Ангелы - читать онлайн

Женщины, продажные твари, готовые продавать свои никчемные тела за минимальную прибавку к такой же зарплате, при этом они отказывают симпатичным парням, потому что они не могут ничего дать. Но зато раздвигают ноги перед шефом, который похож на бородавочника, в лучшем случае. Потом они приходят домой, смотрят мужьям в глаза и врут, бесподобно врут! Сам Трокосто бы позавидовал им! Мужья не лучше: машины ломаются, на работе задержали, куда-то послали, проспал остановку – все это новые названия старых делишек, то есть они трахают малолетних дур за чупа-чупс, а женам рассказывают эти отговорки. А может быть, все знают, что все врут друг другу, просто всем плевать? Так же проще и лучше! Ведь так получается? Раз этот мудак с лысой головой рассказывает нам о том, как и кого обмануть, значит – это известный факт, приемы и правила! Значит, все знают! И всем насрать! Да здравствует святая ложь!

– Профессор! – обратился я к нему. – Скажите, а почему люди все время врут? Почему они так старательно избегают правды? Раз все знают о проделках друг друга, почему нельзя сказать то, что происходит на самом деле?

– Люцифер? – спросил Трокосто, заостряя на мне внимание.

– Нет, сэр. Гавриил. – Ответил я.

– Гавриил, так Гавриил. Правда, как таковая, несет в себе сильную эмоционально-душевную боль, психологические переживания, что, несомненно, является кинжалом для эгоизма и самолюбия. Поэтому правду предпочитают не замечать. Если бы вам предложили взятку с приличным количеством нулей за то, что вы расскажите превосходную ложь, допустим в суде. Чтобы вы выбрали? Ведь лучше заучить пять слов и их порядок и на следующий день у вас будет две женщины, дорогая машина и так далее. Если же вы откажетесь, то останетесь никем, да еще и, возможно, с пулей во лбу. Видите ли, мистер Прей, не всегда у людей есть право выбора: врать или сказать правду. Люди, работающие с общественностью, врут идеально, и к тому же у них нет того самого выбора. Утром к ним пришли и сказали, что говорить, как и о ком. Именно поэтому я предлагаю вам здесь совершенствоваться в безграничном искусстве. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос!

К моему великому несчастью профессор был прав. Планета Земля вырастила на себе царство блох, которые будут скакать на какую угодно высоту и длину, лишь бы только выжить. По известным причинам эти блохи быстро размножаются и разбегаются повсеместно. И к еще большему сожалению, Земля позволила расплодить антибиблейские чувства и эмоции. Несколько тысяч лет писались книги, выдумывались пророчества и проклятия, слагались мифы и легенды, чтобы удержать безнравственного человека от идиотских ошибок, не допустить, чтобы его сознание опустилось до уровня паразита блохи. Столько тысяч лет – все напрасно! Кто-то где-то обложался! И из-за этого я должен был сидеть и учить ту чушь, чтобы потом устроиться на работу хотя бы со средней зарплатой.

Роза внимала каждому слову, звучавшему в аудитории, впитывала, как иссохшая почва влагу. А я очень боялся спрашивать ее: с какой целью она всасывает в себя эту влагу? Чтобы просто попить и забыть потом? Или… чтобы воспользоваться и выжить? В любом случае, у меня были причины для переживаний. После таких пар в университете я заметил, что у меня появился страх и недоверие. Мне казалось, что все хотят обмануть, разыграть меня чисто для практики по предмету Трокосто. Особенно я боялся шутливого шага Розы. Что же происходит, когда человеку говорят, что врать – это круто? Он начинает врать, а ты пытаешься понять, где то, что надо слушать, а где то, что не достойно оказаться даже на туалетной бумаге. И так как женщины всегда были хитрее, то после таких лекций, они вообще с ума сойдут от вселенского простора действий. Роза была почти женщиной. Еще несколько лет и из наивной, лопоухой девушки вырастет хитрая и коварная женщина. И именно в том университете девушек готовили к жизни настоящей женщины, а не к жизни добродушного тела с грудью.

Люциферу становилось все тяжелее, и я это видел. Каждый день ему давался с жуткими усилиями. Если бы ему надо было ходить в бар и пить ежедневно, то настроение у него было бы значительно лучше. Люц вообще после каждой пары жутко смеялся над очередной жизненно-важной темой лекции. Желание приходить в университет становилось более дряблым и дряхлым, но пока он таскался.

С девушкой, Лилией, было покончено довольно скоро, после того как она переночевала у нас. Бестолковый мозг работал в странном русле: одна ночь – имя девушки сразу забывалось. Лилия была зла, это было можно заметить невооруженным глазом. Как только она окидывала Люца скользящим взглядом, ее лицо тут же становилось красным, а из ушей валил пар. Но все бы ничего, если бы брат уже не строил глаза очередной красавице. Конечно, Лилия поняла, что ее использовали, но как-то поздновато. У Люцифера на лице было написано, что в трусах у него вечно все чешется и он ищет разнообразные чесалки. С одной стороны, иногда у меня сердце сжималось, глядя на очередную расстроенную глупую барышню, а иногда я думал, что так им и надо!

Перед следующей парой, как обычно, я пошел на перекур. Розу я не ждал, так как она умудрялась слишком долго убирать тетрадь и ручку в сумку, а мне хотелось курить. Она не обижалась, просто спокойно приходила в курилку, а я уже к тому времени выкуривал по две сигареты.

Выйдя на улицу, я медленно побрел к мусорным бакам. В это время я почувствовал сильнейший удар в спину, от которого свалился на асфальт. В одно мгновение я ощутил другой удар ноги в районе почек, а за ним еще один, и еще. Пара пинков пришлась по лицу, точнее по носу, после чего я какое-то время наслаждался звездным небом, а следующий удар пришелся в солнечное сплетение, и я начал задыхаться, забыв про бесподобное небо перед глазами из-за сломанного носа.

Я четко понимал, что метелит меня не один человек, но не очень понимал – за что? Я не успевал прикрываться и уворачиваться от ударов. Я только видел, как поднимается нога и влетает мне в бок, и слышал кучу мата, поддерживающие голоса, которые явно веселились.

– Эй! – я услышал единственный знакомый голос, и мне сразу же захотелось улыбнуться, что я, в общем-то, и сделал, за что сразу же получил по морде.

– Какого хера вы делаете? – прокричал голос, принадлежавший Розе.

– Свалила отсюда! – крикнул на нее какой-то мудак, который окучивал меня, как тяпка грядку, – он заслужил это!

– Нет! – крикнула Роза. – Что он сделал?

– Он трахнул мою сестру, а на следующий день бросил ее!

– Это не он! – еще громче завизжала Роза, и я даже смог увидеть, как она дернула его за руку.

– А кто?! – гневно крикнул он.

– У него брат есть – близнец!

После этого слова вокруг меня ненадолго наступила тишина. Перестали мельтешить ноги и руки, затихли крики. Я аккуратно открыл глаз и посмотрел на обидчиков. Это были явно старшекурсники, четвертый или пятый. Их было четверо. Все они странно оглядывали друг друга. Роза все еще держала за рукав несчастного брата использованной девушки. Я заметил, что парень расстроился, но не потому, что меня избил, а потому, что не того избил.

– Передай брату, что его ждет! – он плюнул, шмыгнул носом и ушел, видимо посчитав, что столь глубокие и смысловые слова сойдут за извинения.

Я посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на Розу. Она улыбалась и сидела рядом на карточках, протягивая мне салфетки. Я даже и не заметил, что все мое лицо было в крови, а нос все еще кровоточил. Именно в тот момент я почувствовал сильнейшую боль по всему телу. Во время драки хитрый мозг отключил нервные рецепторы, зато после включил и я ощутил все в троекратном размере.

– Встать сможешь? – спросила она.

Я даже, честно говоря, забыл, что валяюсь посреди дороги в курилку на асфальте, весь в грязи и пыли. С каждой минутой тело ныло сильнее и противнее, но я пытался подняться. Немного покряхтев, я сел на задницу и прикурил сигаретку. С кончика носа свалилась капля крови.

– Ну, сука… – прошептал я, улыбнувшись, и посмотрел вперед.

Роза приподняла брови и удивленно начала испепелять меня глазами.

– Кто? – переспросила она, видимо что-то приняв на свой счет.

– Кто же еще, как не мой братец! – буркнул я, вставая, кряхтя и охая.

Спустя пару минут я осознал, что мне то ли стыдно, то ли я стеснялся, что так резво выхватил пинков прямо на глазах почти всего университета, включая Розу. Ее мысли, о которых я предполагал, пугали меня больше всего.

– Ты думаешь, что я мерзость, а не мужик? – спросил я, опасаясь ответа.

Она улыбнулась и затянулась дымом.

– Конечно, нет! Их же было четверо, а ты – один! – Роза попыталась поддержать меня.

Естественно, не могла же она сказать прямо мне в глаза, что я жалкое чмо! Хотя нет, могла, но не стала.

– Пока я валялся в пыли от их ног, я кое-что понял! – я попытался улыбнуться.

Судя по всему – лицо было опухшим, глаза уж точно. Я не щурился, а мир видел сквозь две узкие щелки. По всему телу носились болевые атаки, которые я был обязан терпеть, хотя бы перед Розой.

– Что ты понял? – она посмотрела на меня с искусственной нежностью.

– То, что здесь почти гении выпускаются! – промямлил я, выплевывая кровь и рассматривая кровавый сигаретный фильтр. – Видимо, помимо того, что здесь учат всему «хорошему», тут еще и учат «правильному» поведению: напасть со спины, бить лежачего человека, сказать, что он мудак, потому что не виноват, ну и все такое! А что, очень вежливо и поучительно, так и надо!

Меня злило то, что все это произошло на глазах у Розы, то, что меня выставили слабаком и ничтожеством, которое не способно постоять не то, чтобы за свою девушку, а за самого себя. Она смотрела на меня с жалостью в глазах! Вот, черт возьми, чего я больше всего не хотел, так это чтобы девушка испытывала ко мне жалость, это паскудное чувство, которого достойны только животные.

– Не смотри на меня так! – вздохнув, сказал я и отвернулся от нее.

На дороге нарисовался мой брат, и в тот момент я почувствовал еще больше злости. Он шел, обнимая очередную дуру за талию, а на его лице лазила гнусная улыбка и я не смог сдержаться. Я подскочил и влепил ему кулаком по челюсти. Люцифер шлепнулся на зад и, округлив глаза, уставился на меня.

– Ты урод! – крикнул я и пошел в университет.

Его новая, одиночная пассия отскочила на газон и стояла там до тех пор, пока я не скрылся. Роза же, как сестра милосердия, бросилась помогать Люциферу. Мне захотелось плюнуть на них и исчезнуть, чтобы больше никогда не видеть ни одну, ни второго.

По счастливому стечению обстоятельств в коридоре я снова наткнулся на заступника использованной девушки. Он стоял ко мне спиной и оживленно рассказывал, как избивал меня со своими дружками на улице.

– Эй! – крикнул я.

Он обернулся, и я тут же ударил его так, что он споткнулся, запутался в ногах и оказался на спине. Я хотел пройти мимо – ведь он уже лежал, но вспомнил, что меня ударили со спины и то, что я валялся на грязном асфальте – никого не останавливало. В результате я решил попинать его ногами, пока он корчится на полу. И так слишком большая честь, что я не треснул ему со спины, и к тому же я был один. Пока я метелил его ногами по почкам, вошел в раж: мне прям не хотелось останавливаться. На какой-то миг я даже подумал, что испытываю забавные ощущения, когда ноги били тело. А то, что в тот момент на меня смотрел весь университет, включая только что подошедшую Розу, придавало мне кучу сил. Мне хотелось убить этого уродца, харкающегося кровью у меня в ногах. Я бил и бил его, и мне казалось, что ничто в мире не смогло бы меня остановить, пока не прозвучал один единственный голос. Этот голос, отразившись эхом в моей голове, повторялся и истошно кричал, а вокруг него была сплошная тишина. Голос и тишина.

– Остановись, Гавриил! – Роза была шокирована, а мне было наплевать.

Я был рад, что она это увидела, пологая, что теперь я не выглядел в ее глазах, как половая тряпка. Я был рад, что смог показать ей, что во мне есть сила, нужная девушке, что я в состоянии ее защитить. Но когда я обернулся и увидел ее лицо, то понял, что мои мысли и доводы потерпели крах. В ее глазах было отвращение и призрение. На лице отображалось полное недовольство, да и вообще лицо стало похоже на страшную рожу.

Она подошла ко мне и посмотрела в глаза так, словно я убил Иисуса, а она его очень любила и верила.

– Ты ведешь себя, как мерзкое животное! – проскрипела она и ушла.

Я вытер лоб и посмотрел на еле дышащего старшекурсника, валяющегося у меня в ногах. Затем я окинул взглядом всех в округе. Студенты стояли с выпученными глазами и открытыми ртами, на их лицах были разные чувства и эмоции. Единственный человек, который стоял и улыбался – это был мой брат. И его мещанский оскал мне был не понятен.

Я развернулся и пошел к кабинету, где буквально через минуту должна была начаться пара. Роза стояла около дверей, крепко прижимая к себе сумку, взгляд застыл перед собой. Как только я попытался окликнуть ее, появился профессор, открыл дверь и впустил всех в аудиторию. Следуя уже традиции, Роза села около окна, я быстро подошел и сел рядом. Как только в классе прекратились все ерзанья и шепоты, профессор посмотрел на меня.

– Что с Вами? – спросил он, разглядывая мое лицо, прищурив глаза.

– Упал. – Буркнул я и снова уставился на Розу.

– По дороге к кабинету, я встретил еще одного, со старших курсов. Он, видимо, тоже упал? – навис профессор.

Я снова посмотрел на него – как же мне хотелось сказать, чтобы он шел к черту и никогда не возвращался…

– Видимо. Не могу знать, сэр! – ответил я надменным тоном, всем своим видом показывая, что он меня достал.

– Быстро же Вы учитесь врать, мистер Прей! – сказал он и пошел к доске.

Этого мутанта на преподавательском месте звали Кретч и вел не менее мутантский предмет – «Сознательность человека». Предмет вещал о том, что человек делает сознательно, а что – нет, что ему надо делать сознательно, а что иногда свалить на состояние аффекта.

