Либавская кельнерша
В Либаве Анна появилась, скорее всего, еще до прихода немцев. Это позволяло, во-первых, не вызвать особого подозрения к своей особе, а кроме того наладить все необходимые связи, вжиться в окружающую обстановку и в свою новую роль. Кроме этого так было необходимо и по легенде, по которой работала Анна. Считается, что весной 1915 года, она устроилась работать кельнершей в кондитерской на Шарлоттенштрассе, традиционно часто посещаемой моряками. Чтобы не вызывать никаких подозрений, при Анне, якобы, была маленькая девочка (по другим данным мальчик), которую она выдавала за свою дочь.
Либава. Кондитерской на Шарлоттенштрассе
Историк военно-морской российской разведки В.А. Петров пишет: «Формально русская морская разведка возникла в 1907 году, когда МГШ (Морской Главный штаб – В.Ш.) впервые получил особые кредиты на разведывательные цели. Но о первых годах ее существования имеются лишь отрывочные сведения. Во всяком случае, до 1909 года разведки против главного из потенциальных противников – Германии – еще не велось. В последующие годы такое положение было в значительной мере исправлено. При этом Германия оставалась главным объектом внимания, а разведка велась традиционным способом – путем вербовки лиц, по своему служебном положению располагавшими необходимой информацией. Этим занимались морские агенты в европейских странах (теперь уже систематически, по заданиям из Петербурга) совместно с офицерами МГШ, по мере надобности посылавшимися за границу. Именно так поддерживались отношения с самым, по видимому, результативным агентом того времени – чиновником германского Морского генерального штаба, известным под условным именем «Альберт». Можно предположить, что через него поступила значительная часть сведений о германском флоте, имевшихся в МГШ к концу 1913 года – описание германских морских маневров 1912 года, данные о минных заграждениях, сигнальные книги и многое другое. Наряду с этим в 1913 году были предприняты усилия по засылке в Германию агентов из числа жителей Прибалтики, владеющих немецким языком. Их задачей являлось наблюдение за германскими портами, а также вербовка офицеров германского флота. Программа была рассчитана на длительный срок и к началу мировой войны в целом оказалась нереализованной».
Мы точно не знаем, занималась ли Анна сбором текущей информации о германских кораблях, заходивших в Либаву, или ее берегли для одной самой главной операции и, поэтому, наоборот, оградили от всякой мелочевки, которая могла бы только привлечь ненужное внимание. Думается, что последнее более реально. Анна была слишком ценным агентом, чтобы ей можно было рисковать из-за какой-то ерунды.
Следы работы Анны Ревельской мы обнаруживаем и до ее главной операции в октябре 1916 года. Так уже в декабре 1914 года, бывший в ту пору офицером оперативного отдела Балтийского флота, капитан 1 ранга А.В. Колчак отмечал, что выполненная флотом постановка минного заграждения в южной части Балтийского моря «была в значительной мере основана на данных разведки, которая совершенно точно и своевременно дала нам данные по обстановке».
В.А. Петров отмечает и еще одну операцию разведки Балтийского флота, к которой вполне вероятно также могла самое непосредственное отношение и Анна: «…Разведка постоянно предупреждала о готовящихся наступательных действиях герм флота. Например, о попытке его прорыва в Рижский залив в июле 1915 года было сообщено в Петроград более чем за три недели до ее начала… Есть основания считать, что с течением времени работа разведки на Балтике в этом отношении, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, по крайней мере, не ухудшилась».
Основным источником информации об Анне Ревельской по ее деятельности в Либаве в настоящее время является труд английского военно-морского разведчика Г. Байуотера "Морская разведка и шпионаж. 1914–1918 гг.", переведенная с английского языка и изданная в СССР в 1939 году «Военмориздатом». На информацию Байуотера опираются все, кто когда-либо писал об Анне Ревельской. Пользовался данным трудом при написании «Моонзунда» и Валентин Пикуль. А потому обратимся к книге Г. Байуотера и мы: «Наиболее тяжелые потери немцы понесли от мин, в применении которых русские моряки показали большое мастерство и изобретательность. Большую услугу русскому морскому командованию оказала и разведка, принесшая русским ряд заметных успехов. Один из них заслуживает особого внимания как поучительный и пикантный эпизод в истории разведывательной работы.
Среди унтер-офицеров германской Балтийской эскадры был некто Курт Бремерман – рослый, светловолосый парень, наделенный более чем средней мужской красотой. С маленькой подрезанной бородкой, весьма почитаемой среди унтер-офицерского сословия, с усами, закрученными "а ля кайзер", и располагающей к себе улыбкой, он являл собой прекрасный тип самонадеянного кильского Дон-Жуана, переходящего "от победы к победе" в короткие промежутки отпусков на берег.
