Ангелы - читать онлайн

ПЕРВЫЙ КУРС

Ангелы

Ангелы

***

Меня зовут Гавриил. Да, знаю. Имя! У меня есть брат, которого зовут Люцифер. Наша мать назвала нас в честь ангелов господних, так как была верующей женщиной. Почему Люцифер? «Сын зари» был любимым ангелом Бога, может быть мой брат был любимым сыном нашей матери. Я и он – нас невозможно отличить, в двух каплях воды можно найти больше различай, чем между нами. Мой брат и я – близнецы.

Я родился позже него на несколько минут и, видимо, как более яркому и старшему мать решила дать ему страшное для современного мира имя – Люцифер.

Мне было 19 лет. Два года назад я перестал ненавидеть своего брата. Всю жизнь мне казалось, что ему больше дают, что его больше любят и все такое. Но потом мне стало наплевать, потому что все изменилось. Наша мать переходила железнодорожные пути. На платформе было очень много людей и все они видели, как она ступает на деревянную дорожку на рельсах. Они видели, как на нее несется скорый поезд, который явно не собирался останавливаться, и никто ничего не сказал, никто ее не окликнул. И вот, как только нашей матери не стало, отношения с братом практически наладились…Почти. Отца мы никогда не видели и не знали, жив он вообще, или может тоже встретил своей поезд.

Мы жили в самом обычном городке, таких как он тысячи по всему миру. У нас был большой дом, можно сказать огромный для нас двоих. Двухэтажное, белое здание, окруженное яблонями и какими-то еще деревьями. Помощь соцобеспечения была мизерной. Иногда нам приходилось разгружать вагоны, лишь бы только подзаработать денег, которые утекали сквозь пальцы с неимоверной скоростью. К сожалению, задумка матери не сработала, мы с братом не были ангелами, нам, как и всем людям, хотелось кушать, пить, спать, в общем, делать то, что крылатым существам делать необязательно.

В июле мы сдали вступительные экзамены в один единственный университет в нашем городке.

Университет нашего городка – ушлое место, в котором должны, нет, обязаны учиться все люди из города. Такие университеты, как наш, есть в абсолютно каждом населенном пункте.

Если раньше кому-то школа казалась ужасным местом, то этот университет далеко от нее не ушел. Все здания одинакового цвета, размера, складывалось ощущение, что там даже преподаватели работают с одинаковыми лицами, в одинаковых одеждах и с одинаковыми претензиями. Все экзамены были фальсифицированы, я имею в виду вступительные, потому что поступать умудрялись все, без исключения! И назывался этот университет ОГУ, что расшифровывается, как: «Обязательный городской университет». Не знаю почему, но в последние сто, может сто пятьдесят, двести лет, люди решили, что обучение в этом ВУЗе сделает каждого достойным к существованию среди людей и даст возможность получить уже профессиональное образование.

Как мне казалось, моему брату было совершено все равно, на что потратить свою жизнь, на университет или на работу. Я хотел получить образование, но какое, пока не знал. Мы решили поступать. К тому же без диплома этого ВУЗа нам не светила ни одна нормальная работа, ни то чтобы в другом городе, а вообще, даже в нашем собственном. Ты можешь быть иммигрантом, нелегальным или легальным, но, только имея бумажку о высшем образовании в ОГУ, все двери будут открыты.

В отличие от моего брата, я не очень хотел тратить несколько лет на обучение там, где не считал нужным учиться, но права выбора демократия мне не предоставила.

Вообще мы с братом не очень похожи характерами, хоть наши лица идентичны, люди мы совершено разные. По своей природе я был более спокойным, если нервничал, то молча, где-то у себя внутри.

Люцифер же, напротив, был очень вспыльчивым. Его характер – ядерная смесь качеств. Порой я удивлялся, гордился и ненавидел. Если ему что-то было надо, то договориться с ним было невозможно. Он никогда не отступался от своей затеи или данного слова. Я не люблю спорить и ругаться, что-то кому-то доказывать. Всегда считал, что самое бестолковое, что может сделать человек, так это начать с пеной у рта доказывать свою правоту. Главное оставаться внутри правым, придерживаться своего мнения можно молча, не вступая в детские полемики.

Мой брат другого мнения. Люцифер перенял от своего имени исключительно плохие качества, напрочь забыв о хороших. Но ему же жить дальше, почему меня это должно было беспокоить?

Нам оставалось пройти последний совместный путь в этом университете и все. Наши с ним дорожки разбегутся в разные стороны, изредка пересекаясь только телефонными звонками. Честно говоря, я с нетерпеньем ожидал выпускного и чудесного расхождения. Чего таить, некая злость к нему до сих пор осталась. Всегда была зависть, ведь он постоянно приводил девчонок домой, причем совершено разных, развлекался с ними. У него были друзья, я бы даже сказал, много друзей. И по сравнению с ним, я чувствовал себя отшельником. Стоит честно сознаться, он умел притягивать к себе людей, в нем была та сраная изюминка, называющаяся «душой компании». Что касается меня, то я был скорее изгоем компании. Для меня это было привычным состоянием – находиться с людьми и в то же время полностью отсутствовать душой.

Иногда на улице мне на шею вешались его девушки. В голове созревал гадкий план использовать даму, она ведь все равно не заметит никакой разницы, ей это надо было всего лишь для очередной кривой галочки. А потом во мне появлялось чувство справедливости, и я ставил себя на место брата. То есть, мне бы совсем не понравилось, если бы Люцифер оказался в постели с моей девушкой, неважно любил бы я ее или нет.

Честно, иногда хотелось прикинуться им и так же ощутить жизненную легкость и непринужденность, обнять девчонку, выпить пива с другом и что-нибудь еще натворить. Но я только мечтал об этом. В результате я приходил к выводу, что было бы неплохо, если Люцифер останется собой, а я – собой.

***

Было начало сентября. Я впервые пришел в тот проклятый университет, и то, что я там увидел, повергло меня в шок, что, естественно, обрадовало моего шебутного брата. Нет, не мой шок, а то, что мы потом узнали.

Эти учебные здания, натыканные по всему нашему шарику, действительно являлись проводниками во взрослую жизнь, в такую, какой живут все люди во всем мире.

Мы с братом (к моему несчастью) оказались в одной группе, что заставило нас долгое время рассматривать вывешенное на стенде расписание. Там были очень странные предметы, я даже не догадывался, что такое можно изучать, что такому вообще надо учиться оказывается. Я не слышал от взрослых ни одного рассказа об этом университете, о том, как они учились, что изучали. Не знаю, как насчет других городов, но в нашем студенческая жизнь оставалась между студентами и только. В жизни все люди пользовались только знаниями, полученными из этого заведения.

Пока брат таращился на расписание, я разглядывал бегающих вокруг студентов старших курсов. Все они были какие-то одинаковые. Нет, они не были близнецами, выражения их лиц были одинаковыми. Такие независимые, можно сказать горделивые. На тот момент я не мог понять, от чего двадцатилетний щегол или пигалица могли так возгордиться. Мне просто было смешно смотреть на них. Проходящие мимо преподаватели напоминали павлинов. Их головы были высоко подняты, а сзади волочился раздутый, и очень заметный хвост пафоса.

Пока я рассматривал живую и не очень обстановку, Люцифер ткнул меня локтем в бок.

– Пошли! – скомандовал он и направился к дверям.

Я еще раз окинул взглядом помещение и улыбнулся. Как же я надеялся, что мне понравится это заведение! Мне уже нравилось расхаживать по огромному коридору первого этажа, украдкой разглядывая длинные и худые окна, слишком часто расположенные вдоль коридора и, конечно же, бегающие вокруг лица были неотразимы.

Вздохнув, я поплелся за братом. За первые пятнадцать минут проведенных в университете, я ощутил на себе столько различных взглядов и таинственных улыбок. Нет, дело не в том, что мы с братом невообразимые красавцы, хотя мы довольно-таки милы. Дело в том, что мы – близнецы. Достаточно нечастое явление, но то, как на нас смотрели, не имело к этому никого отношения. Те взгляды и улыбки несли в себе другой смысл, тогда я не мог понять, какой конкретно. Во мне, как и в каждом из нас, была не плохая доля тщеславия, и, естественно, изучающие взгляды мне были приятны.

– Послушай! – окликнул меня братец, идущий впереди. – У нас завтра первый учебный день…и может, попробуем забыть последний не учебный? Хорошенько отгуляем в баре?

Я остановился. Идея брата была совсем не плоха. Тогда я не знал, что значит учиться, как это тяжело, и поначалу хотел отказаться, но в последний момент в голову пришло одно четкое слово «давай». Ну «давай», так «давай», подумал я и кивнул брату.

До глубокой ночи мы пили пиво в баре у знакомого, в противном случае нас бы просто не пустили, и снова пришлось бы врать о возрасте, так как мы были для таких заведений малы, как считало государство. Соблюдать законы и конституцию – для чего мы уже взрослые, а если что еще и нарушить, можно было узнать, как выглядит решетчатое небо. При этом никого не будет беспокоить, что по закону мы даже ни разу не побывали в баре, зато на решетку посмотрели. Во всем мире все делается для людей. Прежде чем достигнуть совершеннолетнего возраста, чтобы самому покупать сигареты, уже можно заработать рак легкого или туберкулез, потому что до «взрослого» возраста государство не оставило выбора как только собирать бычки на улице. Что же делать? Курить-то хочется!

Люц – так я называл своего брата, потому что стоило чуть громче назвать его полным именем на улице, и на «Люцифер» помимо него оборачивались всякие бабушки и начинали с ужасом в глазах отчаянно креститься, как будто действительно увидели дьявольское отродье. В публичных местах я старался не использовать магическое имя, заставляющее всех впадать в ужас. К моему великому удивлению, не все знали, кто такой на самом деле Люцифер. А подходить и каждому объяснять, что этот человек – не сын дьявола, ни сатана и ни черт, а мой брат, которого назвали в честь «сына зари», мне не хотелось! Народ всегда лучше знает, кто есть кто, для чего и зачем. Поэтому – Люц. Хотя вот девчонкам нравились наши имена.

В том баре Люц мгновенно нашел женскую компанию и вовлек меня знакомство. В нем было столько харизмы, столько чертовой харизмы, что мне хотелось оторвать половину и выкинуть, чтобы ошеломленные пьяные дамы закрыли свои рты и перестали ловить ими мух. Порой мне приходили мысли о том, что я просто завидовал брату, а он, словно зная об этом, любил косо смотреть на то, как я тускнею в его огромной тени. В такие моменты во мне бушевали две личности. Одна тщательно мне доказывала, что все это неважно, и, по сути, мне вообще должно быть наплевать на поведение брата. Вторая же, напротив, выказывала свое недовольство о том, как это так, мы же близнецы! Почему все лавры достаются только ему? Вторая часть мысленно провоцировала меня на какие-то действия, доказывающие всем, что я совсем не хуже своего брата. Но я все время отбрасывал эти затеи. Люцифер – человек на открытой ладони. Он всегда был открыт, если пытался что-то скрыть, то его выдавали действия, им все время что-то двигало. Я же больше был ментального склада. Все, что я мог бы сделать, обычно за пределы моего воображения не выходило. Я мог представить себе все, что угодно, брат же делал все, что угодно.

И вот я смотрел, как он веселился с девушками, как заводит новых друзей, и мне становилось тошно. Возникали всякого рода естественные желания стать единственным человеком с таким лицом. Но что я мог сделать? Мне оставалось наслаждаться и гордиться братом, в душе ненавидя, смотреть на его счастливую и беззаботную жизнь. Да мне просто бесило, что он умел каждый убогий день превратить в одну целую безоблачную жизнь, а я мог оставаться только ее тенью. Но я никогда не задавался вопросом, как брат относиться ко мне, мне на его отношение было наплевать. Я все время интересовался исключительно только своей жизнью.

Понаблюдав за братскими успехами и весельем, я незаметно вышел из бара и направился домой. По пути я хлестал пиво, не боясь появления патруля, и думал обо всем, что происходило в тот момент у меня в голове, обо всем, кроме университета. Мысли об учебе не хотели посещать мою голову, но там все время плавали картины, на которых четко прорисовывалась глупая война между мной и Люцифером за место в жизни, извечная борьба непонятно за что. Также я думал, что как полный кретин, собираюсь потратить пять лет в пустоту, так как учиться там, где «надо» – не хочется, а хочется там, где «хочется». Но я должен был закончить этот ВУЗ, то есть выкинуть 1826 дней в такую помойку, из которой ничего больше нельзя вернуть, так еще и рядом со своим «потрясающим» братцем. Мне так не хотелось этого.

Именно в тот момент я осознал, что было даже очень неплохо, что нашей матери не было с нами. Она бы жутко нервничала, гладила рубашки и пыталась сделать ненавистные проборы на наших головах. А потом, перед входной дверью она долго бы целовала Люцифера в лоб, повторяя все те же напутствия и наилучшие пожелания, совершено забыв обо мне. Меня больше устраивало то, что до нас обоих нет никому дела.

Я вошел в дом, захлопнув за собой дверь, и поставил бутылку с недопитым пивом на комод. Мне не хотелось больше его пить. Вообще странное поведение: пока ошиваешься на улице можно выпить тонны желтого и пенного напитка, но как только оказываешься дома, он напоминает мочу, которой, оказывается, уже достаточно нахлебался.

Я скосил глаза на бутылку на комоде и пошел наверх, в свою спальню.

Комната брата была рядом с моей, разделенная общей ванной комнатой. Размер помещений был одинаковый, но внутри всё по-разному. На этот раз выигрывал я. Комната брата была слишком загромождена различными приблудами типа пуфиков, буддийских ковриков, тяжелых темных штор, которые уменьшали визуальное пространство комнаты, письменный стол, неимоверных размеров. Вот чего я не мог понять, так это зачем ему огромный стол, если он даже не знал в какой руке надо держать ручку? Но потом я все понял: на том огромном столе складывались такие же огромные кучи мусора, бумаги, пепельницы, которые не вытряхивались с рождения нашей бабушки, зажигалки и тому подобный хлам. Шикарный стол являлся не чем иным, как пристанищем для хлама, короче говоря – одна большая помойка, называемая – «творческий беспорядок». Ха! «Творческий беспорядок»! Я бы мог понять, если бы Люцифера звали Сальвадор, а его фамилия была бы Дали, тогда «творческий беспорядок» имел бы место быть. Но у девятнадцатилетнего парня это называется – помойка! Меня так удивляло, что он еще умудрялся водить в свою конуру девушек, бывало, что даже приличных, и видимо их никак не шокировали тарелки, мятые рубашки и валяющиеся по всей комнате носки, я даже не говорю об их чистоте. В Люцифере было что-то, что перекрывало вид на весь ужас в его комнате.