– Сегодня лекция посвящена обиде. Как вы уже знаете, обычно все эмоции формируются в голове, а потом, с позволения головного мозга, выходят, так сказать, наружу. Обида относится к категории эмоций и чувств. Как и все остальные, так сказать, порывы человеческого сознания, обида проявляется по-разному у мужчин и женщин. Видите ли, женщины, как они глупо полагают, имеют больше власти, и их обида резко отличается от мужской. Ну, об этом чуть позже. Значит так, пишите: обида – один из воздействующий путей что-либо заполучить или услышать. Мозг решает, что пора выводить обиду на, так сказать, поле боя, когда ему чего-то не достает, или он посчитал что, что-то было оскорблено. Оскорбления – очень интересная вещь. Наверное, вы уже могли заметить, что одного человека можно обозвать нехорошим словом и он ответить лишь морально или физически. Другой же человек ничего не ответит, а, так сказать, просто обидется. То есть у каждого мозг решает по-разному, когда и на кого обидеться. У женской части он работает намного продуктивнее, так как женщине проще получить то, что она хочет с помощью обиды, нежели мужчине…

«Мудак нудный», подумал я и посмотрел на Розу: как всегда, тщательное записывание идиотской лекции, на меня она даже не смотрела. Обида?

– Роза! – позвал я ее.

Как я и ожидал, она сразу же сделала вид, что не слышит меня: ее лицо моментально перекосилось и она уставилась в одну точку прямо перед собой, на долбанные клеточки в тетради, продолжая игнорировать меня.

– Роза! – я произнес ее имя чуть громче, и не заметил, что вместо девушки на мой зов обернулся Кретч.

– Прей! – окрикнул он меня. – Я не мешаю?

– Нет, сэр! – честно ответил я и посмотрел ему в глаза.

Он сузил их и оскалился.

– Соблюдайте тишину, мистер Прей, не отвлекайте меня! – грозным голосом прошептал он и уставился на альбомные листы с лекцией, лежащие перед ним.

– Послушай, Роза! – снова обратился я к ней.

Наконец, девушка снизошла до меня и посмотрела в мою сторону.

– Что? – сухо ответила она, положив ручку в рот и принялась ее грызть.

Алые губы нежно обхватывали ручку, а белые зубы покусывали колпачок, изредка показывался язык. Все мое мужское начало затряслось, страшно желая, чтобы в ее чудесном ротике была не грязная ручка, а кое-что другое. И это-то в процессе мелкой ссоры, ее обиды и во время лекции про обиду. Как не вовремя!

– Гавриил! – протянула она и помахала рукой перед моим лицом.

Я зажмурился и опустил глаза, чтобы чертова ручка во рту вышла из головы.

– В чем я провинился перед тобой, Роза? – спросил я, не поднимая глаз.

– Ты что, действительно ничего не понимаешь? Твой поступок просто омерзителен…

– Да какого хера, Роза? – во весь голос спросил я, и почему-то выхватил у нее ручку из рук и застыл.

– Выйдете вон! – профессор Кретч гаркнул на меня.

Я же смотрел на Розу, не шевелясь и жутко злился. Мне хотелось разбить морду скотскому профессору, схватить обиженную девушку и…поцеловать.

– Прей! – профессор снова крикнул на меня.

В аудитории послышался смешок, который, естественно, принадлежал моему брату.

– Я сказал: вон отсюда! – повторил профессор свою занимательную просьбу.

Я схватил сумку, встал, еще раз окинул Розу взглядом и выскочил из аудитории.

У меня было еще две пары помимо этих двух, но сидеть на них и смотреть на надутые губы Розы, настроения у меня не было. Я отправился домой. Люцифера ждать не стал – до дома где-то около часа пешком идти.

Я шел, курил сигарету за сигаретой и ненавидел тот день в целом. Неуместная чушь, которая так громоздко влезла в голову Розе, и этот факт сводил меня с ума. Что я сделал плохого? Я защищал свою честь! В конце концов, почему получить по шее – это круто, тебя жалеют, делают жертвой и все такое, а дать сдачи – «ведешь себя, как мерзкое животное»? Бестолковые девки! Что они знают о ребячестве и о наших проблемах, обязанностях и правах? Они ни фига не знают, только обижаться могут! Конечно, они никогда этого не поймут, не примут, как должное! Какая неслыханная честь, ведь только мужчины должны и только им! Я ненавидел ее в тот момент, искренне ненавидел. Она снова ждала от меня извинений. Но за что? Я не мог понять, и решил не приносить своих глубочайших извинений. А самый виноватый человек сидел и улыбался, как обычно, в общем-то – это мой брат. Странно, тогда я все-таки больше ненавидел Розу, чем его. В любом случае он бы меня понял и извинился.

Я зашел в дом, навалил полную тарелку еды и грохнулся на диван в гостиной. Передо мной стоял древний телевизор, но мне не хотелось смотреть эту помойку с прогнившими продуктами и антиквариатом, который никак не успокоится и продолжает лазить по сцене. И все это телевизионное дерьмо, видимо, тоже заканчивало подобный мерзкий университет, из-за которого мне опять надо извиняться…

Пока я думал об окружающей меня гнусности, не заметил, как уснул. Впервые, с момента начала учебы я провалился в сон, о котором мог только мечтать. Впервые я не назначил встречу Розе. Это был мой первый вечер, который я собирался провести, как раньше. К моему великому счастью все мерзкие переживания я проспал. Мне даже ни хера не снилось, видимо университетские гоблины сильно измучили меня своими дешевыми философиями такого же дешевого бытия.

Меня разбудил открывающийся замок и заманчивое гоготание брата. Он явно был не один, как всегда, везунчик чертов. На самом деле ему повезло вдвойне, потому что, пока я спал, ненависть и злость вышли из меня, и мне уже не так хотелось его убивать.

– Прошел психоз? – спросил он, выглядывая из-за двери.

Я посмотрел на него и кивнул головой. Я расстраивался потому, что начал понимать, что девушка, в которой я действительно нуждался в тот момент, была обижена и ее не было рядом. Зато был самодовольный ублюдок Люцифер с очередной шлюхой. Какая же все-таки замечательная штука эта жизнь: мой брат проживает и протрахивает свою молодость, а я получаю по морде за его шлюх. Завидная у меня была участь! Кому не предложи, все согласятся, только вот я мудак, не додумался предложить.

– Слушай, на самом деле я хотел извиниться! – сказал он и заскочил в комнату. – Тебя не должны были трогать. Порой я забываю, что мы близнецы и из-за моих оплошностей можешь пострадать ты. Но сегодня я гордился тобой, даже не думал, что ты можешь настолько озвереть! Это было круто! Знаешь, что мне больше всего нравится? Ты чуть голову не оторвал тому уроду, а к нам обоим будут бояться подходить, потому что лица одинаковые! В некотором роде ты обеспечил нам безопасность!

– Отвали! – улыбнулся я хвалебным дифирамбам брата.

Я-то отлично знал, что ему, по большому счету, насрать на нашу репутацию, он просто хотел хоть как-то поддержать меня.

– Слава Богу! – он тоже улыбнулся и расслабился. – Я уж думал, что придется просидеть с тобой полночи. Ладно, я отваливаю, но тебе мой совет – поднять свою задницу и сходить…ну, к себе в комнату, например! Пойдем, милая! – позвал он своего залетного ночного мотылька и скрылся из вида.

Его настоятельный совет немного смутил меня, но решив, что хуже не будет и к тому же там, на кровати, спится значительно лучше и удобнее. Я отправился наверх, к себе в комнату.

– Привет… – раздался тихий голос.

Я, со скоростью света, включил свет и наткнулся взглядом на Розу. Она была слегка бледна, но на фоне ее волос бледности было почти не видно. Оказывается, у нее были еще и бледноватые губы, и снова, еще накрашенные брови. Роза была печальной или отменно прикидывалась печальной.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, нахмурившись, убавляя освещение.

Нет, нельзя сказать, что я был не рад ее видеть, наоборот, даже очень рад, все было так волнительно. Понемногу тело опять начало вздрагивать: желанная девушка в моей комнате, около моей кровати, и она печальна. А ведь не секрет, что пьяные и печальные девушки намного быстрее соглашаются на секс, чем другие. Все было в моих руках. Похоть рвалась из ширинки и мне пришлось сесть, чтобы Роза ничего не заметила. К ужасу я обнаружил, что помимо того, что я безумно хотел овладеть ею, я еще и злился, сердился на нее.

– Я искала тебя в нашем баре, встретила Люцифера. Он был с какой-то девушкой и уже собирался уходить, а затем пригласил меня, зная, что ты дома…

– Роза, я не собираюсь извиняться…

– Я знаю, Гавриил! Я не для этого пришла! – опустив глаза, сказала она.

Тут я все понял, и оттого, что я понял, в венах, с каждой пятой секундой носились шаровые молнии. Они просто потрясающе вонзались в сердце и тазовую область. Я чувствовал это электричество…ток. Вот так безумие! Обычно мне не хотелось ощущать в своем теле ток, но не в тот раз. Я понимал, что мне надо подойти к ней и что-то сделать. Дьявол, но меня парализовало. Ладони моментально вспотели, как будто под водой побывали, голова закружилась, а пальцы на ногах свело. Она так и стояла, опустив глаза, и ждала меня. Господи, сколько же мне понадобилось усилий, чтобы оторвать свою задницу от стула и, передвигая ногами, донести тело к ней. Женщины рожают проще, чем я переставлял ноги. Как только я оказался около нее, я понял, что роды, ноги, страхи, головные боли после алкоголя, рвоты, обмороки – все это фигня – самое страшное на тот момент для меня было – обнять ее. Я знал, чувствовал и понимал, зачем Роза появилась в моем доме! Зачем она стояла и играла в невинность с горящими глазами! Зачем она их прятала, скромно опуская голову, тем самым подманивая меня к себе! Я все знал, блин, но у меня не получалось ее обнять! Я, как пугало Франкенштейна, дергал пальцами на руках, чуть ли весь судорогами не покрывался, стоял и пошатывался. Наконец, заявив себе, что если я не начну действовать, то окажусь полным мудаком, и это будет окончательно и бесповоротно! Поэтому в полном отчаяние я схватил ее за талию, притянул к себе, в бреду, в утопическом забытье нащупал ее губы и прикоснулся к ним…

Как-то раз я читал забавную книженцию, не помню, как называется, но суть была в рассказах людей, переживших клиническую смерть. В общем, по моему мнению, именно тот, описанный параноидальной бред приключился со мной, когда наши губы соприкоснулись. Я понял, что все эти байки стали такой чушью по сравнению с тем, что я испытывал. Яркий, как божественный, свет окружал и освещал нас. Мне даже показалось, что он поднимал нас вверх, как будто сраные пришельцы поднимали нас своими лучами на корабль. Да мне вообще было наплевать, что за субкультура окружала нас тогда, и окружала ли вообще, или это все было мое подсознание. Мне было наплевать на богов, на пришельцев, на дьявола и его друзей, для меня ничего больше не существовало, кроме света и губ, мягких губ Розы. Я могу смело сказать, что для меня тот поцелуй был поистине божественным, сказочным, наркотическим, нереальным, неземным, обескураживающим и адским! Тот первый поцелуй…

Когда ее маленькие руки начали расстегивать пуговицы и ширинку на моих штанах, а ее губы не отрывались от моих, внутри меня все ликовало, орало, рубило меня на части, и я наслаждался этим. Я чувствовал ее насквозь, сходил с ума, сжимал ее сильнее и сильнее. Мне казалось, что мои руки просто разорвут ее тельце. Роза была такая нежная, маленькая, чертова дюймовочка, лишала меня рассудка. Я не смог больше совладать с собой и накинулся на нее, срывая одежду, не переставая обнимать и целовать.

В какой-то момент Роза просто обмякла у меня в руках. Поначалу в ней было неизмеримое количество страсти, которую она выплескивала на меня ведрами. Но как только она прочувствовала всего меня, то видимо решила отдать все в мои руки, как девушки всегда и делают! Но я не растерялся и мне, наверное, только этого знака и надо было, говорящего о том, что я свободен в своих действиях.

Как только мы оказались в кровати, я совсем обезумил. Каким чудом я не разорвал эту девушку, не знаю, но она снесла мне голову. А уж наши звуки, возможно, побеспокоили моего братишку и его одноразовый презерватив. Но мне было наплевать.

В тот момент, когда белоснежная головка уснула на моей руке, в моей кровати, я был самым счастливым человеком. Наконец-то я смог дотронутся до нее, почувствовать ее. Я был самым счастливым, потому что она была моей!

Почему все устроено в жизни не так, как та ночь? Как же я хотел, чтобы она никогда не заканчивалась. Хрен с солнцем и теплом, зачем мне все это, когда у меня на руке спал ангел, который давал мне свет и тепло? С ней я был готов хоть в ад лезть и жариться на сковородках, лишь бы только рядом. Внезапно я почувствовал к ней любовь, о которой мог говорить только Данте.

Роза спала, а я не мог… Я чувствовал себя мерзким слизняком, куском упавшего на асфальт мороженного. Пытаясь заставить себя уснуть, я думал о себе кучу гадостей, и ведь на то были причины. Ну что такого в сексе? Подумаешь, покувыркался с девчонкой, что теперь лежать, как джокер и улыбаться до утра? Роза спала, как убитая. В какой-то момент я подумал, что может, правда, убил ее. Но я чувствовал, как по коже бегал теплый воздух. Потихоньку я начал осознавать, что вокруг нас все еще существует какая-то жизнь, что мы все-таки находимся на земле, что никакой дьявол не появлялся. Да черт его побери, это был просто секс! Но никакие доводы, факты, россказни и всякая другая чушь мозгу не помогли. Тело никак не хотело успокаиваться, периодически подергивалось, вздрагивало, а по роже плавала идиотская улыбка, от которой я никак не мог отделаться.

Под утро я уснул, но ненадолго. Где-то через час-полтора я снова открыл глаза и поплелся вниз, на кухню. У меня был жуткий сушняк, словно я пил до этого. Хорошо, что голова не болела.

– Хо, хо, хо…Братец! – полушепот раздался за моей спиной.

Я улыбнулся и облился молоком. «Сын зари» проснулся и собирался в университет.

– Не начинай, Люц! – пробубнил я, стирая молоко с живота.

По каким-то причинам, моя половая жизнь для брата была чем-то удивительным, как захватывающий фильм-ужасов или брачные игры среди животных. Ведь для него секс – нечто обычное, как в туалет сходить. Я даже не совсем был уверен, получал ли он хоть какое-то удовольствие от этого или просто играл в терминатора. То есть меня он не очень понимал в этом плане. Как так, у меня то же самое, что и у него на роже и в штанах, а я не тащу к себе в постель всех подряд, как он? Я же не понимал его. Естественно наслушавшись звуков из моей комнаты, ему надо было обязательно поржать надо мной. Люцифер, по-моему, всю свою жизнь выказывал через смех и улыбку. Но после того, как я вылез из постели после долгожданного рандеву с желанной девушкой, я любил даже Люца.

