Вступление

Сир Уэймар Ройс: И какой была Стена?

(ИП[2])

Где же спрятан античный мир в «Игре престолов»? На этот вопрос ответить нелегко, потому что у Вестероса и других континентов, входящих во вселенную, созданную Джорджем Мартином, огромная история – как собственная, так и заимствованная из нашей истории и мифологии. Вымышленный мир, с его драконами и магией, отличается от реального еще и хронологией: некоторые детали присущи Античности, Средневековью и Новому времени, но не определенной эпохе и не определенному месту. Античный мир, который я здесь рассматриваю, – это область Средиземноморья, а именно Греция и Италия, в период с 1200 г. до н. э. до падения Римской империи в IV в. после рождения Христа. Этот мир повлиял на то, как мы думаем, говорим и описываем наш мир, и он не прекращает интересовать многие поколения со времен Гомера вплоть до наших дней. Предания и легенды, некоторые из которых правдивые, некоторые – вымышленные, оказали не меньшее влияние на последующие эпохи, чем древние народы и цивилизации. Мифологический эпос, например «Илиада», был такой же частью Античной эпохи, как и войны, города, короли, и зачастую играл роль не меньшую, чем реальные исторические события. «Игра престолов», на первый взгляд, не выглядит античной, она скорее британская, или средневековая, или даже местами современная. С этим, конечно, сложно поспорить, однако черты античного мира просматриваются в ней довольно отчетливо, как в манере повествования, так и в многочисленных аспектах культуры, мифов, истории и, конечно, географии.

Как и в нашем мире, в Вестеросе, Эссосе и разрушенной Валирии, столице империи, по богатству и значимости схожей с Римом, присутстуют следы Античности. Высокий валирийский, например, сохранился после падения империи как язык, использующийся для демонстрации культурного уровня и утонченности, которому обучали благовоспитанных детей из знатных семей, подобно ему латынь в наше время – элитарный язык, используемый лишь в определенных институтах, таких как католическая церковь. Валирийские дороги до сих пор вдоль и поперек пересекают Эссос: ровные, надежные и долговечные, они представляют собой эквивалент одного из величайших римских достижений – дорожной сети.

Римские дороги простирались от самого Рима до каждого уголка империи. По ним передвигались римские армии, торговцы, сборщики зерна и налогов, они способствовали распространению обычаев, развитию торговли, языка, архитектуры, юриспруденции и экономики. Дороги были не только артериями империи, они также оказались самым долговечным наследием – многие из них существуют до сих пор в своем первоначальном виде и являются моделью современных дорог. Архитектура Эссоса также во многом сходна с античной. Гладиаторские арены вроде той, на которой Тирион оказался в Миэрине, напоминают Колизей – гигантскую арену, построенную династией Флавиев для проведения роскошных жестоких представлений.

Браавосский Титан, огромная статуя, перешагивающая гавань, пришла к нам от ныне не существующего Колосса Родосского, одного из семи чудес Древнего мира. Бронзовая фигура, изображающая бога Солнца Гелиоса, была изготовлена в портовом городе Родос после великой военной победы, на ее создание ушло двенадцать лет. Статуя стояла на входе в гавань (а не пересекала ее, как говорилось в средневековых хрониках) 60 лет, пока ее не разрушило землетрясение. Родосцы посчитали, что прогневали богов и отказались восстанавливать статую, поэтому руины оставались на месте еще 800 лет, восхищая своими размерами и великолепием путешественников, в том числе и Плиния Старшего[3]. История Валирии также напоминает римскую: как римляне уничтожили Карфаген, так и валирийцы разрушили столицу Гискара, своего древнего врага, и усыпали ее земли солью (БМ).