На моей же территории все выглядело совсем по-другому. Я приверженец чистоты и в моей комнате было крайне проблематично найти грязные носки, не мытую посуду с плесенью, вековые окурки в пепельнице…девушек и друзей. Возможно, успокаивая себя, я всегда говорил: «нет друзей и лишних людей в комнате – значит, нет пуфиков, бычков, тарелок и бардака на столе». Как обычно, старался объяснить себе, что жить так, как жил я – нормально. Что ж страшного в том, чтобы жить в чистоте? В юношеские годы все почему-то больше любят беспорядок, видимо потому, что в головах такой же бардак.

Я завалился на кровать и стал пристально изучать ночной потолок с бегающими по нему световыми шариками. На самом деле эта часть комнаты интересовала меня меньше всего. В тот момент я сам не понимал, что меня интересовало. Хоть и взгляд был устремлен вверх, мысли были словно на другой планете. И во время этих блужданий мозговая активность погрузилась в сон.

Мне снилась какая-то белиберда, никак не связанная с учебным годом. Как ни странно, ни я, ни брат не беспокоились, не нервничали и не ждали с предвкушением первого дня в университете.

Сквозь сон я слышал, как Люц вернулся среди ночи, не одни – женский, писклявый голос, как противный комариный писк, блуждал по дому. Я хотел проснуться, но не мог. В моем сне в тот момент творился настоящий сюрреализм, перемешанный с жестокими гранями недалекого постимпрессионизма. Разве можно было оторваться от таких вопиющих картин из-за надоедливого комариного визга, в очередной раз принесенного в дом моим братом-донжуаном? Я не видел на то причин.

***

Утром, когда я чистил зубы, Люцифер ворвался в ванную комнату с видом обезумившего старикашки и вытаращил на меня больные глаза. Я замер, прикусив зубную щетку и прищурился, не понимая, что творится с моим единственным родственником. Я догадывался, что ему будет плохо после удачной ночи, которой как таковой даже не было из-за спящего комара в его бардачной кровати, но я никак не думал, что он сойдет с ума.

– Мы проспали, да?! – взревел он, как медведь, окунув меня в утренний перегар вчерашних сливок.

Я закрыл один глаз, так как мне показалось, что слизистая не выдержит жгучей боли и демонстративно помахал рукой перед носом, слегка поморщившись.

– Нет! – буркнул я в ответ, вытащив щетку изо рта.

Брат усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Затем он оперся руками на раковину и пристально посмотрел на наши отражения в зеркале, периодически усмехаясь.

– Сейчас мне кажется, что мы не то что не близнецы, а что мы вообще не братья! И это в первый день-то! – улыбнулся Люц, оттягивая нижнее веко у глаза и рассматривая белок, покрытый красными кривыми линиями, как корни многолетнего дерева.

Я улыбнулся. Похмелье коснулось меня меньше, чем его, потому что я ушел раньше. Пьянка – как казино, лучше уйти раньше, чем пропить все деньги, мозги и лицо. Результат вчерашней игры был на лицо. Хоть мы с братом часто бывали в таком состоянии, как утреннее похмелье, но в то утро я был рад, что вчера не остался стоять. Люцифер был весь помятый, лицо, как мне показалось, слега синего цвета, глаза красные, волосы, как колтуны у кошки. Честно, я злорадствовал в душе, первый учебный день и между нами можно был сделать несколько отличий, а это значит, что каждого из нас заметят, как индивидуальность и будут знать, кто из нас каким может быть.

Я взглянул через его плечо – на кровати нежилась симпатичная девушка. Ей явно вставать не хотелось, да и Люц не особо беспокоился о ее присутствии. Заметив мой взгляд, он захлопнул дверь и посмотрел на меня, как отец на маленького ребенка, смотрящего порнографию.

– Ты собираешься оставить ее здесь? – спросил я невозмутимо и снова засунул щетку в рот.

– А чего ты так переживаешь, братишка?! – усмехнулся он, яростно натирая лицо мылом, как будто это поможет согнать явные признаки торжества. – Ты думаешь, что она вынесет твои глаженые носки?

– Нет! – обернулся я к нему.

Он всегда разговаривал со мной так, всегда пытался сюморить в мой адрес. Я не знаю, какую цель он преследовал, но порой стиль его общения злил меня. Мне казалось, что он знает обо всех моих чувствах и мыслях, и старательно усмехается надо мной, прямо мне в лицо. Может я, конечно, утрирую – я мог только надеяться на это.

– Было был лучше, если бы она вынесла твой бардак из комнаты! – ответил я.

Люцифер замер и посмотрел на мое отражение и вытащил щетку изо рта.

– Ты не похож на нашу мать, так что не к чему проявлять недовольства моим бардаком. У тебя есть своя комната, там и блюди свою чистоту! И вообще, мне нравится эта девушка! Может я влюбился? Может, после злосчастных пар в университете я захочу вернуться домой и увидеть ее, прижаться и все такое? Неужели ты не желаешь мне счастья? Братишка!

Я улыбнулся и выплюнул пасту в раковину. Мы оба знали, что девушка оказалась в доме из-за вчерашнего пьяного состояния брата, и в данный момент ему совсем не хотелось ничего выяснять с ней. Он просто, как обычно, хотел, чтобы она проснулась, оставила ему свой номер телефона на столе и исчезла из его жизни, не успев туда толком влиться.

– Кончено! Будь счастлив! – как копье, метнул я зубную щетку в подставку и вышел из ванны, захлопнув за собой дверь.

Почему-то странный диалог поднял мне настроение, и даже заставил улыбнуться.

Я быстро оделся, постарался сделать это как можно культурнее, и выскочил на улицу.

Солнечные лучи радостно распластались по всему горизонту. Птицы щебетали, несмотря на раннее утро. Осенью совсем не пахло, ветра не было, лазурное небо вызывало мерзкие чувства из-за приторности, но и в то же время приятные.

Я прикурил сигарету и потупил взор, разглядывая ботинки. Первый учебный день и я решил его не удостаивать костюмом, обошелся и без пиджака. Около дома была припаркована старая машина, которая еле дышала, но выглядела как новая. Последний подарок матери.

Я ждал Люцифера и думал о том, что нас должно ожидать в тот день, какие люди, какое окружение. Это все, что я мог делать, думать и представлять, что случится.

– Не спи! – крикнул Люцифер и залез в машину.

Я затушил бычок и прыгнул на первое сиденье.

– А кто сказал, что ты поведешь? – усмехнулся я, пристегиваясь.

– Ты обратно, идет? – спросил Люцифер и завел машину.

– Идет! – согласился я и уставился прямо перед собой.

Люц включил какую-то музыку и выкатился на дорогу. Я отрешено смотрел краем глаза на довольного брата. Он практически пришел в себя, на нем почти не осталось следов вечеринки в баре. В тот момент мы выглядели, как близнецы. Мне было интересно, о чем он думал и думал ли вообще. Глядя на него, казалось, что он полностью беззаботен в жизни, ему на все наплевать. Он мягко плывет по течению общественности, ни с кем не сталкиваясь и не обращая никакого внимания. Люцифер жил в своеобразной форме буддизма – полный пофигизм ко всему, возможно даже к себе. Вот такому качеству я очень завидовал. Беззаботность увеличивает шанс долгожительства, у моего брата не было причин нервничать. Он довольно смотрел на вытянутый капот, на ямки, выпуклости и дырки на асфальте, и как ребенок, выруливая, старательно объезжал их.

В университет мы вошли ровно за пять минут до звонка. Аудитория была найдена без особого труда. Заглянув одним глазком в дверь, Люцифер махнул рукой и вошел в кабинет, я за ним.

Помещение было огромным, там сидело человека 60, проще говоря, две группы первого курса. Все были веселые, смеялись, знакомились, наслаждались тем, чего еще не понимали.

В тот момент я увидел ее.

Она сидела около окна и провожала нас взглядом. На губах застыла странная улыбка, такая легкая, еле заметная, но я заметил ее. Люц, приподняв голову, шел вверх по проходу между партами к последнему ряду, я за ним и не мог оторвать взгляда от девушки у окна, хоть она уже давно не смотрела на нас. Но это было лучше, чем, если бы она смотрела на моего брата. Я даже не понял, что конкретно зацепило меня в ней: крашеные блондинистые волосы в каре по уши? Тонкая шея? Большие голубые глаза и чернющие брови? Видимо карандашом переусердствовала. Но что-то же в ней привлекло мое внимание, и к моему великому счастью, Люц прошел мимо, даже не заметив ее.

Брат шлепнулся на стул за пустой партой в последнем ряду, я сел рядом и глаза автоматически покосились в сторону девушки.

– Какой аншлаг! – буркнул он, усмехаясь и окидывая аудиторию хитрым взглядом.

– Ты о чем? – не понял я его восклицаний.

– Да ты посмотри на них! – воскликнул он так, что сидящие рядом люди обернулись. – Разодетые, как клоуны, девчонки в белых бантах, как первоклашки, ребята, как воробьи хорохорятся перед ними, пытаясь склеить хоть какую-нибудь прямо в первый день. И ты в этих ужасных по сравнению с ними шмотках! Показательная фигня на один день, который совсем не радостный!

– Смотря с какой стороны посмотреть! – улыбнулся я. – Ты, между прочим, будешь первым, кто приведет отсюда девушку в дом, и если ты не надел пиджак – это не значит, что в данный момент являешься какой-то индивидуальностью. Брат, нам с тобой вообще нельзя думать об этом, если в мире уже есть два человека с одинаковыми лицами, фигурами и другими мелочами, это говорит о том, что индивидуальности не существует, существует одаренность и неординарность.

– Ты, как всегда, лезешь очень глубоко. Гавр, ведь все лежит на поверхности, прямо перед твоим носом, но ты слишком занят капанием внутри, как червь-археолог, что не в состоянии увидеть элементарных вещей. Весь этот парад костюмов и белых бантов не существует, как и индивидуальность, это показательная виртуальность…

– Доброе утро! – в класс вошел мужчина лет 50-ти с большой папкой подмышкой и с лысиной на голове.

Меня позабавило его приветствие – он даже ни на кого не посмотрел, а прозвучавшие прилагательное с существительным были сказаны, как простая формальность, которой подчиняется все общество. Оно вообще любит формальности. Очень много людей почти потеряли свои жизни из-за таких вот мелочей, ведь высокоцивилизованные и образованные люди не могут, не должны забывать о формальностях, на них строится вся жизнь общества. Это я понял тогда, за той партой, глядя на полу-лысого профессора.

Тогда наша аудитория не была готова к таким формальностям и продолжала сидеть и улыбаться, постоянно переговариваясь друг с другом. Люцифер сидел, подперев голову рукой и циничным прищуром разглядывал профессора. И даже в тот момент я не мог понять, почему он ведет себя так, чем он недоволен и что его злило.

– Для начала я хочу, чтобы вы прекратили улыбаться, шептаться, вертеться, оглядываться и крутиться, на одном единственном стуле, который не вертится! – слегка повысив голос, сказал он.

На какое-то мгновение в аудитории наступила тишина, но это был такой короткий промежуток времени, что я даже не уверен, успел ли профессор заметить его. Когда снова появился шум, он усмехнулся и подошел к первым партам, за которыми из десяти человек только один реально хочет учиться и вступает в ряды изгоев для всей школы или университета. Остальные девять сидят там для преподавателя, не для себя, создавая видимость того самого изгоя, выпрашивая снисходительное отношение к себе и к будущему диплому. Работает как ни странно.

– Имя! – прикрикнул профессор на самого говорливого студента, сидящего где-то в третьем ряду.

Парень встал и у него никак не получалось не улыбаться.

– Серж! – чуть ли ни с поклоном ответил он.

Я усмехнулся и взглянул на своего брата-нарцисса. Ситуация забавляла его не меньше, чем меня. Наивная храбрость или смелость? Первое место, где подростки пытаются самоутвердиться за счет насмешки над человеком – учебное заведение, неважно какое. Вот и тот юноша стоял перед профессором и всем своим видом показывал, что в его душонке нет никакого страха и взяться ему собственно не откуда. Все же понимают, что это всего лишь преподаватель, что он может сделать? На что способна эта «лысина» в очках?

Профессор посмотрел на список студентов и улыбнулся, найдя имя Серж и рядом стоящую фамилию.

– Мистер Сток, отныне Вы являетесь старостой группы 1А, надеюсь в полном составе сидящей здесь. Ваши обязанности я разъясню Вам после окончания пары. Я не спрашиваю, хотите ли Вы находиться на этой должности. Если вы не будет выполнять обязанности, я уверяю, лучше Вам от этого точно не будет – мой предмет очень тяжело сдать. К тому же, мне стоит проинформировать Вас, что он является профилирующим. Садитесь!

Уже давно перестав улыбаться, Серж с изумленным лицом и в то же время с недовольным, плюхнулся на стул. Тут две группы разразились таким гнилым смехом, что я уверен, даже дьявол так не умет смеяться. Серж самоутвердился, только не так, как было задумано.

– Если кому-то очень смешно, то у нас в университете имеется очень много вакансий, так сказать, например, в данный момент все еще отсутствует староста группы 2А. Есть желающие?

Примерно на этой ноте закончились желания самоутверждаться у этого профессора. В аудитории наступила долгожданная тишина.

– Какая херня! – шепнул мне Люцифер и развалился на стуле, уставившись на исцарапанный стол.

Ему все это не нравилось, мягко говоря, не нравилось. В данный момент его свобода уже ограничивалась ненавистным университетом, а Люц этого очень не любил. Что касается меня, мне была безразлична почти удавшаяся церемония становления людей на нужные места и заучивания слова «субординация». Я не мог, как Люц ненавидеть то, в чем еще не успел до конца разобраться, чтобы потом с жуткой рожей не говорить «я передумал».