– Собирайся, через полчаса выходить! – забирая у меня пакет с молоком, Люцифер окинул меня взглядом.

Я был в одних штанах и то с расстегнутой пуговицей и ширинкой.

– Хорошо она тебя отделала!

– Чего? – не понял я, вытаращив глаза.

– Иди в зеркало посмотрись! – посоветовал брат, развернулся и ушел с молоком.

Я пожал плечами и направился в ванную комнату, к зеркалу. Разглядывая свое отражение, я не смог не улыбнуться. Роза изодрала мне все руки и лопатки своими чудными коготками. Так что, озверел той ночью не только я один. Я не помнил, когда она меня раздирала, честно говоря, даже не чувствовал. Я провел пальцем по одной из царапин и ощутил легкое пощипывание, словно после кошачьей царапки. Я не мог сказать, что это было приятным ощущением или мне как-то это нравилось, но я решил не думать об этом, а просто довольствоваться прошедшей ночью.

Я поднялся на второй этаж и поскреб пальцами по двери Люцифера. Через две секунды он выскочил, словно ошпаренный и, вытаращив на меня глаза, прошептал:

– Чего?

– Мы не поедем в университет, – решив за нас двоих с Розой, сказал я.

– Неужели ты думаешь, что расстроил меня этим заявлением? – все также, шепотом спросил Люцифер, улыбаясь, как хитрый засранец.

– Нет, идиот! Мне вообще по боку, что ты там думаешь! Я просто говорю тебе, что мы не поедем в сраный университет! – усмехаясь, ответил я и, смотря искоса на него, пошел в комнату.

Ангел все еще спал, нежно посапывая и сладко постанывая. Я сел на кровать и начал разглядывать ее. Ничего нового на ее лице я не обнаружил, но оно продолжало меня манить. Да какое к черту лицо, когда из-под одеяла виднелась обнаженная часть спины, шеи, плеч…Я так усердно воевал с собой, чтобы не начать приставать к ней.

Роза вздохнула и перевернулась на спину, скинув с себя одеяло. Я чуть не заплакал от желания, и, испугавшись за свои дальнейшие действия, подло сбежал на кухню, залез за стол и, трясясь, как осиновый лист, умолял свою похоть заткнуться.

– Ты что здесь делаешь? – в дверях снова появился Люцифер, только уже одетый.

–… она голая… – проскулил я, сжимая пальцами столешницу.

Люц еле сдержался, чтобы не заржать. А я даже не мог злиться на него – мозг был слишком занят желанием прикоснуться к Розе, и на издевки Люца у него не было времени.

– Так какого черта ты тут сидишь, а не с ней в кровати? – спросил он, наконец, более или менее успокоившись.

– Она спит…

– Ну и что? – удивился Люцифер, присаживаясь за стол. – Разбуди! Что так сложно?! Не знаешь, как это делается? Хочешь я дверью хлопну погромче?

– Нет, знаю все, просто не хочу ее будить… Пусть спит! – я ответил каким-то мечтательным голосом.

Лицо брата стало таким паскудным, глаза расширились, а губы превратились в тонкие, улыбающиеся нити.

– Что? Что у тебя с лицом?

– Ты влюбился! – брат вынес вердикт.

– Нет! – испуганно прошептал я и замотал головой. – Нет!

– Дурак ты глупый! – покачивая головой, сказал Люцифер. – Я же тебе говорил, чтобы не случилось, как бы она ни давала, какие бы песни не пела, никогда не влюбляйся! Твое счастье кончилось, брат.

– Ты чего несешь, Люц? – Возмутился я и еще интенсивнее замотал головой – Я не люблю ее!

– Гавриил, ты хоть себе-то не ври! На твоей роже все написано! Ты в глубоком анусе, мой ненаглядный брат. Влюбиться – это кара господа или дьявола или природы, я не знаю чья, но это точно кара! И поверь, ты скоро в этом убедишься! Лучше получить по морде за использованную шлюху, чем шлюха ударит тебя в сердце и в душу! Подумай об этом, Гавриил. Я не хочу потом смотреть, как из-за твоей глупой башки, ты собираешь пазл из своего сердца, только черта-с-два ты его соберешь так же, как было до этого.

– Нет! – как попугай, я повторял одно и то же слово, понимая, что он прав.

Я действительно был влюблен в нее, но никакой неописуемой опасности я не чувствовал от любви.

– Что ты говоришь? – прошептал я. – Люц, я счастлив! Я, черт возьми, никогда в жизни так еще не был счастлив! Это девушка – мое счастье! Ты не прав!

– Какой же ты дурак! – усмехнулся Люцифер, опуская голову. – Неужели ты думаешь, что после первого секса она сразу же станет херовой? После первого секса, Гавриил, они ловят нас в сети, которые ты хрен когда порвешь, пока они сами не захотят порвать их. Они потихоньку ослабляют натяжение, а ты, как обезумевшая рыбина, с отваливающейся чешуей, пытаешься вырваться.

– Замолчи, Люц, замолчи! Ну, с чего ты взял, что мои отношения должны именно так закончиться? Ты что? Ты же не предсказатель!

– Потому что, Гавриил, все твои отношения, то мизерное число, заканчивались именно так: ты влюблялся, тебя бросали, ты был жалок! Неужели ты думаешь, что эта девушка чем-то отличается от других? Такая же сука, которая вытащит у тебя мозг и сердце и сожрет на твоих глазах, а ты будешь только рот беззвучно открывать! Прекращай это! Не надо быть предсказателем, чтобы догадаться, что произойдет между мужчиной и женщиной! У меня в кровати их было сотни и они одинаковые!

– Нет! – я начал злиться.

Какого хера он ровняет моего ангела с этим земными существами? Как он может сравнивать небеса и землю? Кто дал ему на это право? То, что Роза была несовершенна, я это и без него знал – она могла обидеться непонятно на что и зачем. Но какая к черту разница, на что и почему она обижается, прощение все равно мне просить! Люцифер не имел права так говорить! Я жаждал двинуть ему по лицу, но я не позволил себе этого сделать, старательно убеждая себя, что он не со зла сказал все те вещи.

– Люц, эти отношения – другие! Прекрати, не хочу больше говорить на эту тему, тем более с тобой! Тебе не пора?

– Гавриил, я не хотел тебя оскорблять или твою новую убийцу, я просто имею право на свое мнение, и мне хотелось бы, чтобы мой брат хоть раз послушался меня, чтобы я потом не вытаскивал тебя из дерьма, в пучину которого ты погрузишься с этой…! Давай, до вечера!

Люцифер улыбнулся злой,недовольной улыбкой и вышел из кухни, а через несколько секунд я услышал, как захлопнулась входная дверь. Я стукнул кулаком по столу. Люцифер причинял мне боль, говоря такие вещи. Вокруг меня вспыхивали два огня: один, желаемый мной, и второй – мой брат. Я никогда не беспокоился об отношениях брата, наверное, потому, что знал, что его любовь – что-то неестественное, несуществующее. Чтобы получить любовь моего брата, надо было быть либо его братом, либо сестрой, но что это должна быть за женщина, я даже представить не мог.

Три года назад, когда мы находились в самом мерзком возрасте, когда мама всегда неправа и говорит чушь, когда гормоны закипают и срывают куш вместе с головой, когда нет страха не перед кем и не перед чем, Люцифер полюбил. Многие считают, что в переходном возрасте нет никакой на фиг любви – это долбанная обманщица-страсть, мерзкая развязность, желание доказать что-то, только кому на хер нужны эти доказательства? В любовь либо не верят, либо призирают, как мой брат. И у него были все основания так относиться к этому чувству.

Чертовка взбаламутила каждый его атом, умеющий чувствовать, полудурок сразу же превратился в джентльмена современности: он курил дорогие сигареты, на которые мы вместе с ним до 5 утра разгружали какой-нибудь транспорт; он пил и угощал, эдакий обольститель женских сердец. Мадам, в которую он влюбился, как я предполагал, сразу же показала ему, что их псевдо-союз обречен. Со стороны всегда виднее кто на что горазд, это свое даже приблизительное будущее никак не получается предвидеть, а чужое – без проблем, только слушать никто не хочет. Я никогда не говорил Люциферу, что думаю о его девушках – мои мысли касаются только меня одного. Но и брат также ни разу не сказал мне, что был влюблен в ту девушку. Для него такие слова были равносильны убийству человека. Правда, как он ни старался строить из себя бесчувственную амфибию, из него вылезло кое-что другое: девчачья нежность. Конечно, Люцифер никогда не вел себя, так как я, и после своей неудачной любви ему показалось, что не существует никаких отношений, нет семьи, нет идиотской ячейки общества, есть только плотские утехи и надменный взгляд после. Как бы мы не ссорились с ним, как бы не ненавидели друг друга, но зла никто ни кому не желал, и Люцифер думал, что своим разговором убережет меня от фатальной ошибки, которую я не собирался совершать. Наоборот, я хотел и стремился показать ему, что он ошибается, что любовь к девушке может быть чем-то большим и серьезным, чем он привык видеть.

Я просидел на кухне часа полтора, пока не спустилась девушка, очередная брошенка Люцифера. Я мгновенно отключил мысли о брате и его предвзятом отношении к Розе, и внимательно, с долей некой жалости, посмотрел на девушку. Она улыбнулась, остановилась около стола и захлопала глазами, как будто взлететь захотела с помощью них. Я неотрывно смотрел на нее и, в какой-то момент мне захотелось улыбнуться, но я не стал этого делать. На ней было надето только нижнее белье. Волосы, средней длинны, рассыпались по плечам, они были цвета сена, я бы сказал, пересушенного. На самом деле девушка была симпатична. Зеленые глаза на фоне такого цвета волос, хоть и под ними была размазана тушь, я смог разглядеть силу их притягательности. К тому же, в них была жуткая страсть, море желания, в котором она старалась утопить меня, думая, что мое имя Люцифер!

Девушка оперлась руками на стол и, словно только что родившаяся змея, пошатываясь, выгнулась и уставилась на меня. Ее грудь коснулась столешницы, а спина прогнулась, выпячивая круглую задницу, от вида которой, по-видимому, я должен был сойти с ума. Она постоянно демонстрировала свой язычок, то выворачивая его в разные стороны, то облизывая губы, и все время извивалась. Получалось хорошо и немного забавно. Пока я молча наблюдал представление раненого павлина, в моем теле не вздрогнула ни одна мышца, я был почти равнодушен к ней. Мне не хотелось ее, и наконец, когда мне наскучило наблюдать стриптиз, я встал и подошел к ней, разглядывая ее лицо с долей сарказма.

– Доброе утро! Меня зовут Гавриил! – представился я.

Ее глаза округлились, в них пропала вся страсть, а вместо нее появилась неловкость и обиженное смущение. Руки интуитивно поползли прикрывать грудь, которая и так была прикрыта лифчиком, была бы не прикрыта, танец кобры был бы значительно интереснее. Я видел, что ей стало очень стыдно и в то же время она не могла понять, почему я раньше не сообщил ей свое имя.

Я улыбнулся, еще раз взглянул на нее и вышел из кухни, тихо посмеиваясь над совиным лицом. Какая ей разница, Гавриил или Люцифер? Рожи-то одинаковые, да и не только рожи, физика тоже не знала отличий. Я даже был уверен, что если бы я залез к ней в постель, она бы не заметила разницы.

Из-за закрытых темных штор в комнате стоял серо-голубой мрак, в котором Роза, как идеально слепленная статуя, наслаждалась сном. Я остановился, тихо закрыл за собой дверь и опустил глаза. В тот момент Роза больше всего мне напоминала ангела. В голубом и грязном освящении она была покрыта таким же цветом, он придавал ей еще больше нежности и мягкости. Мне так захотелось взять ластик и стереть эту наигранную часть искусства. Я не хотел отказываться от реальности, постоянно шепча в голове, что она – не ангел. Я был влюблен, но пока еще не любил и я даже не знал, что делать дальше: мне хотелось спать, но я боялся ложиться, боялся разбудить ее. Я тихо стоял и проклинал свою слабость. Мое существование в тот момент было для меня ничтожно жалким. Поиметь то, что хотел, а потом трястись над этим в боязни причинить какой-либо дискомфорт.

***

Середина декабря. Это было время, когда доблестные профессора начинали пугать нас «хвостами» и «недопусками».

У меня было пару «хвостов» у мистера Кретча, по его несносному предмету: я должен был сдать пару контрольных, которые завалил на семинарах.

Еще один долг я схватил у Лафортаньяны. Кстати, мерзкая стерва гнобила всю группу. Ребята с опаской подшучивали над ней в курилке, говоря, что она злая, как собака только потому, что у нее мужика нет. Тогда я не очень понимал, какую связь между собой имеет секс и злость, но поржать любил с ними.

Еще один долг я получил у нашего куратора – Трокосто. Полу-лысый уродец выгнал меня с семинара и поставил «неуд». Я считал, что четыре «хвоста» – это совсем не страшно, это считай – ничего.

У Люца, как ни странно, было лучше, чем у меня – все два долга и оба у Трокосто.

Куратор нас просто обожал и делал постоянные поблажки, что, несомненно, бесило всю группу, ибо у всех остальных было как минимум по четыре долга у него одного. Я бы сказал, что профессор начал жутко лютовать, как только закончились лекции и начались херовы семинары. Одичавший профессор чуть ли не спрашивал, какую бровь он приподнимал вверх, когда рассказывал о стратегии лжи. И если кто-то не знал, какой бровью дернул этот негодяй, то этот «кто-то» мгновенно одаривался издевательской улыбкой и парашей в журнале. Я даже не хочу говорить о том, что случалось с горемыкой, который забыл что-то по предмету. Это было хуже смертного приговора.

Поэтому, увидев в расписании «Учение о лжи (семинар)» студенты долго ругались матом, отменяя все планы на вечер и перлись учить всю ту херню, которую Трокосто вещал нам в течение семестра.

Люц замечательно справлялся с ролью студента-разгильдяя. Он умудрялся цеплять девок, трахаться и пить по ночам, а утром рассказывать Трокосто о том, где надо правильно врать. Мой братец научился совмещать столь ответственную учебу и загулы. Я, честно говоря, удивлялся ему не меньше, чем он сам удивлялся себе. Еще, между усердной учебой и разгильдяйством он успевал драться с братьями брошенок, их парнями, и пару раз даже с отцами. Иногда он получал как следует, что потом пару дней лежал в лежку, а иногда получали его соперники. Во время всей увеселительной жизни брат еще и подрабатывал. Одним словом, Люцифер вел нормальную, студенческую жизнь. Он делал так, чтобы было что запомнить, я, в общем-то, не возражал. Правда, иногда он странно посматривал на Розу.

