В тот вечер я возилась с травами в «Уртехюсе». Ингольв все еще злился, так что я старалась поменьше времени проводить дома. Муж долго меня отчитывал, узнав об истории с фотографом.
В памяти всплыло перекошенное лицо Ингольва.
– Ты что, совсем ничего не соображаешь?! – горячился он. – Какого… тебя понесло в его дом? Ты хоть понимаешь, что скажут люди?
По его мнению, моя вульгарная манера совать нос не в свое дело компрометировала уважаемого полковника.
– Тогда господин Гюннар продолжил бы убивать девушек, а не оказался бы в тюрьме! – не выдержала я.
– Так ты еще и споришь?! – взвился муж, угрожающе нависая надо мной.
Ингольв весьма болезненно относился ко всему, что могло бросить тень на его положение. Надо признать, для этого у него имелись причины. Когда мы поженились, Ингольв был в звании лейтенанта, и без меня он вряд ли достиг бы нынешнего положения. И он никогда не сможет этого забыть…
Словом, неделю назад мы поссорились.
Некрасивые подробности не шли из головы: искаженный злостью рот мужа, обидные слова. Если бы память о приятных моментах была столь же крепкой! Но невесомое благоухание яблоневых лепестков испаряется из мыслей так же быстро, как увядают цветы, а вот горькие плоды болезненных воспоминаний хранятся годами…
Позабыв о греющихся на плите ингредиентах, я сидела, подперев голову рукой, и смотрела в окно. На стеклянной поверхности дрожали и танцевали тени и, как в зеркале, проступали какие-то образы, которые тут же смывал ливень.
Так одиноко… Если закрыть глаза, то можно представить, что это не дождь стучит, а почтальон, который принес долгожданное письмо. Глупо, ведь Ингольв не позволил мне вести переписку с родными и друзьями.
Я словно вновь слышала резкий тон новоиспеченного мужа: «Запомни, теперь твое место рядом со мной! Не хочу, чтобы родственники настраивали тебя против меня! Так что не смей им писать, я запрещаю».
И свой собственный, растерянный и оттого по-девчоночьи тонкий голосок: «Любимый, но ведь это моя семья!»
«Теперь твоя семья – я», – отрезал тогда Ингольв…
В такие ненастные вечера кажется, что я одна во всем мире, и горло стискивает от безысходности. Тоска пахнет пылью, прибитой дождем…
Все вроде бы хорошо: дом, сын, муж, любимая работа… Но чего-то, важного и необыкновенного, уже никогда не случится. Жизнь так и будет катиться по наезженной колее, оставляя далеко позади упущенные возможности и заброшенные мечты. И ничего не изменить.
Я похожа на волка, который давным-давно попал в капкан и, чтобы выбраться, отгрыз себе лапу, а теперь вынужден перебиваться остатками чужих пиршеств. И иногда, лежа под укрытием еловых лап, тоскливо глядит в небо и сожалеет, что тогда не смирился и не издох.
«Охотники натирают капканы травами, чтобы заглушить настораживающий запах железа», – вспомнилось вдруг. Вот и я попалась в такую ловушку с ароматом трав. В капкан любви…
К чему эти глупые мысли? В Хельхейме разводы чрезвычайно редки, поскольку для этого у супругов не должно быть детей. Наш сын родился меньше чем через год после свадьбы, так что рассчитывать на расторжение брачных уз не приходилось. Разве что следом за Фиалкой умрет и Валериан, но даже думать не хотелось о такой страшной цене свободы!
Я давно смирилась со своей судьбой, сроднилась с клеткой, прутьями которой стали долг, приличия, ответственность перед сыном. Глупо сетовать на последствия собственного выбора.
Дождь – это время сожалений и одиночества, но он может только плакать. А плакать бессмысленно…
Впрочем, сидеть в сумерках, смотреть в окно и предаваться бесплодной тоске еще глупее и совсем не в моем характере! Это просто октябрь, дождь и противный холод.
Заставив себя отвлечься от бесплодных размышлений, я обнаружила, что вода на бане почти выкипела, и кинулась к плите. Следовало приготовить несколько экстрактов.
С древнейших времен для лечения болезней использовались растения и животные компоненты. В религии и медицине, парфюмерии и косметике, даже в кулинарии широко применялись лекарственные травы.
Из зелени, цветков, плодов или корней получали экстракты: масляные, водные, спиртовые, а также эфирные масла. Это квинтэссенция растения, его «жизненная сила».
К сожалению, многие сведения о травах утрачены, чему немало поспособствовал Рагнарек. До сих пор удалось восстановить не более трети знаний предков.
По счастью, мне не требуются старинные рецепты, достаточно обоняния. Аромаг интуитивно ощущает дисгармонию в окружающих ароматах и умеет ее устранять.
Надо думать, моя работа напоминает настройку музыкального инструмента. Когда фальшь неуловима для обычного слуха, но ты ощущаешь ее так остро и явно, как скрип ножа по стеклу, и знаешь, какой колок подкрутить, чтобы ее устранить…
Дождь ли навеял грустные мысли или банальная осенняя хандра, однако будничные дела никак не могли меня отвлечь.
Я измельчала валериану для экстракта, невольно вспоминая сына.
По давней семейной традиции всем детям в нашей семье дают «растительные» имена. К примеру, бабушке Розе это царственно-неприступное имя очень подходило.
Всю первую беременность настроение у меня скакало, как бешеный тюлень, а я опасалась применять сильнодействующие средства. Вот и получился Валериан, в честь той самой травки, которая помогла мне пережить те месяцы.
Лучше бы я назвала Лемонграссом или Миртом, чтобы умел жалить, а не только спокойно сносить насмешки отца.
Валериан унаследовал мои способности – большая редкость для мальчика – и мало интересовался футболом, марками и чем там еще положено интересоваться ребенку его лет. Множество поколений предков Ингольва были военными, так что он даже слышать не хотел об иной карьере для сына.
Как он там, совсем один среди чужих людей и непривычных порядков? По словам Ингольва, кадетам не позволено писать домой первые полгода, якобы с целью скорейшего привыкания к режиму.
Разумеется, я беспокоилась, хотя Ингольв и господин Бранд высмеивали мои страхи…
Постепенно сгущались сумерки. Я механически измельчала травы, заливала их подогретым маслом или разбавленным спиртом, ставила банки со смесями на водную баню. Хорошо прогрев, снимала и, подписав, помещала в теплое темное место, где им предстояло настаиваться долгие недели…
Отвлекая меня от тяжелых раздумий, в дверь постучали. Хм, слишком поздно для визитов!
С досадой крикнув: «Войдите!», я сняла перчатки и направилась в приемную.
Сначала в «Уртехюс» вплыла шляпа. Именно так – широкополый головной убор, обильно украшенный разноцветными перьями, будто двигался сам по себе, совершенно затмевая хозяйку. Обладательница этого великолепия попросту терялась в тени вишневого бархата с розовой, серой и серебристой отделкой. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы различить ее лицо (к слову, довольно миловидное).
Никогда не понимала бездумную погоню за модой. Подобные «прелестные» вещицы вызывают зависть женщин и полнейшее недоумение мужчин. Разве так сложно понять, что любой наряд должен прежде всего подчеркивать достоинства?
– Здравствуйте, – улыбнулась я, разглядывая посетительницу. Пахло от нее замечательно, леденцами – маслом лиметта. – К сожалению, время приема уже закончилось…
– Меня зовут госпожа Мундиса. У меня… деликатный вопрос… – смущенным шепотом поведала она – эдакий воробышек в павлиньих перьях. – Простите за поздний визит. Не хотелось, чтобы муж знал, и люди станут спрашивать. Я не знаю, стоит ли…
Интересное у нее имя – «лунный лед» или «лунная судьба» (я не сильна в хельском).
– Со мной вы можете быть совершенно откровенны! – заверила я.
– Вы не понимаете! – Клиентка покачала головой, отчего многочисленные перья на шляпе пришли в движение. Свет упал на ее лицо, и сразу стали заметны глубокие тени под красивыми голубыми глазами.
– Так объясните! – Боюсь, это прозвучало нетерпеливо.
Я демонстративно взглянула на часы, и госпожа Мундиса тут же заторопилась.
– Понимаете, меня очень любит муж! – выпалила она, после чего ожидающе посмотрела на меня.
– Хм… – глубокомысленно заметила я, пытаясь сообразить, в чем заключалась проблема. Так и не найдя приемлемого объяснения, произнесла осторожно: – Я нахожу это чудесным.
– Чудесным?! – взвизгнула госпожа Мундиса, от которой резко повеяло кислым – не прохладно-кисловатой нотой лимона, а прокисшим супом. Похоже, она на грани истерики. – Вы ничего не поняли! Он чересчур, – последнее слово прозвучало с явным нажимом, – чересчур меня любит!
Я машинально потянулась к пузырьку с мятой – от ее отчаяния стало нечем дышать, оно отдавало на языке противным привкусом. Подхватив женщину под локоток, я усадила ее на софу и присела рядом.
Теперь накапать на камешек несколько капель масла (к слову, это самый простой способ использования эфиров). Мята хороша для снятия излишнего волнения, учащенного сердцебиения и спазмов, а также освежения мыслей.
– Вот, возьмите и подышите! – велела я, протягивая клиентке тот самый кусочек известняка.
Она взглянула дико, но взяла.
С минуту мы молчали: гостья – напряженно дыша, будто выброшенный на берег кит, а я – тихонько ее изучая.
Судя по наряду и манерам, госпожа Мундиса принадлежала к приличной семье среднего достатка. Платье модного в этом сезоне оттенка, шляпка, обильно украшенная продукцией птицефермы, – определенно, обладательница этого наряда не жаловалась на бедность.
Уже несколько лет поговаривали о введении паспортов для всех жителей Хельхейма, чтобы всегда знать, кто есть кто. На мой взгляд, с этой ролью вполне справлялась одежда. Обладая толикой здравого смысла и наблюдательностью, можно многое сказать о незнакомце по покрою, отделке, обуви и прочим деталям. Бумаги подделать проще.
Спустя некоторое время, убедившись, что женщина немного успокоилась, я велела:
– А теперь рассказывайте все!
– Все?! – переспросила она, округлив глаза.