Римская дорога в Алжире


Конечно, в Эссосе есть и другие следы Античности. Вольные города, например, представляют объединение независимых городов-государств – эта модель уходит корнями к средневековой Италии и Древней Греции. В отличие от римского, греческий мир был намного более раздроблен до завоевания Римом. Ландшафт наравне с политической идеологией способствовал возникновению так называемых полисов – общин, граждане каждой их которых управляли ими в соответствии с разными государственными системами. Самые известные из них, Афины и Спарта, имели наибольшее влияние, были своего рода империями, так что другим городам приходилось или заключать с ними соглашения и союзы, или подчиняться. Постепенно союзы городов-общин, называемые лигами, укреплялись. Некоторые делали упор на политическую власть, как Делосская лига под предводительством Афин в V в. Некоторые основывались на целесообразности, как Этолийская лига в IV в. Некоторые объединялись, исходя из географической близости или культурной общности, как греческие острова, города Ионии, греческие поселения на территории нынешнего побережья Турции. Иногда эти объединения разрастались вокруг великих храмов, которые были не только святилищами, но и банками, защищенными богами. Браавос с его Железным банком и каналами напоминает нам Венецию, но его положение среди Вольных городов, с которыми он разделяет свою культуру и географическое положение, делает его похожим на города Ионии – мост, соединяющий Запад и Восток.


Колизей


Материальные следы древности разбросаны по всему Эссосу, но именно в Вестеросе мы обнаруживаем самый значительный ее отголосок – Стену. Джордж Р. Р. Мартин говорил, что огромную стену из льда он создавал по образу и подобию Стены Адриана, что пересекает Северную Англию от реки Тайн до залива Солуэй-Ферт[4]. Должно быть, римский солдат смотрел с нее на густой лес, пытаясь понять, какие неприятности тот ему уготовил. Оттуда он должен был защищать своих товарищей и граждан Британии от угрозы нападения пиктов, и, возможно, там же, в местах вроде Виндоланды, он жил всю жизнь. Стена Вестероса, конечно, и больше, и фантастичнее, чем Стена Адриана, да и вряд ли римские солдаты отрекались от супружеской жизни и клялись не принимать участия в политической жизни страны, скорее, наоборот. Римская армия разбивала поселения на месте дислокации, мужчины брали местных женщин в жены и играли важную роль, служа императору или претенденту на трон. Но стена на краю мира, будь она на холодном севере Британии или в жарком Ктесифоне, до сих пор хранит в себе особую романтику. Стены, в конце концов, разделяют то, что здесь, от того, что там, нас – от них, безопасность – от угрозы, цивилизацию – от варваров и дикарей.

В случае Вестероса стена – нечто большее: она также хранилище знаний, последняя великая библиотека, возможно таящая в себе секрет победы над Белыми Ходоками. Стена – одно из немногих строений в Вестеросе, дата возведения которого известна – ей 8000 лет (ТД). Таким образом, это историческое место и место обучения, связующее звено между спасительным знанием и зловещим неведением. Более того, она таинственным образом сопряжена с другим образовательным учреждением Вестероса – Цитаделью, расположенной глубоко на юго-западе Простора, где мейстеры по мере получения знаний зарабатывают звенья для своей цепи. И Стена, и Цитадель представляют собой то, что мы могли бы назвать монашеским орденом, – люди там посвящают свои жизни труду, отрекаются от политических интересов и семейного счастья. Однако на Стене знания добывают не с помощью книг и заклинаний, а благодаря тяжелому труду и храбрости. Мейстеры Цитадели расширяют свои знания, не выходя из библиотеки, дозорные же – в процессе походов и наблюдений. Таким образом, наблюдения и исследования концентрируются в пределах Вестероса, позволяя рыцарям, королям и воробьям решать, чья жизнь дороже, за его пределами. Тем не менее эти два мира не могут существовать друг без друга; знания Сэма, полученные в Цитадели, в значительной степени повлияют на битву, которая развернется на территории Семи Королевств. Однако именно Стена является важнейшим элементом этого мира: именно там должен произойти решающий бой и должны быть найдены ответы на все вопросы. Это столкновение не только льда и пламени, но и идеологии, религии и королевств.


Стена Адриана


Как бы распорядились Стеной римляне? Для многих, в особенности для тех, кто живет и несет службу на окраине империи, она была бы просто более фантастической версией римской системы укреплений, обозначавшей границы территории. Но ее масштаб невозможно переоценить. Римская система укреплений, называемая лимесами, была намного проще. Лимесы в основном состояли из низких стен, рвов и траншей, смотровых башен и лагерей, расположенных вдоль укреплений.

