Апостолы - читать онлайн

Часть вторая ПРИЗВАНИЕ САВЛА

По Иерусалиму тащили человека. Гневная толпа сопровождала его. Вопила, сыпала проклятиями. Десятки рук тянулись к нему! Толкали взашей. Каждый старался дотянуться и ударить человека в лицо. А дали бы убить – исполнили бы тут же! Затоптали бы, разорвали на части. Но здесь, на улицах священного города, убивать было нельзя. Поэтому человека в изодранной одежде, упрямо молчавшего, знавшего свою судьбу, тащили прочь из города.

Это был Стефан. Он проповедовал Благую Весть, говорил во всеуслышание, что Иисус разрушит старое святилище и вместо старого закона Моисея даст богоизбранному народу Новый Закон. Уже дал! Новый римский прокуратор ещё не был назначен. Власть немного ослабла, и в Иудее, вечно кипящем на огне недовольства котле, царили анархические настроения. В этот день ревнители Старого Закона вытащили Стефана из храма и силком привели к первосвященнику. Почувствовав накал страстей и полную безнаказанность, коварно улыбнувшись, Каиафа бросил толпе:

– Решайте его судьбу сами! Полагаюсь на вашу волю, сыны Израилевы!

Он умывал руки! Предоставлял толпе самой решать, как быть с отступником веры. Таким образом он благословлял жестокий самосуд. Толпа и не мечтала о таком подарке! Стефана погнали через весь Иерусалим за ворота города, тычками в спину, под крики и вопли, под ругань и проклятия. Все знали, что его ведут на смерть, знал это Каиафа, и знал свою участь Стефан. Его вели те же люди, что совсем недавно требовали распять Христа, а потом злорадно наблюдали за казнью. Стефана вытащили за ворота города. Палачи нашли подходящую скалу, подвели Стефана к её краю и столкнули вниз. Но это была невеликая скала, поэтому Стефан разбился, но не насмерть. Его палачи жадно заглянули вниз.

– Ещё живой! – разъярённо и радостно завопил кто-то.

Их жертва корчилась, изломанная, на камнях, вся в крови.

– Добить его, добить! – кричали другие.

И тогда они побежали по камням вниз – добивать его. Всем хотелось поучаствовать в бойне, на которую их благословил сам первосвященник, ничего не пропустить! Чтобы не перепачкаться и не оборваться о камни, многие сбросили верхнюю одежду ещё наверху. Она оказалась у ног молодого мужчины – невысокого, жилистого и худого. Он не пошёл с другими – убивать, добивать, мучить, остался в стороне.

– Посторожи нашу одежду, Савл! – крикнули ему.

Ворох одежды так и остался лежать у ног молодого мужчины. Он смотрел вниз, где корчился на камнях отступник, проклятый Богом и народом Израиля. Савл видел, как первые ревнители веры уже достигли цели и теперь хватали камни. Да, Савл был ревнивым стражем закона – фарисеем до мозга костей, но не кровожадным по своей натуре. Ему претило садистское избиение инакомыслящих. Но таково было решение большинства, а древний закон он не пытался оспорить. Напротив, он должен был проводить его в жизнь. И поэтому он остался караулить тряпки, пока Стефана, как животное, добивали камнями. Удар за ударом получал изломанный Стефан, но у него не было сил даже закрыться руками. Но силы говорить у Стефана были! И Савл слышал его слова! И они не могли не удивлять его…

– Прощаю вас! – хрипел он. – Ибо не знаете того, что творите!

Стоя на горе, Савл недоумевал. Умирающий не проклинал истязателей, как сделал бы любой другой, ведь «око за око» и «зуб за зуб», так велел поступать Закон, и он не просил пощады – напротив, молил у Бога простить своих палачей. Эти странные слова долетали до слуха фарисея. И он стоял у вороха одежды и хмурился, слушая изменника, наблюдая за тем, как тот погибает…

А ведь именно он, Савл, и поднял эту бурю, раздул этот пожар…

Его звали Савлом, но поскольку он вырос в греческой среде, у него было и второе имя – Павел. Именно под этим именем он войдёт в историю человечества[2]. Но вначале, чтобы получить новое имя, ему предстояло перерождение!

Так откуда в молодом человеке жила такая ненависть к юной религии, утверждающей всеобщее братство людей за земле? Отец Савла, зажиточный ремесленник, вёл свою родословную от колена Вениаминова, а сына назвал в честь царя Саула. Мечтою отца было сделать из сына уважаемого священника, книжника-богослова, и когда тот достиг совершеннолетия, он послал Савла в Иерусалим – учиться в школу знаменитого и благочестивого раббана Гамалиила. И, надо сказать, мечты отца Савла сбывались: окончив школу, его сын заслужил репутацию одного из самых правоверных и уважаемых молодых священников Иерусалима. Он стал истинным законником, фарисеем без страха и упрека!

В своих проповедях Иисус из Назарета утверждал, что старый Дом Божий утратил своё сакральное значение. Эти слова не просто оскорбляли юного Савла – он горел желанием расплатиться с христианами, и как можно жёстче! Но что он мог противопоставить пропаганде Нового Учения? Только праведный гнев! Жажду мщения. И беспощадную борьбу. Савл был молод, полон сил и стремления выйти на историческую сцену. И тут появился Стефан с его проповедью, повторявшей слова недавно распятого Мессии.

Молодой Савл не растерялся – его пламенное слово прозвучало приговором Стефану.

– Этот человек – враг народа Израиля! – на улицах Иерусалима сказал он и фарисеям и простым жителям Иудеи. – Преступник должен быть наказан! – и добавил: – Наказан по закону предков!

Он сам возглавил процессию к дому Стефана. Стоял и смотрел, как в дверь проповедника Благой Вести остервенело барабанили взбешённые жители Иерусалима. Как открывшего им Стефана вытащили на улицу, бросили в пыль и били. И когда окровавленного Стефана повели к Каиафе, он, Савл, возглавил процессию. И отступил только тогда, когда толпа вынесла проповеднику смертный приговор. Молодой фарисей не участвовал в расправе, он брезговал подобными действиями, но с удовлетворением наблюдал за тем, как исполняется воля толпы. А ведь его учитель Гамалиил был против насилия, учил веротерпимости и часто говорил об этом своему норовистому ученику. Но Савл не хотел и слушать его – разве тот не человек и не мог ошибаться? Савл не знал одного, что в тайне Гамалиил был сторонником Назарянина, но откройся он, то сам бы мог тотчас же превратиться в мишень. Гамалиил находил иные способы нести разумное и вечное пастве. Он даже боролся за права женщин, настаивая на том, что женщина может повторно выйти замуж, если представит доказательство смерти мужа. Революционная реформа! Когда совсем недавно последователей распятого назарянина Иоанна и Петра за их проповеди привели на суд в Синедрион, это Гамалиил сказал перед верховными судьями, в том числе и Каиафой, свои знаменитые слова: «Если это дело только от человеков, то оно быстро разрушится, но если оно от Бога, то вы не можете разрушить его, и берегитесь, чтобы вам самим не оказаться богопротивниками!» Его слова подействовали на судей – Иоанна и Петра отпустили.

Но не пришло ещё время Савлу послушать своего мудрого учителя. И поэтому с наглухо закрытым сердцем, полным ожесточения и гнева, он стоял и слушал хрипы умирающего Стефана – своей жертвы. Самого первого христианского мученика на земле! И твердил про себя: «Так и надо! Так и надо! Так и надо!»

На следующий день после казни Стефана в дом к молодому фарисею Савлу постучались. Он открыл дверь, на пороге стоял один из ревнителей веры.

– Савл! – разъярённо воскликнул гость. – Тело Стефана исчезло!

Так оно и было. Ночью проклятое соплеменниками тело казнённого, которое должны были растаскать по кускам хищные птицы и звери, забрали и унесли. Это был ещё один удар по Храму!

– Кто это мог сделать? – спросил Савл. – Впрочем, я знаю. Последователи. Его последователи!

– Они! – охотно кивнул ревнитель веры. – Их уже много расплодилось в Иерусалиме! Вот бы изловить их всех, бросить в одну яму и забить всех камнями! И чтобы ни росточка не взошло!

Верные слова, думал молодой фарисей. Он даже улыбнулся: ни росточка! Ещё какие верные!

– Мы отыщем их, – сказал Савл.

Если бы знал правоверный иудей, горя желанием найти и покарать виновных, что тело Стефана была забрано его учителем Гамалиилом и похоронено на его частной земле под Иерусалимом!

Прежде о верном фарисее Савле иудеи только слышали. Теперь же, вдохновлённый праведным гневом и своей ролью в искоренении ереси, он смело шагнул на историческую сцену. В тот же день, когда пропало тело Стефана, молодой фарисей пришёл в Синедрион и выступил перед Каиафой и старейшинами.

– Они всюду! – сказал он. – Мы будем преследовать назарян, гнать их как диких зверей! Ловить и предавать суду. Всех назарян Иерусалима и других городов Иудеи должна постигнуть одна судьба. А потом мы призовём к ответу назарян всей Римской империи. И начнём мы немедленно, сегодня же, сейчас же.

Его праведный огонь пришёлся по вкусу Каиафе. А как горели глаза молодого фарисея! Слова молниями слетали с его пламенных уст! Первосвященник был доволен. Такие люди нужны в те времена, когда вера отцов подвергается сомнению, ещё как нужны!

