В армию я попал не случайно, потому как добровольцем. Из Хабаровского Политехнического Института с военной кафедрой. В официальной версии перспективных планов на обязательно светлое будущее Советская Армия предусмотрена не была. В реальных планах вообще ничего предусмотрено не было. Я просто жил. Учился в Хабаровском Политехническом Институте на Автомобильном факультете по специальности ААХ (Автомобили и Автомобильное Хозяйство). Учился не особо прилежно, в голове гулял ветер. Даже «эскадрона шальных мыслей» не было, только ветер.
Этот ветер (который в голове) не позволил мне продолжить учиться, закончить институт и стать каким ни будь завгаром, где ни будь на просторах нашей необъятной Родины. Она и сейчас необъятная, а тогда её необъятность была на 24% больше. В довесок к обязательному распределению, которое гарантированно страховало меня от обычной сейчас безработицы, я получил бы звание младшего лейтенанта. Звание ограждало бы меня от выполнения священного долга – службы в армии. Правда, только в мирное время. Почему-то эти будущие блага меня не прельстили. Почему – не помню. Хотя, наиболее вероятной причиной могла быть «академическая неуспеваемость».
Ветер не только сорвал с учёбы, но и закинул в Советскую Армию, куда я пришёл сам, пешком (не было денег на трамвай), добровольцем. Можно было бы и «зайцем», как обычно, но приняв столь серьёзное решение, я не поехал, а пошёл пешком. А деньги были, но не на трамвай, а на пиво. И иногда, некоторые (верю, что не все) студенты, при наличии денег, ездили «зайцами». И это логично. Потому что на общественном транспорте бесплатно проехать можно, а пиво бесплатно не нальют.
Военком, суровый, грузный дядька, полковник или подполковник (со звёздочками, просветами и полосками на погонах я научится разбираться позже, сейчас снова забыл), совсем не избалованный самостоятельным приходом к нему добровольцев, не стал долго отговаривать и, как только я категорически отказался от весеннего (через полгода) призыва, собственноручно выписал мне повестку. Повестку в военкомат он выписал на завтра, использовав образец, который лежал у него под стеклом и уже пожелтел от времени. События развивались стремительно. Уже на следующий день я должен был явиться в военкомат со своей фотографией определённого формата.
Решительность за ночь куда-то пропала. Нет, я не жалел о содеянном, но и вот так стремительно идти в армию желание уменьшилось. В те, еще не незапамятные времена, «косить от армии» не было так распространено как сейчас. Кроме этого, статус «после армии» давал некоторые льготы и характеризовало мужчину как надёжного. А «не служил» вызывало кучу вопросов (в лучшем случае) и ещё большую кучу предположений об ущербности. Вопросы о скрытой ущербности не задавали, но человека старались избегать. Ведь никто не знает (а спросить стесняются), что за недуг не позволил ему отдать священный долг. А вдруг это (недуг) заразный? «Косили от армии» немногие, но добровольцев было ещё меньше.
В общем, не идти не получалось, а идти сразу – не хотелось. В голове у меня сам собой родился лайфхак. На современном сленге слово «lifehack» означает «хитрости жизни». Тогда такого слова не знали и использовали прилагательное «хитрожопый». Я решил прийти без фотографий. Предполагаемый вариант развития событий, который я себе нарисовал – меня не берут в осенний призыв, а до весеннего что ни будь придумаю или что ни будь произойдёт, само собой.
Военком, узнав, что доброволец пришёл без фотографий и фотографироваться не собирается по причине полного отсутствия средств на эту процедуру, недолго думая, отлепил фото от приписного свидетельства и пришпилил на скрепку к какой-то бумаге, которая по своей плотности занимала промежуточную позицию между бумагой и картоном.
Вот с этой бумажной картонкой или картонной бумагой я и прошёл медкомиссию. Никаких отклонений, которые не позволили бы мне отдать священный долг, обнаружено во мне не было. Даже немного расцарапанная физиономия (последствия падения «с высоты собственного роста» лицевой частью головы на бетонный пол, в ходе недавней драки) не смутила медиков. Главное, что все необходимые для службы: уши, глаза, руки, ноги и детородные органы на месте и функционируют достаточно хорошо.