Римские лимесы намеренно были более уязвимыми и создавались не для того, чтобы останавливать нашествия варварских племен, а, скорее, служили способом контроля потока торговцев, путешественников, мигрантов и других людей, которых судьба привела на римскую землю. И хотя эти укрепления не были способны остановить орду захватчиков, они могли служить системой раннего предупреждения нашествий, а также сдерживать небольшие отряды грабителей, таким образом защищая римские приграничные поселения. Лимесы также служили способом обозначить присутствие римской армии во всех опасных зонах империи. Эти войска можно было быстро призвать, чтобы отразить атаку, по крайней мере до прибытия подкрепления.

И в связи с тем, что служба в римской армии могла затянуться на долгие годы, многие солдаты поселялись на месте своей службы, привнося туда римские обычаи и язык и утверждая римское присутствие в регионе. В каких-то случаях, несомненно, римские легионы раздражали местных жителей, ровно как вороны Ночного Дозора были вечным противником одичалых, обитавших по другую сторону Стены. Таким образом, некоторые аспекты Стены были хорошо знакомы римлянам: расположение укреплений, присутствие воинской силы и зависимость от далеких правителей и королей в связи с постоянной нехваткой ресурсов. Но что поразило бы римлян, так это невообразимый размер Стены и способность отражать атаки орд противников самостоятельно.


Реконструкция римских приграничных сооружений у Заальбурга


Конечно, они бы с восхищением смотрели на Стену, так же как Тирион, прибывший туда с визитом, и многие другие путешественники. Стены, как и все остальные крупные сооружения, демонстрировали центральную власть, обладающую значительными ресурсами: каменоломнями, дорогами для транспортировки материалов и рабочих, человеческими и природными ресурсами, а также армией для защиты как строящихся, так и уже построенных объектов. Стены провозглашают независимость и ставят четкие границы на карте мира: мы здесь, по эту сторону, в то время как враги и чужаки влачат свое существование там. Таким образом, стены являются символом власти. Когда армия персов сожгла Акрополь в Афинах и спровоцировала массовую эвакуацию жителей в V в. до н. э., Фемистокл, командующий афинскими войсками, сделал поразительное заявление: «Город – это его жители, а стены Афин – его боевые корабли». Такой взгляд на город как на переносное устройство был новым для античного мира, несмотря на тот факт, что армии, находившиеся в дальних уголках империи на протяжении долгого времени, инстинктивно воссоздавали привычную жизнь, даже находясь вдали от дома. Между прочим, идея скитающихся отрядов за пределами стен стала более популярной в следующем веке, когда наемные армии – древний эквивалент Золотых Мечей и им подобных – предлагали свои услуги тому, кто больше заплатит. Такие компании состояли из жителей одного и того же города, и их корни были довольно сильны, даже когда они становились подданными не маленького городка, а более сильного эллинистического государства. Таким образом, одним из наиболее интересных вопросов касаемо Стены является вопрос о ее символическом значении. Функция Стены изначально заключалась в отражении внешних атак, но была построена Старком, Брандоном Строителем, не подразумевавшим, что она будет объединять людей Семи Королевств и даже северян, хотя Ров Кейлин предназначался именно для этого. У братьев Ночного Дозора, в свою очередь, мало общего с римскими солдатами, они, скорее, похожи на служителей монашеского ордена или даже на отряд наемников: служат по собственному желанию, приносят клятву верности и не принимают участия в политической жизни, за исключением тех случаев, когда им нужны деньги или новые солдаты. Тем не менее может ли Джон Сноу, с помощью Станниса Баратеона одолевший Манса Налетчика и вольный народ, использовать силу Стены, чтобы захватить Железный трон?