– Я предоставляю тебе полную свободу действий, – сказал Каиафа. – С Богом, Савл!

Именно так, с выступления Савла в Синедрионе, и начались первые решительные гонения на христиан. Иерусалим точно взбесился. Ревнители веры указывали на дома, где исповедовали назарейскую ересь. Многих назарян стража вытаскивала из домов и тащила в тюрьму. И Савл был всегда здесь, в гуще событий. Он лично указывал перстом страже и говорил, кого брать и что с преступниками делать. И грозил, грозил проклятым врагам Закона. Его всегда преследовала толпа ревнителей и воодушевляла проклятиями. Синедрион не мог нарадоваться на Савла, и лично первосвященник Каиафа.

И все-таки большинство последователей Иисуса бежало в те дни из Иерусалима, чтобы уже никогда больше не вернуться на родину. Воистину велик замысел Господа! Стефан первым показал пример мученичества за веру христову, это во-первых, вдохновив героическим поступком многих своих соплеменников, а во-вторых, тысячи его последователей, бежавших в те дни от мести первосвященника, его окружения и римской стражи поселятся в других городах – и не только иудейских, но далеко за пределами этого государства и дадут ростки жизни новому спасительному учению. Апостолы в эти дни также ушли из Иерусалима – рыбаки и пастухи, неприметные с виду, они рассредоточились до срока на просторах Галилеи.

После того, как христиане Иерусалима подверглись репрессиям, несколько ревнителей старой веры пожаловали в дом к фарисею Савлу.

– Теперь мы знаем, Савл, какой город после Иерусалима особенно полюбился еретикам, будь они прокляты!

– Ну же, говорите, – потребовал пламенный фарисей.

– Дамаск! – выпалил один из ревнителей веры.

– И у вас есть доказательства? – спросил Савл.

– Да! – радостно ответили ему.

И ревнитель веры вытащил из одежд узкий лист пергамента и положил его перед Савлом. Тот взял его и приблизил к масляному светильнику.

– Да это же клад для нашего дела! – победоносно воскликнул Савл; он с жадностью просматривал имена и адреса беглецов и их родственников.

И впрямь, до Иерусалима доходили вести, что много людей Благой Вести, как они себя называли, осело в Дамаске – и теперь они там проповедуют преступное учение.

– О, да! – кивнул ревнитель веры, принёсший пергамент. – Мне удалось убедить многих соседей, что я назарянин. И что скоро отправляюсь в Дамаск. Вот мне и принесли доверчивые глупцы имена своих родных, что перебрались в Сирию и теперь там распространяют порчу. Передали весточки для них. Видишь, Савл, как их много!

– Но имён и впрямь много, – согласился тот. – Туда нужно идти с целым отрядом… А где эти весточки? – спросил Савл.

– Всё у меня, – кивнул доносчик. – Я читал их! Все уповают на своего Христа! – и он высыпал из мешка ворох писем на глиняных и деревянных дощечках, на пергаменте и папирусе. – Никому теперь не отвертеться!

– Верно говоришь: никому, – погружая руки в письма, согласился Савл. – Все будут наказаны! И жестоко, – кивнул он.

За ночь обдумав план возмездия, утром Савл пришёл к Каиафе с предложением.

– Я хочу лично поехать в Дамаск, – сказал он, – найти бунтовщиков и в цепях доставить их в Иерусалим на суд Синедриона. Мы сделаем так, что само имя Иисуса из Назарета будет стёрто из памяти иудеев, – пообещал Савл первосвященнику. – Не будет более соблазнённых, потому что некому будет их соблазнять!

Каиафа, недавний палач Иисуса, бескомпромиссный враг нового учения, безмерно обрадовался такому рвению молодого фарисея. Истинный сотрудник Храма! Запустив длинные пальцы в чёрную с проседью бороду, он сказал:

– Даю тебе все полномочия судьи – отправляйся в путь, Савл! Собери большую жатву!

И вот, небольшой вооружённый отряд, возглавляемый идейным фарисеем Савлом, выдвинулся в сторону Дамаска.

Савл ехал на крепком осле впереди, время от времени подхлестывая его тугой хворостиной. Стража и слуги побаивались молодого фарисея с горящими глазами, чьё рвение заставило дрожать многих. Его указующего перста хватило бы, чтобы любого жителя Иудеи скрутить по рукам и ногам и бросить в темницу.

– Они выдумывают новых богов и лелеют надежду, что это им сойдёт с рук? – под палящим солнцем усмехался священник в тёмной одежде и капюшоне, укрывающем его чело от раскалённых солнечных лучей. – О, нет! Мы – хранители веры отцов! – Его борода то и дело поднималась и стрелой устремлялась вперёд. – И если понадобиться призвать к суду полмира, – он хлестко ударил осла прутиком по крупу, и тот жалобно икнул, – покушающегося на Закон, я сам привлеку эти полмира!

– Равви, а если нам окажут сопротивление? – спросил его ехавший на другом осле секретарь Синедриона, готовый денно и нощно составлять списки вероотступников.

– Тогда я обрушу на них весь свой гнев, и Бог мне будет в помощь! Мы будем подобны Иисусу Навину и его войску! Судьба Македа и Лахиса, Газы и Хеврона пусть станут примером Дамаску!

Слуги дивились своему командиру. Такие слова могли напугать кого угодно. Трепещи, город Дамаск, давший приют еретикам!

Если впереди им грозили пустыни, они старались идти, когда заходило солнце, а когда разгорался новый день, устраивали привал, дабы пекло не изводило их. Отряд Савла пересёк Иордан и вступил в область цветущих эллинизированных городов Гадара и Гераса, именуемой Гадаринской страной. Она лежала к востоку от Галилейского озера и через неё шли многие караванные пути. Принадлежала страна, разумеется, Риму – ещё Помпей почти сто лет назад присоединил её к великой империи. Жили тут в основном греки, потомки тех, кого наносило сюда волнами эллинской цивилизации Александра Македонского, и культурные города эти, в первую очередь Гадар, славились своими амфитеатрами и банями, аллеями с мраморными колоннами и садами с изваяниями античных богов. Разумеется, для взгляда иудея все это было противно. Но, проходя через земли язычников, Савл думал вот о чём: как мог один иудей Иисус из Назарета так взбаламутить всю страну? И что он должен сделать, какие аргументы должен привести иным, чтобы они не пошли на поводу нового и такого опасного учения? И как им, поборникам истинной веры, вывести эту порчу? Но так говорил его непреклонный разум! А сердце порой ныло. И всё время точил Савла червь сомнений, когда он вспоминал двух людей: Стефана и Гамалиила. Как достойно и смиренно погибал первый, как прощал изуверство своим палачам. И о чем предупреждал второй – его мудрый учитель. Гамалиил не раз говорил ему, Савлу, что может повлечь за собой ошибка перед небом. Противясь воле Господа, можно попасть в Его немилость! Быть жестоко наказанным! Очень жестоко и страшно…

Они шли более недели, и Дамаск уже казался близок – переход в один день разделял их. И вот тогда, в полдень, знойная тишина над головой Савла вдруг раскололась! Гром прокатился по небу, и луч света рассёк самое поднебесье! Отряд Савла замер. «Господи, что это?!» – шептались все. Такого не могло быть! Савл сам не заметил, как сполз со своего осла. Вросший в землю соляным столбом, он смотрел вверх. Спешились и другие. И тоже задрали головы. А там, очень высоко, уже разверзались небеса!

И яркий свет ослепил Савла. Ему стало страшно – он понял, это его смерть! И тогда он услышал пронзительный голос из выси:

– Савл! Савл! Что ты гонишь меня?! Трудно тебе идти против рожна!

Савл рухнул на колени – или ноги его сами подкосились?! Во рту молодого фарисея тотчас стало так же сухо, как в той пустыне, через которую они шли. Сердце его замерло!

– Кто ты, Господин мой? – глядя в небо, едва прошептал он.

– Я Иисус, которого ты гонишь! – последовал ответ из небесного света.

Ответ был ясен, точен, страшен. Услышал он и другие слова. А потом этот свет померк. И не только свет, идущий из разверстых облаков, но любой свет, касавшийся глаз фарисея. Темнота объяла весь мир, мрак окутал всё. А за ним и страх объял душу Савла. Он схватил руками лицо и повалился на каменистую дорогу. Савл понял, что ослеп! Разом! Пророчество Гамалиила сбылось! За хулу на Бога последовало наказание!

Что увидели спутники Савла? Только ослепительный свет! Точно полыхнула молния над самой головой, и в то мгновение, когда вспышка ослепила всю округу, свет этот и остался. Ни единого звука не коснулось их слуха! Но и поразительной вспышки средь бела дня было достаточно, чтобы оторопеть и врасти в землю. А ещё увидели они, как их начальник, вскинув голову к небу, рухнул на колени и что-то горячо зашептал. А потом повалился ничком на дорогу. Это было прозрение для одного! Ведь у каждого своё откровение, и оно приходит неожиданно, как неожиданно свистящая стрела пронзает сердце человека – и вздохнуть не успевает он!

