Екатеринбург
Октябрь, 2020г.
Мертвым деньги не нужны. Да и живым нынче тоже. Сергей закидывал в огромный пакет системы «гордость челнока» разноцветные жестянки и упаковки табака – зачистке подвергалась табачная лавка, обнаруженная в торговом центре на улице Амундсена. Александр же поигрывал брелком – ключом от RAV-4, обнаруженным в барсетке последнего посетителя этой лавки.
– Не устал еще? – Александру не терпелось выявить на стоянке автомобиль и проверить его на наличие исправности – вполне могло случиться, что или аккумулятор сел, или в салоне остались трупы. Он уже отказался от нескольких паркетников: или цвет не понравился, или… В одном, например, обнаружилось тельце какой-то микрособачки невнятной породы.
– Да вроде набросал столько, сколько смогу унести, – ответил Сергей. – Вот уверен – сигаретами да обычным табаком-то мы на свой век обеспечены, а качественный трубочный табачок скоро станет великой редкостью. Условия хранения, понимаешь, стеллажи в мертвом городе – это тебе не хьюмидор…
– Кури сигареты и успокойся, минздрав больше никого не предупреждает, – грустно заметил Александр. – Некого больше запугивать. План по борьбе с курением выполнен и перевыполнен. Сигарет не одна фура перед Артями стоит.
– Трубка – это все-таки мыслительный процесс, знаешь ли. Надежда и опора. Особенно во время тягостных раздумий о судьбах моей родины. А кроме трубок да табачку прибрал я и ершики для чистки трубок, и прочую околотабачную индустрию, – отмахнулся Сергей. – Ты взял бы вот сигарилки какие-нибудь, что ли, чего добру пропадать.
– Ты бы лучше шубку жене выбрал, – парировал Александр. – Вернемся, а она тебя спросит: с чем, добрый молодец пришел и откель будешь?
– Ну не могу я в этом барахле рыться, мне кажется, что все вокруг мертвым запахом пропиталось. Обутки на зиму себе выбрал знатные, все-таки как бы в коробке уложены-завернуты и какой-то поглотитель химический в них засунут, убедил себя, что не воняют, но вот для жены никакого запаха не хочу. Мертвый дух. Мнителен я стал. Для жены только упаковку трусьев взял, потому как герметично утрамбованы и якобы из Парижу. Китайцы, видимо, и в Париже водились, трусы там парижские производили.
– А как ты считаешь, китайцы остались?
– Да кто ж их знает. Я вчера с Олегом, начальником сейсмической станции (*9) разговаривал. Они, кстати, до сих пор в США информацию отправляют, хотя оттуда ни ответа – ни привета. Так, говорит, в Китае, Корее и Вьетнаме 17 серьезных подвижек зафиксировано, скорее всего – ядрена-матрена. И это все, что я знаю о Китае.
– А про Европу-Москву и Штаты он что говорит?
– В Москве три хлопка, в Киеве пять, в Европе два и в Штатах девять. Ну, и арабы-Израиль порезвились. Не особо серьезно, короче. И больше никакой информации.
Сергей взвалил на плечо «гордость челнока» объемом в добрый кубометр и подтолкнул к Александру кучку зажигалок Zippo:
– Пригодятся, надеюсь, а кремни и бензинчик к ним сам прихвати, у меня руки заняты. Да, и возьми-ка вот нюхательного табачку – запашок из ноздрей изрядно выбивать должно. Не фиг трупным духом дышать. Я не пробовал пока, но эффект будет, надеюсь. Нам с тобой сейчас только и остается надеяться. Надо, наверное, в парфюм, в Л, Этуаль заглянуть, чтоб от одежонки запашок отбить. Кстати, вот и для дам презент организуем, чтоб в тупом мародерстве не обвиняли.
И нацепил «намордник». В торговом центре было тепло – по случаю начала отопительного сезона в Екатеринбурге батареи и прочие обогревательные приборы активно работали. Оттого пришлось бродить в респираторах – умерших уже тлен коснулся, и довольно емко.
На выходе из бутикового торжища ветерок шевелил полиэтиленовый мусор, но аромат города был жестокий: в центре Екатеринбурга явно что-то полыхало и оттуда шел густой смрад жженой синтетики. Александр начал давить кнопочки брелка и, наконец-то заметив откликнувшийся автомобиль, даже обрадовался:
– Смотри-ка, как мы с тобой удачно припарковались, всего в сотне метрах от этого новоприобретения.
– А ты его посмотри, сначала.
