1906 год
Армения. Санаин
Козы очень умные, умнее собак. Козы обидчивые, своенравные, капризные. Если козу обругать, она может убежать на весь день: иди ищи по лугам, по склонам, по кустарникам – не найдешь. Вернется, когда сама захочет. Копыта их гораздо крепче, чем подошвы самодельной обуви.
Свою обувь Анастас давно износил, да вдобавок вырос за лето, ступня едва влезает. Надо просить дядю Вартана сшить новую. А в этой бегать по камням за козами нельзя уже.
Очень скучное и неблагодарное дело – пасти коз. Недавно Анастас не углядел, козы убежали к соседу на поле и пощипали пшеницу. Сосед пришел объясняться. Отцу пришлось заплатить за потраву 20 копеек[1]. Потом отец, конечно, отругал Анастаса, но наказывать не стал.
Отец очень спокойный, уравновешенный человек, его невозможно разозлить. Анастас ни разу не слышал, чтоб отец ругался с матерью. Он вообще ни с кем никогда не ссорился, и, что важно, никогда не злоупотреблял вином[2].
Имя матери было библейское – Талита, но дома ее звали Тамарой. Сестры тоже спокойные. У Анастаса их две: старшая – Воскеат, младшая – Астхик. В семье по горскому обычаю в присутствии старших принято молчать, а рот открывать, только если старший по возрасту обратится с вопросом.
Согласно семейной легенде, предок Микоянов имел фамилию Саркисян. В XVIII веке он жил в Нагорном Карабахе. В 1813 году, во время резни армян, его и его жену убили. У них было два сына, Алексан и Мико, названные в честь сыновей российского императора Павла, Александра и Михаила. Сыновья бежали из Карабаха в село Санаин, и там монастырский священник им, как беженцам, дал фамилии по их именам – Алексанян и Микоян.
Когда у Ованеса и Тамары родился Анастас, его дед Нерсес, глава большой ветви родословного древа, уже умер.
В селе Санаин, кроме Ованеса Микояна, жили еще семеро его братьев и сестер и их мать Вартитер[3].
Бывает, козы ведут себя мирно, пасутся по полдня на одном месте, и тогда можно сесть, оглядеться, поразмышлять, помечтать.
Вокруг, куда ни посмотри, горы с изумрудными склонами. Если погода хорошая, видно их вершины. Склоны спускаются к ущелью, по нему течет река Дебед, быстрая, сильная, в любое время года очень холодная. По склонам ущелья растут деревья грецкого ореха, а выше – кизил, дикие яблони и груши. Все ровные участки земли, все плато приспособлены под пашни, здесь люди растят хлеб. Дальше – горные склоны, луга, каменные осыпи, скалы[4].
Анастас тут родился. Это был его мир, со всех сторон закрытый горами, – зеленая долина и ущелье. Далеко за горами простирался другой мир, огромный, разнообразный. Анастас точно знал, что не будет всю жизнь пасти коз: однажды он уйдет отсюда в тот, большой мир.
Его родное село называлось Санаин, и монастырь рядом с селом тоже назывался Санаин. Монастырь древний – настоящая крепость с толстыми каменными стенами. Монастырю, как говорили монахи, тысяча лет. Деревня появилась одновременно с монастырем. Если крестьянин решал поселиться на склонах этих гор, он ставил дом неподалеку от толстых стен, чтоб быстро укрыться за ними, если придет враг. А враг может появиться в любой день – так гласит древняя история. Но об истории Анастас знал мало.
Знал, что настоящая история сохранена не в рассказах стариков, а в записанном виде, в книгах. И книг этих – великое множество! Они хранятся в монастырях, в особых хранилищах, и монахи их читают, и не только читают, но и переписывают и оправляют в кожаные переплеты. Анастас много раз заходил в монастырь, видел книги в руках у монахов. Не надо быть слишком умным, чтобы понять – книги есть самое дорогое сокровище. Весь монастырь построен ради сбережения книг и спрятанного в них знания.
Генеалогическое древо Нами Микоян, в которое вошли род Геурковых по линии отца, а по линии матери – рода Вацадзе и Христич и древний род Приклонских, берущий начало в XV веке. Из этого рода вышли Веневитиновы, связанные родством с Пушкиными и Гоголями.
Создано историками на основе архивных документов и исследований, проведенных в России, Грузии и Армении.
Виды монастыря Санаин работы Стаса Намина. Холст, масло
Если долго шагать от деревни Санаин вниз по склону горы, и спуститься в ущелье, и перейти реку по старому горбатому каменному мосту, окажешься в деревне Алаверди.
Медь в этих горах нашли больше ста лет назад. Всеми землями долины района Лори владел знаменитый дворянский род – армянские князья Аргутинские-Долгорукие. Для разработки медной жилы князья пригласили опытных рудокопов из Греции. Так возникла греческая деревня Алаверди.
Позже князья продали рудник российскому правительству, а оно уступило права на разработку месторождения французской горнодобывающей компании. На деньги французов в ущелье построили электростанцию и провели железную дорогу до Тифлиса. Крестьяне, жившие в окрестных селах, стали наниматься на Алавердинский медеплавильный завод. Старший брат Анастаса Ерванд работал здесь молотобойцем. Греки, по традиции, были шахтерами. А руководили французские инженеры.
Здесь Анастас тоже бывал, слышал чужую речь, видел пришельцев из внешнего мира: мужчин в сюртуках и белых рубахах, читающих газеты и телеграфные сообщения, играющих в бильярд, спорящих о политике. Они произносили непонятные слова «революция», «стачка», «учредительное собрание». Анастасу легко было догадаться, что он, армянский мальчик из села Санаин, всего лишь нищий бесправный бедняк. И в том загадочном и огромном внешнем мире он никому не нужен: там действуют другие законы. Там нельзя обходиться хлебом, сыром, дикими грушами и кизиловым вареньем, там человеку нужны силы, упорство, там выживает только тот, у кого есть знания.
И тогда Анастас снова отправился в монастырь и попросил одного из монахов обучить его чтению и письму[5]. Монах был стар, суров на вид и всегда очень занят, но он сразу согласился.