Тщеславный и хвастливый среди женщин, Курт был усердным офицером, на весьма хорошем счету у высшего начальства. Во время оккупации Либавы немцами Бремерман служил на одном из германских крейсеров. Верный своим обычаям, он завел в Либавском порту знакомство с женщинами. Одна из них полностью покорила его сердце. Анна, так звали ее, официантка из кафе, была, действительно, красавицей. Она обладала безукоризненной фигурой. Масса черных волос обрамляла милое лицо. Что-то неуловимое отличало ее от окружающей среды. Речь ее была культурна, и помимо родного русского языка она хорошо владела немецким. Нечего удивляться, что, обладая такими качествами, она скоро увидела влюбчивого моряка у своих ног.
Но на этот раз ему оказалось нелегко одержать победу. Дама была скромна и сдержанна и не поддавалась на "ударную тактику", квалифицированным специалистом которой являлся ее ухажер. Она не была расположена слушать нежные бессмыслицы, которые, по мнению Курта, единственно возможный разговор с интересной женщиной. Анна была интеллигентна; она, ярая германофилка, глубоко заинтересованная войной, всегда с жадностью выслушивала все новейшие сообщения о победах, одерживаемых немцами над "ненавистными русскими". Таким образом, Курт, желая проводить с нею время, вынужден был, помимо воли, часами беседовать о войне, о своей профессии.
Она никогда не пыталась выведать от Бремермана секреты, да и он не рассказывал ничего серьезного, так как был далеко не дурак.
Но сейчас он был влюблен без ума и пожираем ревностью. Анна имела весьма хорошие отношения с его приятелями и, будучи разумной, не позволяла Курту монополизировать себя. Нет сомнений, что, находясь в море, он испытывал невыразимые муки ревности.
В одном из походов корабль его подорвался на мине, и он был вынужден провести три недели в Киле, пока производился ремонт.
Как раз в это время немцы планировали свое первое большое морское наступление в Рижском заливе. Используя Либаву в качестве базы, они предполагали протралить проход через русские минные поля, а затем под прикрытием тяжелой артиллерии дредноутов высадить войска на острове Эзель и, если возможно, на материке вблизи Риги.
Мины были основной трудностью. Русские, казалось, имели неисчерпаемый их запас. Сотни мин были вытралены, но новые сотни вырастали как грибы, вызывая тяжелые потери в германских флотилиях. Корабль Курта Бремермана прибыл в Либаву за две недели до начала атаки. Курт, не теряя времени, разыскал свою зазнобу, которая на сей раз была несколько благосклонна, хотя все еще встречала его ухаживания с холодком. Казалось, она о чем-то думала, чем-то была занята.
Увлеченный моряк, мучимый ревностью, умолял довериться ему. Тронутая его явной преданностью, Анна, наконец, сдалась и выдала ему свой секрет. В начале войны она была влюблена в русского морского офицера, находившегося в Либаве. Несмотря на то, что она ненавидела русских, Анна его боготворила и была готова отдать за него жизнь. Она точно не знала, в чем заключалась его служба, но предполагала, что он связан с русской береговой обороной.
– Любите ли вы его по-прежнему? – спросил несчастный Курт.
– Нет, – возбужденно воскликнула Анна. – Я ненавижу его за то, что он сделал со мной. Я отдам все что угодно, чтобы отомстить ему. Мы жили вместе, когда я должна была иметь от него ребенка. Началась война. Русские решили эвакуировать Либаву. До этого мой любовник обещал взять меня с собой в Петербург, одарить меня мехами и драгоценностями, обещал обеспечить ребенка всем.
Он даже намекал на женитьбу, так как знал, что я происхожу из хорошей курляндской семьи, с которой не стыдно породниться даже офицеру.
Эвакуация была назначена через неделю. Я была уверена, что буду сопровождать его, и приготовила все к отъезду. Многие из его вещей оставались у меня. Я запаковала их вместе со своими. Но однажды вечером он пришел ко мне, и я почувствовала, что с ним что-то случилось. Он был пьян.
Когда я подошла к нему, пытаясь обнять его, он оттолкнул меня.
– Довольно с меня, – грубо закричал он. – Наши отношения слишком затянулись. Я пришел сказать это и пожелать тебе всего хорошего. Мы на войне, а ты и все вы здесь в Либаве ненавидите Россию, и будете приветствовать немцев.
Сначала я думала, что только вино заставляет его говорить так жестоко, но скоро обнаружила, что он весьма серьезен. Вы можете представить себе мои чувства. Со слезами я бросилась к его ногам, напоминая ему обо всех его обещаниях и умоляя не покидать меня и нашего будущего ребенка. Он даже позволил себе сказать, что ребенок не его. Я была в отчаянии и все еще надеялась завоевать его снова, – продолжала Анна. – Я напомнила ему про обещание жениться на мне. Он рассмеялся мне в лицо.
