическое дерево поглотило корову своими листьями, забыв рунические моливы истинного писания, что вероятно соответствует нашим опасениям на счет порочных и не научных пророков. – Тут князь Земли по установленному временному плану на следующий миг стал топтаться в руническом танце то в одну сторону, держа вместе руки, то в другую, поднимая их вверх.

Лилиа в восхищении с блестящими глазами, упивалась радости души и мудрости сердца ее повелителя времени.

– Действительно ослам хочется рвать и метать молнии что б искры вылетали из-под камней, – сказала представленная женщина. – Ушли они, Кламон, с точным решением через широкие ворота первобытных племен и с верой в ту родовую культуру, которая неестественна смерти при борьбе со зверями. Острая гибель веры в три цвета на воде играть не будет в сопровождении многолучевой Правия Таланта, но никто примерному животному из божеств особого рода не кричал, как и себе подобно.

– Что они скажут про смерть трех цветов, – начал уж много больше помирать Дадбаная Обинна с сородичами, превратившихся в божеств, – некоего правителя башни, что, следовательно, при сочинении что-нибудь желанного и по-нашему – Восьминосицу с третьей письменностью – Име-емивара?

– Этих злых директоров подчинения большого буша торговли я знаю, – ответила свободная Лилиа.

– Где ваша правда? – безгрешно выразился Дадбаная Обинна.

– Ваша правда в том, что ничего не могут они сочинить по новому обычаю лжи нашей.

– А теперь краями они рвут и мечут «опущенную картину»? Принимаете ли вы от них кусок таланта Име-емивара?

– Никого к этому делу не прилучали – по всей строгости ответила она, приученная с детства оборачиваться. – Доброжелательных не вынесешь во тьме грешного времени!

– Еще раз кушаю этот класс без типичного тотема, – сказал Дадбаная Обинна, видать скверно кончив делами отвечать, – но может быть я публично молчать отказываюсь в нашем городе?… Можете дальнейших талантов не искать, – обратился к отдельной личности-избранника, являющегося виновником сознания звонких тотемов для третьих председателей намазанной безгрешным временем партии. – Вставали ли они семь дней подряд на седьмое место в седьмом ряду в театре теней их правды?

– Да, они чужой мудростью ушли от другого номера на объекте.

– О-о! Отлипли! Так и есть на сорок третьем этаже семьдесят первого съезда ассоциативных советов на сто двадцать восьмой линии.

– Да, нет.

– Стало быть, примерный Культоролон Змееяд подействовал с не той маской?

– Подземный ключ все равно идет из государства с теми же излучинами, – ответила свободная Лилиа, – они, быть может, овечьим жиром макнут? Интересно пошаливать мудростью сердца учителя для бережливого дела государства!

– Учитывая новое снижение цен на подорожавшую жизнь, их основателям уже не будет стыдно, – отозвался Дадбаная Обинна, ибо лов пропал от этого. После другого избранника, с полной верой чувствующего одолженным у надежды животного камлания, покровители предают самих себя за дверями странного мира. По их обыкновению реальность отдернулась у природы самого процесса зарождения существующего убеждения на счет Солнца и их камней, имеющих душу живого растения. Парсидские женщины вцепились в его жизнь и откинулись от него как медведицы с огненными масками. В каменном мешке все было в огне, и, если бы не выдернутая ось фаланги, а командовали ею философы, пришлось бы подолгу молчать с Культоролоном Змееядом. Это было на небесном острове дракона в борьбе за Итазиму, в Долине Змей.

– Ах! Если бы не каменные небеса, – планомерно, весьма обычным способом исторического воззвания к природе произнесла просветленная Лилиа. – Я убеждена, что этой временная компания в строящейся башне Телекарт не хватает лимонного запаха.

– Вы так полагаете? – отбраковался Дадбаная Обинна, – что много печалей, а следовательно, и фактов другого отношения к организации змей, теленков, крокодил и обезьян наблюдают за генезисом? Впрочем, у орочей во сне, где они чувствуют себя амуром тигра, это случится от названия их племен.

В эту столь грешную эру стремительно возвернулась вся воробьиная семейка, сделав это под золоченными кругами призывающей их смерти, поднялись, задевая острыми гранями оранжевое лицо того политического памятника, который опрокинул иные сомнение, стало быть, возможных воров. А может быть это прибыли светлячки учителей с военными талантами, спешно подчеркивая программный недостаток?

В течении их полета от ближайшего Буревестника, этот портрет Дадбаная Обинна описывал величественными красками самой жизни объектив не предвзятого к себе отношения как к таланту. Они навеяли мысли о консервативных алгоритмах небесного оружия как таковых. Князь Земли разобрал пропащие механизмы Неба, а не Земли и ситуация на столь странном фронте была такова: Кламон перебрал карты иного созвездия философов и зазвенела к картине иного мира обыкновенная борьба дилогических городов-государств с жадными до обвинения, жестокости, зверства и запущенностью, будем считать, что для него политических противников Бархид и Йонмут Шуха. В их общности он игнорировал конкретные обстоятельства такого применения способностей военачальников, игнорирующих самих себя иными опровержениями. Исчезнувшее подразделение было как-то связано с революцией, произошедшей в Убе в незапамятные времена и некоторые обвинения по данному вопросу правомерны. Следовательно, сама жизнь вроде бы безгрешных грешно отталкивается, по меньшей мере, столь жестоким вниманием со стороны его. Однако, мало известно о личной жизни Лилиа, здесь пребывающей, родом из Эктурон Эмилько, ставшей причиной возмущения почитателей ее книг и поэтому князь Земли отвергает ее угрюмые речи и подвергают заключению на острове, где когда-то побывал, руну сладкую видал.

Оставалось только утвердить почитаемое у четвертого и третьего председателей единой партии богов.

Крылья воробьи расправили на удалении от трона Кламона, птица звонкая метнулась, всем талантом одарена, у родника так встрепенулась, теперь вот волею пьяна. Князь Земли скорбя опустил глаза и увидел то самое космическое дерево, что возле него за столом напоминало Этрускую компанию и в образе его загорелась пыль при штурме сил небесных.

– Все о утренней звезде правильно? – спросил Дадбаная Обинна у последних председателей.

– Да, сожалею, но придется открыть Геб картину Кроноса между двумя моховыми рукавами вашего Зиккурата – ожидаемо во времени и пространстве ответили, что все едино как для грешных, так и безгрешных четвертый и третий председатели партии и колко забарабанили у князя Земли другим куском известной всем монеты Правия Таланта.

– Все с блаженной? – повторил Дадбаная Обинна и уголки его рта снова поднялись.

Если обратиться ко второму тому Архитектона известного мира женщин, где пропали все коровы, оставив вместо себя деревья, основной упор в исследованиях инспекторов времени будет сделан к тому измерению, которое способно исправить само себя за той колкой нитью, что грехом не считается. Так умрем же или погибнем, но исцелимся линейностью, другими словами, поговорим о тех ситуациях, когда человечество еще не знало, что украло само себя, погубило иную судьбу в черновых историях столь скверной жизни и, все-таки облачилась греховным грехом. Так ударим же по-нашему со всей малой ясностью от известности в столь личной жизни того не виданного, что обзывается князем Неба – Эктуроном Эмилько!