В Дамаск Савла привели, держа его под руки. Судьи новой веры уже не походили на воителей, а скорее на тех, кто после битвы, унеся ноги, едва доползает до дому. Перемена в вожаке поразила каждого…

– Найдите дом Иуды на Прямой улице, – сказал Савл спутникам.

Те нашли дом, и там, у знакомых, похожий на слепого кота, который забивается в самый дальний угол, час за часом Савл ждал решения своей судьбы. В страхе и великой надежде он понимал, что дело его только начато! Господь потребует его.

Так и случилось…

Судьба пришла в облике некоего Анания, ставшего к тому времени христианином – и одним из первых. Человек этой веры только и мог сказать своё слово ревностному гонителю христиан. У него обязательно должно было найтись спасительное слово!

И Ананий, увидев перед собой раздавленного человека, но с искрой надежды в сердце, сказал ему:

– Савл, брат мой! Господь Иисус, явившийся на твоем пути, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Духа Святого!

И «чешуя отпала от его глаз», как много позже напишет о своём товарище евангелист. Савл ощупал свои глаза – он ещё не верил своему счастью! Но не только глаза, в эти минуты разом открылось и сердце его великой истине – правоте тех, кого он так беспощадно преследовал и посылал на казнь.

– Скажи мне, Ананий, – схватив руку избавителя, спросил молодой фарисей, – но отчего Он излил свою милость на того, кто терзал Его Церковь?

– Бог отцов наших предназначил тебя познать волю Его, – как ни в чём не бывало ответил ему Ананий, – увидеть Праведного и услышать голос Его из уст, ибо ты будешь свидетелем Ему перед всеми людьми.

Это был исчерпывающий ответ – иного и не надо. Отныне путь Савла писала рука свыше – и ничто уже и никогда не могло увести его в сторону ни на шаг.

– Что мне теперь делать? – спросил он у Анания, когда тот собрался покинуть его.

– Пережить такую Встречу сложно, – ответил предопределённый гость. – И тут каждый решает сам, как ему быть. В первую очередь ты должен креститься и омыть грехи свои, призвав имя Господа Иисуса. А потом… – Анания медлил, – Господь, чтобы обдумать всё, ушёл в пустыню. Там никто не помешает, не прервёт течение мысли.

И впрямь, пережить такое потрясение оказалось Савлу непросто.

– Я вниму твоему совету, Анания, – покорно сказал он и приложился губами к руке посланника. – Спасибо тебе.

– Благодари Его, – ответил тот. – Просто пришло твоё время.

Савл приказал слугам вернуться в Дамаск, сказав, что должен подлечиться и встать на ноги. Сейчас ему не до ловли еретиков! Люди его отряда обрадовались. Все видели, что стало с предводителем.

– Может, кому-то стоит остаться с тобой? – спросили они.

– Уходите все, – строго ответил Савл. – Я так хочу.

И они ушли. Оставшись один, Савл вздохнул свободнее. И в первую же ночь он с котомкой за плечами покинул Дамаск. Савл перешёл границу и оказался в соседнем Набатейском царстве. Оттуда рукой подать до песков Аравии! Вот где он насладится одиночеством! Вот где он в полной мере услышит своё сердце. Он решил, что сухие ветры пустыни отрезвят его. Расположившись меж камней, глядя, как парит в синем небе орел, нарезая круги и высматривая добычу, Савл решал свою судьбу. Он питался кореньями. Искал воду там, где её не могли найти звери. Он истощал и превратился с тень самоё себя. Но зато каким огнём горели его глаза! Они пронизали пространства и достигали неба. Его потрескавшиеся губы, когда он смотрел ночью на звезды, шевелились. Савл разговаривал! С кем? С Тем, Кто совсем недавно ослепил его, а затем вновь дал увидеть свет, но уже иным. Но долгие размышления были не в его природе! Слушать вой песчаных ветров, переползающих по барханам и поющих между редкими скалами, скучно. Ум Савла был точен и быстр, все задачи он решал мгновенно. Как-никак, а этому человеку суждено было изменить мир!

Наблюдая за орлом, который всё чаще поглядывал на него, человека внизу, острым взглядом охотника, Савл прошептал:

– Надо делать дело!

Он покинул пустыню и вернулся в Дамаск. Но вернулся он другим человеком. Таким, каким его запомнит весь мир, когда он, странствуя по дорогам Европы и Азии, будет год за годом преображать человечество. Изменять его дух. И вернётся он к людям, конечно, с другим именем. С тем, что уже было записано на небесах волей самого Создателя.

Его будут звать Павел.

Что это значит, быть исполненным Духом Святым? Это значит уразуметь истину, природу жизни и смерти, предназначение человека и милость Бога, но не в течение десятилетий, подобно мудрецам, а разом. И не важно, седа твоя борода или нет. Это – дар! Свыше. Господь вкладывает свой огонь в сердце избранного. С этим огнём в сердце проповедовали пророки былых столетий. Именно так было на Пятидесятницу, когда на двенадцать апостолов сошёл Святой Дух, и языки точно перевёрнутого пламени, не обжигая, коснулись каждого из них, и они заговорили на языках всего мира – так, что их смогли понять буквально все, кто присутствовал при этом, а там были люди с разных концов земли. Именно с таким даром – исполненный Духа Святого – и вошёл Павел в Дамаск.

И тотчас же направил свои стопы в синагогу.

О нём, преданном фарисее и гонители христиан, давно были наслышаны, его ждали и сразу освободили для него трибуну. Но Павла не могли узнать – он, высохший, чёрный от загара – точно горел изнутри. Его взгляд заставлял даже опытных священников опускать глаза. Что же он скажет? – ждали и гадали все.

Разоблачения опасных сектантов хотели они!

И Павел сказал. Он говорил напрямую, без обиняков.

– Я услышал волю Господа, – сказал им Павел. – По дороге в Дамаск!

«Вот, вот! – думали ревнители старозакония. – Сейчас он скажет!»

И он сказал:

– Я стал последователем Иисуса, Сына Божия, Помазанника Господа!

Услышать такое от фарисея Павла? Они замерли! Превратились в изваяния! Языки проглотили! «Что он говорит?! Что он говорит?! – шептались иудеи. – Мы ослышались?! Конечно, ослышались!» О, нет, не ослышались!

– Господь ослепил меня, чтобы я понял волю Его, и дал мне увидеть снова, чтобы я исполнил Его волю!

Вся синагога уже трепетала от его слов!

– Всё, что творил я прежде, – продолжал Павел, высушенный аравийской пустыней и наполненный небесной благодатью, – было преступлением против Господа моего. Но я прозрел – и хочу, чтобы вы услышали меня. Здесь и сейчас! Грядёт Его царствие! И через меня оно грядёт в том числе! Сын Божий идёт впереди своего воинства!

Его речь взволновала одних, обескуражила и поразила других, взбесила третьих.

– Неужто это тот самый Павел-гонитель? – спрашивали они. – Господь лишил его разума!

Но глаза пророка заставили усомниться многих. Ошеломлённые, подавленные, оскорблённые, воодушевлённые, слушатели ясно поняли, что в их жизнь пришло что-то новое. А ведь в Дамаске было много последователей Иисуса из Назарета. Недаром Павел шёл сюда творить свой жестокий суд! И вот они-то, посещавшие тот же храм, говорили: «Посмотрите, Павел, самый главный гонитель новой веры, стал её заступником! Разве могло такое произойти без воли Господа?» И впрямь – могло ли? Священники горели злобой и ненавистью к новоявленному пророку. Но Дамаск – не Иерусалим. Тут они не имели политической власти. Священники ждали, когда же он уйдёт.

К концу дня Павел ушёл. Но на следующий день он вернулся. И сколько людей, как оказалось, дожидалось его!

Так Павел и проповедовал – недели и месяцы…

В Дамаске с ним первый раз случился приступ той болезни, которая позже будет мучить Павла всю его жизнь и с которой он свыкнется, как со злой спутницей, от которой нет исхода. В каморке, где он жил, Павел вдруг упал и забился в трясучке.

– Господи, погибаю! – задыхаясь, шептал он.

Пена пошла у него ртом. Его скрючило и заколотило. Прикусил бы язык – срезал бы его зубами, остался бы немым. Но нет! Не такая у него была судьба! Его слово стоило дорогого! Сам Господь говорил его устами. В те годы Павел только приноравливался передавать то, что слышал сердцем. А приступы падучей накатывали разом. Тело Павла переставало слушаться его, и он мог только корчиться от боли на ложе или на полу, обливаясь потом. Он знал, что эта болезнь пришла к нему вместе с великим даром от Господа. Что они связаны напрямую – связаны и неразлучны. Великое доверие Бога и происки разгневанного завистника-сатаны. Так он видел свой недуг! Но Павел только благодарил Бога за эту немощь…

Так прошёл первый год, второй, третий…

Сердце и душа его стремились в Иерусалим! Да только ноги никак не несли в столицу. И он всё откладывал возвращение туда, где прославил себя как гонитель праведников, один из палачей Стефана. Даже ему пока не хватало сил вернуться в великий город. В глубине души Павел опасался, что его примут за нарочно переодевшегося врага, лжеца, лжепророка.

А Дамаск – чистый лист, на котором он, вдохновлённый Духом Святым, может писать новую историю новой и самой главной веры рода человеческого.