Глазами видел, даже поштучно (это когда только одним или только другим). Видел я уже тогда плохо («посадил» зрение до -4,5, читая книги), но медики проставили мне 1,0, как для «лица с нормальным зрением». Наверное, это нормально, когда у человека немного не нормальное зрение. Ушами слышал, даже шёпот. Сотрясения мозга нет. Про переломы спросили, но мне показалось, что ответ даже не слушали, да и переломов, на тот момент, не было. Итого – годен.
Моя фотография перекочевала с личного дела в военный билет. А мой паспорт остался в хабаровском военкомате. В личном деле так и осталось место для фотографии без фотографии. Всё заполнено, а фото нет. Оно, вероятно и сейчас хранится где ни будь в архиве без фото. Однозначно без фото, потому как я, так и не сфотографировался.
И сразу в какой-то распределитель-ночлежку. Все лысые. Но не так как сейчас – до сияния, а под машинку – колючие ёжики. И никого из знакомых. Из тех, с кем больше дня знаком. А те, с кем познакомился сегодня, после стрижки снова стали незнакомыми. Стресс за стрессом. Какой-то офицер (будущий командир взвода) отобрал из толпы новобранцев толпу поменьше, загнал в большую комнату, попытался построить.
Мы изобразили строй. Офицер изобразил удовлетворение. Спросил, точнее приказал: «Местные – два шага вперёд!». В голове у меня тут же промелькнула мысль – «Местных оставят, не местных – отправят». А если оставят, то можно будет вот таким лысым заявиться в общагу. Вроде бы уже в армии, а по факту – ещё на «гражданке». Не тут то-было. «Неместных» оставили – куда они нафиг денутся, а «местных» – в самолёт, чтобы не расползлись. Собирай их потом по Хабаровску.
В Хабаровске было сыро, пасмурно и холодно. Когда мы вышли из самолёта, вокруг лежали полутораметровые, уже давно не новые, сугробы. Такое природное и климатическое разнообразие нашей страны, настолько нас шокировало, что мы даже забыли, как дрожать от холода. Самый смелый поинтересовался: «Насколько близок к нам Северный полюс?». «Это даже ещё не Полярный круг», бодро сообщил встречающий офицер и добавил: «С прибытием в Отдельный приполярный полк РТВ ПВО КДВО! Город Охотск». И всё. Потом, точнее, сразу, с аэродрома, нас повели в часть.
В школе я очень любил географию и читать, поэтому что такое Охотск и где он находится знал. Тайная и вялая мечта попутешествовать за счёт госбюджета не реализовалась. Зная примерно, где располагается Охотск, я понял, что до материка не добрался. А ведь была тайная мысль про «мир посмотреть».
Про «Материк». Для дальневосточников понятно, что это. А для тех, кто не жил на Дальнем Востоке, понятие может показаться неправильно истолкованным, потому что оно отличается от словарно классического. Попробую объяснить понятие «материк», как оно трактуется и понимается на Дальнем Востоке. Классические понятия – если вы на острове, то понятно, что остров есть часть суши, со всех сторон окружённая водой. А там, где не со всех сторон или совсем не окружена – это материк. Если остров, это часть суши, но не материка, то полуостров это и часть суши, и часть материка одновременно. А для дальневосточников – материк всё, что не Дальний Восток. Если вы летите или плывёте с Сахалина (это остров) в Хабаровск, то вроде бы на материк. Но вылетая или выезжая из Хабаровска на запад, вы снова едете на материк. И так аж до Иркутска. В Красноярске, уже точно, на материк не ездят.
В ещё недалёком детстве и юности, у меня в комнате висела бумажная карта мира. Розовый Советский Союз и разноцветные другие страны. Я даже не мечтал побывать за границей, я и на Сахалине то был не везде. Так, по району и иногда в областную столицу. Раз в три года выезжали в отпуск. Этого вполне хватало, чтобы удовлетворить тягу к путешествиям. А про то, каким был мир для большинства (не для всех) советских граждан, очень хорошо написали Ильф и Петров в «Золотом телёнке»: "…И вообще, последний город земли – это Шепетовка, о которую разбиваются волны океана".