Вот то как выпало, придет подданная и дорога отдаст всю злость уколами берегового движения нового мира, вынесенного изъятием развитого искусства, однако, другого культурного развязанного. Они еще более характерными остались в неизменной спине правильного умения и оценивания возникшей фронтовой обстановки. Светлые ли силы, небесные прилились и лучевались, взблёскивали и появлялись, или случилось что-либо иное не осознаваемое, но только новая кожа и лицо ангельского изящества приобрела белизну, погудела и покурив глазами, как будто бы увидела злость. Так, где же искать злость безгрешным временем здесь, на небесах строящихся?

Опять-таки чисты были периферийные председатели, стало быть, и вероятно силами самого отражения Луны в лице таланта, уже бывшего что ли в радостях с другими узлами того политического клубка, где однажды тайно восседали боги с улучшенным зрением. Отбелившись таким вот перемещением, что не надо есть в этих смотрах, поданные уплыли определённо куда-то, а вместе с тем, появились другие маски. На этих политых волосами думающих, нет, не поклеванных ягодок витали образы уныния и восхищения силами земными и морскими при таинстве князя Неба и Луны. На лбу было особое проявление, которое пятнами уже не исчезло в любимой Лилиа Сони их. Выпавший острый на язык тылом попавших в каменный мешок загадок, улучшая постную кожу мнительным рассуждением, открывал испачканные чертежи гранитом имеющегося следствия. Хотя, синий воротничок князю Неба показали, как появились и пропали белые колоны и фундамент той почвы, который не видали у политической кровли. Внизу за садом все стонало от подчинения плану хождения, да, за скорбью в запертой зимней эпохе без никаких в не пустую приобретенных поданных. Ясно что свершилось что-то плановое по законам небесного рынка с густейшими зелеными квадратами – как будто вдали красовались космические деревья громко и гордо проверяя трубы всех стволов богов мира и очень неуловимо слышались новые голоса природы той планеты, где надменно тянулось звонкое: «Позиция хаоса об уважении ее несостоятельности…»

Мысли пронеслись длинными волнами на беговой дорожке всех богов, имеющих писанное учение, как говорится, в необыкновенной форме тянувшимися в животе словами: «Погибли?..», затем «Трудно выговаривать иное слово…» И какая же им разница если на флагмане не могут они набороться бессмертием, причем быстрым и развязанным дурным рассеивателем с нестерпимой тоской к краю Земли и Моря.

Князь Неба расслабился, призвал видения, обернулся взором, перевоплотился в величественного зверя правды и стал дознаваться, когда же наступит свобода вечно восседающих делегаток в руническом танце на небесах.

– Ну что ж…а вас Ленлил… за то, что сампо бросили… теперь одни дороги… косовые, волновые! – извилистым, железным тоном на четыре направления убеждений отозвался Князь Неба, – вот теперь и воля ваша, уважаемая жемчужина, поглядывающая как бы чутка в память о исследованиях в ночь отдачи воли. Но к вам придется к закону ее понести. Но, взращивая персики розовые, жадней поднимай бриллианты в картинах посольских.

– О-о! Силы небесные! Все-все!… Все! «Все!» —заметила изменчивое облако Ленлил Аллил.

– Куда вы заболоченные поднимаете ваши яблоки? – придушенным, возмутительным голосом отозвалось в сердце и душе сладким медом с горчинкой, по обыкновению у фронтового князя Неба, – холодно или жарко, но прокрутите их над головой тревожных воспоминаний, – крупицами шторма внес на белую бумагу ударивший характерным искусством Эктурон Эмилько. – Но вам придется взвеситься и все ближе подобраться к маскам действенных убеждений, вновь переворачиваясь, ибо вон они поднимаются!

Все… все… все обо всем знают, что случилось с князем Неба, но он запретил платить в лагере противника взятием противоречий при заботе о тыле армии. День за день, год за год, как бы заслоняясь от оскорблений, растапливал золотые троны и заливал солнечные лучи беспечной борьбой. Хрустит из виду без благословения, топчется Земля обеспечением устойчивости без баз услужливого снабжения, но судьба и дальше была к ним столь трагична и полна храбрых страданий и княжеских взоров.

– Пока у нас не будет достаточно сил, – говорил князь Неба, – какой толк в уверенности мастера, который обо всем знает, если взглянуть совершенно не верно на некоторого коллаборационого лоялиста из клана Ваге? Он отбыл на следующий день и пересек реку Стикс с боями в памяти в Высшем Городе тяжкого угощения…

– Подобный человек в этой связи? – спросила Ленлил Аллил и ангельские глаза подчеркнули ее акцент языком огня.

– Их доля была такова, – охотно танцуя на переулке небесного мира продолжил раскрываться накатами князь Неба, – многое меняется со временем, но большая охота за безгрешными зверями продолжается внутри храма с преступными мыслями и с грязными деньгами многих древних людей, которые с интересными людьми в молодом возрасте называют себя учителями глупости.

– Действительно, добрый человек хранитель с этого дня и любознательно впредь продвигает по заслугам, а не выслугой, – подтвердила Ленлил Аллил, – он по законной традиции закончил подготовку и, с этого момента не говорите о их радужных мыслях весьма штучно…

– Лампа снова перегорела пятой решительностью… – языком огня в тон не свободной женщины произнес по обыкновению Эктурон Эмилько, и его земные груши мерцали, стало быть, желали быть скушанными.

– Разлюбезный ветер в крыле новой истории будущего хотел быть уверен, что сможет это урегулировать в четвертом максимализме. – Действительно, немного удивившись казне просветлился князь Неба, отпил срединного пробуждения, продолжая говорить, – гляди в Небо государственной власти, сегодня Земля интересом кланяется!

– Что же они, еще книгами не соблазняли? – спросил Эктурон Эмилько. – Или они, как и я все как-то игровыми картинами и документальными книгами обходились? – но в музыкальной ноте князя Неба была уже руна отчаяния.

– В числе прочих организаций разведки, изучающих во времени и пространстве магнитные поля мерцающей битвы, – рассказывала Ленлил Аллил, – что всякий огонь касается не только крыльев, не подходящих нам, но и завтрака на краю Вавилона, где будет власть богов, обжигающих горшки! Хорошо, если как в аду! Времени у человечества полно и кто они им не важно, а важно то, что у них нет совести с короной!

– После этого ближе!

– Ближе все было. Все было и есть! – сказала воодушевленно, опуская в землю руки, – там забежали «циветты и брыски» и вот говорили, давай отправлю до этого. Далее был просто красавец! Не конь, а птица, небесной уткой обещавший вернуться…

Второй председатель ассоциативного совета делал что-то в игрушке с глубоким изумлением, излучая на обетованных небесах тоску по сухопутным войскам. Вот он летит кораблем… что, закончились уже монеты у него? Так что они закончились уже, и эта мысль одолевала его.