– Профессор Трокосто. Я буду преподавать замечательный предмет – Учение о Лжи. Как я уже сказал, это один из профилирующих предметов и я отношусь к нему очень серьезно, особенно к экзамену, который ждет вас во время зимней сессии. К вашему несчастью, моя рука не поднимется просто так даже неуд поставить, не говоря уже о более высоких баллах. Еще более к вашему несчастью, я являюсь куратором группы 1А, привет дорогой мистер Сток! Куратор группы 2А находиться на больничном, так что я, как заместитель, имею все права и полномочия делать с 2А все, что захочу. Расскажу вам немного о структуре нашего учреждения: у каждой группы есть буквенное название, а именно группа А, группа В и группа С. Каждая группа делится на подгруппы, дополнительно обозначенные цифрами.

Как только он дошел до задних рядов, внезапно замолчал и выпучил на нас с братом свои и без того круглые глаза. Затем по его лицу поползла жуткая улыбка, от которой мне захотелось дать ему по морде и уйти с лекции. Выражение лица моего ненаглядного братишки было совсем постное, он был явно в предсуицидальном состоянии.

– Близнецы! – произнес он и уперся руками в нашу парту, переводя глаза то на брата, то на меня.

Я все больше и больше чувствовал себя неловко, и пропасть между задними партами и профессором стягивалась, приближая этого психопата к нам все ближе и ближе, тем самым зажимая нас в угол.

– Ну и что? – спросил, наконец, Люцифер, пристально глядя ему в глаза, стараясь не провоцировать профессора, дабы не занять вторую должность старосты.

– Имя? – спросил мистер Трокосто, прищурившись, разглядывая брата, подыскивая отличия на моем лице.

– Люцифер – ответил брат, ни капли не смутившись.

Профессор улыбнулся и расстроено покачал головой. Я мельком оглядел класс. Все расселись вполоборота и наблюдали за нами. Тут я понял, что никто не верит, что прозвучавшее имя является настоящим, и добродушные одногруппники готовились к сцене, после которой что-то должно было произойти.

– Ну что ж, мистер Люцифер, добро пожаловать на должность старосты группы 2А!

– За что?! – моментально вспыхнул Люц.

Я незаметно улыбнулся потому, что понял, что сами того не желая, мы начали самоутверждаться. Профессор был неправ, что означало, ему придется извиниться, или, по крайней мере, сделать вид, что ничего страшного не произошло.

– За оригинальный юмор, мистер… – начал было профессор.

– Минуточку, профессор. Люцифер – мое настоящее имя, данное мне моей матерью девятнадцать лет назад. Я могу показать Вам документы. Это, во-первых. Во-вторых, я и мой брат числимся в 1А, я физически не могу стать старостой 2А, а у 1А уже есть староста. Я не вижу причины взваливать на меня ответственность за всю группу. Я же не виноват, что меня так мать назвала? Или виноват? Как Вы думаете, профессор?

Я смотрел на растерянное лицо преподавателя, на его многозначительную улыбку, смотрел и на разгорячившегося брата, на его карие глаза, которые все расширялись и расширялись от злости и несправедливости. Я мельком взглянул на блондинку. Она, как и все, заворожено наблюдала за возникшей ситуацией. Тут мне показалось, что она начинает восторгаться моим братом, что меня, несомненно, злило. Первое, что проскочило у меня в голове, что она такая же, как и все девчонки, раз обращает внимания на моего брата. Потом я решил, что пошла она к черту и отвернулся.

– И как же зовут Вас, мистер? – проигнорировав вопрос брата, спросил профессор, взглянув на меня.

– Гавриил, сэр! – быстро ответил я и не удержался, снова взглянул на белое каре у окна, посмотреть, произвел ли я на нее хоть какое-то впечатление.

Девушка все так же заворожено смотрела, только уже на нас обоих. Такое ощущение, что она только в тот момент догадалась, что мы близнецы.

– Гавриил? – удивился профессор и снова посмотрел на брата. – Люцифер?

Затем он открыл списки студентов и мгновенно нашел наши имена, и, посмотрев на нас, заулыбался. Я, как ни старался, улыбку понять не смог, мне вообще показалось, что он просто-напросто чокнутый. И единственное, что меня расстраивало на тот момент, так это, почему именно этот сумасшедший мужик стал нашим куратором, почему именно он ведет профилирующий предмет, название которого вообще не понятно. Точнее в названии Учение о Лжи нет ничего непонятного и сложного для восприятия, а вот присутствие самого предмета в расписании меня смутило. Все напоминало цирк, мельком я представил, что этот клоун скоро закончит свое выступление, и после него придет адекватный профессор с учебниками, например, по высшей математики, и начнет рисовать на доске свои убогие матрицы и доказывать теорию вероятности. Но этого так и не случилось.

За два часа лекции профессор не сказал ни слова о предмете. Это скорее была вступительная лекция, просто для знакомства друг с другом, куча рассказов об университете, о выдающихся профессорах, о поощрениях и о санкциях. Все как обычно, все как везде, все те же слова формальности, от которых уши сворачиваются в трубочку и хочется смеяться над ними и их мерзостью.

Люцифер оказался превосходным художником. Всю лекцию он рисовал фантастические узоры, а я даже не подозревал о его скрытом таланте. Хотя за два часа меня самого поразила такая скука, что я чуть ли с ума не начал сходить. Но у меня была палочка-выручалочка, сидевшая у окна. Потому, как я порой заглядывался на ее пепельно-седые волосы, Люц заметил, куда устремлен мой взгляд.

– Ох, ты Боже мой! – прошептал он, слегка толкнув меня плечом. – Что я вижу! Мой брат наконец-то понял, что вокруг него существуют девушки! Влюбился или просто нравится?

– Отвали! – засмущался я и тут же отвел глаза в сторону. – О чем ты говоришь? Никто мне не нравится и ни в кого я не влюбился! Я смотрю в окно!

Брат снова улыбнулся и начертил очередную извилистую линию, идеально контрастирующую со всеми остальными линиями. Неловкость, кою я почувствовал, смутила меня больше, чем вопросы брата.

– Эх, Гавра, что же ты так стесняешься естества? Мы с тобой мужского пола и это абсолютно нормально, что нам нравятся девушки. Ты не должен этого стыдиться!

– Слушай! Отстань от меня! Я знаю свою принадлежность к полу! И я не хочу обсуждать это с тобой!

Люц снова улыбнулся и прекратил рисовать, пристально посмотрев на блондинку, а затем и вовсе перестал улыбаться, но глаз от девушки не отводил.

– Ну, раз она тебе безразлична, то тогда ты не будешь против, если ей займусь я! – брат перевел на меня победоносный взгляд.

Я перестал дышать и замер. После такого предложения мне захотелось треснуть ему по наглой морде, потом обозвать как-нибудь и уйти. Но ничего из этого я не мог сделать.

– Что у вас там? – спросил профессор Трокосто, прервав свой рассказ о целях обучения в университете. – Я давно уже за вами наблюдаю, уважаемые братья, и как я понял, вас совсем не интересует моя вступительная лекция.

– Напротив, сэр! – ответил я. – Мы очень заинтересованы в том, что Вы говорили и вполне можем повторить последние предложение Вашей блестящей лекции о становлении университета. Вы желаете услышать?

– Нет…Гавриил…так ведь? – уточнил он и после моего кивка продолжил – Я желаю, чтобы Вы с братом прекратили шептаться и вертеться.

– Да, сэр! – ответил Люцифер и опустил глаза. – Ну, так как насчет моего предложения? – даже не шевеля губами, чтобы не привлекать к себе внимания, спросил Люц.

Я сидел и скрипел зубами. Он все время пытался выудить из меня правду, невзирая на пути, с помощью которых вытаскивал ее.

– Люц, оставь ее! – прошипел я. – Она нравится мне! Найди себе кого-нибудь другого!

– До чего же ты упертый, братец мой! – довольно улыбнулся он и спокойно продолжил рисовать.

Я снова посмотрел на блондинку и незаметно улыбнулся. Девушка краем глаза смотрела на меня и улыбалась. Я не знал ни ее имени, ни в какой она группе, ни есть ли у нее молодой человек. Я ничего не знал о ней. А незнание – одна из самых притягательных вещей, потому что нет определенности. Незнание предполагает догадки, построения фантазий и мечты. А что плохого в мечтах? Жаль, что еще существует любопытство, которое рано или поздно разрушит все мечты. Мне нравилось смотреть на нее, я пытался избежать рождения гнилого любопытства.

Когда прозвенел звонок, Люц сорвался с места, как ошпаренный. Он был не единственным, кто так поступил. Все студенты, утомившиеся двухчасовым рассказом, мгновенно проснулись. Я смеялся про себя. Когда спишь дома, в уютной кровати, приходиться ставить много будильников, а проснуться по их звонку кажется невозможным. Но стоит прозвенеть еле слышному звонку в университете, как 60 человек моментально просыпается и начинает бегать. И как раз из-за толпы я не смог разглядеть, куда делась девочка с пепельными волосами.

Перерыв между первой и второй лекциями был около двадцати минут. За это время можно было успеть перекусить и покурить. Есть мне не хотелось, а вот покурить я был совсем не против. Брата я также потерял из виду, но на это мне было совершено наплевать. Я самостоятельно добрался до курилки и окинул быстрым взглядом толпу студентов.

Они смеялись, болтали и курили. На улице были все курсы, с первого по пятый, красивые девушки, формирующиеся ребята, как в биологической цепи: маленький и худенький первокурсник, а потом мускулистый пижон-пятикурсник.

В толпе кричащей молодежи я разглядел своего братца. Он, как обычно, уже любезничал с какой-то дамой. По-моему, я видел ее на первой лекции. «Чертов придурок», подумал я и отвернулся. Достав сигареты, я прикурил и взглянул на безоблачное небо.

– Привет! – лучезарный голос возник, как второе солнце.

Я еще даже не посмотрел на обладателя голоса, а уже знал, что то была она.

– Привет! – улыбнулся я и обернулся к ней.

Точно – она. На улице девушка выглядела более живой.

– Люцифер или Гавриил? – спросила она, прикуривая сигарету.

– А кого ты ищешь? – спроси я и, не удержавшись, скосил глаза в сторону брата.

– И ты станешь тем, кого я ищу? – девушка категорически отказывалась давать прямой ответ на вопрос.

Я улыбался, как дурак, ничего не мог поделать с собой. Ее голубые глаза так тщательно изучали меня, ища сходства и различия с братом, чтобы в будущем не попасть впросак. Ее цвет волос просто ослеплял меня. Блондинка – общепринятое название светлого волоса у девушек. Но у нее он был почти белым, ни желтым, ни светло-желтым, а именно белым, как снег, на котором блестело солнце. Черт, я не мог соврать самому себе – она действительно нравилась мне.

– Люцифер! – улыбнулся я и протянул ей руку.

Но девушка продолжала улыбаться, а руку не протягивала.

– Очень приятно! А скажи, где я могу найти твоего брата? – спросила она, так и не дав мне руку.

– Ну, так значит, тебе все-таки нужен Гавриил? – я очень хотел узнать, к кому из нас у нее появилась симпатия.

Она кивнула. Тут я засмущался. Что мне делать дальше я не знал, потому что назвался не своим именем. Решил сознаться и будь, что будет.

– Мне очень неудобно, что я соврал, но на самом деле меня зовут Гавриил!

– Значит, ты все-таки становишься тем, кем тебя хотят видеть? – спросила она, выпуская дым мне в лицо. – Ладно, расслабься! Я изначально знала, кто ты! Видимо, ты настолько обескуражен, что забыл: ты одет по-другому, ни как твой брат, я это заметила, когда вы только вошли в кабинет.

Я опустил голову и благоприятно понял, что меня надули в первые пять минут общения. Это не был мой первый опыт переговоров с дамами, я имею в виду, у меня были девушки, но я не настолько оперативен, как мой брат. Я все равно чувствовал себя смущено, особенно после лжи.

– Ну, так получается, что ты меня тоже надула! – усмехнулся я. – Как тебя зовут? Или это секрет какой-то?

– Нет! Просто за время пока мы курим с тобой, я узнала, что ты врун, и к тому же совсем не внимательный! Неужели ты не обратил внимания, когда профессор проводил перекличку?

– Нет! – удивился я. – А он проводил? Я не слышал своего имени!

– Конечно, ты не слышал! Он его и не называл! Тебя, твоего брата и Сержа он отметил еще до переклички. У нас осталось пять минут!

– Как тебя зовут? – уточнил я еще раз.

Мне показалось, что я становился похож на попугая, и это мне не нравилось.

– Роза! – улыбнулась она. – Роза Фреч.

– Ну, вот теперь и мне приятно! – сказал я, кинул бычок и пошел к расписанию.

Роза осталась в курилке, и я чувствовал на себе ее провожающий взгляд. Была ли она удивлена тем, что я ушел? Хотелось ли ей пойти за мной? Я не знал, мне просто захотелось уйти и все.

Следующая лекция была на втором этаже и имела название не менее странное, чем предыдущая лекция – О Разрушении. О каком разрушении? Что за разрушение? Меня смешили все эти названия, я даже не хотел смотреть, что будет следующим, чтобы повеселить себя.

Я неспешно поднялся на второй этаж. Около нужного кабинета крутилась та же куча студентов с первой пары. Дверь была еще закрыта, хоть и до начала пары оставалось всего минута.

– Прогрессируешь, братец! – раздался потешный голос Люца сзади меня. – Я видел вас с той девчонкой! Рад за тебя!

Я ничего не ответил, только с ужасом подумал, что мне еще пять лет сидеть за одной партой с этим остолопом, которого я ненавидел. Внезапно я понял, что могу избежать хотя бы «одной парты» из этого списка.

Среди студентов я искал белоснежную голову, но сумел найти ее только когда открыли дверь в кабинет. Я заметил, куда она села и рысцой подбежал к ней.

– Могу я сесть с тобой? – быстро спросил я, окинув ее взглядом.

Роза улыбнулась и кивнула головой. Я быстро опустился за парту, кинул на стол тетрадь и ручку. Брат проходил мимо. Он сразу же заметил меня, улыбнулся и пошел к последнему ряду. Я даже не посмотрел ему в след.

– Доброе утро! – прозвучала еще одна формальность из уст женщины средних лет, стоящей у огромной черной доски.

