Умер человек – увы, это однажды случается с каждым. Но на сей раз умер человек известный и, в отличие от многих других случаев, таким людям публично воздают последние почести. Одна из них – извещение о смерти, сделанное по радио, напечатанное в газетах.
Открываете вы утром свежий номер газеты и видите на последней странице траурную рамку: «Смерть вырвала из наших рядов…»
Некролог. Многие жанры в журналистике рождаются и умирают, а этот, кажется, бессмертен, поскольку бессмертна сама эта скорбная вереница «Безвременно ушедших из жизни».
Слово прощания произносят и будут произносить. Традиция, которой ни одно нормальное общество не вправе пренебрегать. Но весь вопрос не в том – кто и как его произносит, а в том, как это принято сейчас, в какой форме утвердился и существует у нас официальный некролог.
Официальный – я это подчеркиваю. Речь, словом, не о тех публичных извещениях о кончине, что обычно подписывается так: «Группа товарищей». Странное сочетание слов, в другом контексте обычно не употребляемое. Некий коллективный псевдоним безвестных людей. Впрочем, и без поименной расшифровки понятно, кто имеется в виду – близкие покойного, его друзья, те, кто прежде всего принял на себя этот удар судьбы.
Совсем другое дело официальный некролог, пересказ которого по радио и с телеэкрана обычно предваряют словами: «В некрологе, подписанном руководителями партии и государства, говорится…» Яснее ясного, что подписавшие некролог в данном случае не состояли в товарищеских отношениях с умершим. Уместно ли в таком случае их появление на этой скорбной процедуре? Зачем и тем, кто был порой даже не знаком с умершим, а если и был знаком, то не испытывал к нему чувства личной дружбы, – зачем такому человеку как бы вынужденно представать скорбящим и произносить над свежей могилой прощальное слово? Читаю в одном из последних номеров газеты ушедшего года сообщение о кончине генерала армии А.А. Лучинского: «Ушел из жизни верный сын советского народа… Светлая память о верном сыне советского народа навсегда сохранится в наших сердцах». И далее – длинный перечень фамилий. Среди тех, кто «навсегда сохранит в своих сердцах» память о генерале, – люди, которые по возрасту годятся ему в сыновья, но которые занимают сегодня высокие посты в партии, правительстве, армии, военно-промышленном комплексе. В перечне нет ни одного военачальника ниже генеральского звания.
Иным руководителям свойственна привычка «подмахнуть» документ, не читая. Похоже, что и некрологи подчас становятся такими «документами». Потому что, полагаю, «руководители партии и правительства» иначе, как механически, не могут подписать текст, в котором в состоянии разобраться разве что специалист. Во всяком случае вряд ли все те, кто поставил свои подписи под некрологом выдающегося химика академика И. Кнунянца, могут объяснить, что представляют из себя «работы в области химии полимеров, гетероциклических соединений», за которые они воздают должное почившему ученому. Не думаю также, что у них есть твердое понятие о «пионерских работах по наблюдению треков заряженных частиц с помощью камеры Вильсона», за которые авторы некролога весьма высоко отзываются о деятельности другого умершего академика – Д. Скобельцына.
А может, и не в словах дело? Стоит ли вообще придавать какое-то значение тому, скажем, что начало сообщения о смерти академика Г. Флерова текстуально совпадает с тем, что говорится об академике Д. Скобельцыне или академике И. Кнунянце?
Известно, что многие десятилетия все то, что было у нас освящено именами высших руководителей, что имело ранг официального сообщения, было в высшей степени обезличено, принимало форму и содержание некой резолюции, лишенной живого чувства и живого языка. Безличность признавалась признаком солидности. Многое с тех пор изменилось. Но официальный некролог, похоже, остался незыблемым форпостом бюрократизма и формализма, отлитого в формы «чеканных формулировок».
На сегодняшний день действительно главное в официальном некрологе не текст, а подписи. Подписи эти могут многое рассказать не столько, скажем, о месте умершего академика в науке, сколько о том, как относились к нему, как его воспринимали «сильные мира сего», высоко ли оценивалось его вмешательство или, напротив, невмешательство в общественно-политическую жизнь, что ему прощалось, а что нет. И так далее, и тому подобное.