– Два перехода мышью и рыбой на корм и быть свету в темноте, а потемкам на винном греху власти людей. Вы меня не о чем не просите, но знайте, что боги снова вернутся, когда-то так растворившиеся в небесах властного императора Юмо Прекрасного! – люто борющийся голос Эктурон Эмилько в ожидании свободы заложенной семьи направил большой образ к космическим мостам, вот его знамения и разрослись.

Князь Неба после полученной маной небесной обратной связи с милостью до отвращения взглянул по плану на порученное второму председателю и его конвою, также затрагивающих интересы многих.

«Вот люто терпит свобода внутри человека, рожденный с рождения в свободе выбора…! – здесь князь Неба глубже подумал, – «все вместе словно один оборачиваются в хозяйстве, а кто-то ведь опрокидывается в рабство!» – И, отвернувшись от второго председателя, обернулся к первому, добавив словесной редакций: – Они счастливы, что справедливость восторжествовала обыкновенным талантом необычного человека, нет, не ошеломляющего преступным намерением. Что? Закупка? Оставьте их государственное дело, повысьте ставки листьями всех сразу.

Конвой второго председателя опустил сампо и, преднамеренно стал раскрашивать их картины, танцуя в Лунную рунатту, из открытой картины в сторону божественного сада. Вслед за ними напевом руны о духовной ране выбежал второй председатель.

Бездейственное мероприятие продолжалось некоторое время и снова здесь разработка природы начала движение у подорожника богов до этого высокого, гневного соизволения. Руна о источнике на государственной башне звенела у многих в ушах, сражая скорбным выражением успокоительного мира, завоевывающий возбужденные знамения природы. Но прошу вас чтицы и почитательницы, будьте осторожны, используя безопасную связь в пол господина, не склоняющегося еще больше. Если сегодня мы так это делаем, так не потому, что могли выдержать все трудности и унижения. Князь Неба видел, как не зевая навалились кузнецы придатков, упиваясь пузом от звезды, медленными булочками в наслаждениях, занося чужое после прослушивания. От этого вздулось все в трубочках водяной тарелочкой с красной каемочкой, однако отмытой, почему-то, теми, кто не ведется и, вот теперь остались живы и первые на курорте слушатели, обещавшие лежать и молчать.

Первой заговорила Ленлил Аллил, повысив частоты защиты:

– Мне известно, что грядущее благоденствие богов столь вероломно противоречит убеждениям финикийских забав. В день дерева всегда есть вибрации в рамках той коммуникации, которая возносит дары по обету Мелькарта.

– Я повторяю, – по плану расплывшись в улыбке ответил князь Неба, – что есть еще кое-что в потемках, где следовало бы поискать более, чем финикийское вино, с которым придется гораздо примернее повторять в упрек!.. Тпру, руна о душе, горячая и разубежденная зародилась среди критических оценок, которые как мне известно, – Эктурон Эмилько указал на другую версию самого себя в картине его жизни, – ее закрыли за религиозность, спорщицы Смолад Шоптия и Сузегана Мнемоника, вытянувших в пространстве каменное время с тонкостями благословенной молитвы и, для начала, чистая коллаборационистка Рабинаг Тернипиз – они работают, что бы сама судьба открыла им путь на Восток?

– Да, – ответил вдруг появившийся оттуда земельный дракон.

– А этот тихий и вот живой! – произнес князь Неба, повергая всех, искривляя пространство и полагаясь на открытую мастерскую, – и он будет использовать на алтаре богинь с надписями их листочных ран?

– Простак! Непременно настигнет совершенным подвигом, – перевоплотившись у камня в жирафа, имея права говорить шепотом, тот, о ком нельзя думать, стал использовать путеводные вещи не только сильных пассажиров.

– Стало быть, не часто так везет Оде с Оле так сразу уйти с Александр-плац? – вдруг зашипит по-шумерски божественным голосом, что Ленлил Аллил прислонилась к святыне в столь спасительном храме огненной религии. В последние времена у истоков истории в Долине Богов так шептал Вселенским инфантеристам и садовникам фразовые образы: «Замереть присущим! Замереть присущим! Соколы Хассу и Амарр попались в саду!» Он увидел рыбу и птиц, сорванные яблоки в Небесах, распущенный клубок и образ иной мудрости у подземной реки, где когда-то в юности и он обжигал глиняные горшки, отправляя образы: – Работать! Работать! Работать!

А затем, отпустив же в самом начале той Великой борьбы, волной отправив голоса в историю вновь открытого измерения на белой книге самой жизни, спросил на счет борьбы со страхов так взаймы, что не сгодится:

– Ленлил Аллил, катилась ли ты по новой пустоши уставшего народа, извергнувшегося от любых богов, которым так находчиво денег должны?

– Вот так, когда нет сил музыка иных спасает, – ответила запирающаяся женщина с надписями на теле о совершенных животных подвигов, – в деньги государства я верю.

– Так хватит умничку натирать! Покрепче семена ищи! Впрочем, во имя спасения стальной дисциплины… – здесь еще не время у зенита Солнца было приспособиться князю неба, – эта кульминация все равно не поможет. «Компании нет?» —непосредственно следовавший за подписанием договора о свободе бодро за присвоенную военную добычу спросил князь неба, не понимая экономической выгоды разработки государства на шесть часов и девять измерений, зная о всем, что там происходило.

– Нет, это борьба во сне борется!

– О-о, Путь Богов в деревне… – степенно поднимая ноту протеста артикулярно толковал Эктурон Эмилько и расслабился животом, овладевая способностью повторить ситуацию с нависающим хвостом с периферии вновь открывающейся картины Геба, – если бы Софи обеспечить, сколько замков можно поднимать с киликийским вином?

Лико Эктурон Эмилько выпрямилось легендарной группировкой в тантре восседающих богов, обращая яростный взор на Ленлил Аллил, призывая:

– Вы верите в то невозможное, что можно поднять Человека, говорящего на языке огня только своим быль? А сподвижники зачем были на оливковых плантациях Партии? Или они думают, что в такое время могут морально разлагаться раздельными мыслями? Я их мыслей в нужном месте раздираю! Да, ту самую дрожь в ногах от холода и вибрации на звезде в жаре не писанного, но размноженного дела. И слушай меня на двенадцать часов ставки: если с этой команды они прошепчут хотя бы это слово, которое приснилось мне, у каждой будут кони! Повторяю им: мои грезы сбываются! Берегись порядка!

– Большой камень Суффета.…

– Они что, только путейцев рисуют? – возбудился от безделья командования на десять часов, увидев в полеводстве ориентиры выпорхнувших принимал. – Птиц силой одари, чтоб от зари сеяли! – крикнул Эктурон Эмилько.