У нее были длинные волосы и очки с узкими стеклами, пиджак и строгая юбка. Она вся была миниатюрная и если бы не морщинки на лице, то ей смело можно было дать лет тридцать.

– Профессор Лафортаньяна! Попрошу записать мое имя, потому что оно тяжеловато для адекватного заучивания. Если зимой, на экзамене я услышу какое-то не то произношение моей фамилии, считайте, что одного балла у вас уже не будет!

«Какая сука!», подумал я, глядя на нее. Она выглядела намного лучше, когда молчала. Ее рот во время разговора был просто ужасен. Он был похож на черную пропасть квадратной формы, а брови ползали по морщинистому лбу, как угловатые восьми битные змеи.

– Я полагаю, что на первой паре вас посвятили во все подробности об университете, о выдающихся выпускниках, и о других историях. Также вы должны были познакомиться со своими кураторами и определить старосту каждой группы. Пожалуйста, я хочу видеть вас обоих!

Я помнил, что выбрали только Сержа, как старосту нашей группы, но чтобы появился и второй староста – я не помнил. В другом конце кабинета поднялась девушка с ярко красными волосами. Я невольно спросил себя, за что профессор Трокосто втянул ее в это ужасное занятие.

– Ваши имена? – спросила профессор.

– Серж Сток.

– Марианн Вальд.

– Группы, господи, которыми вы заведуете! – крикнула она и очки свалились на кончик носа.

– 1А

– 2А

– С этим разобрались! Садитесь! А теперь пройдемся по списку студентов! – злобная профессорша начала перекличку.

Студент, услышав свою фамилию и имя, вставал и она, взглядом жабы рассматривала его, затем просила сесть и называла другие имена. Имя моего брата стояло первым, за ним шло мое.

– Прей! Люцифер! – Лафортаньяна нахмурилась и злобным взглядом окинула аудиторию в поисках человека, носящего анти-божественное имя.

Мой брат встал и гордо поднял голову, слегка прищурившись посмотрел на «мисс Цербера».

– Люцифер? – переспросила она, поправляя очки на носу.

– Да, мэм! – ответил он.

– Хо-ро-шо! – медленно сказала она, что-то подписывая в своем листе.

– Прей?! – воскликнула профессор. – Гавриил?!

Ее голос повысился на октаву вверх, пока глаза судорожно искали меня. Я быстро встал, еле сдерживая улыбку. Лицо преподавателя было просто отменным. Она вытаращилась на меня и захлопала глазами.

– Люцифер! Встань! – командирский голос раздался на все помещение.

Люц поднялся и скосил глаза на меня, также пряча улыбку. Я не мог понять, чего хочет от нас крикливая преподавательница. Ее глаза загадочно метались по нашим лицам, жадно выискивая отличая. Но у нас их не было, и если бы мы еще оделись одинаково, то выглядели бы, как человек у зеркала и его отражение.

– Близнецы! – сообщила она нам, наконец – Садитесь, оба!

Я посмотрел на брата. Он с увлечением что-то рисовал, периодически подмигивая какой-то девушки. Я снова уставился на Розу. Она с интересом рассматривала каждого встающего студента. Я не хотел с ней разговаривать, на той паре она мне так не нравилась. Нет, она нравилась, но не нравилось разговаривать.

– Почему ты сел сюда? – шепотом спросила она, когда перекличка закончилась.

Я пожал плечами и даже не посмотрел на нее. Кончено, я мог сказать правду, что первоначально я всего лишь хотел отделаться от брата, но одному сидеть было бы скучно, и я вспомнил о девушке у окна. Но так как я прослыл вруном, то решил соврать еще, поэтому пожал плечами и продолжил смотреть в парту.

– Сегодня мы поговорим, грубо говоря, ни о чем! – открыто заявила Лафортаньяна. – Директор попросил ничего вам не давать в первый день. Обсудим организационные вопросы. Мы будем встречаться два раза в неделю, по вторникам и по пятницам. После каждой лекции у вас будет домашнее задание, которое вы будете обязаны выполнить к следующей паре. Если вы не будете выполнять его, я не допущу вас к экзамену, что значит – вы не переведетесь на второй курс и у вас будет два выхода. Первый – это остаться на второй год, второе – вас отчислят. Попрошу не забывать, что без диплома этого университета у вас не будет возможности поступить ни в какой другой, у вас не будет постоянной работы с хорошей зарплатой. Так что, послушайте моего совета: посещайте все лекции и семинары, готовьте домашнее задание и тогда у вас не будет никаких проблем…во всяком случае с моим предметом.

Гнусавый голос не замолкал на протяжении всей лекции. Я смотрел на женщину, стоящую у доски, на ее выраженную строгость и все больше понимал, что именно с ней у студентов возникает больше всего проблем. Она относилась к той категории людей, где каждый считает себя кем-то или чем-то всемогущим, вокруг нее все должны бегать и давать хвалебные почести, воспевать о том, какая она потрясающая и невозможная. Я бы сказал, мерзкая тварь, вознесшая себя на престол богини мира. Я смотрел на нее и улыбался. Мне было наплевать, что она думала, глядя со своего трона на мою улыбку, хотя не трудно было догадаться.

Периодически Роза доставала меня глупыми вопросами, на которые у меня совсем не было желания отвечать, а мой брат, как заведенная игрушка продолжал рисовать, ни на кого не обращая внимания, кроме той девушки.

– Увидимся в курилке! – кивнул я Розе, как только прозвенел звонок.

Мадам «Самовлюбленность» продолжала что-то говорить, но до нее никому не было дела, все собирались на перемену.

Я выскочил на улицу и засунул сигарету в рот. Виляя бедрами и пытаясь завладеть моим мозгом, ко мне шла Роза. Я усердно боролся с одержимостью, улыбаясь и понимая, что я не могу скрыть улыбку и радость. Как только я оказался с ней на улице, отношение к ней менялось, она интересовала меня. Но вот мой брат, идущий в двух метрах от нее, за весь день совсем меня не заинтересовал.

– Ты так быстро сбежал… – Пробубнила она, картавя из-за сигареты во рту.

– Да! Очень быстро сбежал! – Люц подошел поближе. – У меня сигареты закончились. Угостишь?

Я молча протянул ему пачку. Он взял сигарету, бросил улыбчивый взгляд на Розу и вальяжной походкой пошел дальше.

– Урод! – вырвалось у меня, пока я смотрел ему вслед.

– Ну почему же? – Роза сразу же подала голос. – Вы с братом очень даже милые! Особенно ты!

Я тут же перевел на нее глаза. Безусловно, мне было приятно слышать слова лести, но и сразу же захотелось спросить, а как же она видит разницу между нами? Не может же она только по одежде сказать, кто из нас милее? Или может? Как? Почему ей нравился я, а не мой брат? Она ведь даже не знает, какие мы с ним по характеру, она видела только лица… одинаковые. Я решил не думать об этом.

– Хех… Роза! – почему-то сказал я.

Девушка улыбнулась и снова выпустила мне в лицо дым. Это что, какой-то тайный знак? Или я чего-то не мог понять? Я не очень любил нюхать дым, тем более чужой, но изо всех сил старался не нагрубить девушке.

У нас была еще одна пара, последняя, на которую я уже еле полз. В тот момент я думал, что это был первый и последний день, когда я присутствовал на всех парах. Мне казалось, что Люц вообще больше сюда не придет.

– Пойдем? – спросила Роза.

Я пожал плечами и пошел.

– Эй, эй, эй! – раздался незнакомый мне голос. – Подожди!

Я остановился и обернулся. Ко мне бежал шутник Серж.

– Мне нужно записать твой телефон! Я же староста! – горько добавил он и помахал у меня перед носом листом с цифрами. – Я не смог поймать твоего брата. Вы вместе живете? Если нет, дашь и его номер?

– Да, без проблем! – улыбнулся я, взял у него листок и написал один и тот же номер напротив своего имени и брата. – Еще что?

– Нет! – кивнул он. – Если что, я потом подойду!

– Хорошо! – ответил я и посмотрел на Розу. – Ты уже записала свой номер?

– Да, еще на той перемене!

Я улыбнулся и пошел дальше, точнее пополз. Меня уже тошнило от этого места, и только эта девушка скрашивала мое существование в тот день.

Я даже не хотел смотреть, где был мой брат. Я находился на долю секунды от того, чтобы развернуться и уйти домой, ну и еще прихватить с собой блондиночку, идущую рядом. Но все-таки я повиновался стадному течению к кабинету.

Последняя пара. Еще два часа и свобода – никаких других мыслей в моей голове не водилось тогда. Хотя нет, была одна, дерзкая и максималистская, но была. Когда что-то сидит в голове, становится очень тяжело не думать об этом. Как старый хлам – от него тоже очень тяжело избавиться. Мне казалось, что от мыслей действительно проще избавиться, чем от залежей в шкафах и в гаражах. Ну вот, что-то подобное обживало мою голову.

Пока я думал о своем новом сожителе, в кабинет почти вбежал преподаватель. Он именно вбежал, и что мне понравилось в нем, так это отсутствие формальности в виде «доброе утро».

– Профессор Рэйт! – крикнул он на ходу, – или, если удобно – мистер Рэйт! Мне без разницы! Открыли тетради и пишем: «Определение. Понятие. Что это такое?». Тема сегодняшней пары. Так, старосты обеих групп, попрошу отметить присутствующих.

Я был поражен. Мне показалось, что этот человек разговаривал исключительно скороговорками. Его монолог занял не больше десяти секунд. И плюс, я никак не рассчитывал, что хоть один из «великих умов» университета додумается провести в первый день лекцию. К последней паре я чувствовал себя изнеможенно и совсем не хотел ничего писать, а, услышав с какой скоростью разговаривает профессор, мне вообще жить расхотелось – я представил с какой скоростью он диктует. Зато Роза, как послушная мамина дочка, открыла тетрадь, записала имя этого мудака и тему.

– Как предмет называется? – спросил я у нее, осознав, что не могу тупо подписать тетрадь.

Девушка выглянула из-за пряди седых волос и улыбнулась. Я немного смутился, ибо никак не мог понять, что смешного сказал.

– «Определения жизни» – ответила она и уставилась на профессора.

Я последовал ее примеру. Гном-ворчун из «Белоснежки». Он был не высокого роста, с вечно нахмуренным лицом, что-то бормочущие большие губы, уши, как лопухи и нос, как картошка-переросток. В общем, малоприятная внешность. Естественно, смотреть на него долго мне не хотелось, поэтому машинально вернулся к застрявшей мысли в голове. Я очень хотел выкинуть ту затею, старательно думая о чем-то другом.

Люц сидел на этот раз в другом ряду, поближе к девушке, с которой перемигивался всю предыдущую пару. Его явно не волновал лопоухий профессор и его лекция. Затем я посмотрел на буквы в написанных словах «Определения жизни». Что это за бред? Почему в университете у всех предметов были такие странные названия? Я никак не мог в это поверить и продолжал свято верить, что это был всего лишь розыгрыш в первый учебный день… Но мысль снова стукнула мне по извилинам.

– Роза, – прошептал я. – Какие у тебя планы после этой пары?

Девушка оторвала взгляд от профессора и игриво посмотрела на меня. От ее взгляда у меня пробежали мурашки по всему телу. Роза играла в «соблазняшки» и можно сказать хорошо справлялась с поставленной задачей.

Когда я смотрел на ее черные брови, мне хотелось взять салфетку и стереть с кожи половину жуткого карандаша. Если бы не карандашный татуаж, она бы очаровала меня еще быстрее. Возможно, из-за чересчур броских бровей мне порой даже смотреть на нее не хотелось.

– Ты меня на свидание хочешь пригласить? – промурлыкала она, довольно улыбаясь.

Ее пальцы дергали в разные стороны гелиевую ручку, а на прозрачном стрежне игрались лучи солнца.

– Не знаю! – смутился я. – Это зависит от твоих планов на вечер! Слушай, а ты сразу никогда не отвечаешь на вопрос?

– Нет, почему, иногда отвечаю! – она кинула ручку. – В принципе у меня нет никаких планов на вечер! Так что, можешь приглашать на свидание!

Меня поражала ее откровенность, точнее то, что именно с ее помощью Роза пыталась покорить мой разум. Честно говоря, поначалу меня такой стиль общения больше отталкивал, чем притягивал, но она упорно настаивала на нем.

– Хорошо! Я приглашаю тебя… Нет! Это не свидание! Я просто хочу попить с тобой пива после утомительных занятий. Что скажешь?

Роза улыбнулась и снова схватила ручку. Затем она косо посмотрела на меня и быстро закивала головой. Я тоже улыбнулся, и глаза почему-то перекинулись на брата. Его отсутствующий вид очень раздражал меня, лицо, наполненное нелепой и идиотской независимостью тоже.

– Значит так! – мистер Рэйт окинул аудиторию взглядом. – Что мы можем сказать о «понятии»? Что это такое? Для чего оно нам? Я не хочу нагружать вас кучей философских определений, постараюсь просто объяснить. Ваша задача записать то, что считаете нужным. Когда вы видите предмет, в голове автоматически начинают появляться различные слова, описывающие свойства, качества, возможно даже признаки этого предмета. Люди описывают то, что они видят. А вот, например, философы или ученые, стараются тут же дать определение, красиво изложенное, со множеством лишних слов. Я бы сказал, что «понятие» имеет такой, мелкий, теневой синоним, как «определение». Как вы думаете, для чего нам нужно знать, что такое «понятие»?

Профессор протараторил текст по памяти и уставился на нас. Его безумные глаза судорожно прыгали по головам студентов, пока, наконец, не остановились на рыжем парне. Конопушчатое лицо замерло и удивленно захлопало глазами.

– Вот Вы, мистер… – протянул профессор, вытягивая шею, как гусь.

– Нэст! – представился молодой человек, поднимаясь со стула. – Я думаю, что «понятия» нам особо и не нужны в жизни.

– Как так?– воскликнул профессор, выронив мел из рук. – Обоснуйте!

– Ну, вокруг человека существует множество «понятий», а он не обращает на них никого внимания. В магазине есть продавец, но я совершенно не хочу знать понятия, касающиеся его работы.

– Вот как? – вздохнул мистер Рэйт. – Еще кто как думает?

– Сэр! – прозвучал до боли знакомый голос.

Он принадлежал моему брату.

