(Вообще-то, это рассказ от души, а значит, практически, правдивая история, очевидно закупоренная где-то внутри себя и только сейчас способная взойти в свет)
Я не был греком, но я не был и тем, кого можно назвать египтянином, или даже кем-то другим. Я просто солдат, и я просто сижу здесь, дожидаясь своей очереди.
Вы можете подумать, что это смешно, или даже очень печально, но поверьте моему древнему опыту в таких делах.
Это даже, наоборот, хорошо. Я имею возможность убедиться в своей собственной глупости, своей мужской беззащитности пред очагом женской плоти.
Я сижу тут и думаю:
«А зачем я здесь? Грек Немидий, что тебе надо у этого порога?»
И тут же отвечаю самому себе:
«А, что нужно тем, которые ожидают уже много дней и так же, как я, страдают под палящим солнцем, от которого трескаются губы и лопается кожа в некоторых сугубо потаенных местах…»
… Но вот, очередь продвинулась на одного, и теперь наступил мой черед. Долго же я ждал этого дня и этой минуты, когда смогу ступить ногой в этот храм и опуститься рядом в ложе с величайшей царицей Меносота – Нефертити.
Кто дал ей это имя – я не знаю. Но слышали его многие и от многих, побывавших здесь, и я слышал об упоениях любви.
Что такое сама любовь – я также не знаю. Я вырос в саду, я помню большие деревья, я знаю своих отца и мать, нo я вовсе не изведал любви.
И вот я здесь, чтобы хоть как-то понять и поверить, что есть действительно то, о чем говорят и о чем толкуют тут многие, уже прошедшие это самое понимание любви и желающие повторить его вновь.
И они снова занимают очередь и уже сидят где-то далеко позади, выслушивая одну за одной легенды о дикой красоте Нефертити и ее страстной пылкой любви.
Жрец вышел из храма и направился сразу ко мне.
– Долго ли стоять мне еще? – решил спросить я на всякий случай, втайне все же зная, что сейчас зайду внутрь.
– Обожди, грек-солдат, – так жрец обращался ко мне, завидя мою давно бритую голову и легкий меч, болтающийся на поясе и свисающий аж до колен, – сегодня все, приема не будет, – объявил тут же человек богов и, обратившись ко мне, сказал, – а теперь, ты, пойдем со мною. Смотри, не споткнись тут по дороге. Не хорошо раньше времени ложиться, – и жрец скупо улыбнулся мне в глаза.
– Не робей, – продолжил он, ведя меня за собою по какому-то длинному туннелю, впереди которого мерцали слабые огни.
– А я и не робею, – совсем без страха отвечал я, хотя чувствовал, как внутри все сжимается от нарастающего страха и веет всякую неуверенность.
Жрец молчал, а я шел за ним по пятам. На тридцать четвертый день своего пребывания здесь мне все-таки удалось добиться того, чего желал я так уже давно.
Многие изнемогали от жажды и даже умирали в той самой очереди, которую создала эта жрица – Нефертити-царица.
Но никто даже словом не молвил об этом, и очередь молча продвигалась на чью-то падшую жизнь вперед без тени упрека в адрес царицы и тем более, какого-либо божества.
Так же страдал и я – без еды, без питья. Только раз в день за небольшую плату нам приносили мальцы поесть.
Какие-то кукурузные семена вперемешку с телячьими потрохами. Приносили они потом и воду, но за нее брали вдвойне.
Драхмий не хватало. Но у меня они были. Ведь я -солдат. Правда, не разбогатевший в той войне, что велась, а скорее обнищавший.
Но я сохранил все же верность своему намерению и решил добиться той самой любви, чего бы это ни стоило.
А стоило это действительно дорого.
Только мне одному, да еще некоторым и было то под силу. To eсть тем, у кого были драхмии. или другие деньги. Здесь было все равно, чем платить. Важно, чтобы это было золото или серебро.
Правда, некоторые рассчитывались и камнями. Но таких было мало. Я потерял в этом своем ожидании многих своих собеседников, часть которых поистине становилась друзьями в этой нелепой схватке простого ума с дикой феей гордой любви.
Так еще называли Нефертити ее же поклонники из далеких-далеких краев.
