Глава шестая

Глеб поджидал их возле подъезда. Он протянул Павлу руку и представился. Павел пожал её и осознал, что этот долговязый тип ему очень не нравится, в голову сразу же ворвался поток уничижительных эпитетов: «Враг! Мразь! Хитрожопый тощий ублюдок!..» Глеб же, совершенно беззлобно, мысленно назвал Павла «мелким очкариком», а вслух радушно произнёс: «Рад знакомству».

– У тебя всё готово? – поинтересовалась Агата.

Глеб кивнул, и они направились к остановке. В Павле наконец пробудилось запоздалое любопытство по поводу предстоящего дела, но от вопросов он решил воздержаться. Он гордился, что за последние месяцы научился сдержанности. Для него одно сейчас было важно: королева рядом. Идёт с ним бок о бок. И исходящее от неё разноцветное свечение сегодня было особенно чётким. А с долговязым Павел решил потом разобраться. Как? Он пока не знал, но не сомневался, что ближайшие дни посвятит построению плана по его ликвидации. Никто не должен стоять между рыцарем и королевой! И уж тем более, не этот несуразный выскочка. Новая акция? Давно пора. Служение королеве требовало постоянных действий, иначе утрачивалось самоуважение, и накрывала сонная апатия, а после уничтожения тех алкашей уже прошло несколько месяцев. Пора, пора просыпаться!

На остановке какой-то парень взглянул на Агату, Павла и Глеба, и ухмыльнулся, видимо расценив эту троицу как образец нелепости.

– Ну и что тебя так развеселило, мудак? – злобно спросила Агата, подступив к нему вплотную.

Он стушевался и поднял руки в примирительном жесте. Весь его вид говорил: мне проблемы не нужны.

Павел смотрел на Агату с восхищением, а Глеб, когда понял, что конфликт улажен, промолвил с лёгкой иронией:

– Жёстко ты с ним.

– Ну а чего он? – буркнула в ответ Агата.

– А мы ведь втроём действительно забавно выглядим.

– Знаю, – она покосилась на стоявшего чуть в стороне низенького щуплого Павла, потом демонстративно смерила взглядом высокого Глеба и впервые за многие месяцы от души засмеялась. Смех перешёл в неудержимый хохот, который поддержал Глеб. А Павел поглядывал на них сурово, ему не нравилось это весёлое единодушие. Он ревновал. Умеренная злость на долговязого сменилась ненавистью.

Подъехал автобус. Агата, Глеб и Павел забрались в салон и через двадцать минут вышли на остановке за пределами города.

С другой стороны шоссе, вдалеке за заснеженным полем, перемигивались огни деревни. Глеб, поёжившись, кивнул на чёрную стену хвойного леса за остановкой.

– Нам туда.

Он вытащил из спортивной сумки электрический фонарик, включил его, направил луч на уходящую в лес дорогу и посмотрел на своих спутников.

– Минут через тридцать будем на месте.

– Ну и чего мы ждём? – хмыкнула Агата. – Потопали.

Она поправила свою новую шапку, к которой ещё не привыкла, и двинулась к лесу. Глеб и Павел, не медля, зашагали следом.