Я нервно подскочил на стуле и уставился на него. Опять этот сорванец старался обратить на себя внимание.

– Да? – взглянул на него профессор.

– Я согласен с предыдущим ответом, но у меня есть другое обоснование. Я считаю, что «понятия» в жизни можно разделить на «выживательные» и «существующие». То есть, «выживательные» – такие понятия, которые мы запоминаем независимо от нашего желания, мы просто их воспринимаем, как, например понятие «продавец». «Существующие» – все остальные понятия, и уже из них мы абсорбируем то, что считаем нужным. Например, обучаясь определенной профессии, мы запоминаем понятия, имеющие отношение к этой профессии. Но! Есть как всегда «Но»! Человек может знать какое-нибудь понятие, но делать совершенно не так, наплевав на «понятие». Вытекает вопрос: Зачем же нам они? Просто «знать», для общего развития и не более. Получается не зачем!

Как всегда Люцифер старательно набалтывал себе положительные баллы, только на этот раз для преподавателя. Я улыбнулся, разглядывая довольное и нахальное лицо брата и изумленное лицо профессора.

– Молодой человек, у Вас интересная точка зрения! Но мне придется разочаровать Вас! Дело в том, что мы все живем по понятиям в широком смысле этого слова, сами того не замечая. И чтобы каждый из нас смог выжить в обществе, мы нуждаемся в этих понятиях!

– Зачем? Что значит «мы нуждаемся»?…

– Это значит, – перебил его профессор, – чтобы Вас, например, не посадили в тюрьму, Вы нуждаетесь в знаниях об уголовной ответственности, то есть о ее понятиях. А еще было бы прекрасно знать, как, будучи виновным, не оказаться в этой тюрьме!

– Простите, сэр, но, по-моему, важнее быть невиновным и оставаться при этом на свободе, Вы так не думаете? Сейчас каждый дурак может избежать тюрьмы, будучи виновным!

Профессор усмехнулся и опустил взгляд. Я не мог понять, зачем Люциферу понадобилось вступать в спор прямо с первого дня. Роза внимательно наблюдала за моим братом и профессором с загадочной улыбкой на губах, и я даже не знал, как реагировать на нее. Краем глаза она пыталась сравнить наши с братом лица. Люц стоял, убрав одну руку в карман штанов, другой опирался на парту и улыбался такой легкой улыбкой, почти еле заметной. Если хорошо и долго приглядываться, то можно было увидеть, как уголок его губ был слегка приподнят.

Девушки не могли устоять перед его лицом, но я-то знал, что его ухмылка всего лишь показатель того, что ему настолько сильно насрать на предмет, на профессора, да и вообще на все, что его окружало. Я никак не мог понять, почему глупые девчонки, видя лицо безразличия и пофигизма, сразу же расплывались в жирных улыбках и ждали манны небесной. Я боялся, что Роза так же смотрит на него. Я, правда, очень боялся.

К моему великому счастью, как выяснилось чуть позже – это было не так. В ее жженой перекисью голове возникло строгое различие между нами, не только между нашими лицами, а вообще, какое-то чертово духовное различие. Да мне какое до этого было дело? Пусть представляет себе все, что хочет, чертит виртуальную разницу и все такое, главное, чтобы она не представляла его рядом с собой.

Я не стал слушать остаток не нужного мне спора. Вместо этого я написал записку Розе, где указал время и место встречи, но отдать бумажку решился только на перемене. Остаток пары я старательно пел какие-то мелодии в голове, вспоминал картины из фильмов и различных роликов. Проще говоря, сидел и морально бредил, потому что иногда этим полезно заняться.

Как только прозвенел звонок, я схватил тетрадь, сунул Розе записку и выскочил из класса. Я не хотел с ней разговаривать потому, что был уверен, что начнутся совершенно идиотские и глупые вопросы, на которые я не захочу отвечать. Мне просто хотелось увидеть ее вне аудитории, посмотреть какая она на самом деле или какую наденет маску.

Я быстро вылетел из класса и чуть ли не галопом помчался к машине.

Уже сидящий за рулем Люцифер сильно удивил меня. Это что ж получается, он быстрее меня вылетел из университета?! Видимо ему там тоже «понравилось». Я не стал задерживать нас обоих и быстро сел в машину. Люцифер тут же тронулся и поехал в сторону дома.

– О, совершенно вылетело из головы. Твоя очередь, – Люц собрался поменять местами.

– Забей, непринципиально сейчас. Поехали.

– Мне нравится новые люди, куча девчонок…но убогие предметы и такие же убогие профессора чуть не довели до безумия. Какая-то никчемная херня! Я не хочу прибывать завтра ни на одной из этих жутких лекций… – Люцифер гнал, как безумный и кричал.

Я улыбался.

– В кой-то веки наши с тобой мнения сошлись! – без раздумья согласился я, скосив глаза на брата. – Но боюсь, нам придется прибывать на этих лекциях! Люц! Нам нужен диплом, иначе вся жизнь окончательно скатится в помойку. Я этого не хочу!

– Да я тоже… тоже… – с долей печали в голосе ответил он. – Я весь день поражался педагогам так же, как они, не переставая, радовались нашему родству. Что такого в близнецах? Почему они так воодушевились? И, вообще, я ничего не понимаю!

Люцифер выглядел странно. С каких пор его вообще что-либо начало интересовать? В тот момент мне показалось, что я совсем не знаю своего брата, что он не мой родственник, а посторонний человек!

Как же так вышло? Родной брат является загадкой. Внезапно мне захотелось разгадать его тайну, а потом я подумал, что обманываю сам себя, что на самом деле нет никого секрета…

– Названия предметов мне кажутся странными. Ты заметил, что там нет ни одного нормального предмета? Чему они собираются нас учить?

Люц улыбнулся и потянулся за пачкой сигарет, не отрывая глаз от кочек на дороге.

– Да хер с этой учебой! – Заявил он, наконец, – не хочу о ней думать, а тем более говорить за пределами гадкого университета. Как зовут твою новую знакомую? Ту блондинку?

Я не заметно вздрогнул, по телу пробежали мурашки. Злые мурашки, ненавистные, от которых не хотелось получать удовольствие. Сердце бешено заколотилось в груди, а в голове я чувствовал отголоски нудных стуков. Меня, словно пружину под прессом, скрутило, и в любой момент я мог прыгнуть.

– Люцифер. – Скрипя зубами, выговорил я. – Мне нравится эта девушка!

– Да расслабься ты! – рассмеялся он. – Мы, то есть ты, я и она учимся в одной группе. Я имею право знать ее имя. В любом случае, я все равно узнаю.

– Роза! Ее зовут Роза! – чуть ли не кричал я, сжимая пальцы в кулаки, а они скользили по вспотевшей ладони, ногти пытались впиваться в кожу.

Я сам не понимал, что за состояние посетило меня. Меня злило и бесило расшатанное поведение брата, мне хотелось плакать от злости, вырвать ему кадык. Одним вопросом он чуть не свел меня с ума. Я не мог понять, чего он пытался добиться? Способен ли он на то, о чем думал я, или он просто спрашивал, без задней мысли, а я придумывал себе излишние страхи и опасения.

– Роза? – усмехнулся он. – Забавно, братец! Девушку, которая приглянулась мне, зовут Лилия. Палисадник, сука!

Лилия! Слово сработало как кнопка «выключить». Злость и нервоз пропали. Я знал, что пропали они ненадолго. Люцифер – совершенно не постоянная субстанция костей и мяса, сродни с ветром. Вроде только окатило свежей струйкой воздуха, как он тут же испарился, а разгоряченная дама наивно полагает, что в состоянии найти, поймать и удержать ветер. То есть, имя «Лилия» звучит до первой совместно проведенной ночи. Дальше Люцифер забудет ее и вряд ли когда вспомнит. А это значит, что имя Роза может всплыть в его голове еще раз.

Всю дорогу я молчал и не смотрел в сторону брата. Я не хотел его видеть, он раздражал меня. В голове носились разные мысли о Розе: ведь она тоже могла поставить пешку в заварухе. Я не знал, могу ли я доверять ей. Я мог доверять только себе. Доверие нельзя заслужить или потерять, у меня его изначально просто не было. Каждое существо способно не оправдать оказанного ему доверия. С девушками я особо-то не сталкивался, так что не знал, что это за «штучки». У меня было всего три девушки.

Первая задержалась всего на одну единственную ночь. Наутро она отрезвела и чуть волосы не повыдергивала у себя на голове и у меня заодно. Ей было двадцать семь лет, а мне шестнадцать. Ей это не понравилось. Но своей вины я не видел: ей никто насильно не вливал алкоголь и уж тем более никто не укладывал ко мне в постель.

Следующая девушка продолжала флиртовать со мной в течение месяца, потом три месяца мы пытались выстроить карточное будущее, но, черт его побери, совместное. В общем – не сошлись характерами – это мягко сказано! У нее была занятная позиция в жизни: я женщина, а вы все вокруг меня – пресмыкающиеся. Конечно, мне было наплевать, что она там возомнила у себя в голове – в одну корону все равно вдвоем не влезешь. Но когда она начала практиковать меня в виде боксерской груши, я слегка расстроился. Наблюдавший за нашими отношениями Люцифер удивлялся моей выдержке: я ни разу не тронул эту истеричку.

Когда она окончательно меня довела, я попросил ее больше никогда не появляться у меня перед глазами, иначе мне придется свергнуть королеву.

Следующие полгода я был один, чему несусветно радовался. Наша мама почему-то всячески поддерживала меня, говорила, что все пройдет и наладится. Как раз через полгода ее не стало – и она меня обманула! Ничего не наладилось, ничего не прошло. Она была первой и надеюсь последней женщиной, которая причинила мне жуткую боль и безумные страдания своей оплошностью на железнодорожных путях.

Со следующей девушкой мы прожили совместно полтора года. Она появилась в моей жизни спустя полгода после смерти матери и стала для меня спасательным жилетом.

Все полтора года я боялся заходить в дом, боялся увидеть ее в постели с братом. Я знал, что она ему тоже нравилась. Такая не могла не нравиться. У нее был райский голос, который можно было слушать часам, такая маленькая колибри в руках. Я хорошо ее чувствовал, и Люцифер тоже. Я видел, как он смотрел на нее, как он хотел прикоснуться к ней. И кто знает, может он и прикоснулся, но они оба умолчали об этом. Хотя я очень старался избежать таких вот событий.

В общем, в один прекрасный день она проснулась, похлопала длинными ресницами и упорхнула раз и навсегда. Объяснила она это так: «Все. Приелось. Скучно. Нет разнообразия. Не хочу больше». Вот и все. Больше я ее не видел, зато заметил, как Люцифер расслабил мышцы на теле и лице. Ему, наверное, тяжело жилось эти полтора года. Это же невыносимо, когда рядом постоянно присутствует объект вожделений, а к нему нельзя притронуться.

Хотя опят же, я не был уверен. Люцифер вряд ли когда упустит лакомый кусочек, и скорее всего не посмотрит на то, что этим кусочком уже кто-то питается.

Дома я не знал, чем занять себя до девяти часов вечера. Я помылся, еще раз побрился, хотя делал это с утра, и оделся. Остаток времени я просидел на кухне, поглощая куски колбасы и хлеба. Я так нервничал! У меня тряслись ноги, а пальцы как лапки сколопендры, перебирались по столу. Я скурил почти целую пачку сигарет, мне казалось, что меня это успокаивает.

В итоге, в восемь часов я вышел из дома и побрел к бару, в котором мне было можно находиться, хоть и нелегально.

Я заказал пива и уселся за стол, стоящий прямо напротив входа, чтобы было лучше видно кто входит, а кто выходит, ну, так нервознее ждалось. Как только стрелки на часах показали ровно девять, мое сердце затрепыхало. Я ждал, что с каждой следующей секундой дверь откроется и Роза войдет.

Прошло полтора часа, дверь открывалась и из-за нее появлялись ненужные мне люди, которых я люто ненавидел в тот момент. Мне казалось, что это их вина, что не приходит та, которую я так ждал. В какой-то момент я отчаялся и хотел идти домой, мне стало противно и мерзко на душе. Но дверь снова открылась и в проходе показалась та девушка, которая своим полуторачасовым опозданием чуть не сделала меня психически неуравновешенным.

– Извини! – улыбнулась она и села.

Ох, с каким выражением лица она сказала это слово. Там не было ни одного грамма, даже миллиграмма сожаления. Ей было наплевать на то, что я просидел столько времени в ожидании. Я не хотел спрашивать причину столь позднего появления, на ее лице было написано: «скажи спасибо, что я вообще пришла», и вдобавок, я не хотел слушать очередную байку о сломанном лифте, о закрытой двери, о потерянных ключах и еще что-нибудь в этом роде.

– Бывает… – ответил я.

Мой голос и раздраженное лицо выдавали меня. Девушка заулыбалась. Она получила дозу и наслаждалась, глядя, как сильно меня это злило.

Но не мог же я устроить ей скандал из-за этого? Тем более, я все-таки был рад наконец-то ее увидеть. За четыре часа она изменилась. Ее брови были накрашены уже не так мерзко. Оказывается, они были темного русого цвета. Честно говоря, я думал, что они светлее. Но каре все также оставалось неподвижным. Правда, она была похожа на Барби.

Я смотрел на нее, как щенок. Не знаю, что было за затмение в моей голове, но отделаться от него я никак не мог. Роза, как кобра, раскинув капюшон, гипнотизировала меня, не теряя ни на секунду эту нить. Откровенно говоря, я любовался, глядя на эту девушку. Она была как картина, хорошо нарисованная, с идеально подобранными тонами и красками, нарисованная нужными кистями. В тот момент мне даже ее брови казались идеальными.

– Ты чего так смотришь? – спросила она, слегка засмущавшись.

Я встряхнул головой, пытаясь скинуть ее чары, околдовавшие разум.

– У тебя щека испачкана! – выпалил я, сам не понимая, зачем соврал ей, ведь на ее чудных щечках не было никакой грязи.

– Где? – удивилась она и захлопала глазами, как филин.

Я протянул руку, чтобы стереть несуществующую грязь, но в паре сантиметров от щеки остановился и вытянул палец.

– Вот здесь! – сказал я.

