Расставшись с Максом на Балтийском вокзале, Виктор Николаевич Кузнецов24, окрыленный счастьем от полученной недавно информации от Макса, вернулся домой в свою коммуналку25 на улице Казанская д.33/5. Поднявшись пешком по пологой лестнице на последний этаж, он, осторожно открыл ключом входную деревянную дверь квартиры под номером 33 и, войдя в темный коридор, столкнулся с застывшим на месте соседом-Володей.
– Оба-на! – выкрикнул Кузнецов не понимая, почему он на него натолкнулся. —А, что вы здесь делаете, Володя?! – спросил Кузнецов, включая свет в коридоре.
Володя, стоял, как статуя, смотря в пустоту перед Виктором, не подавая ни каких признаков жизни.
Виктор, потрогал его за руку, Володя, отвернулся к стене, не произнеся ни слова, стал пытаться вставить ключ в замочную скважину замка двери своей комнаты, Кузнецов, почувствовал сильный запах алкоголя.
– А, понятно, – произнес Кузнецов и пройдя мимо него, обернулся, добавив:
– Пили бы хотя бы в своей комнате, чем соседей в темном коридоре распугивать.
Виктор, открыл дверь, с радостью войдя в свою светлую уютную комнату, закрывшись с внутренней стороны на шпингалет.
В этой квартире Виктор жил последние десять лет, в которой занимал две комнаты в четырех комнатной коммунальной квартире, доставшейся ему по наследству от бабушки. Квартира была в самом центре Санкт-Петербурга-на углу переулка Антоненко дом 5 и Казанской улицы дом 33, в ста метрах от реки Мойки и от Исаакиевской площади, на последнем этаже дома, что давало редкое преимущество перед другими квартирами в центре города, поскольку все ее окна выходили на солнечную сторону, и в доме был лифт.
Соседями Виктора по этой коммуналке, были самые обычные простые Питерские люди, которые, с объективной стороны, ничем не отличались от других людей на улице, но с субъективной стороны, каждый из них был, как говорится, со своими «тараканами в голове».
Так, хозяином перовой комнаты, расположенной у самого входа в квартиру, был зрелый мужчина за 50 лет, по имени – Володя. У него, почти всегда, было вечно недовольное и угрюмое лицо, а в силу регулярного употребления им спиртного, выглядел он, намного старше, отчего Виктор, окрестил его «Дедом», которого, иногда пытался как-то задабривать26: стараясь, быть терпимым к нему и не подавать вида своего недовольства его постоянными пьянками, часто сопровождающиеся потом, возлежаниями деда на полу, около двери своей комнаты.
Володя был высокого роста, немного сутулым, с ненормально длинными руками, и большими ладонями. Когда, однажды, Виктор пожал ему руку, он почувствовал влажность ладони, после чего перестал с ним здороваться за руку. Теперь он, просто говорил ему: «Добрый день» или: «Приветствую», пытаясь задобрить деда своей непринужденной улыбкой.
Что-то непонятное, одновременно притягивающее и отталкивающее было во всей несуразной внешности деда: его спутанные, торчащие в разные стороны, волосы из остатков полуседых волос на голове, напоминали Кузнецову озеро в лесу, с глубокими оврагами его берегов, в виде его морщинистого лба, и непроходимых кустов из мохнатых густых бровей; а черные маленькие, густо посаженные к переносице, грустные глаза, длинный ровный нос, подпираемый густыми и толстыми усами, которых тоже начинала касаться седина, и какая-то угловатость, непредсказуемость в его поведении, притягивала и одновременно отталкивала от себя, настораживая Кузнецова. Потому, Виктор, и не знал, какую ему позицию выбрать по отношению к деду – агрессивную или терпимую? Но, поскольку война, всегда опасна непредсказуемым финалом, Виктор, предпочитал терпеть или, по возможности, не обращать внимания на пьяные выходки деда с последующими его возлежаниями у входной двери.
Дед, занимал самую маленькую по площади, комнату в этой коммунальной квартире. Как знал Кузнецов, со слов хитрой бабки, проживающей во второй комнате со своей одинокой дочерью – Ингой, с которой Виктор иногда ругался по разным причинам совместного коммунального проживания, дед получил эту комнату от государства 30 лет назад, и до сих пор, ждал расселения, в надежде получить отдельную квартиру. Но расселения никакого не было, и не предвиделось, что, наверное, усугубляло и без того постоянно плохое настроение деда, располагая его к выпивке. Так было и сегодня, когда Виктор снова, столкнулся с пьяным дедом у входа в квартиру, стоящем в полной темноте глухого коридора коммуналки и безуспешно пытающегося, найти выключатель света.
Сразу за комнатой деда, в коридоре, стоял его невысокий старый неработающий холодильник, далее располагался открытый гардеробный шкаф для одежды, которыми никто никогда не пользовался. Основная роль этих ненужных вещей была в захвате мест общего пользования в квартире, создавая негласные, реальные границы в площади, между всеми жильцами коммуналки.
Следом за шкафом, была комната Инги-стервы и хитрой бабки, так окрестил этих необычных жильцов, сам Виктор. И, окрестил он их, так потому, что Инга, всегда вела себя с ним, как законченная стерва, а ее мать – была хитрой бабкой, которая однажды (забежим немного вперед) нагло сожрала большую часть его вкусного пирога, оставленного Виктором на кухне, и, отпираясь от обвинений Виктора, бабка, указала на своего внука-Яна, – который, по ее мнению, – этот пирог и сожрал. Виктор, видел, что она врет, но доказать ее вину, не мог, и, тогда, плюнув» в сердцах», окрестил ее во гневе своем, хитрой бабкой.
Комната Инги была после ремонта, с созданным, самодельным способом, эркером в ней, наподобие балкона, в котором поселился сын Инги-Ян. До потолка комнаты в таком эркере было около метра-полтора, и Виктор, очень удивлялся, тому, как там помещается долговязый Ян, у которого рост был почти под два метра? Но, со слов бабки, Яну, там очень даже нравилось жить. Он оттуда почти никогда не вылезал, у него там был интернет, компьютер, и спал он на жестком пружинистом матрасе, закрываясь и отделяясь от остальных своих сожителей, тонкой шторкой.
Инга, располагалась на двуспальном диване, также завешанным шторами со всех сторон, а бабку, поселили под эркером, немного утопив полы в перекрытия, также создав ей иллюзию отдельного жилья, тонкими шторками по периметру балкона-эркера сверху.
Хитрая бабка, была матерью Инги, по паспорту – Мария Ивановна. Она была пожилой женщиной невысокого роста, примерно, 70-ти лет, с короткой стрижкой из седых волос. У нее была маленькая круглая голова, морщинистое, широкое, как блин, лицо, ясные голубые правдивые глаза, (особенно выделялись, когда она лгала); небольшой тонкий вытянутый нос, кончик которого всегда шевелился, при разговоре, почти касаясь, ее верхней поросшей волосами, губы, и маленький круглый подбородок, замыкающий и подпирающий крепко поджатые губы над ним. Когда, она во гневе своем, сжимала губы, вся композиция ее нижней части лица, выдавалась вперед, придавая, лицу, неподдельную жесткость и строгость. Когда, она доказывала свою правоту, голова ее тряслась из стороны в сторону, губы мелко дрожали, а из рта с гнилыми зубами, несло вонью, потому, Виктор, предпочитал с ней не спорить, сразу отворачивался и молча удалялся в свою комнату.