Снег скрипел под ногами, зимний лес был безмятежен и мрачен. Глядя на дорогу перед собой, Агата думала о своём будущем. Она твёрдо решила всё в своей жизни изменить, и её удивляло, почему эта идея не пришла в голову раньше. Неужели, чтобы вырваться из замкнутого круга серого однообразия, нужно было всего лишь увидеть парящий в воздухе водяной шар? Сегодняшняя Агата плохо понимала и не слишком уважала себя вчерашнюю, ту, что окутала себя коконом безразличия. Она не могла припомнить, чтобы за последние годы в её жизни происходило что-то значимое. Ни большого горя, ни особой радости. Когда с утра просыпалась, с полным равнодушием сознавала, что этот день ничем не будет отличаться от сотен других. Какое-то жалкое существование, когда не хочется ничему учиться, потому что не видишь в этом смысла, ведь жизнь от этого не станет ярче. Прошлое, настоящее будущее – как одна ровная серая полоса, и даже не идёшь, а ковыляешь по этой полосе, успокаивая себя тем, что ты один из миллионов таких же ковыляющих, что всё это естественно и нормально. А яркая жизнь в телевизоре и на страницах книг кажется какой-то ложью, радостным спектаклем, что разыгрывается в иной вселенной. Балы в шикарных дворцах, огромный лайнер, плывущий в сторону заката по прекрасному океану, безумные карнавалы с танцами и фейерверками, голубые лагуны с пальмами – всё это лишь картинки на экране. Читала книги, смотрела фильмы, рисовала, но это было ничем иным, как неосознанное заполнение пустоты. И нет, поняла она вдруг, внутренний бунт начался, пожалуй, не с водного шара. Он зародился в ту секунду, когда она решила отвести пострадавшего в драке Глеба домой. Именно тогда упала первая костяшка домино, и теперь невыносимо хотелось, чтобы следующие костяшки падали и падали. Чтобы постоянно происходило что-то неожиданное. Такое, как это путешествие по лесной дороге в компании людей, которых она не слишком-то и знала. И не важно, получится ли вызвать этого Хранителя Тайн или нет, главное – костяшки продолжали падать.

Агата взглянула на Павла. Само его присутствие здесь тоже было событием, которое вчерашняя Агата даже допустить не могла. Кто он? Тихий ботаник? Судя по виду, Паша-очкарик и мухи не обидит, но… Агате было не по себе от его покорности, и её настораживало, что он до сих пор не поинтересовался, куда они следуют. Это ведь не нормально. Нет, с ним явно что-то не так.

Фонарик в руке Глеба высветил с правой стороны дороги останки ограды – ржавые столбы, рваные клочья сетки рабицы. А дальше, за еловым сухостоем, темнел силуэт здания.

Когда приблизились к бывшему туберкулёзному диспансеру, Агата вспомнила слова Глеба про то, что это плохое место. Её восторженного приключенческого настроя поубавилось. Уж больно жутко выглядело здание, в котором когда-то в страшных мучениях погибло множество людей. Как гигантский, потрёпанный временем склеп. А эти окна… словно чёрные раззявленные рты, готовые поглотить всех и вся. Ох уж это богатое воображение – дар и проклятие в одном флаконе. Взгляд Агаты скользил по растрескавшимся стенам из жёлтого кирпича, по покорёженным водосточным трубам. Всеми силами стараясь подавить страх, она твердила себе, что это всего лишь пустое полуразрушенное здание. Таких тысячи в России, и тут нечего бояться.

– Жутковато здесь, правда? – тихо, словно опасаясь потревожить дремлющие в здании тёмные силы, промолвил Глеб.

Агата представила себе, как много лет назад пациенты этого заведения с тоской смотрели на то, как умирает осень за окнами. Отчего-то больницы у неё всегда ассоциировались с дождливой осенью, с увяданием. Она не стала строить из себя бесстрашную пофигистку:

– Мрачное местечко. У меня мурашки по коже.

Они одновременно посмотрели на Павла, ожидая, что и он поделится своим мнением. Но услышали лишь мертвенную тишину леса.

– Ты хоть в курсе, зачем мы здесь? – спросил Глеб.

У него возникло подозрение, что у этого мелкого очкарика не всё в порядке с головой. Какой-то он отстранённый, не живой. Будто манекен ходячий. Из какой пыльной витрины его вытащила Агата?

Павел ответил на вопрос пожатием плеч.

– Ты ему не рассказала? – Глеб перевёл взгляд на Агату.

– И что, по-твоему, я должна была ему рассказать? – нервно усмехнулась она. – Ты сам-то понимаешь, как всё это безумно со стороны выглядит? Да и плевать теперь, если честно. Главное, мы все втроём здесь.