Роза. Роза. Роза. Конечно, даже не обсуждается – у нее не было ни одного «хвоста», ни одной проблемы. Днем – девочка-ангел, а ночью – дьявольская проститутка в моей постели, сводящая меня с ума, доводящая до дрожи в коленях, до озноба, оглушающая Люцифера своими криками.

Она тоже вела потрясающий образ жизни, настоящей, студенческой жизни, девочка-студентка, девочка-огонь…Моя девочка. Все знали, что мы встречаемся и никто не осмеливался смотреть на нее, как на объект сексуальных фантазий. Но взгляд Люцифера я не мог расшифровать. Ко всему прочему она сама улыбалась брату, но я старался быть спокойным. Твою мать! Я говорил сам себе, что я уверен в ней. Но я видел ее улыбку, посвященную брату. Она была дерзкая и хамская, мол, «смотри, кто ходит рядом с тобой, но хер когда тебе это достанется»!

Люцифер особенно любил сталкиваться с ней по утрам в ванной, когда Роза была в одном нижнем белье или в моей майке. Ванна-то у нас одна на двоих на втором этаже. Услышав звук в ванной комнате, Люц мгновенно вскакивал и бежал туда и естественно натыкался на Розу, которая чистила зубы, специально выпуская белую пенистую массу изо рта. Затем она оборачивалась к вбежавшему Люцу и эротично слизывала пену языком, сплевывала, здоровалась и уходила. Братишка стоял и держался за шорты или трусы руками и чуть ли не выл, а я смеялся над ним.

Между Розой и Люцифером порой складывались не совсем добродушные отношения. Роза постоянно говорила, что мой брат мудак и козел, что над ним можно только смеяться. Люцифер же, как чертово отродье, нашептывал мне на ухо, что Роза стерва, каких поискать мало, и чтобы я держал с ней ухо востро. Мне ничего не оставалось, как только им обоим говорить «хорошо» и улыбаться.

Я любил Розу…Я любил брата. Я не мог ни кому из них уступить, а они рвали меня на две части. Только вот я не понимал, на кой хер им нужны были половинки меня? Почему они не могли довольствоваться мною целым? Порой я уставал слушать предостережения и оскорбления, иногда срывался и орал…на брата, на Розу – никогда. Это всегда был Люцифер. Один раз я даже дал ему по лицу за то, что он оскорблял ее. Мне это не понравилось. Я не мог позволить ему говорить о ней плохо, мои возражения он не слушал, зато кулак увидел и почувствовал. Конечно, он все равно продолжил говорить, что отношения с Розой до добра не доведут, но хотя бы уже воздержался от оскорблений. Он обижался на меня, выпивши, называл меня предателем и подкаблучником. Но после драки он никогда больше не обзывал Розу. Люц смотрел на нее странным взглядом: с одной стороны его глаза были наполнены ненавистью, а с другой – страстью. Но в моем присутствии он хорошо шифровался и скрывал такой взгляд. Порой мне казалось, что он сам в нее влюбился и специально подстрекает и настраивает меня против Розы, но я не поддавался.

Но как бы Роза не говорила и не обзывала моего брата, я только улыбался и смотрел в пол. Я ничего ей не говорил…я боялся говорить ей что-либо. Жалкий трус, я боялся потерять ее. Тем более я считал, что Роза права, говоря, что Люцифер – мудак. Он же на самом деле был мудаком, и я не мог обижаться на свою девушку за правду.

В университете мы никогда не показывали то, что происходит между нами троими. Роза, как обычно, мерзко красила брови, сидела и послушно строчила сволочные лекции.

Люцифер, по-моему, уже перетрахал весь университет и целеустремленно продолжал доделывать свои скверные делишки.

В курилке Роза и Люц обменивались любезностями и улыбками, иногда даже угощали друг друга сигаретами и спрашивали «как дела». Я настраивал себя на то, что просто не надо обращать внимание на их разборки и все само уладится.

Самая муторная гадость для Люцифера было то, что мы с Розой жили вместе в нашем с братом доме. Мы втроем и иногда забредшие шлюхи Люца. Опять же, дома брат только любовался ее телом по утрам в ванной, а днем они старались не замечать друг друга. Но видимо учеба в фаршмачном заведении сказывалась, так как за столом они могли сидеть и улыбаться друг другу, словно были давними друзьями.

По вечерам я брал нам пива и сидел, смотрел, как Роза учит чуть ли не наизусть охи и вздохи Лафортаньяны, сумасшедшие лекции Рэйта, и злостные слова Рене. Я подпирал голову рукой и внимательно наблюдал за ней, как она хмурит брови, читая очередную лекцию, иногда улыбается, а иногда ее глаза слипались, но она настойчиво продолжала сидеть и зубрить. Она ни разу не возмутилась тем, что у нее написано в тетрадке. Я не мог понять – почему? Почему она так безразлично относилась к тому, чему нас учили? Неужели ей было действительно наплевать?

Со временем я перестал задаваться вопросами. В конце концов, ее голова и мозги, почему я должен лезть в них?

В один день я шел по коридору и, увидев впереди виляющую пятую точку Лафортаньяны, почему-то решил, что самое время узнать, как избавиться от жуткого «хвоста» перед сессией.

– Профессор! – заорал я, как раненый и тут же подумал, что она просто препаскудная сука!

Я крикнул так громко, что на мой голос обернулись все, кто бы в коридоре, кроме этой твари, которая была ближе всех ко мне. Перед моим лицом все также продолжал вилять зад в обтягивающей юбке до колен. Кончики ее ушей поползли вверх, отчего я сделал вывод, что эта мегера еще и улыбается.

– Профессор! – я позвал снова.

Все повторилось. То же самое – все оборачиваются, мадам игнорирует. Ее высочество обернулось только после того, как я позвал еще пару раз.

– Вы меня зовете? – спросила она тонким голосом и захлопала глазами.

«Нет, я просто так тут бегаю и ору. Мне надоело смотреть на твою задницу, поэтому я позвал», это все, что было у меня на уме. Но я промолчал и кивнул головой. Лафортаньяна улыбнулась и с пафосным лицом скрестила руки на груди.

– Ну что ж, мистер Прей, я слушаю Вас! – она мгновенно сделала вид, что ничего не понимает, с чего бы это посреди перемены ее беспокоят студенты за две недели до начала сессии.

– У меня один долг по Вашему предмету! – сообщил я ей.

– Ну и что Вы хотите мне предложить? – она удивилась еще больше.

– На самом деле ничего! Я подумывал о том, как бы избавиться от него. Вот, встретил Вас, решил, что Вы поможете мне, ибо долг имеет непосредственную связь с Вами, профессор! Что мне надо сделать, чтобы со спокойной душой прийти к Вам на экзамен на зимней сессии?

Лафортаньяна улыбнулась и приподняла глаза к потолку и, как медведь в спячке, задумалась. Уже около двух минут я стоял около нее и пытался угадать, о чем думала эта зараза. Краем глаза я заметил, что с боку, в двух метрах от меня стояла Роза, а над ней нависал Люцифер и с улыбкой что-то рассказывал.

– Значит так, мистер Прей! Напомните мне тему, по которой Вы получили долг? – профессор ожидающе посмотрела на меня.

– Эээ… – протянул я, тщательно выискивая в черепе чертову тему и тут меня осенило. – Тема: «Город и человек. Начало». По остальным частям у меня стоят оценки.

– «Начало» значит, да? – профессор разговаривала сама с собой. – Мистер Прей, мы встречаемся с Вами послезавтра. Подготовьте доклад на эту тему, перепишите лекцию и выступите с докладом. Кстати, это будет Ваш первый и последний шанс сдать долг. Если Вы не явитесь или явитесь, но по каким-либо причинам не готовым, то я больше не обернусь на Ваш крик!

Лафортаньяна пошла вперед, а я окинул ее взглядом, возненавидел и пошел к Розе, которая так мило разговаривала с мудаком, моим братом. Люцифер стоял в двух сантиметрах от нее и постоянно улыбался, разглядывая ее. Веки с черными ресницами двигались с сумасшедшей скоростью. Он прищурил глаза и неотрывно смотрел на Розу. Она же, обняв учебники, приподняла голову и смотрела на Люца. Мне казалось, что он вот-вот поцелует ее, меня аж передернуло внутри. Я ускорил шаг, буквально подбежал и крепко обнял ее, и с некой агрессией уставился на брата, говоря ему глазами, чтобы он свалил. Но он не собирался сваливать, как назло стоял и лыбился.

– Ну что? – спросил он игриво. – Как прошла процедура моления о пересдаче долга? Мисс «Всевышняя» снизошла до тебя?

Я посмотрел на него исподлобья и усмехнулся. Вот уродец! У братца было любимое хобби – провоцировать и выводить меня из себя, но только в университете, желательно в присутствии женской части. Я перевел взгляд на светлую макушку Розы.

– Пойдем, покурим? – спросил я и поцеловал ее в губы.

Роза улыбнулась и игриво посмотрела на Люцифера.

– Мы уже покурили! – она посмотрела на меня невинными глазами.

Вот тут-то я и смутился. Раньше звучало «я покурила» неважно с кем она была, а в этот раз «мы». «Мы» мне не хрена не понравилось и первое, что мне захотелось, так это звездануть Люцу по зубам и обидеться на Розу. Затем я подумал, что брежу, мне все мерещится, на самом деле все нормально. Поэтому я просто пожал плечами и потащил Розу в кабинет, на пару к «Кальмару». «Кальмар» – это профессор Флер. Из-за того, что форма его головы похожа на кальмара, а борода – как щупальца, сразу же после первой лекции он был прозван «Кальмаром». Этот моллюск вел «Литературу».

Когда я впервые пришел к нему на лекцию и он сообщил, что ведет литературу, то я прям хотел встать и поцеловать его в яйцевидную голову. Я обрадовался, что мы почитаем великих мировых классиков, их биографии и все такое. Но «Кальмар» вел немножко не такую литературу. Он категорически запрещал читать классику и все время подыскивал какую-то тошнотворную литературу и естественно требовал читать ее. Это были ширпотребные книжечки, тонкие и безвкусные. Один раз я прочел какую-то чушь, которую он сказал прочитать. Я плевался и чуть ли не облевался, и больше не прикасался к книгам по его настоятельным советам. Роза читала эти бредни, а потом, по дороге в университет, рассказывала мне и братцу заодно, о чем та или иная брошюркообразная книженция.

Но в его предмете было больше жизни, потому что на семинарах мы обсуждали прочитанную книгу и «Кальмар» всегда радовался, когда студенты высказывали свои мнения, спорили друг с другом, чуть ли не до драки. Чтобы студент не сказал, «Кальмар» всегда уважительно относился к сказанному.

Мы отправились на пару, обнимаясь, Люцифер тащился сзади. Я уже не боялся дотронуться до Розы. Забавно, но она утратила свою хрустальность после первого секса. Кончено, она все еще оставалась значимой и все такое, но я уже мог свободно дотронуться до нее, и делал это, когда хотел. И каждый раз, когда я до нее дотрагивался, у меня сразу же возникало желание забрать ее домой и оказаться в постели.

Рассевшись за партами, я достал бумагу и занялся своим привычным делом – рисованием. Порой у меня неплохо получалось, особенно карикатуры на плебейских профессоров, особенно на «Кальмара» с его простецкой формой головы. Вот я сидел и рисовал, пока профессор спрашивал наугад кого-то о том, чем закончилась очередная фигня.

– О чем ты говорила с Люцом? – я спросил Розу шепотом, проводя изящную линю на бумаге.

Затем я скосил глаза на девушку. Она, с хитрой улыбкой, молча смотрела в свою тетрадь. Только на той паре я заметил, что у нее тоже прекрасный талант к рисованию. Но хрен с этим рисованием, я не мог понять, что за улыбка блуждала по ее лицу.

– О погоде! – наконец, она соизволила ответить и улыбнулась еще шире.

И почему же каждая особь женского пола непременно пыталась сделать из меня дурака? Может, я похож? Тогда почему из брата не делали? Я ведь на него тоже был похож, но он трахался, его любили, а я – дурак?

– И как погода? – спросил я, но решил не смотреть на нее.

В такие моменты она раздражала меня. Мне бесило, что она так вела себя и не говорила, что является причиной весьма паршивого поведения. Спрашивать Люцифера – я бы не хотел, потому что этот упырь сразу возомнит много чего и найдет лишний повод поскалиться. Мне хватало того, что Роза делает из меня дерево.

– Завтра будет холоднее! – ответила она и я, черт возьми, я прям слышал, как она улыбнулась!

Она наслаждалась до жути забавной ситуацией, в то время как я гневно орудовал карандашом и заметил, что за рисунок у меня получился. Роза, цветок, только по нему словно грузовик проехался, растение было мятым и у него не было ни одного шипа. Такие цветы обычно на помойках лежат, а у меня – на бумаге.

– Это печально! – сказал я и на мое счастье прозвенел звонок.

Я взял свой листок с нарисованным шедевром и вылетел из класса, не посмотрев ни на одного, ни на вторую. Я ненавидел их обоих. Брат становился моим врагом, не понятно для чего, зачем ему это надо было? А Роза? Почему, как только переспишь с девушкой, она сразу же меняется, причем ни хрена не в лучшую сторону, а ты любишь ее еще больше, боишься потерять ее?… Начинаешь любить ее настолько сильно, что хочется удавить эту суку за один косой взгляд на другого, пусть даже этот другой будет родным братом. Я представлял, как я ее четвертую, а наяву проходил мимо с понурым видом и молча переживал, думая, что будет дальше.

В курилке Роза молчала. Я ни о чем ее не спрашивал, чтобы не давать новый повод для насмешек надо мной. Люцифер стоял недалеко и мило общался с девушкой, которую трахнул пару недель назад. Они расстались полюбовно.

Я молча докурил сигарету, посмотрел на Розу и пошел в университет. У нас была последняя пара у профессора Алогэ. Она вела предмет «Соцячейки», все время грозилась, что во втором семестре нас разделят: ребята с ребятами, а девчонки с девчонками. На тот момент я не мог себе представить, как смогу высидеть пару в кабинете, где нет Розы. Мне казалось, что это ужасная затея, но я ничего не мог поделать с этим.