– Все! – сурово кивнула я и раздраженно заправила за ухо выбившуюся из прически рыжую прядь. Вьющиеся волосы не удержать никакими шпильками!
Клиентка тут же успокоилась. С такими дамами нужно быть строже, иначе слезы и невнятные жалобы займут по меньшей мере полдня.
– Так что случилось с вашим мужем? – задала наводящий вопрос я и добавила: – Пожалуйста, будьте откровенны, иначе я не смогу вам помочь!
– Он… он… – пролепетала госпожа Мундиса и наконец выпалила: – Он слишком злоупотребляет супружескими правами!
– В каком смысле? – не поняла я.
Под данной обтекаемой формулировкой могло скрываться все что угодно – от запрета на покупку новой шляпки до рукоприкладства.
Посетительница залилась краской, сжимая кулаки и скользя взглядом по обстановке.
От нее пахло миртом, чуть смолянисто и свежо. Смущение.
– В прямом смысле! – И шепотом объяснила: – Мы с Холлдором только три месяца женаты, и он… он слишком часто выполняет супружеский долг!
– Слишком часто – это сколько раз? – заинтересовалась я.
В понимании некоторых излишне добродетельных дам и одного раза в месяц много. Разумеется, порядочной женщине не полагалось не только даже думать об этом, но аромагу дозволено многое. Бабушка наставительно говорила, что леди в любой ситуации остается леди и о столь низменных потребностях вообще не должна упоминать. На что дедушка смеялся и рассказывал некоторые истории из ее собственной практики (презабавные и весьма фривольные, должна заметить!).
– Обычно четыре-пять, – призналась она чуть слышно.
– Хм, – начала я осторожно, припомнив собственный медовый месяц, – четыре-пять раз в неделю у молодых супругов бывает. Возможно, со временем…
– В неделю?! – перебила она невежливо. – В ночь! Прошу вас, сделайте что-нибудь, я больше так не могу!
Так вот откуда у нее синяки под глазами и несколько скованная походка!
Признаюсь, отнестись к ее проблеме с должным сочувствием (и серьезностью!) оказалось непросто.
– Хорошо, подумаем, что можно сделать, – согласилась я, раздумывая над возможным курсом.
По правде говоря, в моей практике до сих пор встречались противоположные жалобы, но тем интереснее…
Быть может, мазь? Примерно так, как детям мажут пальцы горькой гадостью, чтобы отучить от дурной привычки грызть ногти.
Воображение услужливо предложило скипидар, но данный вариант я, поразмыслив, отвергла как негуманный. Тогда уж лучше что-то вроде обезболивающего, чтобы уменьшить чувствительность…
Клиентка сидела рядом и взирала на меня полными надежды глазами, казалось, боясь дышать. Представляю, как она, высунув от усердия кончик языка, будет умасливать мужа охлаждающим составом!
– Возможно, лучше прописать вам, скажем так, стимулирующее средство? – осторожно предложила я, отчаянно пытаясь удержаться в рамках приличий.
Госпожа Мундиса отпрянула, инстинктивно закрывшись руками, и протестующе замотала головой. От нее опять остро потянуло миртом – ароматом невинности и чистоты – острым и свежим, немного напоминающим эвкалипт.
– Подумайте хорошо, – увещевала я мягко, – вы не сможете постоянно избегать… хм, внимания мужа…
Надо думать, муж ее весьма гордился той самой мужской мощью, которая до смерти перепугала его молоденькую жену. Теперь она мечтала любой ценой спастись от нежных поползновений.
«Все хорошо в меру», – вспомнилось высказывание классика.
– Не волнуйтесь. Все будет, как вы скажете, – заверила я, отворачиваясь, чтобы спрятать улыбку.
Перебрав и отвергнув с десяток всевозможных рецептов, я остановилась на несложном составе. Чай из мяты и чабреца, масло витекса – его пряный вкус легко замаскировать в десертах или напитках. Также годился майоран…
Я тут же сделала смеси и объяснила, как их применять, особенно упирая на точность дозировки.
Клиентка краснела, бледнела, но послушно внимала. Воспользовавшись этим, я прочла ей небольшую лекцию о взаимопонимании между супругами в интимных вопросах (чувствуя себя матерью, наставляющей юную дочь). Также рекомендовала безвредное стимулирующее средство, чтобы внимание мужа было ей не в тягость. Или хотя бы съедать побольше шоколада – с той же целью…
Чем только не приходится заниматься аромагу!
Уклончиво пообещав подумать, она выскользнула из «Уртехюса», бережно прижимая к груди пакет с драгоценными снадобьями.
Проводив ее взглядом, я с сомнением покачала головой. Боюсь, она едва ли прислушается к последней части моих советов.
Зато визит госпожи Мундисы заставил меня позабыть грусть и вспомнить, что в любой противной гусенице нужно видеть бабочку…
Выйдя из «Уртехюса», я передернулась и зябко закуталась в теплую шерстяную шаль. На улице было не очень холодно, скорее промозгло: пронизывающий ветер и сырость. Зато пахло замечательно! Обожаю свежий, озоновый аромат, когда в воздухе дрожат мелкие капельки воды, отдающие на языке мятным настоем. Так чудесно открыть настежь окно и подставить лицо дождю, с восторгом наблюдая за буйством стихии! Есть что-то завораживающее в неистовстве грозы, огненном исступлении пожара, резких порывах ветра – во всем, перед чем люди ощущают себя беспомощными букашками. Век за веком мы пытались обуздать эти дикие силы, но вновь и вновь терпели поражение…
А дома был тихий семейный вечер. Отец и сын устроились в креслах у камина, негромко беседуя. На столике газеты, в руках у мужа спицы, а свекор орудует крючком. В Хельхейме вяжут все, от мала до велика. Разумеется, кроме меня – терпеть не могу это рукоделие! Хотя чем еще заниматься долгими зимними вечерами (то есть с октября по май)?
От идиллической сценки веяло чем-то привычным и родным.
В камине ярко пылал огонь. Пламя ярилось, отчаянно рвалось на свободу, плевалось искрами и злобно гудело в трубе, но оказалось бессильно перед человеческой изобретательностью.
От него исходил густой смолисто-коричный аромат, в вазе на столе радостно благоухали апельсины, а от мужчин попахивало коньяком. Я тихонько вздохнула: снова! Как будто Ингольв задался целью все делать мне назло.
– Добрый вечер, – улыбнулась я, привычно устраиваясь чуть поодаль, хотя рядом с Ингольвом пустовало кресло. Но оно аккурат между мужчинами, а встревать между ними небезопасно.
– Милый, очистить тебе апельсин? – предложила я, предвкушая, как брызнет из надрезанного плода солнечный аромат.
От одной этой мысли стало теплее. Огонь в камине прыгал, как котенок, будто предлагая его погладить, и тогда в ладони вопьются, как коготки, острые оранжевые искорки.
Я невольно потерла озябшие руки, и это, разумеется, не ускользнуло от внимания моего персонального домашнего тирана.
– Замерзла? Сама виновата! – позлорадствовал свекор, искоса взглянув на сына, и завел обычную волынку: – В мое время порядочная женщина ни за что не стала бы работать! Тем более когда муж сидит дома один! Стыд!
Казалось, Ингольв вообще меня не замечал. Он беззвучно шевелил губами, подсчитывая петли, и с залихватским видом позванивал спицами, будто рапирой. В проворных пальцах рождалось сложное плетение узора (кажется, это будет свитер).
Самое забавное, что муж в самом деле любил это занятие, полагая, что оно успокаивает нервы. Лучше бы он принял пару капель нарда, но предлагать подобное «шарлатанство» не стоило.
Кстати, Ингольв оставался дома лишь два-три вечера в неделю, остальное время проводил невесть где, отговариваясь делами. Я давно перестала спрашивать, почему им нельзя уделить внимание днем. Какой смысл задавать вопросы, ответы на которые известны заранее?
Я очистила и разобрала на дольки три спелых фрукта, два из которых преподнесла благоверному и его ворчливому отцу. Господин Бранд не упустил случая пробурчать, что апельсины следует чистить совсем не так…
От продолжительной лекции меня спасла реплика Ингольва:
– Ты помнишь, что завтра мы приглашены к мэру?
Он тоже определенно не был расположен к уроку домоводства, поэтому ухватился за первую попавшуюся тему.
– Конечно, дорогой, – подтвердила я покладисто, с наслаждением пробуя сочную мякоть.
– Оденься понаряднее! – потребовал он тут же.
– Разумеется, милый, как скажешь! – Само послушание, кроткая и милая.
– Зачем это? Нечего перед чужими свои… достоинства выставлять! – тут же вмешался «тактичный» свекор.
Ингольв на него только зыркнул, и тот капитулировал, изобразив приступ кашля.
Тут муж вспомнил, что мы все еще в ссоре, и снова замкнулся в угрюмом молчании.
Не выдержав напряженной тишины, нарушаемой только позвякиванием спиц, треском огня и покашливаниями свекра, я сбежала в спальню.
Разумеется, ночью муж ко мне не пришел, хотя обычно в подпитии появлялся обязательно. Видимо, это задумывалось как наказание…
Зато я превосходно выспалась, так что к вечеру не требовалось особых ухищрений, чтобы хорошо выглядеть. Эффектный туалет, немного масла розы на кожу, медовый бальзам на губы и волосы, уложенные локонами у лица – вот и все.
Ингольв оценил эти старания по достоинству: несколько минут не мог отвести взгляда, а потом даже выдавил что-то одобрительное. Приятно, поскольку иногда я чувствую себя женщиной из бородатого анекдота, которая надела на голову ведро, пытаясь привлечь внимание мужа. Разумеется, безуспешно…
Мы сели в автомобиль. За рулем в этот раз был сам Ингольв (Утер все еще не оправился от ранения). По правде говоря, из мужа никуда не годный водитель, поэтому не было пределов моей радости, когда машина остановилась у особняка мэра.
Нас любезно приветствовали хозяева: господин Фритрик и его жена Гюльвейг, похожая на гладиолус, – высокая, величественная, в изысканной шляпке и простом платье с затейливыми украшениями на рукавах и у шеи. Помнится, весь остров недоумевал, как мэра угораздило на склоне лет жениться на молоденькой вдове, но он, кажется, был совершенно счастлив.