Глеб задумчиво почесал щетинистую щёку, и всё же счёл правильным дать Павлу хоть какое-то объяснение, чтобы потом избежать его возможной неадекватной реакции на магическое заклинание:

– Мы собираемся провести спиритический сеанс. Ты в курсе, что это такое? – он решил слукавить. Спиритический сеанс – тема понятная, не единожды обыгранная в фильмах. Ну, в самом деле, не рассказывать же сейчас этому странному парню про магические цепочки и вызов Хранителя Тайн? Агата права, без доказательств это будет выглядеть абсурдно.

– В курсе, – ответил Павел.

– Веришь в такие вещи?

И снова пожатие плечами. Впрочем, такой ответ Глеба удовлетворил. Он решил, что очкарик решил присоединиться просто-напросто от скуки. Любопытно конечно, что его связывает с Агатой, но это Глеб решил выяснить позже. Возможно, завтра. А может, скоро вообще будет не до праздного любопытства, если визит в это ветхое здание окажется не напрасным.

– Заканчивай с вопросами, – нетерпеливо посоветовала Агата.

Её щёки пощипывало от лёгкого морозца. Она вспомнила про тот замечательный чай, которым сегодня её угощал Глеб, и подумала, что сейчас не отказалась бы от чашки горячего напитка.

Глеб направил луч фонарика на дверной проём, рядом с которым на стене, очевидно головёшкой от костра, кто-то накарябал здоровенную корявую свастику и написал чуть выше: «Смерть черножопым!»

– Очаровательно, – хмыкнул Глеб.

Удивив его и Агату, Павел целеустремлённо поднялся по ступеням, которые время почти превратило в груду бетонных обломков, и зашёл в здание. Оглянулся, скользнул взглядом по Агате и уставился на Глеба, мол, чего медлишь, боишься? Стёкла его очков отражали свет фонаря, а потому они выглядели как нечто призрачное и инородное на фоне лица Павла.

Глеб резко выдохнул и тоже зашёл в здание, а за ним последовала и Агата.

Под ногами хрустело кирпичное крошево, в воздухе витал кисловатый запах былого пожара. Стены были покрыты копотью и изрисованы корявыми черепами, фаллосами, нацистскими символами. Агата представила себе свору малолетних говнюков, которые, вооружившись кусками мела, рисовали на стенах всю эту мерзость. И ведь не лень им было. Что ими двигало? Какой смысл в этой «наскальной» живописи? Взять хотя бы вон тот «шедевр», в котором с трудом угадывалась голая женщина. Кто-то ведь счёл для себя важным, чтобы потратить время и намалевать это в углу стены. А может, так этот человек подсознательно хотел оставить хоть какой-то след в своей никчёмной жизни?

Глеб направил фонарь на стену слева. Там были изображены перевёрнутый крест и голова дьявола с большими рогами и комично высунутым раздвоенным языком. А между рогами проскакивала молния, в которой угадывались три стилизованные шестёрки. Как художница Агата оценила эти рисунки как вполне себе достойные. Тут явно постарался человек не бесталанный. С содроганием разглядывая голову дьявола, она подумала, что все эти художники забредали сюда не случайно. Их приводила какая-то злая сила, чтобы они сделали из этого здания тёмный нечестивый храм. Пошлые рисунки, сатанинские лики – явная пародия на светлые фрески церквей. Сейчас эта мысль не казалась Агате такой уж абсурдной.

– Чувствуете, какая тут энергетика? – прошептал Глеб.

Агате даже не пришлось прислушиваться к своим ощущениям:

– Будто что-то давит на мозги, – заметила она с дрожью в голосе.

– Вот-вот. Я же говорил – плохое место. То, что нужно.

Павел мысленно передразнил его: «То, что нужно!» У него сложилось устойчивое мнение, что этот тощий урод затеял какую-то глупую игру, в которую хитростью втянул Агату. Спиритический сеанс? Чушь собачья! Ну ничего, королева скоро поймёт, что связалась с убогим дурнем.

