11. Брокк

Утром меня сопровождает в неметоны друид средних лет. Мантия на нем не кремовая, как у Моркана, а зеленая, и косички не снежно-белые, а цвета воронова крыла. Зовут его брат Оланн. Он встречает меня у главных ворот королевской резиденции, мы вместе выходим из крепости и идем по дороге. За нами на почтительном расстоянии следует один из королевских стражей, но когда мы доходим до развилки, одна из дорог которой уходит в лес друидов, он останавливается.

– Дальше мы без него, – объясняет Оланн, – через Врата Дану может пройти только тот, кого мы сами пригласили.

Мы идем дальше и вскоре среди лесной чащи видим арку, искусно сплетенную из ивовых лоз. Врата выглядят открытыми, словно в них может войти кто угодно. Никакой охраны поблизости не видно. Во мне рождается начало баллады. Но не каждый пройдет в эти врата, а лишь тот, кто знает заветное слово.

Если оно и существует, это слово, или что-то другое, способное расколдовать чары, наложенные на Врата Дану, чтобы в них не прошел чужой, вслух его мой спутник не произносит. Но когда мы проходим под аркой, арфа за моей спиной издает тихий звук.

– О, – шепчет Оланн, – а тебе здесь, похоже, рады.

– Если так, то для меня это честь.

Обстановка торжественная и серьезная. Надо будет воспользоваться советом сестры и не исполнять здесь фривольных песенок. Хотя даже друидам время от времени наверняка стоит повеселиться.

Оланн ведет меня по широкой дорожке. Лес, с холма королевского замка кажущийся небольшим, на деле намного больше. Здесь тянут к небу темные руки исполинские, могучие дубы, а остролисты зловещими стражами охраняют неведомые человеку тайны. Есть и тисы, их величественные стволы в утреннем свете кажутся розовыми, а ветви тянутся к нам, словно приглашая обняться. Не страшись, странник, задержаться в этой древней беседке. Эта поляна не раз давала приют одинокой душе в годину мрака и сомнений… Хотя, конечно, эти деревья могут приютить и в мирные, радостные времена. Впрочем, другой бард мог бы сочинить песнь и получше. Такой путник, конечно, остановился бы, отдохнул под тисами и, вероятно, задумался бы о смерти, ведь это дерево часто связывают с переходом из одного мира в другой.

Мы углубляемся в лес, и я начинаю замечать признаки человеческого жилья, хотя это и не дома в том смысле, какой в это понятие вкладывает большинство людей. Эти обиталища то с невероятным мастерством выстроены прямо среди деревьев, то лепятся чуть выше, к каменистым выступам, и всегда выглядят естественным элементом пейзажа, хотя при более внимательном рассмотрении я все же узнаю человеческую руку – мостики через ручьи из неструганых досок; полянку, где среди некошеной травы красуются аккуратные грядки. За насекомыми летают крохотные птички. Молодой друид в голубой мантии разбрасывает вилами солому на грядках с овощами. Когда мы проходим мимо, он выпрямляется, подносит к глазам руку и смотрит в нашу сторону. Он мне кого-то напоминает, но размышлять о том, кого именно, мне недосуг. Парень в голубой мантии улыбается, кивает нам и возвращается к работе.

– Многое из еды мы выращиваем сами, – говорит Оланн, – наши адепты разбираются в смене времен года и понимают, что нужно брать у природы и что отдавать ей взамен, чтобы выжить в физическом мире. Это лежит в самой основе наших ритуалов. Но на свете нет ничего лучше, чем испачкать руки и преподать урок. Я всегда так говорю, хотя не все соглашаются.

На моем лице, вероятно, отражается удивление, потому что он улыбается и добавляет:

– Друиды, Донал, обожают спорить, и если ты проведешь у нас какое-то время, то очень быстро в этом убедишься. Даже самые старшие из нас участвуют в яростных дебатах.

– Можно спросить?

Он приподнимает бровь и отвечает:

– Конечно.

– Мне не сказали, сколько я должен пробыть здесь – целый день, несколько часов, или несколько дней. Нет-нет, брат Оллан, я далек от высокомерия – мне оказали честь, пригласив сюда, и я, в любом случае, буду рад, что бы вы мне ни предложили.

– Но при этом…

Его лицо расплывается в ухмылке. Вполне возможно, он видит меня насквозь, и его взгляд проникает в самую глубину моей души, где в эту минуту рождается желание явиться сюда не для того, чтобы шпионить. Как бы я хотел расслабиться и наслаждаться жизнью, ведь это лучшее, что случилось со мной за долгое, долгое время.