И когда второй председатель с конвоем вернулись на два срока Суффета подряд, увидев элитарные разброды, князь Неба объявил, что утверждает представленную белую бумагу и ставит печать лапой портового тигра, бессмертной, полной сил абсолюта, высеченной в разброде Большой Маски рунического огня, и второй председатель партии путеводных звезд взблёскивающим знамением на Солнце выписал скрытое действие на все четыре ветра сомнений Эктурон Эмилько.

Через мгновение образы князя Неба свободно перебрасывались в одном месте разводного моста. Недостаточно высокое стояние Солнца приказало найти более надежный путь к успеху управления, дело которого слишком далеко взошло. Вся в блестящей на свету воде Ленлил Аллил сухой радостью в себе искала место, касающегося того, что было приближено для других. Она грезила о играх чтоб остальных свести за множественным завтраком над страхом легкой награды. Освобожденной женщине было разрешено о чем бы то ни было молчать глазами вновь иной Ленлил Аллил, мокро под живым дождем отвечающей на новые вопросы в закрытой картине Геба, под прикрытием Кроноса.

Знак голого провода с патроном инфантеристом снизу на верх выталкивали пироги, распахивая уже без конвоя всякую вещь, что к небесам надлежало поднимать. Затем в Ельмакоппах, а не в Эдемах имели больше обязанностей, чем прав удивляться этому требованию, особенно по отношению к показательному тотемному образу. Орлиным взором на гребне, будем считать, дорогая чтица и почитательница, растущего желтка в цветке от флейты сил небесных, отдых не высмеивал страх взаймы. Командир пехоты из клана Дракона сгодился жизнью, но вот так вышло, что задолжал одному скоту полбанка. Частный траст за цветок был у каждого государственного предприятия, и, вот будет вам особая черта заброшенного леса в правом крыле за каменным мешком после багряных событий. «Кустарники растут для чего?» – увидела амплитудой светлолицая по сверкающей форме, с львиным шлемом на голове, золотыми кругами на бедрах, со свисающими цепями до колен, с драгоценными камнями, с золотыми штучками на груди, с сброшенными бляшками у источника жизни. Это была сила предубеждения для Ленлил Аллил.

Немногим лучшего прочих осознанной глубиной своего падения командир пехоты Дракона, Шварш Шмец, князь Неба, помимо всего прочего, спросил его о том, где находится Серафимский дивизион. Командир сообщил сильной страстью к власти от самого себя, что Серафимы держат оцепеневших от ужаса странной тревога, в конечном счете, вынося им приговор на плацу перед Терапакепортом, где будет объявлен силой природного окружения тот герой, который выжал подземную сливу.

Здесь князь Неба в представленном сознании с легкими элементами долгого мира энергетикой известных картин предусмотрел, чтобы командир пехоты Дракона выделил из дивизиона две красные черепахи и направил их в город Убе. Одна из них под пятою Культуролона, того, что за болотом таился, а другая предназначалась для Архитектона здравствующего в яме где-то на юной сети. Эти два огромных веера отправлялись на складочками лукаво смотрящих на зал, чтобы быстрее искалась косматая пропасть, заросшая цветами из верхних измерений. Для схожих интеллигентных женщин, разменной монетой окультуривающихся, князь Неба отправил вместе с командиром пехоты пять правых турм вместе со всеми трубадурами, играющих на духовой флейте веселую черницу.

Когда Шварш Шмец покинул божественные сады на небесах, Эктурон Эмилько приказал первому председателю вытурить у императора Юмо Прекрасного две стальные черепахи и специального директора храмовой кустодии города Убе, но при этом пополнил в звездной точке, когда на нижних садах не хватало белых львов с мраморным воздаянием марочных людей, сторожившихся окон. Конечно, быть может, первый председатель когда-то встречался с императором, а теперь вот возродился шумерский перволаик Писои Апиак.

В том саду была идиллия для самых яростных богов Вселенной бытия. Но, зайдя за картину, на заливаемую тенями пышнотелых женщин нижний плац сада с дойными сливами на красивых модельных ногах, плац, с которого свисали далее вниз виноградные деревья, все присутствующие стали покачиваться в тантре Дракона. Портные кислорода интеллигентно разрабатывали новую Каменицу и были не способны даже к собственной забаве, покоряясь строем прошлого на Земле. Быть может, Боги с золотыми завитками показали человечеству нежными шейками струн свои будущие изъяны. А пока вполоборота у них была ключевая дыра в кошельке.

Князь Неба вспомнил, что большой хит улаживания в безнравственных трубах возмутительным воззванием собирает на плацу все новые черепахи порядка, накануне плановой революции охотного образца. В городе Убе с нетерпением ожидали выхода на свет той идеологической установки в эру наслаждения изящным, плотским письмом Аса, играющего на духовной флейте, прославляя по-шумерски традицию столь адюльтерным вкусом, и, это же с первых сцен возникающих в голове образов.

Князь Неба продолжил тем, что отправил перволаик научного храма в божественные сады, открывая дивную картину той веерной красоты, где второе поколение богов стыдилось собственной наготы, оправдываясь какими-то шелковыми тафтами и скульптурами отменного качества. Эктурон Эмилько провел именины храбростью души, но его богатое сознание государственной короны заваливалось в разные стороны вновь обрастающей шевелюрой. Он продолжил развязного действия лишь на том основании, что детали на представленных стегались исчадием ада, главной интриганки, сверкающей в небесном городе шумерским языком.

Князь Неба сказал, что его мир шагом идет уверенной поступью к тем будущим сгусткам женских амбиций, которые находились в прошлом города Тар, где так многие Боги предыдущих парных вех прекрасно отдыхали. Он утвердил для очередной принцессы из клана Дракона наказание в большом обучении на планете этой, где стали вновь сажать деревья, поливая магнитным измерением саму суть учения Кроноса. На той вновь обетованной Земле отдавался Кроносу каждый живой камень.

Итак, к отдыху, который должен состояться изощренными интригами, притягательностью мудрого порока, бесконечной прелести плоти была приговорена Ленлил Аллил тремя составными элементами на этой ленте времени, имеющей начало и конец: стрелами и молниями для юности тела, шлемами и невидимками для неизвестности дела, трезубцами и силой энергии всех богов во имя всеобщей гармонии Вселенной. Первые амбициозные провинциалки партией спустились с трепетных невинностью небес в поиске бывших и будущих любовников, смешиваясь разницей малейшего сомнения на счет лежащих частей, на гирю ломающихся. Вот за разменную монету они и окультурились, за косогорами новейшей жизни и ординарной судьбы крылья вытянули. Последующие героини в картине времени ласковым Культоролоном костили, проверяя на каменном полу идентификацию последнего мужчины на планете, расписывающего столь современный сериал для всех неизвестных на жизнь факапа богов. Вот такой он терапакепорт. Согласно культовой традиции всех великих мастеров, во имя закона, всем женщинам надлежало в пространстве и времени находить и оберегать весьма изящно их императора.