Сам Павел никакой особенной энергетики не ощущал. Ему было здесь вполне комфортно. Темнота? Мрачная обстановка? Этого мало, чтобы смутить ассасина. Но всё же было кое-что, что его слегка озадачивало: как только Агата вошла в здание, её разноцветное сияние померкло. Не полностью – остались красные тона. Повод для опасения? Пожалуй, нет. Павел и раньше наблюдал, что сияние королевы то угасало, то разгоралось. Правда, не так резко как сейчас. Опасаться нечего. Но это точно повод поставить тощему ублюдку ещё один длиннющий минус.

Глеб взглянул на ведущую на второй этаж, в кромешный мрак, лестницу.

– Тут будем или поднимемся?

– Тут, – поспешно отозвалась Агата. Ей не хотелось бродить по ветхому зданию в поисках более подходящего места для вызова. Мало ли что на голову рухнет, и её новая жизнь закончится, так и начавшись. Да и чем тут плохо? – Давай начнём уже.

Глеб вытащил из сумки три свечи, зажёг их и установил на полу между обломками кирпичей. Лёгкий сквозняк теребил пламя, по стенам, внося в мрачную обстановку долю сюрреализма, заплясали беспокойные тени. Всё вокруг словно ожило, и жизнь эта была холодная, зловещая. Всего лишь три трепещущих огонька – и такое преображение. Агате показалось, что даже изображения дьявола и перевёрнутого креста стали какими-то объёмными. Игра тени и света. Или битва?

Агате вспомнилось, как в ту ночь, когда скончался Колюня, в комнате нервно мигал ночник, а за окном вспыхивали молнии. Почему сейчас это возродилось в памяти? Не вовремя, и без того не по себе. Даже возник робкий вопрос: а не стоило ли более тщательно всё обдумать по поводу вызова Хранителя Тайн? Ох уж эта импульсивность. Глядя на приготовления Глеба, Агата ощущала себя сейчас той самой девочкой, которая с содроганием ожидала, что в её комнату вот-вот зайдёт монстр по имени Колюня. Да уж, переоценила свою храбрость. Неужели действительно до такой степени давит на мозги потусторонняя энергетика здания? Если бы Глеб сейчас предложил всё отменить и уйти… Агата не была уверена, что в этом случае в ней пробудился бы бунтарский дух девочки-танка, чтобы отклонить его предложение.

Но Глеб и не думал отступать. С сосредоточенным видом он установил на полу пиалу, вынул из сумки синюю папку, в которой оказался лист бумаги, исписанный магическими цепочками.

– Нужна наша кровь, – его голос прозвучал несколько трагично, словно речь шла о расставании с чем-то бесценным.

– И сколько же её нужно? – поинтересовалась Агата. Слово «кровь» в этом мрачном месте казалось ей особенно фатальным, как слово «смерть».

– В инструкции сказано «не много». Ну, в самом деле, это же не обряд кровавого жертвоприношения? – Глеб выдавил улыбку, которая удержалась на его лице всего секунду. Он отцепил прикреплённую к краешку папки булавку и продемонстрировал её Агате. – Думаю, пары капель хватит.

Павел, решив показать королеве свою решительность, незамедлительно протянул Глебу руку с раскрытой ладонью, мол, давай, коли!

– Крови не боишься? – не удержался от лёгкой издёвки Глеб.

Ответ был по-детски пафосным:

– Я ничего не боюсь.

Глеб передал папку Агате, продезинфицировал булавку в пламени свечи, дождался, когда металл остынет, а потом, заметно нервничая, вонзил остриё в указательный палец Павла. Когда показалась кровь, произнёс приказным тоном:

– Размажь кровь по бумаге!

Приказ был тут же выполнен – Павел с показной решительностью приложил палец к бумаге с письменами и оставил размашистый кровавый мазок. А потом взглянул в лицо Агаты, надеясь увидеть хотя бы тень одобрения, но, увы, королева не одарила его даже ответным взглядом.

Глеб снова продезинфицировал булавку над огнём. Лёгкий укол – и Агата размазала кровь по бумаге, закрасив несколько магических символов. А потом настал черёд и Глеба – он оставил свой отпечаток внизу листа.