Но все же, несмотря на безденежье, многие держались. Пока у них хватало сил – они ждали. Силы терялись, и они исчезали. Можно сказать даже, испарялись, так как их быстро уносили прочь и закапывали тут же в песок.
Таких могил было множество. И, собственно, вся очередь состояла на них. Но то были еще только свежие тела, не до конца остывшие или остекленевшие. Вечером же их вновь раскапывали и уносили прочь. Куда? Я не знаю.
То делали какие-то люди в белых одеждах и масках на головах. Кто они – я тоже не знаю. Но может быть сама царица просветит меня по этому поводу, если, конечно, я сам не забуду и упрошу ее в ночь. А то, что мне предлагалась ночь любви, было ясно, как день, уже близившийся к концу, или солнце, догорающее где-то вдали.
Считалось, что оно умирает, а на утро рождается вновь. Боги охраняли его от всего и наполняли землю теплом.
Увидеть, узнать, любить и умереть – таким был девиз тех, кто ожидал еще снаружи. Я же своего добился.
И вот она – царица и жрица небес. Я остановился. Остановился и жрец, указывающий мне дорогу, и посмотрел на меня.
– Что? «Нездоровится?» —строго спросил он, оглядывая меня с ног до головы.
– Нет, нет, – тут же опротестовал я его слова, – это я так, просто задумался.
– Смотри мне, не ври. Жрица узнает – будет тебе не любовь, а смерть долгая и мучительная на столе жертв, – предупредил он меня и снова подался вперед по тому же длинному коридору.
«Бог мой, – подумалось мне в ту минуту, – а вдруг, я болен, – сильная дрожь пробежала по всему телу, и я снова остановился, но лишь на секунду.
Снова взяв себя в руки, я зашагал быстрее, догоняя шагом быстро идущего жреца.
– Что это с тобой? – спросил он меня, не оборачивая головы, – Боишься, что болен? – спросил он на ходу.
– Да, боюсь, – честно признался я, втайне скрывая в себе немного растущую ненависть ко всему тому, что зовется любовью.
– Как, уже? – послышался мне вдруг чей-то мелодичный голос, и в ушах словно зазвенело.
– Что это?– прошептал я и остановился столбом.
Но ничего такого больше не продолжалось и мне пришлось снова догонять жреца, уводящего меня в какую-то другую вереницу ходов.
– Куда мы? – быстро спросил я его.
– Зачем тебе знать, – ответил тот, так же не поворачивая головы.
– Да, просто, – тихо согласился я и тут же громче добавил, – хочу знать, где умру.
– Ха, ха, – засмеялся чей-то голос у меня в голове, а жрец в это время остановился и, обернувшись, спросил у меня в упор.
– Ты что, серьезно болен? «Есть еще время не угодить ей в лапы», —тихо прошептал он.
– Я.., не болен, – ответил я, – но мне почему-то страшно.
– Не бойся, – сурово произнес жрец, – ты не умрешь. Я знаю.
– Откуда?
– Оттуда, – ответил тот и показал пальцем вверх.
– Боги? – удивился я, хотя удивляться было особо нечему.
– Да, Боги, но и не только они, – как-то смутно прояснил он мне, – ладно, пойдем быстрее. Царица уже, наверное, заждалась. Ты ведь последний сегодня.
– Да, последний, – тихо ответил я и поплелся следом, лишь как-то издали ловя в голове мысль «тебя я сделаю первым».
– Что это? – снова подумалось мне, но времени уже не осталось.
За небольшим изгибом стены прямо перед нами выросла большая золотая комната, в которой с чашей в руках сидела сама царица.
– О, жрица любви, великая царица минов! -воскликнул жрец и упал на колени, склонив голову книзу и замирая на минуту в таком состоянии.
– Что ты? – спросила царица, гневно глядя на меня сквозь узкие щели маски, одетой на лицо.
Тут и я спохватился и быстро упал на колени, пресмыкаясь подобно жрецу и молясь в душе о великой пощаде.
– Встаньте, – как-то гордо произнесла царица и повелением руки подняла нас обоих.
Да, так и было. Именно так. Один взмах руки и нас, словно пушинок, подняло вверх.
– Обойдите стол справа, – распорядилась Нефертити и указала пальцем куда.
Мы прошли в сторону и сделали так, как она говорила.
