В самолете до Бангалора я почти не сомкнула глаз. В голове роился вихрь хаотических мыслей, я судорожно перебирала все, что знаю об Индии, то есть все, что почерпнула из разговоров с папой и Ниной, а также болливудских фильмов, которые она периодически заставляла меня смотреть. Население: примерно 1,38 миллиарда. Разделилась в 1949-м. Славится любовью к крикету, огромным разнообразием специй и самыми высокими горами в мире. Хиппи из белого среднего класса боготворят ее за религиозные праздники, храмы, ашрамы и вечеринки при полной луне. Все эти полубессвязные обрывки сведений лишь заставили меня полнее осознать, как мало я знаю, и меня тут же затошнило от мысли о тысячах ошибок, которые я могу совершить. Если я надену подаренную Ниной синюю курту и буду вести себя тихо-тихо, сумею сойти за свою? Или все кругом сразу опознают во мне чужую? Ах, если бы я не уезжала оттуда так надолго! Если бы папа преодолел мое подростковое упрямство и свозил бы меня туда. Но, полагаю, у каждого из нас были свои причины не ехать, и с каждым годом они становились все сильнее и несуразнее.
Где бы я ни жила, на столике в изголовье кровати у меня всегда стояла одна и та же фотография в рамочке: наша семья.
Папа, долговязый, в плохо сидящем костюме, и мама в вышитой юбке и красной короткой кофточке, с фигурой, которую я, к сожалению, от нее не унаследовала: эта тонюсенькая талия, эти шикарные бедра. Они казались выходцами из двух разных миров. Или казались бы, если бы между ними не стояла я: кожа темнее, чем у папы, светлее, чем у мамы, глаза мамины, нос папин. Я столько раз гладила пальцем ее лицо, что стекло на этом месте засалилось, а черты маминого лица стали размытыми и нечеткими.
Как бы мне хотелось хоть что-то о ней помнить! А я даже не помнила, как забывала. Знала только то, что мне папа рассказывал.
– Она выросла в Дели и уже совсем было собралась замуж за свою детскую любовь, но семья жениха внезапно разорвала помолвку. А поскольку они принадлежали к одному и тому же кругу, то постоянно сталкивались на всех социальных сборищах, и это было так неловко, что мама сбежала в Бангалор пожить у тети, пока все не уляжется. Большая ошибка. Там она пошла работать стенографисткой в фирму по импорту-экспорту и познакомилась с папой. Он приехал туда в командировку на полгода. И ему не потребовалось особых уговоров, чтобы там и остаться.
– По папиным словам, мама любила животных. Особенно местных уличных псов. Каждую неделю ходила на рынок и покупала там кости и обрезки. Готовила их с рисом, получалось псино-яни (бирияни для собак). А потом выносила на улицу в здоровенном корыте и кормила все двадцать с хвостиком уличных собак.
– Мама была избалованной богатенькой девочкой – ну то есть до того, как ее практически выгнали из семьи за то, что она вышла за папу, – и до приезда в Бангалор вообще не умела готовить. Но когда соскучилась по блюдам своего детства, уговорила тетю научить ее пенджабской классике. Потихоньку она привыкла и к кухне Южной Индии и начала вызнавать рецепты у соседей и друзей. Тогда папа стал ей рассказывать, к какой еде привык с детства и по чему скучает, а она пробовала готовить по его описаниям. «Всякий раз получалось что-то новое, но иногда даже лучше, чем в оригинале. Как-то раз к нам приехала в гости моя мать и привезла пачку спагетти. Мама приготовила их с соусом болоньезе. От доброй порции чили они вышли гораздо вкуснее обычного», – сказал папа как-то, и глаза у него затуманились.
Мама умерла незадолго до своего сорокового дня рождения. Попала под машину. В индийских городах дело нередкое. Вышла вечером купить кебаб на ужин, сказал папа, и не вернулась. Мы с ним оба постоянно жалели, что в тот день не решили ограничиться ужином домашнего приготовления.