Где-то наверху, среди подгнивших балок, тихо и тоскливо завыл ветер. Хаотично затрепыхалось пламя свечей. В оконных проёмах, на фоне лесной темени, замелькали снежинки.

Агата выдохнула облачко пара и поёжилась. Ей показалось или действительно стало холоднее? Нет, пожалуй, это от волнения мерещится. Страх умеет всё делать темнее и холоднее, чем есть на самом деле. Страх изощрённый иллюзионист.

Вынув из папки листок и пытаясь сосредоточиться, Глеб закрыл глаза. Он сделал дыхательное упражнение, медленно втягивая морозный воздух через ноздри и резко, будто выплёвывая, выдыхая его через рот.

– Всё, я готов, – наконец объявил он. – А теперь слушайте меня внимательно. Когда я подожгу листок, мы сразу же возьмёмся за руки. Сразу же, слышите? Нельзя терять ни секунды! Наша энергетика должна быть объединена в одно целое. И главное, – он теперь обращался только к Павлу, как к менее надёжному члену команды, – ни в коем случае не отвлекайте меня. Стойте тихо, это важно!

– Стоять тихо, – повторила Агата.

Глеб хмыкнул.

– Ну… на всякий случай старайтесь думать о том, чтобы у нас всё получилось. Мысль, знаете ли, материальна.

Агата заметила, насколько он напряжён, даже жила на его лбу вздулась. Словно готовился тяжеленную штангу поднимать, а не перебирать в уме магические цепочки.

– Мы всё поняли, – сказала она за себя и за Павла. И добавила: – Желаю удачи. Не облажайся.

Глеб кивнул, дал себе ещё несколько секунд на моральную подготовку, а затем, с азартом сказав: «Поехали!», поджёг от свечи бумажный лист и положил его в пиалу. Тут же вытянул руки. Пальцы всех троих переплелись. Глеб зажмурился, поджал губы, и Агата поняла, что в его голове началась невероятно сложная умственная деятельность.

Она тоже прикрыла глаза и призвала на помощь своё богатое воображение. Ей представилось, что посреди этого помещения образуется искрящийся голубоватый туман. Но вот туман рассеивается и перед взором предстаёт… седобородый старец в чёрном балахоне. Ну а кто же ещё? Конечно старец. Хранитель Тайн держит в жилистой руке резной посох, увенчанный большим красным кристаллом. И Хранитель обязательно должен сказать приветственные слова. Но какие? Ага! «Я долго ждал, когда кто-нибудь призовёт меня! И вот я здесь. Вы хотите знаний? Ну что же, я обучу вас всему, что знаю сам!»

Агате нравилась нарисованная воображением картина. Слишком фэнтезийная, конечно, но, что важно – не жуткая.

А Павел, наплевав на пожелание Глеба думать об успехе предприятия, с удовольствием рисовал в воображении картину кровавую: тощий корчился в агонии с перерезанным горлом. Корчился, корчился, корчился! А кровь хлестала фонтаном из разорванной артерии. Вот какая должна быть месть ассасина!

Тихо потрескивая, в пиале догорала бумага. Глеб открыл глаза и громко чихнул. Тут же одновременно чихнули и Агата с Павлом.

Некоторое время все стояли молча и глядели, как сквозняк выдувает из пиалы тёмные чешуйки пепла. Наконец они расцепили руки. Глеб повернулся на месте, словно надеясь обнаружить в помещении хотя бы малейшие последствия заклинания.

Павел, сунув руки в карманы пальто, поддел мысом ботинка обломок кирпича. Вид у него был скучающий.