Через четыре месяца Анастас свободно читал молитвенник и Евангелие. Правда, истории о чудесах, совершенных Иисусом, вызвали у юного ученика вопросы. Как можно накормить толпу пятью хлебами? И почему люди просили хлеб у Иисуса, почему сами не вырастили, не смололи зерна в муку и не испекли? Разве они не знали, что хлеб достается трудом, а не верой в чудеса?
Анастас рассказал о своих сомнениях монаху, и тот вместо Евангелия стал давать мальчику читать роман Хачатура Абовяна «Раны Армении». Вскоре монах рассказал о способном мальчишке епископу, и епископ пришел в дом Микоянов.
Отец и раньше знал, что у сына светлая голова. Однажды на свадьбе в доме своего дяди семилетний Анастас вышел к гостям и привел всех в изумление, досчитав до ста на пяти языках: армянском, русском, грузинском, азербайджанском и греческом. Это была шутка, конечно. Многие числительные Анастас выдумал прямо на ходу. Но тогда многие сказали отцу, что мальчика нужно отдать в школу, учить. Увы, школы не было ни в Санаине, ни в соседнем Алаверди. И вот теперь пришедший в дом Микояна армянский епископ снова сказал главе семьи, что Анастасу лучше уехать из деревни, туда, где он мог бы овладевать знаниями. Вдруг из паренька выйдет толк?[6] Последнее слово было за Анастасом, и он, конечно, согласился.
Семья А. И. Микояна. В первом ряду слева направо: старший брат Ерванд, мать Талита, отец Ованес, старшая сестра с сыном Сергеем, Анастас Микоян. Во втором ряду: Артем Микоян и младшая сестра Астхик
Мама была не против. К тому же в семье появился на свет еще один мальчик, Анушаван, и, как это часто бывает, младенцу теперь доставалась основная часть родительского внимания.
В конце августа 1906 года Анастас впервые в жизни поехал по железной дороге: из родного района Лори – в Тифлис. Его сопровождал отец[7].
В Тифлисе жили родственники: двоюродная сестра матери тетя Вергиния, ее муж и дочери; нашелся и старый друг отца, односельчанин Мартирос Симоньян, грамотный человек, к тому же, по счастью, работавший поваром у одного из попечителей Армянской духовной семинарии. Он-то и написал по просьбе неграмотного плотника Ованеса Микояна прошение о принятии на учебу в семинарию его сына Анастаса, рожденного 12 октября 1895 года[8].
В те времена в Тифлисе проживало примерно поровну армян, грузин и русских, и на несколько последующих лет Тифлис стал для Анастаса вторым домом. Здесь он выбрал свой путь, здесь решилась его судьба.
В книге Симак «Эпизоды из жизни товарища Микояна», изданной в Ереване в 1940 году, подробно рассказывалось о детстве и юности Анастаса Ивановича. Библиотека Администрации Президента РФ/Фото А. Полосухиной
Анастас поселился в семье Лазаря и Вергинии Туманян в маленьком доме в одном из самых заброшенных районов Тифлиса – в Сурпкарапетском овраге. Вергиния Туманян нигде не училась, но умела читать и писать и по убеждениям была социалисткой. Лазарь (по паспорту Габриэл) Туманян работал приказчиком, мечтал скопить деньги на собственную лавку. Революцией не интересовался, но ежедневно читал армянскую консервативную газету «Мшак» («Труженик»). Домом и семьей управляла Вергиния, муж ни в чем ей не противоречил[9].
У Лазаря и Вергуш было три дочери и сын. Старшая дочь, десятилетняя Ашхен, строгая и замкнутая девушка, мечтала стать педагогом, училась в армянской женской средней школе и была на год моложе Анастаса[10]. Они быстро подружились. По просьбе тети Вергуш Анастас подтягивал троюродную сестру в учебе. Конечно, оба они, тогда еще подростки, не знали, что станут мужем и женой, проживут вместе больше 40 лет и дадут жизнь пятерым сыновьям.
В семье Ованеса Микояна было пятеро детей: трое сыновей (Анастас – средний) и две дочери. Анастас, по совпадению, также станет отцом пятерых детей (все – сыновья). Один из пятерых погибнет в небе над Сталинградом, от других четверых появятся на свет десять внуков, причем мальчиков будет тоже пять.
Шум, гам, хохот. Семинаристы были счастливы: сегодня занятия отменили, и завтра тоже отменят. Во дворе бурлила толпа подростков и юношей в одинаковых черных брюках и кителях. Сверкали под солнцем начищенные бляхи на ремнях.
Входные двери – нараспашку.
Нерсесяновская духовная семинария переезжала: из центра Тифлиса, с Большой Ванкской улицы, на Арсенальную гору, в новое здание, построенное усилиями попечительского совета на деньги меценатов. Огромное красивое здание, стены обложены розовым туфом, внутри просторно, светло. Анастас уже там был, из любопытства осмотрел, пришел в восторг. Настоящий дворец![11]
Анастас Микоян – учащийся Тифлисской духовной семинарии.
НАА, ф. 1021, оп. 22, д. 883
Анастасу 16 лет. Он выглядел почти мальчишкой: невысокого роста, тощий, шея цыплячья. Он не ел мяса: достаточно было проглотить кусок, чтоб на теле выступила сыпь. Сыр, хлеб, лобио – вот его еда. Однако он по этому поводу не переживал.
Ему шла форма. У семинаристов она была такая же, как у учеников других тифлисских гимназий. Брюки, китель из прочного сукна, блестящие пуговицы, фуражка – куда ни зайдешь, везде люди смотрят с уважением. Чтобы выглядеть солиднее, Анастас отпустил усы.
Деньги у его были, в кармане лежал и рубль, и даже иногда три рубля. Подрабатывал репетитором, подтягивал отстающих учеников, у кого родители богаты. Бывало, выходило до девяти рублей в месяц[12].
Семинаристы все были разные, но большинство, как сам Анастас, из бедных крестьянских семей. Все читали взахлеб: на книги смотрели как на главное сокровище.
В учебных заведениях Российской империи разрешалось преподавать на русском языке, а на других языках – нет. Как быть с детьми, не знающими русского, закон умалчивал. Исключение сделали только для семинарий.
