Пришёл мужик в секс-шоп – и сразу к делу:
– Я при деньгах! Я мотом, богачом!
Резиновой бабёнки захотелось,
Резинового тела!
Что почём?
– Пожалуйста! Но, к пущему эффекту
К нам завезли – отгрузка сей момент -
Резиновых бабёнок с интеллектом,
Прекрасный ум комплектом!
Модный тренд!
Мужик вскричал: – Пакуйте благородно!
Покупку оплатил и был таков.
Но через день обратно: – Непригодна!
Хочу, чтоб старомодно!
Без мозгов!
– Но почему?! Камю и Мураками!
Свободных мыслей дерзостный полёт!
Мужик пожал могучими плечами,
Мужик развёл руками:
– Не даёт!
Приморский итальянский городок
Сиял в разгар гуляний новогодних.
Санкт Николаус, сед и краснощек,
Сеньоров подмораживал, негодник.
…Сквозняк в каморке бедной прикорнул,
По стенам плыли тени втихомолку.
Шарманщик папа Карло подтолкнул
Бамбино Буратино к скромной елке:
"Бамбино, неужели он не мил?
Не ты ли, тыча носиком в оконце,
У Санкта Николауса просил
Игривого домашнего питомца?
Щенок, котенок или хомячок,
Да хоть черепашонок, внук Тортиллы!
Давай же, деревянный дурачок,
Давай, же, обними его, мой милый!"
Но Буратино, к двери семеня,
Все бормотал, смолу в глазах лелея:
"Б***ь, так недобро смотрит на меня -
Бобер с багровой ленточкой на шее!!!"
В Тель-Авив заявился хабаровский Мойша,
Посмотрел на Кесем, Трумпельдор, Белый город;
И в бордель заспешил – к развлечениям большим,
И озвучил хозяйке свои кругозоры:
"Я желаю таки, чтоб меня обслужила
Из Хабаровска Зина! Извольте, мамаша!"
Отвечала хозяйка: "Конечно, мой милый!
Двести долларов в кассу – и Зина вся ваша!"
День второй. Мойше в храмах торчать неохота!
Трумпельдоры с тургруппами нагло покинув,
Прётся снова в бордель – как идёт на работу;
Двести долларов платит и требует Зину!
И на третий день – доллары, двести, да Зина!
Зина нервно хихикает, пряча тревогу:
"Мойша, лапушка, ты – моногамный мужчина?
В заведении всяческих девушек много!
В заведении цимес всего Тель-Авива!
Присмотрись: вот Рузанна, вот Бьянка, вот Бетти!"
Мойшу морщит в гримасах сердитых, брезгливых:
"Таки мне не кошерны развратницы эти!
Понимаешь ли, Зина, таки твоя тётка,
Таки та, из Хабаровска, агнца невинней,
Мне дала таки баксов – шесть сотенных чётко,
И велела таки – передай баксы Зине!"
Евреечка, прелестна юным глянцем,
Раввину сокровенное вверяет:
– Исаак таки позвал меня на танцы,
Скажите, Тора танцы разрешает?
Раввин глядит отечески сурово:
– Нет, таки Тора танцы запрещает!
– А погулять? Без танцев? Таки к слову…
– Гуляйте! Тора тут не возражает!
– Вдруг Исаак, гуляя, поцелуем
Уста мои накроет импозантно?
– Целуйтесь! Тора верно истолкует:
Таки тут Тора также толерантна!
– А вдруг Исаак, вкусив немножко рая,
Мной как-то понемножку овладеет?
– Пусть овладеет! Тора разрешает
И ничего напротив не имеет!
– А если… может всякое случиться…
А может, и вопрос того не стоит…
А если Исаак так распалится,
Что овладеет сидя, лёжа, стоя?..
Раввин затрясся, налился румянцем!
Кричит, ритмично пейсами качая:
– Ну что ты, Сара, стоя – это танцы!
А танцы таки Тора запрещает!!!
В бар аризонский ввалился киллер усталый,
Бросил на стол винтовку, спросил у бармена виски.
Скромный опрятный фермер, смущаясь немало,
Сел за опасный столик. Взвесив все шансы и риски,
– Простите, – промямлил фермер, мило краснея, -
Всегда мечтал взглянуть на свой тихий старый домишко
В прицел настоящей мощной винтовки; млею
От оптики и прицелов. Я нахален не слишком?
Киллер пожал плечом, кивнул небрежно: можно!
Смачно хлебнул вискаря, закинул в рот сигарету.
Фермер сглотнул, оружие взял осторожно
И, посмотрев в прицел, заорал: – My God, только не это!
Скажите, киллер, сколько за выстрел возьмёте?
Тысячу баксов? Okay, оплачу вам работу вдвое!
О, fucking shit! Там жена и сосед в переплёте!
О, fucking shit! Okay, палите, убийца, в обоих!
Сделайте так: соседу член отстрелите,
Да в голову пулю жене – похотливой сучке!
– Понял, – ответил киллер, – чуток подождите!
И начал целиться, не торопясь, в сельскую случку.
– Что же вы медлите? Пять минут миновало!
Фермер крутился, под руку лез, дурак бесноватый!
– Не суетитесь, – ответил киллер бывалый, -
Вам сэкономить пытаюсь сейчас половину оплаты!
Над Русью-матушкой затеплилась заря,
Ковыль ковром стелился, щебетали птицы.
Во чисто поле славных три богатыря
С дозором выехали – проверять границы.
Добрыня осмотрелся: прошуршала мышь,
Да сокол в небесах пронесся быстрокрылый:
– Охти, Илюха, вдругорядь тоска да тишь,
Чего за-ради мы поперлись в сумрак стылый?