Агата же пыталась разобраться в своих ощущениях: разочарование? Облегчение? Странно, но, пожалуй, оба этих противоречивых чувства присутствовали. Образ седобородого старика в балахоне померк и Агате сейчас этот образ казался невероятно глупым. Да и сама вера в пресловутого Хранителя Тайн почти сошла на нет. И что теперь? А теперь домой, к Тиранозавру, Викингу и горячему чаю. Завтра будет новый день и новые…

Мысль резко оборвалась. В височной области и затылке вспыхнула боль. Агата, вскрикнув, схватилась за голову, перед глазами встала красная пелена. Мощная пульсация, казалось, овладела каждой клеткой тела. Агата пошатнулась, а потом ноги подкосились, словно лишившись вдруг костей, и она рухнула на пол. В панике попыталась позвать на помощь, но все звуки застряли в горле. Сквозь красную хмарь она увидела, что Глеб и Павел тоже корчились на полу от боли. Какого чёрта творится?!

Сверху донёсся ужасающий скрежет, словно сама плоть пространства трещала по швам. Всё вокруг завибрировало, в воздухе стремительно заструились полупрозрачные туманные потоки.

Превозмогая боль, Агата предприняла попытку подняться, но ноги не слушались, а всё тело словно бы лишилось связи с мозгом. Агате оставалось лишь с внутренним криком отчаяния наблюдать, как ворочаются среди мусора и кирпичного крошева её спутники.

Огни на свечах вздулись, оторвались от фитилей и воспарили над полом. Это были теперь огненные пульсирующие сферы, из которых нервно вырывались щупальца-протуберанцы. Скрежет не прекращался. К этому звуку добавился треск и грохот снаружи здания. Бутылочные и оконные осколки, обломки кирпичей, куски ржавых труб, гнилые доски задрожали и медленно, презрев законы гравитации, поднялись в воздух. Всё это зависло в беспокойном пространстве, отражая свет огненных сфер.

Агата, теряя связь с реальностью и лихорадочно думая, что сошла с ума, тоже воспарила над полом. Она старалась противиться неведомой силе, которая стискивала её тело невидимыми лапами, но ничего не выходило. Сквозь сгущающуюся красную пелену она видела Глеба. Тот плавал в воздухе, как космонавт в невесомости, а рядом с его головой зависали пиала и мятая пластиковая бутылка.

Неожиданно стемнело.

Агата словно бы попала в иную реальность, где царствовал мрак. Она сразу же почувствовала себя узницей этой темноты. Накатила глубокая иссушающая тоска и в голове, как опухоль, созрела мысль: вот он, конец!

Мрак сеял печаль. Нет, он и был печалью. И болью. И страхом. Место, где незримо витало что-то невероятно злое. Агата ощущала это физически, каждой молекулой своего тела, будто она была одним сплошным обнажённым нервом, а пропитавшее мрак зло – огнём. А ещё этот скрежет… он не прекращался. К этому звуку добавились стоны, крики, какое-то верещание.

А Агате хотелось выть. А может, и выла? Никакой уверенности. Она даже не была уверена, что прошлое – детство, юность, Колюня, Глеб – не являлись всего лишь сном. А теперь вдруг пробудилась, и вот она истинная реальность – мрак! Тяжёлые, будто ртутные капли мысли вползали в голову, вытесняя здравый смысл, убивая в зародыше вопросы, подменяя собой остатки чего-то светлого – то, что тихо, точно со дна глубокого колодца, ещё пыталось призывать сражаться, бунтовать.

Но что это?

Во мраке что-то проявлялось. Силуэты. Десять… двенадцать… тринадцать силуэтов. Изначально мутные, смазанные, они стремительно обретали чёткость и будто бы раздвигали собой стискивающую их тьму. Люди? Фигуры шевелились, и каждое движение было каким-то ломаным, натужным. Так могли бы двигаться куклы, ржавый механизм которых то и дело даёт сбой.

Агата теперь чётко видела, что это люди. Тринадцать обнажённых мужчин разного возраста. Их тела были изуродованы: кожа в некоторых местах свисала лоскутами, обнажая кровоточащее мясо; из множества пульсирующих язв сочился гной; кое-где в глубоких рваных ранах виднелись кости. Лица искажало то, что, казалось бы, не должно сочетаться: мука и злоба. Из раззявленных, беспрерывно нервно кривящихся ртов вырывались красноватые облачка пара. В тёмных провалах глазниц блестела какая-то слизистая белёсая субстанция. Из лысых голов, как провода, тянулось множество серебристых нитей, концы которых терялись во тьме.