Шепетовка – ничем не примечательный город, со своей историей. Интересной, если её знать, но даже не все местные жители интересуются историей местности, в которой они живут. А Шепетовка в 30е годы 20го века была населённым пунктом, который находился ближе всех к побережью Атлантического океана. Калининград тогда был ещё Кёнигсбергом. Прибалтийские республики были дружественны Советской России, но суверенными от неё. Всё остальное, что было за нашей границей, было только на наших картах, в книгах классиков и в новостях. Новости вещали про то, что у нас всегда всё хорошо и иногда про то, как у них всегда плохо. И этого нам хватало, мы верили. Верили – официальная версия. Конечно не верили и очень тихо хотели. Некоторые хотели очень и у них это получалось. Таких мы должны были называть «невозвращенцами», публично презирать и ненавидеть. Но презирая публично, никто не запрещал тихонько завидовать. Чтобы пресечь эту зависть, нам рассказывали о том, как им плохо и как им хочется обратно, но мы их не пустим, потому что презирать на расстоянии удобней.
У посёлка Ильинский, где я прожил 17 лет, тоже была (есть) своя история. Именно здесь русские первопроходцы впервые ступили на землю острова и встретили айнов (местных аборигенов). Капитан Делангль назвал своим именем залив и оставил на острове лейтенанта Ильина с тремя матросами, дабы те построили острог – застолбили место для Российской империи. Дальше историю популяризировать не стали, а в одно время даже перенесли это место в Холмск, мотивируя тем, что Холмск портовый город и здесь есть туристы, и для них нужно больше достопримечательностей. А туристам, в принципе, пофигу, правда это или выдумка.
Про Охотск я знал очень немного – то, что это было когда-то базовым городом Русско-Американской Компании, что отсюда добрались до Камчатки и отсюда же осваивали Аляску. Сейчас я в Охотске. Вот не думал, не гадал, не планировал.
Пока топали до части, я обратил внимание на изыски местной архитектуры. Аэродром был покрыт немного рифлеными и очень перфорированными широкими стальными полосами. Тротуары и заборы «из того же материала». Потом я узнал, что этот, невиданный на материке, материал называется «рифлёнка» – покрытие для полевых аэродромов. В случае войны, рифлёнкой можно было быстро построить аэродром почти где угодно. Страна была готова к войне или, как всех тогда учили, к защите мирного неба. Всё было готово, но пока война не началась, военное имущество использовалось в мирных целях, таких как заборы домов, огородов, стены сараев и тротуары, которые были в посёлке и в военных целях – заборы, сараи и тротуары воинских частей. Рифлёнка, которая покрывала аэродром, могла считаться имуществом двойного назначения. На неё садились и гражданские самолёты и военные. А вот каким самолётом считался самолёт, который был гражданским, но привёз будущих воинов, непонятно.
С аэропорта нас, построив в подобие строя, повели прямиком в котельную, где мы разделись, помылись, абсолютно добровольно согласились отдать свою «гражданку» дембелям. Перед лицом предстоящих испытаний (как потом я прочитал в Дисциплинарном уставе «…тягот и лишений военной службы») мне даже не жалко было портфеля типа «дипломат».
Дипломат был заметный. Во-первых, простое наличие дипломата тогда замечали, во-вторых, он был не чёрным, а жёлтым и на обоих его боках красовались рисунки, написанные мною собственноручно. С одной стороны, почти по Васнецову, «Витязь на распутье». Всё точь–в-точь, только на камне единственная надпись «Армия». С другой стороны портфеля – репродукция картины того же автора, «Три богатыря». Алёша Попович и Добрыня Никитич – в солнцезащитных очках, а Илья Муромец – без очков. Поэтому и прикрывает глаза рукой и надпись: «Покупайте солнцезащитные очки!». Очень заметные репродукции и, как утверждали видевшие этот портфель, очень похожие на монохромное изображение оригинала. Моно – потому что синей шариковой ручкой на жёлтых боках, которые очень были похожи на натуральную кожу.
После того, как мы помылись, мы облачились в военную форму. Лысые, в новой одежде, опять незнакомые. Кто был кем и кто есть кто сейчас? «Гражданки» нисколько не жалко. Зачем она нам на предыдущие 2 (Два) года. Офигеть! Два года!! Тогда я не знал, что мне придётся отслужить чуть меньше. Я недослужил целую неделю. За эти почти два года я набрался разнообразного опыта, очень интересного, жизненно необходимого в армии и нафиг не нужного на «гражданке». Познакомился с часто хорошими людьми. Часто, потому что не всегда. Но на то, что они не всегда были хорошими, зачастую провоцировал я сам. Извините, однополчане и спасибо вам за то, что вы были и есть.