– Обойдите стол еще три раза, – снова сказала царица и так же указала рукой.
Мы сделали и это.
– Теперь, ты свободен, – сказала Нефертити, глядя на жреца, – поднимешься ко мне на рассвете. Я буду там. Иди.
Жрец снова склонился до самого низа и, не проронив ни слова, ушел прочь.
– Подойди ко мне ближе, – почти ласково сказала она и протянула свою довольно красивую руку.
Я подчинился и ступил ближе.
– Не бойся, грек, повинуйся слову моему, и ты возьмешь большее, нежели брал кто-то до тебя.
– А разве здесь можно что-то взять? – сразу спросил я и огляделся кругом.
– Да, можно. Но только не то, что ты думаешь, – улыбнулась она и тихо встала со своего небольшого стула.
– На вот, умойся, – сказала Нефертити и подала мне чашу.
Я взял ее одной рукой, а другой начал протирать свое лицо, раз от раза макая руку в воду.
– Довольно, – сказала царица и протянула руку, чтобы забрать чашу.
Я нежно передал ее в руки и стал столбом, уставившись на Нефертити.
– Подожди меня, – произнесла она и, повернувшись, вышла из комнаты.
Я огляделся по сторонам.
Страх мой немного прошел, но изредка все же меня пробирала какая-то зябь. То ли от прохлады, исходящей от мокрого пола, то ли от внутренних переживаний, так сильно на меня воздействующим. Я не случайно назвал комнату золотой.
Все в ней было из золота. Даже стул, разукрашенный камнями и отделанный многими рисунками, был золотой.
Стол был серебряный, но кайма шла позолотой. По крайней мере, мне так тогда казалось. Ножки стола прямые с лишь небольшими изгибами ближе к полу. Скорее он напоминал разделочную доску, так как был длинным и не особо широким.
Были какие-то ручки по сторонам, также из золота и была посередине одна роспись.
Какой там рисунок я не успел разобрать, так как моя фея вернулась.
Шагнув на одну из ступенек высокого ложе, также сделанного из золота, царица улыбнулась мне и протянула руку.
– Иди же ко мне, мой дорогой и сладкий. Я и не знала, что Боги пошлют мне тебя.
Я непонимающе посмотрел ей в глаза и робко ступил на ту самую ступень, что привела меня полностью к власти царицы над моим телом. Почему-то дрожь пробежала по всему телу, и я невольно содрогнулся.
Нефертити взяла меня за руку и, положив ее себе на плечо, велела идти вперед.
– Иди, радость моя, солнце дня, уходящего в ночь. Веди меня, свою царицу в ложе, где я предам тебя древу любви и заставлю забыть, кто ты есть и почему сюда пришел. Я расскажу тебе многое и многое расскажешь ты мне сам. Эта ночь любви соединит нас навек, а дальше ты сделаешь выбор сам. Либо будешь со мною вовек, либо станешь управой грозою.
– Чем, чем? – залепетал я на своем языке, еще не совсем понимая ее иноязычную речь.
– Это неважно, – тихо прошептала она. и провела пальцами руки по моим губам.
Мой рот сомкнулся и я, казалось, застыл навек. Что-то сладкое пробежало по телу, и я содрогнулся вновь, но уже тише. Так тихо, что сам удивился.
«Очевидно, я умираю от любви», – так сказала мне моя душа, так как я сам уже говорить не мог. Я где-то парил в облаках, и глаза мои были устланы белым туманом.
– Очнись, милый мой, – зазвенел у меня в голове чей-то голос, и я открыл глаза.
Это была она. И это не то слово. Она была без маски. Такое лицо я не мог видеть нигде. Я закрыл глаза и снова открыл.
– Да, это я, – снова зазвучал мягкий голос у меня в ушах, – как нравлюсь я тебе?
– Ты прекрасна! – восхитительно крикнул я, но голос мой где-то застрял внизу и наружу почти ничего не вырвалось. Губы подчинялись только ей и словами больше я не возобладал.
– Слышу тебя, – пропел мне ее голос, – и знаю, что ты мне сказал. Верю тебе, – улыбнулась она вконец.
– О, Боги, – выдохнул я, – спасите меня. Она меня погубит.