От этого зрелища в рассудке Агаты что-то заклинило, и она принялась помимо воли мысленно твердить: «Я их вижу, я смотрю на них! Я их вижу, я смотрю на них!..» Будто пластинку заело. А где-то на задворках сознания внутренний голос о чём-то умолял, рыдал.

Во тьме начал проявляться ещё один силуэт – крупный, метра три в высоту. Это было человекоподобное существо, облачённое во что-то чёрное, лоснящееся, бесформенное. Одеяние пронизывали кислотно жёлтые угловатые прожилки. Тёмная голова чудовища дёргалась и вибрировала, словно бы существуя сама по себе, отдельно от неподвижного как скала мощного тела. В некоторых областях головы вибрация на мгновения прекращалась, и тогда Агата видела звериные пасти, нечеловеческие глаза с жёлтыми узкими зрачками. И пасти и глаза будто бы выдавливались из тёмной слизистой плоти, и всегда не там, где им положено быть – то на щеке возникало выпученное буркало, то на подбородке; то на лбу прорезалась пасть с акульими зубами, то там, где секунду назад был глаз. В кулаке, как собачьи поводки, чудовище сжимало охапку серебристых нитей, которые тянулись к головам изуродованных людей.

«…Я смотрю на них, я их вижу! Я смотрю на них, я их вижу!..» – продолжала звучать в сознании Агаты дефектная пластинка. А на фоне что-то скрежетало, стонало, кричало, выло…

Люди расступились. Чудовище пошло вперёд и в его движениях была мощь древнего ящера. На лбу вздулось глазное яблоко с жёлтым зрачком, вибрирующее лицо буквально разорвала вертикальная щель звериной пасти…

«…Я смотрю на них, я их вижу! Я смотрю на них, я их вижу!.. Это всё неправда! Это не по-настоящему!» – рассудок Агаты взбунтовался, он больше не желал воспринимать весь этот кошмар.

Чудовище приближалось, а за ним, как бешеные псы, дёргаясь и, словно бы кривляясь, шли люди. Теперь на их уродливых лицах была только злоба.

«… Это неправда! Этого не может быть! Я сплю, сплю, сплю! – мысленно вопила Агата. – Проснись, проснись, сука!» Неожиданно для самой себя, она нарисовала в воображении Викинга, который, не церемонясь, впечатал здоровенный кулак ей в лицо.

И она очнулась.

Её выбросило в реальность, как шторм выбрасывает на берег обломки корабля. Агата и чувствовала себя поломанной, заражённой какой-то скверной, словно случайно вынесла из кошмара нечто гадкое, то от чего теперь предстоит долго избавляться.

Ничего больше не скрежетало, не стонало. Лишь ветер завывал в дряхлых перекрытиях здания. От головной боли остались только ноющая тяжесть в области затылка и покалывание в висках. Агата, дрожа от холода, приподнялась на локтях, вгляделась в темноту, а потом услышала:

– Вот чёрт!

Глеб. Это был его голос.

– Эй! – сипло позвала она.

– Агата?

Что-то зашуршало, звякнуло стекло. Глеб снова чертыхнулся, а через мгновение фонарь в его руке загорелся, осветив стену помещения.

– Не сломан. Слава Богу.

Он направил луч на Агату, тут же подошёл и помог ей подняться.

– Ты как?

Агата тряхнула головой, пытаясь избавиться от мерзкого осадка, который остался после кошмара.

– Пока… не знаю, – промямлила она болезненно. – Я словно в аду побывала. Я что-то видела.

– Не ты одна.

– Что это вообще было?

Глеб прошёлся лучом по помещению.

– Если бы я знал, Агата… А где очкарик?

В помещении Павла точно не было. Глеб даже на всякий случай посветил на потолок, словно третий участник «шабаша» мог оказать там.

– Смылся? – предположила Агата.