Брандон Строитель, который возвел и Стену, и Винтерфелл, – два главных сооружения, ассоциирующихся с родом Старков, – заставляет нас вспомнить о мифологических строителях стен. Возведение стен было непростой задачей, а некоторые античные стены, казалось, могли быть созданы лишь богами. Посейдон и Аполлон, например, построили стены Трои, которые не дали брешь даже после десяти лет непрекращающихся военных действий. Стены в Фивах были созданы музыкантом Амфионом, что заколдовал камни своим пением и заставил их самих сложиться в стену. А стены Рима возвел его основатель Ромул, сын бога войны Марса. Эти стены, которые вскоре стали бесполезными, так как город рос очень быстро, сыграли важную роль в основании Рима – стали причиной одной из первых гражданских войн в истории города. Есть несколько версий этого события, но все они сходятся в том, что Ромул убил Рема, своего брата-близнеца, за то, что тот насмехался над строящейся стеной. «Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены!»[5] – кричит Ромул над телом своего брата, демонстрируя собственную власть и римскую склонность одним махом прекращать междоусобицы кровопролитием. Дискредитация стены – словом ли, осадой ли, – была не чем иным, как посягательством на саму суть города, и именно по этой причине римляне ассоциировали самые серьезные угрозы городу с угрозами его стенам. На протяжении нескольких веков лишь диким племенам галлов удалось проникнуть за стены и разграбить город в период ранней истории Рима. Ганнибал, как известно, потерпел неудачу в попытке прорваться сквозь стены Рима, и эта неудача сыграла решающую роль в войне с Карфагеном, ознаменовав господство Рима как главной средиземноморской державы. Мировая история может зависеть от событий возле стены.

Первая римская стена простиралась вдоль померия, священной границы города, и была расширена несколь ко раз, как того требовало положение дел. Померий был как религиозной, так и военной границей, и, несмотря на то что его тоже требовалось расширять по мере роста империи, лишь величайшие сыны Рима удостаивались этой чести. Наиболее выдающийся из них, император Август, расширил померий в VIII в. до н. э., желая обозначить границы Римской империи, и поэты воспели Римскую imperium sine f ne – бесконечную империю. Правитель так же хотел напомнить людям о том, кто они есть, возродить чувство патриотизма, которое, как он полагал, пошатнулось вместе с Римом в процессе гражданской войны за пятьдесят лет до прихода Августа к власти. Император также сделал частью своей программы создание первой публичной библиотеки в Риме. Он поручил это писателю и ученому Варрону, чьи многочисленные работы отвечали запросам Августа – возвращали чувство собственного достоинства римлянам, в то время как они были чужаками на их собственной земле, не знающими ни традиций, ни обычаев[6]. Это чувство отчуждения от дома очень ясно проглядывается в Вестеросе: Сэм испытывает его на Стене, пока не находит тайную библиотеку, Бран – когда покидает разоренный Винтерфелл, и Теон Грейджой – когда наконец возвращается домой, на Железные острова, лишь для того, чтобы обнаружить, что он отвергнут и изгнан. А сильнее всех, наверное, тоскуя по родине, на землю которой она никогда не ступала, испытывает его Дейенерис Таргариен, отвергнутая как вестеросцами, так и дотракийцами, коих она считала собратьями. Теон пытается справиться с отчуждением, пытаясь захватить Винтерфелл, в то время как Дени пытается узнать о своем доме как можно больше, читая книги и слушая истории. Но может ли последний из Таргариенов или даже последний из Старков напомнить вестероссцам о прежних временах и унять ужасы гражданской войны, или им, подобно Ромулу, придется идти по трупам своих же родственников?

Стена и ее аналог – Ров Кейлин – не единственные объекты, свойственные Северу. Север и в особенности Винтерфелл – последний оплот Старых Богов, только здесь люди до сих пор поклоняются им, приходят в темные мрачные богорощи, в центре которых находится чердрево. Когда мы впервые встречаемся с Недом Старком, именно возле него он чистит свой фамильный меч Лёд. Кроме того, мы видим чардрево в удивительной анимационной заставке к сериалу, вырастающим среди механических моделей городов.