Когда я подошел к кабинету, Алогэ была уже там, некоторые студенты – тоже. Алогэ – вот символ красоты и женственности. На ее парах всегда была куча народу потому, что «Соцячейки» подразумевали под собой отношения между двух полов с точки зрения любви. Это была единственная пара, где вся мужская часть сидела на первых партах. А сама Алогэ была просто восхитительна. Если бы я, как мудак, не был бы влюблен в Розу, то сидел бы в первых рядах и пускал слюни, как делали все остальные ребята, включая моего брата.

Профессору было около тридцати лет, у нее была умопомрачительная фигура, лицо необыкновенной красоты и характер гадюки. Но как я мог заметить, всем было насрать на ее характер, особенно ребятам.

Я вошел в кабинет, поздоровался с мисс «Секс» и пошел на последнюю парту, подальше от любимого места Розы и брата. И вот, когда она, наконец, вошла в аудиторию и увидела, что я сижу на галерке, даже не в том ряду, в котором сидела она, улыбка исчезла с ее лица, зато на моем появилась. Люцифер, который шел за ней следом, вообще забыл, где находится и ругнулся матом, увидев пуговичку, которая соединяла тонкую блузу на упругом бюсте профессорши, за что был чуть не выгнан.

В тот день у нас был семинар. Семинар – это потрясающая вещь. Пара, где можно говорить в один голос с профессором и с другими студентами, и за это никто не выгонит и не скажет, что ты – сукин кот, который не знает правил приличия и ворует общак со стола.

Последняя тема была о знакомстве, а на том семинаре мы отрабатывали тему «Свидания». Вообще, тематики лекций Алогэ были весьма забавны и рассказывала она интересно, только как-то феменистично, но девчонкам нравилось, а ребятам было пофиг – пуговичка на груди выключала головы мужской части аудитории. Пару назад Роза выключила мне голову своим поведением.

– Здравствуйте! – профессор поздоровалась после того, как прозвенел звонок. – Что такие усталые? Пар много было?

Алогэ общалась с нами примерно наравне. Она не возводила себя в ранг святых стезей профессоров. Она могла посмеяться от всего сердца, пошутить, но к своему предмету требовала должного уважения, и если она его не видела, то сразу же превращалась в болотную мразь и атмосфера в аудитории менялась.

Студенты отвечали ей что-то, все улыбались. Я же беспрерывно смотрел на Розу, точнее на ее спину. Роза ни разу не посмотрела на меня. Надо быть полным кретином, чтобы не понять, что дама обиделась. Дама обиделась на то, что мило беседовала с моим братом, а я, ублюдок четвероногий, осмелился спросить, о чем Ее Высочество разговаривало! Я даже не знал прискорбно это или нет, быть мужиком и постоянно извиняться за всякую херню… Я просто понял, что делают милые девушки.

В начале, они околдовывают так, что крыша едет, жизнь без них смысла больше не имеет. Стоять под ее балконом – да это самое безобидное и ничтожное, что ты можешь сделать.

Далее девушки слегка играются типа в «йо-йо»: от себя – к себе, от себя – к себе, а ты, как говно в прорубе, болтаешься и болтаешься и рано или поздно она позволит тебе пришвартоваться у ее берегов.

Дальше самый страшный и подлый ход, он настолько мерзок и низок, но не один здравомыслящий мужик не сможет отказаться от него. Желанная сука все-таки раздвигает ноги перед тобою, и ты – бесхребетный червяк на крючке. Именно этими ногами и тем, что находится между ними, девушки лишают самоуважения, самопонимания и превращают в раздавленный под ее каблуком грош.

Самый первый секс – самый мощный инструмент девушки! Все! После этого ты вечно должен ей: должен любить, должен денег, должен молчать и говорить, когда она захочет, должен всегда просить прощения! И если ты чего-то не делаешь из того, что должен, ты становишься непростительной ошибкой, которую она допустила, позволив тебе подойти к ней ближе, чем на полметра. За это, кстати, ты тоже должен извиниться!

– Кто из вас Гавриил? – Алогэ смотрела то на меня, то на брата с таким видом, будто тухлой рыбой пахло.

– Я – поднялся я из-за парты и еле отвел глаза от Розы.

– Скажите, пожалуйста, чтобы Вы преподнесли девушке на первом свидании и почему?

Я улыбнулся и опустил голову. Стоило предположить, что ответ на этот вопрос когда-то звучал на какой-то лекции, которую я, естественно, не слушал, и тем более не записывал. Я подумал и представил, чтобы сам сделал на первом свидании.

– Я бы ничего принес! – сказал я и посмотрел на Розу.

Она сидела вполоборота и смотрела на меня. Ей было интереснее узнать ответ, чем Алогэ.

– Что ж, это, конечно, не то, что я хочу услышать, но если вы хорошо обоснуете свой ответ, то я поставлю вам оценку за сегодняшний семинар!

– Ну, обычно на первое свидание мужчина несет цветы! – почему-то сказал я и заискивающе посмотрел на Розу. – В моем случае – я категорически против цветов!

– Почему же? – спросила профессор и положила карандаш в рот, и от этого жеста весь передний ряд судорожно сглотнул.

– Потому, что несчастный букет стоит мало. А цветы оказываются на свидании с тем расчетом, что девушка…ну…зайдет в гости и останется на ночь, то есть согласится заняться сексом. Получается, что она была оценена в стоимость завтрака в кафе и букета цветов. Я не думаю, что ей это понравится… Еще честнее, то мне цветы жалко. Представьте себе, огромное поле, луг, на нем растет куча цветов, всяких разных цветов. Но давайте представим, что там находятся два цветка: мальчик и девочка. Ни для кого же не секрет, как размножаются цветы. Так вот, профессор Алогэ, каковы шансы, что несчастная пчела подлетит именно к первому цветку, заберет его пестики на лапках и потом отправится ко второму цветку – оплодотворять его тычинки? Это самый ужасный половой акт, о котором я когда-либо слышал! Бедные цветы ждут своих пчел с лапками и пестиками и тычинками, а потом приходит, такой вот, ну допустим, как я, срывает цветок, который появился благодаря взаимодействию пестика и тычинки, и тащит его к своей даме сердца, чтобы после свидания они смогли соединить свои пестики и тычинки! Я хотел бы внимание на очевидный факт – цветам очень тяжело размножаться, должно сойтись слишком много сопутствующих факторов, чтобы у них что-то получилось… Люди и без цветов могут заняться сексом! Наши тычинки и пестики не требуют вмешательств ветра и пчел! На первом свидании я бы угостил побольше!

В аудитории была идеальная тишина и я понял, что то, что я сказал, не имеет ничего общего с тем, что говорила Алогэ на лекции. На тот момент меня волновал взгляд Розы. Я никак не мог понять его: то ли она ненавидела меня, то ли ей понравилось, то ли ей было наплевать. Но одно меня точно радовало – она смотрела на меня, значит, я привлек внимание обиженной леди!

– Что ж, мистер Прей! Мне нравится ваш ответ, но это троечный ответ! Если вы хотя бы перед семинаром заглянули в тетрадь, то смогли бы найти там ответ и получить высокую оценку. Та-ак! Мистер Нэтл? Тот же самый вопрос вам!

Я сел, не спуская глаз с Розы, но как только Нэтл поднялся, она тут же отвернулась от меня и также загадочно уставилась на него. Ее не интересовал я или Нэтл, ее интересовали наши ответы. Я так расстроился, мне стало обидно, что из-за фигни наши отношения выглядели вот так вот мерзко. Неужели ей тяжело было сказать правду? Или я опять должен был считать себя мудаком, потому что спросил ее не с той интонацией.

Как только прозвенел звонок, я вышел из кабинета и побрел домой. Я даже не переживал за Розу, так как знал, что Люцифер отвезет ее домой, да и к тому же у них появится уникальный шанс еще раз поговорить о погоде, при этом не раздражая меня.

Всю дорогу до дома я шел и пытался осознать всю гадость своего положения, нелепость и очередную чушь. Почему, как только начинаешь чувствовать, сразу же находится кто-то, кто начинает какать на твои чувства? Еще хуже, когда двое какают на одно чувство.

Люцифер прекрасно знал, что я нервничаю, когда он просто мимо нее проходит на близком расстоянии. Ну, ладно, черт с ним, у него цель в жизни – достать меня, убить все мои нервные клетки, издеваться надо мной. Но Роза-то? Какую цель преследовала она? Порой я поражался собственным мыслям.

Я закурил и остановился. По правую руку я увидел бар, который словно манил меня зайти. Ну, конечно, я не смог отказать ему. Вообще, я человек сам по себе безотказный, особенно излить душу стакану.

Солгав о своем возрасте и о забытых документах, я все-таки убедил охранника пропустить меня. Внутри было достаточно просторно и к моему счастью не очень людно. В тот момент я просто ненавидел людей, они порядком мне надоели, особенно университетские рожи.

Я взял самое дешевое пиво и уселся за стол с грустной рожей.

Когда мне бывало грустно и я садился за стол, мне нравилось рассматривать столешницу. Я просто не мог оторвать от нее взгляд. Та столешница была белая, точнее даже бежевая с коричневыми вкраплениями, создавая эффект кофейного цвета, только с примесью молока. И вот какое-то время я смотрел на коричневые мазки, на то, как интересно они въедались в бежевый цвет. Потом мне надоело это нудное занятие.

Мысли о Розе я упорно блокировал, а кто такой Люцифер – на тот момент я даже не знал, и знать не хотел. Затем я поднял глаза и наткнулся на девушку, которая также сидела с самым дешевым пивом и разглядывала столешницу. Я обрадовался: значит, не только они могут нас обижать, но и мы их! Ее лицо было значительно грустнее, чем мое, и мне безумно захотелось узнать, кто или что ей сделал, ну… так на будущее. Потом я подумал, что не способен сделать так, чтобы Роза потом сидела с таким же грустным лицом. Мне казалось, что невозможно обидеть любимую девушку, я даже не задумывался, что любимая девушка может с легкостью обидеть.

Я сидел и пил, смотрел на девчонку, снова пил, снова смотрел. И чем больше я выпивал, тем больше она меня раздражала. Я не знал – почему. Как там Роза? Что они делали вдвоем с Люцифером? Что делал я? Вопросы. Сплошные вопросы.

В детстве глупые вопросы, на которые родители, не переставая дают лживые ответы. Как я появился? – Аист принес! Можно мне мороженое? – Оно не вкусное. Можно мне выйти на улицу? – Нет, там холодно. Может ли мне нравиться девочка? – Нет, это – абсурд!

Во взрослой жизни такая же фигня, только вопросы меняются, а идиотский смысл остается, и также лживые ответы. Как я появился? – А тебе разве не рассказывали по биологии? Ну, подожди, потому расскажут! Что такое «секс»? – «Секс»? Кто сказал тебе это слово? Это игра. Но тебе пока еще рано в нее играть. Что такое любовь? – Ее не существует.

Любовь – это огромный миф! Но я не был уверен в этом, ведь Роза не была мифом, она была реальным человеком, а у меня к ней – реальные чувства. Я же не конченный идиот и был вполне в состоянии понять, что творится у меня на душе и на сердце по отношению к ней. Но я устал спрашивать себя о Розе в тот вечер! А спрашивала ли Роза обо мне? Или она была слишком занята разговором о погоде с Люцифером? А что я? Я просто сидел и пил, безнадежно пытаясь утопить свои глупые думы в алкоголе, зачем-то рассматривая девчонку.

К одиннадцати вечера я решил, что мне плевать на все и я иду домой. Но поднявшись из-за стола, меня, как пластилиновую лепку, понесло по сторонам. Размахивая руками, как взлетающая птица и лыбясь, как даун, я поплыл меж столов, при этом я пытался извиняться не понятно за что, не понятно перед кем. С одной стороны мне было хорошо, но с другой – меня тошнило.

Словно неваляшка я шел по пустынной улице. Мне казалось, что я был королем дороги, ноги выписывали резные волны, от бордюра к бордюру. И видимо, от этого меня укачало, и, остановившись посреди дороги, я предался инстинктам, которые спровоцировали самоочищение кишечника, и меня благоприятно вырвало. Я даже не знал, видел меня кто и был ли там вообще кто-нибудь – я просто стоял, наклонив голову вперед, и меня рвало! Было ужасно! Еще ужаснее было то, что вытерев рот и сделав пару шагов вперед, кто-то залихватски двинул мне по голове. От неожиданного и сильного удара я свалился с ног и с распростертыми объятьями начал принимать пинки. Кто это был, за что меня били, сколько их было: на все эти вопросы я не знал ответов. Меня просто били! Ну а что такого? Кого в этой жизни не били? Но я был настолько пьян, что мне было все равно: пусть хоть убьют!

На какое-то время они перестали меня лупить ногами, а чьи-то чрезмерно ловкие руки полезли по моим карманам. Пока они что-то искали, я лежал весь в крови и улыбался. Даже в тот момент мне было хорошо. Чья-то нога в солдатском ботинке съездила мне по улыбке, но так и не смогла ее убрать. Забрав все деньги и пачку сигарет, ребята бросили меня лежать посреди дороги, они просто скрылись. Правильно. Было бы забавно, если бы они начали поднимать меня, жутко извиняясь за содеянное.

Полежав на дороге какое-то время, я встал, также шатаясь и также улыбаясь, поплелся дальше. Навстречу попадались люди, которые шарахались от меня (видимо, я был совсем антисоциален) и старались обойти меня стороной. Мне было насрать. В тот момент я был самым счастливым человеком на земле, сам не зная – почему. Вообще странно – нажравшись и получив по морде – меня переполняло счастье.

Не знаю, во сколько и каким чудом, но я сумел добраться до дома. Алкоголь забрал все мои страхи и добавил немного смелости, на всякий случай.

– Где ты был?

Роза. Милая Роза. Я улыбался, стоял, ощупывая сраные косяки и улыбался. Она же стояла, скрестив руки на груди, в одной короткой сорочке из шелка с херовыми рюшками по краям.

Милая Роза.

На ее лице был гнев. Она могла злиться и она злилась, в тот момент я разглядывал ее чудные, не накрашенные брови. Где я был? Вопрос на миллион для меня. Я не мог говорить, но нет, наверное, я мог, но не хотел. Я улыбался.

– Что случилось? – послышался следующий вопрос.

Я уже и сам забыл, что что-то случилось. И что же случилось? Мне надавали по лицу! Шатаясь, я подошел к ней и посмотрел, окинув ее всю взглядом, все с той же нелепой улыбкой на лице. Роза смотрела на меня. Я наклонился к ней, взял за подбородок и протяжным шепотом сказал:

– Я пил! Я дал вам время поговорить о погоде! Вам – Люциферу и тебе! И…! О погоде!

