Рано утром пенсионер Петр Иванович Растяжко поспешил по привычному маршруту – в конец своего огорода. Дернул ручку дверцы скособоченного туалета – она оказалась запертой изнутри. Оттуда послышался чей-то раздраженный голос:
– Занято!
– Но это же мой туалет!
– Знаю, Петр Иванович, – ответили ему изнутри. – Я уже заканчиваю.
И только тут Петр Иванович обратил внимание на то, что за оградой его участка стоит старенький уазик-таблетка с надписью «ЖКХ».
«Ехал себе человек по делам, да тут и приспичило ему», – успокоившись, подумал Растяжко. Наконец дверца сортира распахнулась, и из нее вышел слесарь-сантехник Михеич, он же главный коммунальщик их пригородного поселка. Из кармана его комбинезона торчали разномастные ключи.
– Вот, принимай, Петр Иванович, работу! – торжественно сказал Михеич, обтирая руки ветошью.
– Какую еще работу? – не понял Петр Иванович.
– Да ты внутрь загляни, балда!
Растяжко заглянул и действительно обалдел. На месте прежней дырки, выпиленной им прямо в дощатом полу, красовался… белоснежный унитаз.
– Что это? – потрясенно спросил Растяжко?
– Администрация деньги получила из областного бюджета на развитие коммуналки, – гордо сказал слесарь-сантехник. – Так что пользуйся. На, распишись вот, что у тебя теперь канализация есть.
– Какая же это канализация?
– Унитаз я тебе поставил?
– Ну, поставил.
– Так расписывайся давай!
– Постой Михеич, а как же… это… Ну, смывать чем?
– Ну ты прямо как ребенок, – поморщился Михеич. – Как понадобится тебе в туалет, прихватишь с собой ведро воды, всего делов-то. Ну, не тяни, расписывайся, мне сегодня надо успеть весь ваш переулок удобствами оборудовать.
Петр Иванович оглянулся на свой кривобокий сортир, в глубине которого прямо-таки светился новенький красивый унитаз, махнул рукой и поставил закорючку в какой-то бумажке, подсунутой ему Михеичем. Он уже собрался бежать в дом – за водой для сливного бачка. Но его остановил все тот же Михеич.
– Чуть не забыл! – хлопнул он себя по лбу. – На той неделе никуда не уезжай.
– А что?
– Водопроводом займемся.
– Неужто и на него деньги выделили? – поразился Растяжко, и даже забыл, зачем он пришел на конец своего огорода.
– А то. У тебя колодец-то есть?
– Конечно.
– Вот, полдела уже сделано. Ведро-то на вороте, поди, старое?
– Да уж, и клепал я его, и паял, а все протекает.
– Вот и жди меня в следующую пятницу. Ведро тебе новое привезу. Черпай им водичку и носи домой на здоровье! А хочешь – на огород, или вон опять же для сливного бачка.
– А расписаться надо будет, конечно, как за водопровод? – вздохнул Растяжко.
Но Михеич его не слышал. Он, насвистывая, уже устанавливал унитаз в соседнем туалете типа «сортир». Коммунальная реформа в пригородном поселке города Н. шла полным ходом!
Зарплата где?
– О, приперся, на ногах еле стоит! Гони зарплату, алкаш!
– Так я уже дома? Какая радость! Дай я тебя обниму, ненаглядная!
– Отстань! И ты, гад, у меня ненаглядный! В смысле, глаза бы мои на тебя не глядели! Зарплата где, говорю?
– О чем ты, дорогая! Почему ты решила, что у меня должна быть зарплата?
– А число какое сегодня? Пятое, зарплатный день. Значит, у тебя получка была. Была же?
– А, вон ты о чем? Ну, была.
– Гони деньги.
– А нету!
– Как это нету, сам же признался, что зарплата была.
– Потому и нету, что была. Была да сплыла. У-у, у-у-у!
– Ты чего ревешь? Чего шлангом прикидываешься? Где деньги, я тебя спрашиваю?
– У-у-у! Ну что ты за женщина такая? Одни деньги у тебя на уме. У-у-у!
– А ну не реви! Размазня! На, вытри слезы. Ну, говори, что случилось, куда зарплату девал? Ограбили тебя, что ли? Так нет, вроде цел, ни царапины. Где тогда деньги?
– Это я снаружи цел, а ты бы заглянула мне внутрь…
– Ну, дай загляну. Так, здесь пусто. И в этом кармане ничего. И в пистончике голяк. А ну, снимай туфли! Ага! И это все? Тут и половины не будет. Где остальные?
– У-у-у, какая ты жестокая! Опять за свое! Да ты в душу, в душу мне загляни! У меня, может, сердце вдребезги разбито!
– Да? Я тебе сейчас башку разобью, если ты мне не скажешь, где деньги. Последний раз спрашиваю: куда девал зарплату?
– Маша, да ты хоть знаешь, что в мире творится?
– А что там творится?
– Ох, Маша, страшные вещи творятся! Вон Индонезию опять трясет! Так их, индонезцев, бедных, колошматит землетрясениями, одно за другим, что сердце кровью обливается. У-у-у!
– Какая Индонезия? Какие землетрясения, урод? Сейчас у тебя самого будет сотрясение мозга. Ты скажешь, куда девал деньги, или нет?