Греки и римляне деревьям не поклонялись, хотя римляне знали, что галльские друиды питали особое почтение к дубу. Что интересно, слово «друид», вероятно, произошло от греческого слова drus, что означает «дуб». Тем не менее античная мифология полна легенд о деревьях, которые оживают и наделяются человеческой душой. Наиболее известная, пожалуй, об Аполлоне и Дафне, где прекрасная нимфа, преследуемая богом, превратилась в лавровое дерево, чтобы сохранить целомудрие. Лавр был священным деревом Аполлона, а его листья использовали в религиозных церемониях и делали из них венки для победителей поэтических состязаний. Другие деревья считались священными для богов в силу их местоположения: дубы в окрестностях Додоны, например, выполняли функцию оракулов: верующие приходили за божественным советом и слушали шелест листьев, а после жрецы его истолковывали. Некоторые деревья были священными не сами по себе, но как часть священной рощи, они предоставляли убежище каждому, кто в нем нуждался. Такая роща была в Риме, но она служила храмом для одного человека. Если туда приходил кто-то еще, он должен был убить предшественника, чтобы занять его место. Именно туда сбежал радикальный политик Гай Гракх, когда мятежники выступили против его амбициозной программы и казалось, что аристократические соперники выжали из него все соки. В роще Гракх оставался недолго – осознав, что все потерял, он попросил раба убить его.


Бернини. Аполлон и Дафна, 1622–1625. Рим, Галерея Боргезе


Но больше всего на темный лес Винтерфелла похожа роща, изображенная поэтом Луканом. Он описал ее как очень древнюю, сохранившуюся даже несмотря на то, что люди нуждались в древесине, чтобы греться, строить дома, вести войны. Роща темна и зловеща, там поклоняются богам, совершая жуткие ритуалы. Там текут черные реки, а изображения богов – неотесанные колоды, вырубленные из стволов упавших деревьев. Старые, гниющие, они вселяют ужас в сердца людей. Птицы не садятся на эти деревья, буря не касается их, свет не проникает сквозь их ветви. Это древнее темное место столь священно, что даже римские легионы, прибывшие осквернить его, отказываются выполнять приказы, уверенные в том, что топоры отскочат от деревьев и отрубят им конечности. И только личный пример генерала Юлия Цезаря заставил солдат действовать. Цезарь нанес удар топором по древнему дубу и приказал своим подопечным не беспокоиться: любая божественная кара теперь ляжет на его плечи:

И все подчинились веленью

Не потому, что толпа успокоилась сразу, – но взвесив

Грозного Цезаря гнев и богов неизвестную ярость.

Ясени валятся вкруг и каменный дуб суковатый,

Как и Додоны стволы и ольха, что пригодны для моря,

Падает и кипарис – не плебейского горя свидетель, –

Все тут лишились листвы и, кудри свои потерявши,

Свет пропутили к корням; порушенный лес, низвергаясь,

Ищет опоры себе в деревьях густых[7].

Но, в отличие от галльских лесов, богороща Винтерфела выжила даже после того, как крепость перешла к другому владельцу и была сильно повреждена. В других, не столь таинственных рощах, находила утешение Санса в самые трудные времена. Противоречие между священным и мирским, описанное в сцене вырубки рощи Луканом, свойственно также и Вестеросу: старая религия против новой, созерцательность против активной жизни, противопоставление лидерских качеств, влияние войны на окружающую среду. Конечно, главной темой поэмы Лукана о борьбе между Цезарем и Помпеем (49–46 до н. э.) было влияние гражданских войн не только на политическую жизнь государства, но и на общество на всех его уровнях. Они стравливают отцов, сыновей, братьев, а также погружают весь мир в ненависть и жестокость: реки крови, разрушенные дома, заброшенные поля и голод – вот цена войн и в Риме, и в Семи Королевствах.

Одной из первой характеристик Неда Старка, которую дает нам Джордж Р. Р. Мартин, является осознание личной ответственности за все, что происходит, как ключевого компонента лидерства: тот, кто выносит приговор, сам заносит меч. Нед закрывает глаза на отсутствие этого качества у его друга Роберта, и эта этическая ошибка является неотъемлемой частью общего отказа от лидерства, которое характеризовало годы правления Баратеона, и, более того, недолгого и жестокого пребывания на троне Джоффри. Тем не менее, весьма оправданно и в то же время иронично, Нед становится десницей – главным механизмом, позволяющим Роберту избегать ответственности и передавать полномочия, а также становится жертвой первого преступления, совершенного Джоффри, правда, чужими руками. Джоффри выносит приговор, но не заносит меч. На самом деле никто не мог занести Лед после Неда, и Тайвин из его стали выковал два других клинка – меткая метафора, указывающая на громоздкость Севера, раздробленного после падения дома Старков.