Она ударила меня по руке и отошла на шаг назад. Я снова усмехнулся. Эта девочка заводила мое пьяное сердце в штанах. Бог мой, как же жутко я ее желал! Скинуть все на хрен со стола, схватить ее и…! Но я был пьян и впервые отвергнут! Роза без зазрения совести отшила меня, в то время, как у меня так свербело, что я хотел отрубить себе голову.

Она же подло развернулась и ушла в комнату. Я не хотел идти за ней и смотреть на недовольное лицо. Мое пьяное тело обмякло, ноги подтащили меня к столу, я уселся и отрубился.

Мне ничего не снилось, кроме потрясающей тьмы. Голова страшно кружилась, провоцируя рвотные позывы, но тело держалось. В пьяном угаре просто замечательно падать в несуществующую яму. Падение происходит быстро-быстро, в это время я вертелся еще и по собственной оси. Чудная карусель. Но в какой-то момент тело вынесло в реальность и оно звучно грохнулось со стула на пол. Там я почувствовал себя значительно лучше, можно сказать превосходно. Я проспал до утра, точнее до первого появления живой души на кухне.

– Ну что ж ты, братишка! – услышал я жалеющий голос над ухом. – Как же так? Ты смог доползти до дома, а до кровати – нет? Или тебя не пустили в кровать?

Я что-то промямлил в ответ, сам не понял что, соответственно Люц тем более не мог понять. Я попытался открыть глаз, встать, вообще пошевелиться, что-то сказать, но все, что у меня получилось, так это открыть красные глаза, даже только один глаз и посмотреть на брата, сидящего на корточках рядом.

– Вставай давай, хорош валяться посреди кухни. Сейчас встанет твоя злыдня и ей твое состояние совсем не понравится! На учебу, как я понимаю, ты не пойдешь?

Я подвигал глазами в разные стороны, как бы говоря, что я вообще никуда не иду. Люцифер потрепал меня по волосам, и хотел было встать, но я смог схватить его за руку.

– О чем вы разговаривали с Розой? – спросил я.

Во рту все пересохло, губы слипались, а язык прилип к небу, и не одна мышца не желала двигаться, но я должен был спросить. Люцифер сузил глаза и перестал улыбаться, снова присаживаясь на корточки.

– Так вот почему ты тут, как свинья валяешься посреди кухни, с жутким похмельем и невыносимым перегаром, и разбитой рожей! Ты приревновал! Ничего не мог сделать умнее, как только заняться ревностью и уйти в запой? Какой же ты дурак, брат! Мы разговаривали о погоде, идиот ты чертов!

Я с трудом улыбнулся и перевернулся на спину. Из-за этого движения в голове тут же начались жуткие вертолеты, меня снова начало мутить.

Погода. Погода. Неужели такая оптимальная тема для обсуждения с улыбками? Причем для моего брата, которому всю жизнь было плевать, что творится на улице! Я подумал, что они просто вдвоем уже издеваются.

– Знаешь что, пошли бы вы на хер оба! Да! На хер! Там хорошо разговаривать о погоде! На хер!

Люцифер вздохнул, поднял меня за грудки и отволок к нему в комнату. Там, как всегда, творился жуткий погром, как после мощного взрыва. Ни одна вещь в его комнате не имела своего места. И вот, Люц положил меня на кровать, где помимо меня была еще куча мусора, пара-тройка каких-то вещей, не знаю чистых или грязных, мне было почти что все равно. В итоге я снова провалился в пьяный сон.

Роза пришла только вечером. Я ждал ее весь день, жутко страдая от головной боли. Около полудня я перебрался в свою чистую и убранную комнату. И до прихода Розы я лежал, как прогнившая мумия, сложив руки на груди. Честно говоря, мне даже захотелось стать этой мумией, лишь бы только не переживать похмелье, от которого было только одно спасенье – нажраться еще раз. Но я не имел права этого делать. Хер с этим университетом, но вот Роза вряд ли бы оценила такой поступок.

Мне бы стоило подумать о грядущих разборках, но я не мог думать, словно пропил весь мозг. Я просто лежал и смотрел в потолок и думал, как бы не помереть.

Роза пришла около семи вечера. Я слышал, как она вошла в дом, но почему-то не спешила подниматься, а я ведь соскучился. Мне хотелось сползти с кровати, выползти на кухню и обнять ее. Но потом я вспомнил слово «погода», улыбающееся лицо Люцифера, хитрый взгляд Розы, и снова начал раздражаться. Я мог считать до миллиона про себя, чтобы успокоиться, но мне это не помогало. Я ждал. И во спустя какое-то время дверь в комнату открылась и Роза тихонько вошла. Она была бледнее, чем обычно, под цвет седых волос, а брови, как мне показалось, были почти не накрашенными. Клешеные джинсы обтягивали тонкие ножки и теплая, шерстяная кофта придавала ей больше массы.

– Привет. – Сказал я, не дыша, чтобы она не почуяла перегар.

Я даже не подумал о том, что за весь день комната провоняла так, что Роза могла окосеть только от одного этого запаха.

– Как ты? – спросила она, неторопливо подойдя к окну.

Я улыбнулся и проводил ее взглядом.

– Как я? – буркнул я. – Как тебе сказать? Пока вроде не умер, но весь день готовлюсь к этому. А ты?

– Сегодня Рене интересовалась, почему ты отсутствуешь. Как долго будет продолжаться твоя ревность?

– Какая ревность? О чем ты? – вытаращился я.

Мне совсем не хотелось, чтобы Роза так явно видела мои чувства. Конечно, я понимаю, что мне изначально не стоило их показывать, но я не мог молчать.

– Гавриил! – она строго посмотрела на меня, нахмурив свои превосходные брови.

Мне хотелось улыбнуться, глядя на ее очаровательную мордашку.

– Что, Роза? – спросил я, закрывая глаза и готовясь выслушивать какую-нибудь ересь.

Как же это ужасно! Почему девушки всегда выбирают ну очень подходящие моменты, чтобы выносить мозг? Почему Роза никогда не выговаривала мне ничего, но стоило хорошенько нажраться, заболеть мрачным похмельем, она тут же появилась с длинным, острым гвоздем и огромным молотком в руках, чтобы вбить мне гвоздь в голову! В чем прелесть таких гнусных поступков? Ведь никто ей не мешал высказать свое «недовольство» на следующий день, я никуда не уходил, умирать не собирался.

Просто ей надо было показать свое превосходство, которого на самом деле ни фига не существовало! Роза специально дождалась такого момента, когда мое состояние ненормально, я был совершено не способен ответить ей что-либо. Она сделала это специально, чтобы не слушать никаких препираний с моей стороны или никчемных возражений. Все сделано для того, чтобы она оказалась права, ну и плюс охренительный намек на то, чтобы я извинился.

Когда голова страдает после вечеринки, а рядом стоит бензопила и пилит эту голову, проще извиниться и наврать, чем выслушивать весь этот бред до конца! Но я слушал. Слушал то, что я не прав (это прозвучало очень много раз, невозможно даже посчитать, сколько конкретно), что я плохой человек, мой поступок слишком мерзок, чтобы быть правдой и все такое. Но она ни разу не сказала, что беспокоилась, переживала, ночь не спала… Роза просто выжимала из меня какие-то извинения. За что я должен был извиняться? Она рассказала красивыми словами, какой я мудак, но так и не сказала, в чем была моя ошибка… Я не стал извиняться. Она села за уроки, готовиться к семинарам. Я уполз на кухню.

Мне тоже надо было подготовиться к семинару… «Город и человек. Начало» – тема моего доклада. К вечеру мне полегчало и я сидел за столом, подперев рукой подбородок. Передо мной лежал белый лист бумаги и ручка. Мне ничего не лезло в голову.

– Жив? – на кухню вошел Люцифер, весь мокрый и как ни странно один. – Говорил же, что погода испортиться! Ливень! Ни одной девки не смог завлечь в гости.

– Спасибо, что интересуешься моим здоровьем! – ответил я, рассматривая чертов лист бумаги.

– Что это? Никак жалкая попытка появиться завтра на семинаре у Лафортаньяны?

– Отвали! – буркнул я.

– Да ладно тебе! – Люц усел за стол напротив.

Я понял, что у него хорошее настроение, независимо от того, что в тот холодный, дождливый вечер он остался один. Какая-то сволочь сказала мне, что я должен еще раз спросить у него вопрос, который меня жутко мучал.

– О чем вы разговаривали с Розой? – не поднимая глаз, спросил я.

На самом деле я чувствовал себя полным говнюком. Они оба измывались надо мной, издевались, да просто глумились. Но мне искренне хотелось знать, о чем был их диалог. Их лица, светящейся подлой радостью меня озадачивали. За весь первый семестр они ни разу так мило не общались. Блин! Да я просто испугался! Если Розе я еще как-то доверял, пытался видеть в ней ангела, то вот Люциферу с его паршивым именем я никак не мог верить.

– О погоде, Гавриил! Вот представь себе, что я впервые в жизни решил поговорить с девушкой о погоде!

– Люц. А слабо хоть раз в жизни сказать правду? – улыбнулся я.

– Правду? – удивился Люц, доставая пиво из холодильника.

При виде бутылки меня чуть не вырвало.

– Что такое правда? Гавриил только не говори мне, что ты, как полный кретин, еще и веришь в правду? После гуманных лекций Трокосто, я убедился окончательно, что пресловутой правды не существует!

– Чего ты несешь? – удивился я его ответу. – Она существует, и я, черт возьми, хочу услышать ее от тебя!

– Для меня правда, как зачиханный Боженька, в которого наша мать так свято верила, а я в него не верю! Ты веришь в правду, а я – нет! Как я могу говорить правду, если ее не существует для меня? Ммм? Знаешь, без нее прекрасно живется! Я не скажу тебе правду, я скажу, что было на самом деле – мы говорили о погоде! И дальше уже от тебя зависит – верить в эту правду или нет!

В тот момент Люцифер был для меня отпетым уродом! Он никогда не отвечал как на духу, все время придумывал какую-то херню! И порой меня это жутко злило. Я окинул его мефистофелевским взглядом и попросил свалить с глаз долой. Он не стал ждать, когда я попрошу еще раз. Видимо он сам слегка разозлился из-за прекрасного диалога. Я так и остался сидеть и смотреть на белый лист передо мной.

***

Ночевать мне пришлось на кухне, так как я не был прощен. Честно говоря, я даже не пробовал залезть к ней в кровать. Она несколько раз выходила на кухню, окидывала меня забавными взглядами, но не о чем не говорила. Я каждый раз улыбался и смотрел на нее. Ей не нравилось то, что я так легко воспринимаю столь серьезную ссору. Но что она могла сделать? Она же не разговаривала со мной! Если ей не хотелось этого делать, зачем же я буду принуждать ее к ненавистному разговору? У меня не было желания действовать насильно.

Полночи я писал доклад и чуть ли не плакал над его содержимым.

Немного о предмете Лафортаньяны. «О разрушении» – жуткий предмет. Его цель – не дать человеку и природе ужиться в идиллии. То есть у нас была задача – к пятому курсу научиться разрушать то, что создает природа. Меня шокировали ее лекции, но чтобы получить допуск к экзамену, я должен был рассказать то, что Лафортаньяна хотела услышать.

Утром первым встал Люц. Поздоровавшись со мной сквозь зубы, он делал себе завтрак, напевая какую-то мелодию. Следом за ним спустилась Роза. Я впился глазами в ее заспанное лицо, растрепанное каре. Она была добродушна – одарила взглядом, но не поздоровалась. Так же, как и Люц, она занялась своим завтраком. Между собой они тоже не разговаривали и вообще, в глазах Люцифера мелькала какая-то ненависть к Розе, как обычно. И «как обычно» мне безумно нравилось.

Через полчаса мы втроем уселись в машину: я за руль, Люц рядом, Роза естественно сзади с открытыми лекциями по «Разрухе». Первой парой была физкультура и под конец семестра мы отважились туда сходить. Точнее Роза, как прилежная студентка ходила туда весь семестр, а мы с братом, как два олуха, заходили туда раз в месяц.

Всю дорогу в машине был четвертый попутчик – тишина. Мне это нравилось. Люцифер освободил меня от всей утренней чуши. Роза вообще делала вид, что ни меня, ни брата не существует, тем самым освободив меня от требовательных взглядов. Зато я всю дорогу сожалел, что у меня нет косоглазия. Хоть одним глазком я хотел смотреть на Розу, а вторым на дорогу. Я почти неотрывно пялился в зеркало заднего вида, на расстегнутую пуговичку кофты, видневшуюся из-под пальто, на ее тонкую шейку, на выпирающую ключицу, которая отбрасывала немыслимые тени.

Люцифер умело делал вид, что ничего не видит и вообще ему насрать. Он уныло смотрел в окно, подперев подбородок рукой. Вот так и ехали.

В тот момент я подумал о словах брата: правды не существует. Вдруг он прав? Три человека ехали в машине и вели себя не так, как хотели на самом деле…то есть, врали. Все трое отчетливо понимали, что едут и врут, и всем троим было начихать на это. Где ж была правда в тот момент? Или Люцифер, прикинувшись змеем искусителем, нашептал мне о нереальности правды? Мне захотелось прочертить грань между шуткой, правдой и ложью. Ну ладно, правду отмести не сложно раз у кого-то она существует, у кого – нет, остается шутка и ложь! Была ли в тот момент шутка? Можно ли было назвать его шуткой? Или ложью? Но правды там не было точно. А что за всевышний осмелится разграничить ложь и правду? Кому хочется быть посланным в далекое путешествие? Можно пойти и кого-нибудь трахнуть, а Розе сказать – это была шутка! Шутки ведь могут быть смешными и не очень. Измена – это шутка, правда, не смешная, но кому от этого горячо или холодно? В машине вполне могла быть жуткая шутка. А может все-таки ложь? Как было бы артистически, если бы Роза пришла в соплях и начала визжать, что я ее обманул. А я бы такой: «Дорогая, это была шутка! У тебя нет чувства юмора!». И попробовала бы она доказать, что это была ложь! Нет никаких доказательств! И правды нет!

Выйдя из машины, мы, словно три призрака, растворились в коридорах университета. Я пошел в туалет, не потому, что хотел гадить, я просто хотел побыть в гордом одиночестве вместо нудного урока физкультуры.

Я не знал, куда пошел брат, собирался ли он бегать по кругу в спортзале, как несчастная пони с ребенком на спине.