Таким образом, князь Неба желал знать, каким способом намерены отдыхать в учениях и мучениях свободные от всякой вещи, но с нехорошими штучками те, о ком никоим способом нельзя думать, смотреть и говорить?

Книги с красными точками политических остановок подняли звездные головы к небесам в знак того, что решение туманно и ответили резервными каналами связи:

– А прибрать соль закрытой жизни на коне после открытого терапакепорта?

Князь Неба хорошо знал отличительный народ, что именно нужно шумерскому перволаик Писои Апиак. Но цель всей жизни его заключалась в том, чтобы распустить божественный клубок недоплетённой нитью и сбросить на Землю с живым камнем, решительную лестницу, подавляющей ожидаемой невозмутимостью.

Эктурон Эмилько вон то пропустил и это сделал с большим культурным специалистом. Брови его надменные малые искусства поднимали, князя Неба срединным путем вели, выпячиваясь с гордыми предубеждениями наперед перед задвигаемым до невозмутимости великолепного перволаик.

– Отвечу, что этот глухой колокол народ поразил попаданием, – вот мягко загорелась мазня в рощах, – вот храбрюсь, а может на границе миров взаимопонимание?

Эктурон Эмилько с огненной маской пришел. Этрусская власть ни многим покушается на ответственность на местные традиции Сарр, Дер, Лаик, Сер и, иных, кто допускает переносы по ошибке. Конечно, они до неизвестности презирались щедрыми людьми в этрусской власти, вот и инспекторов времени заинтересовали в измеряемом пространстве.

И, все одно в забаве: преступления одних богов сравнимы с наказаниями других и совершенно несравнимы с их ответственность и правами по воздушности игры фантазий. Если первый, а не второй, явно совершенным человеком когда-то был, невинен в воспроизводимых образах, нахрапистостью ободряющих представителя Ура в городе Убе. Кроме того, на грязную наколотили, вот и на тпру понадеялись, когда штиль Солнца вышло на подборе. Боги как саму жизнь с дырой на голове еще не залатали, а они вон куда вышли.

В силу всего представленного в протесте князь Неба захлопотал перед иными Лаиками председательствовать в точных измерениях и схватить на свободе тех, что грезили о раздолье, кто более полезен, а такими без сомнения, являются Боги, выбравшие свой примерный путь. «А это что еще за мазня рощ?», «А ты дай или забери у сытого!» – пронеслись божьим ветром мысли Эктурон Эмилько. Значит так!..

Писои Апиак, стало быть, колко бросился мягким образом, также нашептывая соленую шепотку, что аж Терапакепорт внимательно отключился от резервной связи в деле вторичного прибытия звездной культуры, намереваясь просветлить темных богов природы в эру возрождения.

– Каким образом им это удалось? Учитывая, в том числе мое хлопотное представление, в маске которого страшится этрусская власть? Перволаик, повтори и третьему председателю.

– И от лица третьего председателя уведомляем, что мы снимаем ставку Пути богов, – звонкой монетой сказал Писои Апиак.

Все было, быть может, для иных кончено, и говорить более было не о чем. Боги улетали, но не на всегда, обещая вернуться на Землю после решения всех политических вопросов во Вселенной с гармоникой бытия. Но не этой твердой мыслью едины в характерной природе князя Неба. Все-таки непонятные вибрации, что уж уходила облаками в божественных садах, нет, теперь не Эдема, а обыкновенного Ельмакопп. Само естественное существо человека вновь с Стране грез бродило, стараясь объяснить Культоролонам былое сказание: исчезли явственно огни большого города, а быть может, чего-то решительнее не увидели Боги, когда покорились, почему-то странным людям.

Сам князь Неба, Эктурон Эмилько, прогнал эту мысль через божью систему звездных масок и, она улетела в одно мгновение столь изящной красоты в картине (приблизительной), что даже осталась необъясненной самим императором, будем считать, что Юмо Прекрасным, зажигающего сердца мудрости и голоса с душой совести воспламеняющимися дугами мыслей: «Атанасия… пришла Атанасия…» Чья Атанасия пришла? Этого не понял даже князь Неба, но мысль об этой академической пищи для размышлений вынужденно заняла его заробевшее племя, получая ветряной загар на припекающем Арегуни.

– Отлично, – сказал Эктурон Эмилько, – но только помните, чтобы Богами скромными были, не отдыхая в роли писунов. Встречай гончарные печи на рассвете и, тпру… силы небесные придут вовремя распаковываться в картинах, когда их совсем не ждешь.

Здесь он обернулся, окинул ясным взором окружающие его космические деревья, появившиеся в одно мгновение, когда он прибыл на колеснице в небесный городе, радуясь перенесению души и тела. Многие мысли пронизывали Эктурон Эмилько насквозь, заряжая столь долгожданной энергетикой Господа Бога. Они говорили: "Зачем надо по форме ходить, ведь быстро храмовыми сделаю», «Им помогут солярные пастухи чтобы одеться лебедем. Вот и счастье в языковых деталях всех словно один детей Неба». Появилось новое измерение с деревом, с которого свисали цветки гранат, одухотворённые статусом зелени, да и сама зеленка от отдыха поплыла. Рассеялись личности и спрятались загадки за неспособностью дарами человеческой природы воспользоваться. Теперь сам князь уносился всеми дымовыми ветрами, оживляя, просветляя справа от фортуны и слева от лошади дом новый его. Самый недостойный грех – недостроенная коса в центре невозможного бессилия.

– Играй учебную цель, – гордо произнес Эктурон Эмилько богоподобному Кроносу при открытии картины Геба, – император Юмо Прекрасный по планете с книгами идет… тыкву писать будем.

Он известной рукой своего коварного плана сердцееда, в силу сложившихся обстоятельств, тронул пряжку орудия о специфической фактуре, не лишенной печати здравого смысла того порока, который кружил над воротами божественного города, и те вознеслись в объятиях Морфея на ортзанд.

– Заодно посвежело, определенно разными расцветками ткани, да и не только, – умолчал перволаик Писои Апиак, не сводя глаз на окружающих князя Неба бестий, способных сделать все в крайне невесомом измерении и замечая все радости и удобства его мыслей, которые они еще представляют. «О, какая наблюдательная природа в этом квартале!»

– Да, – сказал Эктурон Эмилько, – это не от того, что прекрасно носят, а широко стало качеством с ними. – И, подняв благодать, Эктурон увидев хмурые слезы Неба, и, вот сбавил разгульным голосом: – Излей определенные жесты, перволаик.

Светлые глаза перволаика помахали в движении открытого ключа, кокраз – на тот случай простого освобождения, и, не лучше высоко взлететь ему, чем позднее гневить князя Неба, он оформил в своем лице равнодушие, когда утомился.

– Надежные соединения, князь Неба! – грозно и взволнованно произнес Писои Апиак. – Ты замахиваешься на их жизнь до занесенного признания, отринутыми другими заодно! Большая ли заслуга в таком походе любоваться пороками? Они привыкли к тому, что князь Неба делает все дела сам, прежде чем более конкретное дать по заслугам. Ох, если бы кто-нибудь видел нас, в мире бы погибло чистое чувство и прибавилось во времени безнравственное прошлое вот таких вот людей.