Что-то больно укололо мне в сердце, и я вновь задрожал. Затем бессильно повалился на ложе, до которого мы, не знаю, как дошли, и только смотрел ей в глаза.
– Любишь ли ты меня? – звенел голосок в моих ушах.
– А, что такое любить? – хотел спросить я вслух, но ничего не получалось, и только ум мой излучал это, хотя очевидно сама Нефертити меня понимала.
Она только кивнула головой и улыбнулась снова.
Я не знаю, сколько тепла выделилось из ее глаз, и я не знаю, достоин ли я был этого. Но я знаю точно – оно поразило меня внутри и сразило буквально наповал.
– Ложись ровнее, – мягко сказала она и обронила свою руку мне на грудь.
От ее прикосновения я содрогнулся. Нет. Рука ее не была холодной, горячей или какой еще. Она была просто рукой.
Рукой неизведанного ранее мне тепла. Она одаряла меня ним с ног до головы, и оно же ударяло во все мои затаенные места.
Наверное, я потерял сознание, но вскоре вновь обрел себя и увидел ее.
Царица нежно смотрела мне в глаза, и я спросил:
– Ты всем даришь свое тепло, о жрица любви и счастья?!
– Да, всем, – честно призналась она, не отрывая взгляда от моего лица.
– Но сколько его у тебя? Ты не иссякаема? – удивился я сам своему вопросу.
– Может и так, а может и нет, – улыбнулась она, – скажи, нравлюсь ли я тебе?
– Да, о, царица небес. И я уже боюсь, что я тебя потеряю. Я это чувствую впервые. Но ответь мне еще на один вопрос, – продолжал я свое все тем же немым методом, заставляя свой ум трудиться, – откуда твое тепло?
– Оно с небес, – мягко сказала она и провела вновь пальцами по моим губам.
– О, Боги, я могу говорить, – сказал я и даже услышал свой голос, который прогремел, как гром среди тихого дня.
– Тише, успокойся, – сказала Нефертити, – не говори так громко. Можно испугать тех, кто там остался за стеною, – она указала рукой куда-то вглубь темных коридоров.
– И ты завтра вновь повстречаешь кого-то другого и будешь отдавать ему свое тепло? – с некоторой ревностью и жаждой одинокой принадлежности спросил я.
– Да, – мягко улыбнулась царица, – это мой долг отдавать свое тепло.
– Но, если ты всем его будешь отдавать, то с чем останешься сама?
– С ним же. Оно неисчерпаемо. Я беру его отовсюду, – ответила мне фея любви и обвела рукой ложе.
– Что? Только здесь и только отсюда?
– Нет, – покачала она головой, – я беру его отовсюду.
– Со всей земли?
– Да, почти так. Но, давай, все же приступим к самой любви, ведь время уходит и дальше наступит ночь. А ночь – это холод. И тепла в ней мало.
– Да, – согласился я, и вмиг какой-то огненный поцелуй обжег мои губы, а сам я на время забыл вообще, что существую…
– Это было прекрасно, – сквозь губы проговорил я, лишь только очнувшись от той самой большой любви.
– Не прерывайся, – мягко сказала она, и вновь мы слились в едином порыве, словно навеки.
– Да, – только и успел сказать я пред тем, как мы снова погрузились в какой-то сладкий сон.
Я сказал сон?
Но, это не так. Это была явь и кому, как не мне, понимать это более.
Мне – прошедшему сколько пути, мне – прождавшему сколько времени, мне – одичавшему и обезумевшему от желания постичь то, чего я толком не знаю.
Да. Это творила явь, и яркие краски играли надо мною и менялись так часто, что казалось, я сам превращусь скоро в них и растворюсь в небесах. Лишь на миг Нефертити оторвала себя, и я вновь очутился на Земле.
Но, дальше снова продолжил полет, увлекаясь все тем же и предаваясь чудесам самой божественной, что ни на есть, любви.
И так длилось долго. И еще, и еще я улетал куда-то далеко за пределы самой Земли и носился там в дивном саду цветущих радуг и умоляющих сладостей плодов, словно просящих – сорви меня и наслади моей мякотью свою огненную плоть или возымей меня, и ты узнаешь весь вкус от самого начала и до конца.
Только тогда я «просыпался» и оглядывался по сторонам.