Однозначно, Роза была не против войти в роль бедной лошадки-карлика. Мне кажется, если ей надо было бы отдаться какому-нибудь уроду по учебе, она бы это сделала без зазрения совести. Хотел бы я назвать это ответственностью, но язык поворачивается только на шлюху, работающую на кошмарный университет. Может я был неправ в своих мыслях, но они были и я думал о них.

Я открыл окно, достал сигарету и, наплевав на строжайший запрет курения в стенах университета, закурил. Через две минуты проскрипела входная дверь, я быстро затянулся и выкинул бычок в окно. В помещении было накурено и я радостно ждал, что войдет ректор или его зам и вынесет мне мозг блаженной моралью, но я был удивлен.

В дверном проходе стояла Роза, в черных, спортивных шортах и топике. Мне в глаза бросился оголенный животик. Руки тут же вспомнили, каков он на ощупь, всю бархатистость кожи, и им снова захотелось дотронуться до него.

– Разве ты не должны быть на уроке? – спросил я, старательно блокируя мысли о возможных прикосновениях.

– Я решила посмотреть, где ты есть. – Ответила она, невинно опуская взгляд.

– Зачем? – улыбнулся я, сидя на широком подоконнике.

– Зачем? – переспросила она с удивленным выражением лица, словно я вообще не имел права спрашивать ее о чем-либо.

Я – мерзкая гадость, осмелился спросить королеву за каким хером она притащилась в мужской туалет, вместо спортивного зала! Как я посмел, мелкая сошка! Но я посмел!

– Да! – ответил я, приподняв брови. – Мне интересно, что ты здесь делаешь, когда Бакасо свистнул в свой слюнявый свисток?

Роза медленно перевела на меня взгляд и также, еле ступая, на мысочках, начала красться ко мне. Я облизнул губы и прищурил глаза. Роза шла…прямо ко мне, соблазняя меня своим чарующим взглядом. Я терялся в мыслях, не мог понять, что с ней. Стоит ли мне отреагировать на ее движения, на ее томный взгляд? Или она вновь готовилась к издевкам? Я ни хрена не знал, что мне делать, как себя вести, поэтому просто сидел на подоконнике и хлопал совиными глазами. Роза остановилась в двух сантиметрах от меня и соблазнительно закатила глаза. Я смотрел на ее лицо, оно казалось мне совершено бесподобным, нежным, с гладкой ,мраморной кожей. Мне захотелось дотронуться до нее, но я не мог заставить руку подняться. Я был парализован. Большие, бездонные глаза цвета океана манили меня, а я тонул в них, захлебывался пучиной безумия, кое плескалось в них.

– Поцелуй меня…

Божественная просьба, нежный шепот, который я когда-либо слышал, который я вообще хотел слышать. «Поцелуй меня…» – да я чуть не кончил от одной только этой фразы, от глаз, которые просто умоляли это сделать, от нежных рук, которые в наглую ласкали мое тело. У меня сперло дыхание, веки тяжело опустились и я прикоснулся к ее мягким губам.

Жизнь? Смерть? Да все это полная фигня, по сравнению с тем, что я испытывал в тот момент. Ни один наркотик, ни один сон и ни одна мечта, ни одна болезнь, ничего не могло сравниться с тем, что я чувствовал. Беспокоился ли я о том, что вся безумная оргия с нашим участием происходила в университете, в мужском туалете? Да мне было наплевать на университет так, как я в жизни не на кого не плевал! Я совершено не беспокоился, не думал о том, что кто-то войдет. И как мне казалось, Розе тоже было совсем не до этого.

Я дотрагивался до нее и думал, что трогаю входную дверь в рай, которого не существует. Ее тело обжигало мои пальцы, но я не мог оторваться от нее. Впервые в жизни я хотел схватиться руками за раскаленное тело и никогда больше не отпускать его, и плевал я на ожоги четвертой степени.

Роза.

Она горела, полыхала в моих объятьях, и я наслаждался пылкостью огня. Я стянул с нее физкультурную форму и заполучил небеса и космос. Хотел бы кто-нибудь побывать в космосе? Покружиться среди миллиарда маленьких звездочек, толстых планет, среди галактик? Я это сделал! Без ракеты, без стартовой площадки, без образования космонавта, без всего нужного оборудования, я был в космосе! Я был в его долинах, видел млечный путь, я все видел! Видел, пока держал в руках тело, нежное и приятное тело Розы!

Она кричала. Кричала так, что я сходил с ума. В моем космосе ее крики раздавались ошеломляющим эхом, я слышал ее и поддавался на эти приятные провокации. Слышал ли такие крики любви еще кто-нибудь, кроме меня? Повторюсь, мне плевать! Я любил эту девушку, я забыл о ссоре, о погоде, о существовании брата. Я забыл обо всем. Роза, как ластик, стирающий память, правда, не навсегда, таяла в моих объятиях. Я любил ее. Я очень любил ее.

Во время нашей оргии в туалет никто не входил. Хотя… может и входил, но мы не заметили. Да и какая к черту разница? Мы сидели на полу, совершенно голые и курили. Мы нарушили сразу несколько правил и наслаждались этим чувством! Я чувствовал себя богом или дьяволом, кем-то, у кого больше всех сил, чувств и идиллии. Я был самым мощным существом. Рядом со мной был ключик, который давал мне эту энергию.

Роза! Цветок с шипами, который раздирал мои ладони в кровь, причинял боль, но раз я сорвал его, то уже не хотел отпускать его. Мне нравилось та боль.

– Мы безумцы! – прошептала Роза, усмехнувшись и выпуская сигаретный дым к потолку.

Я проследил за струйкой сизости и улыбнулся.

– Почему? – я чмокнул ее в макушку и выдохнул пост-эйфорию секса от ее белоснежных волос.

Она улыбнулась. Я не видел, но я знал, что по ее довольному лицу блуждала улыбка, да и по моему тоже.

– Ты забыл, где мы находимся? – она подняла на меня свои голубые глаза и похлопала ресницами.

– Честно – да! Ты заставила меня забыть вообще обо всем! – усмехнулся я, крепко прижимая ее к себе. – По-моему пара валить отсюда!

– Да! – она уткнулась мне грудь носом и сладко вздохнула – Причем нам следует сделать это побыстрее!

– Не могу не согласиться! – я вскочил на ноги, помог встать Розе.

Пока она безбожно натягивала на себя спортивную форму, я наслаждался ее видом. Даже в тот момент, когда мозг казалось бы заработал, я не думал о том, что кто-то войдет в туалет и увидит остатки дыма сигарет и бешеной страсти. Мы пошли в столовую, так как смысла идти на физкультуру уже не было.

Мы взяли дешевый завтрак и сели за стол.

Роза, словно год не ела, жадно поглощала сэндвичи. Я не прикоснулся к своему завтраку. Я просто сидел, сложив руки на груди, с легкой и совершено идиотской улыбкой наблюдал за тем, как она уплетает хлеб с сыром.

Почему она так поступила? Этобыл единственный вопрос, на который мне очень хотелось знать ответ. Вообще, именно в тот момент я понял, что я нечто больше, чем кусок недоразумения или недоумок. Почему она так поступила? Что за риторический вопрос, который я задавал себе после каждого ее поступка, неважно каков он был. Почему я не мог просто не спрашивать у себя всякую чушь в голове, а просто жить счастливо?

– Почему ты не ешь? – спросила она, перестав жевать.

Я улыбнулся и склонил голову.

– Твой образ не выходит у меня из головы…твое появление в туалете… – Я медленно переполз к ней на соседний стул. Мне хотелось еще раз дотронуться до нее, обнять, поцеловать. – Давай плюнем на пары и поедем домой?

– Ты с ума сошел? Гавриил, разве ты забыл, что следующая пара у Лафортаньяны? Семинар! – воскликнула Роза, округлив глаза.

– Я знаю, Роза. Помимо того что, это семинар, так это еще мой последний шанс сдать долг. Буду читать доклад!

– Что? – Роза усмехнулась. – Ты? Доклад? О чем?

– О городском житие… мелком, пока что! Я честно готовил полночи этот бред! Не хочется мне завалить первую же сессию.

– Ну и о каких прогулах ты говоришь в таком случае? Ты обязательно должен пойти на пару!

– Да я знаю…знаю. Это просто мечта! Прекрасная мечта, как прекрасно прогулять мерзкий университет!

Мне хотелось сказать еще кучу гадких прилагательных, описывающих мою ненависть и нежелание учиться в этом дряхлом болоте. Но я не мог говорить при Розе какие-то гнусные слова, мне казалось, что она девственно чиста, и я не должен засорять ей голову гадостями.

– Пойдем «мечта», покурим! – вытирая крошки, предложила Роза.

Я кивнул головой, взял мусор, оставшийся после нас, и выкинул в помойку, идя сзади нее.

До начала пары оставалось минут двадцать. Я стоял и наслаждался табаком. За совсем короткий срок я скурил много сигарет, но в университет идти не собирался.

Роза, уткнувшись мне в грудь, стояла и потрясывалась от зимнего холодка. Я обнимал и прижимал ее к себе, пытаясь согреть. Вот мы и стояли молча в курилке, обнявшись и впитывая воздух. Порой мне совсем не хотелось с ней разговаривать, мне безумно нравилось просто стоять и чувствовать ее. Плюс, в тот момент, я немного нервничал: я совсем не любил выступать с мудатскими докладами перед людьми, которым абсолютно насрать на тему и на доклад.

Я четко видел у себя перед глазами аудиторию, наполненную студентами, которых меньше всего интересует учеба во время учебы, которые сидят, тихо вертятся и ржут. Ты же, как ничтожное создание, стоишь у доски с бледной рожей и потными ладонями и пытаешься понять – они ржут над тобой и твоим докладом или им просто хочется ржать. Ну, черт со студентами, у них есть всего лишь пять-шесть лет, чтобы поржать. Но вот профессор, сидящий за спиной c надменной мордой, что-то чиркая на своей кипе бумаг – вот это уже жуть. Причем его идиотские чертежи не имеют никакого отношения к читающему доклад. Вот и получается, что больше всех насрать самому профессору. Для него время докладов – сонное время, когда надо сидеть и делать вид, что слушаешь херню, которую несет студент, смотреть за остальными уродцами в аудитории, и не уснуть при этом. Меня угнетали эти мысли.

На кой черт заставлять несчастных студентов сочинять бредни сумасшедшего в виде доклада, чтобы потом все мучились? Для того чтобы руки перестали потеть, когда с людьми разговариваешь и рожа не бледнела? Это, конечно, развитие нужной привычки, но это же просто невозможно, когда всем насрать!

В итоге вырабатывается немножко другая привычка – университет убивает не боязнь быть оратором и выступать перед людьми, он развивает черту пофигизма: меня не слушают – плевать, на меня не смотрят – плевать, я обложался – плевать и так далее. То есть, начиная с университета молодежь поощряют, делая из людей живых роботов, убивая одну за другой эмоцию и чувство. Весь мир насрал на себя и наслаждается, прибывая в этом чудном говнице! И чего ж я так расстраивался? Если везде одна и та же однородная масса – надо радоваться! В университете общество учили прибывать в этой массе, не обращая внимания на то, что масса эта – говно! Все происходит путем лишения человека чувственности и понимания.

– Где ты был? – в курилке появился Люцифер с красной рожей – видимо бегал много на физкультуре. – Бакасо сегодня, как Сатана! Всю группу! Загонял!

– Мы завтракали! – ответила вместо меня Роза.

– Да! – подтвердил я.

– Засранцы! Подставили меня, бросив одного… Ну да черт бы с этим! Там была девушка из 2В. Мне показалось, что я влюбился! – Люцифер, наконец, прикурил сигарету.

Я улыбнулся, услышав такое заявление. После незабываемого секса в мужском туалете мое настроение было на высоте, и даже такое мерзкое лицо Люца не смогло мне его испортить.

– Ты не можешь влюбиться! – сказал я, крепко прижимая к себе Розу. – Ты вообще знаешь, что такое влюбиться? Когда-нибудь слышал слово «любовь»?

– Я все время влюбляюсь в девушек… – Люцифер улыбнулся и окинул всех стоящих людей в курилке.

– На одну ночь? – внезапно спросила Роза.

Я перевел на нее глаза и снова улыбнулся.

– А что, надо обязательно любить всю жизнь? – удивился он, как будто у него денег попросили.

– А как можно любить одну ночь? – не успокаивалась Роза.

Я молча наблюдал за разгорающимся спором между чудищами с разных миров.

– Как? Роза! Прекрати задавать глупые вопросы! Я слышу из вашей комнаты по ночами звуки любви, когда мой брат тебя любит, и, судя по этим звукам, ты не против ночной любви? – он гнусно улыбнулся, облизнув губы, неотрывно смотря в ее голубые глаза, которые были полны удивления и я бы даже сказал приятной для меня агрессией.

– Конечно, не против, хотя тебя это вообще не должно касаться! Дело в том, что меня любят не только ночью, но еще и днем и утром и вечером, на что ты, категорически не способен!

– Видишь ли, дорогуша! У нас с тобой разные понятия о любви, а на самом деле она одна! Это ты просто хочешь быть любимой каждую секунду, а в реальности мы вас любим по ночам. Только вот мне хватает смелости признаться всем, что у меня столько этой любви, что я хочу поделиться с ней со всеми женщинами!

– Люцифер, какая связь между сексом и любовью? – спросил я, все также улыбаясь.

Спор казался мне смешным, с учетом того, что я не особо понимал, чего они хотели доказать друг другу.

– Ох, братец! – Люц бросил на меня недовольный взгляд. – С тобой у нас вообще нет ничего общего, кроме рож!

– Видимо, как и со всеми! Люди живут вместе всю жизнь, а не по ночам! У них есть дети, работы и все такое. Неужели ты думаешь, что это все писькина любовь? – Роза гордо вскинула голову.

– Лапушка, я не сказал, что я люблю, я сказал, что влюбился. С чего вы вообще навешали на меня ярлыки конченого скота? Девушки сами ложатся ко мне в постель, я их не насилую и не заставляю! Да и вообще! Какое ваше дело? Хочу – влюбился, захотел – потрахался! Сидите и любите друг друга днями и ночами!

Люц раздражался. Вообще он не любил спорить с девушками, ибо его любви просто не хватало на ссоры. Его любовь обычно исчезала с рассветом, как летучая мышь.

– Знаешь, звучит, как зависть! – Роза подалась вперед, гневно сузив глаза. – Ты просто неудачник! Тебе не везет с девушками, но ты не можешь в этом признаться, потому что врешь сам себе! И к тому же ты завидуешь нашей любви!