Таковы были воспоминания, которыми я вооружалась, когда самолет пошел на посадку в Бангалоре. От нервного возбуждения, что изводило меня в полете в Лонгйир, сегодня не было ни следа. Лишь тошнотворная, выворачивающая наизнанку тревожность.
Нередко, чтобы успокоиться, я повторяю в голове какие-нибудь факты (знаю, что это, скорее всего, просто вариант самоотвлечения, но у всех свои недостатки), так что снова двинулась по нынешнему списку.
Индия – вторая по количеству населения страна в мире после Китая.
Индия – вторая по количеству населения страна в мире после Китая.
Там находится самый влажный и дождливый город в мире – Черапунджи.
Там находится самый влажный и дождливый город в мире – Черра-пуунд-жи.
Черт, даже я не знала, как правильно его выговаривать.
Преодолевая тошноту и слабость, я, пошатываясь, вышла из самолета. На пограничном контроле встала в очередь для иностранцев. Когда я протягивала паспорт чиновнику, на меня вдруг накатил легкий приступ школиков. До сих пор я ни разу не пользовалась картой гражданина Индии, проживающего за рубежом, и мне внезапно ясно представилось, как меня разворачивают на границе.
– Майя… Рид-Каур?
– Да.
Он ухмыльнулся и принялся разглядывать мой паспорт – по ощущениям, куда дольше необходимого, но наконец протянул его обратно.
Первое мое впечатление по выходе из аэропорта – до чего же тепло! Половина шестого утра, а мне было нормально в легинсах и тонком свитерке. Воздух был дымнее, чем в Лонгйире, и как-то слаще: пахло пыльной свежестью остывшего за ночь асфальта. Я обвела взглядом людское море за ограждениями и скоро высмотрела неистово машущего мне папу. При виде его тугой комок у меня внутри словно бы чуточку разжался.
– Папа!
Я обхватила его обеими руками, как в детстве.
– Как долетела, солнышко? – спросил он, осторожно высвобождаясь.
– До чего же хорошо наконец выйти из самолета.
– Наверняка ты зверски устала. Надо скорее везти тебя домой. Ума пошла за чаем.
Мы миновали ряд залитых светом продуктовых прилавков, потом перешли дорогу и прошли мимо стоянки такси, где толпились в очереди пассажиры с тележками, нагруженными горами багажа. Я праздно гадала, из каких стран они прилетели и куда направляются теперь.
– Умина квартира тебе понравится, – сказал папа. – В гостевой спальне есть вентилятор, но нет кондиционера. Надеюсь, ты не очень зажаришься.
Да он же ужасно нервничает, поняла я вдруг.
– Наверняка все просто отлично, – сказала я.
Мне больше всего на свете хотелось поддержать папу. И я вовсе не собиралась капризничать, точно взбалмошный подросток.
Ума стояла у машины, прихлебывая чай из бумажного стаканчика. В безразмерной вязаной шапке и жилете она казалась гораздо миниатюрнее, чем по Скайпу.
– Здрасьте, – неловко сказала я.
– Майя! – Она обняла меня. – Ты, верно, совсем замерзла.
– Да не то чтобы. В Свальбарде сейчас минус пятнадцать.
Она вскрикнула во весь голос, точно ужаленная.
– Как там люди вообще выживают при этакой холодине?
– Ума не приложу, кому хочется туда ехать и жить в таком нечеловеческом климате, – добавил папа.
Про себя я отметила легкий выпад в сторону Райана, но решила не реагировать.
Мы сели в машину, и Ума повезла нас из аэропорта. Небо едва-едва начинало светлеть, но дороги уже были забиты битком. Сплошной поток машин, горящие фары, яростные гудки. Разметки между рядами на шоссе не было, все так и норовили втиснуться в любой кусочек свободного места – самоубийцы какие-то. По обеим сторонам дороги торчали, точно грибы, многоквартирные дома – многие еще недостроенные, призрачные силуэты в рассветном тумане. На меня вдруг навалилось уныние и смертельная усталость. Не знаю, что я ожидала увидеть, но явно не это.