Нерсесяновская семинария по статусу именовалась духовной, но на самом деле это было светское заведение. Здесь армянским мальчишкам, помимо Закона Божия, преподавали алгебру, геометрию, географию, литературу, физику, химию, ботанику, зоологию, психологию, физиологию, иностранные языки, а также педагогику[13]. Предполагалось, что выпускники семинарии впоследствии сами станут педагогами и будут учить грамоте армянских детей. И так понемногу весь армянский народ, измученный нищетой, изнуренный многовековой борьбой с врагами, выберется в благополучное будущее.
Так вышло, что в Тифлисе было армян едва не больше, чем грузин и других народов, живших в городе. Половина Тифлиса построена армянскими архитекторами и каменщиками. Здесь у армян не было врагов. Тифлис – теплый, мирный, уютный, изумительно красивый. Анастас был тут счастлив.
Преподаватели шумели, кричали, размахивали руками. Наконец, разделили всех учеников на отряды. Один отряд должен выносить столы и скамьи, грузить на арбы и телеги, выстроенные в ряд у ограды; второй – тщательно уложенные в ящики физические и химические приборы; третий отряд – музыкальные инструменты. Важнейшая процедура! Обучение музыке в семинарии было поставлено на высочайшем уровне, здесь совсем недавно преподавал великий Макар Екмалян, композитор и создатель хоровой капеллы.
Анастаса не взяли в хоровую капеллу: голос у него был громкий, звонкий, но слуха совсем не было, медведь на ухо наступил. Он и его друг Георг Алиханян напросились в четвертый отряд, отвечающий за погрузку библиотеки[14]. Анастас таскал книги.
Книги, книги. От их запаха кружилась голова, сердце выпрыгивало из груди: это запах знаний. Книги – ворота в другие миры. Книги – друзья, советчики. В библиотеке тысячи книг. Анастас пересмотрел или прочитал почти все, но сейчас, таская тяжелые связки и стопки, успевает снова просмотреть, полистать, сунуть длинный нос то туда, то сюда. Подшивки старых журналов: «Арарат», «Ардзаганк», «Базмавеп», «Чраках». Почти все на армянском: есть на древнем грабаре, есть на новом ашхарабаре. Анастас знал оба языка: и старый грабар, и новый литературный ашхарабар.
Анастас Микоян среди своих друзей-семинаристов.
НАА, ф. 1021, оп. 22, д. 883
Множество духовной литературы, но к ней Анастас был равнодушен. Он не верил в Бога. По предмету «Закон Божий» у него всегда тройка. Он спорил с преподавателем на каждом уроке. Если Бог есть, а люди – его создания, почему они живут так плохо? Почему повсюду процветает несправедливость? Почему хозяин медной фабрики в его родном селе играет в теннис, а рудокопы работают в шахте по 12 часов?
Еще одна связка, наспех перехваченная бечевкой. Узел развязался в самый неподходящий момент, книги едва не упали в дорожную пыль. Анастас успел подхватить все, кроме одной: «Клинописные надписи Араратской губернии», автор – архиепископ Месроп Смбатян.
Анастас торопливо отряхивает книгу, дует на нее. Про Месропа он много знает. Великий Месроп, лингвист, географ, историк, много лет был главой попечительского совета Нерсесяновской семинарии. Великий Месроп успел дожить до постройки нового здания, умер совсем недавно в Иерусалиме, совершая паломничество. Здесь его смерть оплакивали.
Алиханян вытащил маленький томик из пальцев Анастаса.
– Ты носишь книги или читаешь?
– Эти я уже прочитал, – ответил Анастас.
Возница, хозяин телеги, пожилой сван, равнодушно смотрел на них обоих, он не понимал армянского. Алиханян положил на арбу свою связку книг.
– Эти интереснее. Гляди, тут Раффи, «Давид-Бек».
– Чепуха, – гордо ответил Анастас. – Давно прочитал: и «Давид-Бек», и «Самвел» – я все у Раффи прочитал. Но это художественные романы, в них все приукрашено. Тебе давно пора вырасти, Георг. Читай серьезные книги, исторические и научные. Там настоящие знания.
– Дурак, – ответил Алиханян. – Настоящие знания берутся из жизни! Из людей!
– Из людей? – Анастас развеселился. Он любил спорить. Он кивнул на грузина, поправляющего упряжь. – Видишь этого возчика? Спроси у него, сколько ему лет.
Алиханян пожал плечами.
– Не можешь, – сказал Анастас. – Ты плохо знаешь грузинский язык. А я знаю хорошо. И русский знаю, и немецкий сейчас учу. А где настоящий язык? Он в книгах. Кто много читает, тот хорошо говорит. Кто хорошо говорит, тот побеждает в любом споре. Слово – это оружие, сильнее винтовки! Робеспьер произносил по триста речей в год! Почитай газеты. В России, в Петербурге есть люди, которые одними только словами разворачивают целые толпы, делают революцию.
Алиханян вздрогнул, встревоженно оглянулся на возчика.
– Ты потише, – сказал он. – Не кричи про революцию. Я тоже читал про Робеспьера, ему отрубили голову.
– Да, – ответил Анастас. – Отрубили. Но то, что он говорил, люди запомнили навсегда. Робеспьера нет, а его слова остались. Получается, он победил!
Алиханян усмехнулся.
– Кого ты хочешь победить, друг? Посмотри на себя, тебя же ветром шатает!
– Это неважно, – сказал Анастас. – Тело можно укрепить физкультурой. Главное – здесь, – он показал на голову. – Слышал про Даниэла Шавердяна?
– Нет. Кто он такой?
– Революционер. Социал-демократ и большевик, один из самых серьезных в Тифлисе. Меня обещали с ним познакомить.
Алиханян посмотрел с уважением, но развивать беседу о революции не стал – из осторожности. Все знали, что революционером быть опасно, что революционеры организовывают митинги и стачки, за революционерами охотятся жандармы, сажают в тюрьмы и отправляют в ссылки.
«…Всем обнаруженным при обыске бесцензурным изданиям, всей без исключения переписке, фотографическим и визитным карточкам и адресам, а равно всем предметам, запрещенным к хранению или могущим свидетельствовать о преступности либо неблагонадежности обыскиваемого лица, должна быть составлена опись, после чего их надлежит опечатать <…> и при протоколе обыска препроводить с нарочным в управление при надписи на сем же.