Мужчины принялись обсуждать новейшие политические веяния, а мы с хозяйкой дома обменялись традиционными любезностями.
– Моя дорогая Миррочка, вы все хорошеете! Такой румянец, и щечки округлились – вы поправились на домашней стряпне или?.. – фамильярно проворковала Гюльвейг, норовя коснуться моей щеки накрашенными губами.
В любом разговоре она всегда старалась побольнее уколоть собеседника, так что особого внимания на этот выпад я не обратила.
Любовь к вкусной пище – обратная сторона чувствительности к запахам. Обоняние и вкус тесно взаимосвязаны, и без аромата кушанья теряют львиную долю своей притягательности. Впрочем, несмотря на «чревоугодие» и двое родов, я все еще могла похвастаться приятными формами.
Бывает отравленный мед, собранный с болотного вереска, аконита, азалии, рододендрона, багульника. Именно на такой пьянящий сладкий яд походила Гюльвейг.
– А вы, моя дорогая Гюль, вижу, наконец нашли достойного парикмахера? – парировала я в той же манере, пропуская мимо ушей «комплимент».
Хозяйка дома поморщилась и ответила кислой улыбкой. Пожалуй, самым слабым звеном в ее почти безупречной внешности действительно были волосы: тусклая и редкая шевелюра доставляла ей немало огорчений. Гюльвейг отчаянно пыталась скрыть недостаток с помощью шляп, накладных локонов и прочих ухищрений.
Так что она предпочла сменить тему:
– Мы так давно не виделись! Непременно завтра же к вам загляну! Мне нужен крем для лица и еще… – царственно сообщила Гюльвейг.
Взаимная неприязнь нисколько не мешала ей приобретать у меня косметику.
– Вечная тема… – хохотнул мэр. – Госпожа Мирра, господин Ингольв, простите, нам с женой нужно идти к гостям.
– Конечно, – ответил за нас двоих муж. – Мирра будет рада видеть вас, госпожа Гюльвейг.
Они отбыли, а вскоре мне пришлось успокаивать подругу, которую тоже не обошла вниманием хозяйка дома. Гуда походила на огонек свечи – неяркая, теплая и уютная.
– Зачем она так? – тихонько спросила Гуда, сжимая мою ладонь и пытаясь удержать слезы. – Прозрачно намекнула, что Торольд женился на мне ради денег! А еще, что у меня сыновья не от мужа!
– Это от безделья, не обращай внимания, – посоветовала я. – Торольд тебя любит, и никакая Гюльвейг этого не изменит.
– Мне так одиноко без него, – пожаловалась она со вздохом. – Он же все время в море!
– Но он всегда возвращается, так что утри слезы и перестань думать о глупостях! К тому же у тебя есть сыновья, и младший еще несколько лет будет рядом.
Гуда наконец улыбнулась, к явной досаде Гюльвейг…
Этот вечер походил на множество других: чинные разговоры; колкости, замаскированные под любезности; перемены блюд и похвалы хозяйке дома. Не прием, всего лишь небольшой званый ужин.
Когда мужчины выкурили свои сигары и выпили по бокалу коньяку, а дамы вдосталь насплетничались, гости вновь собрались в гостиной.
Дождавшись, пока немного уляжется шум, дородный и степенный господин Фритрик потребовал всеобщего внимания и с гордостью провозгласил:
– Дорогие гости, а сейчас сюрприз! – Он обвел взглядом присутствующих, словно фокусник, упивающийся успехом нового трюка. – Для вас споют и сыграют Ратори и Петша!
Он сделал жест, будто достал кролика из шляпы, и в комнату буквально ворвалась пара. В Хельхейме живут лишь хель, люди и ледяные драконы, так что кочевых орков – южных гостей – приветствовали с восторгом.
Она, уже весьма потрепанная жизнью, но по-прежнему завораживающе яркая, и он, молоденький мальчик в пестрых тряпках, с удивительно наивным взглядом. Музыканты казались единым целым: гитара в его руках плакала и смеялась, и эти звуки будто обнимали глубокий голос женщины, заставляя сердце колотиться в груди, а глаза влажнеть…
Прослушав несколько романсов, все возжаждали танцев, и мрачноватые песни – красно-черные, огненные, жгучие, как перцовая настойка, – сменились медленными мелодиями.
Осенними листьями закружились пары, повинуясь ветру нот – то взмывая ввысь, то опадая на землю…
Ингольв обнимал меня, я послушно скользила в его объятиях по драгоценному дубовому паркету и вспоминала, как танцевала с ним еще девчонкой. От запаха воска и лимонного масла у меня тогда кружилась голова, а руки и губы любимого были так близко…
Как же мы были тогда счастливы!
«Нужно помириться», – решила я и слегка погладила плечо мужа.
Раньше он непременно отозвался бы даже на такое легкое прикосновение, однако теперь лишь недовольно поморщился. Мы давно лишь изображали любящую пару. Игра на публику, не более.
Но как бы то ни было, он мой муж.
Следовало придумать предлог для примирения. Я отнюдь не рассчитывала на извинения: Ингольв никогда не просит прощения, даже когда сознает свою неправоту.
Нежная улыбка, несколько танцев и чуть-чуть шампанского…
Надо думать, по возвращении домой примирение должно было состояться само собой, в супружеской спальне. Однако Ингольва перехватил мой драгоценный свекор и принялся втолковывать ему что-то о политике.
Понаблюдав немного за мужем, я с досадой увидела, как в его глазах мечтательный блеск сменился совсем иным чувством, и почувствовала, что исходящий от него дурманящий запах мускуса сменился мятой и лимоном.
– Милый, я совсем устала и пойду к себе… – заявила я, вставая и расправляя складки платья. Подойдя к мужу, запечатлела на его щеке поцелуй. Ингольв слегка дернулся – надо думать, рассчитывал он вовсе не на эту почти сестринскую ласку.
Господин Бранд скептически хмыкнул:
– Мириться надумала?
Разумеется, Ингольв тут же принял неприступный вид!
Благоухая лавром – торжеством, – свекор послал мне за его спиной победную улыбку. Оставалось только улыбнуться, проворковать «спокойной ночи» и отбыть к себе. Могу поклясться, что муж остался не слишком доволен таким исходом…
Добравшись до спальни, я вызвала горничную и принялась приводить себя в порядок. Протереть розовой водой усталую кожу; распустить и расчесать волосы; надеть тончайшую рубашку, которая соблазнительно обрисовала линии тела; нанести пару капель духов на точки пульса… Масла розы, сандала и ванили обволакивали меня чарующим ароматом, заставляя учащенно дышать…
Оставалось подготовить мизансцену. Уннер тихонько выскользнула из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Она сообщила, что Ингольв уже собрался наверх.
Услышав шаги мужа (чеканит шаг, как на плацу!), я глубоко вздохнула и завизжала. Кстати пришелся опыт игр в пиратов с братьями, когда меня заставляли залезать на дерево и оттуда вопить, изображая впередсмотрящего…
Никакого риска: едва ли на мой крик явится свекор, а уж тем более слуги – Сольвейг слишком меня не любит, Сигурд редко ночует один, а Уннер строго-настрого велено не вмешиваться.
Спустя минуту дверь распахнулась, и я бросилась мужу на шею, бессвязно бормоча:
– Прости, прости, я не должна была кричать! Я просто перепугалась. Перепугалась… Ох, прости…
Я кивнула на постель, где восседал здоровенный паук (выловленный горничной в кладовой), и, всхлипывая, умоляла избавить меня от этого исчадия Локи.
Боюсь, я переигрывала, но какой мужчина в силах думать о достоверности, когда к нему прижимается полуобнаженная женщина, а за ее спиной виднеется гостеприимная кровать? К тому же принято считать, что даже самая спокойная и отважная дама при виде мышки или паучка впадает в панику. Зачем развеивать это удобное заблуждение?
Разумеется, вскоре страшный враг был повергнут, слабая женщина в моем лице защищена и утешена, а примирение состоялось как-то незаметно и естественно…
Следующие две недели не ознаменовались ничем примечательным. Разве что разговор с Утером заслуживал некоторого внимания.
Утер выбрал момент, когда Ингольва не было дома, и постучал в «Уртехюс». При виде меня он вытянулся по струнке, изображая недалекого вояку.
– Здравствуйте. Присаживайтесь, – гостеприимно предложила я, с радостью отвлекаясь от подсчета склянок с ингредиентами.
Он жестом отказался, и я вопросительно взглянула на него.
– Здравствуйте. Доктор. Сухожилие. Отставка, – исчерпывающе объяснил Утер, кивая на раненую руку, все еще покоящуюся на повязке.
– Как жаль! – искренне огорчилась я.
Выходит, ему пришлось расплачиваться за мою глупость и самонадеянность в истории с господином Гюннаром.
– Я уверена, Ингольв назначит вам хорошую пенсию.
Утер кивнул, видимо, нисколько в этом не сомневаясь. Чего у мужа не отнять, так это заботы о своих людях. В сердцах он может нагрубить или наорать, но никогда не оставит подчиненного без помощи.
Беспокойство, легко читаемое в исходящем от Утера горьковатом аромате горчицы и маринованного лука, видимо, имело совсем иную причину.
– Сбережения. Пенсия. Хватит, – подтвердил Утер, и я вздохнула с облегчением. Он тем временем продолжил: – Сын. Вместо меня.
– У вас есть сын?!
Я даже не подозревала, что у него есть семья!
– Трое. Младший.
– Вы прочите вашего младшего сына на место ординарца Ингольва? – переварив его слова, уточнила я.
Утер молча кивнул.
– Вы хотите, чтобы я уговорила мужа?
Он снова кивнул, и от него повеяло нежным-нежным благоуханием весеннего сада. Так пахнет надежда – едва уловимый аромат распускающихся почек.
– Разумеется, я поговорю с мужем! – заверила я…
Слава Тюру, покровителю справедливости, муж не стал упрямиться, и осчастливленный ординарец вскоре убыл в родной поселок…
Следующие дни в доме царили лад и взаимопонимание. Свекор затеял генеральную уборку, поэтому слуги прилежно трудились, а Ингольв старался появляться как можно реже.