– Вообще ничего не узнаю.
– В твоем детстве ничего этого тут и не было. Даже аэропорт был другой, на окраине города. Теперь-то эта окраина, считай, в центре, – сказал папа.
– Когда ты тут жила, население города составляло миллион человек, – добавила Ума. – А теперь двенадцать миллионов. Погоди, вот увидишь утреннее движение на дорогах.
– Как отдохнешь немножко, можно втроем сходить куда-нибудь на ланч, – предложил папа. – Тут совершенно фантастические новые рестораны. Любая кухня, чего ни пожелай: гоанская, итальянская, японская.
– Заранее предвкушаю, – слабым голосом проговорила я.
Голова у меня начала гудеть. Усталость наконец вытеснила тревожность, сейчас мне хотелось лишь одного – как можно скорее оказаться в удобной постели. Я закрыла глаза и начала куда-то уплывать…
– Майя?
Я открыла глаза.
– Приехали, солнышко.
Ума припарковалась возле многоэтажного дома с нежно-розовым фасадом. Балкон первого этажа был весь увит какой-то растительностью, отбрасывающей на стену сложный узор теней. Вслед за папой и Умой я прошла через унылый коричневый вестибюль в скрипучий лифт. Когда мы наконец оказались в квартире, я вся так и обмякла от облегчения.
– Вот это гостевая спальня. – Ума показала на первую дверь.
– Вы не против, если я сразу в кровать? – еле ворочая языком, спросила я.
– Ну конечно же нет.
Я оказалась в комнате с двумя односпальными кроватями, белыми стенами и мраморным полом. Занавески на окнах и покрывала на постелях были оттенка зеленоватой морской синевы. На полу лежал плетеный ковер с абстрактным узором бирюзовых, синих и белых тонов. Я краем глаза поймала в зеркале свое встрепанное после долгой дороги отражение.
– Хочешь есть или пить? – спросила от двери Ума.
– Просто воды, если можно.
Словно в тумане, я почистила зубы и умылась. Когда я вернулась в комнату, на столике возле кровати стоял стакан с водой, а вентилятор под потолком был включен. Я рухнула на кровать и натянула одеяло до подбородка. На миг меня одолела та сюрреальная паника, какая возникает, когда наконец попадаешь в место, о котором грезил многие годы. Я рисовала себе узкие лощины, женщин в ярких разноцветных нарядах, клубы оранжевой пыли. А вместо этого получила полутемное шоссе среди строек. Может быть, завтра я увижу тот Бангалор, который ожидала найти. Но сейчас все надежды почувствовать себя дома пошли прахом. Меня выбросило на берег, где все выглядело и звучало чужим. Однако, несмотря на разочарование, удивляться тут было нечему. Окончательно побежденная усталостью, я закрыла глаза, и жужжание лопастей вентилятора в два счета меня убаюкало.
Проснувшись, я обнаружила на подушке маленькую лужицу слюны. Сквозь щель между занавесками струился яркий свет. Я раздвинула их и увидела напротив соседний дом. Стены так и сверкали на солнце – и это зрелище вызвало у меня странный наплыв чувств. Никогда больше я не смогу воспринимать дневной свет как что-то само собой разумеющееся. Я открыла окно и высунула руку, подставляя кожу ласковому теплому воздуху.
В дверь постучали. Я отдернула руку.
– Входи.
На пороге вырос папа с чашкой чая в руках.
– Ты так москитов напустишь. Опусти сетку.
Я закрыла окно и взяла чашку.
– Спасибо. Сколько времени?
– Полдень. Ума разговаривает с клиентом по телефону. Мы думали после этого пойти на ланч.
– Конечно. Только душ приму.
– Придется подождать, пока колонка нагреется, – предупредил он по дороге к ванной.
– Что за колонка?
– Электронагреватель. Тут нет централизованной горячей воды. Вот включатель. Это минут двадцать.