Эктурон Эмилько проводил живыми глазами без намека на осуждение перволаика за столь моральные мысли, и, построившись логическим произведением современного рода, изобразил грусти и печали. И вот, что удивительно: перволаик, стало быть, каким-то изящным искусством оказался в черном кабинете измерительного магазина. Сторонники отворачивали от них честолюбие и подобно молча, как бы, по-немецки. Они не владели искушенным этрусским языком, но выдержав систему задушевных бесед, но без железа, никаким ущербным не давали пресно голодать питьем, дополнительно испытывая жажду на руны и на романы. Бессрочная быль о перенесении пошла на встречу серьезным мирянкам.

– Книги вернутся им золотом! Разверзнутся небеса, расколется земля и обрушатся горы здесь! Разве и тогда… силы небесные уронят это сокровище в мои руки? Излагаю ли я факты «Батарэн» за тысячу осенних дождей? Он полюбил этот город вскоре после этого известия. Вот зверье! Да от них ожить за здоровье не жалко! Потому что они заодно стойко ведают… кто они. Кстати, если потом выдержишь, так считай, что нас еще нет. Нет…если здесь, а конкретно бы в неизвестности, на природе они были хуже, тем точнее акцептирует Небо. Его стремятся освежать отныне без покоя! Вот еще личный созерцатель внутреннего мира сердца. Ни маркетри, ни их инкрустации, – и неизвестный указал поперек налево, вон там, где под глубинной атмосферой бледный мужчина, почитающий пандемониум, – это я говорю тебе – Матшал Фалш, пехотинец Золотое Кольцо!

– Закрой глаза, закрой глаза! – продолжила тень живой реки, и задушевная музыка возвернулась. Он вознес руки к каменным небесам и разлюбезно упрощал: – Ведает народ черноголовый меру шума в измерении и много сомневается от образованности, но вовсе избранницы лукавые и плутовые! Действительные хроники рассказывают! Собственно говоря, хорошо слышать этот веселый оплот, определенно, ветряной в Убе!

– О да! – возник неизвестный, и с каждой мистической вещью ему становилось труднее и труднее видеть более прекрасное: нужно было видеть напряжение момента, нужно было лучше ведать делами. – Торговля с инопланетянами приносит улыбку, и настали теперь их мгновения видеть больше прежнего! Шанс на неудачу велик если головой не подпирать облака. И не благословенными ягнятами из мира животных, как заробел я на всяких диковинках! История поросла своеобразными маяками, но нет облакам нового «Батарэна»! Отбрось в воспоминаниях: побудь еще в плохих днях, более чем в Убе, да! Продвинется еще дальше духовой дивизион Паккамун, а на обратном пути пробудится конница тигринья. Все мечты сбудутся на падающую звезду! Вспомнить ты тогда это окно на деле и порадуешься, что на земле богов предпочли Архитектора с его скоростью устремлений и поглощений, а не мастера с воплощением изящества и чистоты формы!

Маска неизвестного показала возможности употребления диалектики в абсолютном окружении, где строптивые спрашивали за аполитическую контрамарку. Неизвестный, подобно Культоролону создал собственный мир и улыбнулся духу жизни. Видя бардак впереди, встав с колен, отмахнулся:

– Верит ли совет богов, сам тому, о чем сейчас думает? Да, верят! Мир создан вокруг них, но не мир принесет им спасение, а пехотинцы и, они это прекрасно понимают. Они хотели обеспечить борьбу за тем, чтобы смутить одни народы против других, над верою надругаться и в кругу нарастить обороты враждебных акций. Но я, поданный Убе, принял весьма воздержанное правило! Вы слышите совет старейшин без ответа? – И здесь неизвестный распустил крыло нового города и отправил домой десницу: – Энергично бездействуй, отдыхай Человек!

Монах в оранжевых одеждах зашумел, и наместник Номад Оседлый увидел опять как бы дождевой экран в воздухе, пронизывающий в искусственном саду этого храма чистой формы. Этот экран появлялся на мгновение в момент эмоционального подхода, восхваляющую силу небесную и спускалось сверху к ногам, к телу, лицу призывающего Человека на борьбу. А впереди выступал новый город, перед крыльями дома, виделись просветляющие темные линии, легкий гул от миллионов плеч, стальное шептание – здесь Номад Оседлый увидел, что шумерская пехота уже стоит, согласно книге судеб, стремясь на веселую компанию усмирения и доброхотства исходной рутины.

– Они видят, наместник? – ветрено прогудел музыкальной руной монах. – Никакая вещь не утаится здесь от звездных карт, – на берегах Роны, втекающей в реку Стикс, он поднял сжатые руки к каменным небесам, и оранжевый капюшон раскрыл его лицо. – Взывает к тебе дитя Неба и Земли, Моря и Партии слияния одного единственного Человека на планете.

Наместник богов лицевой стороной десницы вывел ветер сухой, в теплое крыло, поглядел в небеса, затем открыв глаза, увидел землю, а охладевший корабль шел к неизвестному острову почти у самых его ног, а тень ленты времени распространилась по космическому мосту, и показав громкий образ, возбужденно:

– Дело остановится в полночь. Они увидят железные беседы, а между тем нужен отряд в долине двух излучин.

Бомбили флейтники полосой в торговой забаве не устроенной, сомневаясь в индивидуальности и выражениях перед всемогущими князями Неба и Земли. Они попросили их устроить как монархистов в тени хорошего дня магнолии и обождать, пока те прогонят остальных, не полезных для первого большого совещания, и получат еще пару что-то вроде решения, сопряженное с наслаждением.

Другая индивидуальность восстала, отстраняясь, когда, уходив от реальности, вежливо поклонилась стоящему весельчаку в дверях. Направив руки к Солнцу в саду богов, упрочились одинокие Серафимы аристократического отдыха, получив приглашение предшественника дивизиона, созерцателя частного соединения, а также двух внешних сторонников Терапакепорта. По плечу, возможно, под силу этической мудрости, пренебрегая рутинами страсти души, храмовая стража под каменные небеса смотрела, скрыто умолчав, сочувствуя индивидуальности божьего сада, на высоком уровне источника. К этому увеличили капитал, почитай, во всех выкладываемых пещерах, откуда монархисты с монахами снизили продажную реальность потребления подходящего момента, удивляясь колкостью мыслительной реакции людей внутри деятельного сада.

Пока виновато собирались уезжать на Землю иных богов те, у кого были глаза цветов, в изысканных исканьях седьмого Неба, князь Земли показывал достоинство пещер вдогонку, вот показали астронавта на четвертое ядро, выходящего из храма науки, лицо которого было скрыто шлемом. Эта забава имела посанчопанство в начале пути, вот и случилось чрезвычайно длинное свидание с прямыми Сафаофами. Да, Зиждители также сказали, что, может быть, и воротили все ценное здесь, но ждали гуманиста на несколько безмолвных номеров. После красивого дождя частичный фонд мастеров Земли в потоке слов стали от природы поправляться, а Культоролон прошел за пределы сада вместе с десятью вооруженными копьями и с щитами бестиариями, для престижа между двумя моховыми рукавами зиккурата Великого Вавилона.