Я же с самого утра сбегала в «Уртехюс» и обреталась в этом личном убежище до самого вечера. Множество посетителей не давали скучать, заставляя крутиться между лабораторией и приемной как белка в колесе.
Пожалуй, среди многочисленных гостей мне особо запомнились повторный визит госпожи Ундисы и некая дама, посетившая меня с весьма своеобразной просьбой.
Впрочем, обо всем по порядку…
Я возилась с помадой, которая никак не желала принимать задуманный оттенок, когда на пороге появилась расфуфыренная особа, в которой мне почудилось что-то смутно знакомое.
Внешне она напоминала безе: вспушенные и высоко поднятые белесые волосы походили на взбитые белки, кружевное платье пенилось вокруг аппетитной пышной фигурки. Гостью окутывал аромат ванили, молока с медом и булочек с корицей, но сквозь эту благоуханную вуаль пробивалась противная нота подгнившего картофеля.
– Мне нужно, чтобы мужчина потерял голову! И чтобы он был неутомим! – громко заявила она прямо с порога, даже не поздоровавшись.
У нее был хорошо поставленный голос, но вот смысл сказанного и поведение… Несомненно, в ее знании правил приличия зиял большущий пробел.
– Здравствуйте! – Чужая невежливость мою не оправдывает! – Прошу прощения за нескромный вопрос, но вы замужем?
Я выразительно взглянула на ее руку, отягощенную тремя массивными кольцами. Обручального среди них не наблюдалось.
– А какое это имеет значение?! – презрительно вздернув подбородок, спросила она. – У вас есть товар, я хочу его купить. Вот и продавайте!
– Значит, нет…
Каюсь, эта вульгарная особа мне попросту не понравилась. Быть может, у аромага не должно быть симпатий и антипатий, но…
Я сладко-сладко улыбнулась.
– Боюсь, в таком случае я не смогу вам помочь… барышня. – Я намеренно выделила последнее слово. Для незамужней девушки просить подобное средство – моветон! – Для этого потребуется согласие вашего… хм, возлюбленного и предписание врача.
Откровенно говоря, закон не столь строг к подобным зельям, как я пыталась представить. Письменные заявления и кавалера, и дамы требуются лишь для опасных средств вроде шпанских мушек (которыми я, кстати сказать, не торгую). Однако это был удачный предлог для отказа.
Она еще некоторое время тщетно меня уговаривала, все повышая цену, пока я не выдержала:
– Извините, но я ничего не продаю из-под полы. Мое решение окончательное. Всего доброго!
Фразы выходили рубленые, потому что у меня разболелась голова от удушливой сладости ее духов.
Дама фыркнула и удалилась, гневно заявив напоследок:
– Ноги моей больше тут не будет!
Оставалось только пожать плечами в ответ. Настроение мне эта бесцеремонная особа испортила напрочь.
Пожалуй, нужно сделать подушечки от моли – мягкий успокаивающий аромат лаванды должен подействовать на меня благотворно…
Ее привозят с юга Мидгарда, из тех самых мест, откуда я родом. Тонкое благоухание воскрешает в памяти просторный дом бабушки и деда, стоящий на холме посреди лавандовых полей. Помню, как бабушка учила меня аккуратно обламывать сухие стебельки и наполнять соцветиями мешочки, на которых заранее вышивала руну альгиз – защита, а дедушка над ней подтрунивал и говорил, что лучше не морочить голову и взять нафталиновые шарики. Бабуля, конечно, негодовала: «Чего еще ждать от аптекаря?», но улыбалась…
Воспоминания мягкой пуховой шалью укутали душу.
Вскоре я успокоилась и уже с улыбкой думала о том, что в последнее время разнообразные «любовные зелья» пользуются спросом…
Следующий день выдался суетливым.
С самого утра примчалась мамочка с малышом, которому она додумалась дать «взрослое» лекарство, а потом спохватилась и перепугалась. Далее прыщавый юноша, которому требовалось не столько лечение, сколько утешение. Затем гнусавая старая дева с просьбой как-нибудь успокоить ее обожаемую дымчатую кошку, которая, мол, «плакала и жаловалась от боли, бедняжка»…
С нерадивой мамашей пришлось провести воспитательную беседу. Дети и старики очень восприимчивы, поэтому далеко не все эфирные масла для них годятся, а подходящие следует брать в минимальной дозировке. К счастью, чадо нисколько не пострадало, так как «лекарство» оказалось безобидной лавандовой водой.
Юноша получил порцию сочувствия, а также мазь с оксидом цинка и маслом чайного дерева (подобные средства всегда пользуются спросом, поэтому я обязательно держу запас).
Ну а даме я как можно мягче и деликатнее сообщила, что кошечка просто требовала внимания кота. Ее нужно отпустить погулять или успокоить настойкой валерианы, причем первое предпочтительнее. Владелица несчастного животного оскорбленно заявила: «Моя Асгердис не такая!» – и высказала много нелестного, прежде чем наконец удалиться…
Словом, к вечеру уже хотелось только тишины и покоя.
Чтобы немного успокоить нервы, я принялась делать мазь – это всегда умиротворяет.
«Быстрым способом», то есть на водяной бане, вытяжка будет томиться часа три, а пока надо составить рецепт. Что бы еще добавить?
Немножко масла таману, настойка календулы, любисток… Совсем чуть-чуть, тут главное, не переборщить.
Я так сосредоточенно отмеряла сырье и заливала его эктрагентом, что не услышала стука в дверь и вздрогнула от раздавшегося совсем рядом голоска госпожи Мундисы:
– А что это вы делаете?
Отвлекшись, я, разумеется, едва не плеснула масло в огонь.
– Работаю!
Должно быть, это прозвучало довольно невежливо, и молодая женщина залилась краской.
– Извините… – пискнула она. – А можно я посмотрю? А что это? И зачем?
– Любисток для мази от псориаза, – ответила я и направилась к шкафу за экстрактом чистотела и маслом нима.
– Ой, а правда, что он гарантирует вечную любовь?
– Вполне может быть, – отозвалась я рассеянно, отвинчивая крышку на бутылочке с маслом. Брр, ну и гадость этот ним – «благоухает» гнилым луком, – но исключительно полезная гадость. – Не зря ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок…
Наконец все нужные пузырьки выстроились в ряд, на плите тихонько забулькала кастрюлька с водой, а по комнате распространился сильный запах прополиса и воска.
– Простите, что не уделила вам должного внимания, – высокопарно извинилась я, – слушаю вас. Давайте присядем, выпьем чаю. И вы расскажете, что вас ко мне привело.
Заинтересованность и внимание, которые читались на миловидном личике госпожи Мундисы, стекли, как вешняя вода.
– Холлдор мне изменяет, – убито сообщила она, безвольно опуская руки.
Сразу вспомнилась строчка из учебника: «При ревности используются иланг-иланг, ромашка, жасмин, валерьяна, герань».
Любопытно, а сами авторы подобных пособий пытались следовать своим советам? Разумеется, эфиры помогают преодолеть навязчивые состояния, но, к сожалению, не способны искоренить их причины.
К тому же масла не всегда уместно использовать. Например, мой драгоценный супруг едва ли согласится нюхать «какую-то вонючую гадость», по его собственному выражению, вместо того чтобы немедленно получить отчет, где я «прохлаждалась» и с кем.
Я осторожно взяла госпожу Мундису под руку и усадила на диванчик. Она по-детски обняла подушку и закусила губу.
– Послушайте, может быть, так будет лучше? Если внимание вашего мужа, так сказать, разделить между двумя дамами, оно станет менее утомительным… – тщательно подбирая слова, промолвила я, чтобы проверить ее реакцию. Не так давно она желала любой ценой избежать нежного внимания мужа, а теперь, надо думать, спохватилась…
И верно, она сочла меня монстром: отшатнулась, взглянула с ужасом и оскорбленно выкрикнула:
– Да вы! Как вы смеете такое предлагать?!
Я пожала плечами и козырнула одним из любимых высказываний инспектора Сольбранда:
– Не сумел срубить дерево – хотя бы натруси с него плодов!
Право, лучше иметь дело с карманниками и убийцами, чем с истеричными дамами!
Она отчаянно замотала головой:
– Ни за что! Я… я не смогу смириться. Не смогу… Он больше меня не любит!
Тут госпожа Мундиса вполне предсказуемо разрыдалась, и пришлось ее утешать. От нее пахло луковым соком – болью и слезами – остро и горько, резко до отчаяния.
– Ш-ш, не хнычьте, иначе муж заметит ваши заплаканные глазки, – гладя по руке, уговаривала я ее, как ребенка.
– Пусть! – всхлипнула она. – Пусть он все видит, пусть!
Действительно, совсем как дитя. Взрослая женщина не будет рассчитывать на жалость мужа, это вовсе не то чувство, которое ей хотелось бы читать в его глазах.
– Не говорите глупостей! – велела я строго.
– Я… я думаю, она его приворожила! – вдруг выпалила она с ненавистью. Ненависть воняет дегтем – густым, темным, липким – и так же легко пачкает… – Он совсем потерял голову…
Что я могла ответить? Боюсь, мужчины чаще сходят с ума безо всяких приворотов.
– Пригласите меня в ваш дом, под любым предлогом, – предложила я, доверительно положив руку на плечо всхлипывающей молодой женщины и заглядывая в несчастные заплаканные глаза. – Думаю, я замечу, если что-то не так. И не вздумайте устраивать сцены и выяснять отношения: любой мужчина тут же сбежит от сварливой жены к нежной любовнице.
– Хорошо, – покорно согласилась она. – Я вам напишу.
– И возьмите вот это. – Я протянула ей бутылочку с наспех смешанными эфирными маслами.
Она открыла склянку, и по комнате разлился запах. Свежую фруктово-леденцовую ноту горького апельсина оттеняли искрящийся мандарин и прохлада мяты, а в самом сердце таилось чуть-чуть цветочной сладости иланг-иланга. Бледные щечки госпожи Мундисы даже слегка порозовели.
Людям больше всего нравятся «вкусные» запахи, а также радостные цитрусовые и бодрящие хвойные – они подходят практически всем и при этом универсальны. Вот и сейчас от благоухания будто поблек запах горя, а сквозь темные тучи обиды и ревности пробился солнечный луч.