В это самое время политическая обстановка в Иерусалиме и в Дамаске резко изменилась. В 37 году умер на Капри император Тиберий, с которым неразрывно и навечно связана казнь Иисуса Христа. Хозяином Римской империи стал Калигула. Весь цивилизованный мир лихорадило. Во время неразберихи со сменой власти в Риме сирийский Дамаск и перешёл из рук римлян грозному набатейскому царю Арете Четвертому, который посадил там своего наместника – этнарха. Наместник клятвенно пообещал Арете восстановить в Дамаске мир и покой.

Этнарх сидел в своём дворце, на троне, в окружении вельмож и стражи, когда к нему пожаловали старейшины еврейской общины. Эта община была самой влиятельной, и стоило выслушать посланцев.

– Что вам, иудеи? – милостиво спросил этнарх.

Он поигрывал пальцами правой руки в золотых перстнях по подлокотнику высокого трона, и драгоценные камни – рубины, сапфиры, изумруды – ярко переливались перед глазами строгих иудеев.

– О, всемилостивейший владыка, – сказал старший, – в Дамаске появился вредный человек, злой проповедник, и день ото дня мы терпим от него.

– Кто таков и что он проповедует? – спросил хозяин города.

– Это некий пришлый иудей по имени Павел! – сказал старший, и всё его окружение оживлённо закивало. – Он сеет волнения и смуту, подбивает мирных иудеев к бунту. Прикажи изловить его и казнить! Или отдать его нам, мы с ним поступим на наше усмотрение. Но сделать это нужно как можно скорее, иначе негодяй уйдёт. Ему помогут – слишком много его сторонников и последователей в Дамаске!

Этнарх взглянул на своих советников, теснившихся за его левым плечом, за спинкой трона, и те сразу потянулись к нему, зашептали: «Изловить и казнить, владыка! Изловить и казнить немедля!» Но этнарх и так знал: бунт чёрной краской зальёт его наместничество в Дамаске, скажет о нем царь Арета: не удержал в спокойствии великий город! Позволил власти пошатнуться! Так стоит ли он того места, что занимает?..

И тогда этнарх кивнул:

– Будет по-вашему, иудеи! – Он грозно выбросил руку с вытянутым указательным пальцем вперёд, и кровавый рубин в золотой оправе отразил свет факелов и лампад. – Приказываю запереть ворота, чтобы преступник не сбежал, схватить негодного Павла и доставить его ко мне! Я лично стану судить его!

Стража немедленно бросилась искать проповедника по всему Дамаску. Несомненно, что Павла ждала мучительная смерть! Но его паства уже разрослась за несколько лет, учеников и друзей было много.

Павел вёл беседу в одном из домов, где его принимали, туда и прибежали ветром его друзья.

– Павел, старейшины иудейские обвинили тебя! Этнарх тебя ищет! Поймает, будет пытать, а потом казнит! Надо скрыться!

Помощь пришла вовремя: Павла вытащили из дома и до ночи прятали по дворам. В это самое время по всему городу рыскали солдаты наместника, в темноте освещая факелами лица прохожих. Где он, бунтовщик?! А им помогали иудеи, наслушавшиеся своего врага в синагоге и запомнившие его лучше других. Вот кто с особой страстью всматривался в испуганные лица прохожих! Подать сюда татя! Но когда спустилась ночь и охотников чуть поубавилось, Павла тайно провели к крепостной стене. Ворота башен были закрыты – и мышь не проскочила бы мимо стражи! Но был другой путь! У крепостной стены Павла ждали друзья.

– Равви, идём за нами! – сказали ему.

Павел поднялся за единомышленниками на стену, и через бойницы ему открылась половина Сирии, спавшая под яркими звёздами. А ещё он увидел большую корзину для фруктов. Чтобы не доставлять всю провизию в город через ворота, создавая толкучку, да под взглядом подозрительной охраны, такие корзины часто использовались для быстрой переброски груза прямиком через крепостные стены.

– Забирайся в корзину, Павел, – сказал ему один их друзей. – И поторопись!

– Если у тебя много врагов, – переступая край корзины, улыбнулся проповедник, – то и много друзей! – Он уселся в неё. – Как дитя в колыбельке, – пробормотал Павел. – Как малое дитя…

– А вдруг равви упадёт и разобьётся! – воскликнул кто-то.

– Наши жизни в руках Господа, – успокоил учеников Павел. – Уповайте на Него и ничего не бойтесь!

А самому было страшно, и ещё как! Ведь там, внизу, всё ещё отрядами рыскали его враги, отсюда было видно, как они освещают улицы города факелами. А ещё, как правильно побеспокоились его друзья, нужно было удачно приземлиться, не сорваться! Потяжелее он был апельсинов, бананов и оливок!.. И вот уже раскачивалась корзина, цеплялась за камень, ползла вниз. А Павел… он шептал молитву, просил Господа и о счастливом приземлении, и об избавлении от рук врагов! И Господь услышал его. Как позже сам Павел напишет в своём втором послании к коринфянам: «В Дамаске областной правитель царя Ареты стерёг город Дамаск, чтобы схватить меня; и я в корзине был спущен из окна по стене и избежал его рук».

Так, беглецом, Павел покинул Дамаск и свою паству – и теперь его дорога лежала только в одном направлении. В Иерусалим!

Где за ним, увы, плотной вереницей тянулись недобрые дела. Много недобрых дел! Но разве Господь помнит грехи покаявшихся? Конечно, нет. Он только рад принять очистившихся грешников. Тем паче, ставших избранными его сотрудниками.

Только это укрепляло Павла в его возвращении в Иерусалим. Но мало кто шёл куда-то с таким противоречивым чувством, как Павел. Сердце его стремилось в Иерусалим, разум отговаривал от этого пути. Но Павел был тем человеком, который шёл по зову сердца. Потому что именно этот путь – путь человеческого сердца – прокладывает сам Господь.

Прошло много дней перед тем, как проповедник увидел перед собой стены Иерусалима. В столицу Иудеи Павел ступил врагом – и врагом для обеих сторон. Для первосвященника он был предателем, для апостолов – палачом их братьев по вере.

Его узнавали – слишком часто он прежде бывал на виду! «Это Павел! – шептались иные. – Палач Стефана! Хулитель Благой вести! Гонитель назареев!» Но очень скоро, и Павел это знал хорошо, ему столкнуться с власть предержащими. И они во всеуслышание скажут: «Он – отступник и враг!»

Так что ему было делать? Куда идти? К кому прибиться?

И тогда Павел решился: он отправится к старому товарищу по школе у Гамалиила – к Иосифу Варнаве. А вдруг тот, через озарение ставший христианином, его не прогонит? Выслушает? Поверит ему? Ведь отныне они так похожи!..

Вот что чуть позже напишет о Варнаве евангелист Лука в «Деяниях святых апостолов»: «Так Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою, что значит – сын утешения, левит, родом Кипрянин, у которого была своя земля, продав её, принёс деньги и положил к ногам Апостолов». Все было именно так. Иосиф, апостол из семидесяти, образованный и богатый человек из уважаемой иудейской семьи, в корне изменил свою жизнь. Руководствуясь сердцем и заповедями Иисуса, он сам отдал всё состояние общине и занял место среди избранных Господа. Иосифа прозвали «Варнавой» сами апостолы Иисуса, и они же, думается, с подачи Гамалиила, сделали его попечителем Иерусалимской церкви. Это место должен был занимать не только преданный верующий, но и мудрый администратор.

Павел оказался на пороге дома Варнавы в изодранном плаще странника и беглеца, с лицом, которого коснулось духовное преображение. Хозяин вышел к нему через крохотный садик, небольшой пятачок, где росли оливки и виноград. Подошёл к деревянному заборчику, увитому вьюном.

– Здравствуй, Варнава, – сказал Павел однокурснику. – Ты разрешишь мне войти в твой дом?

В глазах бывшего ревнителя Старого закона по-прежнему горел огонь, но уже совсем иной. Этот огонь и удивил Варнаву, и заставил его открыть калитку, отступить и дать былому товарищу дорогу.

– Войди, – сказал он.

И Павел переступил его порог. Варнава, огромный и статный, смотрел на своего невысокого однокурсника сверху вниз. Они, степенный Варнава и огненный Павел, так были непохожи друг на друга! И вот их вновь свела жизнь. А ведь это была судьбоносная встреча! Судьбоносная не только для Иерусалима, не только для всей Римской империи, в которую входила Иудея со своей столицей. Но и для всего мира – вперёд на тысячелетия…

– Благодарю тебя, Варнава, что не прогнал меня, – сказал Павел. – Я боялся, что может быть иначе.

– А что же твой друг Каиафа? – Хозяин уколол гостя взглядом. – Он более не принимает тебя?

– Не смейся надо мной, это уже ни к чему. – Странник смиренно выждал паузу. – Уверен, ты догадался, почему я пришёл именно к тебе.

Павел посмотрел хозяину дома в глаза. Снизу вверх. Но с достоинством! Варнава не мог не слышать о нём! Три года бескомпромиссного и верного служения идее – большой срок!