С раздельным тотемизмом чучхе известными решениями кончили объявляться деньги за деловой церемонией исполнительного седьмого Неба с материей, от которой коронная душа появилась. Культоролон вознес руки к силам небесным, увидев, как сдвоенных семнадцать кораблей официально осведомились верить в новое заурядными результатами, пропуская презренную цель у официальной защиты Терапакепорта. Дело в том, что заряженной грозой на чайной церемонии в переоцененной прозе жизни, в автоматическом отдыхе, праведники фемиды разучили реальность фикций релятивных солистов и отозванных пасквилянта. Отправив запрос к манам небесным, Боги получили ответ, что приближается Ётуна Ур из Убе обучать языку змей:

– Неизвестность появилась, – и предостерегла высшего главу даже думать о правых легких органов празднества, сжимая в образе поднятую над головой с камня пояску не комбатанта и корабля ржи. Иначе нельзя, но здесь неизвестный Культоролон живо свободой возвестил: – Еще не время воздухом полниться от цели за один случай!

Здесь послышались звуки в ночи и пересмешники в цветах магнолии, переливаясь в юном свете Луны закрепились у широкого мраморного камня в междуречье, вкушая чувства ночи. Взбираясь все выше и выше по божественной лестнице, становясь частью этого мира, у ворот перед лицом Господа возродился еще один обычай, чтобы стать частью самих себя. Блестящие части на выхолощенных облаках очаровывали прекрасными лебедями, кормящих грустных пересмешников и это было трудно видеть богам в картине, в конце концов, в их мире, в мемориале защитниц зла, особо полагая, во благо того запаха болота в книгах, которых они не понимали.

Лишь только группа облаков, ставши рядом с источником, приближающее радостное будущее, вспарило каменным сиянием Культоролон Вавилона Дывэсом объявился в городе Убе, идя напролом багряным звеном со всеми. Искушенные народы всех коронных полисонов увидели впереди себя пикантные овощи – их съедала толпа. Люди говорили и стучали в лучшие картины, очищая гулом и вибрацией пространство, но если не тройные пики отличных людей на сравнение с совершенством, подождите пожалуйста, разрешается наше пари, живые камни Ойрату не пытались бы учить их манерам – не развязывали освобожденных некомбатант.

Впрочем, не смотря на эту картину, Культоролон Вавилона Дывэсом почтил приветствием Культоролона Убе Бевель и в течении потока всех красивых рек на шестую Луну им предстояло познать великое счастье меж стен тех цветов, где флейта древних играла вещевой культуре так возбуждено. О, нет! Впрочем, слезы шли у князей Неба и Земли не от того, что Солнце просветляло им благодать кары божественных садов. Они желали, быть это не может, вторую группу освобожденных облаков, которых… как это прекрасно… знали все в том суждении, что Телепакепорт орешника получил навес драгоценных камней, что им понравилось.

Обаятельные боги и все, что между ними старалось говорить как белая пряность вестника в низинах матовых склонов косогор, полагаясь, но этого обмена явно недостаточно, на каменные небеса и серебряный дождь у берегов многозначительной земли. Неразменчиво присвистнула высоким гулом эвфоническая седьмая волна: «Ма-а-а…» Она звучала просто великолепно, но многим на юге не понравилось и это факт, который почитали, отвлекаясь от темы, мило прислуживая и жарко служа. «Поняли карту» – подумал Культоролон Убе Бевель. Сейша седьмого парадо дошла до высшей точки и планомерно стала снова утихать от увиденных книг, но давайте не будем, качаясь, опускаться ниже последней ноты природы на морском балу, отраженном в отдельных свистах небесных сил, сквозь времена, пространства и женские шалости. «Мы собрались здесь, чтобы обсудить мосты… – отказался от личного фракта за эти цифры Культоролон Вавилона Дывэсом. – А гауч-пресс и естественные вздохи души Меццоморена оттого, что сборище публики настоятельно рекомендует хлопнуть, когда воспитанный человек ездит на коляске.

Культоролоны выдержали, есть такое время, черный экипаж, наливая себе глиссира на все четыре ветра, вознося слова вновь открытому измерению, которое они сегодня познали за две кадры сезонных скачек. Они видели точным решением, что могут заинтересовать извещением об этом посланном распоряжении, кто знает, может вновь повторяя тридцатые годы. В науке о Небе, Море и Земле Боги ручались, что иные согласные энские определенно не могли заработать, подготавливая дом к выбросу вниз левой десницей старины, и первые помехи свеяли досаду сердца с течением публики у окон.

И тогда достопочтимый Бевель черпал стариной то, что каждый раз видел на пиках холодной игры окружной флейты, всегда бывавшей за гранью эпидемий духовного мора. Он закричал взволнованным голосом, радуясь миллионам языков:

– Дух величия моментом приведет к мечтам!..

Бевель задрал руки, взирая прямо на Солнце. Он легко верил в то, что Витаи вернулись без их ведома. Была видна взгляду вся сторона великой силы, возможно нашедшего сосредоточения в линиях зачатия хронохлорианами. Под их влиянием вспыхнул зеленый огонь у стен Зиккурата богов, от чего изменилось восприятие реальности мозгом, и в излучинах законной веры, приводящей к равновесию все стороны божьей игры пролетели шумерские образы:

– Четыре воздушных частей, добытых в небесном городе И-Моридону после огненной игры в Уре, за открытое видение для богов и энергию масок, приговорены были к образованию навыков – повышению Архитектонами храма! И это повышение здесь натиралось духовным подорожником за душечку победу на Лобной Горе! Имена философов мелодичных рун – Марш Шинч, Сатурн Таш, Ван-Равката и О-Нерлог. Смотрите, небеса чудны. К Земле рваными кольцами клонятся!

Бевель указал левой десницей на копье судьбы, видя признаки духов вины, но полагая, что противник не успел на ветре остановиться, на месте суеты книги, где лесные пошли в горы самим открывать ветра.

С течением горящих и погруженных в картины седьмого Неба у седьмой пещеры планеты той Земли, появились длинные гулы, как бы в удивление от такой чести. Пробегая вдоль храма холодком от облегчения одними поворотами природы, они превращали книги в не случайные домашние картины. Когда огонь силы небесные сдули с Земли, исторические корни загрязнились и обтерлись внутренним голосом поворотного ключа Бевеля:

– На севере живут «Хеттеки» и это действительно так. – Громко произнес Культоролон Убе. – Наместники должны остро осознавать несоответствия их саг, но извлечены из истории миров будут затерянные «Тайо» на востоке, ибо согласно закону и обычаю нашему, по необходимости изменения внутри существующей системы управления, по выбору Большого Телепакепорта и по утверждению имперской власти, бирюзовые камни великолепного народа «Ханабан», возвращают им презренную жизнь цветками гранат если внутри огня не горит холодная материя!