<…> Обнаруженные в квартире обыскиваемого лица без документов, неизвестные полиции, или имеющие документы, подлинность коих возбуждает сомнение, подлежат безусловному задержанию впредь до выяснения личности»[15].
Из ордера начальника Тифлисского губернского
жандармского управления полковника
И. И. Пастрюлина от 2 мая 1914 г.
«Произведенным обыском обнаружено в кармане брюк обыскиваемого Микояна два клочка письма на русском и немецком языках, шесть заметок на армянском и русском языках, в числе их одна заметка адресована Левану Айвазяну за подписью “А. Микоян, 18 апреля: Леван, прошу следующее коллективное собрание назначить у меня”».
Из акта обыска по месту жительства А. Микояна
Читали все в семинарии с утра до ночи. А что еще? Разумеется, споры до хрипоты.
Старый мир умирает, это всем понятно. Война довела людей до нищеты. Повсюду вопиющее неравноправие. Как будет устроено будущее? Куда правительство Российской империи ведет подвластные ему народы? Нужна ли религия современному человеку? Почему женщина не может устроиться на работу без согласия мужа? Почему евреям нельзя жить в Петербурге? Почему земля принадлежит помещикам? Что такое марксизм и кто такие социал-демократы? Кто такие Плеханов, Каутский? Что такое рабочее движение?
«Нет ничего более интересного и благородного, чем борьба за справедливость, за революцию, за путь к новой жизни без старых предрассудков»[16].
Анастас Микоян, сравнительно поздно, в 11 лет, приступив к учебе, очень быстро нагнал своих более образованных сверстников, а затем и перегнал их, научился читать по-русски, затем и по-немецки, и с тех пор книги на долгие годы стали его учителями и друзьями. Вот неполный перечень авторов, чьи книги прочитаны им в первые годы ученичества: К. Тимирязев, Ч. Дарвин, Д. Менделеев, Ж. Жорес, Д. Писарев (особенно повлиявший на Анастаса), В. Белинский, Н. Добролюбов, И. Тургенев, И. Гончаров, Л. Толстой, Н. Чернышевский, Э. Войнич, Т. Мор, А. Сен-Симон, Р. Оуэн, Ф. Достоевский, Д. Лондон, Г. Ибсен, Ф. Шиллер, Г. Плеханов, К. Каутский, А. Бебель, К. Маркс, Н. Ленин[17]. Причем работы Каутского, Маркса и Бебеля Анастас Микоян читал в оригинале, по-немецки, делая самостоятельные письменные переводы на русский, а в некоторых случаях – на армянский языки.
Книги из библиотеки Анастаса Микояна. Библиотека Администрации Президента РФ/Фото А. Полосухиной
1914 год
Тифлис
В Тифлисе летняя душная ночь, окно в комнате открыто настежь, но штора задвинута. «Керосиновая лампа слегка коптит, нужно бы обрезать фитиль», – подумал Анастас.
У Даниэла Шавердяна большой выпуклый лоб с ранними залысинами, жесткий рот с плотно сжатыми губами. Шавердян – дальний родственник Анастаса[18]. Они встретились в центре Тифлиса, в съемной комнате. Обстановка здесь бедная – только стол, несколько стульев, полка с посудой и сундук.
Год назад Шавердяна ждала карьера блестящего столичного юриста с дипломом Петербургского университета. Но Шавердян, больше десяти лет как большевик, предпочел уехать в Тифлис, чтобы создавать здесь партийную организацию. Шавердян видел Кровавое воскресенье, он участвовал в революции 1905 года. Его арестовывали четыре раза.
Нерсесяновская семинария в Тифлисе. Фото начала XX века
Анастас рассматривал его, забыв о стеснении. Шавердян по рождению дворянин. У него идеальные манеры, сверкающие ботинки, красивые белые руки; он держится как князь. Сейчас сидит за столом с прямой спиной, в длинных пальцах – папироса. И у него даже есть визитные карточки.
– Вот этому бы научиться, – думал Анастас, – умению держаться свободно и смело. Дворяне это умеют, а крестьяне не умеют. Не сутулиться, не отводить взгляда, сдерживать эмоции.
И он посмотрел в глаза Шавердяна.
– Любишь читать? – спросил Шавердян.
– Да, – ответил Анастас. – Ищу интересные книги.
– Какие именно?
– Ищу книгу под названием «Что делать».
– Чернышевского?
– Нет, другого автора. Его фамилия Ильин.
Шавердян кивнул.
– Ты знаешь, что такое «классовое происхождение»?
Анастас Микоян с одноклассниками
– Конечно, – сказал Анастас. – Я из крестьян. Из деревни Санаин, район Лори. Отец – Ованес Микоян, плотник. Старший брат Ерванд – кузнец на шахте в Алаверди. Есть две сестры и младший брат Ануш, он сейчас пасет коз. В семье все неграмотные, кроме меня.
– А ты? – спросил Шавердян. – Зачем пошел учиться? Устроился бы на завод, как твой брат. Приносил бы деньги отцу и матери.
– Брат мало зарабатывает, – ответил Анастас. – Не хватает даже на хлеб. А учиться предложил отец. Он сказал, что я способный.
Шавердян улыбнулся.
– Мне тоже так сказали. Сколько языков ты знаешь?
– Армянский, русский, грузинский, немецкий. Учу еще древний армянский.
– Собираешься стать священником?
Анастас замотал головой.
– Конечно, нет! Я считаю, что Бога нет. И я – марксист. У нас в семинарии есть нелегальный марксистский кружок. Мы собираемся, обсуждаем книги.
– Говорят, у тебя был обыск.
– Да, – ответил Анастас. – Кто-то проболтался. У меня есть книга Августа Бебеля «Frau und Sozialismus». «Женщина и социализм», на немецком языке. Она запрещенная. Когда мы собираемся, я читаю свой перевод с немецкого на армянский.
Анастас Микоян среди одноклассников по семинарии. 1914 год
– Зачем же ты так рискуешь?
Анастас пожал плечами.
– Ну, я знаю о социализме, пусть другие тоже о нем знают. О том, как все будет устроено в будущем, в новом, справедливом обществе. Не только Бебеля, я еще «Капитал» Маркса читаю, на немецком, но у меня есть и русский перевод. Мне интересно. Я знаю, что такое производительные силы, прибавочная стоимость. Я знаю, что пролетариат должен освободиться. И я знаю, как это сделать.