Она приподняла одну бровь так элегантно, выражение ее лица мне рассказало об изумлении из-за моего поведения. Роза, не отрывая от меня взгляда, дотронулась до щеки. Круговыми движениями она стирала невидимку, смотря на меня щенячьими глазами.

– Все? – спросила она.

Я кивнул головой и пристально уставился на легкое покраснение на коже. Роза казалась мне невозможной, хрустальной, я боялся до нее дотронутся, чтобы не запачкать и не уронить драгоценное стекло.

Я перевел взгляд и словно в океане искупался. Выразительность и глубина голубых глаз напротив меня были просто завораживающие. Я, наверное, сходил с ума. Меня парализовало, вернулось детское смущение, какая-то боязнь и дурацкое желание похихикать. Но я сидел, смиренно, как пес на цепи и смотрел ей в глаза.

– Где ты живешь? – внезапно спросил я, сам от себя не ожидая такого вопроса.

Роза улыбнулась и сделала глоток пива из большой кружки. Ее тонкие пальцы, держащие огромную посудину, казались такими ничтожными по сравнению со стаканом, но сколько же в них было грации.

– Минут двадцать ехать на автобусе в сторону главной улицы. На самом деле недалеко! Иногда я даже хожу пешком! По путь есть маленькая аллейка и вот там мне больше всего нравится гулять. Обычно там практически нет людей. А почему ты спрашиваешь?

– Не знаю… – Быстро ответил я, как всегда полную чушь.

Все я знал! Такие вопросы сводили меня с ума, только в хорошем смысле этого слова. «А почему ты спрашиваешь?». Что за глупый вопрос? Ведь она прекрасно понимала весь смысл моего вопроса, но почему-то вела себя так, словно прожила только один день. Меня это удивляло, в некотором роде даже злило.

– Ты всегда там жила? – снова спросил я какую-то чушь.

Почему я всегда спрашивал глупости, а потом искренне удивлялся, что мне отвечают глупостями. Иногда стоит признаться самому себе, что ты дурак, главное никому не рассказывать об этом. Поэтому я решил сменить тактику, то есть улыбаться и наслаждаться своей дуростью.

– Да! Давай сразу скажу: я живу с мамой, отец нас бросил, когда мне было пять. Он взял и исчез. Мама очень переживала, потому что любила его. На меня он особо внимание не обращал, но и я не могу сказать, что мне было тоскливо хоть какое-то время без него. Вскоре мать нашла себе нового «мачо». Теперь он живет с нами, помогает финансово и морально маме. Он также не обращает на меня внимание. Я тоже не хочу обращать внимание на него. У меня было несколько ребят, все они оказались озабоченными козлами. В их головах не было ничего, кроме плотских утех. К счастью, в моей голове было еще что-то кроме этого, поэтому ничего хорошего между нами так и не вышло. Все отношения просто заканчивались скандалами и ссорами на сексуальной почве…

Господи, я слушал ее и кровь закипала в венах. Мне хотелось кричать, что я не такой, что я не буду с ней так поступать, но в штанах я не чувствовал себя другим. В то время, когда мозг хотел врать о перфекционизме, орган между ног показывал мою истинную сущность. Хорошо, что я сидел, вдобавок столешница прикрывала эту бездумную часть, и плюс, освещение было темноватым. Мне бы не хотелось, чтобы эти чудные, морские глаза опустились на бугор между моих ног и поняли, что я такое же животное, как и все ее бывшие. Я же не мог начать ей объяснять, что это нормально, по моему мнению – это вообще прекрасно, когда мужчина хочет женщину. Намного хуже, когда девушка нежеланна и при ее виде в штанах все сворачивается и превращается в отмороженную морковку.

Я слушал и слушал и не хотел, чтобы эта девушка замолкала. Ее голос струился по всему моему телу. Мне становилось не по себе, я хотел избавиться от столь глубокого проникновения ее звука, но не мог. Ее голос, как яд змеи, уже танцевал вальс с эритроцитами и тромбоцитами в моей крови, и оказать первую помощь было уже невозможно – яд распространился по всему организму. Оставалось только надеяться, что меня не постигнет смерть в результате этого укуса.

– Ну, мне пора! – сказала она, и это схватило меня за грудки железными баграми и вытащило в мерзкую реальность.

Я посмотрел на часы – время было около часу ночи. И вот после эти трех слов я чуть ли не возненавидел ее! Я не хотел, чтобы она уходила, мне нужно было еще какое-то время побыть с ней рядом. Роза, как доза сильнейшего наркотика, оптическая иллюзия, на которую хочется постоянно смотреть, потому что она перекрывает мозг, он перестает соображать и становится облагороженной червями фиалкой на ее ладошке.

– Нет! – крикнул я, подскочив на месте.

Я ненавидел себя в ту ночь за свое больное поведение. Мои подергивания, вскрикивания, неясные ответы могли напугать ее, но у меня ничего не получалось, я не мог воевать с собой.

Роза вся перекосилась от изумления и вытаращилась на меня. Я достал сигарету и улыбнулся.

– Я имел в виду, что еще рано! Мы могли бы посидеть еще чуть-чуть!

– Да, но не сегодня. Я надеюсь, ты помнишь, что завтра пары начинаются в девять?

Я кивнул, выдыхая дым в потолок и не отводя от нее глаз. Мне казалось, что она уже отдалилась на пару километров от меня.

– Так ты придешь завтра? – со строгостью в голосе спросила она. – Обещай мне, что ты придешь!

Вот он! Предельно глупый момент «обещай мне…» – ну, почему эти два слова слышны обычно только из женских уст? Почему я должен был давать ей какие-то обещания? А вдруг я завтра умру, что будет означать, что я нарушил свое обещание! То есть я – истинный лгун. А я не хотел быть лгуном. Но бездонные глаза требовали ответа.

– Обещаю! – сказал я и неестественно улыбнулся. – Я провожу тебя!

– Не стоит…

– Не обсуждается! Время ночное, мало ли что!

Она шла на полшага впереди, а я не спускал глаз с ее спины и бедер, и мне очень нравилось смотреть, как белое каре двигалось, словно приведение. Я слушал, как туфли выстукивали ровный ритм по кривому асфальту и как голос лился идеальной мелодией под странный ритм. Мне хотелось сжать ее в объятиях и сотворить нехорошие вещи, но я выносливо шел и подтирал слюни, растянувшиеся до колен.

Она шла и говорила об университете, мечтала о том, что ждет ее завтра. А я молча мечтал о том дне, когда смогу прикоснуться к ней хотя бы кончиком пальца.

– Вот мы и пришли! – сказала она, обернувшись ко мне.

Я окинул взглядом черный, ночной дом и такой же черный садик с морем спящих цветов. На втором этаже были открыты окна, и, черт побери, я знал, что это были окна ее спальни. Я мгновенно представил, как могла бы выглядеть обстановка в комнате принцессы, и мелкая дрожь принялась ощипывать мое тело. Два слова лишали меня рассудка с каждой минутой все больше и больше. Роза, спальня. Роза, спальня.

– Спокойной ночи! – сказала она и поддалась ко мне вперед.

Я отшатнулся, улыбнулся и смутился.

– Спокойной ночи… Роза. – Прошептал я, пятясь назад, как недоваренный рак.

Девушка в очередной раз удивилась, пожала плечами и пошла к порогу. Я смотрел ей вслед, смотрел, как закрывается дверь, как в открытых окнах зажигается свет, подтверждающий мою правоту. Я видел, как через какое-то время свет потух. Мне хотелось услышать, как она дышит в ночной тишине, хотелось узнать, что ей снится, хотелось посмотреть на нее спящую.

Еще какое-то время я постоял у нее под окнами и поплелся домой, как старый пес в свою никчемную конуру. Я полз почти целый час, в дом вошел в половину четвертого утра. В комнате Люцифера было тихо, что, естественно, было странным. Я испугался, не умер ли он там? Но около двери, в свете фонаря блеснули лакированные туфли, что означало природный баланс и душевное равновесие у брата.

Я тихо прокрался к своей комнате, ловко обходя скрипучие половицы, и упал на кровать. По потолку бегали тени, как и по комнате, как и улыбка по моему лицу. Именно с этой радостной ноткой я провалился в глубокий сон.

***

– Вставай, говнюк! – услышал я крик брата мне в ухо и ощутимый пинок.

С горем пополам я продрал глаза, чтобы посмотреть на «святыню», которая так тщательно будила меня. Люцифер улыбался с зубной щеткой во рту, в одних трусах с колтунами на голове. Его настроение было на высоте.

Я усмехнулся и перекатился на другую половину кровати. «Вставай, говнюк», что может быть еще прекраснее, чем столь «милое» приветствие? Ничего! Брат по-другому просто не умел.

Я не хотел вставать. У меня была куча сил, но желание отсутствовало. Затем я вспомнил, что пообещал притащить свое тело в проклятый дом знаний, скинул одеяло и сел.

– Как прошел вечер? – Спросил Люц, с белой пеной на губах.

Он был похож на бешеное существо, жаль, что пена не пузырилась. Я показал ему кулак с поднятым вверх большим пальцем и снова закрыл глаза. Чертовы глаза! Я ненавидел моменты, когда собственные мышцы становились неработающими имплантами.

– Через двадцать минут выходим! Поднимайся и иди в ванную! Знания ждут! – прокричал он, накапав пасты мне на пол, развернулся и ушел.

Я вздохнул и встал. Потянувшись, я направился к ванне, прихватив салфетку, чтобы убрать за дырявым ртом брата.

В машине я, игнорируя все дурацкие вопросы и хитроумные подколы Люца, спал. Мозг пытался сказать, что слишком до хрена времени тратится на сон, что можно потом выспаться, когда больше делать будет нечего. Я не должен был проспать половину своей молодости. Но сон, как Годзилла, наступал мне на голову и я не мог скинуть его. Глаза сами собой закрывались, подкидывая черного тумана в мозг, раздвигая невидимость и воздвигая там бездну, в которую я летел, пока засыпал, изредка подергиваясь, как под напряжением.

– Выходи, спящая красавица! – Люц слегка толкнул меня в плечо, и я буквально вывалился на улицу, тщательно пытаясь открыть веки.

Ноги медленно передвигались, неся тело к дверям университета, брат шел рядом и курил, а я хватал ртом сигаретный дым и пытался блаженствовать.

– Твоя девушка уже здесь! – злорадно сообщил Люцифер, окинув взглядом коридор.

Единственная фраза, которая непросто взбодрила меня, а словно покойника оживила: и глаза тут же открылись, и пальцы бешено забегали по волосам, пытаясь причесать их, и взгляд стал похож на адекватный, а на губах снова растянулась новая, глупая улыбка.

– Ты полный фрик! – прошептал Люц и отошел от меня, как бы предоставляя возможность побыть наедине с Розой.

Но краем глаза я видел, что он стоит недалеко, а его глаза жрут седовласую девушку, тем самым пробуждая во мне злость и агрессию снова. Но я же не мог запретить ему смотреть!

Роза посмотрела на меня, склонила голову и улыбнулась. Благодаря ее улыбке я понял, что на меня не обижаются и не злятся, и ничего умного кроме как тоже улыбнуться я не сделал. Ну почему рядом с ней я чувствовал себядураком?

– Привет! – как-то странно пискнула она и скосилась на Люцифера.

Он улыбнулся и кивнул головой в ответ.

– Привет! – быстро ответил я, дабы скорее привлечь ее внимание.

Роза снова взглянула на меня.

– Я немного сонная сегодня! – Сказала она. – Но вчера мы хорошо провели время!

«Еще бы, если бы ты еще пришла вовремя, то может, я был бы не такой сонный!», язвительно подумал я, рассматривая ее. Сегодня она была какая-то новая. Светлые джинсы, чуть ли не впивались ей в кожу, потому что сильно обтягивали, такая же кофта, только с декольте, туфли, из-за которых Роза постоянно переминалась с ноги на ногу. Все те же ярко накрашенные брови, но в этот раз глаза тоже были ярко накрашены, макияж которых, в отличие от бровей, мне нравился.

К двери подошла женщина средних лет, и, окинув нас взглядом, открыла замок. Я как всегда не удосужился посмотреть, как называется очередной предмет, поэтому старательно внушал себе о существовании эффекта неожиданности и последующей после него радости.

Уже как по сценарию, я пошел за Розой и сел около нее. В тот момент меня удивило, и в то же время жутко разозлило то, что рядом со мной уселся Люцифер! Недолго думая, я засадил ему локтем в бок и показал глазами «свалить». Он мерзко улыбнулся и демонстративно достал тетрадь. Вот тогда у меня закипели все жидкости в организме. Я раздулся, как индюк, пытаясь прикрыть телом девушку от его взглядов. Роза была довольна! Я точно видел, что она заметила немую войну между мной и братом, а также она правильно поняла, что все это из-за нее. Она сидела и улыбалась. А мне вот было не совсем понятно: ведь проскакивала враждебная нить между братьями, а не незнакомыми людьми, так почему ж не было желания остановить это? Нет, она будет продолжать улыбаться и получать несказанное удовольствие от сложившейся ситуации. Ну ладно она, девушки всегда были не против поулыбаться, в то время как из-за них ребята убивают друг друга, но Люцифер-то! Он почему себя так вел? Я так никогда не поступал по отношению к нему…

– Здравствуйте, уважаемые студенты! – профессор, упираясь руками в стол, с улыбкой рассматривала аудиторию. – Рада, что после первого учебного дня вы нашли в себе силы прийти и сегодня. Меня зовут профессор Рене и я буду вести у вас предмет, который будет вам интересен больше всех других, и называется он «поведенческая структура человека» или «ПСЧ». Это не психология, не физиология, этот предмет изучает поведение мужчин и женщин в современном мире. Еще раз отмечу – не смейте путать мой предмет с психологией. Это совершенно разные науки. Естественно, как и по всем дисциплинам, вы будете сдавать экзамен: промежуточный и итоговый, в конце учебного года. Хочу предупредить вас, что я ужасная сволочь и люблю на экзаменах трепать нервы студентам, которые трепали мне нервы в течение семестра.