Одни и те же лица подписывают некрологи известных людей, известных подчас противоположными взглядами на многие социально-политические явления нашего времени. Умерли, кажется, в один день два таких разных человека – поэт М. Матусовский и писатель В. Пикуль. Естественно, что и мнения о них, об их творчестве были разными, как разным был и у каждого из них круг общения, та самая «группа товарищей». Но, судя по «итоговым» подписям под некрологами, товарищи были одни и те же. А все дело в том, что оба умерших, так сказать, жили и работали «по одним и тем же ведомствам» – те, кто возглавляет эти ведомства в различных офисных структурах. Здесь и бывший в «их время» членом Президентского совета писатель Ч. Айтматов, «курировавший» культуру, и А. Капто, ведающий идеологическим отделом ЦК КПСС, и министр культуры Н. Губенко. Требуется непременно соблюдать установленные для подобных случаев формальности. Смерть «выдающегося советского физика» или «выдающегося советского химика» должны удостоверять полномочные представители государственной, партийной и научной иерархии – соответствующий член Политбюро ЦК КПСС, соответствующий зам. Председателя Совмина СССР, соответствующий член Президентского совета и т. д., и т. п. Если же закончил свои дни «известный советский писатель (поэт)», то этот прискорбный факт удостоверяет и «заверяет» своими подписями другой круг лиц, но отбираемых по тому же принципу – кураторов культуры из разных ведомств, представляющих высшую власть. Среди «подписантов» должны быть представлены и руководители той территории, где проживало известное лицо. Скажем, Валентин Савич Пикуль жил в Латвии, стало быть, под некрологом появляется подпись А. Рубикса, руководителя Компартии Латвии (на платформе КПСС), писатель отражал в своих книгах флотскую жизнь – это влечет за собой появление подписи командующего ВМФ СССР адмирала В. Чернавина. Михаил Львович Матусовский – москвич, член КПСС, что как бы автоматически предусматривает подпись первого секретаря МГК КПСС Ю. Прокофьева. Умерший писал песни, значит, требуется подпись Т. Хренникова – от Союза советских композиторов. Скорбеть обязывает положение…
Некролог как идеологический атавизм – вот о чем речь. О неискоренимой привычке политизировать не только жизнь, но и смерть. А надо ли это делать? Может, стоит лишить все некрологи официального статуса? Умер заслуженный человек, пусть настоящие его товарищи получат возможность по-человечески сообщить об этом со страниц газет или с экрана телевизора. Напишут и подпишут слово прощания, побудут в последний час наедине с человеком, память о котором действительно навечно сохранят в своих сердцах. Навечно, а каждый вечен, пока жив… Зачем, в самом деле, перепоручать это «центру»? Может, и в этой традиции – привычка к излишней централизации всего и вся, недоверие к мнению «мест»? Не стоит ведь всерьез думать, будто тем или иным именем, поставленным под некрологом, можно еще более освятить чью-то жизнь, если она и без того освящена крупным научным открытием или выдающимся художественным достижением.
Всепроникающая идеологизация и политизация. Давным-давно начался этот процесс, коснувшийся и живых, и мертвых. Еще одно подтверждение – бытующая у нас традиция, согласно которой на очередной юбилей, например, грузинского поэта Ш. Руставели, собирающий в Большом театре многочисленную аудиторию, для доклада неизменно приглашается секретарь ЦК Компартии Грузии, имеющий как будто самое прямое отношение к юбиляру. Чествуя гениев прошлых веков, мы всякий раз исходили, да нередко и исходим из некоего регионального и узкопартийного подхода к бессмертию, к вечным духовным ценностям. Партия словно бы расценивала и те давние «творческие достижения» как логический результат проводимой ею национальной политики.
Возвращаясь к общечеловеческим ценностям, мы обязаны вспомнить, что по всем человеческим да и христианским обычаям прощальное слово должны произносить отнюдь не те, кто выступает «от имени и по поручению». Естественно, что культура прощания не может быть выше, чем политическая или производственная культура человеческого общения. Но должно же быть какое-то чувство стыдливости, внутреннего предостережения от осквернения покоя смерти любым неосторожным, не вполне искренним словом.
И на свадьбах неуместны свадебные генералы. Тем более на похоронах.