– Расскажи, – попросил Шавердян, – мне интересно.
– Большевики должны вести агитацию и пропаганду среди рабочих, – быстро сформулировал Анастас, – организовать рабочее движение, возглавить его, вооружить рабочих, силой свергнуть царя, помещиков.
Шавердян поднял ладонь.
– Достаточно.
Он встал, пошел в угол комнаты, открыл сундук. Достал нечто размером немного больше ладони, завернутое в тряпицу. Положил на стол.
– Вот то, что ты ищешь.
Анастас развернул тряпку. Это была книга на русском языке, в мягком переплете. Автор – Н. Ленин.
Анастас открыл: мелкий густой шрифт. Удивился: полей нет, строчки упираются в край страницы. «Разумно, – подумал он, – зачем такой книге поля? Такая книга должна умещаться в кармане».
– Через неделю вернешь, – предупредил Шавердян.
Анастас кивнул и сунул книгу за пазуху.
– Кто такой Ленин? – спросил он.
– Один умный человек, – ответил Шавердян, снова садясь за стол.
Анастас вспомнил, что не сказал главного.
– Я хочу вступить в партию большевиков.
– Зачем? – спросил Шавердян.
– Чтобы делать революцию. Чтобы отменить бесчеловечные порядки. Чтобы жизнь стала справедливой.
– Подожди про революцию, – сказал Шавердян. – До нее еще дойдем. Сначала скажи мне, кто ты? Чего ты хочешь?
Анастас молчал. Шавердян смотрел ему в глаза и улыбался.
– Ищешь приключений? Или, может, ты хочешь стрелять? Кидать бомбы в буржуев?
И теперь Анастас не ответил.
– Или, – продолжал Шавердян, – ты хочешь действовать созидательно, придумывать, организовывать людей, строить новый справедливый мир? Кто ты, Анастас? Разрушитель или созидатель?
Анастас поколебался и произнес:
– Я… – слова выходили с трудом. – Я люблю спорить, потому что в спорах рождается истина. И если я уверен в своей правоте, я знаю, как побеждать в спорах. Не нужно упрямо настаивать на своем, нужно уметь дать человеку возможность уйти в сторону и подумать без эмоций[19].
– О твоем вступлении в партию говорить рано, – сказал Шавердян. – В этом деле лучше позже, чем раньше. Ты способный парень, тебе нужно учиться и развиваться. Пока про партию не думай. И никому не говори, что у нас был разговор насчет твоего вступления в партию большевиков. Это называется конспирация. Понимаешь?
– Да, понимаю.
Они обменялись рукопожатием.
– Заходи в любое время, – на прощанье сказал Шавердян. – Книги у меня есть. Я тебя буду снабжать самой лучшей литературой, мне ее присылают из Петербурга. Обращайся за любой помощью и любым советом. Будешь сидеть без куска хлеба – тоже приходи, я всегда помогу, чем смогу.
Анастас ушел от Шавердяна недовольным. Он думал, что его возьмут в партию сразу, как только он пожелает, и с радостью[20]. Разве не он создал в семинарии активно действующий политический кружок числом более полусотни человек? Вернувшись к себе, сразу лег спать, а книгу Ленина спрятал под матрас.
Наутро газеты вышли с заголовками об убийстве в Сараево эрцгерцога Фердинанда. 28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии.
Новый учебный год в семинарии начался с тревожных новостей: османы стягивали силы к южным границам Российской империи; навстречу им выдвигалась Кавказская армия под командованием генерала Юденича. Бои начались в ноябре. В Тифлисе было создано Армянское национальное бюро. Наместник Кавказа граф Воронцов-Дашков одобрил идею создания армянских добровольческих дружин, которые вошли бы в состав Кавказской армии. Была объявлена амнистия для членов националистической партии «Дашнакцутюн». Около двухсот дашнаков, ранее осужденных, вышли на свободу и составили основу добровольческих отрядов.
Война резко изменила политическую ситуацию в Закавказье. «Дашнакцутюн» не была против независимости Восточной Армении, однако подобная точка зрения не озвучивалась ни на официальном, ни на неофициальном уровне. Но «Дашнакцутюн» и другие армянские национальные партии стремились к освобождению или независимости Западной Армении. Возможно, именно это послужило причиной того, что добровольческое движение поддерживалось российской стороной. Дашнаки перед лицом угрозы турецкого вторжения предпочли объединить силы с войсками Российской империи. Армянский национализм, еще недавно объявленный вне закона, теперь негласно поощрялся. По инициативе лидеров «Дашнакцутюн» в Тифлисе было создано несколько боевых дружин, объединенных в Армянский корпус.
Анастасу уже исполнилось 18 лет. В том же ноябре 1914 года он записался добровольцем в боевую дружину[21].
«Критическое, переходное состояние нашего движения в рассматриваемом отношении можно формулировать словами: людей нет и – людей масса. Людей масса, потому что и рабочий класс, и все более и более разнообразные слои общества выделяют с каждым годом все больше и больше недовольных, желающих протестовать, готовых оказать посильное содействие борьбе с абсолютизмом, невыносимость которого еще не всеми сознается, но все более широкой массой и все острее ощущается. И в то же время людей нет, потому что нет руководителей, нет политических вождей, нет организаторских талантов, способных поставить такую широкую и в то же время единую и стройную работу, которая бы давала применение каждой, хотя бы самой незначительной силе. <…> Сколько-нибудь талантливый и “подающий надежды” агитатор из рабочих не должен работать на фабрике по 11 часов. Мы должны позаботиться о том, чтобы он жил на средства партии, чтобы он умел вовремя перейти на нелегальное положение, чтобы он переменял место своей деятельности, ибо иначе он не выработает большой опытности, не расширит своего кругозора, не сумеет продержаться несколько, по крайней мере, лет в борьбе с жандармами».
В. И. Ленин. Что делать.
Наболевшие вопросы нашего движения. 1902.