У нее был такой пьянящий голос, сказочно-баснословный, и я как, кобра, болтался в своей сумке и боролся со сном. Роза постоянно что-то бубнила, но я не мог сосредоточиться на ее мыслях. Меня размазывало, как мерзкую, вонючую жидкость по асфальту и в какой-то момент я начал падать в летнем водопаде. Вокруг были теплые тропики и безумно красивые пейзаж. Водопад был бесконечен, я летел и летел, постоянно получая дозы воздушных брызг, бодрящих тело. Шум, с которым вода разбивалась о навесные скалы, убаюкивал меня еще больше, погружая в пучину ярких, красочных сновидений. Неожиданно, прямо над ухом я услышал голос, который мне угрожал.

– …спать на моих парах я вам не советую. Если уж очень хочется, лучше проспите дома: в любом случае в журнале будет отмечено, что вы отсутствовали!

Я нехотя открыл глаза и прямо перед собой увидел лицо профессора. Я слегка дернулся и мгновенно выпрямился за партой.

– Как Вас зовут? – строго спросила она, разглядывая меня, как рукодельный узор.

– Гавриил, мэм! – сонным голосом ответил я.

– Гавриил! – усмехнулась она. – Тяжелая ночь была?

– Нет.– Покачал я головой, борясь с зевотой.

Люц, этот ублюдок, сидел рядом и улыбался.

– Тогда, получается, что у Вас даже нет уважительной причины такого бестактного поведения? – внезапно профессор Рене стала строгой, как горгулья и впилась в меня глазами, словно я обозвал ее каким-то гадким словом.

– Получается так, мэм! – согласился я, все больше и больше поражаясь изменениям на ее лице.

– Искренность – это хорошо! – злобно улыбнулась она, – но ничего, профессор Трокосто научит Вас, когда стоит говорить правду! На первый раз я прощаю Ваше поведение, но я запомнила Вас!

Мисс Рене отвернулась и пошла дальше по ряду между парт. Я тут же ткнул брата в бок.

– Какого черта ты меня не разбудил? – возмутился я до глубины души.

– Надо ж было посмотреть, что будет, если кто-то уснет на ее паре! – прошептал он в ответ, еле сдерживая идиотский смех.

Я, честно, хотел воткнуть ручку ему в руку, так сильно он вывел меня из себя. Но моя новоиспеченная подруженька тоже промолчала, какие у нее на то были причины?

– Роза! – с рыком позвал я ее. – Почему ты не разбудила меня?

– А я должна была? – ее молниеносный ответ заткнул мне рот.

Как будто у меня вдруг вырвали язык и трясли им перед лицом.

– Нет… – смущенно буркнул я и уставился прямо перед собой.

Я больше не хотел на нее смотреть.

– Речь пойдет о поведении женщин и мужчин, насколько вы знаете, других полов у нас не существует. Современное общество ведет себя совсем по-другому, чем, например, пятьдесят лет назад. Пятьдесят лет назад не кажутся большой цифрой, но у ваших пап и мам совсем другое восприятие мира, чем у вас сейчас. И насколько вы правильно воспринимаете мир, зависят ваши успехи и неудачи. То есть, если вы хотите стать наиболее удачным, вам стоить принять мораль общества, по которой живут все. Что такое индивидуальность? В настоящее время – это не что! Вы не должны стремиться к ней, иначе успеха вам не видать. Потому, что человек, который хочет быть индивидуальностью, собственно, забывает о себе, как о становлении личности. Поймите одну простую вещь: чтобы вы ни делали, как бы вы не выглядели, чтобы вы ни умели делать, вы никогда не будете индивидуальностью! Чего смотрите? Память хорошая? Или может, запишите все-таки? Я ведь спрашиваю дополнительные вопросы на экзаменах! Индивидуальность в наше время отсутствует! Ее не существует! Люди тратят свои жизни, к примеру, на то, чтобы раскопать Клеопатру, они это делают потому, что у них есть уверенность в виде научных подтверждений и истории. У индивидуальности нет подтверждений, нет истории. Посмотрите, в аудитории сидит девушка с броской внешностью: ярко-красные волосы. Таких здесь больше нет, и, казалось бы, она – индивидуальность! Но сколько еще в мире, в данный момент таких девушек, с таким цветом волос? Миллионы! Миллион очень смутно похож на индивидуальное число. Нельзя быть единичным экземпляром, понимаете? Нельзя. Запомните раз и навсегда: таких, как вы, на земле еще семь миллиардов. Так что, выбирая стратегию жизни, не стоит брать индивидуальность, как отправную точку. Вы можете быть хуже или лучше, но всегда знайте, что есть кто-то еще на порядок лучше или хуже. Поэтому ваша задача, вступая во взрослую жизнь, знать свое общество и уметь подстроиться под него, ибо никогда в жизни общество не будет подстраиваться под вас! Общество – это огромная, массивная, структурированная ячейка жизни каждого человека. Чтобы плавать в нем, как рыба в воде, недостаточно дожить до двадцати лет, прийти и заявить: «вот он – я! прошу любить и жаловать!». Кто вы такой, чтобы социум принимал вас с распростертыми объятьями? Вы никто! Особенно сейчас. Вы можете спать на моих лекциях, хамить профессорам, прогуливать, но все это никак не поможет вам в дальнейшем. Вы должны подружиться с обществом, иначе вас ожидают более глобальные проблемы, чем неуд на экзамене. Что касается общества – оно не совсем стабильно, шатко и постоянно меняется. Каждый год в обществе происходит что-то, что оно впитывает, и нужно уметь вовремя подстроиться под это. Никто не хочет знать, нужны ли вам эти изменения, вы должны очнуться утром и уже быть частью нового общества. Не пытайтесь исправить его, вам это не удастся, опять же, вы просто потратите силы в пустую, вы выкинете свою жизнь в помойку. Не надо, не спешите, на помойке вы всегда успеете оказаться. Запомните также, что общество очень умело и настойчиво диктует свои правила и права. Человек, который не подчиняется, проигрывает, даже не успев начать играть…

Я слушал эту женщину и поражался. Я не мог поверить в то, что она говорила. Что значит: «вы – никто»? Я не никто, я – личность, человек! Да плевать мне, что нас семь миллиардов, каждый из этих миллиардов – человек, а значит – личность! Что за культ общества она развела? Почему она говорила так, как будто без этого «общества» невозможна жизнь на планете? Мисс Рене взбудоражила во мне бурлящий поток агрессии по отношению к ее предмету. Только тупые идиоты могут создавать себе идола из общества, которому потом поклоняются! Да хрен бы с ним, было бы нормальное общество, но оно ж совсем мерзкое и ничтожное! Мне не надо доживать до семидесяти лет, чтобы понять, что вокруг меня постоянно блеет стадо деградированных овец и баранов. Неужели мисс Рене считала, что все должны потыкать этим овцам? Неужели она сама это делала? Рвотная масса, ползающая по улицам мира, выблеванная прошлым, не должна устанавливать правила и требовать подчинения. Ее надо убрать, а не бога из нее создавать! Сможет ли человек навалить горы кала дома и наслаждаться ими потом? Вот, что сравнимо с обществом! Что за чушь? Почему кто-то диктует, а ты должен развесить уши и впитывать отходы в себя? Какая тварская лекция! Мне было противно слушать, как она преподносила эти «необходимые» знания! Ее манера, типа «вы – мерзкие твари», почему я ни разу за два часа этой лекции не услышал слово «мы»? Эта пафосная до чертиков дама не относила себя к «мы»! Сука! Она хорохорилась, говоря, что индивидуальность – фигня, при этом сама себя пыталась отнести к другой категории людей. Да, конечно, разве «уважающий» себя профессор выставит себя наравне со студентами? Кончено, нет! Это мы – говно, а они – золото, правда, очень хреновой пробы.

Я жутко разозлился. Обернувшись, я увидел абсолютно безразличное отношение студентов к лекции. В тот момент мне показалось, что эта дрянь у доски сказала правду! Шестьдесят человек – и всем плевать. Они сидели, рисовали, подмигивали друг другу, занимались фигней, в то время, как одна особа объясняла нам, что мы – будущий кал, который будет рабочим классом для великого общества, беспрекословно выполняющий его приказы, и все с этим, видимо, были согласны, даже никак не отреагировали на предсказания «прекрасного» будущего.

Роза, как усердная студентка, писала лекцию чуть ли не слово-в-слово за мерзкой профессоршей. Я даже не хотел ее беспокоить, не хотел отвлекать от столь кропотливого дела! На ее лице не промелькнуло ни одной нотки удивления или раздражения, у нее не было вообще никаких эмоций. Робот, бездумный робот появился в ней, и он механически цитировал мисс Рене. Она мне не нравилась такой, совершенно не нравилась.

Люцифер, со свойственной ему улыбкой дебила, сидел и весело разглядывал профессора и всех остальных. Скорее всего, он воспринимал эту лекцию, как очередную клоунаду. Люц не относился к университету серьезно и я ему завидовал. Я тоже хотел быть таким пофигистом, хотел плевать на все то, что происходило вокруг, но я не мог.

Как только прозвенел звонок, я схватил сумку и чуть ли не выбежал на улицу в курилку. Нервно прикурив, я уставился на мусорный бак, не обращая ни на кого внимания. Я всех ненавидел, хотел, чтобы они все исчезли, омерзительное общество!

– Что с тобой? – сзади раздался голос Розы. – Что случилось?

Девушка, которая безумно нравилась мне, которую я безумно хотел, ревновал к собственному брату, ненавидел его из-за нее, показалась мне пустоголовой куклой, которая даже если захочет что-то понять, все равно ничего не поймет, потому, что в голове даже влагосохроняющих шариков нет! Я искренне злился даже на нее.

– Как тебе лекция? – спросил я, не обращая на нее внимание.

– Лекция, как лекция, сидела и писала, ведь экзамен…

– Господи, Роза! – крикнул я, перебив ее. – Ты что такое говоришь? Ты слышала то, что она говорила? Ты воспринимала смысл ее слов?

– Нет, наверное, поэтому, я не такая злая, как ты! Я просто писала, чтобы зимой открыть и прочитать перед экзаменом! Мы пришил сюда учиться, раз стоят такие лекции, значит, они действительно нам нужны!

Я прищурился и уставился на девушку. Она действительно не понимала или не хотела понимать? Насколько же надо отказаться от сознания, чтобы записывать этот бред и даже не вникать в него?

– А ты все время такая правильная? – спросил я, наконец, набравшись сил, посмотрел на нее.

Роза нахмурилась. Тогда я впервые увидел, как ее поглощало недовольство, в то время, как во мне росло удивление. Я не сказал ни одного оскорбительного слова, а она беспричинно начала проявлять признаки агрессии, хотя на долбанной лекции ни какой агрессии у нее не было, а должна бы была быть!

– Расслабься, брат! – появился Люцифер с сигаретой в зубах. – Я еще на паре заметил, что тебе не понравилась наша новая профессорша.

Роза кинула бычок в урну и ушла, даже не посмотрев на меня. Она умудрилась обидеться! Я не был уверен до конца, но было похоже на обиду. Я посмотрел на брата.

– Люц, я не могу относиться ко всему наплевательски, как ты! Хотя, может быть, я бы очень хотел! – процедил я сквозь зубы.

Мимо проходила та самая девушка, с которой Люц перемигивался весь вчерашний день. Я вспомнил, что во время переклички она назвалась Лилей Штольц.

– Привет, Лилия! – улыбнулся я ей.

Девушка остановилась и подошла ко мне, томно разглядывая мое лицо.

– Привет, Люцифер! – ответила она.

Видимо Лилия была чем-то занята во время переклички что даже не заметила, что мой драгоценный брат был в синей рубашке, а я – в черной. Я обнял ее за талию и поцеловал в щеку, при этом кожей ощущая, как стоявший рядом со мной Люцифер, брызгал слюной.

– Ты сегодня совсем наглый! – произнесла Лилия, но бить меня по рукам не стала, более того сама прижималась ко мне. – Я позвоню тебе вечером! – сообщила она, – мне надо идти. Может, встретимся после пар?

– Давай созвонимся! – сказал я и выпустил ее из рук.

Девушка улыбнулась и пошла к стоянке. Я смотрел ей вслед с язвительной улыбкой на лице. Вот у кого-то нервы не выдержали и появились первые прогулы. Люцифер подошел ко мне и тихо спросил:

– Ты какого черта вытворяешь?

– Люц, – мягко начал я, – оставь Розу в покое. Я только что напомнил тебе, что являюсь твоей копией и могу разрушить все твои отношения. Я хочу, чтобы ты не забывал об этом. Ты мой близнец, но не забывай, что у тебя тоже есть близнец.

Я выкинул бычок и пошел в университет, не смотря на брата. Я знал, что он расстроен, возможно, даже изумлен.

В коридоре, около аудитории я нашел Розу. Она стояла, опираясь на стену, в руках зажата одна большая лекционная тетрадь. Ее маленькие губы, как у куклы-пупса были надуты. Обида продолжалась. Что за гадкий день? Я знаком с девушкой всего сорок два часа, а уже должен извиняться!

– Роза! – позвал я, подойдя к ней, но, не дотрагиваясь, я все еще боялся это сделать.

Она нехотя взглянула на меня и замерла с ожидающим выражением на лице.

– Я не хотел тебя обидеть!

– Да, но ты это сделал! – с надутыми губами сказала она, недовольно закатывая глаза.

Я слегка отшатнулся от нее и приподнял голову. Роза была чуть выше моего плеча и ей постоянно приходилось смотреть как-то снизу. В тот момент она делала это так дерзко и вызывающе, я даже не думал, что она способна на такие взгляды.

– Прости! – сказал я, обкусывая себе язык.

Боже мой, как я ненавидел извиняться за то, что не делал. Ведь я ее не обижал! Не ударил, не сказал ни одного грубого слова, а меня взглядом заставляют извиниться. И вот так всю жизнь, ходишь и как слизняк извиняешься за все подряд, а ведь это просто слова, ничего не значащие слова. Когда жаль по-настоящему, нет места для «извини, прости пожалуйста» или «я не хотел». На лице изображается такая мрачная скорбь, что уже и извиняться не надо. Если этого нет, то выкручиваются именно этими пустыми словами. Естественно, на моем лице не было никакой скорби, да и откуда ей там взяться? Я не чувствовал ее внутри, собственно она не могла появиться на лице. Но как влюбленному идиоту, мне пришлось воспользоваться словами.

– Мне жаль, я действительно не подумал, что сказал! – промямлил я, смеясь внутри.