Этот вид личной ответственности – вести за собой – был важнейшей частью идеологии римских полководцев, хотя многие из них ею пренебрегали. Достойный римский полководец должен быть вместе со своим войском перед битвой, вдохновлять его во время оной и находиться в эпицентре сражения. Юлий Цезарь, один из самых прославленных и успешных римских полководцев, много трудился, чтобы заслужить свое почетное звание. По его собственным словам, он – образец римского полководца: всегда готов прийти на помощь в трудной ситуации, подобрать нужные слова, чтобы подбодрить и поднять свои войска. Когда противник начинал брать верх над римлянами, он бросал знамя легиона за линию противника; так как потеря знамени означала великий позор для легиона, воины не останавливались ни перед чем, чтобы вернуть его, и одерживали победу[8]. Многие полководцы рассказывали подобные истории, но именно Цезарь уделял огромное внимание поддержанию об раза идеального римского военачальника. В этом он, несомненно, преуспел. Такой образ укоренился, таким его изобразил и Лукан, пусть даже взгляд поэта на наследие Цезаря немного искаженный, порой враждебный и неоднозначный. «Любая священная кара обрушится лишь на меня: вам не нужно бояться ударить!» – кричит полководец, демонстрируя тот принцип лидерства, который проповедовался кодексом римлянина и Недом Старком. Тот, кто выносит приговор, должен заносить меч. Но Лукан представляет полководца в более пугающем виде: Цезарь не боится даже богов, и его жажда победы не остановится ни перед чем, даже перед осквернением религиозных мест и традиций врага. Это теряет смысл, так как Цезарь даже не остается, чтобы увидеть ход битвы, ради которой вырубили рощу: полный нетерпения, он направляется в Испанию, разбираться с другими неотложными делами, оставив армию строить флот и принимать участие в страшном морском сражении.

Битва при Массилии, которая следует после вырубки леса, является одним из ключевых моментов поэмы Лукана. Воины бились до конца и получали такие раны, каких не видывали доселе эпические поэмы. Во время этой битвы отцы, сыновья, братья совершали зверства в отношении друг друга, иногда сознательно, а иногда опознавая противника лишь в момент его смерти. Смерти подчеркнуто гротескны: тела порваны, изуродованы оружием, носами кораблей, свирепостью битвы и волнами. Вот так описывает кончину одного из многих солдат Лукан:

Крючьями быстро в корму вонзилась железная лапа,

Был ей зацеплен Ликид: он сразу нырнул бы в пучину,

Но помешали друзья, удержав за торчавшие ноги.

Рвется тут надвое он: не тихо кровь заструилась,

Но из разодранных жил забила горячим фонтаном.

Тело жививший поток, по членам различным бежавший,

Перехватила вода[9].

Поэма Лукана – настоящий каталог способов, которыми может быть уничтожен человек, но даже в этом коротком отрывке виден источник жестокости, повсеместно присутствующей в мире «Игры престолов». Возможно, у Лукана насилие изображено даже красочнее – эпические поэмы зачастую прибегали к различным изыскам, в то время как у Джорджа Р. Р. Мартина оно более реалистично; поэма Лукана в этом смысле, безусловно, выделяется среди других эпосов, дошедших до наших дней. Подобная жестокость, кажется, была частью того мира – во времена правления императора Нерона римляне испытывали тягу к насилию, будь оно в поэмах, пьесах или на гладиаторских аренах. Проглядывается отчетливая связь между жестокими казнями, гладиаторскими боями и количеством крови, проливаемой на страницах древнеримской литературы.

Лукан использует сражение, чтобы показать, какие ужасы приносит людям гражданская война, однако в то время как Война Пяти Королей заставляет страдать почти каждого жителя Семи Королевств, там происходит не так уж и много сражений. Самой впечатляющей была битва на Черноводной – единственная приличная морская битва, которую видел Вестерос. Повествование о ней идет от лица Давоса Сиворта, – он с самого начала говорит, что она обречена на провал из-за непродуманной тактики высокородных военачальников, сводящей на нет стратегическое преимущество, которое имеет войско Станниса. Сиворт считает, что в морской битве большая армия Станниса не имеет никакого преимущества. Выиграть сражение в результате помогает не тактическое маневрирование кораблей, а хитрая уловка Тириона Ланнистера, устроившего западню из дикого огня – зеленого пламени, созданного алхимиками Королевской Гавани. Давос, скорее матрос, чем поэт, обращает больше внимания на потопленные корабли, а не на погибших членов их экипажей, и вся битва превращается в суматоху со сгоревшими дотла судами и трупами, разбросанными по всей поверхности воды. Помимо ужаса, порожденного диким огнем, мы наблюдаем, как Джоффри сбрасывает со стен пленных шпионов, а Серсея планирует использовать благородных заложниц в качестве жертв для убийства-самоубийства.