Армянские добровольцы в русской армии. 1914 год
Решение идти воевать Анастас принял не один. Бурные споры в его классе (и не только в его, во всех старших классах семинарии) велись всю осень 1914 года. Речь шла о том, что армяне должны создать свои сильные боевые отряды и выступить на стороне русской армии, защищая от наступления турок население Западной Армении. В результате добровольцами пошли несколько юношей, все, включая Анастаса, 18-летние. Никто ничего не сообщил родителям: это был решительный и тщательно подготовленный побег, который держали в тайне и от родственников, и от учителей.
Педагоги, учителя семинарии, с одной стороны, одобряли армянское добровольческое движение, с другой – выступали против ухода учеников на фронт, поскольку в этом случае армянский народ мог потерять лучшую свою часть, самых образованных молодых мужчин.
Анастас и его товарищи, конечно, хотели драться, защищать Западную Армению от турецкого нашествия. Разве не то же самое делал болгарский народ, сражаясь с турками за свою свободу? Разве не то же самое сделал поэт Байрон, воевавший на стороне греков против османского владычества?
Всего ушло, вместе с Анастасом, шестеро. Точно известны две фамилии: Георг Алиханян – лучший друг Анастаса (впоследствии первый секретарь компартии Армении) и Арам Шахгяльдян. Всех их посадили в военный эшелон и отправили в город Джульфа – там новобранцы проходили подготовительные сборы (занявшие, кстати, всего неделю).
В Джульфе беглецов разыскал отец Шахгяльдяна и силой забрал сына домой. Другие отцы, возможно, хотели сделать то же самое, но не успели.
Следует упомянуть, что в 1914 году был призван в действующую армию Ерванд Микоян, старший брат Анастаса. Отец, разумеется, был резко против того, чтобы на войну ушли сразу два его сына.
Зато хорошо известно, что спустя годы четверо из пяти сыновей Анастаса Микояна станут профессиональными военными летчиками и будут воевать с нацистами. Второй сын, Владимир, погибнет в небе над Сталинградом в 1942 году.
«Война как-то перевернула меня, выбила из колеи, от тех занятий, которыми я увлекался. Во-первых, в этой войне русская армия освобождала западных армян от турецкого ига. И много армян, молодежи шли в армянские добровольческие дружины на помощь русской армии в этой войне. Это меня взволновало тогда. <…> Когда я шел на войну, меня волновала мысль: а вдруг я окажусь трусом? Это ужасно – быть трусом на войне. Я много читал, но не знал, почему один человек – трус, а другой храбрый. Я не знал, приобретенное это качество или врожденное. Я очень боялся этого – что окажусь трусом. И решил делать все, что делают храбрые старые вояки. Ни в чем от них не отставать».
А. И. Микоян. Фильм-интервью для кинолетописи.
1975. Расшифровка.
1914 год
Турецкий фронт
Ван. Западная Армения
Горы. Зима. Декабрь. Анастас вырос в горах на высоте в тысячу метров над уровнем моря. Ему немного легче, чем другим.
Война – это особое состояние рассудка. Сначала ты просто устал – от тяжести на плечах, от бесконечных пеших переходов по горным тропам, от злого солнца, от сбитых в кровь ног, от винтовки за спиной и патронов на поясе и на груди. Через плечо одна тяжелая скатка – шинель. За спиной другая тяжелая скатка – одноместная брезентовая палатка. Это основной груз, а еще паек на пять дней – хлеб и консервы. И фляга с водой. И еще – часть общего груза, вязанки с хворостом, чтоб вечером можно было быстро разжечь костер, вскипятить воду, самим немного обсушиться.
Днем не мерзнешь, наоборот, ходьба согревает. Но рано утром просыпаешься окаменевший от холода. Вылезаешь из палатки – вокруг снег. К полудню снег тает. Сначала в низинах и на восточных склонах, потом и выше. Ночью снова выпадает.
Потом вместе с усталостью приходит равнодушие. Забываешь, кто ты и почему тут очутился. Движение от деревни к деревне; врага нет, турки отступают. Впереди всегда действует разведка, но разведчики – сами по себе, они появляются и исчезают, разговаривают только с командиром и без лишних ушей. А рядовые солдаты подчиняются приказам. Никто ничего не знает. Вокруг только горы, они всегда молчат.
В отряде большинство – рабочие парни, простые, неграмотные, но есть и такие, как Анастас, бывшие ученики или недавние выпускники Нерсесяновской семинарии. Многие добровольцами идут на фронт и воюют, потому что теперь нельзя не воевать: иначе турки будут убивать армян до тех пор, пока не убьют всех до последнего. Армяне взяли в руки винтовки ради защиты своего народа, и даже дети мечтают убежать на фронт. Но войну все равно проклинают каждый день, война очень бестолковая, вместо сражений – бесконечные марши и переходы[22].
Потом не остается сил даже на проклятия. При первом удобном случае все сбрасывают мешки, откладывают винтовки, ложатся на камни, вытянув ноги, и засыпают. В селах только старики, женщины и дети, мужчины ушли в горы воевать. Еды, конечно, никакой нет, а если есть, то последняя.
Наконец они получили приказ к бою. Прямо на них по той же дороге, ведущей в город Ван, шел большой отряд турок; неприятель находился в двух днях пути.
Они перерезали дорогу, идущую вдоль ущелья, и укрепились выше по склону, натаскали камней и воздвигли стену, за которой можно было передвигаться ползком, а кое-где и на четвереньках. Один взвод командир послал далеко на северную сторону ущелья, для того чтобы ударить наступающим во фланг. До ночи они укреплялись, потом, не зажигая костров, поужинали и уснули.
Анастас с детства не ел мяса. В его горной деревне жители могли позволить себе мясо только по праздникам, и он привык обходиться без него. На войне держался на хлебе и каше. Он всегда был худым и жилистым и легче, чем другие, переносил напряжение, недоедание, изнурительные переходы по ледяным горным тропам.
С раннего утра и до полудня они ждали, изнывая от нетерпения. Наконец сначала в бинокли, а потом и обычными глазами увидели авангард турок, шедших цепью, человек десять. По команде по ним дали залп, турки залегли и стали ползком отступать, оставив троих убитыми; стали отстреливаться.
К туркам с тыла стало прибывать подкрепление, подползали все новые и новые одинаковые фигуры в серо-зеленом. И вот они двинулись вверх по склону, затем пытались и побежать, но тут уже командир и все остальные стали стрелять.