– Накапайте на носовой платок и вдыхайте почаще. Можно смешать пять капель со стаканом сливок и влить в ванну. Это поможет. И прошу вас, не закатывайте скандалов!
Она неуверенно кивнула, слабо улыбнувшись.
Пожалуй, ей подойдет жасмин: медово-цветочный густой аромат не только усмиряет ревность, но и поднимает настроение, усиливает чувственность. Да, это именно то, что нужно.
Я достала с полки флакончик духов и вручила растерянной клиентке, заверив, что это средство ей непременно поможет. К этому времени она уже, должно быть, числила меня среди ближайших друзей, раз открыто обсуждала столь щекотливые темы и прибегала плакаться. Впрочем, доверие – одна из важнейших составляющих лечения.
– Вы что-нибудь знаете о… – Я поколебалась, подбирая слово, и закончила: – Об этой особе?
– Да! – Судорожно вздохнув, она выложила немногие сведения, которыми обладала: – Ее зовут Асия, она сестра господина аптекаря. Приехала в Ингойю месяц назад. Ей двадцать семь, не особенно красива… Что он в ней нашел?!
Боюсь, на этот вопль души женщин всех времен и народов не сможет внятно ответить даже сам неверный муж.
– Не припомню, чтобы господину Фросту помогал кто-то, кроме его ученика… – Я поспешила перевести разговор на другую тему.
– Она не помогает брату, – презрительно фыркнула госпожа Мундиса, сморщив чуть вздернутый носик, – только за женихами гоняется. И до сих пор безуспешно, бедняжка!
В последнем слове было столько яда, что хватило бы отравить все семейство аптекаря.
– Ох, как поздно! – спохватилась она, бросив взгляд на часы. – Мне давно пора, Холлдор будет ругаться!
По-моему, ей отчаянно хотелось, чтобы он заметил ее отсутствие, разволновался, даже отчитал. Только бы не смотрел мимо! Так дети специально шалят, когда родители не обращают на них внимания.
– Жду письма, – настойчиво напомнила я.
– Конечно, – кивнула светловолосой головкой Мундиса. На этот раз на ней была шляпка попроще, бархатная, с тремя помпонами. Взяла зонтик, устремилась к двери и только на пороге спохватилась. Помялась, потом выпалила: – Госпожа Мирра, скажите, а ваше лекарство – то, которое вы давали для Холлдора, – не может вызывать болей или недомогания?
– Он заболел? – встревожилась я, откладывая в сторону плед, в который уже собралась укутаться. Проклятые хельхеймские холод и сырость пробирали до костей, хотя последний год выдался на удивление теплым.
– Да, немного. Так может?
– Пожалуй, – признала я. Действительно, эфирные масла и травяные сборы все равно остаются лекарствами, потому возможны побочные эффекты и даже индивидуальная непереносимость, а «принюхаться» к господину Холлдору госпожа Мундиса мне не позволила. – Постарайтесь, чтобы я смогла взглянуть на него как можно скорее. И, разумеется, больше не давайте мужу тот состав, что я прописала.
– Конечно! Может быть, завтра… А теперь мне пора!
С этими словами она стремительно выбежала за дверь. Послышался фыркающий звук мотора, звонкий голос госпожи Мундисы, чей-то бас…
Определенно, в разведку бы ее не взяли! Додумалась тоже – явиться ко мне на мужнином автомобиле, вместо того чтобы взять кэб!
После ее визита не работалось: разболелась голова, глупые воспоминания не давали сосредоточиться, а хрупкие склянки норовили выскользнуть из рук.
Сняв передник и отставив в сторону драгоценные хельские пузырьки (выточенные изо льда и зачарованные, они предохраняли содержимое от порчи), я взглянула на часы и с огорчением убедилась, что до обеда еще больше часа. Все-таки бывают моменты, когда даже самое любимое дело не вызывает должного энтузиазма.
Решив немного побездельничать, я достала из шкафа новый роман, поудобнее устроилась в кресле у торшера и погрузилась в чтение. Все эти пылкие признания и головокружительные побеги, жаркие сцены и удивительные совпадения, должно быть, приводили в экстаз чувствительных барышень, восполняя недостаток подобной сентиментальной чуши в реальной жизни. Подобные шедевры всегда меня развлекали: живописание любовных страданий и детективные перипетии зачастую были столь нелепы, что заставляли хохотать от души.
Надо думать, я была бы безжалостным критиком, но, на счастье авторов, эта стезя меня не привлекала…
На следующий день доставили записку от госпожи Мундисы, в которой она извещала, что ждет меня завтра к ужину…
То утро я провела у портнихи, потом ненадолго заглянула в шляпный магазин. Устроила себе выходной и нисколько об этом не жалела.
После обеда я отправилась на крышу, в теплицу, и тихонько наслаждалась бездельем и ласковым шелестом листьев. В Ингойе почти все дома имеют сады под крышей, которые снабжают местных жителей всевозможными овощами и фруктами, вплоть до бананов и апельсинов. Дремлющие в глубине острова вулканы подогревают воду подземных источников, и этого тепла вполне достаточно для обогрева всего города. Камины здесь – всего лишь дань уюту и признак респектабельности.
Владения Палла, садовника, радовали глаз буйством красок и благодатной зеленью листвы, пьянящей свежестью воздуха и благословенной тишиной. Тихоня Палл принес поднос с фруктами и исчез в своей каморке, оставив меня в одиночестве…
Впервые за долгое время я дышала легко, наслаждаясь шелестом листвы, мягким светом и облаком ароматов. Как будто снова оказалась в родном Мидгарде, в бабушкиной оранжерее, и не было всех этих лет… Впрочем, тогда не родился бы Валериан…
Послышался торопливый звон каблучков на лестнице, и спустя несколько мгновений показалась Уннер.
– К вам инспектор Сольбранд, госпожа Мирра, – присела в книксене горничная, пытаясь отдышаться. – Изволите принять?
– Разумеется! Проводи инспектора в янтарную гостиную, я сейчас спущусь.
Уннер отправилась выполнять указание, и я, вздохнув, отряхнула платье и пошла следом.
Янтарная гостиная – моя любимая комната. Из-за обилия теплых молочно-желтых, персиковых, имбирных, шафранных оттенков кажется, что солнечный свет постоянно врывается через распахнутые ставни. Оранжевый и желтый цвета подслащивают жизнь, согревают уставшее тело и душу…
Инспектор в своем черном одеянии смотрелся на этом фоне словно чернильная клякса.
– Здравствуйте, инспектор, – улыбнулась я, протягивая руку.
Однако он будто не заметил этого жеста, даже не улыбнулся в ответ. Сжал челюсти так, что на скулах заиграли желваки, и лицо еще сильнее заострилось. Казалось, сейчас он бросится вперед, как хищная птица. От него несло яростью – жгучим запахом хрена.
Признаюсь, в первый момент я растерялась, столкнувшись со столь неожиданной агрессией.
– Инспектор, надеюсь, вы позавтракали? Потому что уверяю вас – я не съедобна! – натужно пошутила я, спокойно глядя прямо в желто-карие глаза. Неважно, что говорить – главное, продемонстрировать, что нисколько не испугана напором. В нас слишком много животных инстинктов, и уступчивость вызывает желание преследовать и нападать, хладнокровие же, напротив, отпугивает. – Выпейте и успокойтесь!
Я отворила дверцу буфета и плеснула в стакан настойки. Коньяком назвать ее можно с большой натяжкой, хотя основой действительно послужил этот благородный напиток. Мой благоверный к ней пристрастился, не подозревая, что она сдобрена изрядной порцией душицы, кориандра и бергамота. Помимо пряно-терпкого аромата, травы придавали неповторимый вкус и целебное действие: улучшали пищеварение и усмиряли вспыльчивый нрав.
Едва ли муж стал бы пить травяной чай или нюхать эфирные масла, а вот вкусную «отраву» потреблял безропотно, даже с видимым удовольствием. Пожалуй, единственное, что нравилось Ингольву в моей профессии, – это эксперименты с алкоголем.
Господин Сольбранд одним глотком опустошил стакан, после чего попытался перейти к причине своего визита, но я не позволила.
Дожидаясь, пока лекарство подействует, стала болтать о всяких пустяках, не давая гостю даже слово вставить. Разумеется, инспектор пропускал мимо ушей весь этот женский треп, но мерное журчание голоса и щедро рассыпаемые банальности успокаивали не хуже ударной дозы валерианы.
Наконец его сжатые кулаки расслабились, а на губах обозначилась улыбка. От него повеяло дружелюбием – прозрачно-свежей кислинкой чая с лимоном и медом.
– Еще коньяку? – предложила я, с облегчением переводя дух. Нести чушь с непривычки так же утомительно, как делать математические расчеты.
– Нет, голубушка, – отказался он, склонив голову к плечу и отчего-то хитро глядя на меня. – Очень интересная настоечка. Любопытно, что туда добавили? Вижу, вы окончательно заделались отравительницей!
Он улыбался, но взгляд был по-прежнему цепкий.
– Отравительницей? – переспросила я, поднимая брови. – Уверяю вас, инспектор, если вы сейчас забьетесь в корчах, то отравила вас не я, а ваше собственное начальство!
Господин Сольбранд рассмеялся. Его действительно обожали подчиненные, но не переносили вышестоящие чины. Как и везде, руководство ИСА не любило чрезмерно деятельных и въедливых работников.
– Именно, отравительницей, – повторил он неожиданно серьезно. – Инспектор Берни настаивает на вашем аресте, голубушка, как сообщницы мужеубийцы.
От неожиданности я задохнулась. Вновь обретя способность дышать, внимательно посмотрела на своего давнего друга и убедилась, что он серьезен как никогда. Гнев его унялся, но раздражение, недоумение, неверие пробивались сквозь наносное спокойствие. Как будто в нос шибал запах только что приготовленных духов, которые еще не успели созреть и представляли собой смесь противоборствующих ароматов. Кстати, благовония в этом смысле похожи на хорошее вино – требуют хорошей выдержки.
Тем временем инспектор, видимо удовлетворившись моим непритворным смятением, откинулся в кресле.
– Господин Сольбранд! – строго вымолвила я со всем достоинством, на которое была способна. Поправив на груди янтарные бусы, я чинно сложила руки на зеленой шерстяной юбке и потребовала: – Прекратите, наконец, говорить загадками! Что случилось?