Обе битвы показывают, какое безумие порождают гражданские войны: разрыв семейных и общественных связей, растущее желание причинять боль другим людям, а также огромные несчастья, обрушивающиеся на мирных жителей и, конечно же, на природу. Деревья у Лукана валятся, река у Королевской Гавани горит.


Некоторые классические элементы, которые я упомянула, такие как Стена Адриана или гладиаторские игры, сейчас воспринимаются как маркеры величия Рима. Другие, например, Троянская война, которую мы обсудим подробнее чуть позже, до сих пор прославляют Грецию. Фильмы вроде «Трои» и «Гладиатора» позволили широкой аудитории погрузиться в античный мир, в то время как ученые продолжают изучать его остатки, выявляя новые доказательства и открывая новые грани. В данной книге, безусловно, представлена субъективная точка зрения на мир «Игры престолов», мотивированная моими собственными интересами и научными целями. Но Древний мир велик и разнообразен, и у разных ученых будут разные взгляды на одни и те же вещи, касается это «Игры престолов» или классических текстов и артефактов, которые я использую здесь для примера.

В основе моего подхода лежит литература, в особенности римская, и именно через ее призму я читаю и смотрю «Игру престолов». Сосредоточенность на литературе означает, что меня больше интересует то, как «Игра престолов» взаимодействует с преданиями об античном мире, чем ее материальная культура, и что меня больше интересует версия, представленная в книгах Джорджа Р. Р. Мартина, чем в телесериале. Это не значит, что я игнорирую древнюю историю или HBO, но, на мой взгляд, «Игра престолов» – своего рода современная эпическая проза, и мне нравится отмечать, как события в книге коррелируют с традициями и условностью древнего эпоса. В некоторых случаях, например, жестокость и насилие в «Игре престолов» – дань традициям. В других же «Игра престолов» манипулирует традициями так, что может трактоваться как современная, так и древняя, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. В прочих же случаях «Игра престолов» модернизирует или приспосабливает древние условности под собственные нужды, но влияние Античности, скрытое за средневековой атрибутикой и современной прозой, просматривается повсеместно. Однако наиболее важным моментом, на мой взгляд, является язык и стиль древних эпических поэм, которые свойственны этому произведению.

Мое внимание сфокусировано на эпосе и литературе в целом, что так же свидетельствует о том, что «Игра престолов» начиналась как литературное произведение. Таким образом, на нее распространяются методы литературной критики, которые в большинстве своем состоят из тщательного чтения и размышления о том, что может рассказать книга о событиях, явлениях и других книгах, другими словами, о человеческой жизни и о человеке вообще. Это не означает, что экранизация HBO не отражает эти вещи или несет свой собственный художественный замысел, – на самом деле, параллельное существование сериала и книги помогает глубже изучить некоторые события из романов, но лично для меня слова на бумаге значат намного больше, чем картинки на экране. Для вас все может быть с точностью до наоборот, и в этом случае главным преимуществом чтения будет возможность оценить, насколько хорошо экранизация отразила события книги, так как зрительные образы могут отличаться от литературных. Вы также можете применить некоторые идеи, которые я здесь излагаю, во время просмотра, и, если вы это сделаете, они значительно обогатят ваше восприятие и книги, и экранизации. Поскольку в книжной и телеверсиях появляется все больше расхождений, возникает интригующая многозначительность в развитии сюжета(ов). По этой причине, при том что книги являются для меня приоритетом, я попыталась сосредоточиться главным образом на первых томах, где расхождение с сериалом минимальны.


Д. Дебуа. Джоффри Баратеон

Загрузка...