– Думаю, здесь можно многому научиться. Я не сомневаюсь, что ваши музыканты будут заняты – им надо заниматься… или пачкать руки как-то иначе. Но надеюсь, что у них найдется время и для меня. И что я смогу поделиться с ними всем, что знаю.

– Да?

Интересно, а друиды всегда отвечают вопросом на вопрос? Но тогда я еще ни о чем не спрашивал. И даже не считал нужным.

– Не думаю, что для этого хватит нескольких часов или даже целого дня, – говорю я и мысленно пинаю себя за невоспитанность, – прости, брат Оланн. Я знаю, как редко вы приглашаете сюда гостей, и не мне судить, сколько здесь оставаться. Просто этот лес словно околдовал меня. Он меня зовет.

– Может статься, Донал, что мы сделаем из тебя друида. – Он тепло мне улыбается, даже не думая насмехаться. – Брат Фараннан, наш Верховный Бард, осведомлен о твоем визите. С ним ты увидишься вряд ли, однако он велел нам проявить рассудительность. Я знаю, что ты и твои друзья-музыканты, как правило, забавляете по вечерам публику при дворе, поэтому тебе наверняка захочется до ужина вернуться обратно. Сегодня ты присоединишься к нашей полуденной трапезе и проведешь время с кем-то из наших музыкантов. Я, увы, к ним не отношусь; мои знания касаются огорода, курятника и горшков для готовки. Но я, по крайней мере, могу пообещать тебе достойный обед. Если все будет хорошо, приглашение продлят, и ты сможешь навещать нас когда угодно.

Теперь и я улыбаюсь.

– Спасибо. Еще раз извини, что я заговорил, когда еще не настал мой черед.

– Я уверен, что ты не хотел ничего дурного. Здесь тебе следует проявлять рассудительность и здравый смысл, следуя при этом двум правилам. Друиды-ученики покажут тебе расположение нашего поселения и объяснят, куда можно ходить, а куда нет. Это касается как жилищ, так и территории под сенью деревьев за их пределами. Если гость нарушит эти границы, его, скорее всего, больше никогда сюда не пустят.

Я киваю. От того, как резко изменился его тон, внутри все холодеет.

– Я понял, брат Оланн. А второе правило?

– Не забывай, что ученики должны следовать правилам, нарушение которых ведет к изгнанию из нашей общины. Ты наверняка можешь представить, что это может значить для человека, для которого срок ученичества подходит к концу.

Знает ли он, что меня привела сюда Арфа Королей? На совещании с лордом Корой его имя не упоминалось, значит, надо полагать, что нет.

– Обещаю тебе ничего такого не допустить, брат Оланн. Ученики, надеюсь, предупредят меня, если я нечаянно слишком близко подойду к запретной территории, будь это тропинка, проторенная человеческими ногами или даже лишь мыслями. Я говорю это потому, что совсем не знаю ваших правил. Разве что, как ты сам сказал, буду стараться проявлять рассудительность и здравый смысл.

Проклятье Морриган! Теперь я говорю как Дау, преисполненный осознания собственной значимости.

– Обещаю сделать все возможное, – добавляю я.

Вскоре я оказываюсь в компании троих учеников примерно моего возраста в голубых мантиях, каждый из которых талантливый исполнитель и арфист. Пока мы обмениваемся нашими любимыми сказаниями и песнями, время летит незаметно. Мы по-дружески спорим о лучших способах находить необычные рифмы, о том, как сделать более затейливым ритм и более выразительной мелодию. Сравнивать инструменты, обсуждать лучшие струны, говорить о том, где их взять, и чем отличаются разные арфы, очень увлекательно. Некоторым, надо полагать, наш разговор может показаться скучным. Моих товарищей, новобранцев с Лебяжьего острова, он бы быстро утомил. Легко можно представить, как Дау зевнул бы во весь рот, прикрыв его рукой. Но я счастлив, чувствую себя в безопасности и всем доволен.

