Фатальный недостаток динозавра – это его ненасытное желание массы. Корни этого сумасшедшего стремления лежат в той удушающе-дымной ночи XIX столетия, которую мы до сих пор не оставили позади. Точное происхождение стремления стать массой нас не интересует. Вместо этого мы хотим попробовать понять, как мышление динозавра пробирается в наши современные культуры сопротивления и что мы можем создать вместо него.
Желание массы определяет практически все, что делает динозавр. Эта ненасытная страсть управляет не только его решениями, но и всей его организацией. Массовые организации имеют привычку, даже представляя себя другим (неважно, СМИ или потенциальным союзникам), гордо стучать себя в грудь и делать вид, что они куда больше, чем на самом деле. Точно как и первые динозавры, которые проводили все свое время в поисках пищи, динозавры левых используют большую часть своих ресурсов и своего времени на то, чтобы гоняться за фантомом массы: больше тел на демонстрации, больше подписей под петицией и больше новичков.
Продолжающаяся привлекательность массы является, бесспорно, рудиментом прошедших революционных дней. Все одинокие души, которые в тени гигантских капиталистических рекламных щитов и под взглядами хорошо вооруженных полицейских продают радикальные газеты, мечтают тайно о штурме Бастилии, Зимнего дворца или входе масс в Гавану. В этих фантазиях незначительный индивид превращается чудесным образом в цунами исторической силы. Пожертвование собственной индивидуальностью кажется приемлемой ценой за шанс стать частью чего-то большего, чем аппарат угнетения. Эту мечту подпитывает большая часть левых, включая многих анархистов: превращение маленького хрупкого млекопитающего в гигантского неудержимого динозавра. Мечта о массе поддерживается традиционной иконографией левых: рисунки огромных однообразных масс, гигантских рабочих, представляющих растущую мощь пролетариата, и съемки с воздуха миллионных уличных демонстраций. Такие образы часто привлекательны, романтичны и придают мужества. Короче говоря, это хорошая пропаганда. Тем не менее, несмотря на их привлекательность, мы не должны покупаться и считать их настоящими. Эти образы не более реальны или желательны, чем хитроумная реклама, предлагаемая нам циничной капиталистической системой.
Анархисты традиционно относились критично к однородности, сопровождающей всякую массовость (массовая продукция, СМИ, массовое уничтожение). Тем не менее некоторые из нас кажутся не в состоянии противостоять образу людского моря, которое наполняет улицы и скандирует «Солидарность навсегда!». Такие понятия, как «массовая мобилизация», «рабочий класс» и «массовое движение», до сих пор царят в нашей пропаганде. Мечты о революции и захвате власти отпечатались на нашем восприятии прошедших сражений: мы купили открытку из другого времени и хотим испытать то же самое. Если нашим мерилом является немедленное массивное изменение всего мира, то усилия небольших коллективов или аффинити-групп всегда обречены на провал.
Общество потребления наполняет наши головы лозунгами вроде «чем больше, тем лучше», «количество вместо качества» или «сила в численности», так что неудивительно, что мечта о еще большем и лучшем массовом движении столь превалирует среди радикалов всех цветов. Мы не должны забывать, сколько творчества, жизни и новаторства исходит от тех, кто отказывается от ассимиляции. Зачастую небольшая группа, презираемая мейнстримом, делает наиболее фантастические открытия. Крестьяне из Чьяпаса или фрики из высшей школы, все равно, – это люди, которые отказываются быть еще одним лицом в толпе.
Страсть к массе ведет к ряду ошибочных решений и типов поведения. Самая опасная тенденция – это стремление к смягчению нашей политики, чтобы заполучить поддержку широких слоев населения. Это слишком распространенное решение ведет к слабым однообразным кампаниям, которые являют собой политический эквивалент профессионально выполненных баннеров и транспарантов, монотонно повторяющих догмы организаторов на многих демонстрациях и маршах протеста. Несмотря на заверения касательно локальной борьбы, проектов и кампаний, они являются полезными только для динозавров, когда они набросятся на массу (или будут ею поглощены). Многообразие тактик и тем, которые легко развиваются в разнородных группах, должно быть сглажено компромиссами, для того чтобы сфокусироваться на каком-нибудь легкоперевариваемом лозунге или цели. В этом кошмаре наши цели и акции становятся просто средством, чтобы увеличить избирательные списки, заполнить зоны протеста или добавить подписантов под призывами к акциям – все это мерила массы.