Конечно, мне было смешно, глядя на то, как лицо Розы приобретало удовлетворенное выражение при звучании этих слов. Какая чушь! Да хрен бы с этой чушью, с этим словами, главное, что на миловидном личике снова появилась улыбка. А это означило, что я прощен!

– Хорошо. Сделаем вид, что ничего этого не было! – прощебетала Роза и взглянула на меня.

Конечно, мы сделаем вид, какой она хотела, вот только я не мог понять, чего конкретно не было.

Мы дождались профессора, зашли в аудиторию, снова сели рядом и замолчали. Профессор решил даже не представляться, а сразу начать лекцию, которую я специально не слушал, дабы не извиняться на следующей перемене. Я даже не знал, как назывался предмет.

Всю лекцию я смотрел на Розу. Потихоньку я начал узнавать ее. Прошло всего полтора дня, а я уже знал, что она может обидеться на пустоту, может сказать, что у нее на уме, может не красить так гадко брови, может пить, курить и быть наблюдательной. Милый набор! Она опять судорожно строчила лекцию, периодически улыбаясь, чувствуя мои взгляды. На уродца-брата я не смотрел, так как видеть его совсем не хотел.

Я вырвал из тетрадки лист и накатал пару предложений, где можно встретиться и согласна ли Роза, затем подсунул ей «опросник». Она просто отметила галочкой, какой вариант ей подходит больше всего. Оказалось, что ей понравилось в баре, где мы были вчера. Я смял записку и чуть ли не рассмеялся. В тот день у нас было всего две пары, то есть та пара была последней. В час двадцать мы должны были освободиться, соответственно, я решил назначить время встречи пораньше, где-нибудь часа на четыре, плюс еще полтора часа ее опоздания, как раз к шести придет. Так я и сделал.

В четыре часа вечера я сидел в баре с кружкой пива, весь при параде и с нервной дрожью. Я ждал. Мне уже надоело нервничать, но я ничего не мог с собой поделать. Ожидание и предвкушение снова увидеть ее вне мерзких стен университета, с нормально накрашенными бровями, с совсем другой, свежей улыбкой на лице. Мне казалось, что у нее тоже была сестра-близнец, которая приходила ко мне на встречи. Роза была другой вне университета, я чувствовал это.

В тот вечер она практически даже не опоздала, всего на двадцать минут, и к нашей встречи прибавилось еще час десять. Я все также улыбался и вел себя, как полный дурак, боясь прикоснуться к ней. Роза случайно задела мою руку пальцем, после чего я десять минут пытался унять дрожь в ногах и прогнать мурашки. Она скромно улыбалась, глядя на эти тщетные попытки и делая вид, что ничего не понимает.

– Какие у вас отношения с братом? – неожиданно спросила она, поднося стакан к губам.

Я посмотрел на ее рот и сразу же представил, как пахнут тухлые яйца, чтобы абстрагироваться от невообразимого желания дотронуться до нее, поцеловать, обнять… Ух, мысли будоражили мне мозг, даже запах яиц не помогал, но я нашел еще лучше отвлекалку для мозга: я вник в вопрос, заданный мне и тут же представил рассматривающее Розу лицо Люцифера. Все мое желание исчезло надолго.

– С братом? – переспросил я, словно ослышался.

Роза моргнула и улыбнулась. Внезапно я так перепугался что, вдруг она заинтересовалась им, вдруг что-то привлекло ее в нем.

– Отношения с моим братом? Люцифером? – не унимался я, рассматривая ужасные предположения в голове. – Нормальные. Добрые и дружелюбные! Он – мой единственный родной человек. А почему ты спрашиваешь?

– А почему ты врешь? – неожиданно спросила Роза, прищурив глаза и прикуривая сигарету.

Я смутился от такого резкого вопроса я наверное даже покраснел. Почему она пытается уличить меня во лжи? И самое забавное – почему у нее это получается?

– Господи, Роза! – сдался я и выдохнул. – Я не хотел говорить о том, что между мной и моим братом творится на самом деле. Зачем тебе это?

– Да не переживай ты так! – рассмеялась она. – Я не влюбилась в него, это всего лишь четный интерес. Я первый раз сталкиваюсь с близнецами!

Я отвел глаза в сторону. Какого черта она лезет в наши отношения с братом? Время было около девяти вечера и я решил, что у меня нет ответа на ее вопрос.

– Роза, мне надо идти. – Чуть ли не шепотом сказал я и встал.

Но девушка схватила меня за руку и посмотрела пристально в глаза. Я вздрогнул и уставился на нее в ответ с изумлением в глазах. Ее рука…такая теплая, маленькая…и сильная. Нежные пальчики сжимали мое запястье, не давая мне уйти. А голубые глаза ждали, что я сяду обратно за стол. И я не мог отказать этим глазам…я сел.

– Тебе не надо идти! – прошептала она, пододвигаясь ближе ко мне.

Я занервничал. Неловкость окутала меня, как глупого мальчишку.

– Тебе не надо идти… – снова повторила она и провела пальцем по моей щеке, прикрывая глаза.

Я крутил в голове жуткие сцены из различных фильмов ужасов, пытаясь отвлечь себя от ее нежных прикосновений. Что эта девочка делала со мной? Она просто лишала меня рассудка без зазрения совести, отрывала у меня здравую часть и наслаждалась ею. Я еле сдерживал себя, чтобы не кинуться на нее.

– Мой брат… – Заикаясь, сказал я, блаженствуя от прикосновений ее пальца. – Мы не всегда с ним ладим… понимаешь… Мы не очень с ним похожи… Он-он-он…такой… другой…

Я боролся со своим языком, который говорил каким-то пунктиром. Я не хотел, чтобы Роза заметила мое завороженное состояние. Какой же я глупец! Она, именно она, провоцировала во мне желание и войну. Очень забавное состояние: я занимался с ней сексом у себя в голове, а в это время мой рот должен был рассказать ей обо всех сложностях отношений с братом. Это ли не бред? В тот момент я боялся, что меня подведет язык, что он ляпнет о какой-нибудь детали из короткометражного фильма, точнее порнофильма с ее участием в моей голове. Я был готов сломать себе палец, но не мог попросить ее перестать трогать меня. Как бы это выглядело? Я решил не просить, а просто взять ее за руку.

– Послушай, Роза! Наши отношения с братом – это гражданская война! Но я все равно его ценю, как брата и все такое. Понимаешь? – я говорил с такой скоростью, и даже немного запыхался, крепко сжимая ее руку.

Я так боялся, что она снова дотронется до меня, и окончательно украдет мой рассудок.

– Понимаю! – улыбнулась она, и попыталась вытащить руку, но я не пускал, я почти даже не замечал эти слабые попытки. – Мне просто показалось, что вы ненавидите друг друга.

– Нет! – возразил я, еще сильнее сжав руку. – Нет! Мы не ненавидим, у нас все нормально. У нас просто такая манера общения… Тебе показалось.

– Гавриил! – позвала Роза. – Зачем ты ломаешь мне руку?

– О, прости! – вскочил я, отпустив ее нежную конечность и на всякий случай отскочив от нее.

Девушка загадочно улыбнулась и встала, положив руки на бедра. Я не мог понять, почему именно она вызывала у меня столько эмоций? Что в ней такого? Разукрашенное лицо, грудь, талия, бедра – это все есть и у других девушек. Почему именно она?

– Ты проводишь меня? – спросила она, направляясь к выходу.

Я пошел за ней, стараясь не смотреть на нее. Вся дорога до ее дома сопровождалась тишиной, но зато приятной. Наши головы были чем-то забиты, и честно говоря, у меня не было желания знать, о чем конкретно думала Роза. В тот момент я думал о небе: уж слишком оно было красивым!

Дойдя до ее дома, Роза обернулась и посмотрела на меня с добротой в глазах. Что значил тот взгляд, я не особо понимал, и мне он вообще не понравился. Налитые добром глаза похожи на вранье, причем откровенное и явное, смысл или подоплека такого взгляда скорее всего была прямо противоположена реальности. Я улыбнулся и продолжил неотрывно пялиться на нее.

– До завтра… – тихо сказал я, впитывая в себя ночной образ девушки.

Она кивнула головой и плавной походкой пошла в дом, а я, как пенек, снова простоял у нее под окнами до середины ночи, представляя, что она делает в ту или иную секунду.

***

Вот так вот продолжалось на протяжение полутора месяца. По утрам я ходил в университет, по вечерам стоял под окнами Розы. По утрам я ненавидел весь мир, особенно брата, по вечерам мне было наплевать на все, я мчался на долгожданную встречу. В наших отношениях мы значительно сблизились, я даже научился прикасаться к ней, при этом мною обуревало жуткое желание, но спустя какое-то время я научился его сдерживать. Именно поэтому я смело брал Розу за руку, когда мы гуляли. Мы гуляли с ней везде: в парках, в лесах, по улицам и мостовым, по дворам, по подвалам, по стройкам. Нам было плевать, где находиться, главное, чтобы могли держаться за руки. Я смотрел на ее лицо – оно не менялось, только брови и задний фон. У меня все также бегали мурашки от ее прикосновений, и я стал почти зависим от них, научился получать удовольствие.

Роза больше не спрашивала меня о Люцифере, я и сам вспоминал о нем, будучи только дома или в университете. Пару, тройку раз мы с Розой прогуливали пары. К моему великому изумлению она согласилась легко и быстро. В университете она тщательно записывала все лекции, на коих присутствовала, а я в основном тщательно разглядывал ее – я не мог насмотреться. Я практически привык к ее черным бровям.

Лекции я слушал краем уха, но никогда не записывал, я просто не мог записывать тот бред. Меня все устраивало, но то, чему профессора пытались научить нас, не укладывалось в голове. Как оказалось, странные названия и содержания лекций не были розыгрышем для первокурсников. Я также не понимал, для чего в аудиториях поднимались такие жуткие темы.

Где-то под конец октября у меня был тяжелый день. Я помню его до сих пор. Мы с братом появились в университете к первой паре (вообще, я заметил, что по расписанию, практически каждый наш день начинался с первой пары, то есть с 9 утра). Та лекция была у нашего куратора – профессора Трокосто. Некоторые пары проходили смешено с 2А, а такие пары, как иностранный язык проходили отдельно, плюс группу делили еще на две: одна учила итальянский, вторая – немецкий. Я и Роза учили немецкий, брат – итальянский.

С профессором Трокосто мы встречались три раза в неделю и, честно говоря, эта рожа начала мне надоедать, а его лекции – тем более. Каждую пару он смотрел на нас с братом влюбленными глазами и глубоко вздыхал. И каждый раз, заметив наши изумленные выражения лиц, он говорил, что близнецы – это потрясающе и мы в этом убедимся в будущем.

В тот день он пришел и начал читать лекцию, которая потрясла меня до глубины души, потому что до этого он давал только кучи мудацких определений.

– Общие сведения по предмету закончены! – заявил он, окинув нас взглядом. – С этой лекции мы начинаем раздел, изучающий ложь, как уникальное качество человека. Вдумайтесь в это: уникальное качество человека! Ни у кого больше в мире такого качества нет, ни у животных, ни у рыб, ни у насекомых, ни у кого, только у человека. Только человек может орудовать ложью во всех своих деятельностях и желаниях. Ложь, как вы уже заметили, – сильнейшее оружие, если вы умеете правильного его использовать. Если же нет, вы будет осмеяны и уличены во лжи. А это говорит о том, что вы допустили серьезную ошибку, а не о том, что врать – не хорошо. Никогда не надо бояться врать, вы должны уметь это делать, чтобы выжить в обществе. Умение лгать – это идеальное качество, которое поможет вам жить легко и непринужденно. С этого урока у нас начинается теория практики лжи. Врать – не стыдно, это нужно. Что есть ложь? Это самая сильная вера. Врут все, начиная от высокопоставленных политиков (они врут, кстати, как боги лжи) и заканчивая детьми. Ложь слишком важна в нашей жизни. Вы посмотрите, что дети первым делом начинают говорить – мама, папа… я умею летать. Дети лгут, не останавливаясь и их надо поощрять за это, а не ругать и не делать выговоры, потому что им дальше жить. Не существует лжи, которая не несет в себе позитивные исходы. Если вы предпочитаете правду, то в результате жить будете только с ней и ни с чем больше, а ложь даст все – деньги, машину, дом, семью и все такое. Обычно девяносто восемь процентов населения делает выбор в пользу лжи. Лгать – это искусство, которому надо учиться не один день, одно из самых тяжелых и трудных искусств. Как девушка может хорошо прожить безо лжи? Им, кстати, лучшего всего, природа позаботилась об этом, наделив их хитростью. А как мужчина сможет прожить в достатке безо лжи? Как изменить своей девушке, прийти домой и остаться безнаказанным? Как спрятать деньги друг от друга, сказав, что их нет, и чтобы вам поверили? Ложь – это фундамент семьи…

У меня ползли брови наверх. Казалось, что я сплю, и мне все это снится, просто надо ущипнуть себя и проснуться. Ложь – святое? Как такое могло случиться? Почему наша мать учила нас с братом другим вещам? Получается, весь мир живет и развешивает друг другу макаронные изделия на все выпирающие места. Настолько все обнаглели и заврались, что решили ввести эти предметы в университеты, готовя студентов к «идеальной» взрослой жизни. Совсем оскотинились! Нет, я не святой и не безгрешен, но то, что в том университете настоятельно рекомендовали делать – это закат цивилизации. Они просто избрали легкий путь выживания. Я не гоняюсь за тяжелыми путями, но строить свою жизнь на мерзких советах профессоров – ошибка, причем очень серьезная. Конечно, излишний героизм –сказать: у меня нет крутой тачки, я зарабатываю копейки, разгружая фургоны и вагоны, моя жена ходит, как бомж. Но я раньше и не задумывался, что крутизна строится на вранье, а получается, что это так! Все, у кого есть много всего, скорее всего добились не совсем честным путем, да скорее ни хрена не честным, а потом во всех газетах и по телику сочиняют трагичные истории тяжелого детства, безотцовщины и тому подобную чушь, а люди еще и верят. Профессор был прав! Весь мир врет. Но ведь это не лучший выход из хренового положения! Мне кажется, что правдой действительно можно было бы неплохих результатов добиться. Просто тогда бы все получали по заслугам, а не по крутому умению врать: чем лучше соврал, тем выше пост и зарплата.