Тем не менее, меня ждет работа. Если бы не Арфа Королей, меня бы сюда не пустили. Из этих учеников никто ни разу не упомянул ни о ней, ни о ритуале в День летнего солнцестояния, а сам я никак не могу придумать способ об этом спросить. Мы расположились в каменной палате, но мне непонятно, как близко отсюда пещера, где обычно хранится священный инструмент. Для музыки место подходящее. Каменные стены отражают и очищают звуки, которые снаружи терялись бы среди деревьев. К тому же, опять идет мелкий дождь – когда к нам входит еще один человек, у него в руках распростертая над головой шерстяная накидка, на которой в свете ламп серебрятся капельки влаги.

– Сырой сегодня выдался день, – замечает он.

Это тот самый друид, который работал в огороде. У меня опять возникает чувство, что я видел его раньше, хотя даже предположить не могу, где именно. У него светло-каштановые волосы, но не заплетенные в косички, а распущенные по плечам. Черты лица приятные, но не сказать, что запоминающиеся. Мне нравится его улыбка.

– Заходи, брат Фелан, – говорит ему брат Росс.

При этом все трое встают, словно брат Фелан среди них старший, хотя, на мой взгляд, лет ему ненамного больше, чем им. Я тоже поднимаюсь на ноги, ведь гость должен быть вежливым.

– Сегодня мы тебя не ждали.

– Я ненадолго, – певучим голосом отвечает Фелан, – узнал, что к нам пришел бард, и решил его поприветствовать. Донал, так? Интересная у тебя арфа… старая, но видно, что ее любят… да и играешь ты на ней немало.

– Мне ее подарил наставник.

Лгать этому человеку неловко.

– Мы вместе прошли немало миль. Верный товарищ. Мой второй голос. А ты, брат Фелан, тоже арфист?

– Да, немного играю.

Выражение на лицах остальных говорит о том, что он явно скромничает.

– Жаль, что не могу к вам присоединиться, меня ждет брат Фараннан. Ты надолго в неметоны?

– Если мне разрешат, буду приходить сюда каждый день.

– Я очень люблю легенды, – говорит брат Фелан, – я много работаю с братом Огром, это наш ученый муж. Когда не обучаю здесь моих товарищей, других учеников. Я был бы рад с тобой пообщаться, когда будет можно. Может, мы даже смогли бы с тобой вместе поиграть.

– Почту за честь, – говорю я.

Судя по тому, как жадно остальные ученики впитывают каждое его слово, этот скромный человек, надо полагать, в своем деле великолепен. Он что же, учит других, хотя сам еще ученик? Но пока еще не время задавать вопросы, потому что Фелан явно торопится. Вот он уже идет к выходу из пещеры и склоняется в легком поклоне, словно извиняясь.

– Тогда до скорой встречи, друг. И добро пожаловать к нам.

Брат Росс упрощает мне задачу. Когда Фелан уходит, он говорит:

– Удивительно искусный арфист. Всегда намного всех нас опережает. Брат Фараннан большую часть времени доверяет ему учить нас. Так что он, конечно же, проводит здесь много времени.

Я не понимаю, кого он имеет в виду, Фелана или Верховного Барда, но другой ученик, Шида, поясняет.

– К Лугнасаду[3] для него начнется второй этап обучения.

Жаль, что мои познания о друидах столь ограничены. Я знаю, что они многое держат в секрете, и не хочу оскорблять их неудобными вопросами.

– А это очень долго? Имеется в виду учиться?

Лучше уж показаться наивным и глупым, чем ляпнуть что-нибудь лишнее.

– Трижды по три, – говорит еще один ученик, Флэнн, – то есть долгие годы. Три стадии обучения. К концу первой ты знаешь множество разных легенд. И баллад, если подаешь хоть какие-то надежды как бард. Когда Фелан поднимется выше, мы нечасто будем его видеть.

– Наверное, – говорит Росс, пытаясь извлечь аккорд из арфы, только что перенастроенной им на новый лад с полутонами в самых неожиданных местах.

Результат выбивает меня из колеи. Я понимаю, как на этом построить мелодию, но совсем не уверен, что этого хочу. Меня вдруг осеняет, что некоторые мелодии и ритмы уже несут в себе что-то вроде магии и если их сыграть, то явятся странные духи или непостижимым образом изменится природа вещей. Может, ручей потечет вспять. Или зимой зацветет дерево. Или человек воспылает ненавистью к лучшему другу.

– Этот строй… ты хочешь использовать его, чтобы сочинить песнь или балладу? – спрашиваю я.

Мой вопрос явно застигает Росса врасплох, и я пугаюсь, что нарушил правила. Но потом вспоминаю рассказ о брате Фелане и его успехах во время обучения.