Нет. Она не уходила. Она все еще была со мной рядом. Ее тревожные губы продолжали нежно шептать ласкающие душу слова.
– Мой милый, небольшой человечек, – так говорила она и полыхала от жара тепла, невесть откуда прибывающего к нам и заполняющего до отказа комнату любви.
Я сказал комнату?
Но, это было не так. Вся земля наполнялась ею, и я страдал от этого так, как никогда не страдал более. Это ее тепло распространялось вокруг. И я уже видел сквозь полузакрытые веки какие-то странные огненные лучи то там, то там пронзающие, словно холодный меч, живое тепло той любви.
Вскоре моя голова вновь очутилась среди огня красок. И теперь они были повсюду. Вся комната играла ими.
А еще через совсем немного, все они обратились в меня самого. И я вдруг увидел себя совсем в стороне.
И надо признаться вам честно, я испугался.
Да, это был я. Точнее, моя светлая тень или мой призрак среди огромного количества сказочных красок.
Я ошеломленно посмотрел на богиню любви и обнаружил, что я действительно смотрю воочию и это мне не снится и даже не кажется.
– Это ты, – словно угадав мои мысли, тихо шепнула царица, – а это я, – и она ткнула пальцем куда-то в сторону от себя.
И тут я увидел нечто для себя странное и совсем выводящее меня из нетерпения знания всякого чуда. И здесь я просто спросил, узрев ее со стороны:
– Ты кто, жрица любви? Богиня счастья земного?
– Я любовь, – просто сказала она и провела пальцами по моим губам, отчего я сразу онемел и уже мог говорить только мыслью.
– Смотри и видь все, – произнесла она и той же ладонью словно открыла мне глаза.
Но они и так были открыты. Это я знаю точно. Я даже подергал веко на всякий случай, чтобы убедиться в этом дополнительно.
И тогда я увидел нечто. Нет, не пугающее или отталкивающее, не соблазняющее и приближающее к развязке внезапно охватившей страсти.
Я увидел то, чего не видел никогда боле и вряд ли увижу еще, если не останусь тут навеки или снова не стану в ту самую очередь, что привела меня сюда.
– Смотри и помни. Обозри все и запамятуй себе вот что. Ты никогда и нигде больше не увидишь того, что предложу я сейчас. Это будет твоим небольшим учением и облачением в наши ряды, – она взмахнула рукой, и ее тень стала приближаться к моей.
Я уставился на это чудо и обозревал обоими глазами.
Я даже смотрел телом, так как оно у меня все напряглось и, казалось на время застыло. Но это уже было потом.
А вначале я расскажу о том, что видел.
Это не была она. И даже была мало похожа, хотя внешне различие не состояло.
Я пытался понять, что здесь другое и, наконец, до меня дошло. Ее тень была другой. Не такой, как у меня.
Она была очень светлой или, я бы сказал, какой-то святящейся и искристой, так как в сторону от нее то и дело отлетали небольшие огоньки тех самых искр. И еще я увидел, что она была слишком красива.
Слишком красива для меня и для других, что я даже боялся к ней сам прикоснуться. Всю ее светлую тень окружало сияние.
Что это было – я не знаю.
Или это краски составляли его, или это золотой прилив создавал свой оттенок. Но, я так запомнил все то.
Это золотая фигура Нефертити в проблесках светло искрящейся и полыхающей таким же огнем зари. Да. Именно так я тогда запомнил ее и потому повторяю то сейчас. И до сих пор мне почему-то становится жарко от того огня, и по сей день я умоляю себя вновь посмотреть на то чудо со стороны.
Время шло, и наши тени сближались. Вскоре они совсем сошлись и вмиг растворились в одной пелене.
«Это соединение душ», – так произнесла царица и окутала меня новым жаром любви уже совсем по земному, прибегая к моим губам. Я ответил ей тем же, и время понесло нас на своих крыльях дальше вглубь той самой непонятной для меня любви и самой изысканной из всей, которую я знал прежде и которую я могу знать сейчас.
Не буду вдаваться в подробности беспокоящей наступающей ночи и ограничусь лишь кратко.
То была настоящая любовь, и ее краткое
воспламенение зажгло во мне изнутри что-то такое, о котором я не могу сказать вслух и тем паче хоть как-то изложить по-другому. И это что-то было настоящим чувством привязанности к чему-то, и оно же слыло реально видимой любовью со стороны, если посмотреть на все это более рассудительно.