– Потому что больше не к кому было идти? – спросил тот, и Павел всё понял: его старый товарищ знает! Да, некуда! Мир разделился для него, Павла, напополам, и каждая половина ненавидела его. – Ведь ты был точно волк, дерущий овец, Павел, – грозой стоял перед ним Варнава. – Именно так ты гонялся за людьми Благой Вести и резал их одного за другим. Таким запомнил тебя Иерусалим…

Вечерело. Павел склонил голову. За его спиной зеленели виноградники и отливали алым сложенные из белого камня городские домишки бедноты. Сгущались краски неба. Бродяга поднял голову и взглянул в глаза хозяину скромного жилища.

– Но ты знал меня не только свирепым гонителем христиан, но и простым юношей, желавшим познать истину и Бога со всей искренностью, на какую только способно молодое неопытное сердце. Так кто поверит мне, кроме тебя? – Он покорно кивнул: – Ты прав, Варнава, мне не к кому было идти в Иерусалиме. Только к тебе.

Спутанная борода Павла напоминала бороду нищего. Его одежда казалась не лучше. Видом он был жалок, но сколько силы почувствовал в нём Варнава. И каким светом горели его глаза. Посмотри он на сухой тростник – и тот вспыхнет!

– Пройди в дом, каким бы ты ни был, – сказал апостол.

Павел вошёл. Он держался очень скромно, готовый в любую минуту уйти, и одновременно с великим достоинством. Мало ли, кто что думает о нём! Он о себе знал куда большее.

Его поведение не укрылось от попечителя Иерусалимской церкви, и тот сдержанно улыбнулся выдержке старого товарища.

– Я готовился трапезничать, Павел. У меня ячменные лепёшки, овощи и вино.

Павел улыбнулся:

– В аравийской пустыне, среди голых скал, где я питался кореньями и где ко мне приглядывался вечно голодный орёл, увидев во мне свой хлеб насущный, такая трапеза показалась бы мне царской.

Когда-то Варнава жил в богатом доме на Кипре, где у него была печка, в которой слуга пёк ему хлеб. Теперь все изменилось. Во дворе своего иерусалимского домика он, как и другие бедные евреи, устроил «пекарню». В яме разжигал костёр и ставил на него обожжённую, похожую на плоский камень, глиняную жаровню. И уже на эту жаровню укладывал лепёшки из недорогой ячменной муки. Они запеклись быстро. Вино, которое он пил, было слабым: не для хмеля такое вино, а для доброго расположения духа. Были мелкорубленые сваренные овощи в глиняной миске. Варнава зажёг масляную лампадку, указал гостю на одну циновку, сам сел на другую, напротив. Между ними и был обеденный стол.

Павел молчал, глядя, как Варнава готовил нехитрый ужин, расставлял плошки с едой, покрепче установил кувшин с вином, чаши. Но вот хозяин взял лепёшку, разломил её и протянул гостю; разлил по глиняным чашам вино. Их взгляды то и дело встречались. Варнава прочитал молитву, положил кусочек хлеба на язык, запил вином. То же проделал и Павел.

– О тебе дошли слухи из Дамаска, – заговорив, Варнава пытал проницательным взглядом своего прежнего однокурсника. – Ты и впрямь так изменился? – Трудно было поверить в такое. – Докажи, что ты родился заново, как некогда родился заново я сам. От этого будет зависеть моё решение.

– Я родился заново в тот день и час, в то мгновение, когда по дороге в Дамаск, три года назад, услышал своё имя, произнесённое с неба: «Савл, Савл, – сказал голос, – за что гонишь Меня?!» – Павел кивнул: – И увидел свет, меня ослепивший. – Он посмотрел на старого товарища, требуя веры его словам: – Но это и был свет прозрения, Варнава. Меня позвал Иисус. Тот, Кого знал ты и кого я никогда не видел при жизни. Но проклинал – столько раз проклинал! А Он узрел меня на той дороге и взял в свои работники. И я в мгновение ока стал Его верным слугой. Как такое могло случиться? Сказали бы прежде – не поверил бы. Плюнул бы в такого вестника. Но ведь случилось!

Они говорили долго. Среди прочего Павел сказал и так:

– Можно изменить убеждения, можно изменить религию, на всё воля Божья. Но страстность и яростность натуры изменить нельзя – это суть природа. И с какой страстью я был гонителем христиан, с такой же страстью нынче я уповаю на слово Господа нашего и борюсь за воплощение Его воли под этим небом. И призван я не своим честолюбием и домыслами, а Его Властью. Дела, сделанные мною за три года, которые я провёл в Дамаске, и мои верные ученики, коих уже немало, тому лучшее свидетельство. Веришь ли ты мне, Варнава? Именно теперь мне нужна твоя помощь и защита – не перед Богом – перед людьми! Бог всё видит и простит, Он утешит и направит, с людьми – сложнее. Они помнят зло, и сердца их подчас точно камень!

Павел оказался прав, что доверился Варнаве.

– Я верю тебе, – сказал страннику апостол. – Но я хочу, чтобы то же самое ты сказал Петру. Если он тебя примет – тебя примут все. А Пётр сейчас как раз в Иерусалиме…

Вот к кому было страшно идти Павлу! К избранному ученику Иисуса, которому Он вручил ключи от врат в Царствие Небесное. А ведь это значило, что Господь сказал человеку: «Кому простишь ты, тому прощу и Я». Об этом знают все обращённые в христианство. И этим человеком, самым доверенным лицом Господа на земле, был апостол Пётр. «Все, о чём рассказал мне, расскажи и Петру, – подсказал Варнава. – Точно он, как и я, твой старый друг».

Пётр ждал гостей в одном из христианских домов Иерусалима.

– Боязно, – тихо произнёс Павел у дома первого из апостолов.

– Все в руках Господа, – ободрил его Варнава.

Гигант легонько подтолкнул Павла в открытые двери, тот прошёл одну бедную комнату, затем другую, и тогда увидел ученика Господа – Пётр сидел на циновке и ждал гостей. В прошлом простой рыбак, которому были доверены ключи от неба. Как такое может быть? Не царю, не тетрарху, не первосвященнику. Рыбаку! Как в это поверить? Ответ был прост. Всё дело в сердце! В его чистоте. В преданности Господу и в святой вере. И в делах человеческих. Все по воле Господа. Ученики преобразились после смерти Учителя. Стали сильнее и старше. Прямее, смелее, увереннее в себе. Они стали мудрецами. Солдатами. Полководцами. Царями. Наместниками Бога на земле, готовыми в любую минуту принять смерть за свою веру. Вот кем они видели себя после нескольких прошедших лет. Они пытались, и успешно, оправдать доверие Бога.

Вчерашний рыбак, ныне – первый ученик Вселенной, в простой одежде смотрел на гостя этого дом. В смоляной бороде его пробивались нити серебра.

– О тебе, Павел, благодаря твоей работе в Дамаске, уже знают многие, – сказал апостол. – И потому всем сердцем я хочу верить тебе…

Но так оно и было! Слава о заново обращённом Павле – преданном христианине – уже дошла сюда. Священники в Иерусалиме места себе не находили, когда прознали, что самый ценный их агент перебросился во враждебный лагерь. И, конечно, весть об этом разнеслась по Иерусалиму очень быстро.

Пётр поймал взгляд Варнавы. Все ждали. Молчали и ждали.

– Я хочу поговорить с Павлом с глазу на глаз, – сказал Пётр.

Они остались вдвоём. Павел вновь рассказал свою историю. Удивительную, поучительную! Был только один вопрос: поверит ли ему Пётр! Но Пётр, камень в основании веры Христовой, был мудр. Он лучше других знал, на что способно слово Господа. Мытарь Матфей, едва услышав Христа, бросил своё презреннейшее дело на свете и стал одним из первых учеников Господа. Был прощён в одно мгновение! Распутница, едва коснулась ног Господа, обрела горнюю чистоту и стала Его верной ученицей. Да и сам Пётр, три раза отказавшийся от своего Учителя накануне Его казни, знал силу этого великого исцеления. Когда сам Бог заинтересован в тебе, как в своём работнике, тогда нет преград, тогда рушатся все законы этого, земного, мира, и торжествуют законы мира вечного.

К счастью, мудрости и любви Петра хватило на то, чтобы с первого взгляда увидеть в Павле брата во Христе. Рассказ Павла вдруг перешёл в диалог двух мудрецов. И как же хорошо они понимали друг друга! Самая первая их беседа, рыбака и раввина, открыла их сердца навстречу друг другу. Ведь Его озарение коснулось обоих! Один свет пронзил их сердца и остался там раз и навсегда. Они стали добрыми товарищами – и сразу. Им почти всегда быть вместе – не в жизни, каждый из них был слишком велик, чтобы идти с другим на равных, но на сотнях тысяч икон, которые будут писать два тысячелетия!

Потому что они и были равными в своём величии!

Вместе они посетили Капернаум. Пётр познакомил Павла с Иаковом – братом Господа. Потом, в городке Назарете, Павел увидел Марию, Его мать. Укрытую платком, поседевшую от испытаний и горя, с большими лучистыми глазами. Она вышла к ним на зов Петра. Павел осторожно взял её руку, поднёс к своим губам и долго не отрывал. Он плакал, прижав ладонь Богородицы к исхудавшей щеке. Точно забылся он в эти минуты. И очнулся только тогда, когда она коснулась его головы. Заботливо и нежно, очень по родному.

– Твой Сын приходил ко мне, – наконец тихо сказал Павел. – Взял меня к себе в работники.