Илья окинул взором утреннюю даль:
– В такую рань поперлись – и чего за-ради?
Охти, Добрыня, какова тоска-печаль,
Коль *лядских нет татар и нет татарских *лядей!!
И на Алешин стан с прищуром, тяжело
Взглянули оба-двое воина могучих…
Алеша нежный бросил оземь свой шелом:
– И сам не дамся, и не дам лошадку мучать!
Устроил шторм, пустил галер ко дну,
Издергал рыб и приумножил беды…
Однако стало скушно Нептуну
И захотелось с путником беседы.
Взглянувши на морскую акварель,
Узрел Нептун окутанный туманом
Трехмачтовый помпезный "Ля Рошель"
С изящнейшим французом-капитаном.
Нептун снял ламинарьев с бороды
И вопросил сурово, громогласно:
– Из десяти бутылок водки ты
Сколь сможешь выпить? Говори, несчастный!
– Тrois, monsieur! – французик отвечал,
Согнувши ножку в pas de deux невинной.
– О, сколь ты слаб! – Нептун пророкотал
И потопил корабль в злой пучине.
Узрел Нептун линейный "Маджестик"
И вопросил у шкипера-британца:
– Из десяти бутылок водки, фрик,
Сколь сможешь выпить? Говори без танцев!
– Аbout five, – британец отвечал
С достоинством спокойным джентльмена.
– О, сколь ты слаб! – опять Нептун вскричал,
И потопил корабль, несомненно.
Узрел Нептун рассейский чахлый челн,
А в ём матрос – измятый, с папиросой…
Нептун пустил к корме поболе волн
И вопросил рассейского матроса:
– Есть у меня десяток пузырей
Прекрасной водки! Молви, не стесняясь:
Ты выкушаешь сколько? Не робей!
– Один-надцать! – сказал матрос, шатаясь.
– Дык как же так?! Кумекаешь цифирь?!
Матрос ответил, пианый да румяный:
– Я завсегда имею свой пузырь!
И вынул шкалик водки из карманов.
Нептун нахмурил брови – что за ферт!
Подуспокоил на море смятенье
И, прикусив слегка соленый шкерт,
Вопрос задал другой, поправ сомненья.
– Есть у меня десяток дочерей.
Скольких попортишь? Молви, не стесняясь!
– Один-надцать! – матрос стоял ровней.
– Дык как же так?! – спросил Нептун, чураясь.
Матрос уже ширинку расчехлял,
Губу кусал нетрезвый сластолюбец!
– А ты мне тожа нравишьсси! – шептал, -
Особливо твой долбаный трезубец!
Встречал послов рассейский царь мордатый.
Отбыли те; царь-батюшка в дарах.
Средь них – дракон: блескучий, точно злато,
О трех прекрасных гордых головах.
Боярский люд драконом любовался;
Вдруг алчный рев потряс поля окрест!
К царю – гонец: "Дракон проголодался!"
Царь-батюшка промолвил: "Что ж он ест?"
"Дык знамо дело, девушек невинных!"
Царь-батюшка державою потряс
И завздыхал вотще печально, длинно:
"Ох, жаль зверушку! Сдохнет он у нас!"
Была Авраму Сара сулена.
Но сгинула кошерность счастья в бездне:
Преставилась аврамова жена,
Скончалась после длительной болезни.
Аврам одежд, как должно, разорвал,
Погоревал положенные сроки.
Жениться вновь надумал – взволновал
Почтеннейшего ребе в синагоге:
– На выданье девиц известно мне
Достаточно для дум да переборов;
Одна другой прелестней да нежней! -
Шептался ребе, отложивши Тору.
– Какие цацы! Цимес мит компот!
Забота, помощь, брачные услады!
Я расстараюсь, подгоню красот,
А ты таки решишь, какую надо!
Аврам поправил черный лапсердак,
Любовно пейсов локоны потрогал:
– Таки бы с астмой, ребе, таки да!
От Сарочки лекарств осталось много!
Марьиванна страстно классу объясняла,
Кто такой Есенин, как стихов писал он…
Вовка-второгодник ржал с последней парты,
Томных школьниц лапал с гиканьем, с азартом.
Марьиванна, топнув пожилой ногою,
Закричала Вовке с гневною тоскою:
– Ты скажи, Владимир, одуревший в доску,
Кто оставил эти дивные наброски:
"И утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал березку"?!!
Вовка хмыкнул пошло, выдохнул интимно:
– Ептыть, Марьиванна, конечно, Буратино!
"Спокойствие, только спокойствие! – Карлсон кричал,
Врываясь в окошко уютной стокгольмской квартирки.
– Ты знаешь, Малыш, по тебе я немного скучал!"
По комнате ветер витал неспроста, с подковыркой.
Пропеллер ревел, Карлсон лихо летал по оси:
"Я в меру упитан, в расцвете, прекрасен речами!
Давненько здесь не был! Варенья, дружище, неси,
Конфет, колбасы и еще круглый торт со свечами!"
Пропеллер ревел, Карлсон взмахивал толстой рукой:
"А что фрекен Бок? Уползла в телевизор внедряться?
Пи-хо! Ты, Малыш, будто пекарь, испачкан мукой!
Готовишь нам плюшки, чтоб ими смогли баловаться?
Ты белый, как снег! И коленки, и локти, и нос!"
Малыш отвечал, кулачки угрожающе вскинув:
'"Кой чёрт тебя, фея Динь-Динь, то есть, Карлсон, принес?!