Отозвавшийся на брелок паркетник оказался самого актуального на нынешний день символично-черного цвета, глянцево-блестящ, а, главное, без «пассажиров». Александр проверил движок, приборы на панели константировали пригодность и приемлемость, да еще и полный бак горючки.
Решили перегрузить из «опелька», на котором приехали в Екатеринбург, всякий скарб. Но пришлось повозиться – зачистить подъезды к RAV-4 и выезды – стоянка слишком уж захламлена замершими авто, в иных из них навсегда замерли и тела владельцев. Автомассив расталкивали заслуженным «опельком» – его не жалели, ибо отслужил свое.
На новоприобретенном авто обнаружились зимние шины – бывший хозяин оказался предусмотрительным. Перекинули из багажника «опелька» три ящика вискаря и две упаковки текилы, и какие-то запакованные сырокопченья-соленья, обнаруженные в ранее досмотренном алкомаркете. Забросили шесть карабинов-ружей, пару пудов патронов и прочего охотничьего припаса, выявленных в лавке для охотников-рыболовов. А также прихваченные из Артей три десятилитровых канистры с горючкой. В салон затолкали челночный мешок с табаком и еще один такой же объем с наручными часами и разномастными батарейками. Александр попрощался с родным натруженным «опельком», хлопнув по капоту и загрузился в паркетник. Сергей плюхнулся в пассажирское кресло, снял респиратор, принюхался, морща нос, и вытащил из пакета бутылку водки:
– Выезжаем со стоянки и сразу пьем. Нервы не держат! Трясет всего.
Александр ткнул пальцем в панель, замерцал проигрыватель и какой-то бодрый русскоязычный рэпер сконфуженно сообщил: «Если в городе революция, стрельба, беспорядки, то хер я уйду с этой грядки…».
– «Кровосток», – определил Сергей. – Группа такая. Лет этак десять с лихером назад было модно среди рефлексирующей образованщины. Народ любил табуированные рефлексы и пограничные релаксы. Вот тогда я эту херню и запомнил.
«… любуюсь заревом горящего Кремля.
Вспомнил, как меня там принимали в пионеры.
Я еще пернул и взрослые заговорили про манеры…»
– Бля, флешку в «опельке» своем позабыл выдернуть. Схожу, заберу, коль уж вспомнил, – открыл дверку Александр.
Когда он вернулся, в салоне могуче пахло свежей водкой. Сергей держал в руке ополовиненную бутылку и откусывал кончик сигары, реквизированной в табачной лавке.
– Ты чего? Подождать ж хотели.
– Смотри, где стоим…
Перед машиной торчал зад ярко-красного «миникупера» с наклейкой на стекле «Осторожно, в машине ребенок». И ребенок был в машине, в детском кресльице на заднем сидении.
– Пока ты флешку выуживал, я вышел и глянул. Сидит ребенок… По щекам слезы. По мертвым щекам. Следы от слез. Засохли. И больше никого в машине. Годика еще явно нет. И больше не будет, – сказал Сергей и начал раскуривать сигару.
– Давай и я хлебану… Чего ж из горла-то? Я в кафетерии чашечков кофейных прихватил….
Из Екатеринбурга выезжали молча, лавируя между застывших битых и небитых авто. На площадке перед входом на Широкореченское кладбище лежала груда пластиковых венков. Рядом, на автобусной остановке, десяток трупов. Похоже, кто-то, пока еще живой, но уже окончательно с ума спятивший, хотел укрыть покойников венками. Не успел и не донес. Получилось так, как будто расстреляли похоронную процессию. Этакое «кровавое воскресенье». Но крови не было. Гробов тоже. И воскресения не было.
На выезде из Екатеринбурга вдоль Московского тракта на обочинах сплошь стояли фуры. Аккуратно и организованно – судя по всему, перед тем, как все началось, кто-то догадался перекрыть дальнобою въезд в город. Все остались там, где стояли.
Решили остановиться у Мемориала жертвам коммунистических репрессий, хотя даже там площадка была занята большегрузным транспортом. Устроились насчет «поужинать», как совестливо говорят приличные люди, у подножия Масок Эрнста Неизвестного. Лики Скорби установили здесь три года назад и, похоже, «накаркали» будущее.
Долго растирали руки влажными гигиеническим салфетками. Разлили водку по кофейным чашечкам, разорвали вакуумные пакеты с нарезками сыра-колбасы, вскрыли банку с маринованными огурчиками, распечатали пакеты с крекерами-галетами. Выпили не чокаясь, закусили.