– Случилось? – Он извлек из кармана потертую трубку и принялся священнодействовать над ней, даже не спросив разрешения.
Я слегка поморщилась – ведь инспектор прекрасно знал, что табачный дым отбивает чутье! – и с упавшим сердцем поняла, что он делал это намеренно. Отчего-то мой давний друг не хотел, чтобы его эмоции можно было унюхать, и от этого стало не по себе, тревожно и зябко.
С удовольствием затянувшись, он выдохнул густой дым, делая вид, что не заметил, как я демонстративно пересела подальше, и продолжил размеренно:
– А случилось вот что, голубушка. Некий господин Холлдор отравлен. По счастью, не насмерть, но состояние его внушает опасения. Кухарка и служанка в один голос твердят, что видели, как женушка подсыпала ему в кофе некий подозрительный порошок. Видимо, надеялась, что его смерть спишут на холеру – симптомы схожи, – да вот доктор Торольв что-то заподозрил, послал за полицией и сделал какую-то там мудреную пробу. А после уверенно заявил, дескать, никакая это не холера, а типичное отравление мышьяком. Так вот, голубушка, инспектор Берни всех допросил и заарестовал дамочку. У нее и мотив обнаружился как на подбор: судачат, что супруги ругались из-за какой-то его интрижки, а она кричала, дескать, ни за что не даст ему уйти! Вот и попала госпожа Мундиса как кур в ощип…
– Мундиса?! – вздрогнув, воскликнула я. До того я слушала инспектора внимательно, но несколько отстраненно, принимая его рассказ за очередную побасенку.
– Вы ее знаете? – Напружинившись, он подался вперед, позабыв о трубке. – Вы давали ей что-нибудь?
– Разумеется! – кивнула я, пытаясь слегка успокоиться. Чтобы это пустоголовое невинное дитя безжалостно отравило любимого мужа, пусть даже из ревности… Нет, в голове не укладывалось. – Не верю! – произнесла я решительно. – Я не верю, что госпожа Мундиса могла это сделать.
– Слуги болтают, что она сыпала мужу что-то в еду, – терпеливо напомнил инспектор, все так же внимательно следя за мной. – А она не признается, что именно, только пролепетала, мол, у вас взяла. Вот Берни и сделал стойку. Он ведь вас, голубушка, недолюбливает еще с тех пор, как вы выходили его тещу…
Я через силу улыбнулась, вспоминая ту давнишнюю историю. Теща инспектору Берни и впрямь досталась сварливая настолько, что ее охотно огрели бы по голове не только родственники, но и соседи. Надо думать, немало молитв милосердным асам и Хель вознеслось к небесам, когда она сильно простудилась, – только не за здравие, а за упокой. Мое вмешательство позволило старушке дальше терроризировать близких, за что, если верить господину Сольбранду, некоторые меня люто возненавидели.
– Так что вы ей дали, голубушка?
– Не скажу! – мгновение поколебавшись, отрезала я.
Назвать истинную причину визита госпожи Мундисы без ее разрешения означало подорвать доверие ко мне. А подобные вещи очень быстро становятся известны!
– На дознании вам придется все рассказать, – заметил инспектор.
– Что же, тогда и посмотрим.
– Вы понимаете, насколько подозрительно это выглядит, голубушка? – поинтересовался он серьезно.
Я впилась пальцами в подлокотники кресла.
– Постойте, неужели вы всерьез заподозрили, что я продаю яды и учу ими пользоваться?!
– Голубушка, – инспектор не отвел взгляда, и вдруг показалось, что в его глазах светилось сочувствие, – у всякого наличествует своя ветвь омелы…[7]
– Да? Очень любопытно, – холодно произнесла я, вставая. – И какое же больное место у меня, по-вашему?
– Говорят, у госпожи Мундисы муж погуливает… – задумчиво произнес он, сложив пальцы «домиком».
– И?..
– Простите меня, голубушка, но то же поговаривают и о вашем…
У меня попросту не было слов. Надо думать, «леденцы» сочли, что я совсем помешалась от ревности и вознамерилась отравить всех неверных мужей в окрестностях?! Боюсь, в таком случае Ингойя опустела бы почти наполовину.
– Инспектор, – я мило улыбнулась и гордо подняла подбородок (понимая, что бездарно подражаю бабушке), – во-первых, мои отношения с мужем – это не ваше дело. А во-вторых, если бы мне впрямь пришла в голову такая странная фантазия, уверяю вас, я бы выбрала такой яд, о котором дорогой доктор Торольв даже не подозревает. А если вы всерьез заподозрили, что я могла кого-то отравить… Что же, тогда я вас больше не задерживаю. И надеюсь, в следующий раз у вас будет ордер, потому что без него вас даже на порог не пустят!
Я выдохлась и замолчала, тяжело дыша. В клубах табачного дыма и слабом свете комната казалась нереальной, привычные запахи тонули в этом едком дыму, заставляя меня чувствовать себя почти слепой.
– Ну-ну… – протянул господин Сольбранд неодобрительно.
Он встал, прошествовал к выходу, взялся за дверную ручку и обернулся:
– Не злитесь, голубушка. Инспектор Берни требует от начальника полиции, чтобы вас сейчас же арестовали, а того пока удерживает авторитет вашего мужа. К слову, мне запретили вам об этом рассказывать… И еще. Господин Гюннар бежал из-под стражи, и я более чем уверен, что его сознательно отпустили. Хотелось бы знать, кто и почему, но в это дело велено не лезть… Поразмыслите об этом, голубушка!
И вышел, осторожно притворив дверь.
Я бессильно опустилась, почти упала в кресло. В голове роем рассерженных пчел жужжали мысли.
Признаю, я вспылила и была слишком резка с инспектором. Мысль, что похождения Ингольва обсуждали в кулуарах, считая меня ярящейся от ревности клушей, заставляла меня внутренне корчиться от унижения. Не столько задевал сам факт – я давно с ним смирилась, – сколько роль обманутой жены. Неудачницы. Достойной жалости…
Так, прекратить немедленно! Я сжала виски, до боли закусила губу, потом отправилась к себе в спальню и нашла пузырек с мускатным шалфеем. Глубоко вдохнула – раз, другой, третий… Пока не почувствовала, как отпускает напряжение.
Совсем другое дело! Теперь надо подумать всерьез. Разумеется, я не давала мышьяк госпоже Мундисе. Тогда что она сыпала в тарелку мужа? Масла никак нельзя сыпать, разве что капать, да и к этому времени она уже наверняка перестала потчевать любимого моими снадобьями…
Неужели глупышка действительно его отравила? Я покачала головой: нет, не верю. Тогда что?!
Довольно метаться по комнате, как мышь между двумя кусками сыра, нужно сейчас же отправляться туда и порасспросить прислугу, а также доктора и, по возможности, самого пострадавшего.
По звонку явилась Уннер (после давешней взбучки она стала необыкновенно прилежна и расторопна), и я велела ей найти кэб. Подумав, нанесла на виски и запястья немного ванильных духов – ваниль вызывает доверие – и велела передать господину Бранду, что не вернусь к ужину…
Передвигаться по Ингойе мне приходилось либо пешком, либо в кэбе, изредка – в автомобиле.
Омнибусы так пропахли многочисленными пассажирами, что у меня моментально начинала болеть голова от одуряющей смеси запахов табака, кожи, духов, пота и бури чужих чувств. Проще уж переносить бензиновую вонь автомобиля! На обдуваемой ветерком крыше омнибуса дышалось легче, но там я всегда мерзла и, как следствие, простужалась. К тому же неприлично для порядочной женщины взбираться наверх!
Кэбы были немногим лучше, но в них мне хоть как-то удавалось дышать. Оставалось надеяться, что сын Утера, которого Ингольв изволил взять на место ординарца, также умел управляться с машиной и чинить постоянные поломки, к сожалению, типичные для этого транспорта.
Итак, оказавшись перед весьма помпезным домом госпожи Мундисы и господина Холлдора, я задумалась, что делать дальше. Нужно как-то представиться прислуге… Впрочем, всегда лучше говорить правду.
Дверь открыла особа неопределенного возраста.
– Что вам угодно? – заученно поинтересовалась она, глядя куда-то мимо меня воспаленными глазами.
– Здравствуйте, я – госпожа Мирра, подруга вашей хозяйки, – осторожно отрекомендовалась я, пытаясь говорить уверенно и одновременно мягко. – Я хочу помочь госпоже Мундисе…
При звуке этого имени из ее глаз вдруг хлынули слезы. Всхлипывая, она фартуком отирала покрасневшее лицо и безуспешно пыталась успокоиться. Я сориентировалась быстро: подцепила под локоток чувствительную служанку и шагнула через порог, увлекая ее за собой. Она покорно, словно лодка без руля и ветрил, последовала за мной. Откуда-то из глубины дома сногсшибательно пахло выпечкой, и я устремилась на запах.
При виде меня в глазах дородной румяной кухарки мелькнула настороженность. Но, увидев всхлипывающую служанку, она всплеснула руками и бросилась ее успокаивать…
Спустя десять минут мы уже, не чинясь, сидели за одним столом и пили чай. Приглашение госпожи Мундисы окончательно растопило лед. Помогла ли ваниль завоевать доверие поварихи или той просто хотелось выговориться, но она болтала вовсю, позабыв и о разнице в положении, и о необходимости держать язык за зубами.
– Хозяин, он-то так хозяйку любил, так любил! Прям на руках носил! – сентиментально вздохнула кухарка. Что любопытно, сказано было в прошедшем времени. – Только…
– Только? – подбодрила я. Она явно колебалась, пришлось усилить нажим: – Я хочу вашей хозяйке только добра. Поверьте, я на вашей стороне.
Она кивнула с некоторым сомнением и, понизив голос, призналась:
– Только потом… это… у хозяина проблемы начались… ну, это… по мужской части-то!
Поперхнувшись чаем, я отставила чашку и попыталась отдышаться. Поражаюсь, сколько интимных подробностей известно прислуге!
– И что дальше?
Повариха огляделась по сторонам, будто опасаясь, что в кухонном шкафу прячется шпион (несомненно, пытающийся вызнать рецепт ее фирменного кекса, а потом уж тайны хозяев дома).