– Меня потрясло, что брат Фелан оказался достаточно сведущим, чтобы учить других, – говорю я, мысленно возвращаясь к тому разговору, – помнится, вы говорили, что будете нечасто с ним видеться, когда первые три года его обучения подойдут к концу. Но почему? Хотя нет, простите, видимо я задаю слишком много вопросов.

– Мы предлагаем тебе обмен, – с ухмылкой говорит Флэнн, – ты учишь нас своей самой зажигательной джиге, а мы за это отвечаем на пять твоих вопросов.

Остальные осуждающе смотрят на него, но молчат.

– Десять, – отвечаю я.

– Десять за джигу и песнь. Песнь из тех, которые ты играешь, чтобы поднять публике настроение. И я имею в виду не друидов.

– Идет, – говорю я, – при условии, что сюда не ворвутся брат Фараннан или брат Моркан и не вышвырнут меня за то, что я вкладываю в ваши головы нехорошие мысли.

Все трое хохочут.

– Тсс, – цыкает Шида, прикладывая к губам палец, – не будем выдавать эту страшную тайну.

– Какую из них? – спрашивает Флэнн.

– Что пара-тройка таких нехороших мыслей в наших головах уже есть. Не у брата Фелана, конечно же, его мысли самые что ни на есть возвышенные, все до одной. Но вот что касается нас троих…

– Ты слишком много болтаешь, Шида, – говорит Росс, хотя и улыбается, как и остальные, – что же касается твоего вопроса об этих трех годах, Донал, то на первом этапе обучение в основном состоит в том, чтобы играть и петь, изучать легенды, подбирать рифмы, зубрить традиционное друидическое искусство. На втором этапе мы, в частности, учимся лечить, в том числе травами. В то же время, мы, как барды, будем и дальше заниматься музыкой, потому что каждый из нас надеется, что его, в конечном итоге, изберут играть во время ритуалов. По окончании этих трех лет Фелан будет проводить с нами меньше времени. Вероятно, перестанет нас учить, и ответственность за это возьмет на себя кто-нибудь из друидов постарше.

– Постарше, однако не такой одаренный, – шепчет Шида, – но уж как есть. Фелан говорит, что мы делаем успехи, все больше помогая друг другу. Это утешает.

Не успеваю я ухватиться за благоприятную возможность, которую предоставляет ремарка о ритуалах, как Росс говорит:

– Ты спросил об использовании мной строя с пониженной секундой. У христианских монахов для него есть собственное название, но мы, друиды, называем его «тисовым». Я как раз сочиняю на его основе балладу – скорее в виде решения сложной задачи, а не в надежде, что братья станут ее петь, потому что это довольно трудно. Куда легче «дубовый» строй или что-нибудь немного печальное, например ива. Если ты останешься здесь на некоторое время, то тоже можешь попробовать. Сочинить плясовую в «тисовом» строе. Сейчас, насколько я понимаю, это было бы непросто.

На самом деле – нет. У меня получился бы странный, меланхоличный танец, немного неловкий, но тем и очаровательный. Я представляю невысокую фигурку, которая танцует в полном одиночестве на поляне, окруженной со всех сторон темными деревьями, под взглядами сотканных из теней силуэтов. Эта танцовщица – не человек, а порождение иного мира с неестественно большими глазами на угрюмом личике с длинным носом. Стоит ей сделать неверный шаг, как на нее тут же набросятся тени. Эту мелодию я назвал бы «Попрыгунья с совиными глазами»…

– Донал?

– Прости… что ты сказал?

Надо сосредоточиться. Кто-нибудь из них может подсказать ключ к разгадке, а я, погрузившись в мир грез, даже его не услышу.

Росс в недоумении смотрит на меня.

– Я спросил, можешь ли ты сочинить танец в «тисовом» строе. Но тут же подумал, что ты уже этим занялся, потому что видел похожий взгляд на лице Фелана, когда его одолевали муки творчества. В такие моменты он становится глух и ничего не слышит, кроме своего внутреннего голоса.

– Может быть, – с улыбкой соглашаюсь я и пожимаю плечами, – примите мои извинения. Что же касается мелодии, то не могу сказать, станут под нее танцевать или нет.

– Вот когда сочинишь ее, сыграй нам, и мы тебе это скажем, – говорит Флэнн.

– Разве друиды танцуют?

– Подожди немного, и сам узнаешь. А теперь, может, научишь нас какой-нибудь джиге?