– Я слышала о том, – улыбнулась Мария. – Он ищет на дорогах мира избранных и будет искать…

Мария, мать Иисуса, оставила его с Петром пожить у них две недели. Это была великая честь!

И вновь в Павле звучал Голос и звал его. Но куда? Всё выяснилось ещё быстрее, чем думал Павел.

В один из этих дней, после возвращения из Галилеи, Павел вошёл в синагогу. Он молился в дальнем тёмном углу, куда бы не заглянул ни один фарисей, ведь законники выбирали самые освещённые и почётные места в храме, у алтаря, «ближе к Богу». А значит, он мог не бояться быть узнанным, уйти от обличительных речей. Молитва Павла была так горяча, что походила, скорее, на исступление. Он просто хотел получить ответы! А вопросов было так много! Он говорил: «Господи! Здесь всем и каждому известно, что верующих в Тебя я заключал в темницы и бил в синагогах, и когда проливалась кровь Стефана, свидетеля Твоего, я там стоял, одобрял убиение его и стерёг одежды побивавших его! Неужели мне здесь поверят, Господи? Неужели здесь станут слушать меня? Хватит ли мне сил убедить Иерусалим, Господи? Ведь даже добрая слава, что я обрёл в Дамаске, мало помогает мне! Каждый второй думает: такой изобретательный и хитрый фарисей и каратель христиан, истинный лис, может выдать себя за кого угодно, лишь бы поближе подобраться к своим врагам. Как же мне быть, Господи?!» Вот тогда он и услышал Голос: «Поспеши и выйди скорее из Иерусалима, потому что здесь не примут твоего свидетельства обо Мне!» Это был тот же Голос, который он услышал по дороге в Дамаск! Сердце Павла выпрыгивало из груди! А Голос сказал: «Иди! Я пошлю тебя далеко к язычникам – и они будут верить тебе!..»

Когда Павел пришёл в себя, стоя в дальнем тёмном углу синагоги, он ещё долго соображал, было ли с ним всё это на самом деле или только пригрезилось ему. Ведь именно это он хотел услышать! И начать свою жизнь хотел с чистого листа. Павел оглядывался, не стал ли кто свидетелем его замешательства. Но всё было спокойно. Голос звучал, как и по дороге в Дамаск, только для него одного. Постояв ещё немного, Павел двинулся к выходу… Что бы ни случилось на самом деле, ответ был ясен. Теперь он знал, как ему поступить. И как жить дальше.

Вскоре в доме Варнавы, у огня, хозяину и открылся пылкий и готовый к подвигам Павел:

– Варнава, тут, в Иерусалиме, на земле иудейской, уже есть свой вождь – это апостол Пётр. Другие одиннадцать апостолов, друзья и ученики самого Бога Живого. Ещё семьдесят учеников, к которым принадлежишь и ты. Но все вы живёте и проповедуете в замкнутом мире!

– В замкнутом мире? – преломляя лепешку, спросил Варнава и подал часть хлеба товарищу. – Что это значит?

Хозяин разлил и вино по чашам.

– В мире иудеев! Вы не слишком озабочены тем, что будет с душами людей, живущих за границами нашей земли. С великой армией язычников во всём мире! Будут те, неразумные, гореть в геенне огненной за идолопоклонство и безбожие или потянутся к истинному свету и вечной жизни.

– Но тот мир – чужой мир, – ответил Варнава, лицо которого освещалось порывами. – Разве нет?

– Думаю – нет, – покачал головой Павел. – Уверен в этом!

Уже тогда Павел знал, что у него иной путь. Он чувствовал это сердцем! Он уже знал, по наитию, по великому зову, который способны услышать лишь избранные, что его предназначение – завоёвывать души людей всех народов – от Иерусалима до самого Рима.

Но пока об этом он не сказал Варнаве – чересчур смелыми были его мечты!

А вскоре оказалось, что сама судьба выталкивала его из великого города. Далеко не все христиане Иерусалима оказались так же лояльны к бывшему служаке Каиафы, как Пётр, Иаков и Варнава. Особенно те, чьи родные претерпели от взбесившегося фарисея. Да и как забыть, если твоего родного брата или отца мучили в казематах? Исправился он, не исправился, хотелось отомстить! Были такие христиане, кто желал как можно скорее поквитаться с Павлом за Стефана по ветхозаветному обычаю – око за око и зуб за зуб. И никто бы их не смог остановить!

– Тебе надо уехать из Иерусалима, – сказал ему в один из этих дней Варнава. – От греха подальше.

Согласился с ним и Пётр:

– Не искушай тех, кто ещё не умеет прощать, – сказал он. – Отправляйся на родину, Павел. Когда страсти улягутся, ты вернёшься.

Друзья убедили Павла уехать как можно скорее. Пока пусть будет так! И ранним утром, когда весь Иерусалим спал, Павел с котомкой за спиной спешным шагом отправился в Кесарию. И уже оттуда отплыл в Тарс. Вцепившись в деревянные поручни корабля, под шум волн, разбивающихся о борт, он смотрел на мир иными глазами. Всё изменилось в нём. Душа, сердце, взгляд. Мир изменился вокруг него! У него появилась цель. Великая цель! Счастлив тот человек, кому Господь даёт такое точное направление! Это как попутный ветер, дующий в паруса судна. Ты не плывёшь – летишь вперёд!

Едва Павел переступил порог отчего дома, ему удивились. Павел вернулся на родину возмужавшим – в первую очередь духом. Так решили родные. Но только ли это? Конечно, нет! В его взгляде больше не было упёртого фарисея, закостеневшего в догмах, преисполненного несокрушимой правоты и гордыни. В его глазах жила высокая душа христианина! И, может быть, самого верного, самого мудрого на земле.

Вот чего не могли понять его близкие. Точно Кто-то, взяв их сына за руку, увёл его в сторону. Открыл ему иной путь.

– Что с тобой стало? – спросил его отец, сразу распознав в Павле совсем иного человека, не похожего на того, кого он отпустил учиться в Иерусалим.

– Я познал истину, – ответил Павел.

Он заговорил с родными – заговорил на новом для них языке. Как же ему хотелось получить в ответ горячий отклик их душ! Увы, этого не случилось. Они просто не поняли его. Иерусалим – далеко, события, произошедшие там, если и долетели до Тарса, то лишь слабым эхом. И то лишь благодаря тем эллинистам, что, убоявшись расправы, бежали из Иерусалима и расселились в разных землях, в том числе и по побережью Средиземного моря. Но если родные и соседи не смогли разделить его взгляды, разве можно было их осуждать за это? Конечно, нет! Павлу хватило мудрости понять их. Его уже коснулась благодать, божественный свет через откровение пронзил его. Теперь ему суждено было помочь и своим близким, и другим жителям Тарса, решил он.

Павел был учёным фарисеем, стал христианским проповедником, но и то и другое никак не могло обеспечить его существование в Тарсе, а сидеть на шее у пожилых родителей он не захотел, и Павел до срока решил заняться ремесленничеством. Он продолжал проповедовать в синагоге, называл себя фарисеем, но почему? Просто он видел в христианстве, в Новом Завете, продолжение Ветхого Завета, служителем которого он тоже был. Он не желал разделять их – он просто пошёл дальше! Что до прочих священников, не желавших идти с ним и отказывавшихся понимать его, что ж, решил Павел, не пришло ещё их время!

Каждому плоду свой срок.

В Тарсе, торговом языческом городе Средиземноморья, жизнь шла равномерно и хорошо. А вот Иерусалим бушевал – новый император Калигула совсем помешался. Возможно, он перенёс воспаление мозга, а именно менингит, но после болезни молодой император стал вести себя совсем уже безумно. Он на самом деле возомнил себя богом и везде приказал ставить себе изваяния. Именно такую статую должны были установить и в Иерусалимском Храме. Разумеется, правоверные иудеи лучше бы дали себя распять, чем позволили бы совершиться такому святотатству. И Калигула, несомненно, приказал бы вырезать всю Иудею, воспротивься она его смелым замыслам. Но страшного, к счастью, не случилось. Слишком абсурдна была власть нового императора! Пять лет Калигула баламутил империю, но более всего запомнился тем, что ввёл в чин сенатора свою любимую кобылу и приказал приводить её на слушанья. Ещё он объявил войну камышу и заставил армию сражаться с ним. То и дело устраивал кровавую резню своим подданным. И в конце концов доигрался – его вместе с четвёртой женой Цезонией и годовалой дочерью убили.

Но эти события, и особенно угроза установки в Храме статуи полоумного императора, совсем стёрли из памяти иудеев-христиан прошлые ошибки Павла. На престол в Риме сел император Клавдий – в сравнении с Калигулой добрейшей души человек! Находясь под пятой своей жены, которая позже отравит его, чтобы посадить на престол своего сына от первого мужа, Клавдий делал многое, дабы замирить империю во всех отношениях.

В это самое время разнёсся слух, что апостол Филипп пошёл проповедовать Слово Божье в Самарию. Это был тот самый Филипп, один из двенадцати, который просил у своего Учителя показать им, ученикам, Своего Отца. На что Иисус с упреком ответил: «Столько время Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца». И вот Филипп по наитию двинулся в Самарию, а ведь сам Спаситель говорил: «В город самарянский не входите!» Но Филипп решил проявить инициативу. Возможно, он вспомнил и притчу Иисуса о добром самаритянине, который помог избитому на дороге иудею, и о том, что Сам Спаситель беседовал с самаритянкой о «духе и истине», и жителей самаритянского Сихаря, которые увидели в Нём Миссию.