– Ну… Он-то хозяин, но он же и мужик! Вот и начал дурить… – совсем уж тихо произнесла она. – Еще и с этой связался…
– Понятно, – кивнула я. Мои догадки на этот счет подтвердились, но в целом ситуация яснее не стала.
– Она его приворожила! Точно вам говорю! – Повариха потрясла в воздухе лопаточкой для оладий.
Я с подозрением взглянула на почтенную управительницу поварешек и кастрюль: быть может, ее глаза блестят от лишней «капельки» бренди, влитой в чай для согрева?
Но она вовсе не казалась подвыпившей, напротив, ее маленькие бесцветные глазки горели любопытством и торжеством.
– Вы уверены?
– Ну да! – твердо подтвердила повариха, со стуком ставя на стол чашку, из которой только что со смаком потягивала крепкий чай. – Мы кое-чего нашли!
– И вы не сообщили в ИСА? – спросила я, уже догадываясь, каков будет ответ.
– В ИСА? Полиция никуда не годна! – презрительно провозгласила она, делаясь в гневе еще внушительнее. – Они заявили, дескать, хозяйка отравила хозяина! И рады-радешеньки! Как доктор сказал, что мышьяк-то был, так увезли ее сразу, голубушку нашу… А та пава так и разгуливает на свободе, хорохорится небось! Поверьте-то моему слову, это она все подстроила!
– Пожалуйста, покажите, что вы нашли, – попросила я, крепко сжав ее руку.
Она старательно наводила порядок на столе, смахивая невидимые крошки и источая сомнение, словно пар над кипящим чайником.
– Это ради госпожи Мундисы, – напомнила я мягко, и она неохотно кивнула. – Кстати, вы ей об этом сообщили?
– Нет, – созналась повариха. – Мы ж нашли все, когда ее уже увезли, бедняжку! Доктор велел перенести хозяина в другое крыло-то, чтобы его не тревожил шум. Аснё послали навести порядок в спальне. Обед-то готовить незачем, а что ж ей без дела слоняться-то?! Вот она и отыскала. В постели хозяйской.
– Я хотела бы взглянуть, что вы нашли, – твердо заявила я.
Не став спорить, повариха послала мальчика за Аснё.
– Мы не трогали ту пакость, даже пальчиком не притрагивались, все как было оставили! – гордо сообщила она, расправляя крахмальный передник и объемистый чепец, венчавший ее голову, как паруса – корабль.
Вскоре появилась искомая «кухонная девушка», которой было велено показать мне ее находку.
– И смотри мне, чтоб ни слова! – сурово наказала повариха служанке. – Посмей только!
– Да-да, – часто кивая, пообещала та. – Молчать буду!
А глазки у нее любопытно поблескивали и язык, совершенно определенно, уже чесался.
Впрочем, на чужой роток не накинешь платок, как любил говорить инспектор Сольбранд…
Служанка казалась совсем не огорченной тем, что происходило в доме, напротив, она наслаждалась кипением страстей, подозрениями и всеобщим вниманием. Ей посчастливилось раздобыть важную улику – чем не повод для гордости? Авось и в газетах о ней напечатают…
Подобные типажи меня не занимали, так что в монолог девицы я не вслушивалась, пропуская мимо ушей журчание ее слов. Куда интереснее таинственный приворот.
Пока мы пробирались по узким коридорам, я размышляла. Для заклятия вовсе не нужны тринадцать трав, собранных в полнолуние на кладбище, восковые куколки или прочие глупости. Все это лишь дань суевериям, а настоящий приворот – просто рифмованные строки, записанные рунами.
«Любовные песни по нраву Фрейе», – вспомнилось к месту.
Быть может, лукавой богине любви действительно угодны романтические стихи, однако люди смотрят на них совсем иначе. Сентиментальные поэмы вызывают слезы умиления у юных девушек и почтенных матрон, но вплетать в них магию недопустимо.
Мансег (в просторечье приворот) карается весьма сурово, так как, по сути, это насилие. Жертва не сможет сопротивляться власти рифмованных строк, оказываясь из-за них в беспомощном состоянии.
Но для этого не нужно ничего подбрасывать в постель! К тому же сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из прислуги рискнул пронести подобное в дом, даже за солидное вознаграждение. Ведь наказание за приворот – изгнание.
Так рисковать ради того, чтобы увести чужого мужа?! Впрочем, глупость человеческая бесконечна, поэтому все возможно.
Быть может, именно в заклятии кроется причина болезни господина Холлдора? Такое случается при неумелом использовании рун… Однако доктор с уверенностью заявил о мышьяке. Так что эту удобную версию пришлось отбросить.
Тем временем мы, наконец, прибыли.
Распахнув массивные створки двери, девушка поманила меня за собой, поблескивая глазками, словно любопытная мышка.
В центре спальни, на возвышении, царственно располагалась кровать, обрамленная мягкими складками балдахина. Моя провожатая откинула уголок пышной перины, под которой обнаружился небольшой навесной замочек, накрепко запертый. Я осторожно взяла его в руки, игнорируя протестующий писк служанки. Несомненно, подобная вещь никак не могла оказаться здесь случайно.
И верно, на обратной стороне увесистого замочка обнаружился следующий текст:
«Слову мудрому ключ, замок! А поставит она тело в тело, и будет жила твоя мужеская да тайная тверже любого железа, каленого и простого, и всякого камня, морского, земного, подземного. И не падать жиле твоей во веки веков…»
Это небольшое заклятие не подразумевало двоякого толкования!
Надо думать, госпожа Мундиса переборщила, подмешивая мужу мои составы, раз уж тому потребовались такие средства… Видимо, мужская сила господина Холлдора ослабла настолько, что он впал в панику.
Забывшись, я произнесла это вслух и тут же спохватилась.
По округлившимся губкам и горящим глазам служанки было видно, как ей не терпелось оказаться на кухне, чтобы выложить все подробности прислуге, а потом газетчикам.
– Милая, как тебя зовут? – спросила я, пристально на нее глядя. Разумеется, имя ее я отлично помнила, но тут важен психологический момент.
– Аснё, – пискнула она, теребя передник.
– Замечательно, – кивнула я. – Так вот, Аснё, никто не должен знать, что ты здесь видела. Понятно?
Она послушно кивнула, хоть явно не вняла.
– С твоим женихом может случиться та же беда… – задумчиво заметила я, безразлично отворачиваясь. Впрочем, это нисколько не мешало мне ощутить хлынувший от нее острый металлический запах страха. Иногда очень полезно, что тебя считают всемогущей ведьмой!
– Госпожа, не надо! – взмолилась она. – Я никому не скажу, никому!
– Вот и хорошо, – заключила я и велела: – А теперь проводи меня обратно на кухню.
К моему возвращению у поварихи был готов настоящий пир: холодные сандвичи с сыром, крепкий кофе (ума не приложу, как она догадалась, что я его люблю), пирожные с кремом, вишневые кексы и имбирные коврижки. Должно быть, она соскучилась по любимому делу и обрадовалась возможности хоть кого-то накормить до отвала.
Все это настолько вкусно пахло, что не было никаких сил удержаться и не попробовать хоть кусочек! Пряная сверкающая корица, сладкая нега шоколада, гладкая нежность кокоса, сливочный сыр, леденцовый имбирь – настоящее блаженство для обоняния.
За третьим кексом я принялась расспрашивать добрую женщину:
– Скажите, а когда это случилось, кто прислуживал за столом?
– Я-то и прислуживала, а Аснё помогала, – призналась она, ловко мешая тесто.
Я с одобрением отметила, что она добавила настоящий ванильный сахар, а для цвета – щепотку куркумы.
– Только вы не подумайте, ничего такого не было!
– Но ведь вы подтвердили, что госпожа Мундиса что-то подсыпала вашему хозяину?
Пожалуй, стоило бы погостить здесь неделю-другую, когда эта история закончится. С другой стороны, потом придется опять худеть… Впрочем, лучше неделю наслаждаться лакомствами, а после месяц сидеть на диете, чем лишать себя праздника желудка.
Подумав так, я решительно взяла четвертый необыкновенно вкусный кекс.
– Это Аснё сболтнула! – выдохнула повариха с такой злостью, что сразу стало понятно, почему она так взъелась на девушку. – А «леденцы» и рады-то…
– А что-нибудь показалось вам странным? Может быть, хозяин жаловался на необычный привкус? – спросила я. Лицо поварихи потемнело, и я торопливо объяснила: – Так можно понять, в каком кушанье содержался яд. Возможно, отрава попала в пищу по ошибке…
Хотя, откровенно говоря, я понятия не имела о вкусе мышьяка.
– Ну я-то вам одно могу сказать: стряпала я все как следует! – провозгласила повариха задиристо.
– Вы действительно очень вкусно готовите, – подтвердила я с чувством, любовно разглядывая ее кулинарные творения. Она разом подобрела, заблагоухала корицей, даже разрумянилась, сделавшись похожей на одну из своих булочек. – Значит, никто не заметил ничего необычного?
– Нет, они вообще не разговаривали, – покачала головой она. – В ссоре-то были, молчали больше. Только соль там просили передать или еще что… Да еще хозяин хворал последние дни, дурно ему бывало, потом вроде отпускало… А, хозяин говорил еще, мол, как хорошо грибами пахнет, я удивилась – я ж грибов не клала…
– Грибами? – обрадовалась я. – Вы хорошо помните?
– Да, точно так было! – закивала она. – Померещилось ему что-то.
А мне вдруг вспомнилась давешняя сцена: я сосредоточенно отмеряю любисток, а госпожа Мундиса стоит рядом, наблюдает с интересом и спрашивает о старом поверье. Я тогда рассеянно отозвалась, что не зря ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок…
Имелось в виду, что любисток – великолепная приправа, которая усиливает вкус мяса и делает овощи необыкновенно вкусными.
Возможно ли, чтобы госпожа Мундиса поняла мои слова превратно?
Надо думать, вполне. А ведь любисток придает пище грибной аромат! Хм, но откуда тогда взялся мышьяк?!
Я глубоко вздохнула и поинтересовалась:
– А господин Холлдор весь день провел дома?