Турки снова отступили, потеряв на этот раз множество своих. Несколько их солдат, тяжело раненных, остались лежать перед линией обороны. Они громко стонали от боли. С той стороны были слышны крики турецких офицеров, поднимающих солдат в новую атаку.
Вторую атаку уже повел сам офицер, и за ним солдаты пошли тоже. Офицер на бегу стрелял из маузера, но армяне стали стрелять и убили офицера и еще нескольких солдат. Лишившись офицера, турки снова отползли.
– Если у них нет сейчас другого начальника, – сказал командир, – они пошлют донесение в тыл, чтобы им прислали нового, а заодно и подкрепление. Все зависит от того, насколько у них растянуты силы. Будем ждать.
Раненые, оставшиеся на ничейной земле, увеличились числом, и все стонали или кричали. До вечера турки не предпринимали никаких действий.
Здесь Анастас понял, что настало время испытать себя. Найти ответ на тот главный вопрос: трус он или нет? А вдруг трус? И если трус, то что делает на войне?
Он выбрался на усеянную камнями осыпь, простреливаемую насквозь с обеих сторон, и преодолел ничейную полосу в 50–60 метров – где перебежками, где ползком. Турецкие пули свистели прямо над головой. Несколько раз он падал и притворялся мертвым. Подумал: если попадут в голову – убьют. Осторожно, медленно руками подтягивал к себе камни, пряча за ними голову. Когда турки решали, что сумасшедший армянский солдат убит, он снова полз вперед, и новая порция смертельного свинца летела в его сторону.
Но все обошлось. Его ни разу не задело. Испытание, которому он себя сознательно подверг, было пройдено. Анастас понял, что он не трус, он такой же, как все другие[23].
На закате командир послал пятерых подняться вверх по склону, отойти от линии обороны далеко в тыл и там зажечь костры, чтобы турки решили, что у нас в тылу есть подкрепление. Эта хитрость всем понравилась, у людей поднялось настроение. Командир приказал не спать, ночью враг мог ударить снова. С наступлением темноты началась стрельба. Нервы у оборонявшихся не выдерживали, они стреляли на каждый шорох. Турки тоже отвечали, целясь на вспышки выстрелов. Пули и тех и других попадали в камни, рикошетили с искрами и визгом, разлетавшимся далеко по склонам ущелья. Несколько раз армянский командир криком останавливал стрельбу, но потом она снова возникала сама собой.
На рассвете оказалось, что турки ушли, оставив тела убитых. Командир послал людей проверить позицию турок. Спустя полчаса оттуда крикнули, что неприятель исчез. В лагере турок остались пятна крови на камнях и окровавленные бинты.
Весь этот день снова ничего не происходило. Командир отправил вестового с донесением и ждал ответа. Ответ пришел к вечеру: отряд отводили в тыл для отдыха после боя, на смену ему шел другой отряд. Приказано было укреплять позиции и ждать прихода сменщиков. Никто, конечно, не стал возиться с позициями, они и без того были укреплены. Настроение заметно поднялось. На всякий случай командир опять не разрешил разводить огонь.
Они заняли город Хой и оттуда наступали на Ван – древнюю столицу Армении, город с двухтысячелетней историей, город, на который османы претендовали много столетий[24].
И когда вышли к Вану, увидели Ванскую скалу, возвышающуюся, казалось, до самого неба, и озеро у его подножия, и островерхие крыши храмов на берегу озера… Они заплакали, и Артак, их командир, тоже заплакал – это была их земля, отсюда начиналась.
Они заняли крепость на вершине скалы. У ее подножия вдоль берега озера был сам город – про него нечего сказать, кроме того, что это был цветущий сад.
У Анастаса сильно кружилась голова, он решил, что от усталости и голода.
В крепости и рядом с ней на скалах были высечены надписи, которые никто не смог прочитать. Один из солдат, осмотрев письмена на камнях, повернулся и стал справлять малую нужду. Анастас подбежал, толкнул его в плечо.
– Мог бы в сторону отойти!
Они сцепились, но их тут же разняли. Подошел командир, посмотрел на Анастаса – того трясло.
Солдат, которого ударил Анастас, кивнул на знаки, вырезанные в скале.
– Ты знаешь, что тут написано?
– Нет, – ответил Анастас. – Но я читал про эту надпись. Тут не один язык, а три. Первая часть на древнеперсидском, вторая – аккадский язык, на котором говорили ассирийцы и вавилоняне, а третья – очень древний туранский язык, его еще называют скифским или эдамским. Сейчас это мертвый язык.
– Значит, это написали не армяне?
Город Ван после снятия османской осады русскими войсками
в 1915 году
– Эту надпись сделали по приказу персидского царя Дария. Он захватил эту крепость. Полторы тысячи лет назад.
– Давайте взорвем ее! – сказал кто-то. – Если это написали враги армян, значит, это надо уничтожить!
– Не будьте дураками, – сказал командир. – Все эти надписи – большая историческая ценность. Не трогайте их. – Он ткнул пальцем в солдата, которого ударил Анастас. – Ты найди место под туалет, и давайте не будем ходить по нужде где попало.
На следующее утро Анастас проснулся от озноба, его прошибал горячий пот. Ходить мог с трудом. Критически его осмотрев, командир велел ему собирать вещи и уходить в тыл, в госпиталь[25].
Анастас пешком спустился из крепости в город. Его занял соседний армянский отряд, более крупный, и в том отряде был врач. Он установил малярию и велел Анастасу немедленно ехать в Тифлис, в центральный госпиталь ополчения. Малярию лечат хинином, а хинин был только в Тифлисе.
С запиской от врача Анастас отправился в тыл. Добирался где пешком, где на попутных грузовиках: 150 километров до Хоя, оттуда – в Ереван, из Еревана – в Тифлис.
Эвакуация раненых в горах на Кавказском фронте русской армии. 1915 год
Он оказался на узкой койке в госпитале, в палате, набитой точно такими же, как он, заболевшими малярией, – ослабевшими, измученными, но возбужденными.
В палате госпиталя было тесно, койки стояли плотно. На койках кто сидел, кто лежал. Не люди – тени: серые лица, серые больничные фуфайки и штаны. Скверный запах, но Анастас к нему привык.