Вражда между иудеями и самаритянами была давняя – многовековая![3]

Для иудеев все люди делились следующим образом: на первом месте стояли сами иудеи – богоизбранный народ, на втором месте – прозелиты, это язычники, принявшие иудаизм, включая обрезание, и на третьем месте – просто язычники, которых иудеи не любили и боялись, как человек может не любить и бояться дикого лесного зверя. И были самаритяне – вот кого иудеи не считали за людей, но и самаритяне платили им тем же. Нет худшей вражды, чем вражда между одним племенем, расколовшимся по вере и двинувшимся каждое в свою сторону!

Одним словом, культура и религия иудеев и самаритян уже давно разнилась настолько, что они просто не замечали друг друга. А если замечали, то проходили мимо с недобрым сердцем. Но как однажды напишет апостол Павел в своём послании к колоссянам: «Нет больше эллина, нет иудея». «Пред лицем Господа», разумеется. Именно это и почувствовал одним из первых апостол Филипп и двинулся в Самарию проповедовать среди соседей полуязычников слово Божие.

Раздумывая, правильно ли это, богоугодно ли поступает Филипп, любимцы Иисуса апостолы Пётр и Иоанн пришли к заключению, что да, богоугодно! И пошли вслед за Филиппом в Самарию. Жители Самарии давно ждали своего Мессию – «Тахеба», и поэтому проповедь христианства легла на благодатную почву. Апостолы возвращались из Самарии с полной убежденностью, и вполне справедливой, что ещё одна христианская церковь основана на земле.

В это же самое время на дороге в Газу апостол Филипп встретил знатного эфиопа из евнухов, прибывшего из Африки. Тот ехал на колеснице. Они разговорились. Оказывается, мавр был знаком со Старым Законом иудеев. Филипп, которому в Пятидесятницу Господь дал силу Святого Духа, очень быстро обратил мавра в христианина, и тот отправился домой в Благой Вестью. В то же самое время в Кесарии апостол Пётр обратил в христианство римского центуриона Корнелия, который сам пришёл к нему за крещением, и всю его семью. Это были ещё два великих шага на пути к созданию Вселенской церкви!

Можно только удивляться, какими крохотными были эти первые ростки, но какие великие плоды готовы были родиться от такого урожая! Воистину, только чудесные семена, только Слово Божье и могло дать именно такие всходы! И какие сады виделись уже на горизонте человечества!..

Но вот что главное, сами апостолы воспринимали такую проповедь – среди не иудеев – как исключение из правил. Апостолы в первые годы своего труда не ставили своей целью обращение язычников. Когда придёт Страшный суд, все они – по мнению крестившихся иудеев – должны были гореть синим пламенем, и туда им и дорога! Ведь Благая Весть, так поначалу считали апостолы, только для богоизбранного народа. Да и как это – шагнуть в Новый Завет в обход Старого? Но апостолы тоже взрослели! Набирались ума-разума. Поначалу они были рыбаками, но с искрой в сердце, потом верными учениками, а после Его смерти и воскресения – первыми проводниками Его идеи. Инициаторами великих событий на земле! Они взрослели и становились более мудрыми, а Дух Святой, зажёгший иначе их сердца в Святую Пятидесятницу, дал и совсем уже новое направление в их творчестве. Именно – творчестве! Теперь они творили историю человечества.

Все это более других чувствовал Павел, подрабатывая простым ремесленником в родном Тарсе. Он не задумывался: а стоит ли крестить язычника? Он точно знал: это необходимо и в этом его предназначение. Павел ждал перемен. Это великое дело для человека – найти только свой путь. Главный. Указанный свыше. Павел его нашёл – и потому уже скоро ему будет суждено сдвинуть горы. Но пока, ничего великого не совершив в Тарсе, он только терпеливо ждал нового импульса, толчка судьбы, хотя бы отголоска – подобного тому, который он уже испытал однажды по дороге в Дамаск…

И это случилось – однажды к нему в дом пожаловал Иосиф Варнава. С какой радостью и счастьем встретил Павел того, кто первым принял его в Иерусалиме после бегства из Дамаска – принял, понял и простил.

Павел встретил его в простой одежде работника.

– Любой честный труд благороден, – сказал Варнава, – и Учитель наш до срока плотничал. Но тому, кому Господь даровал крылья, должно летать!

Что же привело Иосифа Варнаву в дом Павла? Вопросы веры и точного следования букве закона! Не так давно до Иерусалима дошли слухи, что, оказывается, в Антиохии существует своя христианская церковь. И создали её когда-то бежавшие из Иерусалима от гонений первосвященника Каиафы эллинисты. Те самые эллинисты, на которых так неистово охотился фарисей Павел. Эллинистами, подобными погибшему Стефану, были потомки евреев, ещё прежде рассеянных по миру. Они впитали эллинскую культуру, которую распространили по ойкумене македонцы и эллины Александра Македонского ещё в конце IV века до н. э., когда весь мир зажил на греческий манер. Эллинисты старались блюсти иудейский закон, но плохо знали веру предков, и поэтому иудеи их недолюбливали. Но терпели. Эллинисты первые становились и христианами, потому что вера отцов в образе Ветхого Завета их притягивала менее, чем исконных иудеев, а Новый Завет окрылял куда более. И не было ничего удивительного в том, что эллинисты, бежав из Иудеи, стали первыми распространять христианство среди народов Малой Азии и на островах Средиземного моря, в первую очередь на Кипре.

Но что оскорбило иерусалимских христиан из чистокровных иудеев, в том числе и неприятно тронуло многих апостолов, так это то, что эллинисты стали повсеместно крестить язычников. Для многих правоверных иудеев, пришедших к Христу, это было то же самое, как крестить диких зверей в лесу! Ведь по понятиям иудеев-христиан надо было вначале стать иудеем, по вере, разумеется, понять и принять Ветхий Завет, и только потом делать шаг к Завету Новому. То есть надо стать прозелитом, постичь Тору, пророков и обрезаться и только потом уже принимать крещение. Иначе не считается! Иосиф Варнава, попечитель Иерусалимской церкви, апостол из семидесяти, был выбран Двенадцатью апостолами идти в Антиохию и разобраться в делах веры, в том числе и вразумить неразумных эллинистов. Он должен был сказать им: путь к Иисусу Христу возможен только через Ветхий Завет и обрезание!

Антиохия, что касается религий, была космополитичным городом своего времени в самом хорошем смысле этого слова. Её создавали греки, а этот народ, подаривший миру демократию и свободу вероисповедания, уважал и свои культы, и культы своих соседей. Римляне в этом вопросе оказались ничуть не хуже греков. Протопав большую часть известного мира того времени, застращав всех железными легионами и подчинив народы политически и экономически, они оставили этим народам полное самоопределение в выборе религиозного культа. Более того, у римлян даже существовало правило привлекать наиболее интересные культы и божества в свой пантеон. Так что первые христиане чувствовали себя в Антиохии весьма вольготно. Охота на них была ещё только впереди – и охота лютая!

Прибыв в Антиохию, Иосиф Варнава обнаружил тут огромную христианскую общину, которая уже несколько лет жила своей жизнью, никак не завися от «первопрестольного» Иерусалима, и была этой жизнью счастлива. В ряды христиан действительно легко вступали язычники, ничего не знавшие о Ветхом Завете. Но вот что интересно: именно они и становились ревностными и преданными христианами, не обременёнными старозаконием, религиозными распрями, симпатиями и антипатиями, которые были так сильны среди христиан-иудеев в Иерусалиме.

И вот, пребывая под крылом молодой Антиохийской церкви, Иосиф Варнава невольно задумался о том, кто же прав и кто не прав в этом вопросе? И где же истина? Где предел в христианизации других народов? И вообще, существует ли этот предел? С такими вопросами и столкнулся посланец Иерусалима и Апостолов Христовых в Антиохии. Он не мог не видеть, что новообращённые, знавшие один только Новый Завет, были необыкновенно преданны Христу и всем его заповедям.

Общину возглавлял прозелит Николай, из греков, который вместе со Стефаном входил в семёрку настоятелей-эллинистов Иерусалимской церкви, пока на эллинистов не начались гонения. Позже Лука напишет о Варнаве так: «Муж добрый и полный даров Святого Духа». Как это было верно! Можно было добавить: «не стеснённый предрассудками»! И, слава Богу, что так!

– Знаешь, Николай, – честно сказал хорошо знавший его Варнава, – я возрадовался, увидев благодать Божию, царящую у вас в церкви. Прошу и далее держаться всех вас Господа. Как бы мне хотелось, чтобы и в Иерусалиме думали точно так же!

– Мне бы тоже хотелось этого, Варнава, – многозначительно ответил ему эллинист Николай. – Но сердце мне подсказывает: о нас ещё вспомнят! И недобрым словом.

– На моё заступничество вы всегда можете рассчитывать, – заверил его Варнава.