– Вашей любви? Не смеши меня! Где была ваша любовь, когда мой брат валялся на полу на кухне, пьяный и в соплях, в то время как ты нежилась в его постели…

– Люцифер! – строго сказал я.

Вот чего я не хотел, так это, чтобы они переходили на личности. Мне было плевать на то, как Роза обзывала его, что говорила, но ему я не позволял говорить о ней гадости в моем присутствии.

– Что? – возмутился он, переводя на меня взгляд.

Нахмурившись, я молча смотрел ему в глаза, давая понять, что он не должен так разговаривать с Розой. И Люцифер это прекрасно понимал. Ему не надо было говорить или что-то объяснять – он отчетливо понимал тишину, возникшую между нами.

Возможно, Роза немного ошиблась, говоря о чувства и переживаниях Люцифера: он не завидовал, он – ревновал.

– Нам пора на пару… – тихо сказала она, делая шаг назад.

Я не понимал, как же они смогли тихо и мирно разговаривать о погоде, когда они терпеть друг друга не могут. По крайней мере, после того представления я немного успокоился в своих переживаниях насчет их двоих.

Идя к кабинету, я все-таки решил сосредоточиться на идиотизме, который меня ожидал: то есть на своем докладе.

Лафортаньяна была еще той гадиной. Ей могло не понравиться мое выступление из-за внешнего вида, из-за интонации, с которой я произношу то или иное дурацкое слово, из-за торчащего волоска на голове в другую сторону. Да чего тут говорить! Она могла выгнать меня и не поставить зачет из-за всего, из-за всей той шизоидной чуши, которая приходила ей в голову. А мне вовсе не хотелось страдать из-за ее не здоровой мозговой деятельности.

– Здравствуйте! – Лафортаньяна вползла в аудиторию, как обычно с пучком на голове и высокомерным лицом.

Я горько улыбнулся. Ну что за выродок позволил работать такой вот выдре с детьми? У них же моральная травма на всю жизнь останется и кошмары будут сниться до конца дней.

Профессор заняла свое привычное место у доски за огромным столом и молча смотрела на нас. На ее парах была такая тишина, словно все студенты, включая эту кикимору, умерли. Почему-то она всегда, перед тем как начать что-то вещать внимательно разглядывала наши потухшие рожи. Может, запоминала. Или вспоминала. Но это было не просто так – это точно!

– У нас осталось четыре семинара до конца семестра. – Она соизволила начать говорить. – Два из них я отвожу на должников, то есть сегодня и следующий семинар. В оставшиеся два мы занимаемся в обычном ключе. Ясно? – надменно спросила она, приподняв брови.

Черт возьми! Откуда в ней было столько пафоса? Что надо сделать в жизни, чтобы так нездорово гордиться собой? Я ни хера не понимал, но всем сердцем ненавидел эту мразь. Она смотрела на меня и на брата, сидящего в соседнем ряду на предпоследней парте. Пафосная выдра не могла определить, кто из нас обложался в течение семестра и кому надо отдуваться с докладом. Я решил не провоцировать женщину в возрасте и с климаксом, и сам сознаться, что я – тот несчастный гондон, который посмел схватить долг у такой звезды.

– Эээ… Профессор? – начал я, поднимаясь из-за парты. – Я бы хотел…

– Что? – вскрикнула она, строго разглядывая мое лицо и одежду.

Тут я все понял.

– Я Вас о чем-то спрашивала?! Кто Вам разрешил вставать и разговаривать со мной в один голос?

– Я думал, Вы договорили…

– Неужели?! Вы еще хотите пререкаться со мной? Что за распущенность и хамство? Никаких уважительных манер к людям, от которых зависит Ваша сессия, мистер Гавриил!

Я достаю пулемет и выпускаю в нее добрый десяток пуль очередью, потом кидаю коктейль Молотова и эта дрянь мгновенно вспыхивает, но остается живой. Она орет и корчится, истекая кровью и пытаясь вырваться из огня – вот, что творилось на тот момент в моей голове, пока Лафортаньяна с пеной у рта орала, какой я невоспитанный и дерзкий мудак. Вот сука! Узнав, кто из нас должник, она сразу же решила показать свое превосходство! Мол, на колени, щенки!

Она хотела услышать от меня сердечные извинения и мольбы о пощаде, но я настолько осатанел, что просто не мог выговорить ни одного слова. Я просто молчал, глядя на сварливую бабу. Она орала и орала, и мой мозг решил абстрагироваться от этого идиотизма: я вспомнил похороны матери.

Я стоял у гроба в черном костюме – это был чуть ли не единственный раз, когда я носил костюм. Крышка гроба была закрыта так, как пост-месиво смотреть не кому не хотелось. Я не плакал, честно, мне хотелось, но я не мог. Рядом стоял Люцифер, и он тоже не плакал.

Тишина.

Одна лишь мерзкая птица на дереве кудахтала, словно курица. Когда гроб засыпали землей, я смотрел то вдаль, то на очередную горсть земли, рассыпающуюся по крышке гроба. Больно? Отчаяние? Нет. Просто, обычно. Мне даже показалось, что мне как-то было легко. Просто, когда от сердца отрывается уже мертвая половинка, заполненная мертвой любовью к кому-либо и закапывается в землю, становится легче, не так тяжело. Легко, как обычно.

Люцифер пустыми глазами смотрел куда-то далеко вперед. Я понятия не имел, что он чувствовал и чувствовал ли вообще. Оторвалась ли у него часть сердца, принадлежащая матери? Была ли у него та же тошнотворная легкость, от которой было еще противнее, чем от тяжести, как у меня? Обидно, что самый дорогой и жизненно-важный орган крошится, как сухая известь и закапывается кусками с кем-то в землю…

– …Вам понятно? – услышал я хоть один адекватный вопрос от Лафортаньяны.

– Да, мэм! – я ответил незамедлительно и закрыл воспоминания с гробом.

– Садитесь! – она окинула меня гневным взглядом. – Я Вас вызову, когда посчитаю нужным.

Я сел и словно парализованный смотрел на мерзкого профессора. Серьезно, я ненавидел ее в тот момент, она была хуже, чем чесоточный клещ, хуже, чем плешь на голове в юности. Я честно желал ей тяжкой смерти и чтобы около ее гроба не было такого человека, который отдавал бы часть своего сердца вместе с ней в землю! Как-то так.

В каждом учебном заведении есть несколько замечательных профессоров, добрых, с чувством юмора и отзывчивых. Но это правило не распространялось на мой сраный университет. В нем не было ни одного адекватного профессора, одни моральные и физические уроды, которые не могут вызвать к себе жалости, только злость! Чертовы хренососы!

К моему великому несчастью Лафортаньяна была не просто не в настроении, она была, как разъяренный медведь-шатун, внезапно вывалившийся из темного леса на оживленные улицы гниющего города.

Роза сидела рядом, молча что-то чирикала в своей тетради.

Передо мной выступило четыре человека с докладами. Честно, я пытался понять, что эти олухи несут, но я не мог.

– Прей! Идите к доске! – наконец, прозвучало мое имя.

Я вздохнул, взял свой листок, похожий на туалетную бумагу с каракулями и вышел к доске. Оттуда Роза мне показалась живой, как никогда. Я встал и улыбнулся ей, вспоминая, что пару часов назад она чуть с ума меня не свела. Я напрочь забыл о присутствии Лафортаньяны.

– Что Вы можете рассказать нам о городе? – спросила она, вертя пухлую ручку в руках.

Что я могу рассказать о городе? Что за дегенератский вопрос? Город – это гондон, а люди – слишком подвижные сперматозоиды, которые беспробудно лезут в этот гондон. Разве кто-нибудь из них думает о том, что никчемная резинка скоро вот-вот лопнет? Конечно же, нет! Но я не мог ответить Лафортаньяне так, хотя очень хотел!

– Город – это среда обитания большинства людей! Как и любое живое существо, человек должен обустраивать свое жилище для себя. Не достаточно просто иметь место, где можно переночевать, поесть и сходить в туалет. Он должен сделать так, чтобы его жизнь и все, что его окружает не доставляли ему дискомфорт. Этим я хочу сказать, что каждый из нас должен жить так, как считает нужным. Если человек идет домой, а у него в руках мусор, а до помойки далеко, либо еще что, то мусор можно преспокойно бросить в парке, просто выкинуть, закрыв глаза. Человек есть самое умное, самое продуманное существо на планете Земля, и он вполне может решить, что делать с несчастным шариком, крутящимся у него под ногами. Мой доклад посвящен теме: «Город и Человек. Начало». Прежде всего, мне хотелось бы сказать, что столь великолепному существу, как человек стоит избавиться от чувства стыда и совести. Нет ничего постыдного в том, что мы создаем вокруг себя комфортное место для проживания. Выстраивая город, человек должен сделать выбор между окружающей средой и своим благом. Так как мы самые разумные, а разумные существа понимают, что жить, считаясь с собой, это абсолютно нормально, соответственно не взирая ни на что, мы должны создавать свой рай на земле. Основная задача человечества выжить в комфорте, и мы успешно с этим справляемся. Город. Эта субстанция влияет на природу, окружающую человека. Люди, которые пошли против системы, защищая так называемую «умирающую» природу, не имеют права даже думать об этом! Нужна ли человеку природа у его дома? Как говорят умы современности, достаточно, чтобы около подъезда стояло какое-нибудь дерево. И то, зачем? Для человека не должно существовать никакой природы в городе! Это же город – место для людей, а не лес – место для животных! Город и природа – это не совместимые вещи. Природа – ничто! Человек – все! Будучи один он все равно справится и выживет…

Мне казалось, что я бесконечно говорю этот маразмотичный бред. Как эта глупая женщина с характером мегеры осмелилась прийти к нам, в наши жизни и учить нас такому? Как эта пафосная дура осмелилась говорить такое о природе и нас заставлять говорить то же самое? Жуткое чувство предательства переполняло меня…

– …человек не должен ставить что-то выше себя, не важно, что это будет. Будучи в городе, просто необходимо создать вокруг себя уют…

Сил моих не было! Я даже не помню, каким чудом закончил доклад, как сдержался, чтобы не послать на хер Лафортаньяну и ее мрачные проповеди. Роза же все время сидела и улыбалась, и я надеялся, что улыбалась она не потому, что ей приятно было слушать ту чушь, а потому, что рада была видеть меня.

Я врал. Врал себе. Стоит ли говорить, что значит – врать себе? Можно наврать кому угодно, сказать что угодно, но наврать себе – непростительное хамство по отношению к себе любимому! Жуть была в том, что я спалился на собственной лжи себе!

Вообще люди врут сами себе чаще, чем другим, но обычно им насрать на это или они просто не замечают, что только что обманули себя. Черт подери! Я заметил и мне стало плохо! Мракобесный ВУЗ заставлял всех врать друг другу и себе, и не обращать на это внимания. Твою ж мать, это ведь нормально в нашей жизни: ври, сколько хочешь! Все схавают твое дерьмо, еще и губки облизнут вместе с пальцами! Когда ж мы успели докатиться к такому смешному состоянию? Люди жрут дерьмо – свое и чужое, и им это нравится! Я даже не знаю, радоваться этому или нет. В любом случае исправить ничего нельзя: дерьмо – новый вид наркотиков для людей. Нравится? Пусть кушают! Мне не жалко, лишь бы меня не заставляли присоединяться к их обществу копрофилов. Но именно ВУЗ пытался заставить меня это сделать, принуждая лгать. Да не надо меня принуждать, когда надо будет, я сам солгу, как и любой другой человек. Как бы не хотелось врать, все равно все будут врать – это выгодно, это модно, да и просто замечательно! Я ведь стоял у доски и всем врал! А что делали все? Хавали! Я получаю зачет, они наслаждаются лживой волной современной моды и у всех все замечательно. Сука, ну не чудесно ли, а?

Люциферу было, как всегда, наплевать. Он особо не слушал ни профессоров, ни студентов. Мой чудесный брат относился к той категории людей, которые могут все, при этом не прикладывая никаких усилий. Так называемая категория несчастных «везунчиков». С одной стороны я завидовал ему. Люцу зачитывался каждый семинар без проблем, ему было достаточно вякнуть один слог и все! Все! У него зачет! Ему не надо было стоять, как мне и выдумывать чушь, которая к тому же совершено не нравится.

А с другой стороны – а не нудно ли это – говорить слог и иметь одно и то же слово «зачет» после? Очередная разница между мной и братом: его вполне устраивало собственное существование-штиль. Беззаботность в юношестве – потеря в старости. Я все-таки хотя бы иногда предпочитал бурю в моем океане жизни.

Роза. А что Роза? Во время чтения доклада, мне показалось, что она была влюблена в ВУЗ, в его профессоров, в безумие, о котором они рассказывали и в его сущность, в общем. Поначалу, мне стало противно от этой мысли, словно я сколопендру руками потрогал. Я хотел провести воспитательную беседу с ней, попытаться объяснить всю абсурдность бредовой затеи опустить человечество до уровня нечеловечества, кучки имбецилов. Но я подумал, что Роза имеет право на свои мысли, мнение и желание. Какой хер дал мне право вероломно вламываться в ее голову и разрушать ее мозговую сущность? Помимо разных писек, сисек у людей должны быть разные мысли. И я снова врал сам себе. Разные мысли? Что? В любом случае мы одинаковы и действительно отличаемся только письками и сиськами…

***

Новый год. Как обычно: пили, ели, пили, ели, пили…пили…пили… Не обычно было присутствие Розы. Это был наш первый совместный праздник. Мы пили и ели. Мы смеялись и любили друг друга. Мы были счастливы. В Люцифере же не было ничего святого, он даже на такой семейный праздник притащил одно-ночную девку, посадил ее за стол и упорно делал вид, что эта дама – его королева.

Я привык. Мне было наплевать на всех его шлюх.

Роза. Я видел, как ей было тяжело сдерживать себя в рамках приличия, но она отлично контролировала свой негатив. Ей не хотелось скандалить в сочельник. Ведь если бы она захотела что-то сказать «даме» Люцифера, брат мгновенно бы среагировал и началась бы совершенно неинтересная полемика, в которую они бы обязательно затащили меня. У Люцифера не было и он не видел никаких ценностей семейных праздников, да и вообще каких-либо праздников. Стадо баранов и их традиции – вот как все это выглядело для него. И, конечно, его больше беспокоила луна в небе, нежели девушка, сидящая рядом за столом. Все знали все друг о друге, поэтому делали вид, что все хорошо и типа никто не волновался.