Если так, она не стала бы его осуждать. Любой человек, если он в здравом уме, дал бы дёру, когда тут началась вся эта фантасмагория.

– Э-эй! – выкрикнул Глеб. – Павел!

Шум ветра снаружи, скрип балок и… смех? Тихое хихиканье. Звук доносился из тёмного дверного проёма, рядом с которым чудом сохранилась табличка с надписью «Приёмное отделение».

Агата с Глебом переглянулись и несмело двинулись к дверному проёму.

Павла они обнаружили у дальней стены приёмного отделения. Он стоял, уткнувшись лбом в закопчённую кирпичную кладку.

– Павел, – позвала его Агата.

У неё возникла жуткая мысль, что кошмар не прекратился. Что вот сейчас из темноты появятся изуродованные люди и чудовище с вибрирующей головой.

– Эй, парень! – приглушённо выкрикнул Глеб.

Павел не реагировал. Его руки безвольно свисали, пальто было перепачкано кирпичной пылью, тело тихонько сотрясалось то ли теперь от беззвучного смеха, то ли от каких-то спазмов.

Помимо воли Агата представила, что Павел отстраняется от стены, медленно поворачивается и вместо человеческого лица у него смазанное пятно, на котором прорезается вертикальная пасть с акульими зубами. Проклятое воображение! Сейчас Агата ненавидела свою бесконтрольную богатую фантазию, которая как будто задалась целью свести хозяйку с ума.

Глеб, с явным внутренним протестом, опасливо подошёл к Павлу, положил ладонь на его плечо и тихонько встряхнул.

«Он сейчас повернётся! – с нарастающей паникой думала Агата. – Повернётся и… Он больше не человек! Он чудовище, чудовище! В его пасти акульи зубы!..»

Павел встрепенулся, как-то натужно отстранился от стены, а потом медленно, с напряжением, словно у него затекли все мышцы, повернулся. Он улыбался, но радости в этой пародии на улыбку было меньше, чем в надгробной плите. На лбу отпечаталась сажа, глаза за стёклами очков выглядели абсолютно безучастными. Они глядели как будто бы в никуда.

– Мне нравится, – произнёс он с какой-то безумной эйфорией в голосе. – Мне очень нравится. Кролик больше не вернётся.

Глеб светил ему в лицо фонарём, но Павел, казалось, не замечал ничего вокруг, его суженные зрачки на свет не реагировали.

– Кролик сдохнет и больше не воскреснет…

– Ну всё, с меня хватит! – не выдержала Агата. Её нервы едва не лопались. Страх породил гнев. Она подбежала к Павлу и принялась трясти его. – Эй, урод очкастый, приди в себя! – влепила ему пощёчину. – Очнись, очнись!..

– Полегче, – осёк её Глеб.

Но трясти и бить Павла, больше не было надобности. Уголки его губ поникли, взгляд стал осмысленным. Он вздрогнул, часто-часто заморгал, а потом принялся озираться, не понимая, как тут оказался.

– Очухался? – настороженно спросил Глеб.

Павел уставился на него так, будто видел впервые.

– Что?

– Пришёл в себя? Ты напугал нас до чёртиков.

– Я… я, кажется, сознание потерял? – после небольшой паузы произнёс Павел. – Отключился? Я отключился, да?.. Я ничего не помню.

– Но сейчас с тобой всё нормально?

– Да всё с ним нормально! – взорвалась Агата. – Жив, да и ладно! Потом разберёмся, что да как. А сейчас давайте сваливать отсюда к чертям собачьим, или у меня крыша совсем съедет от всей этой хрени!

* * *

Снаружи бесновалась метель. Агата накинула на голову капюшон пуховика и торопливо спустилась по ступеням, оставив за спиной ненавистное здание. У неё вызывала тревогу такая перемена погоды: когда шли сюда, было тихо, безветренно, а сейчас – настоящая снежная буря.

– Невезуха, – прокомментировал Глеб. – Интересно, сколько мы были в отключке?

– Недолго, – отозвалась Агата. – Иначе просто окоченели бы.

Загрузка...