Мы очнулись. Говорю за обоих, так как царица также пребывала несколько минут в том же состоянии.
– Это было прекрасно, – тихо сказала она и поцеловала меня в лоб.
– Почему в лоб? – так же тихо спросил я, и мои губы едва-едва пошевелились. – Ты прощаешься со мною? – как-то жалко выдавил я из себя.
– Нет, мой дорогой человечек. Я не прощаюсь. Наоборот, я даю тебе возможность быть со мною рядом. Так велено Богами и так сотворю я это сейчас. Она поднялась и произнесла то, что я до сих пор не могу понять или разобрать. И лишь примерно я могу отобразить то сейчас.
И звучало все так:
Cante odore. Transvestivale do terminale. Aries montes. Dies tu mino. Casies runo. Transvestenale.., – и много еще слов, подобных этому, еще слетело с ее уст.
Но, я не запомнил их. И память запечатлела только немногое. Но, я полагаю, что и этого достаточно, чтобы унять какой-то смысл и определить сказанное.
Затем она повернулась ко мне и, протянув руки в мою же сторону прямо к моему лицу, сказала так:
– Ты выйдешь отсюда и станешь царем. И имя ты получишь свое, и новое. Звать тебя будут Аменхотеп. И жить, и править тут будешь рядом. Я же – великая жрица любви, буду здесь и буду делать то же, что и ранее до тебя. Так повелел мне Бог и так говорю сейчас я.
– Что за имя ты мне дала? – как-то сонно спросил я и посмотрел ей в глаза.
– Имя простое. Аменхотеп. И я знаю, что оно значит.
– И, что же? – с нетерпением спросил я, вглядываясь в те же глаза, которые излучали яркое тепло.
– Пока оставлю это в великом секрете, – так сказала она, и ее тень или она сама, я не знаю, растворилась предо мной.
Когда же я открыл глаза, то стояло уже утро.
Царицы-жрицы нигде не было.
Я был горько покинут и к тому же находился где-то совсем в другом помещении.
Жрец, который проводил меня к царице, теперь сидел в стороне и молчал.
Я окликнул его, и он тут же повернул голову. И словно встрепенулся.
– Что желаешь, царь? – так молвил он, мигом подходя ближе, склоняя предо мной колено, голову и протягивая руку, вторую же прижимая к сердцу, к груди
– Царь?! – удивленно воскликнул я и осмотрелся по сторонам, – я думал то все сон, – и вопросительно взглянул на жреца.
– Нет, не сон, царь, – произнес тот и, уже вставая, продолжил, – то, что так есть, уже известно всем. И там, за дверью, – он махнул куда-то в сторону, – тебя ждут дела и многие. Иди, умойся и приступай.
– А, что же царица? – мигом выпалил я, чувствуя в груди какой-то укол ревности и небольшую внутреннюю дрожь.
– Она на работе, – скромно ответил жрец и вновь махнул рукой.
– Работе?..– удивился я. – Разве можно, чтобы царица работала? – попытался спасти свою честь и достоинство я сам, так как начал понимать, что выступаю сейчас в другой роли.
– Да, можно, – ответил мне жрец и почему-то улыбнулся, – не переживай так сильно. Это ее цель и ее трата времени. Так хотят Боги и так нужно всем.
– А как же я? – тупо уставился я на него.
– Ты свое получил, царь, – так же с усмешкой ответил жрец, – вставай, тебя тоже ждут дела.
Я подчинился и встал. Голова моя немного кружилась, но то вскоре прошло, и я последовал за жрецом вглубь каких-то коридоров, уводящих далеко от той caмой двери, где, как тот говорил, меня ждали люди и дела.
– Пройдем другим путем, – спокойно сказал жрец, завидев мое недоумение, – надо показаться царице на глаза.
– Как? Сейчас? В такое время? – словно в какой-то пытке одна мысль об этом обожгла мне сердце.
– Да. «Ты должен усмотреть нечто», —сказал жрец и продолжил свой путь далее.
Я же с сомнением двигался следом, с каждым шагом ощущая ту тяготу в груди больше и больше.