От хинина кружилась голова, мучила рвота. Ночью не мог спать. Ходить мог, но это не доставляло удовольствия. Еда не лезла в горло, да и никому не лезла: кормили плохо.
К нему приходили сначала друзья по семинарии, потом и Ашхен. Ее он особенно был рад увидеть. Все поздравляли Анастаса: он выбрался живой.
Неожиданно появился и Даниэль Шавердян, принес яблок и свежие газеты. Анастас предложил Шавердяну устроить беседу с больными, поговорить о политике. Газеты писали одно, люди говорили другое. Хорошо, если информированный человек придет и внесет ясность.
Анастас сам договорился с дежурным врачом госпиталя, и на следующий день Шавердян пришел снова. Одного парня, способного ходить, поставили у двери в палату на всякий случай. Вдруг появится кто-то, кому не надо знать о пришедшем в госпиталь госте. Шавердян встал у окна, так, чтобы его всем было видно.
– Я не агитирую за большевиков, – сразу сказал он. – Это запрещено законом. А законы я знаю хорошо, я адвокат по профессии. Мы будем говорить о войне. Российская империя вроде бы выигрывает войну на Кавказском фронте. Мы заняли земли от Трабзона до Тегерана. Но где победа? Кто воспользовался ее результатами? Ответ простой. Победу у нас украли! Плодами победы будут пользоваться царь и крупная буржуазия. Почему турки убивают армян? Потому что армяне – христиане? Нет. Они убивают, потому что их натравливают. Их специально учат ненавидеть соседей. Буржуям выгодно подогревать национальную вражду, буржуям надо, чтобы трудящиеся видели врагов в своих товарищах, а не в самих буржуях. Вражду народов придумали цари и их друзья – землевладельцы, беи. И капиталисты, которые зарабатывают на войне миллиарды. Пока народы враждуют, буржуазия богатеет. Единственная сила, способная остановить вражду народов, – это партия социал-демократов. Они выступают за объединение трудящихся всех народов, независимо от национальности. Но, повторяю, я не агитирую за социал-демократию. Сама жизнь будет вас агитировать. Посмотрите вокруг! Разве вы не видите, что прежний мир умирает? Разве вы не видите, что армяне находятся под угрозой полного уничтожения? Вы воевали за свой народ, когда вы встанете на ноги, когда вас вылечат, вы, наверное, снова пойдете воевать, так?
Сначала все молчали, и было слышно, как мухи жужжат, влетая в палату через настежь распахнутые окна.
– Пойдем, – сказал кто-то, кашлянув.
– Пойдем, – сказал Анастас.
– Пойдем! – раздались другие голоса. – Пойдем!
Шавердян кивнул.
– Другого ответа я не ждал. Только запомните, ваши настоящие враги не турки, не мусульмане. Ваши враги те, кто их натравливает. Международные империалисты. Пока они сидят на своих местах и управляют миром, солдаты будут умирать, а крестьяне и пролетариат голодать.
Они говорили больше часа. Шавердян говорил коротко и доходчиво, и ни разу не употребил слова «большевик» и «марксизм».
Потом, когда все закончилось, Шавердян и Анастас вышли на свежий воздух. Анастаса еще шатало, но он очень хотел побеседовать с Шавердяном наедине. Шавердян закурил папиросу, оглядел Анастаса с ног до головы.
– Если ты снова пойдешь воевать, это будет очень глупо.
– Я войну ненавижу, но пойду, я по-другому не могу, – ответил Анастас.
– Разумеется, – сказал Шавердян. – Ты хотел вступить в партию. Теперь хочешь?
– Да.
– Есть статья Ленина, – сказал Шавердян. – Называется «Война и российская социал-демократия». Вот она, возьми.
Шавердян вытащил из кармана сложенную много раз листовку, сделанную на папиросной бумаге, густо покрытую черным типографским текстом; в сложенном виде в половину ладони. Не разворачивая, Анастас спрятал подарок, сунул в тапок под голую ступню.
– Там все сказано, – тихо произнес Шавердян. – Мы должны превратить империалистическую войну в гражданскую, повернуть оружие против царя и капиталистов. Если мы этого не сделаем, бойня будет продолжаться много лет, пока весь мир не зайдет в тупик. Если вступишь в партию, на войну не пойдешь. У нас строгая дисциплина, ты будешь подчиняться старшине ячейки. И действовать будешь тут, в Тифлисе. Подумай, Анастас, готов ли ты стать большевиком или нет. И, главное, выздоравливай.
В ноябре 1915 года Анастас вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков). Его партийным заданием была агитация среди учащейся молодежи. Об учебе тоже нельзя было забывать, он сел за книги, поступил в шестой класс семинарии. Прошел год.
В июне 1916-го в возрасте 21 года Анастас окончил Нерсесяновскую духовную семинарию и в сентябре того же года поступил в Армянскую духовную академию (Духовную семинарию Геворгян) в Эчмиадзине. Там его усилиями был немедленно создан марксистский кружок, в него вошло большинство студентов первого курса. Часть профессоров академии: Ашот Иоанесян и другие – также были марксистами.
Через полгода грянула Февральская революция. 15 марта 1917 года император Николай отрекся от престола. Российская империя в том виде, в каком привык видеть ее и знать Анастас, прекратила свое существование. Солдаты тысячами дезертировали с фронтов.
В конце марта 1917 года в Тифлисе состоялось первое в истории легальное собрание большевиков Закавказья (совещание представителей марксистских кружков Закавказья), на нем присутствовало более 250 человек, в том числе Анастас.
На собрание не смог прибыть один из лидеров закавказских большевиков 39-летний Степан Шаумян. Он находился в Баку. Он отправил письмо с просьбой прислать старого большевика Мравяна – для усиления агитации среди армянских рабочих. Однако Мравян отказался, и Анастас вызвался вместо него.
В конце марта 1917 года Микоян перебрался из Тифлиса в Баку, имея при себе рекомендательную записку от Шавердяна к Степану Шаумяну: «Дорогой Степан! Представитель сей записки Анастас Микоян является новокрещеным эсдеком, в достаточной степени подготовленным. Направляю его тебе для борьбы против дашнаков. Он очень способный парень. Прошу уделить особое внимание. О здешнем положении он расскажет тебе»[26].