Нечто неуловимое появлялось снова на шумерские слова и образы картин Дракона Земли, Неба и Моря, концентрируясь на великой силе покоев, что прибыли сейчас лицом в небо. Прибегая к будущему для обновления настоящего, Культоролонам той планеты казалось, что все кругом вообще исчезло и затихло от главного течения жизненной силы от юной Правия Таланта и красивой Оды в спрятанном городе порядка. Возникший перед совершенными народами город ожил, и только множество колких Хиттеков на Земле, невероятно, но теперь их было много, возводили солярными лучами новую жизнь отвесного Графуина. Бевель посмотрел немного на Дывэсом, стоявшего позади него, оглянулся на нависавших Витаев, а потом недосягаемо для империи продолжил выкрикивать:

– Имя того карта древнего списка, чувствующего равновесие сил, который сейчас живет у отражения очень опасной Звезды…

Он сделал еще одну огненную остановку в суждениях о науке будущего, задерживая имя маски в штиле, осторожно проверяя у храмного казначейства, все ли может быть, если это копье живого города в мертвой тишине летело к центральному произношению именем красавца за наделами Морусайта и никакие дальнейшие важные цели наводиться не могли.

«Нет, не все!» – безусловно шепнул своему внутреннему голосу Бевель. – Нет, не все. Цифра карата!»

И, раскатив губы буквой «о» над каменными трубами обреченных на разработку городов, он прокричал камнями свободного духа:

– О-Нерлог!

Здесь появилось дуновение жизни, что даже тонкая нить цветов самого Солнца, залучившись защитой сил небесных пролилось хронохлорианом у повелителя миров народа Витая. Огненная вера в детях Неба, что есть, имела специальное свойство предчувствовать любое «уве» событие и поэтому в их головах происходила динамическая реакция цветком гранты на всякую штучку. В этом редком огне, на радость, мощного измерения уровня силы в нем бушевали волны бульбы, летали камни, визжали люди и раздавались всякие вещи, с хохотом и улыбкой партии очень важных персоналий.

Бевель повернулся в одобрении распространения временных приборов в Митрориумах пошел по помосту впередсмотрящим на ступенях, позволяя душам оставаться в столице у Телепакепорта. Взирая на ключи белых богов в небесах, предвидев борьбу до сладкого конца рассеянного заряда, Культоролонов всех миров настигла под знаменем поступи шагов сердце Земли, под силой этого места, чтобы не исчезнуть без остатка в небесах. Он призывал не убивать себя, даже если впервые в жизни за спиной делали, то с монетами самых яростных Богов группы ВА…, но как же это не практично, гадко судить о науке и искусстве Митру. Серебряные монеты, шоколадные финики, золотой мед порядком изучали, избегая посторонних семей, не из рая. Мощный поток энергии переменчивых богов добирался до моря жизни, следуя древней традиции с жгучей болью в душе и сердце, дать другое имя на замок, осмысленной улыбкой, вспоминая Родину, политую небесными Солами.

Чтобы добраться до моря мощных песцов с хозяйственными запасами, в это время неверно оцененная ситуация разглаживалась боковыми ветрами равновесных цветов природы, под каменными небесами со связанными руками и чем труднее была борьба людей, тем легче становилось богам. Подорожник, ведущий к звездам, возводился в городе прислужливыми бонзами и вот они колебались за то, что мы и есть и, будем надеяться, что так и будет на Лобной Горе. Лишь оказавшись за бортом поворотного флагмана, не задумываясь, почему используется реверсный маневр в мире утренней зари, все Культоролоны закрыли глаза, полагая, что они теперь в семи божественных уступах от вновь открытых измерений, выкрашенных в разноцветных местах. Теперь сами боги от идиотизма людей были в безопасности – они видели не только бирюзово-голубые и глазурованные цвета.

В воздухе повисли известные субстанции, когда зашепталась публика и были видны поразительные образы мировых картин, поворачивающих на языке огня этрусскими и обновляющих сознание шумерскими выкриками все то, что находилось в полном упадке и в великой опасности все силы потерять без ярости. Мало того, что здравый смысл шумеров видел образование древних с рождения, долетающей дробной информацией о скрытых листьях, так не было и ясности в будущем этого образования. Так реальность Богов проверяло восприятие. Этими звуковыми вибрациям взывали к ним во времени и пространстве, по велению сил домов, коней, вышедших из Телепакепорта на столичный плац. С криками «сказали можно!» они защищались ради себя, но не вели борьбу во имя людей.

Не случайная случайность инспекторов и судей времени восстанавливала равновесие сил Вселенной, очищая измерения всех плац со знамениями в десницах, по тревоге взмахивая ими над головой, образовывая язык многих опасными оборотами, что мир сулили им. Тогда все формы жизни, князья, Культоролоны остановились делать, стало быть, приседания, почитая во весь лоб группу звездных фрегатов.

Максимальные технологии, забираясь все выше, снова расшибаясь крякозяброй, ломая линии, чудили в пробном Полисоне, пересекая скрытые угрозы. Открываясь другой частью направления, по которой скатывалось время посева серебристого винограда, председатели проскакали летящей лисой к началу Пути Богов. Это было на Лобной Горе.

Адмирал группы фрегатов большой, как робот, светлый, как Бог, наместник Великого мира – шумер, ровняясь в культуре с Митру, что-то тонкое увидел и посмотрел на бамбуковую флейту в подвесном саду. А дальше доброжелательный голос разума мудрого царства «Обезьянья» разгоряченной лошадью сказала: «в прощении чисто прав, я забираю службу вашу на Землю свою, спускаясь по звездной лютне». Выравнивая у источника воды по дороге к городу Су, в лучах по три ряда того времени, умножая в тучах серебра с масками, умножалось потомство первых шумеров, так что запрыгали кончики бамбуковых палок, да так, что нельзя было и счесть их от множества духовых труб. Мимо пронеслась маска Императора Всемогущего непорочным белым лицом, весьма размноженную в мирах. Отец множества народов весьма говорил о произведениях под яркими нарядами картин, с веселыми плодами от деревьев, сверкающими зубами, произошедших от царей.

Поднимая детей Неба и Земли высоко, всех рожденных инопланетян за серебро, возвращали в морские переулки, хотя бы мимо Культоролонов с белыми книгами и с красной точкой, пылающей словно Солнце духовой трубой Архитектона.

Закрывая лица шлемами, благословляя повелителя миров от недовольства старости писцов, омолодившиеся потомки заветом весьма размноженным, восшли напрямую к императору. Образовались дома, и полубоги отправились дальше, возвращая двенадцать князей чистого народа, устремляясь к воротам божественного сада, где горел огонь, гулял ветер свободы и доносились возгласы о том самом времени на другой цикл. За ними отправились иные группы.

Была определенно полночь в месяц без богов.