Наконец, я не выдержал и остановился. Сердце мое бешено колотилось, руки дрожали, а ноги буквально опустили тело на пол.
– Что это со мной? – невольно вырвалось у меня, и я полностью осел на холодный пол.
– Сейчас узнаю, сказал жрец и, мигом обернувшись, взял меня за руки и поднял вновь.
– Ты болен, – дополнил он свои слова.
– Чем? – вяло спросил я.
– Укол ревности, – объяснил жрец, – но это пройдет. Не беспокойся. Пойдем за мной, а то царица, наверное, заждалась.
– Я не пойду туда. Я не могу. Иди сам, – ответил я и попытался вновь сесть на пол.
– Нет, ты пойдешь, – сказал жрец и уже не брал меня за руки, а просто протянул в мою сторону руки.
Меня, словно вихрем, подняло вверх, и я резко встал, выпрямившись во весь свой рост.
– Так-то лучше, – спокойно сказал мой проводник и добавил, – поверь, это пройдет и уже затем будет гораздо спокойнее. Это нужно для тебя, и ты поймешь потом зачем. Пошли.
Он повернулся и зашагал далее, я же поплелся следом, едва передвигая ноги и изредка притрагиваясь к самому себе, желая убедиться, что это такая же явь, как и все то, что я вижу и слышу.
Вот и дверь перед нами, а за нею та самая комната, где был я вчера, и где царица одарила меня своей великой любовью.
Жрец открыл ее предо мной и впустил меня внутрь.
Что происходило там – уже всем известно и говорить не буду. Думаю, вы сами должны понять меня и само собой уразуметь.
– Входи, милый, не бойся, – спокойно произнесла Нефертити и на минуту оставила своего нового «любовника». Так стал я именовать их, по очереди
входящих и выходящих, уносящих далеко за пределы царства частичку той самой светлой любви.
– Зачем я тебе понадобился? – как-то грубо спросил я, пытаясь не смотреть на свою любовь и того самого «любовника» одновременно.
– Успокой себя и зайди вновь, – завидев мое настроение, сказала царица и повернулась ко мне спиной.
Я тупо повиновался. Вышел за дверь и немного там поостыл. Потом снова зашел, а войдя, замер.
Царица показывала тому самому человеку как paз то, что показывала и поясняла накануне мне. Я живо отвернулся и злобно сказал:
– Если ты хочешь пристрастить меня к чему то, то у тебя ничего не получится. Я ухожу, видеть тебя больше не желаю.
Жрица посмотрела на меня, почти, как показалось мне, в упор. Затем, молча, кивнула и произнесла:
– Иди и больше не появляйся здесь. Скажи жрецу, чтоб отвел тебя помыть голову и руки.
– Хорошо, передам, – гордо и гневно сказал я, а затем, уже повернувшись, почему-то спросил, – а зачем это? Я ведь уже умылся?
– Давно на этом столе никто не созерцал самого себя, – сурово ответила царица и указала рукой на тот стол, который я ранее обрисовал вам.
– Что-о? – вопиющим голосом произнес я. – Ты хочешь меня принести в жертву своей изысканной любви?
– А, почему бы и нет. Не вижу причин для твоего отказа править здесь.
– Но я и не отказываюсь. Просто не хочу смотреть.
– Этого не будет. Или так, или по-другому. Выбирай!
– Ты в своем уме?! – в гневе выкрикнул я и в тот же миг почувствовал, как мой рот сжался и наполнился чем-то особенным, от которого я даже сейчас иногда оказываюсь в холодном поту, чувствуя хоть малейшее подобное.
– Закрой свой рот и не перечь мне, – сурово произнесла она следом тому действию, – иди и исполняй то, что я велела.
– Но я не хочу, – чуть ли не закричал я сквозь полноту чем-то набитого рта.
– Это меня не тревожит, – произнесла царица.
– Хорошо, я согласен, – тут же понял я, что всякие мои «вывихи» могут закончиться весьма плачевно.
– Теперь уже поздно. – ответила царица, – иди мойся. Я проведу с тобой обряд смывания. И, если Боги разрешат – то оставлю тебя жить. Если же нет – то прощай, мой царь, – холодно добавила она и отвернулась, вплотную занявшись тем самым человеком, что уже порядком надоел мне, загнав почти в могилу.