– Нет, он перед самым обедом явился. – В звучном голосе поварихи послышались осуждающие нотки: – От этой своей!
– Вы уверены?
– Что от нее-то? Конечно! – фыркнула она. – Он весь такой неопрятный был, зацелованный и растрепанный. Как не стыдно, перед всеми-то! А хозяйка-то как расстроилась, чуть не заплакала…
Она вытерла фартуком увлажнившиеся глаза и взмолилась:
– Госпожа, вы-то знаете, не могла она! Найдите, кто это сделал.
– Непременно найду, – пообещала я твердо.
– Хозяин тоже не верит-то, что это хозяйка! Днем инспектор к нему заявился, допрашивать вроде как. Так хозяин ему так прямо и сказал: мол, не верю, другого виновника ищите! Тот «леденец» аж красный выскочил от него! Вот так-то! – С этими словами она торжествующе помахала пальцем почти у меня перед носом.
Любопытно, весьма любопытно…
– А какие вообще отношения у ваших хозяев?
Прислуга зачастую знает куда больше, чем друзья и родные. Правда, обнаруживать осведомленность не любит.
Повариха поколебалась, но ответила:
– Ну, последние денечки они вроде как в ссоре были-то. А до того… Хозяин жену прям на руках носил… – Она снова огляделась и добавила жарким шепотом: – Не поверите, бывало, из спальни не выпускал, с ума по ней сходил! Прям безумная страсть-то!
У меня дрогнули губы. Видела бы она, какое лицо было у госпожи Мундисы, когда та прибежала искать спасения от столь впечатлившей повариху «страсти безумной»…
Я принялась прощаться.
Кстати, к хозяину дома меня не пустили, сославшись на предписание доктора.
С трудом удалось отказаться от свертков с пирожками, сандвичами и кексами и пришлось пообещать непременно зайти снова.
Меня торжественно усадили в кэб, благословили на дорожку и помахали вслед…
Уф. Мило, хоть и несколько утомительно.
– Куда ехать, госпожа хорошая? – поинтересовался возница, обдав меня запахом пота и перегара.
– Аптекарский переулок, дом доктора Торольва, – ответила я, дыша ртом.
Он фыркнул, пробормотал себе под нос что-то об изнеженных дамочках и тронул лошадей.
Мерное покачивание кэба на крутых улочках Ингойи, перестук копыт, гортанные выкрики возницы, даже смачные звуки плевков были так знакомы и привычны, что, думая немного поразмыслить по дороге, я незаметно для себя задремала.
Снились мне всякие нелепости. То Ингольв кричал, что я его бессовестно приворожила; то свекор требовал зелье для мужской силы; а потом лично я сыпала в тарелку господина Холлдора (лица его я не видела, но была твердо уверена, что это именно он) некий белый порошок, злорадно при этом хохоча…
Я была рада проснуться от стука в окошко и грубого голоса возницы.
– Приехали, госпожа хорошая, – громко сообщил он.
Рассчитавшись, я выбралась из тесного кэба и с радостью вдохнула свежий солоноватый воздух. Моросил дождик – такой может зарядить на неделю, а я опрометчиво не захватила зонт. Впрочем, идти недалеко, а полы шляпки и добротное пальто защищали от холодных брызг.
Кэб укатил, а я осталась на тротуаре. Аптекарский переулок состоял всего из двух зданий: собственно дома доктора и аптеки, принадлежащей господину Фросту.
К почтенному господину Торольву меня проводили незамедлительно.
Он вкушал послеобеденный отдых, лениво куря трубку и листая книгу, которую при моем появлении поспешно спрятал в ящик стола.
– Ох, здравствуйте, госпожа Мирра. Очень рад вас видеть! Попрощаться, так сказать. Да-да, попрощаться!
Доктор вскочил на ноги и стоял, забавно покачиваясь с носков на пятки и обратно, опираясь маленькими ручками на стол. Он напоминал пингвина: маленький, кругленький, в неизменном темном жилете и белой рубашке, плотно натянутой на солидном брюшке.
– В каком смысле – попрощаться? – начала я, но нас прервали.
Служанка принесла чай, на который доктор посмотрел с плохо скрываемым отвращением. Когда она вышла, он открыл ящик стола, чем-то там пошелестел и извлек небольшую бутылочку коньяка.
– Повод, да-да, есть важный повод! Я решил выйти на покой. Да-да, на покой! – сообщил он со смесью радости и сожаления, с потешной суетливостью наливая коньяк в чай. – Хочу розы растить, за овечками ухаживать. Тоска зеленая, смею вам сказать. Но деваться мне решительно некуда: я совсем ослабел. Я старик. Да-да, старик!
– Ну что вы, – возразила я. – Вы еще многим молодым фору дадите.
– Ах, госпожа Мирра, не утешайте старика. Да-да, старика! – расчувствовался доктор. – Я не оставлю старых пациентов, но остальным придется рассчитывать на вас, аптекаря Фроста и нового доктора… Да-да, нового!
– В Ингойю приезжает новый доктор? – удивилась я, принимая из его рук чашку.
Мало желающих переехать в самую северную столицу мира (а Ингойя действительно носит этот почетный титул, хоть и является столицей всего лишь острова). Тем паче среди переселенцев немного людей образованных и солидных – таких и в родных местах ценят. С другой стороны, местные тоже не стремились в другие страны, даже ради учебы. Выпускников единственного Хельхеймского университета отчаянно недоставало на все городки и поселки, поэтому на всю Ингойю из лекарской братии имелся только доктор Торольв, аптекарь Фрост и в определенном смысле я сама.
– Да-да, буквально на днях.
– Как жаль, – непритворно опечалилась я.
– Надеюсь, мой преемник окажется славным парнем. Да-да, славным парнем!
Я неопределенно пожала плечами – перемены всегда не слишком приятны – и решила говорить по существу:
– Доктор, а вы совершенно уверены, что господина Холлдора отравили?
– Несомненно! Да-да, несомненно, – ответствовал он, тщательно протирая пенсне и привычно покачиваясь с носков на пятки и обратно. Пахло от него лимоном – уверенностью. – Сам он ничего сказать не смог, но, видите ли, проба Марша…
Закончить ему не дали: дверь приоткрылась, в щель заглянул взволнованный секретарь и застрекотал что-то о срочном вызове.
Привычный к странной манере разговора своего секретаря, доктор с минуту слушал, потом вскочил, торопливо схватил медицинский чемоданчик и ринулся к двери. Только на пороге он вспомнил обо мне:
– Ох, госпожа Мирра, мне, право, неловко… Да-да, неловко. Простите меня, безотлагательное дело! Вы придете в другой раз или обождете здесь? Уверяю, это ненадолго. Да-да, ненадолго. О чем я? Ах да, мы с вами говорили о пробе Марша. Вот, у меня на столе новейший журнал, там есть статья, почитайте сами… Да-да, почитайте! А я вскорости вернусь…
Не дав мне даже слова сказать, почтенный доктор выскочил из кабинета.
Мне оставалось только взять предложенный журнал, лежащий чуть в стороне от стопки других.
Надо думать, доктор внимательно следил за новейшими веяниями в медицине, если выписывал с материка такую кипу литературы. Отыскать статью об отравлениях мышьяком удалось без труда. Действительно, весьма похоже, что несчастного господина Холлдора накормили этим ядом…
Не было решительно никаких соображений о том, кто, кроме госпожи Мундисы, мог покушаться на жизнь ее мужа.
Тут я добралась до любопытных фактов, изложенных в самом конце. Наряду с данными о безопасной для человека дозе мышьяка и сообщением, что он широко применялся стеклодувами и позволял придавать стеклу разную степень прозрачности, там содержались еще более интересные сведения…
Я отложила в сторону журнал. В этой темной истории наконец забрезжил свет! Расследование – будто клубок ниток, тут главное, найти кончик и суметь за него потянуть.
Все стало на свои места, но едва ли это можно считать моей заслугой, тут скорее невероятное везение и немножко внимательности. Просто полиция наверняка даже не удосужилась проверить другие версии! Обрадованный идеей моей причастности к отравлению, инспектор Бернгард ухватился за нее обеими руками…
Что ж, ему придется за это поплатиться!
За следующую четверть часа я успела хорошенько проштудировать статью. Оставалось прояснить один немаловажный момент, для чего пришлось дожидаться доктора Торольва.
Едва он появился на пороге, я выпалила:
– Доктор, а могло ли случиться так, что мышьяк господин Холлдор принял не во время обеда, а, скажем, за час до того?
Господин Торольв взглянул на меня с немым удивлением, снял пенсне и принялся тщательно протирать стекла.
– Да-да, могло. Если он регулярно потреблял небольшие дозы… Да-да, небольшие. Между нами говоря, и в этот раз мышьяка было совсем немного. Накопление, видимо… Но сейчас пациент уже уверенно пошел на поправку!
– Благодарю вас, доктор! – Я улыбнулась и встала. – Позвольте ненадолго позаимствовать этот журнал?
– Ах, разумеется. Да-да, разумеется, – недоуменно моргая, тотчас согласился почтенный доктор.
– Кстати, а вы кому-нибудь давали этот номер?
– Разумеется. Да-да, разумеется. Господин Фрост регулярно берет мои книги и журналы. У нас с ним договоренность, да-да, договоренность.
– Благодарю вас, доктор!
Я готова была его расцеловать: любезнейший доктор подтвердил все мои догадки.
Секретарь господина Торольва вызвал мне кэб – уже третий за этот день.
Куда теперь? Надо бы сообщить полиции о результатах моего небольшого расследования, ведь я никак не могла сама обыскать дом и допросить причастных…
«Волка ноги кормят», – вспомнилась фраза инспектора Сольбранда, и я решительно велела извозчику править в ИСА.
У тускло-серого дома, двери которого были окрашены краской веселенького кроваво-красного оттенка (такого же, как и фонари на примыкающей улице), я спешилась и решительно позвонила.
Никто не чинил мне препятствий, и вскоре я вошла в жарко натопленную комнату.
Инспектор как раз подбрасывал уголь в камин. Здесь, на острове, деревьев слишком мало, так что не каждый может позволить себе роскошь топить дровами. К сожалению, уголь сильно чадит, и черный налет оседает на обстановке, придавая ей мрачные тона.