Мы расплачиваемся за прибавление в массе придушенным творчеством и скомпрометированными целями. Идей, которые могли бы отпугнуть СМИ, или нечто более сложное, чем простые лозунгоподобные послания вроде «Нет крови за нефть!» или «Это не мой Президент», избегают, так как они могут вызвать расколы и дискуссии и тем самым сократить массу. Здоровые внутренние дебаты, разногласия и региональные различия должны быть сглажены. Притом это именно те различия, которые делают наше сопротивление таким подвижным и гибким и тем самым ведут к самым смелым новациям.
В этих печально предсказуемых ситуациях всем правит фраза. Во всякий момент времени глаза направлены на одну высшую цель – размер. Стремление к массе и однородности (которые идут рука об руку) ограничивает нонконформистские и радикальные инициативы тех, кто хочет попробовать что-то новое. Обычный упрек касательно творческих или воинственных акций: они не очень хорошо воспринимаются СМИ, они отдаляют от нашего общего послания, или они отпугивают определенных избирателей и потенциальных союзников. Призывы к конформизму, как правило, в виде циничного биения себя в грудь ради «единства» являются мощным и эффективным средством цензуры страстного сопротивления тех, кто не принадлежит к массовой политике. То, чего лишены наши уличные демонстрации и наши сообщества, – это не единство, а истинная солидарность.
Чтобы достичь своих целей, динозавры используют страх. Они пользуются реальными опасностями, с которыми мы сталкиваемся каждый день в наших сообществах сопротивления. Массовые организации обещают нам безопасность и силу количества. Если вы готовы свои идеи, свои темы и свои инициативы отдать на съедение динозавру, вы будете защищены в его огромном животе. Без сомнения, многие люди готовы подчинить безопасности свои послания и частные формы сопротивления. Однако обещания безопасности, скрепленные разрешениями на протест или огромным списком сторонников, абсолютно пусты. Государство весьма опытно в нейтрализации массовых движений: мнимая сила динозавра заключается в его громоздком размере. Все, что нужно сделать государству, – это обрубить любое движение посредством арестов, кооптаций, мелких уступок, запугивания и «мест за столом».
Если движение разделено на группы, которые могут быть кооптированы, и на радикальное меньшинство, его сила дробится и боевой дух падает. Этот многократно опробованный метод проверен временем и весьма эффективен, когда государству нужно устранить движения, выступающие за социальные и политические изменения.
Но есть и другие мечты – мечты об анархии, которые не населены громоздкими протодинозаврами. Это мечты не о «революции», но о сотнях революций, включая локальные и интернациональные формы сопротивления, могущие быть одновременно изобретательными и воинственными. Монокультура Одного Большого Движения, ищущего «революцию», игнорирует жизненный опыт обычных людей. Анархисты Северной Америки создают нечто новое. Иногда мы, даже не подозревая об этом, сдираем дряблую кожу с динозавра левых и осмеливаемся создавать дикие и непредсказуемые формы сопротивления: множество сражений, все они значительны и все они связаны друг с другом.
Мечты анархистов – это кошмары небольших динозавров. Неважно, являются они политиками из Вашингтона, хорошо оплачиваемыми профсоюзными чиновниками или партийными бюрократами. Внутри многообразного скопления индивидов и небольших групп сопротивление может быть нигде и никогда, везде и всегда. В последние несколько лет, с конца 90-х годов прошедшего столетия, замес из движения против глобализации, локального активизма, местных кампаний, анархо-бродяг и технических фриков, а также солидарность с интернациональным сопротивлением создали нечто совершенно новое в Северной Америке. Мы просто заменяем массовое движение огромным количеством движений, в которых нет причины угнетать наши страсти, прятать нашу креативность и отказываться от нашей воинственности. Нетерпеливым может показаться, что нас слишком мало и что мы добиваемся лишь малых побед. Но если мы откажемся от претензий на массовое превосходство, то увидим, что в малом не только красота, но и настоящая сила.