– Где стол был яств, там гроб стоит…. – пробормотал, прожевывая, Сергей. – И наши яства стоят на надгробии и на гробе… Не было печали, да черти накачали. Или ветром надуло? Вот откуда это все прилетело? Кошмарно, но сейчас мы с тобой вдвоем справляем тризну по погибшему городу. Вдвоем – по всему мегаполису. А ехали мы с тобой посмотреть и убедиться… Когда ко мне из города приехала молодежь, тихая, даже седая, в шоке и ужасе, я им все равно не верил. Люди не верят в смерть доброго и родного человека, пока к гробу не подойдут, не попрощаются, горсть земли в могилу не бросят. Психика у людей плавная и растяжимая, как река. А сейчас огромный город и без упокоения. Город этот еще сопротивляется, в гости зазывает, лампочки включает, вентиляторами шуршит, даже двери передо мной открывает, кофе-агрегаты включает, а людей в нем нет. Умерли все. Я даже мысленно перечислить не могу имена тех, кого, похоже, больше и не увижу, кого, быть может, и не стало. Я не могу их покойниками обозначить. Хотя некоторых в свое время, для себя лично, из своей собственной жизни вычеркнул и давненько мертвецами считал при полном их благополучном телесном здравии. Бог судья!
– Когда все это началось, я думал, что сплю в сплошном липком и затяжном кошмарном тумане. Даже боялся, что зашизофренил понемногу и слегка, – подхватил Александр. – Хотелось проснуться, но лучше б спал и не просыпался. Сейчас если и засыпаю, то проваливаюсь, словно в черную яму, на десяток минут, а потом снова мысли крутятся. Если есть Бог – то как он все это допустил? И почему нас в живых оставил? Или просто решил очистить весь этот мир от паразитов, посчитав тупиковой веткой эволюции, но со свойственной Богам небрежностью забыл именно нас смахнуть поганой метлой? Вот даже не хочется дядюшку Бога в виде классической «жопы с метлой» представлять. Хотя по делам только этого он и заслуживает. А если не Бог, а человек? Какой-нибудь извращенец яйцеголовый, насквозь провоенный пакостник, который создал хрен знает какую поганую бациллу, да распустил ее по миру, чтоб всех и оптом, хором и разом раком поставить, оставив только тех, кто в бункер успел спрятаться. Потому что знал! Но мы-то нихера не знали, вот я лично – точно нихера не знал, потому что всегда любил жизнь и радовался ей. Не знал, а жив остался, без гребанного бункера и сраного МЧС. Короче, давай! За тех, кто уже не с нами! Пусть придет покой их праху!
Александр разлил водку, разлил до краев, до самого верху чашек. Даже с грудкой. Стряхнули немного водки на памятник. Выпили.
– Знаешь, чего сейчас не хватает для покоя… А для покоя не хватает большого, огромного и всеобщего белого савана. Пусть приходит зима и все укроет снегом. Пусть для них Покой наступит! – сказал Сергей, смахивая пальцами капли руссконародного напитка с усов.
Разлили по чашкам водку, поставили чашки у подножия Ликов Скорби и накрыли их печенюхами-крекерами. А потом двинулись в Арти, домой, к живым.
Пояснения:
*9 – сейсмическая станция. Имеется ввиду обсерватория «Арти», где работают четыре геофизические станции – магнитная (с 1836 года), сейсмическая (с 1970 года) и ионосферная (с 1944 года), станция GPS (с 1999 года). Она имеет три технических здания, семь магнитных павильонов. Магнитная обсерватория в поселке Арти стала преемницей обсерватории «Высокая Дубрава». Перенос местоположения обсерваторий сопровождался специальными наблюдениями и исследованиями вариаций геомагнитного поля, которые позволили корректно осуществить преемственность исследований. Таких исследований по переносу наблюдений магнитного поля мировая практика обсерваторских работ не имеет. Сейсмическая станция имела в работе до 2003 года аналоговое российское оборудование, с 1988 года по международному соглашению здесь работает американская станция IRIS/IDA. Станция входит в состав международной системы сейсмического мониторинга по контролю за испытаниями ядерного оружия. В настоящее время проводится работа по организации сейсмических наблюдений с помощью аппаратуры, разработанной в Институте геофизики с использованием имеющихся сейсмометров. Обсерватория «Арти» занимает около 100 гектаров площади, имеет автономное снабжение водой и теплом, свои гараж, склады, гостиницу, жилые дома.