Теперь Иосифу Варнаве нужен был пылающий сердцем помощник, интеллектуал, способный не спасовать перед самым сложным богословским вопросом. Который не побоится найти единственный нужный ответ! И этот человек, как ему сообщили, находился совсем рядом – в восьмистах стадиях (159 километрах) от Антиохии – в Тарсе! К нему и направил Варнава стопы – он любил ходить пешком.

– В Антиохии наша церковь растёт не по дням, а по часам, Павел, – сказал Варнава, – и ты будешь там полезен более чем кто-либо другой.

В эту минуту в очередной раз решалась судьба Павла! Они расположились на лежанках, преломляли хлеб и угощались вином.

– Но почему именно я, Варнава? – за трапезой спросил у бывшего сокурсника и товарища Павел. – Не все поверят мне – бывшему гонителю! Ведь в Антиохии много эллинистов, а я охотился на них, как на животных. – Он с горечью улыбнулся: – И как животных сажал их в клети. И палкой тыкал в них от злобы и ненависти, и радовался их мучениям!

Но и Варнава, уже готовый отправить кусочек лепёшки в рот, улыбнулся товарищу:

– Всё так, Павел. Всё так. Но есть и другая сторона этого дела. Трудно найти более красноречивого проповедника христианства, чем ты, мой друг. Мне не надо убеждаться в твоей искренности – я хорошо помню тебя по школе нашего учителя Гамалиила. Всё, что ты делаешь, исходит из твоих убеждений, из глубин сердца. – Варнава всё-таки отправил лепёшку в рот и запил её вином. – Ты не лжец, не любишь хитрить, лукавить! – жуя, горячо увещевал он. – Ты во всём искренен, в своих убеждениях и заблуждениях в том числе. Вот что главное! Если ты гонитель добра, то ты великий и страшный его гонитель, и упаси Господь встать на твоём пути! – рассмеялся гость, а Павел с той же горькой улыбкой потупил взор. – Но если ты встал на путь истины, то уже никто и никогда не собьёт тебя. В тебе богоизбранность была задолго до твоего перерождения. Но всему свой срок – дерево спит зимой и плодоносит летом. И глупо было бы зимой требовать от дерева плодов его!

– Это так, – задумчиво согласился Павел. – Я счастлив, что Господь дал мне увидеть весну!

– И потом, – продолжал Варнава, – никто не бывает так предан идее, как бывший её противник, обернувшийся в силу откровения свыше.

– И здесь ты прав, Варнава, – кивнул Павел. – И всё потому, что ты уже испытал обе силы – добра и зла, ты побывал во тьме дьявольской и на свету Божьем, ты познал всё, и тебе есть что с чем сравнивать. Воистину, это правда, Варнава! Бывший во мраке, но увидевший свет, уже никогда не обратится ко тьме. Она никогда не станет для него соблазном!..

– Именно, Павел! А ещё, ты – искусный фарисей, книжник, законник. Неопытный христианин вооружён только верой! Он спасёт себя, а других? Кого спасёт он ещё? Ты вооружён и верой, и знаниями. И кому, как ни тебе, выступать на диспутах перед жаждущими истины и обращать на свою сторону девственные души! Как сказал Господь Петру: «Ловить человеков!»

– Да будет так, Варнава, – согласился Павел.

– Собирайся, мы идём в Антиохию. Там ждёт тебя твоё поприще!

Как же быстро они поняли друг друга, как скоро решили связать свои судьбы во Христе! Их диалог ещё не подошёл к концу, а Павел уже знал: это оно! И его гость – вестник судьбы. Исполнитель Божьего промысла! Но ведь и Варнава сердцем знал о том же, когда шёл в Тарс. Оставив свои труды в мастерской и простившись с родными, Павел в одночасье стал спутником Иосифа Варнавы. Уже на следующий день они выходили из Тарса. «Опять бежишь из дома? – спросили у Павла. – Куда? Зачем? Кто тебе этот человек? Неужели он ближе тебе, чем мы?» Как им было объяснить? Как ответить на эти вопросы? Они жили в разных вселенных и говорили на разных языках…

Ещё в доме Павла два проповедника решили двинуться сушей – так было скорее добраться до сирийской столицы. И вот теперь, с котомками на плечах, опираясь на посохи, они торопились в Антиохию. В город, в котором уже скоро – самом первом в истории! – последователей Христа назовут «христианами»; в город, который, опять же очень скоро, станет вторым по значению после Иерусалима и будет таковым на протяжении нескольких столетий, пока на историческую арену не выйдут христианские Константинополь и Рим.

– Я должен был внушить им, что вначале человек, желающий стать христианином, должен обрезаться и соблюдать Старый Закон и только потом креститься, – говорил Варнава Павлу. – Но скольких бы я отвратил этим требованием от крещения? Вправе ли я был так поступать? Я спрашивал ответа у Господа и слушал своё сердце, хорошо зная, каким путем Он вкладывает в нас Свою волю…

– И что оно говорило тебе, Варнава? – спросил Павел. – Твоё мудрое сердце?

– Мне, иудею, оно говорило, что христианином сможет стать любой человек земли, – кивнул апостол. – Приобщение ко Христу – вот что главное. Все остальное – условности.

Павел улыбнулся. Он думал точно так же – и уже давно! И был рад, что именно в Варнаве нашёл единомышленника.

Спустя три дня путники вошли в Антиохию.

– О тебе здесь хорошо наслышаны, – вдруг сказал Варнава, когда они попали в гущу горожан на рыночной площади. – Не было прежде такого противоречивого проповедника, чем ты, Павел. Человек, который гнал христиан, затем увидел Господа и говорил с Ним, а потом создал в Дамаске церковь Христову, заслуживает великого внимания!

– Выходит, меня тут ждут? – спросил Павел.

– Ждут – и с нетерпением, – кивнул Варнава.

В космополитичной и веротерпимой Антиохии благоденствовали даже бедняки и нищие. Ублажал райский климат, наверняка, не хуже, чем в самом Эдеме. Щедрый Оронт напитывал эту землю влагой. Парки и сады Антиохии дарили прохладу и покой, тут журчали фонтаны, а дармовые фрукты сами падали в руки. Оливки и орехи можно было собирать горстями! Да и щедрые на милостыню горожане всегда готовы были помочь куском хлеба или мелочью. Одним словом, с голоду в богатой Антиохии никто не умирал! Если не случался неурожайный год и за ним не следовал голод, конечно! Но это было исключением из правил. Греки, римляне и финикийцы составляли большую часть населения, но стекались сюда жить и торговать и представители других наций, в первую очередь со всей Анатолии. В Антиохии всем хватало места под солнцем! И, вот что интересно, никто никого не притеснял. Что касается свободы вероисповедания, разумеется. Главное, следуй римскому закону – строгому, но справедливому, и можешь быть уверен в завтрашнем дне. Римлянин в Антиохии поклонялся своему верховному богу Юпитеру, хотя к началу первого века верующих в богов римлян осталось мало: люди стали практичными циниками и скорее для вида посещали свои храмы. Греки могли пойти к Артемиде. Евреи группировались вокруг своей синагоги и малопонятного язычнику невидимого Верховного и Единого Бога. Финикийцы почитали бога Милькарта. И всех антиохийцев объединяла богиня Астарта. Древняя восточная богиня Иштар, на протяжении двух тысячелетий переходя от одного народа к другому, на юге Малой Азии превратилась в Астарту. Анунит, Венера, Инанна – тоже были её имена! Анатолийским грекам её подарила соседняя Финикия, где она представляла собой «божественную мать», царицу природы, дарующую жизнь всему, что может дышать, плодоносить и любить. В широком смысле она являлась и матерью, и девой, и даже куртизанкой богов! А ещё Астарта была эротическим символом всего средиземноморского древнего мира. Поэтому её любили и почитали буквально все, кроме правоверных антиохийских евреев. Раз в году в Антиохии в честь Астарты устраивали праздник – воистину праздник жизни и плотских удовольствий! – потому что он сопровождался бесстыдными шествиями и неистовыми сексуальными оргиями. Правоверные иудеи шарахались от таких шествий как от чумы. Впрочем, они смотрели на беснующихся греков и финикийцев как на обречённый народ, которому недолго осталось! Уж этих-то выродков Бог точно испепелит, когда придёт срок! Было в Антиохии и другое сакральное место – это роща Дафны, посвящённая Аполлону. Это место числилось самым загадочным во всей Антиохии, тут поклонялись более высоким материям. Ипподром, неизменная развлекательная единица Римской империи, как магнитом притягивал к себе азартных ротозеев. Были театр и цирк, шумные рынки и бесчисленные бани, предлагавшие клиентам любые удовольствия, таверны и кабачки, дорогие публичные дома и дешёвые притоны, наполненные музыкой бубнов и тимпанов, и веселыми воплями, где рекой лилось вино и кипела неутомимым огнём вечная человеческая похоть.

Вот что пишет великий сатирик латинского мира Ювенал о Риме того времени и его нравах:

Он презрительно сравнивает Оронт с Тибром, а Антиохию с Римом, говоря о том, что Вечный город успел хлебнуть от бессовестной Антиохии с лихвой её распутных нравов! Но что же тогда происходило в самой Антиохии?

Несомненно, она жила беспокойно днём и неистово бесновалась ночью. Ипподром был всегда набит битком, жизнь в тавернах и публичных домах кипела до утра.