– Эх ты, дура! Неужели ты серьезно думала, что я женюсь на женщине такого низкого положения, как ты, на женщине, которая, как известно, имела много любовников. Кроме того, у меня в Петербурге жена и двое детей.
Это было уже слишком. Я потеряла самообладание, и произошла жуткая сцена. Я обозвала его лгуном и трусом. Он ударил меня и почти в бессознательном состоянии швырнул на пол. Когда я лежала на полу, он вышел, крикнув через плечо, что покончил со мной и утром пришлет вестового, чтобы тот собрал принадлежавшие ему вещи. Поздно ночью в городе была тревога. Над городом появился германский цеппелин, сбросивший бомбы. Все полагали, что германский флот близок, но мне было все равно: даже если вся Либава будет стерта с лица земли. Жизнь потеряла для меня интерес.
Анна уставилась в окно ненавидящими глазами. Курт Бремерман сидел, крепко сжав свои сильные руки, и не говорил ни слова.
– Всю ночь я пролежала на полу, – прервав молчание, продолжала Анна.
– Я была слишком больна, чтобы подняться. Незадолго до рассвета в дверь кто-то постучал. Это был вестовой моего бывшего любовника, и я приказала ему поскорей собрать вещи хозяина. Вестовой был сердечный человек, так как, заметив мое отчаяние, собрал вещи за несколько минут, и удалился, пробормотав на прощание слова сочувствия.
Вскоре после этого с улицы донеслись звуки горнов, и я увидела колонны русских солдат, промаршировавшие мимо. Началась эвакуация.
На моем столе стояла его фотография в полной морской форме. Я разорвала ее на клочки и бросила в печь. Может быть, и существуют женщины, способные простить мужчине грубое обращение, но не я. После того как он оскорбил меня, вся моя любовь превратилась в ненависть и проклятие. Я хотела умереть, но не могла убить себя. Мой ребенок должен был жить. Следующие несколько недель я кое-как просуществовала, а затем отправилась в госпиталь, где и родился мой сын. Это был прелестный ребенок, похожий на своего отца. Казалось, что я должна возненавидеть его, но нет. С тех пор я работаю в кафе. Моя приятельница смотрит за ребенком, а я вижу его два раза в неделю.
– Вы слышали позже что-либо о нем? – спросил Курт несколько холодно, так как, хотя лучшая часть его "я" и была тронута рассказанной ему трагической историей, он не мог даже представить себе, что женщина, которую он любит, родила ребенка от другого мужчины.
– Нет, – ответила она безразлично.
Затем, с внезапным приливом страстной ненависти, добавила:
– Надеюсь, он мертв! Мой рассказ напомнил мне кое о чем. Много недель спустя после того, как он покинул меня, я обнаружила кожаный портфель, принадлежавший ему, который вестовой забыл взять. Портфель был набит бумагами. Среди них лежала фотография, на которой он был снят с женщиной и двумя детьми – его семья в Петербурге. Он имел наглость принести эту карточку ко мне в дом!
Блуждающее внимание Курта было, как бы, мгновенно приковано. На минуту он забыл свои печальные размышления. Русский морской офицер… говорят, имеющий отношение к береговой обороне… мог иметь в портфеле весьма интересные документы. Их, безусловно, стоит посмотреть.
– А другие бумаги? – с любопытством спросил он.
– Откуда я знаю? – вяло ответила Анна. – Полагаю, что-то связано с работой, хотя я едва взглянула на них… Проклятой фотографии было достаточно для меня. Я разорвала ее в клочья.
– А бумаги тоже? допытывался Курт.
– Нет, они все еще в портфеле.
"Если Курт интересуется этим хламом, этим мусором больше, чем ее заботами, он может их посмотреть".
После нескольких слов и необходимого нежного вступления портфель лежал перед Куртом. Он вынул пачку документов. Документы, которые Бремерман держал в руках, были написаны по-русски и, без сомнения, являлись официальными, потому что большинство было украшено двуглавым орлом. Среди бумаг были географические и навигационные карты, значение которых не допускало двух толкований. Оборона Рижского залива была показана полностью: форты, минные поля, другие препятствия. Каждая навигационная карта имела бесчисленные пометки цветными чернилами.
Ключ ко всей системе русской обороны в этой местности находился в руках Курта. Профессиональное возбуждение полностью подавило личные чувства. Он попросил Анну разрешить ему забрать эти бумаги. Не разреши она ему, он все равно оставил бы их у себя, но она холодно согласилась, и Курт с прискорбием поспешил сократить свидание. Он все еще любил эту женщину, но она должна подождать. Тут было дело, не терпящее отлагательств.